Взятки играют в прятки
Как личную проблему через несколько дней отмену взяток ощущали все взяткополучатели. Общественный же характер явления первыми почувствовали милицейские начальники: снизу пошел поток рапортов о предлагаемых сотрудникам взятках. Но иллюзий относительно резкого «очестнения» личного состава не было, начальство сообразило: дело плохо, взятки предлагают – взять не получается, отсюда и рапорты. Одновременно подскочило число выявленных правонарушений и мелких преступлений: «проблемы перестали улаживать» привычным способом. Подобная картина наблюдалась во всей контрольно-разрешительной сфере. Число протоколов о нарушениях санитарных, противопожарных норм, правил торговли, безопасности на транспорте, производстве, в строительстве, в сфере энергопотребления росло как снежный ком. Подскочило количество административных дел, поступающих в суды. Через неделю «обезьянники» и изоляторы временного содержания переполнились.
Резко снизилась пропускная способность сферы госуслуг, очереди за справками и документами перестали вмещаться в учреждениях и росли уже вне их пределов. Приход к конторам ранним утром уже не помогал, наиболее активные граждане стали жить в очередях. Бизнес по купле-продаже мест в очереди расцвел как никогда, в то время как возможность сберечь время, дав взятку, оказалась полностью заблокирована.
То же случилось и со многими платными услугами, оказываемыми госучреждениями. Видимо, Золотая Рыбка сочла, что негоже, получая зарплату от государства, брать деньги еще и с клиентов. Услуги эти оказать было по-прежнему можно, но вот принять оплату за них – нет. Само собой, занятые этим структуры вскоре оказались закрытыми на учет, ремонт, карантин, или просто так, без объяснения причин – чиновники никак не хотели оказывать платные услуги бесплатно.
Золотая Рыбка оказалась продвинутой и перекрыла инновационные варианты взяток. Все варианты получить откат посредством получения в дар банковских карт, перевода средств на счета мобильных телефонов, оплаты за чиновника его счетов, внесения денег в Интернет-кошельки также не работали. Банковские карты оказывались заблокированными, счета и кошельки пустыми, перечисленные средства исчезали в никуда. Диагностика платежа «взятка-невзятка» происходила здесь столь же безошибочно и неотвратимо, как и в налично-взяточных расчетах.
Журналисты и иные «говорящие головы», являясь свидетелями происходящего, большей частью отмалчивались, воздерживались от комментариев. Одни попросту не могли поверить, что взятки могут перестать быть, и боялись попасть впросак. Другие в отсутствие оценок высшего начальства опасались высказаться не в тему. Поэтому СМИ первую неделю никак не реагировали на происходящее, хотя недавнее веселье «скоро отменят взятки – надо же, рассмешили» быстро стихло. Помалкивали и обычные участники коррупционного процесса. Из взяткодателей никто не выступал с интервью: «Вы знаете, у меня не взяли»! И чиновники отнюдь не жаловались в телевизоре: «Мне, как всегда, дают, а взять, как я это всегда делал, не получается». Но по сарафанному радио весть о явлении распространялась стремительно. Сначала люди передавали друг другу факты как нонсенс: «Ты не поверишь, но это так»! Но когда количество сведений о том, что взятку дать и взять не удается, перешло некий критический порог, народ осознал: случилось что-то серьезное и значимое. Прекращение взяток превратилось в основную тему бытовых разговоров. В отсутствие достоверной информации из уст в уста передавались невероятные версии происходящего с самыми фантастическими подробностями.
Из устной речи тема перешла в интернет. Лишь спустя неделю одно второразрядное социологическое агентство опубликовало шокирующие данные: из полутора тысяч опрошенных никто не смог ни дать, ни получить взятку. В обычной ситуации это можно было бы списать на неискренность респондентов, но в стране был отчетливо слышен сарафанный шум: не берут, хотят, но не получается.
В газете «Известия» появилось несколько туманное интервью советника президента по экономике с посылами: «Кажется, у нас получилось прекратить коррупцию» и «в стране начались ноткатные явления». В его словах чувствовалась сумятица: радость что удалось, неуверенность, что это так, опасения, что из этого получится. Рассказать, как это удалось, чиновник не решился. Но главное было не в содержании интервью, а в том, что оно означало санкцию на широкое обсуждение. И еще: явление обрело имя «ноткат» – из переделанного на английский манер «нет откатам». И вскоре тема нотката захлестнула печатные СМИ, телеканалы и социальные сети.
