Ноги из глины. *** (Терри Пратчетт, 1996)

Эдвард Сен-Джон де Шноббс, граф Анкский

г. Герхардт Крюк, мясник

Семейство Витинари

Гильдия Убийц

г. Рудольф Горшок, пекарь

Гильдий Воров

г. Артур Нувриш, свечных дел мастер

Семейство Ваймсов (герб ныне не существует)

^{Воспроизводится с любезного разрешения Королевской геральдической палаты, Моллимогская улица, Анк-Морпорк}

Однажды, теплой весенней ночью, в дверь постучали – причем с такой силой, что даже петли погнулись.

Открыв дверь, хозяин фабрики выглянул на улицу. Ночь выдалась облачной, и со стороны реки наползал густой туман. Улицы словно бы облачились в плотный белый бархат.

Уже потом хозяин фабрики припомнил, что вроде бы на самой кромке света, падающего из открытой двери, маячили какие-то странные тени. Теней было много, и они как будто собрались здесь посмотреть на происходящее. Яркие пáрные искорки призрачно мерцали сквозь туман…

Зато насчет фигуры, стоящей прямо перед дверью, у хозяина фабрики никаких сомнений не возникло. Здоровый глиняный истукан темно-красного цвета – весь какой-то нескладный, как будто слепленный каким-нибудь мальчишкой. Глаза истукана напоминали два уголька.

– Ну и чего ты барабанишь? Ночь на дворе!

Голем безмолвно протянул ему грифельную доску.

«ГОВОРЯТ, ТЕБЕ НУЖЕН ГОЛЕМ», – было написано там.

Ну да, конечно, големы ведь не умеют говорить.

– Ха. Нужен-то нужен. Но хватит ли у меня денег, вот в чем вопрос. Я навел кое-какие справки, цены сейчас кусаются…

Голем стер слова на дощечке и написал:

«СТО ДОЛЛАРОВ. ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ».

– Ты предлагаешь себя на продажу?

«Не себя».

Голем качнулся в сторону, уступая место кому-то за своей спиной.

Его товарищ тоже был големом, правда выглядел он несколько странно. Обычный голем – это неуклюжая глыба, вылепленная из глины, тогда как данный экземпляр, блестевший, словно только что отполированная статуя, отличался невероятной точностью деталей. Даже одежду не поленились воссоздать. Этот голем как будто сошел со старых портретов, изображающих королей Анк-Морпорка: столь же величественная осанка, надменный вид. На глиняных волосах, уложенных в аккуратную глиняную прическу, красовалась маленькая корона.

– Сто долларов? – Хозяин фабрики подозрительно нахмурился. – Он что, бракованный? И кто его продает?

«Не бракованный. Идеальное состояние. Девяносто долларов».

– Кажется мне, кто-то хочет по-быстрому сбыть товар с рук…

«Голем должен работать. Голему нужен хозяин».

– Это само собой, но всякое ведь бывает… Ты наверняка слышал эти истории. Ну, о сошедших с ума големах. А вдруг и этот что-нибудь натворил, а?

«Не сумасшедший. Восемьдесят долларов».

– Похоже, он… совсем новый, – сказал хозяин фабрики, постучав в поблескивающую грудь. – Но сейчас уже никто не делает големов, поэтому и цены такие держатся. Малому бизнесу подобные штуковины не по карману… – Хозяин фабрики вдруг запнулся. – Слушай, неужели кто-то опять начал делать големов?

«Восемьдесят долларов».

– Насколько мне известно, священнослужители наложили на изготовление големов запрет. Тут пахнет крупными неприятностями, знаешь ли.

«Семьдесят долларов».

– Интересно, кто же посмел нарушить этот запрет?

«Шестьдесят долларов».

– Альбертсону он их тоже продает? А Спаджеру и Вильямсу? С ними и так достаточно трудно конкурировать. Кроме того, они где-то раздобыли денег, собираются вкладываться в новую фабрику…

«ПЯТЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ».

Хозяин фабрики обошел вокруг поблескивающего голема.

– Кошмарный бизнес. Не могу же я сидеть на месте и смотреть, как разоряется моя контора. Они свои цены опускают ниже некуда…

«СОРОК ДОЛЛАРОВ».

– Религия – это, конечно, хорошо, но, как говорится, что в приходе знают о доходе? Гм-м… – Хозяин фабрики снова поглядел на бесформенную фигуру голема, полускрытую тенями. – Ты вроде написал «тридцать долларов»?

«Да».

– Никогда не мог устоять против оптовых цен. Подожди минутку. – Хозяин фабрики нырнул внутрь здания и вскоре вернулся с пригоршней монет. – С этими сволочами-конкурентами вы тоже будете торговать?

«Нет».

– Отлично. Передай хозяину, было очень приятно иметь с ним дело. А ты, парень, давай заходи.

Белый голем переступил через порог. Хозяин фабрики, воровато глянув по сторонам, шмыгнул следом и захлопнул дверь.

В темноте зашевелились черные тени. Послышалось легкое шипение. Затем, раскачиваясь из стороны в сторону, большие тяжелые фигуры стали удаляться.

Вскоре после этого попрошайка, сидевший неподалеку за углом и тянувший руку ко всем прохожим в надежде на милостыню, вдруг обнаружил, что разбогател сразу на тридцать долларов[1].

На мерцающем фоне космического пространства неторопливо поворачивается Плоский мир, покоящийся на спинах четырех гигантских слонов, которые стоят на панцире Великого А’Туина, межзвездной черепахи. Медленно вращаются континенты, а над ними в противоположном направлении плывут гонимые ветром и создающие погоду облака, и все вместе это тоже вращается – на спинах вышеупомянутых гигантских слонов. Этакий космический вальс. Миллиарды тонн географии степенно катятся через пространство.

Люди с пренебрежением относятся ко всяким там географиям и метеорологиям – и вовсе не потому, что стоят на первых и промокают из-за вторых. А потому, что дисциплины эти не очень-то похожи на настоящие науки[2]. Между тем география – это та же физика, только во много раз медлительнее и утыканная деревьями, а метеорология полным-полна невероятно захватывающего и якобы упорядоченного хаоса, и всяких сложностей в ней хоть отбавляй. Кстати, лето – это не только время года. Это еще и место. Более того, лето – существо кочевое, зимовать оно переселяется на юга.

Даже на Плоском мире, по орбите которого вращается крошечное солнце, времена года меняются. В Анк-Морпорке, величайшем из городов Диска, весну отпихнуло в сторону лето, которое, впрочем, тоже надолго не задержалось: осень, не церемонясь, выставила его за дверь.

С географической точки зрения в самом городе ничего особо не поменялось, разве что на исходе весны речная пена, как обычно, приобрела очень миленький изумрудно-зеленый оттенок. Весенняя дымка плавно перетекла в осенние туманы, и, смешиваясь с дымом и копотью, что поднимались от кварталов, где обитали алхимики, эти туманы превращались в некое громадное душное существо.

А время продолжало неумолимо двигаться вперед.

Осенний туман всем своим бесплотным телом прижался к полуночным оконным стеклам.

Кровь струйкой текла на разорванные пополам страницы редких теологических трактатов.

«Книги… – подумал отец Трубчек. – Нельзя же так…»

С другой стороны, логически рассуждая, с ним так тоже нельзя было поступать. Однако отец Трубчек никогда не заострял внимание на подобного рода мелочах. Человека можно вылечить, а вот книгу – нет. Он вытянул трясущуюся руку и попытался было собрать разбросанные по комнате страницы, но снова бессильно осел на пол.

Комната вращалась.

Распахнулась дверь. Послышался скрип половиц под чьей-то тяжелой поступью. Нет, не так. Идущий прихрамывал, поэтому одной ногой он производил четкий «стук», следом за которым слышался протяжный «шрш-ш-ш», словно что-то подволакивали.

Стук. Шрш-ш-ш. Стук. Шрш-ш-ш.

Отец Трубчек попытался сфокусировать взгляд.

– Ты? – прохрипел он.

Кивок.

– Сложи… книги.

Плохо приспособленные для подобной работы пальцы принялись подбирать страницы и книги и укладывать все это в ровные стопочки. Старому священнослужителю ничего не оставалось, кроме как смотреть.

Затем вошедший отыскал перьевую ручку, что-то аккуратно написал на клочке бумаги, после чего скатал его и бережно всунул меж губ отца Трубчека.

Умирающий священнослужитель попытался улыбнуться.

– С нами это не пройдет, – пробормотал он. Цилиндрик у него во рту дергался, напоминая последнюю сигарету. – Мы… работаем… иначе… Мы…

Некоторое время стоящий на коленях внимательно вглядывался в лицо отца Трубчека, после чего очень осторожно, медленно наклонился и закрыл священнослужителю глаза.

Сэр Сэмюель Ваймс, командующий Городской Стражей Анк-Морпорка, окинул свое отражение в зеркале хмурым взглядом и начал бриться.

Бритва – это меч свободы. А бритье – акт мятежа.

Все изменилось. Теперь ему делали ванну (причем каждый день! – это же, наверное, вредно для кожи). И аккуратно складывали всю его одежду (и какую одежду!). А еще ему готовили еду (невероятно вкусную еду! – он стремительно набирал вес, это было видно невооруженным глазом). И даже чистили башмаки (о, эти башмаки! – не какие-нибудь там изношенные тапочки на картонной подошве, а большие, сшитые по его ноге башмаки из настоящей блестящей кожи). В общем, за него делали буквально все, но некоторые вещи мужчина должен, просто обязан делать сам. Например, бриться.

Он знал, что госпожа Сибилла этого его поведения не одобряла. Вот ее отец ни разу в жизни сам не побрился. У него для этого был специальный слуга. На что Ваймс выдвинул довольно веский аргумент в свою защиту: мол, он, Ваймс, слишком много лет провел, патрулируя ночные улицы, и не допустит, чтобы кто-то там размахивал бритвой возле его горла. И все же настоящей причиной, о которой он, конечно же, не посмел сказать вслух, была сама идея разделения мира на тех, кого бреют, и тех, кто бреет. Или, допустим, на тех, кто носит начищенные до блеска башмаки, и тех, кто счищает с них грязь. Каждый раз, когда он видел Вилликинса, складывающего его, Ваймса, одежду, командор Стражи с трудом подавлял в себе острое желание как следует пнуть дворецкого в его лоснящийся зад за оскорбление человеческого достоинства.

Бритва нежно скользила, срезая ночную поросль.

Вчера был какой-то очередной официальный прием. Ваймс уже и не помнил, в честь кого или чего. Вся его нынешняя жизнь состояла из непрерывной череды подобных приемов. Бр-р, хихикающие дамочки, хвастающиеся своими подвигами юнцы, которые, стоит случиться какой-нибудь заварушке, немедленно спрячутся за чьи-то спины. Как обычно, Ваймс вернулся домой в отвратительнейшем настроении – он шел через закутанный в туман город и злился даже больше на себя, чем на кого-то еще.

Войдя в дом, он вдруг заметил свет, выбивающийся из-под кухонной двери, до него донеслись обрывки разговора, смех – он не выдержал и приоткрыл дверь. На кухне сидели дворецкий Вилликинс, старик, который обычно следил за котлом, главный садовник и мальчишка, на чьи плечи были возложены обязанности чистить ложки и разжигать огонь. Они играли в карты. На столе стояли бутылки с пивом.

Он пододвинул себе стул, отпустил пару шуточек и попросил сдать ему карты. Они были… гостеприимны. Определенным образом. Но, пока шла игра, Ваймс чувствовал, как вселенная кристаллизуется вокруг него. Он ощущал себя шестеренкой, угодившей в песочные часы. Никто не смеялся. Они почтительно прочищали горло и упорно величали его сэром. Все было очень… корректно.

В конце концов он, пробормотав извинение, покинул кухню и уже добрался до середины коридора, как вдруг ему показалось, что он услышал некий комментарий, за которым последовал… ну, может, это был просто смешок. Хотя это вполне могло быть и хихиканье.

Бритва аккуратно обошла нос.

Ха. Пару лет назад человек вроде Вилликинса пустил бы его на кухню только из сострадания. Но предварительно заставил бы разуться.

«Такова теперь твоя жизнь, сэр Сэмюель Ваймс, командор Городской Стражи. Шпик-выскочка для шишек и шишка для всех остальных».

Он нахмурился своему отражению в зеркале.

Да, действительно, он вылез из грязи. Теперь Ваймс три раза в день ел мясную пищу, носил хорошие башмаки, ночи проводил в теплой постельке, а еще он обзавелся женой. Старая добрая Сибилла… правда, последнее время она слегка зациклилась на занавесках, только о них и говорила, но сержант Колон заверил своего шефа, что такое с женами случается, это их, так сказать, биологическая черта и это абсолютно нормально.

На самом деле Ваймс скучал по своим старым дешевым башмакам. Их подошвы были настолько тонкими, что сквозь них можно было «читать» улицу. Даже самой темной ночью он мог легко определить, где находится, – по форме булыжников под ногами. А, ладно…

Бритвенное зеркало Сэма Ваймса было слегка выпуклым, а потому отражало больше комнаты, чем обычное плоское зеркало, и даже захватывало часть улицы и сад за окном.

Гм. На макушке вроде бы редеет. Похоже, проглядывает кожа. Да, определенно. Что ж, меньше работы для расчески, с одной стороны, но больше лица для умывания – с дру…

В зеркале что-то блеснуло.

Резко отпрянув в сторону, он пригнулся.

Зеркало разлетелось вдребезги.

Из-за разбитого окна послышались быстрые шаги, какой-то треск, затем донесся крик.

Ваймс выпрямился, выловил из раковины самый большой осколок зеркала и установил его на черную арбалетную стрелу, торчащую из стены.

Закончил бритье.

После чего позвонил в колокольчик дворецкому. Вилликинс немедленно материализовался.

– Сэр?

Ваймс сполоснул бритву.

– Пошли мальчика за стекольщиком.

Глаза дворецкого стрельнули в сторону окна, затем прыгнули на разбитое зеркало.

– Да, сэр. А счет опять отправить в Гильдию Наемных Убийц, сэр?

– С моими наилучшими пожеланиями. Кстати, пусть мальчик по пути заглянет в лавку, что в Пяти-Семидворье, и купит там новое зеркальце для бритья. Гном, что держит лавку, знает, какие мне нравятся.

– Слушаюсь, сэр. Мне сразу сходить за совком и щеткой? Сообщить госпоже о происшествии, сэр?

– Нет. Она всегда говорит, что я их сам провоцирую.

– Хорошо, сэр, – сказал Вилликинс.

Он дематериализовался.

Сэм Ваймс вытерся и спустился вниз. По пути заглянув в кладовую, он достал оттуда новенький арбалет, подарок, что сделала ему Сибилла на свадьбу. Сэм Ваймс привык к старым армейским арбалетам, которые славились дурной привычкой в самый неожиданный момент разряжаться прямо в лицо своему хозяину, но этот был сделан на заказ компанией «Коренной-и-Рукисила». Ложе из ореха и все дела. Как уверяла Сибилла, лучше арбалета не сыскать.

Затем Ваймс взял тонкую сигару и не торопясь вышел в сад.

Из драконника доносилась какая-то возня. Ваймс вошел туда, захлопнул за собой дверь и прислонил к ней арбалет.

Возня и визги усилились. Язычки пламени вспыхивали над толстыми стенками загонов для молодняка.

Ваймс склонился над ближайшим вольером, подобрал только что вылупившегося дракончика и почесал ему шейку. Когда дракончик от удовольствия пыхнул пламенем, он прикурил сигару и с удовольствием затянулся.

Выпустил кольцо дыма в направлении фигуры, висящей под потолком.

– Доброе утро, – сказал Ваймс.

Человек бешено заизвивался. Продемонстрировав поразительный контроль над мышцами, он во время падения умудрился зацепиться ногой за балку, но сил подтянуться обратно к потолку явно не хватало. А о падении даже подумать было страшно. Внизу возбужденно скакала и изрыгала пламя дюжина маленьких дракончиков.

– Э… доброе утро, – ответила висящая фигура.

– Вроде бы распогодилось, – сказал Ваймс, поднимая корзину с углем. – Хотя, думаю, туман еще вернется.

Он взял маленький кусок угля и бросил его дракончикам. Те сразу начали драться за добычу.

Ваймс достал еще один кусок. Юный дракончик, который проглотил предыдущую подачку, выпустил заметно более внушительное и жаркое пламя.

– Почему-то мне кажется, – сказал юноша, – что спуститься вниз мне не дадут.

Еще один дракончик, поймав уголь, изрыгнул огненный шар. Юноша отчаянно изогнулся, уворачиваясь.

– Правильно кажется, – подтвердил Ваймс.

– А еще мне кажется, теперь, по здравом размышлении, что я поступил очень глупо, выбрав эту крышу в качестве пути отступления, – продолжал убийца.

– Наверное, – ответил Ваймс.

Несколько недель назад он потратил уйму времени, подпиливая доски и равномерно укладывая черепицу.

– Надо было перебраться через стену и уходить кустами.

– Возможно, – пожал плечами Ваймс.

В кустах он установил здоровенный медвежий капкан.

Ваймс достал из корзины очередной кусок угля.

– Разумеется, ты не скажешь мне, кто тебя нанял?

– Боюсь, что нет, сэр. Есть определенные правила.

Ваймс серьезно кивнул.

– На прошлой неделе, как раз накануне визита патриция, к нам заглядывал сын леди Силачии, – сообщил Ваймс. – Способный паренек. Но ему не мешало бы усвоить одну простую истину: «нет», как правило, означает «нет», а не «да, конечно».

– Очень может быть, сэр.

– А еще мы не сошлись по некоторым вопросам с сыном лорда Ржава. Знаешь ли, я считаю, нельзя стрелять в слуг только за то, что они перепутали местами твои туфли. Это немножко чересчур. Придется ему научиться отличать правое от левого. И правое от неправого тоже.

– Я вас понимаю, сэр.

– По-моему, наша беседа зашла в тупик, – заметил Ваймс.

– Похоже, сэр.

Ваймс прицельно бросил кусок угля маленькому бронзово-зеленому дракончику, который ловко поймал подачку. Жар стал почти невыносимым.

– Чего я не понимаю, – продолжал Ваймс, – так это того, почему вы, парни, в основном пытаетесь убить меня либо здесь, либо в конторе. Я ведь много хожу пешком. Неужели нельзя попытаться застрелить меня на улице?

– Что? Сэр, мы же не разбойники с большой дороги!

Ваймс кивнул. У Гильдии Убийц были свои понятия о чести, темные и запутанные.

– И сколько же я стóю?

– Двадцать тысяч, сэр.

– Цена могла быть и повыше, – сказал Ваймс.

