6
После трудового дня и сытного ужина Николай Иванович забрал у Митьки нож, а его самого отправил на печь спать. Сам остался тут же – в горнице, обсуждая с Прохором и Натальей Тимофеевной всякие хозяйственные дела. Под эти разговоры Митька и уснул.
Он сидел верхом на коне. Подводы с ранеными и покойными проезжали мимо него. На утоптанном снегу темнели капли крови. Высоко в небе чуть белел редкий, как старая сорочка, слой облаков, через который весело светило солнце. Но никто не радовался красивому дню. Не мелькало на лицах ни улыбок, ни радости. Даже вороны, сновавшие между людьми, выглядели понурыми.
– Стой! – Он взмахнул рукой. Рука почему-то была не Митькина, а взрослая, мужская. Он разглядел вишнёвый рукав да красиво расшитую рукавицу.
Подвода остановилась. На ней лежал молодой татарин с бледным как снег лицом, укрытый до подбородка тулупом, щурился на солнце. На лбу выступили капли пота, к которым прилипла прядь чёрных волос. Рядом с ним сидел княжеский лекарь, грек, по имени Флегонт.
– Тяжела рана, Семён Васильевич! – сказал Флегонт обращаясь к Митьке, и, покачав головой, добавил, – Долго лечить придётся.
– Лечи, Флегонт, сколько надо. Расстарайся. Сам знаешь…
– Знаю, Семён Васильевич. Сделаю всё что возможно.
– Сделай больше, чем возможно!
– Сделаю, Семён Васильевич!
– Держись, Бекбулат! Ты дрался как тигр!
Татарин улыбнулся одними лишь глазами и прошептал:
– Ultra posse nemo obligatur.
– Флегонт, что он сказал?
– Он сказал, что обязательно выздоровеет, Семён Васильевич.
– Хорошо. Выздоравливай, Бекбулат!
Сани влились в поток других саней.
Подскакал боярин – Митька видел его раньше – один из княжеских воевод. Снял шапку, вытер лоб.
– Белозёры засеку прорубают. К ночи на Морьевку, а то и на Шолу выйдут!
– Есть кого послать выбить их оттуда?
– Только демидовскую сотню да пищальников человек полтораста.
– Маловато. Вот что сделаем: посылай одних пищальников, дай им пороху побольше да пуль, пусть перестрелку с белозёрами устроят, нельзя дать им выйти нам в спину. Скажи в крепостице, что с тюфяков хорошо стреляли, вон сколько намолотили! Я доволен. Давай!
Боярин умчался.
Митька даже удивился, как во сне он лихо командует. Вот только почему его самого величают Семёном Васильевичем?
– Тебе бы, Иваныч, жениться надо. – Этот голос принадлежал Наталье Тимофеевне.
Митька приоткрыл глаз. Николай Иванович сидел за столом, перед ним стояла миска с молоком, он крошил в неё хлеб. Наталья Тимофеевна наливала ему в кружку кисель. Николай Иванович ничего не ответил, лишь улыбнулся.
– А что? Мужчина ты видный – не мужичок какой-то. И двор у тебя, и хозяйство исправное.
– И голова на плечах, – поддакнул Николай Иванович.
– Да. Тебе только свистнуть – все твои будут. Вон, давеча какая красавица приходила – Матрёна Андреевна. К ней уж кто только не сватался – всем от ворот поворот. А тебе не откажет. Я-то знаешь что подглядела? А вот что: как она от тебя вышла, так слезу вытерла, да и разулыбалась.
– Да она за всю жизнь свою ни одной книги ещё не прочитала.
– Молода ещё. Постарше станет – все книги и прочитает.
На печи было тепло. Митька сунул под голову берёзовое полено, и вновь погрузился в сон.
Из тумана вышли семеро – пять мужчин в высоких синих шапках, баба в платке и мальчик. Все одеты нарядно, как бояре. А, может быть, как князья. Тот, который с бабой, несёт книгу, и вроде как протягивает её Митьке, и говорит:
– Ищи во всем самого простого – и в еде и в одежде, и не стыдись нищеты, ведь большая часть сего мира живет в нищете.
И тут Митька замечает, что за спинами у этих людей, летает какое-то существо. Маленькое. Сначала показалось – воробей. Нет – не воробей. Не птица вовсе.
Конец ознакомительного фрагмента.