Желтая пресса смаковала подробности: у кого сколько не взяли и что из этого вышло. Хорошего не выходило ничего, но журналисты, злорадствуя, клеймили и взяточников и взяткодателей: так вам и надо. В обществе долгое время господствовала уверенность, прекращение взяток есть самодостаточная ценность и поиск положительного эффекта нотката отнюдь не занимал журналистов. Впрочем, не дело желтой прессы обобщать и оценивать. Призванные же к тому серьезные издания давали информацию осторожно, как бы безучастно. Во-первых, еще не верили, во-вторых, новизна ситуации требовала времени для осмысления. Обнаружилось и много скептиков, подозревавших, что все происходящее – какое-то непонятное злое шоу. Конечно, нашлись и оптимисты, принявшиеся заученно и увлеченно шуметь об открывшихся перед страной светлых перспективах. Их оказалось немного, в большинстве публикаций присутствовало беспокойство: привычный мир, казавший вчера незыблемым стал меняться. Исчезла предсказуемость и прогнозируемость, завтра оказалось мутным. И это ощущалось не только лишенными взятки чиновниками, но и далекими от коррупционных действ людьми. Не привык русский человек ждать ничего хорошего ни от власти, ни от назначенных ею перемен и потому на душе у людей стало тревожно.
Вчерашние взяточники, с трудом пережив первоначальный шок и вспышку агрессии, убедившись в безрезультатности всех ухищрений получить взятку, впадали в апатию. При наличии некоторой настойчивости посетителей чиновники подписывали-разрешали-согласовывали, пребывая в заторможенном состоянии, правоохранители потеряли интерес к выявлению нарушений, но безропотно-обреченно писали протоколы, когда избежать этого было нельзя, и не делали ничего, когда это случалось возможным. Занятые госзакупками чиновники, вяло расходовали средства, в глубине души надеясь, что откат все же принесут.
Решать вопросы без взяток посредством своей настойчивости некоторые граждане пытались и раньше. Причем, это нередко удавалось, что называется, помурыжив клиента, чиновники согласовывали вопрос. Они допускали существование лиц, не дающих взятки просто потому что брать со всех трудно и неразумно. Таких «недающих», как правило, еще энергичных пенсионеров, способных долго и неустанно доказывать чиновнику необоснованность его придирок, опытный бюрократ определяет с легкостью. И обычно, если нет, что называется, «ничего личного», предпочитает с ними не связываться. Теперь для них и вовсе открылся «зеленый коридор», а вот всем остальным, особенно привыкшим «улаживать вопросы и налаживать контакты», стало хуже. Таковых чиновник тоже издалека видел, считал своим дойным стадом, и теперь, зная, что взять у них не получится, просто так выдать им резолюцию, ну никак не мог. Их по нескольку раз футболили, но если у посетителя хватало ума и такта выразить слуге государеву свое сочувствие, или изобразить попытку взяткодаяния, вопрос по преимуществу все же решали.
Впрочем, нашлись и такие, кто, приходя на прием, открыто радовался прекращению взяток как торжеству законности. Бюрократы воспринимали это как глумление, поворачивались к таким даже не спиной, а задницей. Принципиальность и законность вам нравится? А ни ума, ни такта в голове нет. Хорошо, я вам по тому же закону напишу не согласования и разрешения, а протоколы и штрафы.
Но первое время злобствование бюрократии не было массовым: все надеялись на скорое возвращение к нормальному порядку вещей. Мера принципиальности бюрократии стала расти вместе с постепенным ухудшением ее финансового благополучия, ощутившимся особенно остро перед Новым годом.
Привыкшие к достатку чиновники не могли купить ожидаемые близкими подарки, не могли уехать на каникулы в теплые страны. Да что там – накрыть привычным образом праздничный стол и то не получалось. Мир виделся не с новогодними огнями, а серым и унылым, у бюрократии появилось ощущение безысходности. А из телевизора на них лился одуряющий поток новогоднего юмора и гламура. Телевизионные шоумены веселились и нахваливали друг друга как и прежде, нисколько не чувствуя трагизма момента.
Они с прежней веселостью смеялись над своими несмешными шутками, кривлялись и пели про любовь-морковь. Какая к черту любовь, когда мир качается! Бесконечный, и вдруг ставший не смешным юмор был, по меньшей мере, неуместен. В отличие от прежнего времени телевидение не заряжало бесшабашным весельем, оно раздражало и злило. Именно испорченные новогодние праздники выдернули бюрократию из апатии, раздражение стало переходить в агрессию: «Достали своим весельем. Вот выйду на работу – тоже повеселюсь. Не нам – так никому!»