– Абсолютно с вами согласен.

«И она непременно повысится, если этот убийца вернется в свою Гильдию», – подумал Ваймс. Убийцы довольно высоко ценили собственные жизни.

– Давай-ка прикинем, – предложил Ваймс, внимательно рассматривая кончик сигары. – Гильдия берет пятьдесят процентов. Значит, твоя доля составила десять тысяч долларов.

Убийца намек понял. Дотянувшись до пояса, он отцепил кошелек и неловко бросил его в направлении Ваймса. Поймав кошелек, Ваймс поднял свой арбалет.

– По-моему, – задумчиво проговорил он, – до двери сарая добраться вполне возможно. Ожоги – это больно, но не смертельно. Однако человек должен бежать довольно быстро. Вот ты, к примеру, быстро бегаешь?

Ответа не последовало.

– Ну а острота ситуации только придает людям скорости, – сказал Ваймс, устраивая арбалет на стоящей рядом кормушке и доставая из кармана кусок веревки.

Привязав веревку к гвоздю, он закрепил другой ее конец на тетиве арбалета, после чего, встав сбоку, осторожно спустил курок.

Тетива чуть натянулась.

Висящий вверх ногами убийца затаил дыхание.

Ваймс сделал несколько глубоких затяжек, хорошенько раскуривая сигару, потом вынул ее изо рта и положил на арбалет таким образом, что тлеющий кончик оказался всего в какой-то доле дюйма от веревки.

– Запирать дверь я не стану, – сообщил он. – Я же не зверь какой-нибудь. Что ж, с интересом буду следить за твоей карьерой.

Он высыпал остатки угля дракончикам и вышел наружу.

Похоже, в Анк-Морпорке начинался еще один насыщенный событиями день, и это было только утро.

Уже подходя к дому, Ваймс услышал тихое шипение, затем раздался щелчок, а потом – чьи-то очень быстрые шаги, удаляющиеся в сторону декоративного озера. Он улыбнулся.

Вилликинс уже ждал, почтительно поддерживая за плечики камзол.

– Сэр Сэмюель, помните, в одиннадцать у вас назначена встреча с его сиятельством?

– Да-да, – махнул рукой Ваймс.

– А в десять вы должны встретиться с председателями городских Гильдий. На этот счет госпожа выразилась очень недвусмысленно. А именно: «И передай, что на этот раз ему не выкрутиться», сэр.

– Ладно, ладно.

– А еще госпожа просила, чтобы вы постарались никого не злить.

– Приложу все усилия.

– И ваша карета подана, сэр.

– Спасибо, – вздохнул Ваймс. – Кстати, в нашем декоративном озере сидит человек. Вылови его и напои чаем, хорошо? Похоже, перспективный паренек.

– Конечно, сэр.

Карета. О да, карета. Свадебный подарок от патриция. Лорд Витинари знал, что Ваймс любит ходить пешком, и поэтому (очень типичное для него поведение) сделал все, чтобы лишить Ваймса данного удовольствия.

Карета ждала. Двое слуг вытянулись по стойке «смирно».

Сэр Сэмюель Ваймс, командор Городской Стражи, снова взбунтовался. Возможно, он должен был использовать эту проклятую карету, но…

Взглянув на кучера, он ткнул большим пальцем в дверь кареты.

– Залезай, – скомандовал Ваймс.

– Но, сэр…

– Приятное утро, – сказал он, снимая камзол. – Я поведу сам.

«Дарагие мам и пап…»

У Моркоу, капитана Городской Стражи Анк-Морпорка, был выходной. Обычная рутина. Сначала завтрак в каком-нибудь маленьком кафе. Потом письмо домой. С письмами домой всегда была куча возни. Куда интереснее было получать письма из дома с перечислением, где и сколько добыто руды, какие новые жилы открыты, какие пласты еще предстоит разработать. Ну а о чем мог написать он? Разве что об убийствах и тому подобном.

Моркоу пожевал конец карандаша.

«Ниделя апять прошла интересна, – [начал писать он]. – Я скачу тут как блаха с синим брюшком, Савсем Сног Сбился! Мы аткрываем новый оффис на Тряпичной улице, рядом с Тенями, што очень удобно, у нас типерь будет неменее 4 оффисов, включая те што у «Сестер Долли» и Долгой стены, а я все еще идинственный капитан и все мое время занято. Лично я иногда скучаю по той службе што была раньше, когда сдесь служили только Шнобби и сержант Колон, но ведь надворе уже век Летучей мыши. Сержант Колон сабирается на пенсию уже в конце этаво месяца, говорит, што гаспажа Колон хочет штобы он купил ферму и што он и сам хочет жызни поспокойнее гденибуть загородом и Ближе К Природе. Я уверен што вы тоже жылаете ему самого наилучшего. Мой друг Шнобби папрежнему все тот же Шнобби, только паследнее время еще шноббнее».

Моркоу с отсутствующим взглядом взял с тарелки недоеденную говяжью отбивную и сунул под стол. Оттуда донеслось благодарное «ам».

«Но я отвлекся. Што у нас исчо новенького? Я помоему уже писал вам о Цепной улице и нашем новом асобом отдилении хатя оно пока в Псевдополис-ярде. Правда папрежнему не решен вапрос с формой, ведь стражники должны носить форменые доспехи, ватвет на што командор Ваймс гаварит, што преступники тоже не носят форменых доспехов, так што пошли все к ч*рту».

Моркоу сделал паузу. В Анк-Морпорке он провел уже почти два года и все еще стеснялся слова «ч*рт», – это очень многое могло сказать о капитане Моркоу.

«А исчо командор Ваймс говорит, что, рас есть тайные преступники, должны быть и тайные стражники…»

Моркоу опять задумался. Он очень любил свои доспехи. У него даже другой одежды не было. Так что для него сама идея о маскировке стражников была… немыслима. Это все равно что уподобляться пиратам, плавающим под фальшивым флагом. Или тем же шпионам. Однако Моркоу был лояльным стражем порядка, а потому продолжал:

«…Но я думаю што командор Ваймс знает о чем говорит. Он считает пора заканчивать работать постаринке и ловить только тех бидолаг кто слишком туп штобы убежать!! Вобщем скоро у нас прибавиться работы и новых лиц в Страже».

Ожидая, пока сформируется новое предложение, Моркоу взял со своей тарелки сосиску и опустил под стол.

Снова прозвучало «ам».

Торопливо подскочил официант.

– Еще подать, господин Моркоу? За счет заведения!

Все рестораны и закусочные Анк-Морпорка были только рады бесплатно угостить капитана Моркоу, точно зная, что он все равно настоит на оплате.

– Огромное спасибо, но нет. Все было очень вкусно. Вот, пожалуйста… двадцать пенсов, а сдачу оставьте себе, – сказал Моркоу.

– Как поживает твоя девушка? Что-то ее не видно сегодня.

– Ангва? О, она… где-то неподалеку. Но я обязательно передам ей, что ты о ней справлялся.

Гном счастливо кивнул и заспешил по своим делам.

Моркоу прилежно написал еще несколько строчек, а потом наклонился и тихонько спросил:

– Эта лошадь с телегой все еще там, рядом с пекарней Ломозуба?

Под столом кто-то тихо прорычал.

– Правда? Это странно. Все закупщики ушли еще несколько часов назад, а муку и гравий привезут только после обеда. И кучер там же?

Кто-то тихо гавкнул.

– Кстати, слишком хорошая лошадь, чтобы на ней хлеб развозить. И, как правило, кучер вешает на морду лошади мешок с кормом. Так, давай прикинем. Сейчас последний четверг месяца. Когда у Ломозуба день жалованья? – Моркоу положил карандаш и вежливо махнул рукой, привлекая внимание хозяина. – Господин Буравчик, чашку желудевого кофе, пожалуйста. С собой.

Господин Хопкинсон, куратор Музея гномьего хлеба, что в Карусельном переулке, пребывал не в лучшем настроении духа. Во-первых, его только что убили. Однако в данный момент его больше беспокоили крайне неприятные обстоятельства убийства.

Господина Хопкинсона забили насмерть буханкой хлеба. Разумеется, с помощью обычного человеческого хлеба, даже самого черствого, такое не сотворишь, но гномий хлеб вполне может сойти за холодное оружие. Гномы относятся к выпечке как к военной науке. Когда они начинают печь каменные торты, это означает: дело очень серьезно.

– Посмотри только на эту выемку, – пожаловался Хопкинсон. – Корка проломилась!

– КАК И ТВОЙ ЧЕРЕП, – заметил Смерть.

– О да, – откликнулся Хопкинсон. Судя по его голосу, таких черепов можно было запросто набрать десяток за пенни, однако столь прекрасный и редкий экземпляр гномьего хлеба днем с огнем не сыщешь. – Но почему не простой дубинкой? Молотком, в конце концов? Спросили бы у меня, я бы с радостью одолжил.

Престарелый господин Хопкинсон говорил пискливым голосом и носил очки на длинной черной ленте – его дух также был в нематериальном эквиваленте очков, – верные приметы ума, что протирает все поверхности не только сверху, но и снизу и всегда расставляет папки строго по высоте. Смерть и сам был, мягко скажем, одержим своей работой, но сейчас он столкнулся с примером для подражания.

– Это очень плохо, – продолжал господин Хопкинсон. – И какая неблагодарность! Я ведь сам вызвался помочь им с печью. Придется подать жалобу в высшие инстанции.

– ГОСПОДИН ХОПКИНСОН, ТЫ ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТЕПЕРЬ ТЫ МЕРТВ?

– Мертв? – воскликнул куратор. – О нет! Я не могу умереть. Ни на секунду. Сейчас самый неподходящий момент. Я еще не составил каталог боевых булочек!

– И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ.

– Нет, нет. Я извиняюсь, но так не пойдет. Тебе придется подождать. У меня сейчас действительно нет времени на всякую ерунду.

Смерть растерялся. Сначала всегда следовало некоторое замешательство, но потом большинство людей, как правило, испытывали облегчение от факта собственной смерти. Груз, накладываемый подсознанием, падал с плеч. Оставшаяся космическая туфля сбрасывалась. Самое худшее свершилось, и человек мог, выражаясь метафорически, свести счеты с жизнью. Лишь немногие пытались спорить, считая случившееся простым недоразумением, которое легко можно разрешить с помощью посулов или жалоб.

Рука господина Хопкинсона прошла сквозь крышку стола.

– Ой.

– ВОТ ВИДИШЬ.

– Как не вовремя! А нельзя перенести это на более подходящее время?

– ТОЛЬКО ДОГОВОРИВШИСЬ С ТВОИМ УБИЙЦЕЙ.

– Организации никакой. Я хочу подать жалобу. В конце концов, я честно плачу налоги.

– Я – СМЕРТЬ, А НЕ НАЛОГОВЫЙ ИНСПЕКТОР. Я ПРИХОЖУ РАЗ И НАВСЕГДА.

Тень господина Хопкинсона начала таять.

– Я всегда планировал все заранее, наилучшим образом…

– А Я СЧИТАЮ: ПРИНИМАЙ ЖИЗНЬ ТАКОЙ, КАКАЯ ОНА ЕСТЬ, И НЕ ЖАЛУЙСЯ.

– Это крайне безответственный подход…

– ТАКОВА МОЯ РАБОТА.

Вскоре карета остановилась прямо напротив Псевдополис-ярда. Ваймс предоставил слугам парковать ее, а сам, накинув камзол, зашел в здание.

Было время, кажется, совсем еще недавно, когда штаб-квартира Стражи практически пустовала. Там можно было увидеть лишь старину сержанта Колона, дремлющего на стуле, да портянки капрала Шноббса, сохнувшие перед печкой. А потом все внезапно изменилось…

Сержант Колон ждал его с папкой.

– Сэр, готовы рапорты из остальных отделений, – сообщил он, семеня рядом с Ваймсом.

– Что-нибудь особое?

– Странное убийство, сэр. В одном из старых домов на мосту Призрения. Какой-то пожилой священник. Сведений почти никаких, патруль просто сообщил, что будет лучше, если вы сами взглянете.

– Кто нашел тело?

– Констебль Посети, сэр.

– О боги.

– Так точно, сэр.

– Я попробую заглянуть туда сегодня же утром. Что-нибудь еще?

– Капрал Шноббс тяжело болен, сэр.

– Это мне и так известно.

– Я имею в виду, сэр, он не вышел на работу.

– То есть на сей раз дело не во внезапно умершей бабушке?

– Никак нет, сэр.

– Между прочим, сколько раз за этот год она у него умирала?

– Семь раз, сэр.

– Очень странная семья эти Шноббсы.

– Так точно, сэр.

– Фред, тебе совсем не обязательно звать меня «сэр».

– У вас гость, сэр, – сообщил Колон, бросив многозначительный взгляд в сторону скамьи в главной комнате. – Насчет той работы, ну, алхимиком…

Гном, сидящий на скамье, нервно улыбнулся Ваймсу.

– Хорошо, – кивнул Ваймс. – Поговорю с ним в своем кабинете. – Он сунул руку в карман камзола и достал кошелек с деньгами убийцы. – Кстати, внеси это в Фонд вдов и сирот. Хорошо, Фред?

– Конечно. Отличная добыча, сэр. Парочка таких гостинцев, и мы сможем взять на попечение еще несколько вдов.

Сержант Колон прошел обратно к своему столу, украдкой выдвинул ящик и вытащил книгу, которую читал. Она называлась «Как Развести Животных». Название сразу заинтересовало его – ну что, спрашивается, можно взять с бессловесных тварей? – но потом выяснилось, что книга повествует о том, как правильно должен скрещиваться всяческий крупный и мелкий рогатый (и не рогатый) скот.

«Интересно, – в который раз подумал Колон, погружаясь в чтение, – а знает ли этот самый скот, что он все время скрещивается неправильно?»

Поднявшись по лестнице, Ваймс осторожно толкнул дверь своего кабинета. Гильдия Наемных Убийц играла по правилам, этого у нее не отнимешь. К примеру, одно из правил гласило, что посторонние страдать не должны – за такое могли лишить оплаты, не говоря уж о прочих неприятных последствиях. Исходя из этого, ни о каких ловушках в его кабинете не могло быть и речи – слишком много людей бывало там за день. Но все равно следовало проявлять осторожность. Ваймс умел наживать богатых врагов, которые могли позволить себе нанять убийцу. Убийцам удача должна была улыбнуться всего один раз, тогда как Ваймсу она должна была улыбаться постоянно.

Он проскользнул в комнату и выглянул из окна. Ваймс любил работать с открытым окном, даже в холодную погоду, – ему нравилось слушать звуки города. Но любой, кто попробует залезть снизу или спуститься к окну с крыши, будет вынужден преодолеть все те шаткие плитки, выпадающие скобы и незакрепленные водосточные трубы, которые Ваймс хитроумно подготовил. А еще под окном был установлен декоративный заборчик, приятный глазу и очень острый, если на него вдруг упасть.

Пока что Ваймс выигрывал.

В дверь осторожно постучали.

Это стучал гном, пришедший по поводу работы. Ваймс впустил его в кабинет, закрыл дверь и уселся за стол.

– Итак, – сказал он, – ты алхимик. Шрамы от всяческих кислот на руках и полное отсутствие бровей.

– Все верно, сэр.

– Нечасто встретишь гнома-алхимика. По-моему, ваш народец, как правило, вкалывает в плавильнях своих дядюшек или еще каких-то родственников.

– Честно сказать, с металлами у меня не ладится, – пробормотал гном.

– Гном, не ладящий с железом? Это что-то новенькое.

– Да, такое редко встречается, сэр. Но я неплохой алхимик.

– Член Гильдии?

– Больше нет, сэр.

– О? И как же ты покинул Гильдию?

– Через крышу, сэр. Но я точно знаю, где ошибся. Подмешал кое-что лишнее…

Ваймс откинулся на спинку кресла.

– Алхимики всегда что-нибудь взрывают, но я ни разу не слышал, чтобы их за это выгоняли из Гильдии.

– Это потому, что еще никто не взрывал Совет Гильдии, сэр.

– Что, весь Совет?

– Во всяком случае, его недвижимую часть.

Опустив взгляд, Ваймс обнаружил, что его рука автоматически открыла ящик стола и что-то нащупывает внутри. Решительным движением он задвинул ящик и, чтобы занять чем-то руки, переложил пару бумажек перед собой.

– Твоя фамилия, парень?

Гном сглотнул. Очевидно было, что этого момента он боялся больше всего.

– Задранец, сэр.

Ваймс даже не поднял глаз.

– А, да, точно. Именно так здесь и написано. Стало быть, ты с Убервальдских гор?

– Но как… так точно, сэр, – удивленно подтвердил гном.

Люди, как правило, не разбирались в кланах гномов.

– Констебль Ангва оттуда же, – пояснил Ваймс. – Сейчас… и тут написано, что зовут тебя… у Фреда такой неразборчивый почерк… э…

Пути назад не было.

– Шельма, сэр, – признался Шельма Задранец.

– Шельма, значит? Понимаю, древнее имя, старые традиции. Шельма Задранец. Хорошо.

Задранец внимательно посмотрел на Ваймса. Лицо командора Стражи хранило каменную невозмутимость.

– Так точно, сэр. Шельма Задранец, – сказал он. И на сей раз ни один мускул не дрогнул на лице Ваймса. – А отца моего звали Прохвост, Прохвост Задранец, – добавил Шельма с видом гнома, у которого болит зуб и который не может удержаться, чтобы еще раз не ткнуть в него языком.

– Неужели?

– А… деда звали Тотеще Задранец.

Ни следа, ни тени ухмылки не промелькнуло на лице Ваймса. Командор просто отодвинул бумаги.

– Ну что ж, Задранец, скажу прямо: мы тут дорожим жизнями, не только нашими, но и горожан.

– Конечно, сэр.

– И мы здесь ничего не взрываем.

– Разумеется, сэр. У меня тоже не все взрывается: бывает, пошипит-пошипит и перестанет.

Ваймс побарабанил пальцами по столу.

– Как у тебя с мертвецами?

– Жертв не было, сэр, только легкие контузии…

Ваймс вздохнул.

– Попробую объяснить. Я знаю работу стражника. Чтобы быть хорошим стражником, нужно в основном много ходить и разговаривать. Но есть много вещей, в которых я ничего не понимаю. Допустим, находишь на месте преступления какой-то серый порошок. Что это? Я этого определить не смогу. Но вы, ребята, знаете, как смешивать всякие штуки в чашках, и наверняка сумеете это выяснить. Может, порошок как-то связан с причиной смерти? А вдруг это яд? В общем, нам нужен кто-то, кто разбирается в оттенках печени. Чтобы этот человек… или гном – неважно кто – посмотрел на мою пепельницу и сразу определил, какие сигары я курю.

– Тонкие панателы, фабрика Горлодера, – автоматически отреагировал Задранец.

– Ух ты!

– У вас на столе сигарная обертка, сэр.

Ваймс посмотрел на стол.

– Но я не о том, – наконец ответил он. – Иногда это определить легко, иногда – не очень. А иногда мы даже не знаем, правильный ли вопрос мы задаем.

Ваймс поднялся.

– Не могу сказать, что я в восторге от гномов. Хотя я и троллей недолюбливаю, и людей, признаться, тоже, так что в моих глазах вы все равны. Но к делу. Ты единственный претендент на это место. Тридцать долларов в месяц, пять долларов – пайковые, работаем мы тут не по часам, есть такой таинственный зверь, «переработка», только никто его пока не видел, если кто-то из троллей-офицеров назовет тебя камнесосом, он будет уволен, а если ты обзовешь кого-то из них булыганом, то уволят тебя, мы просто одна большая семья, побывав на каком-нибудь из наших «семейных» собраний, ты поймешь, что я имел в виду, но работаем мы как одна команда и очень стараемся, чтобы так же оно было и в будущем, в половине случаев мы не уверены в законности собственных действий, так что скучать не придется, официально твое звание – капрал, но командовать стражниками даже не пытайся, не советую, у тебя месяц испытательного срока, мы проведем с тобой соответствующий инструктаж, как только выдастся минутка, а сейчас разыщи где-нибудь иконограф, и встретимся на мосту Призрения в… черт… лучше всего через час. Мне еще надо зайти к этим проклятым геральдистам. Хотя ничего страшного, мертвецы могут и подождать, мертвее не станут. Сержант Детрит!

Послышалось скрежетание, как будто в коридоре задвигалось нечто тяжелое, и в дверь просунулся тролль.

– Слушаю, сэр?

– Познакомься с капралом Задранцем. Капрал Шельма Задранец, а отца его звали Прохвост Задранец. Выдай ему значок, прими присягу и проведи экскурсию. Есть вопросы, капрал?

– Я постараюсь не уронить честь доспехов, сэр, – сказал капрал Задранец.

– Хорошо, – кивнул Ваймс и посмотрел на Детрита. – Между прочим, сержант. Мне тут подали рапорт, что прошлым вечером некий тролль в доспехах стражника прибил одного из бригадиров Хризопраза к стене за уши. Тебе что-нибудь известно по этому поводу?

Огромный лоб тролля наморщился.

– А там что-нибудь говорится о том, что этот гад толкал троллятам «грязь»?

– Ни слова. Зато там говорится, что он собирался почитать своей любимой старушке матери сказку на ночь, – ответил Ваймс.

– А Твердозад видел значок этого тролля?

– Нет, но, согласно его показаниям, тот тролль пообещал ему засунуть требуемый значок в некое место, где солнце не светит.

– Енто довольно-таки далеко, – задумчиво покивал Детрит. – Там бы значок точно никто не увидел.

– Между прочим, – нахмурился Ваймс, – как ты догадался, что это был Твердозад?

– Озарение, сэр, – пожал плечами Детрит. – Просто сопоставил факты. Есть какой-то гад, который толкал «грязь» детишкам и которого прибили за уши к стене. Спрашивается: кто это может быть? И… раз! У меня в голове сразу всплыло нужное имя.

– Я так и подумал.

Шельма Задранец переводил взгляд с одного бесстрастного лица на другое. Стражники смотрели друг другу в глаза, а губы их двигались сами собой, словно произносили заученный текст.

Потом Детрит медленно покачал головой.

– Не, сэр, этот тролль не из нашенских. Самозванец, наверное. Такой шлем, как у стражников, достать нетрудно. Ни один из моих троллей не пошел бы на такое. Это ж, как его, стражнический произвол, сэр.

– Рад слышать, что ты понимаешь ситуацию. Однако на всякий случай проверь шкафчики троллей. Этим делом заинтересовалась Кремневая Лига по Защите Прав Троллей.

– Так точно, сэр. И если я узнаю, что это был один из моих парней, я сойду на него, как горная лавина, сэр.

– Хорошо. Капрал Задранец, можешь идти. Детрит за тобой присмотрит.

Гном растерялся. Как-то все очень странно. Этот человек ничего не сказал ни про топоры, ни про золото. Не прозвучало даже традиционного: «Парень, в Страже ты можешь многого достичь». Шельма Задранец чувствовал себя очень и очень неуверенно.

– Э… А я сказал вам, сэр, как меня зовут?

– Да. И тут все записано, – подтвердил Ваймс. – Шельма Задранец. Правильно?

– Э… Да. Правильно. Спасибо, сэр.

Ваймс плотно прикрыл дверь и прислушался. Со стороны лестницы донесся звук удаляющихся шагов. После чего капитан Стражи вернулся за стол и накинул на голову камзол, чтобы никто не услышал его хохота:

– Шельма Задранец!

Задранец вприпрыжку бежал за Детритом. Штаб-квартира Стражи постепенно наполнялась народом. Большей частью народ вопил.

Два тролля в доспехах стояли перед высоким столом сержанта Колона, зажав между своими каменными телами тролля поменьше. Вид у того был весьма подавленный. И достаточно необычный: нечасто встретишь тролля в пачке балерины и с парочкой марлевых крылышек на спине.

– …Так уж случилось, я в курсе, что у троллей нет сказок про зубную фею, – говорил Колон. – Тем более про зубную фею по имени… – Сержант сверился с бумагами. – Брякбряк. А что, если мы назовем это нелицензированным взломом с проникновением? Или у тебя есть лицензия Гильдии Воров? Было бы интересно взглянуть.

– Тролли тоже имеют право на зубную фею. Это видовая дискриминация, – пробормотал Брякбряк.

Один из троллей-охранников развязал стоящий на столе мешок. Водопад серебра обрушился на бумаги.

– И все это ты нашел под подушками троллят? – уточнил Колон.

– Да благословят боги ихние маленькие, но щедрые сердечки! – с горячностью воскликнул Брякбряк.

А за следующим столом усталый гном спорил с вампиром.

– Послушай, – убеждал он, – это никак не может быть убийством. Ты ведь и так уже мертв!

– Он пытался пронзить мне сердце!

– Я беседовал с управляющим, и он сказал, что все получилось ненарочно. И против вампиров он ничего не имеет. Самый настоящий несчастный случай. Он просто нес три коробки карандашей, зацепился за твой плащ и…

– Не понимаю, почему я не могу работать где хочу?!

– Да, но… на карандашной фабрике?

Детрит посмотрел на Задранца и ухмыльнулся.

– Добро пожаловать в большой город, капрал Задранец, – сказал он. – Кстати, прикольное имя.

– Правда?

– У большинства гномов имена типа Скалодроб или Рукисила.

– Не может быть!

Намеки до Детрита доходили с трудом, но надрывную нотку в голосе гнома даже он уловил.

– Хотя твое имя тоже ничего, – быстро поправился Детрит.

– А что такое «грязь»? – спросил Задранец.

– Смесь нашатырного спирта и радия. Хорошо бьет в башку, но плавит мозги. Большая проблема в горах, а некоторые сволочи наловчились производить эту штуку здесь, в городе, и мы сейчас выясняем, кто именно и где. Господин Ваймс поручил мне… – Детрит сконцентрировался, – пуб-лич-ную разъ-яс-ни-тель-ную кампанию. Я объясняю народу, что случается со сволочами, которые продают «грязь» детям…

Тролль махнул рукой в сторону висящего на стене большого и довольно грубо нарисованного плаката, который гласил:

«“Грязь” – проста скажы:

“АарргхаарргхпажалустанетнетнетУФ”».

После чего Детрит толкнул некую дверь.

– Это старый чулан, который мы больше не используем, можешь возиться здесь со своими колбами и плошками. Воняет тут, как в сортире, но больше свободных комнат нет. Хотя, если подубраться, будет очень даже ничего.

А это, – он открыл другую дверь, – раздевалка. Здесь у тебя будет свой шкафчик и так далее. А за ширмой можно переодеваться, вы, гномы, известные скромники. В общем, пообвыкнешься, если не слабак. Господин Ваймс – неплохой человек, хоть и немного странный, все время твердит: город, мол, это кипящий горшок, поэтому всякие подонки всплывают наверх, ну и всякое такое. Шлем и значок я выдам тебе чуть попозже, а сначала…

Тролль открыл большой шкафчик, расположенный в другом углу комнаты. На дверце крупными буквами было написано «ДТРИТ».

– Сначала мне нужно спрятать где-нибудь этот молот.

Две фигуры выскочили из гномьей пекарни Ломозуба («Хлеб – Зубы Проглотишь»), запрыгнули в телегу и крикнули кучеру гнать лошадей.

Однако он повернул к ним бледное лицо и показал на дорогу впереди.

Там сидел волк.

Не совсем обычный волк. У него была светлая шкура, а шерсть за ушами была настолько длинной, что образовывала настоящую гриву. Кроме того, нормальные волки не имеют привычки сидеть спокойно прямо посреди городской улицы.

Волк издал рык. Продолжительный и глубокий. Этакий звуковой эквивалент стремительно укорачивающегося бикфордова шнура.

Лошадь нерешительно переступила с копыта на копыто. Она была слишком напугана, чтобы стоять неподвижно, но куда больше боялась стронуться с места.

Один из людей осторожно потянулся к арбалету. Рычание усилилось. Еще осторожнее он убрал руку. Рычание ослабло.

– Что это?

– Это волк!

– В городе? Чем же он питается?

– Ты очень хочешь это выяснить?

– Доброе утро, господа! – поздоровался Моркоу, отделяясь от стены. – Похоже, туман опять поднимается. Могу я проверить ваши лицензии?

«Господа» повернулись. Моркоу одарил их лучезарной улыбкой и поощряюще кивнул.

Один из «господ» похлопал по карманам, пытаясь изобразить задумчивую растерянность.

– А. Ну. Э. Оставили дома, сегодня утром немного торопились, должно быть, забыли…

– Раздел второй, Правило первое устава Гильдии Воров. Члены Гильдии должны носить свои удостоверения при всех случаях профессиональной деятельности, – процитировал Моркоу.

– А где его меч? – прошептал самый глупый из троих.

– Дурак! Зачем ему меч, когда есть волк?

Стоял угрюмый полумрак. Тишину разрывал лишь скрип пера.

А потом вдруг раздался еще один скрип. Открывающейся двери.

Пишущий быстро, как птица, повернулся.

– Ты? Я же говорил тебе никогда больше сюда не приходить!

– Знаю, знаю, но случилось непредвиденное! Конвейер остановился, и тогда он вышел наружу и убил священнослужителя!

– Кто-нибудь это видел?

– В том тумане, что был прошлой ночью? Вряд ли. Но…

– Тогда что ты переживаешь?

– Переживаю? Но они не должны убивать людей. Ну… по крайней мере, – говорящий слегка сбросил обороты, – проламывать им черепа…

– Они будут это делать, если дать им соответствующие инструкции.

– Но я ему ничего подобного не приказывал! А что, если он и меня вот так?..

– Тебя? Своего хозяина? Он не может пойти против слов, что вложены ему в голову.

Посетитель сел, недоверчиво постанывая.

– Да, но откуда я знаю, что у него там за слова? Нет, это уж чересчур, я больше не могу, он все время рядом…

– А как же твой доход? Ты неплохо получаешь.

– Само собой, само собой, но все как-то запуталось. И еще этот яд, я ведь никогда…

– Заткнись! Увидимся вечером. Можешь сообщить остальным, что у меня появился кандидат. И если ты еще раз осмелишься сюда прийти…

Королевская геральдическая палата Анк-Морпорка оказалась зелеными воротами в стене на Моллимогской улице. Ваймс дернул за шнурок звонка. С другой стороны стены что-то брякнуло, вслед за чем разразилась ужасная какофония: кто-то выл, кто-то рычал, кто-то свистел, а кто-то трубил.

– Лежать, малыш! – завопил чей-то голос. – А ну, лежать! Я сказал: лежать! Нет! Не служить! Ляг – и получишь кусок сахара. Вильям! Немедленно прекрати! Отпусти его! Милдред, отпусти Грэхема!

Затем шум животной возни несколько ослаб, и послышались приближающиеся шаги. Калитка в воротах чуточку приоткрылась.

Взору Ваймса предстала очень узкая полоска очень маленького человека.

– Да? Ты разносчик мяса?

– Командор Ваймс, – представился Ваймс. – У меня назначена встреча.

Шум, производимый животными, опять усилился.

– Че?

– Командор Ваймс! – проорал Ваймс.

– Ой! Конечно, конечно, сейчас открою!

Дверца распахнулась. Ваймс перешагнул через порог.

Наступила тишина. Несколько пар глаз с подозрением уставились на Ваймса. Некоторые из этих глаз были маленькими и красными. Другие были большими и чуть приподнимались над поверхностью грязного пруда, который занимал значительную часть двора. Третьи смотрели с насеста.

Двор был битком набит всевозможными животными и птицами, но сей необычный вид по всем параметрам проигрывал запаху, витающему тут. Большинство из животных были в преклонных летах, что, кстати, ничуть не улучшало вышеупомянутый запах.

Беззубый лев зевнул в сторону Ваймса. Лев, разгуливающий на свободе (ну, или, точнее сказать, валяющийся на свободе), безусловно, производит впечатление, однако не столь сильное, как лев, служащий подушкой старому грифону и спящий, задрав вверх все четыре лапы.

Тут были и ежи, и седеющий леопард, и линяющие пеликаны. Зеленая вода плескалась в пруду, где периодически открывали пасти два огромных бегемота. И никто никого не пытался съесть.

– О да, все удивляются, оказавшись здесь впервые, – прошамкал старик. Одна его нога была деревянной. – Мы живем маленькой счастливой семьей.

Ваймс оглянулся и вдруг заметил небольшую совку.

– О боги! – изумился он. – Это же морпорк, правда?

Лицо старика расплылось в радостной улыбке.

– Ага, вижу, ты изволишь знать свой герб, – прохрипел он. – Предки Дафны прибыли с островов, что лежат по другую сторону от Пупа, дальний был путь…

Ваймс вытащил свой значок и уставился на изображенный там герб.

Старик заглянул через его плечо.

– Но это, разумеется, не Дафна, – сказал он, показывая на совку, что сидела на кресте-анке. – Это ее бабушка, Оливия. Морпорк на анке, понимаешь? Каламбур, игра слов. Смешно? А я ведь только начал. Здесь много забавного. А вообще, было бы неплохо найти для нее жениха. И самку для бегемотов. Ну, то есть его сиятельство говорит, у нас и так два бегемота, вполне достаточно, но, по-моему, это не совсем естественно для Родерика и Кейта. Нет-нет, я не сужу, упаси боги, это просто неправильно, вот и все. Так как там тебя, господин?

– Ваймс. Сэр Сэмюель Ваймс. Моя жена договаривалась о встрече.

Старик опять захихикал.

– Ну да, понимаю, обычное дело.

Двигаясь довольно-таки быстро, несмотря на деревянную ногу, старик повел Ваймса между дымящимися холмиками разнообразного навоза к зданию на другом конце двора.

– Наверное, здесь можно обустроить неплохой огород, – сказал Ваймс, пытаясь поддержать беседу.

– Я пробовал посадить ревень, – откликнулся старик, толкнув дверь. – Но он вырос в двадцать футов высотой, а затем взял и загорелся. Отгадай, где в этот момент был наш дракон? Он тогда был болен и… Жаль его, жаль, хорошо хоть, шкура не попортилась. Ну, прошу пожаловать, досточтимый господин.

Зал был настолько же тихим и темным, насколько двор был полон света и шума. В воздухе висел сухой кладбищенский запах старых книг и часовен. Когда глаза немножко привыкли к темноте, Ваймс разглядел висящие наверху флаги и вымпелы. В зале было несколько окон, однако сквозь плотную паутину и трупики мух внутрь проникал лишь серый полумрак.

Дверь за спиной Ваймса закрылась, и он остался один. Сквозь мутное стекло было видно, как старик ковыляет через двор к некоему предмету, над которым трудился до прихода Ваймса.

А трудился он над самым настоящим живым гербом.

В одном из углов двора высился огромный щит, к которому был прибит громадный капустный кочан. Старик сказал что-то неслышное Ваймсу. Совка слетела со своего насеста и приземлилась на анк, прикрепленный к верхушке щита. Два бегемота выбрались из пруда и, прошлепав к щиту, замерли по обе стороны от него.

Старик установил перед сценой мольберт, водрузил на него холст, взял паллет, кисть и крикнул:

– Оп-ля!

Бегемоты поднялись на задние ноги – складывалось четкое ощущение, что их мучает артрит. Сова расправила крылья.

– О боги, – пробормотал Ваймс. – А я думал, это все выдумки…

– Выдумки, сэр? Вы упомянули про выдумки? – раздался чей-то голос. – Клянусь богами, у нас очень скоро возникли бы большие проблемы, если бы мы что-то выдумывали.

Ваймс повернулся. Позади него стоял невысокий старичок, счастливо моргая сквозь толстые стекла очков. Из-под мышки у старичка торчало несколько свитков.

– Прошу прощения, не смог встретить вас у дверей, но в настоящий момент мы очень заняты, – сказал он, протягивая свободную руку. – Я – Круассан Руж.

– Как-как? – переспросил Ваймс в замешательстве. – Круассан – это же такая булочка?

– Нет-нет. Что вы. На нашем языке это означает Алый Полумесяц. Видите ли, это мой титул. Очень древний титул. Я – геральдист. А вы, наверное, будете сэром Сэмюелем Ваймсом, не так ли?

– Именно.

Алый Полумесяц заглянул в свиток.

– Ну-с… Итак… Как вам нравится хорек? – осведомился он.

– Хорек? Это такой грызун?

– Видите ли, у нас живут несколько хорьков. Знаю, знаю, строго говоря, это не геральдическое животное, но у нас тут есть парочка хорьков, и мы же не можем просто так содержать животных, и придется, наверное, их отпустить – если только кто-нибудь не согласится принять бедняжек в качестве герба. М-да, Пардесс Шатен очень расстроится. А расстроившись, он запирается в своем сарайчике и подолгу оттуда не выходит…

– Шатен… вы про того старика? – уточнил Ваймс. – Но он же…

– На нашем языке это означает Коричневый Плащ.

– Да, спасибо, понятно. Однако я… в общем… зачем ему… ну, я думал, вы… герб – это же просто соединение картинок. Неужели обязательно рисовать все с натуры?

Алый Полумесяц был явно шокирован.