Последовавшая после каникул атака на шоу-бизнес не была никоим образом скоординирована, она развернулась спонтанно, но массово. Пожарные инспекторы опечатывали концертные залы, санитарные врачи закрывали богемные рестораны, налоговики бросились доначислять звездам налоги, гаишники бескомпромиссно доставляли их в суды при обнаружении неоплаченных сторублевых штрафов, а неподкупные судьи отвешивали звездам по пять-десять суток ареста. Дело не ограничилось шоуменами и звездами, вскоре чиновники вошли во вкус и агрессия обрела массовость. Тем, кому раньше согласовывали вопрос, теперь говорили «нет», того, кому раньше говорили «нет», теперь пытались привлечь к административной, а лучше к уголовной ответственности. Процесс пошел очень бурно, и уже к началу февраля от нотката страдали не только бюрократы и телезвезды, но и все остальные граждане.
Российскому человеку не привыкать выживать в экстремальных условиях и вскоре начали включаться механизмы смягчения ситуации. Первым делом появились мошенники, обещавшие: «Мы донесем вашу взятку». С опаской, но народ к ним пошел. Сначала предприниматели, привыкшие перед походом в новое для себя госучреждение искать прикормившегося там посредника. Раньше газетные объявления о посредничестве во взяткодаче не печатались. Теперь же интернет пестрил предложениями от неких людей, обладающих, по их словам, исключительными мистическими возможностями вручить взятку в целости и сохранности избранному чиновнику. Некоторые ставили условием согласие на то чиновника, другим этого не требовалось, одни вели переговоры в темных очках и с отключенными мобильными, другие принимали на себя даже письменные обязательства вручить деньги по назначению и обеспечить требуемый от взяткодаяния результат. Кто-то готов был работать с конкретными конторами, кто-то заявлял, что всех знает и со всеми дружит. В общем, условия и варианты предлагались самые разные. Но всегда был один итог: коммерсантов и иных взяткодателей просто кидали. Лжепосредник, взяв для передачи деньги, некоторое время кормил обещаниями: «да, скоро, вот-вот», а потом переставал отвечать на звонки. Притом, деньги не исчезали, заработать у него на этом получалось, мошенничество Золотая рыбка не отменяла. Такими деятелями быстро заинтересовались менты. Они отслеживали объявления, прикидывались страждущим взяткодателем, брали с поличным, писали нужные протоколы и под страхом уголовного наказания заставляли работать на себя, то есть собирать для себя взятки. Мошенникам совсем не хотелось кидать ментов, но под воздействием угроз приходилось соглашаться. Взяв деньги с ментовских клиентов вполне можно было скрыться с ними, деньги в этом случае оставались целыми. Некоторые отвязанные так и поступали, но большая часть боялась и пробовала передать деньги по адресу. Однако попытки эти неизбежно оказывались неудачными, менты зверели, задерживали и избивали невинных в данном случае мошенников. Их, как правило, обвиняли в хранении оружия или продаже наркотиков и отправляли ждать суда в СИЗО. Некоторые, те, кто побогаче, соглашались отдать взамен исчезнувшей взятки свои кровные, что также не удавалось, и после дополнительной порции побоев они присоединялись к большинству. Менты выявляли посредников-мошенников столь активно и агрессивно, что вскоре предложения о посредничестве в передаче взяток стали исчезать. Некоторое время они пытались маскироваться под объявлениями, типа: «Окажем добрые услуги, доставим радость, поможем в финансовых вопросах», но бессмысленность этого быстро стала очевидной. Менты вычисляли их быстрее потенциальных клиентов.
Но спрос на услуги был безмерным и вскоре пошла вторая волна. Жулики стали адресно предлагать услуги чиновникам. Сделайте что-либо, укажите с кого взять, и мы принесем вам ваши деньги. Чиновники делали, указывали, посредники брали деньги с предпринимателей или граждан и исчезали, даже не пытаясь передать их чиновнику. Ментам такие мошенники были мало интересны, ловили их не активно. О том, что подобные предложения не более чем кидалово, писали в газетах. Но чиновникам, как и всем людям, свойственна вера в лучшее, жизнь без надежды слишком тяжела, многие не могли удержаться. Тем более что ходили слухи о том, что вот там-то, тому-то, через такого-то удалось. И мелкие бюрократы сами, а высокие с помощью служб безопасности, искали дееспособных посредников. Находили, однако ничего не получалось. Нередко к посредникам приходили договорившиеся между собой пары чиновник-предприниматель. Если посредник оказывался честным и не пытался скрыться с деньгами, то деньги исчезали при передаче. Таких честных били вдвоем.
Еще одним вариантом было использование замысловатых многоходовых схем расчетов через счета в разных, в том числе заграничных банках. Схемы были порой настолько запутанные, что и Росфинмониторингу разобраться было бы не под силу. Но только не Золотой Рыбке, она как-то справлялась. Деньги благополучно перемещались по первым этапам, от них вполне можно было отщипнуть посреднический процент, но до конечного выгодополучателя не доходили.