– Ну, если вы хотите, мы, конечно, можем вам состряпать герб. Тяп-ляп – и готово, – слегка обиженно проговорил он. – Только не обижайтесь, если потом над вами будут смеяться. То есть хорьки никак не подходят?

– Лично мне все равно, – признался Ваймс. – Но хорьки – это несколько… Гм, моя супруга предпочла бы дракона…

– Этого не будет. И, быть может, к счастью, – раздался голос из темноты.

Подобные голоса чужды свету. Он звучал сухо, как… как пыль. Как если бы исходил изо рта, который никогда не знал радостей слюны. Он звучал мертво.

И не только звучал.

Воры, пытавшиеся ограбить пекарню, прикидывали свои шансы.

– Моя рука на арбалете, – сообщил самый рисковый из трех.

– Правда? А мое сердце в пятках, – откликнулся самый трезвомыслящий.

– О-о-о, – простонал третий. – А мое сердечко вот-вот остановится…

– Я не о том. Ну, то есть… у него даже меча нет. Я беру на себя волка, а вы двое разбираетесь с этим парнем. Легче легкого.

Вор, обладающий более трезвым мышлением, чем его сотоварищи, окинул взглядом капитана Моркоу. Его надраенную до блеска мощную кольчугу. Его мощные руки. Его очень мощные ноги.

– Кажется, у нас возникла патовая ситуация, – прокомментировал капитан Моркоу.

– А что, если мы бросим деньги? – предложил трезвомыслящий вор.

– Это существенно упростит положение дел.

– Ты нас отпустишь?

– Нет. Но этот поступок обязательно зачтется в вашу пользу, и я буду свидетельствовать, что вы всячески способствовали расследованию.

Вор, сжимающий арбалет, облизнул губы и перевел взгляд с Моркоу на волка.

– Либо ты со своим волком убираешься с дороги, либо кое-кому очень не поздоровится, – предупредил он.

– Вот-вот, – грустно кивнул Моркоу. – Именно этого я и хотел избежать.

Подняв руки, Моркоу продемонстрировал два плоских и круглых предмета, примерно с ладонь каждый.

– Это, – сказал он, – гномий хлеб. Самый лучший, что есть у господина Ломозуба. Это, конечно, не классические боевые булочки, но вполне сойдет…

Рука Моркоу сделала резкое движение. Над землей пронесся небольшой ураганчик из мучной пыли, и плоская лепешка с глухим стуком вошла в борт телеги – примерно в полудюйме от вора со слабым сердцем и, как выяснилось, столь же слабым мочевым пузырем.

Человек с арбалетом с удивлением уставился на гномий хлеб, но, буквально через секунду ощутив на запястье некое легкое влажное давление, перевел взгляд на свою руку.

Ни одно животное не способно двигаться так быстро, однако рядом с вором стоял волк, и выражение на его морде говорило о простом и очевидном факте: челюсти, которые прикусывали воровское запястье, могли сомкнуться в любой момент.

– Отзови его! – выкрикнул вор, отбрасывая свободной рукой арбалет. – Я сдаюсь! Прикажи ему отпустить мою руку!

– Я не могу ей приказывать, – пожал плечами Моркоу. – Она все всегда решает сама.

Послышалось громыхание обитых железом башмаков, и с полдюжины гномов выбежали из дверей пекарни. Выбив подошвами сноп ярких искр, гномы затормозили рядом с Моркоу.

– Хватайте этих сволочей! – заорал господин Ломозуб.

Моркоу опустил ладонь на шлем гнома и вежливо повернул Ломозуба к себе.

– День добрый, господин Ломозуб, – поздоровался он. – Я так понимаю, ты узнаешь этих людей?

– Еще б я их не узнал, капитан Моркоу! – воскликнул хлебопек. – Ворюги проклятые! Ну, готовьтесь, сейчас мы вас отбуразачим![3]

– О-о-о… – простонал вор-сердечник.

Под телегой снова закапало.

– Нет-нет, господин Ломозуб, – терпеливо сказал Моркоу. – В Анк-Морпорке мы такое наказание не практикуем[4].

– Они дали по башке Бьорну Тугоштану. А Олафа Рукисилу пнули прямо в бад’дхакз![5] Мы отрежем им…

– Господин Ломозуб!

Гном-хлебопек тут же прервался и отступил на шаг – к удивлению и радости воров.

– Да… хорошо, капитан Моркоу. Как прикажете.

– У меня есть кое-какие дела, и я был бы очень благодарен, если бы вы сами сдали их в Гильдию Воров, – сказал Моркоу.

– О нет! – сразу побледнел самый трезвомыслящий. – В последнее время к нелицензированному воровству там относятся очень жестко. Что угодно, только не Гильдия Воров!

Моркоу повернулся. Лицо его осветилось особым образом.

– Что угодно? – переспросил он.

Нелицензированные воры поглядели друг на друга и заговорили практически одновременно:

– Гильдия Воров? Ну и ладно. Нет проблем.

– Мы ее очень уважаем, эту Гильдию. Любим, можно сказать.

– Ждем не дождемся туда попасть. Быстрее в Гильдию Воров!

– Такие прекрасные люди.

– Строгие, но справедливые.

– Отлично, – кивнул Моркоу. – Значит, все счастливы. Ах да. – Капитан покопался в своем кошельке. – Вот пять пенсов за хлеб, господин Ломозуб. Он немножко запачкался, но, если его почистить песочком, будет выглядеть как свежевыпеченный.

Гном тупо уставился на монеты.

– Ты хочешь заплатить мне за то, что спас мои деньги? – уточнил он.

– Как примерный налогоплательщик, господин Ломозуб, ты находишься под защитой Городской Стражи, – пояснил Моркоу.

Наступила деликатная пауза. Господин Ломозуб внимательно изучал свои башмаки. Один или два гнома начали хихикать.

– Вот что я скажу, – мягким голосом промолвил Моркоу. – Я вернусь, как только закончу с делами, и помогу правильно заполнить налоговые формы. Договорились?

Неловкую тишину нарушил вор.

– Э… а не мог бы… твой песик… отпустить мою руку? Пожалуйста.

Волк разжал челюсти, спрыгнул с телеги и подбежал к Моркоу, который, в свою очередь, бодро отдал честь.

– Всем желаю хорошего дня, – сказал он, повернулся и двинулся прочь.

Воры и их жертвы смотрели ему вслед.

– Он что, всамделишный? – спросил самый умный вор.

Издав утробное рычание, хлебопек наконец вышел из ступора.

– Сволочи! – заорал он. – Гады!

– Что? Да в чем дело? Ты же получил обратно свои деньги! Чего переживать-то?

Двое работников с трудом сдерживали рвущегося к ворам господина Ломозуба.

– Три года! – орал он. – Три года никто меня не трогал! Три чертовых года – и ни единого стука в дверь! А теперь что?! О да! Он очень порядочный и честный! Уж он-то позаботится, чтобы я заполнил все правильно, чтобы не попал ни в какие переделки! Ну почему вы, придурки, просто не убежали?

Ваймс внимательно осмотрел темную заплесневевшую комнату. Такие голоса, как правило, доносятся из гробниц.

Паника отразилась на лице маленького геральдиста.

– Не будет ли так любезен сэр Сэмюель пройти сюда? – осведомился голос.

Он был холоден, этот голос, и каждый слог выговаривал абсолютно четко. Подобные голоса не ведают сомнений и не знают отказов.

– Это, собственно, э… Дракон, – пояснил Алый Полумесяц.

Ваймс невольно потянулся к мечу.

– Дракон, Король Гербов, – закончил человечек.

– Король Гербов? – удивился Ваймс.

– Таков мой титул, – сказал голос. – Входите же, командор, молю вас.

По каким-то причинам в подсознании Ваймса слова сами собой преобразовались, и получилось: «Входите же, командор, и молитесь».

– Уверяю, сэр, меч вам не понадобится, – произнес голос Дракона, когда Ваймс шагнул во внутренние покои Королевской геральдической палаты. – Я вот уже более пятисот лет как Дракон Король Гербов, однако дышать пламенем так и не научился. Ах-ха. Ах-ха.

– Ах-ха, – подтвердил Ваймс.

В тусклом свете, проникающем сквозь высоко расположенные грязные окна, и неверных тенях, что отбрасывали коптящие свечи, говорившего было не разглядеть. Разве что угадывались сгорбленные плечи.

– Садитесь, командор, молю вас, – продолжал Дракон Король Гербов. – И вы меня очень обяжете, если посмотрите влево и поднимете подбородок.

– И подставлю шею, да? – спросил Ваймс.

– Ах-ха. Ах-ха.

Взяв канделябр, фигура подошла чуть ближе. Рука, иссохшая, как у скелета, сжала подбородок Ваймса и мягко повернула его голову сначала вправо, а потом влево.

– О да. Классический профиль Ваймсов. Но уши… Ну конечно! Видимо, ваша бабушка по материнской линии происходила из Скобов. Ах-ха…

Рука Ваймса опять сжала меч Ваймсов. На свете существовал только один тип существ, которые при внешней слабости обладали такой силой.

– Так я и думал! Ты – вампир! – воскликнул он. – Кровопийца-вампир!

– Ах-ха. – Этот звук мог быть смешком. С тем же успехом он мог быть покашливанием. – Да. Я вампир, разумеется. И я слышал ваше мнение о вампирах. «Уже не жилец, но еще не мертвец» – так, кажется, вы выразились. Довольно точное определение. Ах-ха. Вампир – да. Но кровосос – нет. Кровяные пудинги – да. Нежный, сочный, правильно приготовленный кусок мяса – да. На крайний случай есть Большая Мясницкая, тамошние мясники всегда рады услужить. Ах-ха, да. Все мы выживаем, как можем. Ах-ха. Но младым девам с моей стороны ничто не угрожает. Ах-ха. По крайней мере, вот уже несколько сотен лет, ну а до того – обычные грехи молодости. Ах-ха.

Фигура и ореол света вместе с ней отодвинулись.

– Однако, боюсь, вы напрасно потратили свое время, командор Ваймс.

Глаза Ваймса постепенно привыкали к темноте. Непонятные кучи, громоздящиеся повсюду, на деле оказались стопками книг. Судя по всему, книжными полками здесь пользоваться не привыкли. Из книг торчали похожие на раздавленные пальцы закладки.

– Не понимаю, – нахмурился Ваймс.

Либо у Дракона, Короля Гербов, и в самом деле были очень сутулые плечи, либо под своим бесформенным одеянием он прятал крылья. Некоторые из вампиров могут летать, как летучие мыши, вспомнил Ваймс. Интересно, сколько лет этому? Вампиры могут «жить» почти вечно…

– Насколько мне известно, вы пришли сюда, чтобы, ах-ха, получить собственный герб. Боюсь, это невозможно. Герб Ваймсов некогда уже существовал, и его не воскресить. Это было бы против правил.

– Каких правил?

Вампир с глухим стуком раскрыл какую-то книгу.

– Не сомневаюсь, вы хорошо знаете свою родословную, командор. Ваш отец был Томас Ваймс, отцом которого был Гвильям Ваймс, а его отцом…

– Я понял ваш намек, – ровным голосом сказал Ваймс. – Старина Камнелиц. Это с ним связано.

– Точно. Ах-ха. Праведник Ваймс, ваш предок. Старина Камнелиц, о да, так его прозвали в народе. Командор Городской Стражи в 1688 году. И убийца короля. Последнего короля Анк-Морпорка именно он убил, и об этом знает каждый мальчишка.

– Не убил, а казнил!

Вампир пожал плечами.

– Как бы там ни было, фамильный герб вашей семьи был, как выражаемся мы в геральдике, «извлекатус экс обращениум». Что означает «спускатум де унитазум». Уничтожен. И запрещен. Сделан невозможным к воскрешению. Фамильные земли отобраны, семейное поместье стерто с лица земли, страница вырвана из истории. Ах-ха. Знаете ли, командор, очень забавный факт: многие из, ах-ха, «потомков Каменнолицего», – (последние два слова вампир выделил, использовав кавычки вместо щипцов, которыми, чтобы не испачкаться, поднимают нечто противное и мерзкое), – были офицерами Стражи. Я думаю, командор, у вас тоже есть прозвище. Ах-ха. Ах-ха. Интересно, передается ли по наследству стремление смыть семейный позор? Ах-ха.

Ваймс скрипнул зубами.

– То есть вы хотите сказать, герб мне не положен?

– Это так. Ах-ха.

– Потому что мой предок казнил… – Ваймс сделал паузу. – Нет, это нельзя назвать казнью, – поправился он. – Казнят людей. Придавил гниду.

– Убил короля, – сухо констатировал Дракон.

– О да. И, как потом выяснилось, в темницах у этого короля стояли специальные механизмы для…

– Командор, – подняв руки, прервал его вампир, – я чувствую, вы не поняли меня. Кем бы тот человек ни был, вместе с тем он был королем. Видите ли, корона – это вам не шлем, ах-ха. Даже когда ее снимают, она все равно остается на голове.

– Зато Старина Камнелиц снял ее раз и навсегда!

– Без всякого суда и следствия.

– Все побоялись взять на себя такую ответственность, – сказал Ваймс. – Попросту говоря, струсили.

– Все. Кроме вас… то есть вашего предка…

– Да. Кто-то же должен был это сделать. Чудовищ надо истреблять.

Дракон наконец нашел нужную страницу и развернул книгу к Ваймсу.

– Вот его герб.

Ваймс опустил глаза. Знакомый крест-анк и знакомая совка-морпорк на нем. А под крестом располагался щит, поделенный на четыре части, в каждой четверти – свой символ.

– И что означает эта корона с торчащим сквозь нее кинжалом?

– О, это традиционный символ, ах-ха. И значение его: «Я защищаю корону».

– Правда? А эта связка из прутьев с топором внутри что символизирует? – ткнул пальцем Ваймс.

– Атрибут власти. То есть владелец герба служит… служил закону. Кстати, топор… Интересный предвестник будущего, не правда ли? Но, боюсь, топоры ничего не решают.

Ваймс уставился на третью четверть, на которой изображалось нечто вроде мраморного бюста.

– Помните его прозвище? – подсказал Дракон. – Старина Камнелиц просил, чтобы данный факт также был отражен. Отчасти геральдика – это искусство хороших каламбуров.

– А последняя четверть? О чем говорит кисть винограда? О том, что он был не дурак выпить? – фыркнул Ваймс.

– Нечто вроде, но не совсем. Ах-ха. Раньше было такое известное вино, ваймское, которое после известных событий запретили. Хотя оно, кстати, никак не было связано с именем вашего предка, просто созвучно, ах-ха.

– Понял. Искусство плохих каламбуров, – подметил Ваймс. – От вашего юмора люди, наверное, по полу катаются.

Дракон захлопнул книгу и вздохнул.

– Человек, делающий то, что должно быть сделано, редко удостаивается награды. И, увы, я тут бессилен, вашего герба больше не существует, – развел руками вампир. Однако тут же улыбнулся: – И все равно… я был очень рад, командор, когда услышал о вашей женитьбе на госпоже Сибилле. Отличная родословная. Одна из самых знатных семей в городе, ах-ха. Овнецы, Силачии, Вентурии, Шноббсы, конечно…

– Значит, прием закончен? – осведомился Ваймс. – Так я пошел?

– У меня редко бывают гости, – сказал Дракон. – Как правило, мы сюда никого не пускаем, предпочитаем выезжать к заказчику на дом, но я решил, что вы заслуживаете объяснения. Ах-ха. Работы у нас, признаться, невпроворот. Раньше геральдика была совсем другой, настоящей. Но сейчас ведь на дворе столетие Летучей мыши! Открыл второй лоток с пирожками – все, пора обзаводиться благородным происхождением: считай, заслужил. – Вампир махнул тонкой белой рукой в сторону трех гербов, пришпиленных в рядок к доске. – Мясник, хлебопек, свечных дел мастер, – негромко фыркнул он. – Да-да, свечных. И ничего ведь не попишешь, приходится копаться в записях, выискивать мнимые доказательства того, что они заслуживают герба…

Ваймс взглянул на доску.

– По-моему, я где-то уже видел этот герб? – нахмурился он.

– А-а… Господин Артур Нувриш, владелец свечного заводика, – сказал Дракон. – Неожиданно у него очень хорошо пошли дела, и он решил податься в благородное сословие. Выгнутый серого цвета щит, что отражает его личное предназначение и усердие (насколько усердный, ах-ха, этот бизнес!), поделен наискосок свечным фитилем. В верхней половине – шанделль в фенетре авек ридо улан (иначе говоря, свеча, освещающая окно теплым заревом, ах-ха), нижняя половина – два горящих канделябра (это намекает на то, что владелец герба продает свечи и богатым и бедным без разделения). К счастью, его отец работал в гавани, что позволило нам использовать элемент в виде ламп о-пуассон (рыбовидной лампы), связывающий воедино его и сына профессии. Ну а девиз я оставил на обычном современном языке: «Арт Нуво. Засвечу Всем». Извиняюсь, ах-ха, это, конечно, недопустимо, но слишком велико было искушение.

– У меня уже бока болят от смеха, – сказал Ваймс.

Что-то его беспокоило, и он не мог понять что. Дурацкая мыслишка крутилась в его голове, никак не давая себя поймать.

– А этот герб – для господина Герхардта Крюка, президента Гильдии Мясников, – продолжал Дракон. – Жена убедила его, что ему необходим герб, – а кто мы такие, чтобы спорить с дочерью торговца требухой? Так или иначе, после долгих обсуждений мы остановились на красном, цвета крови, щите в сине-белую полоску, как передник мясника, разделенном связкой сосисок и с топориком для рубки мяса по центру. Топорик держит рука в странной рукавице. Но на самом деле это боксерская перчатка – понимаете намек? Удар крюком, он же хук. Девиз: «Футурис Меус Эст Ин Висцерис», что переводится как «Будущее Мое – Внутре». Это и относится к его профессии, и в то же время, ах-ха, намекает на старый обычай предсказывать…

– …Будущее по кишкам, – закончил Ваймс. – Чудесно.

Назойливая мыслишка никак не желала успокаиваться. Она уже начала подпрыгивать, привлекая к себе внимание.

– Ну и последний герб, ах-ха, предназначается для Рудольфа Горшка из Гильдии Пекарей, – сказал Дракон, указывая костлявым пальцем на третий щит. – Можете прочесть его, командор?

Ваймс угрюмо посмотрел на щит.

– Ну, разделен на три части, есть роза, пламя и горшок, – сказал он. – Э… хлебопеки используют огонь, а горшок для воды, я думаю…

– И одновременно намек на имя владельца, – добавил Дракон.

– Но его ж не Розой зовут. Гм… – Ваймс вдруг моргнул. – А, понял. Роза, шипы. Шипы – это муки. Мýки – мукá. Получается мука, огонь и вода. Только горшок какой-то странный: смахивает на ночную вазу.

– Раньше хлебопеки назывались писварами. Очень древнее слово, – пояснил Дракон. – А что, командор, мы еще сделаем из вас хорошего геральдиста! Ну а девиз?

– «Квод Субиго Фаринам», – проговорил Ваймс, морща лоб. – Потому что… «Фаринам» – это что-то связанное с кукурузой или мукой… Нет, не так. «Потому Что Крутой Замес»?

Дракон похлопал в ладоши.

– Неплохо, сэр!

– Долгими зимними вечерами здесь должна собираться куча народа. Похохотать от души, – сказал Ваймс. – И это и есть геральдика? Шарады и каламбуры?

– Не только. Вы видите лишь то, что сверху, – возразил Дракон. – Эти гербы довольно-таки просты. Нам надо было их всего-навсего придумать. Тогда как предтечи гербов старинных семейств, таких, к примеру, как Шноббсы…

– Шноббсы! – воскликнул Ваймс. Мыслишка наконец попалась. – Вот оно! Вы уже упоминали Шноббсов, когда говорили о старых семействах!

– Ах-ха. Что? О, конечно. Да. О да. Старое славное семейство. Хотя сейчас, к сожалению, увядшее и вымершее.

– Уж не имеете ли вы в виду, что Шноббсы… имеют какое-то отношение к капралу Шноббсу? – уточнил Ваймс с невольной дрожью в голосе.

Это откровение и вправду пугало.

Книга раскрылась. В оранжевом свете замелькали всевозможные гербы и щедро разросшиеся, ветвистые фамильные древа.

– Посмотрим, посмотрим… Вы говорите о С. В. Сн. Дж. Шноббсе?

– Э… да. Да!

– И названный господин является сыном Сконнера Шноббса и госпожи, именуемой здесь Мэйси с улицы Вязов?

– Наверное.

– И внуком Сляпа Шноббса?

– Похоже на то.

– Который, в свою очередь, был незаконнорожденным сыном Эдварда Сен-Джона де Шноббса, графа Анкского, и, ах-ха, горничной неизвестного происхождения?

– О боги!

– Граф умер без наследника, за исключением того самого, ах-ха, Сляпа. О его потомках мы слышали, но найти их так и не смогли.

– О боги!

– Вы, случаем, не знакомы с этим господином?

Ваймс с удивлением обратил внимание, что слово «господин» применялось к капралу Шноббсу вполне серьезно и уважительно.

– Э… знаком, – признался он.

– Он владеет каким-либо имуществом?

– Разве что чужим.

– Тогда, ах-ха, обязательно расскажите ему о его предках. Пусть нет больше семейного состояния и нет фамильных земель, но титул-то остался.

– Извините… давайте убедимся, что я все правильно понял. Капрал Шноббс… мой капрал Шноббс… является графом Анкским?

– Ему надо будет предоставить нам некие доказательства, но вроде бы ошибки нет. Мы даже выдадим ему соответствующий документ.

Ваймс тупо уставился в стену. До сих пор документы капралу Шноббсу требовались только затем, чтобы его по ошибке не сдали в какой-нибудь зоопарк.

– О боги! – в который раз воскликнул Ваймс. – У него, наверное, и собственный герб есть?

– И довольно замечательный.

– О.

Ваймс не хотел герба. Час назад он бы с удовольствием увильнул от визита в Геральдическую палату, как поступал не раз до этого. Но…

– Шнобби? – пробормотал он. – О боги!

– Ну и ну! Как удачно мы встретились, – покачал головой Дракон. – Самое приятное – это заполнять пробелы в семейных хрониках. Ах-ха. Между прочим, как поживает юный капитан Моркоу? Я слышал, его подружка – вервольф? Ах-ха.

– Это и в самом деле так, – подтвердил Ваймс.

– Ах-ха. – В темноте Дракон вскинул руку и дотронулся до своего носа. То ли просто почесал его, то ли подал некий секретный знак, который Ваймс не понял. – Мы уже встречались с подобными случаями!

– У капитана Моркоу все хорошо, – максимально ледяным голосом промолвил Ваймс. – У капитана Моркоу всегда все хорошо.

Уходя, он хлопнул дверью. Огоньки свечей затрепетали.

Констебль Ангва вышла из переулка, на ходу застегивая ремень.

– Кажется, все прошло гладко, – сказал Моркоу. – Если и дальше так будет продолжаться, уважение к нам общества будет только расти.

– Пф-ф! У меня во рту до сих пор стоит вкус того рукава! Интересно, слышал ли этот тип о том, что изобрели такую штуку, как прачечная? – поинтересовалась Ангва, вытирая губы.

Они двинулись вдоль мостовой, автоматически переключившись на энергосберегающую походку настоящих стражников, когда нога используется как маятник, который сам несет тебя вперед с минимальным расходом энергии. «Настоящий стражник должен много ходить», – всегда говорил Ваймс, а поскольку так говорил Ваймс, Моркоу в это искренне верил. Много ходить и много разговаривать. И рано или поздно ответ найдется.

«Уважение общества», – подумала Ангва. Любимое выражение Моркоу. На самом деле это было любимое выражение Ваймса, хотя сэр Сэмюель, произнося эти слова, обычно сплевывал. Но Моркоу верил в общество. Это ведь именно Моркоу предложил руководству города дать закоренелым преступникам шанс «искупить вину перед обществом», ремонтируя дома престарелых горожан. Старость и так не радость, а теперь еще пожилому населению Анк-Морпорка приходилось чуть ли не каждый день лицом к лицу сталкиваться с самыми отпетыми представителями преступного мира. Кроме того, не был принят во внимание уровень преступности в Анк-Морпорке: в результате за каких-то шесть месяцев прихожую одной старушки столько раз обклеили обоями, что там теперь можно было передвигаться лишь боком[6].

– Я нашел кое-что интересное, тебе тоже будет интересно взглянуть на это, – поделился Моркоу после короткой паузы.

– Интересно, – кивнула Ангва.

– Но я пока не скажу тебе, что это. Иначе сюрприз будет испорчен, – продолжал Моркоу.

– О. Ладно.

Еще некоторое время Ангва шагала, над чем-то размышляя.

– А можно спросить? – наконец промолвила она. – Это будет таким же сюрпризом, как и та коллекция камней, что ты показал мне на прошлой неделе?

– Хорошая была коллекция, правда? – обрадовался Моркоу. – Я столько раз ходил по той улице и даже не подозревал, что там находится музей минералов! Какие были силикаты, а?

– Просто потрясающие. Не понимаю, и почему в этом музее никого народу? Силикаты ведь…

– Вот-вот, и я этого тоже не понимаю.

Ангва напомнила себе, что такая штука, как ирония, Моркоу неведома. Хотя разве он виноват в том, что рос среди гномов, в шахтах? Он ведь совершенно искренне считал, что куски камней могут быть интересны всем. А за неделю до этого они ходили на сталелитейный завод. Там тоже было очень интересно.

И все же… все же… Моркоу не мог не нравиться. Моркоу нравился даже преступникам, которых арестовывал. Нравился даже старушкам, которые теперь из-за него постоянно дышали свежей краской. И нравился ей. Очень. Из-за этого бросить его будет еще тяжелее.

Она была вервольфом, оборотнем-волком. И этим все сказано. Либо ты хоронишься по углам, стараясь, чтобы люди не прознали о твоей тайне, либо ты честно признаешься, а потом видишь, как тебя сторонятся, как перешептываются у тебя за спиной, – хотя, чтобы увидеть, как перешептываются за спиной, приходится поворачиваться.

Честно говоря, Моркоу было все равно. Но ему было не все равно, что другим не все равно. Ему было не все равно, что даже самые близкие друзья-коллеги носили теперь в потайном кармашке кусочек серебра – так, на всякий случай. Она-то видела, как он расстраивается. Видела, что напряжение растет, а как решить проблему, он не знает.

Все развивалось именно так, как предсказывал отец. Вервольф человеку не товарищ – лучше сразу прыгнуть в серебряную шахту.

– В следующем году будет большой праздник, и наверняка по этому случаю устроят громадный салют, – сказал вдруг Моркоу. – Люблю салюты.

– Я поражаюсь, и почему Анк-Морпорк так жаждет отметить тот факт, что триста лет назад здесь была гражданская война? – поинтересовалась она, возвращаясь к действительности.

– А почему бы и нет? Мы же победили, – пожал плечами Моркоу.

– Да, но вы также и проиграли.

– Даже в плохом всегда ищи хорошее – вот мой девиз. Ага, мы уже пришли.

Ангва посмотрела на вывеску. Она уже научилась читать гномьи руны.

– Музей гномьего хлеба, – сказала она. – Ух ты! Всегда мечтала тут побывать.

Моркоу счастливо кивнул и толкнул дверь. Внутри стоял запах сухих корок.

– Эй-ей, господин Хопкинсон? – позвал он.

Ответа не было.

– Иногда он отлучается, – сказал Моркоу, поворачиваясь.

– Когда уже не в силах совладать с чувствами. Понимаю, – откликнулась Ангва. – Хопкинсон? Что-то не похоже на гномью фамилию.

– Он человек, – пояснил Моркоу, переступая порог. – Но очень известный авторитет. Гномий хлеб – это вся его жизнь. Он опубликовал наиболее полное описание наступательной выпечки. Ну… раз его нет, я сам возьму два билета и оставлю на столе два пенса.

Музей господина Хопкинсона не производил впечатления, что тут бывает много посетителей. На полу и витринах лежала пыль, и целые горки пыли скопились на экспонатах, большинство из которых были классической корово-лепешечной формы, с некими признаками съедобного происхождения, но также встречались ватрушки ближнего боя, смертоносные метательные гренки и огромное множество других запыленных орудий массового и не очень уничтожения. Гномы испокон веков относились к еде как к оружию.

– Ты что там ищешь? – спросила Ангва.

Она принюхалась. В воздухе висел знакомый противный резкий запах.

– Сейчас, сейчас… Ты готова?.. Я хочу тебе показать… Боевой Хлеб Б’хриана Кровавого Топора! – ответил Моркоу, копаясь в столе на входе.

– Буханку хлеба? Ты привел меня сюда, чтобы показать буханку хлеба?

Она еще раз втянула воздух. Да. Кровь. Свежая кровь.

– Именно, – подтвердил Моркоу. – Его выставляют тут всего две недели. Это тот самый хлеб, которым Б’хриан сражался во время битвы при Кумской долине, когда убил пятьдесят семь троллей! – Впрочем, Моркоу, вспомнив о гражданском уважении, тут же справился с неподобающим восхищением. – Однако это было очень давно, и мы не должны позволять древней истории ослеплять нас и портить отношения в многоэтнической общине века Летучей мыши.

Скрипнула дверь.

– Этот боевой хлеб, – издалека сказала Ангва, – он черный, да? Несколько крупнее обычного?

– Все правильно, – кивнул Моркоу.

– А господин Хопкинсон… Это такой маленький человечек? Невысокий, с белой острой бородкой?

– Он самый.

– И у него проломленный череп?

– Что?

– Я думаю, тебе лучше подойти сюда и посмотреть самому, – сказала Ангва, отступая назад.

Дракон, Король Гербов, сидел один среди свечей.

«Итак, командор Сэмюель Ваймс… – размышлял он. – Глупый человечишка. Не видит дальше своего носа. И такие люди достигают больших высот в нынешние дни. Хотя и от таких людей есть своя польза, надо полагать, поэтому Витинари и выбрал его. Глупец способен на то, о чем умный даже помыслить побоится…»

Вздохнув, Дракон подтянул к себе другую книгу. Она была ненамного толще, чем те, что были разбросаны по комнате, – факт весьма необычный, учитывая ее содержание.

Этой книгой Дракон очень гордился. Самое удивительное – хотя Дракон уже давным-давно ничему не удивлялся, по крайней мере последнюю сотню лет, – так вот, самое удивительное, что некоторые части книги дались очень легко. Ему даже не надо было читать. Он знал книгу наизусть. Фамильные древа были аккуратно посажены там, где нужно, и сопровождались всеми необходимыми комментариями.

Первая страница носила следующее заглавие: «Потомки Короля Моркоу I, Волею Богов Правителя Анк-Морпорка». Длинное и сложное фамильное древо занимало следующую дюжину страниц, пока не достигало слов: «Женат на…» Дальнейшее было вписано карандашом.

– На Дельфине Ангве фон Убервальд, – прочитал Дракон вслух. – Отец – и, ах-ха, сир – барон Гай фон Убервальд, также известный как Сереброхвост; мать – госпожа Серафина Сокс-Блунберг, также известная как Желтоклык, происходящая родом из Орлеи…

Эта часть была большим достижением. Он предполагал, что у его агентов будут серьезные трудности с прослеживанием волчьей стороны в происхождении Ангвы, но оказалось, вопросам родословной горные волки уделяют внимания не меньше, чем люди. Предки Ангвы явно происходили из вожаков стаи.

Дракон, Король Гербов, ухмыльнулся. Ну а к какому виду ты принадлежишь – это уже не так важно. Главное – чтоб щенята вышли породистыми.

Впрочем, ладно. Это было будущее, которое только могло случиться.

Он отодвинул книгу в сторону. Долгая, очень долгая жизнь дает многое. К примеру, ты постигаешь, насколько изменчивым бывает будущее. Люди говорили что-то типа: «Наши времена мирные» или «Эта империя будет жить тысячу лет», и меньше чем через полпоколения никто даже не помнил тех, кто такое сказал. Не помнили, что именно они сказали и где толпа похоронила их останки. Историю меняют мелочи. Достаточно самого обычного росчерка пера.

Дракон взял другую книгу. На обложке было написано: «Потомки короля…» Интересно, как этот человек себя назовет? Такое предсказать практически невозможно. Ну а пока…

Дракон взял карандаш и вписал некое слово. Получилось: «Потомки короля Шноббса».

После чего Дракон улыбнулся свету свечей.

Люди продолжают говорить об истинном короле Анк-Морпорка, об истинных наследниках престола, но история учит еще одному жестокому уроку. Который гласит – зачастую словами, написанными кровью: настоящий король тот, кого короновали.

Книги заполняли и эту комнату. Таково было первое впечатление: нудная и угнетающая книжность.

Отец Трубчек лежал прямо на развалившейся куче книг. Несомненно, он был мертв. Никто бы не выжил после такой потери крови. И никто не смог бы долго оставаться живым с головой, похожей на спущенный футбольный мяч. Как будто кто-то стукнул по ней булавой.

– Отсюда с диким криком выбежала старушка, – отдавая честь, отрапортовал констебль Посети. – Я вошел и застал все в таком вот виде, сэр.

– Именно в таком, констебль Посети?

– Так точно, сэр. И меня зовут Посети-Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой, сэр.

– А кто была та старушка?

– Она назвалась госпожой Канаки, сэр. Сказала, что всегда приносит ему еду и обслуживает его.

– Обслуживает?

– Ну, вы понимаете, сэр. Убирает и подметает.

На полу и правда валялся поднос с разбитым кувшином и рассыпанной кашей. Старушка, которая обслуживала старика, наверняка была потрясена до глубины души, обнаружив, что кто-то обслужил ее клиента раньше.

– Она трогала его?

– Говорит, что нет, сэр.

Это означало, что старый священник умер самой аккуратной смертью, какую Ваймс когда-либо видел. Руки его были сложены на груди. Глаза закрыты.

И что-то похожее на скрученную бумажку было воткнуто в его рот, придавая трупу неуместно развязный вид, как если бы он решил выкурить последнюю самокрутку, перед тем как умереть.

Ваймс осторожно вытащил бумажку и развернул ее. Она была покрыта четко выведенными, но незнакомыми буквами. Единственная полезная информация, которую можно было извлечь, состояла в том, что автор этих строк использовал единственную доступную в избытке жидкость, разлитую по комнате.

– Фу, – поморщился Ваймс. – Кровь вместо чернил. Кто-нибудь может понять, что здесь написано?

– Сэр!

Ваймс закатил глаза.

– Да, констебль Посети?

– Посети-Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой, сэр, – обиженно поправил констебль Посети.

– …Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой[7]. Я как раз хотел договорить, констебль, – кивнул Ваймс. – Ну?

– Это древний клатчский, – сказал констебль Посети. – Наречие одного из племен, живущих в пустыне и называющихся кенотинами, сэр. У них древняя, но впавшая в фундаментальное заблуждение религия и…

– Да, да, да, – быстро перебил Ваймс, который уже научился упреждать попытки констебля Посети перевести разговор на душеспасительные темы. – Но ты знаешь, что тут написано?

– Могу узнать, сэр.

– Хорошо.

– Кстати, сэр, была ли у вас возможность проглядеть те брошюры, которые я недавно вам дал?

– Я был очень занят! – автоматически ответил Ваймс.

– Ничего страшного, сэр, – тут же откликнулся Посети и улыбнулся изнуренной улыбкой борца с вездесущим злом. – Надеюсь, у вас как-нибудь найдется минутка…

Страницы из сброшенных с полок книг были вырваны и разбросаны повсюду. На многих алели пятна крови.

– Некоторые из этих книг, похоже, касаются религии, – заметил Ваймс. Он повернулся. – Детрит, огляди здесь все, хорошо?

Детрит, очерчивавший труп мелком, поднял голову.

– Так точно, сэр. Но что мне искать, сэр?

– Все, что найдешь.

– Так точно, сэр.

Ваймс с ворчанием присел на корточки и потыкал пальцем в серое пятно на полу.

– Грязь, – задумчиво проговорил он.

– Енто на полу бывает, сэр, – подсказал Детрит.

– Только это белая грязь. А у нас здесь чернозем, – ответил Ваймс.

– А, – догадался Детрит. – Улика.

– Или просто грязь. Одно из двух.

Ваймс заметил кое-что еще. Кто-то пытался привести в порядок книги. Несколько дюжин томов были сложены в одну аккуратную башню, толщиной в одну книгу; самые большие фолианты уложили в основание, ровненько, один к другому.

– Вот чего я не понимаю, – сказал Ваймс. – На покойного напали. Была борьба. Потом кто-то – может, он сам, умирая, а может, убийца – пишет что-то, используя кровь бедняги. Аккуратно сворачивает бумажку и засовывает умирающему в рот на манер конфетки. После чего старик отдает богам душу, кто-то закрывает ему глаза, укладывает его аккуратно, строит башню из книг и… что? Спокойненько выходит в бурлящий круговорот под названием Анк-Морпорк?

Честный лоб сержанта Детрита сморщился в попытке запустить мыслительный процесс.

– А может… может, есть следы снаружи окна? – предположил он. – Я слышал, улики лучше всего искать под окнами…

Ваймс вздохнул. Детрит, несмотря на то что у него имелась всего одна извилина, да и та от шлема на несколько размеров меньше требуемого, был хорошим стражником и чертовски хорошим сержантом. Таких людей (в данном случае – троллей) практически невозможно обмануть. Донести до Детрита какую-либо мысль было нелегкой задачей, но потом приходилось прилагать куда больше усилий, чтобы выбить ее из его головы[8].

– Детрит, – промолвил Ваймс как можно мягче. – На той стороне окна тридцатифутовый обрыв, а дальше – река. На которой никак не могут остаться… – Он запнулся. Вообще-то, речь шла об Анке. – Так или иначе, следы наверняка уже разгладились, – поправился он. – Ну, почти наверняка.

Однако на всякий случай он все же выглянул из окна. Река бодро булькала и чавкала. И на ее знаменитой похрустывающей поверхности не было никаких следов. Зато обнаружилось еще одно пятно грязи на подоконнике.

Ваймс поскреб его и осторожно понюхал палец.

– Похоже, опять белая глина, – констатировал он.

Он никак не мог припомнить, где в окрестностях города встречается подобная глина. Анк-Морпорк окружал жирный чернозем, тянущийся до самых Овцепиков. Человек, осмелившийся сократить путь через поле, вырастал на добрых два дюйма.

– Белая глина… – пробормотал он. – Откуда, черт побери, тут взялась белая глина?

– Все это крайне загадочно, – внес свою лепту Детрит.

Ваймс невесело ухмыльнулся. И в самом деле загадка. А загадок он не любил. Если их с самого начала не отгадать, они имели свойство с каждым днем становиться все сложнее. Так сказать, размножались.

Обычные убийства случались постоянно. И, как правило, даже Детрит мог в них разобраться. Когда над лежащим мужем стоит обезумевшая женщина с изогнутой кочергой и причитает: «Он не должен был так говорить о нашем Невилле!», над таким преступлением между двумя чашками кофе особо не поразмышляешь. И когда субботним вечером находишь кучу различных частей тела, свисающих с балок либо прибитых к стенам «Залатанного Барабана», а остальная клиентура пытается делать вид, будто бы ничего и не случилось, даже интеллект Детрита справится с подобной задачей.

Ваймс перевел взгляд на останки отца Трубчека. И откуда столько крови в этом щупленьком человечке? Да и вряд ли он особо сопротивлялся: боец из него тот еще…

Наклонившись, Ваймс осторожно поднял одно веко трупа. Мутный голубой глаз с черным зрачком смотрел на него из того места, где сейчас находился старый священник.

«Религиозный старик, живший в двух тесных комнатках и, судя по запаху, особо из дома не выходивший… Какую угрозу и кому он мог…»

В дверь просунулась голова констебля Посети.

– Там гном внизу, без бровей и с кудрявой бородой, утверждает, будто вы велели ему прийти, сэр, – сообщил он. – И собрались кое-какие соседи умершего, говорят, отец Трубчек был их священником. Хотят похоронить его как подобает.

– Это, должно быть, Задранец. Пришли его сюда, – выпрямляясь, ответил Ваймс. – А остальным передай, что придется подождать.

Задранец забрался по лестнице, увидел сцену и только-только успел добежать до окна, прежде чем его вырвало.

– Теперь лучше? – спросил Ваймс, когда процесс закончился.

– Э… да. Наверное.

– Тогда приступай.

– Э… а к чему конкретно? – уточнил Задранец, но Ваймс уже спускался по лестнице.

Ангва зарычала. Это послужило сигналом Моркоу, что он может открыть глаза.

Женщины – как однажды поделился Колон с Моркоу, решив, что молодому капитану не помешает совет, – женщины в мелочах бывают очень забавны. Им может не нравиться, когда их видят без косметики, они могут настаивать на покупке маленьких чемоданов, хотя вещей с собой берут гораздо больше, чем мужчины. Так вот, Ангва очень не любила, когда кто-нибудь смотрел, как она превращается из человека в волка и наоборот. Это было ее условие. Моркоу дозволялось видеть ее в обоих основных видах, но не в промежуточных, которые она принимала при превращении. И нарушение этого условия было чревато полным разрывом отношений.

Волки видят мир совершенно иначе.

С одной стороны, он становился черно-белым. По крайней мере, в той своей маленькой части, за которую отвечало зрение. Но в то время, как зрение уходило на задний план, на первый выходило обоняние, смеясь и высовывая руки из окна, демонстрируя всем остальным чувствам неприличные жесты. После этого Ангва помнила запахи как цвета и звуки. Кровь была темно-коричневой, с низкими басовитыми нотками, а черствый хлеб, как ни странно, приобрел звонкую яркую синеву. Ну а люди вообще представляли собой четырехмерную калейдоскопическую симфонию. При помощи носовидения можно было прозревать не только расстояние, но и время: человек мог постоять минутку и уйти, однако, с точки зрения носа, часом позже он все еще стоял на прежнем месте, лишь его запах чуть-чуть развеялся.

Уткнувшись мордой в пол, она быстренько обежала Музей гномьего хлеба. Потом вышла на улицу и обследовала окрестности.

Через пять минут Ангва вернулась к Моркоу и подала условный сигнал.

Когда Моркоу снова открыл глаза, она уже натягивала рубашку. Вот в этом у людей неоспоримое преимущество. С парой рук можно творить настоящие чудеса.

– Я думал, ты пойдешь по следу, – удивился он.

– По какому следу? – спросила Ангва.

– То есть?

– Я чувствую его запах, твой, хлеба. И все.

– Больше ничего?

– Грязь. Пыль. Обычные запахи. Ну, есть еще кое-какие старые следы. Например, я знаю, что ты был здесь на прошлой неделе. Очень много запахов. Жир, мясо, почему-то сосновая смола, старая еда… но я могу поклясться: сегодня здесь не было ни единого живого существа, за исключением его и нас.

– Но ты же говорила, что все оставляют следы.

– Так и есть.

Моркоу взглянул на труп музейного смотрителя. Как ни прикидывай, как ни примеривайся, покончить жизнь самоубийством Хопкинсон не мог. Разве что он очень долго молотил себя буханкой гномьего хлеба.

– А вампиры? – предположил Моркоу. – Кроме того, они умеют летать…

Ангва вздохнула.

– Моркоу, если бы тут побывал вампир, пусть даже месяц назад, я бы это сразу учуяла.

– В ящике стола лежит почти полдоллара мелочью, – сказал Моркоу. – Но вор наверняка охотился за Боевым Хлебом Б’хриана. Это очень ценный культурный экспонат.

– У этого бедняги были родственники? – спросила Ангва.

– Насколько я помню, была старшая сестра. Я заглядываю сюда где-то раз в месяц, просто чтобы поболтать. Он дает мне подержать экспонаты… Давал.

– Вот это да, с ума сойти, – съязвила Ангва, не сдержавшись.

– Ага, это очень… приятно, – торжественно подтвердил Моркоу. – Напоминает о доме.

Ангва вздохнула и зашла в подсобную комнатушку. Все музейные подсобные помещения, как правило, битком набиты всяким ненужным хламом, а также экспонатами с сомнительным происхождением, такими, к примеру, как монеты с надписью «52-й год до Рождества Христова». И эта комнатка не была исключением. Тут стояли несколько верстаков с обломками гномьего хлеба, аккуратный ящичек с молотками-скалками, и повсюду были разбросаны бумаги. Около одной стены, занимая большую часть комнаты, высилась печь.

– Он изучает старинные рецепты, – сказал Моркоу, похоже пытаясь защитить репутацию старого хранителя музея даже после его смерти.

Ангва открыла дверь печи. Тепло затопило комнату.

– Ничего себе печка, – сказала она. – Для чего все это?

– А… По-моему, он выпекал метательные ячменные лепешки, – объяснил Моркоу. – В ближнем бою крайне смертоносные штуки.

Она закрыла дверцу.

– Надо возвращаться в Ярд, пускай оттуда пришлют кого-нибудь…

Ангва запнулась.

Близилось полнолуние, а в такие дни вести себя следовало очень осторожно. В облике волка было легче. Она сохраняла человеческий разум (или, по крайней мере, так ей казалось), в то время как существование становилось намного проще, – впрочем, быть может, она выглядела разумной не по человеческим меркам, а по волчьим. Так или иначе, когда она опять превращалась в человека, все резко осложнялось. Первые несколько минут, до тех пор пока не восстанавливалось морфогенетическое поле, все ее чувства были особо обострены: запахи чуть ли не валили с ног, а уши улавливали любой, даже еле слышный шорох. Кроме того, она помнила, чтó совсем недавно переживала. Волк может понюхать столб и сразу узнает, что здесь вчера проходил старый Бонзо, он был промокший насквозь, и хозяин опять кормил его требухой. Но человеческий разум больше волнуют всякие почему да зачем.

– Тут есть что-то еще, – сказала она, тихонечко втягивая воздух. – Слабый запах. Неживого существа… Неужели ты не чувствуешь? Что-то вроде грязи, но не совсем. Что-то вроде… оранжевое…

– Гм… – тактично откликнулся Моркоу. – Вообще-то, не у всех людей нюх, как у тебя.

– Я обоняла это и раньше, где-то в городе. Не могу вспомнить где… Сильный запах. Перебивает остальные. Запах грязи.

– Ха, ну, на этих улицах…

– Нет, это не… не совсем грязь. Пахнет острее. Раза в три.

– Знаешь, иногда я завидую тебе. Наверное, хорошо быть волком. Но время от времени и недолго.

– В этом есть и свои недостатки.

«Например, блохи, – думала она, пока они запирали музей. – И еда. И очень хочется надеть сразу три лифчика».

Ангва продолжала убеждать себя, что все нормально, что она держит все под контролем, – и в некотором роде так оно и было. Лунными ночами она бродила по городу… да-да, время от времени Ангва совершала набеги на курятники, но всегда помнила, что произошло ночью, и на следующий день обязательно возвращалась на место преступления, чтобы просунуть деньги под дверь.

Как трудно быть вегетарианкой и периодически по утрам выковыривать застрявшее между зубов мясо. Хотя она неплохо держалась.

«Очень неплохо», – еще раз заверила себя она.

Да, на ночные прогулки выходила Ангва, а не какая-нибудь дикая волчица. Она была полностью уверена в этом. Волк не остановится на курице, не выдержит.

Она содрогнулась.

Ну кого она обманывает? Днем каждый дурак может быть вегетарианцем. Главное – не стать людоедом ночью, вот на что уходят все силы.

Часы начали отбивать одиннадцать, когда карета Ваймса наконец добралась до дворца патриция. Ноги командора Ваймса были уже не те, что прежде, но он молнией взлетел по пяти лестничным пролетам и, задыхаясь, рухнул в кресло в приемной.

Минуты шли.

В дверь патриция стучаться нельзя. Он сам тебя вызовет, поскольку знает, что ты его уже ждешь.

Ваймс сидел, наслаждаясь кратким мгновением ничегонеделанья.

– Дзынь-дзынь, дзынь-подзынь! – раздалось вдруг из внутреннего кармана камзола.

Он вздохнул, вытащил обтянутую кожей шкатулку размером с небольшую книжку и открыл ее.

Дружелюбная, но немного взволнованная мордочка глянула на него из-за решетки.

– Да? – спросил Ваймс.

– Одиннадцать ноль-ноль. Встреча с патрицием.

– Да ну? Уже пять минут двенадцатого.

– Э… Стало быть, вы встретились? – с надеждой уточнил маленький демон.

– Нет.

– Мне продолжать напоминать об этом или как?

– Спасибо, не надо. Кроме того, ты почему-то не напомнил мне о том, что сегодня в десять меня ждут в Геральдической палате.

Мордочка бесенка в панике исказилась.

– Но ведь эта встреча была назначена на вторник! Зуб даю, что на вторник!

– Она была назначена на сегодня. И состоялась час назад.

– Ой. – Бес выглядел подавленным. – Э. Ну что ж. Извини. Да. Гм. А хочешь, я скажу тебе, сколько времени сейчас в Клатче? Или в Орлее? Или в Гункунге? Где угодно. Мне это раз плюнуть.

– Я не хочу знать, сколько времени в Клатче.

– А вдруг? – безнадежно вопросил бесенок. – Сам подумай, какое неизгладимое впечатление ты произведешь на людей, если во время скучной беседы неожиданно скажешь: «А между прочим, в Клатче сейчас на час меньше». Или в Бес Пеларгике. Или в Эфебе. Ты спрашивай, не стесняйся. Я всегда готов помочь. Ну?

Ваймс про себя вздохнул. Раньше у него был блокнот, куда он все записывал. Это было так удобно. А затем Сибилла, да благословят боги ее заботливую душу, купила ему этого многофункционального бесенка, который в отличие от блокнота умел чуть ли не все на свете. Впрочем, насколько уже понял Ваймс, по меньшей мере десять из пятнадцати вживленных в бесенка функций отвечали за извинения в том, что оставшиеся пять функций работают неисправно.

– Хорошо, – согласился Ваймс. – Тогда запиши мне памятку.

– Ух ты! Правда? Да. Разумеется. Никаких проблем.

Ваймс прочистил горло:

– Увидеться с капралом Шноббсом, тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.

– Э… прости, это и была памятка?

– Да.

– Гм, ты, конечно, извини, но сначала надо четко и ясно сказать: «Памятка». Именно так написано в руководстве. Можешь сам посмотреть.

– Хорошо, это была памятка.

– Прости, но тебе придется повторить ее еще раз.

– Памятка: увидеться с капралом Шноббсом, тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.

– Принято, – кивнул бесенок. – Должен ли я напомнить тебе о записанном? И когда именно?

– А по какому времени ты будешь напоминать? По местному? – издевательски поинтересовался Ваймс. – Или по клатчскому?

– По правде говоря, я легко могу сказать, который сейчас час в…

– Ладно, лучше я запишу это в свой блокнот, если не возражаешь.

– О, как скажешь. Я умею распознавать почерк, – с гордостью признался бесенок. – Я довольно-таки продвинутый.

Ваймс вытащил блокнот и показал его бесенку.

– Что, ты и это распознаешь? – уточнил он.

Бесенок прищурился.

– Легко, – спустя буквально секунду кивнул он. – Это почерк, я уверен на все сто. Завитки и крючочки, соединенные друг с другом. Точно. Почерк. Я сразу его распознал.

– Так, может, ты мне скажешь, что тут говорится?

– Говорится? – осторожно переспросил бесенок. – Разве почерк может говорить?

Ваймс убрал потрепанный блокнот и захлопнул крышку органайзера. Потом снова откинулся на спинку кресла и стал ждать.

Кто-то очень умный, намного умнее, чем тот, кто обучал бесенка, создал для приемной патриция особенные часы. Они тик-такали, как и все часы, но против всех обычных часовых правил тик-так их был нерегулярным. Тик-так-тик… а потом явная задержка на долю секунды дольше, чем до того… так-тик-так… а потом тик на долю секунды раньше, чем вы того ожидали. После десяти минут ожидания мыслительные способности даже самых опытных и подготовленных посетителей падали до нуля. Патриций, наверное, хорошо заплатил часовщику.

Часы прозвонили четверть двенадцатого.

Ваймс подошел к двери и, вопреки обычаю, осторожно постучался.

Из-за двери не доносилось ни звука: ни шороха перекладываемых бумаг, ни приглушенных голосов.

Он попробовал ручку. Дверь была не заперта.

«Точность – вежливость королей», – всегда говорил лорд Витинари.

Ваймс вошел.

Шельма старательно соскреб крошащуюся белую грязь, после чего принялся за обследование трупа отца Трубчека.

Анатомии в Гильдии Алхимиков уделялось особое внимание. Во-первых, из-за древней теории, утверждающей, что человек представляет собой микрокосм вселенной, хотя, когда видишь вскрытое тело, трудно себе представить, что вселенная внутри тоже красного цвета и хлюпает, стоит тебе потыкать ее карандашом. А во-вторых, волей-неволей изучишь человеческую анатомию, когда ею покрыта половина стен в здании. Некоторые опыты, проводимые новичками, давали поистине взрывной результат, после чего Гильдии Алхимиков приходилось ремонтировать очередную лабораторию, перед этим сыграв в увлекательнейшую игру под названием «Найди вторую почку».

Отец Трубчек погиб в результате того, что кто-то очень долго и сильно бил его по голове. Каким-то большим тупым предметом. Это и все, что можно было сказать[9].

Шельма внимательно осмотрел тело. Да, все чисто, никаких следов побоев, разве что пара кровяных потеков запеклась на пальцах. Но, вообще-то, кровь была повсюду.

Два ногтя были содраны. Трубчек боролся или, по меньшей мере, пытался защитить себя руками.

Шельма склонился поближе. Под уцелевшими ногтями что-то было. Нечто восковое, похожее на жир. Как этот воск туда попал, Шельма даже предположить не мог, но, может, его новая работа как раз и заключалась в том, чтобы это выяснить? Шельма опытным жестом вытащил из кармана конверт, соскреб туда массу из-под ногтей, запечатал конверт и поставил номер.

После чего достал из ящика иконограф и приготовился зарисовать труп.

Но пока он возился с иконографом, что-то привлекло его внимание.

Один глаз отца Трубчека, открытый Ваймсом, по-прежнему таращился в пустоту.

Шельма пригляделся. Сначала он решил, что ему померещилось. Впрочем…

Разум может выкидывать всякие шуточки. Надо убедиться наверняка.

Он открыл маленькую дверку иконографа и обратился к сидящему внутри бесенку:

– Ты можешь нарисовать его глаз, Сидней?

Бесенок взглянул на него сквозь увеличивающие линзы.

– Только глаз? – пропищал он.

– Да. Как можно большего размера.

– Ты что, хозяин, спятил?

– И заткнись, – велел Шельма.

Установив ящик на столе, он присел рядом. Из иконографа слышались тихие «ших-ших» от мазков кистью. В конце концов послышался шум от поворачивающейся ручки и из щели вылез еще слегка сыроватый рисунок.

Шельма взял его. Потом постучал в ящичек. Люк открылся.

– Да?

– Еще крупнее. Большой, на весь лист. Фактически… – Шельма скосил взгляд на рисунок в руках. – Нарисуй только зрачок. Круг в середине глаза.

– На весь лист? Не, ты точно чокнулся.

Шельма пододвинул ящичек поближе к трупу. Послышались щелчки от рычагов, пока бесенок настраивал линзы, затем несколько секунд усердной работы кистью, и…

Вылез еще один сырой рисунок, на котором красовался большой черный диск.

Ну… в основном черный.

Шельма вгляделся. Какие-то очертания, неясные очертания…

Он опять постучался в дверцу ящичка.

– Да, господин Тронутый Гном? – отозвался бесенок.

– А теперь самый центр зрачка, как можно крупнее. Спасибо.

Линзы снова зажужжали.

Шельма нетерпеливо ждал. Из соседней комнаты доносилась размеренная поступь Детрита.

Бумага вылезла в третий раз, и люк открылся.

– Все, кранты, – возвестил бесенок. – У меня кончилась черная краска.

Лист в самом деле был весь черным… за исключением крошечной области.

Вдруг дверь, ведущая на лестницу, с грохотом распахнулась, и в комнату под давлением небольшой толпы влетел констебль Посети. Шельма с виноватым видом сунул листы в карман.

– Это уму непостижимо! – воскликнул какой-то человечек с длинной черной бородой. – Мы требуем, чтобы нас впустили! Кто ты такой, юноша?

– Я Ше… Капрал Задранец, – представился Шельма. – У меня даже есть значок…

– Хорошо, капрал, – кивнул человек, – а меня зовут Венджел Реддли, я представляю интересы общины и требую, чтобы вы передали нам тело несчастного отца Трубчека сию же минуту!

Сзади себя Шельма почувствовал какое-то движение, и на лицах стоящих перед ним людей внезапно проявился легкий испуг. Он обернулся и увидел в дверном проеме Детрита.

– Все нормально? – осведомился тролль.

Денежные фонды Городской Стражи (то растущие, то падающие до нуля) наконец позволили Детриту приобрести себе более-менее подходящий нагрудник вместо куска слоновьей брони, которым он раньше пользовался. Как правило, на форменных нагрудниках изображались рельефные мускулы, должные имитировать силу и мощь. Детриту это не понадобилось, его мускулы и так не умещались в нагрудник.

– Проблемы? – уточнил он.

Толпа подалась назад.

– Совсем нет, офицер, – откликнулся господин Реддли. – Просто вы, э-э, так неожиданно возникли, мы думали…

– Это правильно, – согласился Детрит. – Возникать я люблю. И не люблю тех, кто возникает. Значит, нет проблем?

– Никаких, офицер.

– Странные штуки эти проблемы, – задумчиво протянул Детрит. – Я всегда ищу проблемы, а когда вроде бы уже нахожу, мне говорят, что их и нет вовсе.

Господин Реддли слегка собрался с духом.

– Но мы хотим забрать тело отца Трубчека, чтобы достойно его похоронить, – заявил он.

Детрит повернулся к Шельме.

– Ты все тут?

– Да, думаю, что да…

– Он мертв?

– О да.

– То есть лучше ему уже не будет?

– Лучше, чем сейчас? Вряд ли.

Двое стражников расступились, позволяя вынести тело.

– А зачем ты рисуешь мертвецов? – спросил Детрит.

– Ну, э-э, может пригодиться. Чтобы потом рассмотреть поподробнее, как он тут лежал, в какой позе…

Детрит с подозрением посмотрел на него.

– Ты увлекаешься священнослужителями? Странные вы все-таки, гномы.

Задранец вытащил рисунок и еще раз взглянул на него. Лист был почти черным. Но…

Снизу к лестнице подбежал какой-то констебль.

– Эй, есть там кто-нибудь, кого зовут, – приглушенное хихиканье, – Шельма Задранец?

– Ага, – угрюмо ответил Шельма.

– Так вот, командор Ваймс велел тебе немедленно прибыть во дворец патриция. Понятно?

– Для тебя он капрал Задранец! – рыкнул Детрит.

– Ничего, – отмахнулся Шельма. – Я привык. И «капрал» тут не поможет.

Слухи – это информация, продистиллированная настолько, что она способна просачиваться сквозь что угодно и куда угодно. Слухам не нужны двери и окна, иногда им не нужны даже люди. Они свободно порхают по воздуху, не касаясь человеческих губ и прямиком перелетая из уха в ухо.

И толстые стены дворца патриция не стали им помехой. Из высокого окна Ваймс видел людей, стекающихся ко дворцу. Движение было как бы хаотичным, никаких вам колонн или демонстраций, но все больше людей случайным образом подходили все ближе и ближе.

Увидев парочку стражников, что вошли в ворота, Ваймс слегка расслабился.

Лежащий на кровати лорд Витинари открыл глаза.

– А… командор Ваймс, – пробормотал он.

– Что происходит, сэр? – спросил Ваймс.

– Кажется, я лежу, Ваймс.

– Вы были у себя в кабинете, сэр. Без сознания.

– О боги. Я, наверное… переработал. Ну, спасибо. Не мог бы ты… помочь мне встать…

Лорд Витинари попытался сесть, качнулся и снова опрокинулся на кровать. Лицо у него было бледным. На лбу проступил пот.

В дверь постучали. Ваймс чуть приоткрыл дверь.

– Это я, сэр. Фред Колон. Я получил вашу записку. Что случилось?

– Э, Фред. Кто там еще с тобой?

– Констебль Кремень и констебль Шлеппер, сэр.

– Хорошо. Пусть кто-нибудь сбегает до моего дома и велит Вилликинсу принести мои уличные доспехи. А также мой меч и арбалет. И спальный мешок. И немного сигар. И пусть передаст госпоже Сибилле… пусть скажет госпоже Сибилле… ну, в общем, что у меня возникли срочные дела. Это все.

– Но что происходит, сэр? Поговаривают, будто бы лорд Витинари умер!

– Умер? – пробормотал патриций с кровати. – Чепуха!

Он рывком сел, свесил с кровати ноги и упал вперед. Это было медленное, кошмарное падение. Лорд Витинари был высоким человеком, поэтому падать было высоко. И делал он это вскладчину. Сначала у него подкосились ноги, и он упал на колени. Которые звучно ударились о пол, после чего начала сгибаться поясница. В конце концов его лоб громко стукнулся о паркет.

– Ох, – только и смог сказать Витинари.

– Его сиятельство немного… – начал было Ваймс, а затем схватил Колона за руку и втащил его в комнату. – Я думаю, его отравили, Фред, вот в чем дело.

Колон переменился в лице.

– О боги! Мне сбегать за доктором?

– Ты с ума сошел? Мы же не хотим, чтобы он умер!

Ваймс прикусил язык. Он сказал то, о чем думал, и очень скоро новая волна слухов наводнит город.

– Но кому-то все-таки надо осмотреть его… – промолвил он вслух.

– Правильно, черт побери! – кивнул Колон. – Может, позвать волшебника?

– А вдруг именно волшебники в этом замешаны?

– О боги!

Ваймс постарался собраться с мыслями. Все городские лекари – настоящие лекари, разумеется, – завязаны на Гильдии, а все Гильдии ненавидят Витинари, значит…

– Когда подойдет еще кто из наших, пошлешь гонца к конюшням в Королевских низинах, пусть приведет Джимми Пончика, – приказал он.

Это еще больше поразило Колона.

– Пончика? Да он ведь ничего не смыслит в медицине! Он накачивает всякой гадостью лошадей на скачках!

– Просто приведи его, Фред.

– А что, если он откажется?

– Тогда передай ему, что командор Ваймс знает, почему на прошлой неделе Смеющийся Мальчик не выиграл знаменитый Щеботанский стодолларовый забег. И добавь, что тролль Хризопраз потерял на этой скачке десять тысяч долларов.

Колон был поражен.

– Вы бьете ниже пояса, сэр.

– Совсем скоро здесь будет очень много людей. Я хочу, чтобы ты поставил парочку стражников сразу за дверью – лучше всего троллей или гномов. И чтобы никто без моего разрешения не входил. Ясно?

На лице Колона одно выражение сменяло другое. В конце концов он только и смог выдавить:

– Но… отравлен? Есть же пробовальщики еды и все такое!

– Тогда, быть может, это один из них, Фред.

– О боги, сэр! Вы что, вообще никому не доверяете?

– Стараюсь не доверять, Фред. Между прочим, а может, это ты сделал? Шучу, шучу, – быстро добавил Ваймс, увидев, как слезы чуть не брызнули из глаз Колона. – А теперь иди. У нас не так уж много времени.

Ваймс закрыл дверь и облокотился на нее. Потом повернул ключ в замке и подставил под ручку стул. Затем, подтянув патриция по полу, перевалил его на кровать. Тот что-то пробормотал, и его веки вздрогнули.

«Яд, – подумал Ваймс. – Хуже не придумаешь. Ни шума, ни пыли, и отравитель уже может находиться отсюда за много миль. Яд нельзя увидеть, зачастую у него нет ни запаха, ни вкуса, его легко добавить в еду, да куда угодно! А потом лишь остается ждать…»

Патриций открыл глаза.

– Я хочу стакан воды, – сказал он.

Около кровати стояли кувшин и стакан. Ваймс взял кувшин и задумался.

– Я пошлю кого-нибудь за водой, ваше сиятельство, – ответил он.

Лорд Витинари очень медленно моргнул.

– А, сэр Сэмюель, – узнал он. – Но можешь ли ты кому-либо доверять?

Когда Ваймс наконец спустился вниз, в большой зале для аудиенций уже собралась приличная толпа. Люди судачили, волновались и были не уверены в собственном будущем. И, как все взволнованные и неуверенные важные персоны, они злились.

Первым к Ваймсу подскочил господин Боггис, председатель Гильдии Воров.

– Что происходит, Ваймс? – требовательно вопросил он.

И напоролся на взгляд Ваймса.

– Я хотел спросить, что тут происходит, сэр Сэмюель, – быстренько поправился он, несколько растеряв самоуверенность.

– Я думаю, лорда Витинари отравили, – сообщил Ваймс.

Толпа притихла. Боггис понял, что раз он задал вопрос, то теперь все внимание сосредоточено на нем.

– Э… насмерть? – уточнил он.

Наступила такая тишина, что было слышно, как пролетает муха.

– Пока нет, – ответил Ваймс.

Все в зале повернули головы. Теперь мир сгустился вокруг господина Низза, главы Гильдии Наемных Убийц.

Низз кивнул.

– Мне не известно о каких-либо планах касательно лорда Витинари, – возвестил он. – Кроме того, я думаю, все знают, что мы оценили патриция в один миллион долларов.

– И у кого реально есть такие деньги? – поинтересовался Ваймс.

– Ну… например, у тебя, сэр Сэмюель, – усмехнулся Низз.

Кто-то нервно подхихикнул.

– В любом случае мы хотим видеть лорда Витинари, – сказал Боггис.

– Нет.

– Нет?.. А почему?

– Указания доктора.

– Правда? Какого же?

Позади Ваймса сержант Колон прикрыл глаза.

– Доктора Джеймса Мнимсома, – сказал Ваймс.

Прошло несколько секунд, пока до всех дошло.

– Что? Уж не хочешь ли ты сказать… Джимми Пончика? Да он же коновал!

– Я тоже так думаю, – согласился Ваймс.

– Но почему именно он?

– Потому что большинство его пациентов живут и здравствуют поныне, – ответил Ваймс и вскинул руку, требуя тишины. – А теперь, господа, я вынужден вас покинуть. Где-то бродит отравитель. Я хочу найти его до того, как он превратится в убийцу.

И Ваймс принялся подниматься по лестнице, стараясь не обращать внимания на крики позади себя.

– Вы уверены в старине Пончике, сэр? – схватив его за рукав, уточнил Колон.

– А ты ему доверяешь? – спросил Ваймс.

– Пончику? Конечно же, нет!

– Правильно. Ему нельзя верить, поэтому ему никто не доверяет. Так что все нормально. Но я собственными глазами видел, как он выходил лошадь, про которую сказали, что она годится только на колбасу. Коновал должен делать свою работу, Фред, иначе у него будут большие проблемы.

И это было чистой правдой. Когда обычный, человеческий доктор после долгих кровопускательных процедур вдруг обнаруживает, что его пациент наконец не выдержал и скончался, он разводит руками и говорит: «Ну что поделаешь, на все воля божья, с вас тридцать долларов». И спокойненько себе уходит. Это все потому, что человеческая жизнь почти ничего не стоит. А хорошая скаковая лошадь, со своей стороны, может стоить все двадцать тысяч долларов. И доктору, который позволит лошади слишком быстро отбыть на бескрайние небесные пастбища, лучше не гулять потом по темным улочкам. Иначе одним прекрасным вечером он услышит за своей спиной: «Господин Хризопраз очень расстроен», после чего этому самому доктору весьма доходчиво продемонстрируют, что жизнь полна несчастных случаев.

– Никто не знает, где капитан Моркоу и Ангва, – сказал Колон. – У них сегодня выходной. Шнобби также не могут найти.

– Ну, хоть одно приятное известие…

– Дзынь-дзынь, дзынь-подзынь, – послышался голос из кармана Ваймса.

Он вытащил маленький органайзер и поднял крышку.

– Да?

– Э… ровно полдень, – сказал бесенок. – Обед с госпожой Сибиллой.

Возвестив это, бесенок с подозрением уставился на лица Ваймса и Колона.

– Э-э… я надеюсь, у вас все нормально? – осведомился он.

Шельма Задранец вытер лоб.

– Командор Ваймс прав. Очень похоже на мышьяк, – промолвил он. – Вы только посмотрите на цвет его лица.

– Дрянное дело, – признал Джимми Пончик. – Но еще такое бывает, когда ешь то, на чем спишь. За ним могли не углядеть?

– Все простыни на месте – таким образом, я думаю, этот вариант отпадает.

– А как он мочится?

– Э. Мне кажется, нормальным образом.

Пончик всосал воздух через зубы. У него были замечательные зубы. В том смысле, что их сразу в нем замечали. Они были цвета внутренней поверхности немытого чайника.

– Прогуляйте его по кругу на спущенных вожжах, – посоветовал он.

Патриций открыл глаза.

– А ты точно доктор? – поинтересовался он.

Джимми Пончик ответил ему неуверенным взглядом. Он не привык к пациентам, которые умеют разговаривать.

– Ну да… И у меня много клиентов, – сказал он.

– Правда? Я могу быстро исправить эту проблему, – огрызнулся патриций.

Он попытался подняться и снова опрокинулся на кровать.

– Я подготовлю микстуру, – пробормотал Джимми Пончик, потихоньку отступая. – Зажимаете ему нос и вливаете в горло дважды в день. И никакого овса.

И он торопливо отбыл, оставив Шельму наедине с патрицием.

Капрал Задранец оглядел комнату. Ваймс не был особо щедр насчет инструкций. «Я уверен, что это не пробовальщики еды, – сказал он. – Они знают, что их могут заставить съесть всю тарелку. Но все равно, Детрит допросит их. Тебе лишь надо узнать как. А я потом выясню кто».

Если яд попадает не с едой или питьем, то что остается? Яд можно рассыпать по подушке, чтобы человек его вдохнул, или налить в ухо, пока твоя жертва спит. А еще яд может попасть на пальцы при прочтении какой-то книги. А можно подкинуть в комнату какое-нибудь ядовитое насекомое…

Патриций шевельнулся и посмотрел на Шельму влажными, покрасневшими глазами.

– Скажи, юноша, ты стражник?

– Э… Совсем недавно им стал, сэр.

– Ты чертовски похож на гнома.

Шельма не стал отвечать. Отрицать было бесполезно. Каким-то образом люди распознавали гномов с первого взгляда.

– Мышьяк – очень популярный яд, – сказал патриций. – Сотни способов использования. Алмазная пыль была в моде несколько веков, несмотря на то что она по сути своей бесполезна. Огромные пауки – также, по некоторым причинам. Ртуть – это для терпеливых, а серная кислота – для тех, кто ждать не любит. У белены есть свои последователи. Много чего можно сделать с экстрактами из секреций кое-каких животных. Жидкости, извлеченные из гусеницы квантовой бабочки, превращают человека в бесполезную куклу. Но мы все же возвращаемся к мышьяку, как к старому доброму другу…

Голос патриция становился все более сонливым:

– Не так ли, юный Витинари? Да, сэр, конечно. Правильно. Но где мы его спрячем, ведь искать будут все? Там, где будут искать в последнюю очередь, сэр. Неправильно. Глупо. Мы спрячем его там, где искать не будут вообще…

Голос стал совсем неразборчивым.

«Постельное белье, – подумал Шельма. – Даже одежда. Сквозь кожу, медленно…»

Шельма забарабанил в дверь. Открыл какой-то стражник.

– Срочно подготовьте другую кровать!

– Что?

– Другую кровать! Возьмите где хотите. И принесите постельное белье.

Он посмотрел на пол. На полу был только маленький ковер. И все равно, в спальне, где люди ходят босиком…

– Унесите ковер и принесите другой.

Так, что еще?

В комнату вошел Детрит, кивнул Шельме и внимательно оглядел комнату. В конце концов он взял один табурет.

– Этот сойдет, – сказал он. – Если потребуется, я могу прибить к нему спинку.

– Что? – удивился Шельма.

– Старине Пончику понадобился образец стула патриция, – уже выходя из комнаты, бросил Детрит.

Шельма открыл было рот, чтобы остановить тролля, но потом пожал плечами. Все равно, чем меньше мебели в комнате, тем лучше…

И если так подумать, не мешало бы ободрать со стен обои.

Ваймс тупо смотрел в окно.

Витинари не держал телохранителей. Правда, он прибегал – и пока что еще прибегает – к услугам пробовальщиков еды, но это обычная практика. У Витинари был собственный подход. Пробовальщикам хорошо платили, их содержали, и все они были сыновьями шеф-повара. Но, по большому счету, защищало его то, что для всех он был чуть более полезен живым, чем мертвым. Большие сильные Гильдии не любили его, однако в роли хозяина Продолговатого кабинета они предпочитали видеть именно его, а не кого-то из своих соперников. Кроме того, лорд Витинари олицетворял стабильность; именно он открыл простую и гениальную вещь: в стабильности люди нуждаются куда больше, нежели в чем-либо еще.

Однажды в этом самом кабинете, стоя у этого самого окна, патриций сказал Ваймсу: «Они думают, что хотят хорошего правительства и справедливости для всех, но, Ваймс, чего на самом деле они жаждут в глубине своих душ? Только того, что все будет идти нормально и завтра ничего не изменится».

Ваймс отвернулся от окна.

– Каков будет мой следующий шаг, Фред?

– Понятия не имею, сэр.

Ваймс уселся в кресло патриция.

– Ты помнишь прошлых правителей города?

– Старого лорда Капканса? Или того, что был раньше, лорда Ветруна? О да. Полнейшие идиоты. Этот, по крайней мере, не хихикал и не носил женских платьев.

«Прошедшее время… – подумал Ваймс. – Оно уже тут как тут. Не успеешь оглянуться, как о тебе говорят в прошедшем времени».

– Фред, внизу стало что-то совсем тихо, – заметил он.

– Заговоры не отличаются шумливостью, сэр.

– Витинари еще жив, Фред.

– Да, сэр. Но он несколько… недееспособен, не так ли?

– А кто тут дееспособен? – пожал плечами Ваймс.

– Может, вы и правы, сэр. Но каждый сам творец своего счастья.

Колон стоял навытяжку, взгляд устремлен вперед, как и велит устав, а голос был твердым – ни малейшего намека на какие-либо эмоции.

Ваймс узнал его стойку. Он сам иногда был вынужден так стоять.

– Фред, что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Ничего, сэр. Слухи, сэр.

Ваймс откинулся на спинку кресла.

«Сегодня утром, – думал он, – я точно знал, что несет мне грядущий день. Я собирался посетить эту треклятую Геральдическую палату. Потом обычная встреча с Витинари. После обеда прочел бы парочку-другую рапортов; быть может, сходил бы и посмотрел, как обстоят дела в новой штаб-квартире на Тряпичной улице, и пораньше ушел бы домой. А теперь Фред предполагает… что?»

– Слушай, Фред, если у Анк-Морпорка и появится новый правитель, это буду не я.

– Но кто тогда, сэр? – уверенным и ровным тоном осведомился Колон.

– Откуда мне знать? Может…

В голове образовалась огромная пробоина, и мысли мощным потоком устремились туда.

– Ты имеешь в виду капитана Моркоу?

– Возможно, сэр. Я думаю, ни одна из Гильдий не позволит какой-либо другой Гильдии прийти к власти, зато все любят капитана Моркоу, ну и… ходят слухи, что он истинный наследник трона, сэр.

– Однако доказательств этому нет, сержант.

– Ничего не могу сказать, сэр. Ничего не знаю. Я понятия не имею, какими должны быть эти самые доказательства, – сказал Колон с легким вызовом в голосе. – Но его меч, его родимое пятно в виде короны, и… все просто знают, что он король. У него есть, эта, хорькизма, сэр.

«Харизма… – подумал Ваймс. – О да. В харизме Моркоу не откажешь. Он что-то делает с головами людей. Может поговорить с разъяренным леопардом, и тот сдастся, выпустит добычу из своих зубов и отправится вершить благие дела, пугая зажившихся на свете старушек».

Ваймс в харизму не верил.

– Нет, Фред, королей в Анк-Морпорке больше не будет.

– Так точно, сэр. Между прочим, Шнобби объявился.

– Час от часу не легче, Фред.

– Вы хотели поговорить с ним, сэр, об этих его постоянных похоронах…

– М-да, работа есть работа, ее кому-то надо делать. Ладно, пойди и скажи ему, чтобы поднимался сюда.

Ваймс остался один.

Королей в Анк-Морпорке больше не будет… Ваймс никогда не мог четко объяснить, почему должно быть так, а не иначе, почему сама мысль о королях вызывает у него неизбывное отвращение. Ведь патриции были ничем не лучше монархов. Но они были… как бы половчее выразиться… плохими, как самые обычные люди. А от мысли о королях как о богоизбранных созданиях сводило челюсти. Высшие человеки… Нечто волшебное. Но, проклятье, в этом и в самом деле присутствовала некая магия. Анк-Морпорк до сих пор не избавился от своих королевских пристрастий. Королевское то, королевское это… По-прежнему существовали старички, исполняющие за несколько пенсов в неделю какие-то бессмысленные обряды. Вот хранитель королевских ключей, а вот смотритель королевской сокровищницы… А где ключи-то? Где сокровища?

Монархия, она как сорняк. Сколько бы голов ты ни отрубил, до корней тебе не добраться: они вьются под землей, готовые пустить новые ростки.

Все это очень похоже на хроническую болезнь. Даже у самых образованных людей в голове найдется уголок, на стенке которого написано: «Короли. Какая отличная идея». Тот, кто создавал людей, кем бы он ни был, допустил в своих разработках одну большую ошибку. Люди так и норовят встать на колени.

В дверь постучали. Ни один стук в дверь не звучал настолько исподтишка, как этот. Он был полон собственных гармоник. Он как бы говорил вашему подсознанию: «Если никто не ответит, тот, кто стучит, все равно отворит дверь и проскользнет в комнату, где обнюхает все щели, прочтет все бумаги, что попадутся на глаза, откроет несколько ящиков стола, сделает пару глотков из бутылки со спиртным, буде таковая найдется, но не свершит больших преступлений, ибо преступен он ровно настолько же, насколько преступен какой-нибудь хорек; он просто такой, какой он есть». В этом стуке было очень много смысла.

– Входи, Шнобби, – устало сказал Ваймс.

Капрал Шноббс проскользнул в комнату. Ваймс отметил про себя, что у Шноббса была еще одна характерная черта. Он умел скользить не только боком, но и передом.

Шноббс неловко отдал честь.

И еще… Капрал Шноббс не менялся, вообще не менялся. Даже Фред Колон более-менее подстраивался под изменчивую обстановку Городской Стражи, но ничто никоим образом не могло изменить капрала Шноббса. Что бы с ним ни происходило, в капрале Шноббсе все равно оставалось нечто фундаментально шноббское.

– Шнобби…

– Да, сэр?

– Э… садись, Шнобби.

Капрал Шноббс подозрительно посмотрел на Ваймса. Служебные выволочки, как правило, начинаются несколько иначе.

– Э, Фред сказал, вы хотели увидеться со мной, сэр, относительно рабочего времени…

– Да? Правда? О да. Итак, Шнобби, на скольких похоронах своих бабушек ты уже побывал?

– Э-э… на трех… – неуверенно откликнулся Шнобби.

– На трех?

– Как выяснилось, в прошлый раз нянюшка Шноббс не совсем умерла.

– И тем не менее ты отгулял все сполна. Почему?

– Мне не хочется говорить, сэр…

– Неужели?

– Вам это не понравится, сэр.

– Не понравится?

– Ну, знаете, сэр… вы можете очень расстроиться.

– Я могу расстроиться, Шнобби, – вздохнул Ваймс. – Но это ничто по сравнению с тем, как я расстроюсь, если ты не объяснишь…

– Дело в том, что в будущем году будет тривековный… трисотлетневый… трехсотлетняя гадовщина, сэр…

– И?

Шнобби облизнул губы.

– Я не хотел отпрашиваться по этому поводу. Фред предупреждал меня, что вы очень чувствительно реагируете на подобные предлоги. Но… вы же знаете, я состою в обществе рулевиков, сэр…

Ваймс кивнул.

– А, это те самые клоуны, которые переодеваются и играются в старые битвы с игрушечными мечами?

– Иначе говоря, в Обществе исторического возрождения Анк-Морпорка, сэр, – немного упрямо поправил Шнобби.

– Именно это я и имел в виду.

– Ну и… по случаю празднования мы собираемся воссоздать Битву за Анк-Морпорк. А для этого нужны дополнительные репетиции.

– Так, становится немного понятнее, – устало протянул Ваймс. – Значит, ты там маршируешь туда-сюда с жестяной пикой? В свое рабочее время?

– Э… не совсем. Сэр… э… говоря по правде, я езжу туда-сюда на белом коне…

– О? Изображаешь генерала, что ли?

– Э… немного больше, чем генерала, сэр…

– Продолжай.

Шнобби нервно сглотнул.

– Э… я буду королем Лоренцо, сэр. Э… знаете ли… последним королем, ну, тем самым, которого ваш… э…

Воздух сгустился.

– Ты… собираешься… играть… – начал Ваймс, в гневе разделяя слова.

– Я же предупреждал, что вам не понравится, – пожал плечами Шнобби. – Вот и Фред Колон так посчитал.

– Но почему именно ты?

– Мы тянули жребий, сэр.

– И тебе не повезло?

– Э… не то чтобы совсем не повезло, сэр, – заюлил Шнобби. – Всего чуточку не повезло. Скорее даже, повезло. Все ведь хотели его играть. Ну, понимаете, ты получаешь лошадь, хороший костюм и все такое, сэр. И он ведь, как ни крути, сэр, был королем.

– Этот человек был жестоким чудовищем!

– Ну, это было очень давно, сэр, – испуганно возразил Шнобби.

Ваймс немного успокоился.

– А кто будет играть Каменнолицего Ваймса?

– Э… э…

– Шнобби!

Шнобби опустил голову.

– Никто, сэр. Никто не захотел его играть, сэр. – Капрал сглотнул и с видом человека, решившего выложить всю правду до конца, каковы бы ни были последствия, выпалил: – Поэтому, сэр, мы сделали чучело из соломы, так он лучше будет гореть, когда мы вечером бросим его в огонь. Будет ведь большой салют, сэр, – добавил он с абсолютной уверенностью в голосе.

Ваймс потемнел лицом. Шнобби перепугался до судорог – уж лучше бы на него наорали. На него орали всю жизнь. Он научился с этим мириться.

– Стало быть, никто не хочет быть Стариной Камнелицем, – холодно протянул Ваймс.

– Потому что он проигравшая сторона, сэр.

– Проигравшая? Железноголовые Ваймса победили. Целых шесть месяцев он был правителем города.

Шноббса опять перекосило.

– Да, но… все у нас в Обществе говорят, что ему просто повезло, сэр. Мол, это была чистая случайность, сэр. Кроме того, соотношение сил было один к десяти, и совсем не в его пользу; а еще у него были бородавки, сэр. И он был немного незаконно рожденным, сэр, говоря всю правду. И отрубил голову королю, сэр. Нужно быть очень плохим человеком, чтобы сделать это, сэр. К вам это не относится, сэр.

Ваймс покачал головой. Да какая, к чертям, разница? (Впрочем, разница-то была, и он это осознавал.) Дела давно прошедших дней. Какая разница, что там думает группа полоумных романтиков? Факты остаются фактами.

– Хорошо, я понял, – сказал он. – Это почти смешно, правда. Потому что… я должен кое-что сказать тебе, Шнобби.

– Да, сэр? – облегченно спросил Шнобби.

– Ты помнишь своего отца?

Шнобби, похоже, снова начал впадать в панику.

– Я… я… Очень неожиданный вопрос, сэр…

– Чисто социальный вопрос.

– Старика Сконнера, сэр? Немного, сэр. Почти не видел его, за исключением тех случаев, когда Стража заявлялась, чтобы вытащить его с чердака.

– А что ты знаешь о своей, гм, родословной?

– Враки все это, сэр, – твердо заявил Шнобби. – Нет у меня никакой родословной, сэр, я моюсь раз в месяц. Вам кто-то наговаривает на меня, сэр.

– О черт. Э… ты не знаешь, что означает слово «родословная», а, Шнобби?

Шнобби поежился. Ему не нравилось, когда его допрашивали стражники, тем более что он сам был таковым.

– Не уверен, сэр…

– Тебе ничего не рассказывали о твоих предках? – Шнобби разволновался еще больше, поэтому Ваймс быстро добавил: – О твоих родителях и прародителях?

– Только о старом Сконнере, сэр. Сэр… если весь этот разговор вы затеяли, только чтобы подвести к тем мешкам с овощами, пропавшим из магазина на улице Паточной Шахты, так я там даже рядом не стоял…

Ваймс отмахнулся.

– Неужели он… ничего тебе не оставил? Ну хоть что-то?

– Пару шрамов, сэр. И этот выпадающий из сустава локоть. Когда погода меняется, он иногда болит. Так что, когда ветер дует со стороны Пупа, я завсегда вспоминаю старика Сконнера.

– Да-да, я понял…

– Ну и, конечно, вот это…

Шнобби покопался под своим ржавым нагрудником. Это тоже было чудом. Даже у сержанта Колона доспехи пусть не сверкали, но блестели. Однако на Шнобби любой металл очень быстро покрывался ржавчиной. Капрал вытянул кожаный шнурок, завязанный вокруг шеи, на котором висело золотое кольцо. Несмотря на то что золото не подвержено коррозии, это кольцо все равно было покрыто патиной.

– Он оставил его мне на смертном одре, – поведал Шнобби. – Ну, или не совсем оставил, но…

– Он что-нибудь сказал при этом?

– Ну да. «Сейчас же верни, щенок!» Так и выразился, сэр. Видите ли, он тоже носил это кольцо на шее, как и я. Но оно совсем не похоже на нормальное кольцо, сэр. Я бы уже загнал его, но это единственная память о моем папаше. Не считая ветра со стороны Пупа.

Ваймс взял кольцо и потер его о камзол. Это была печатка с изображением герба. Время, патина, а также пребывание рядом с телом капрала Шноббса сделало рисунок почти неразличимым.

– Знаешь, Шнобби, у тебя ведь есть герб…

Шнобби кивнул.

– Да, сэр, но я нашел его на улице, он валялся никому не нужный, вот я и подобрал…

Ваймс вздохнул. Он был честным человеком и всегда считал эту черту самым большим своим недостатком.

– Когда у тебя будет время, сходи в Геральдическую палату, что на Моллимогской улице. Возьми с собой кольцо и передай, что это я тебя прислал.

– Э-э…

– Не бойся, Шнобби, – успокоил Ваймс. – Никакие неприятности тебя там не ждут. Скорее даже, наоборот.

– Как скажете, сэр.

– И тебе совершенно не обязательно называть меня сэром.

– Так точно, сэр.

Когда Шнобби ушел, Ваймс достал из-под стола затасканную копию Твурпской «Книги Пэров», или, как он сам называл эту книгу в уме, справочник по криминальным структурам. В справочнике содержались сведения, разумеется, не по обитателям трущоб, но по ихним землевладельцам. И, хотя проживание в трущобах частенько служило доказательством преступных наклонностей, владение целой трущобной улицей было пропуском на все вечеринки высшего общества.

В последнее время новое издание (исправленное и дополненное) выходило чуть ли не каждую неделю. Дракон был прав по меньшей мере в одном. Анк-Морпорк постепенно превращался в настоящий гербарий.

Ваймс открыл страницу, озаглавленную «Де Шноббсы».

Там и был тот самый герб. С одной стороны щит поддерживал гиппопотам – вероятно, один из тех самых, королевских, и потому предок Родерика и Кейта. С другой стороны на щит опирался какой-то бык с хитрой мордой, точь-в-точь как у Шнобби, а на ухе у быка висел крест-анк – видимо, раз это герб Шноббсов, то бык наверняка стащил его где-то. Щит был красного и зеленого цветов и с красным шевроном, на котором расположились пять яблок. Только непонятно, каким образом все это относится к войне. Наверное, очередной каламбур, придумав который эти развалины из Королевской геральдической палаты хихикали добрую неделю, шлепая себя по бедрам. Хотя если Дракон шлепнет себя по бедрам посильнее, то ноги у него отвалятся.

Представить облагороженного Шнобби было нетрудно. Его единственная ошибка состояла в том, что он слишком мелко плавал. Шнобби шарился по чужим домам и крысил вещи, которые ничего не стоили. А вот если бы он шарился по континентам и обносил целые города, убивая в процессе этого массу народа, то очень быстро стал бы национальным героем.

Зато в книге не было ни единого упоминания о Ваймсах.

«Праведник Ваймс не был национальным героем. Он собственными руками убил короля. Это была необходимая мера, но общество, каким бы продвинутым они ни было, не любит людей, которые делают то, что надо сделать. Также Ваймс казнил еще кое-кого, что правда – то правда, но город погибал, его раздирали на части всякие глупые войны, практически мы были частью Клатчской империи. Иногда нужен козел отпущения. Он же хирург, оперирующий Историю. А из инструментов под рукой только господин Голова-С-Плеч. В топоре есть что-то окончательное. Но убей хотя бы одного безумного короля – и тебя сразу обзовут цареубийцей. Не то чтобы у тебя вошло в привычку рубить королям головы…»

Некогда Ваймс читал дневник Старины Камнелица, что хранился в библиотеке Незримого Университета. Несомненно, он был жесток. Но то были жестокие времена. «В огне Борьбы куется Новый Человек, – писал Камнелиц, – который Отринет Старую Ложь». Но старая ложь в конце концов победила.

«Он сказал людям: «Вы свободны». И они крикнули «Ура!», и он показал им, чего стоит свобода, и его назвали тираном, а когда Камнелица предали, его бывшие верные соратники носились кругами и кудахтали, как перепуганные куры, в первый раз увидевшие огромный мир, что ждал их снаружи. И они кинулись обратно в курятник и захлопнули дверь…»

– Дзынь-дзынь, дзынь-подзынь.

Ваймс вздохнул и вытащил органайзер.

– Да?

– Памятка: два часа дня, встреча с сапожником, – сообщил бес.

– Еще нет двух, и в любом случае эта встреча назначена на вторник, – ответил Ваймс.

– Значит, мне вычеркнуть ее из списка заданий?

Ваймс сунул разорганизованный органайзер обратно в карман, подошел к окну и выглянул наружу.

У кого имеется мотив убить лорда Витинари?

Нет, таким образом вопрос не разрешишь. Наверное, если выйти куда-нибудь в пригород и ограничиться опросом старух, которым больше делать нечего, кроме как обсуждать поклеенные поверх дверей обои, то, может, ты наконец и отыщешь человека, у которого нет причин убивать Витинари. Однако патриций так ловко выстроил управление городом, что без него будет хуже всем. Политика меньшего зла.

Только сумасшедший мог решиться убить Витинари, и лишь одним богам известно, сколько сумасшедших проживает в Анк-Морпорке. Или же это был кто-то абсолютно уверенный в том, что, если город развалится, он, убийца, встанет на вершине этой мусорной кучи.

И если Фред прав, а сержант всегда очень точно отражал чувства простого обывателя, поскольку сам таковым являлся, то наибольшую выгоду из происшедшего извлек бы капитан Моркоу. Но Моркоу был одним из немногих, кто совершенно искренне любил Витинари.

Конечно, был еще кое-кто, кто выигрывал в складывающейся ситуации.

«Черт побери, – подумал Ваймс. – И этот человек – я».

В дверь опять постучали. Этот стук он не узнал.

Ваймс осторожно приоткрыл дверь.

– Это я, сэр. Задранец.

– Тогда заходи. – Приятно узнать, что в мире есть кто-то, у кого еще больше проблем, чем у тебя. – Как себя чувствует его сиятельство?

– Покойно, – ответил Задранец.

– Покойны покойники, поэтому их так и прозвали, – буркнул Ваймс.

– Я имел в виду, он жив, сидит и читает. Господин Пончик прописал ему какую-то гадость, пахнущую водорослями, а я дал ему немного глубульской соли. Сэр, помните того старика из дома на мосту?

– Какого старика? А… да. – С тех пор, казалось, прошла целая вечность. – И что с ним?

– Ну… вы велели осмотреть там все, и… Я сделал несколько иконографий. Вот одна из них, сэр.

Шельма передал Ваймсу почти сплошь черный лист бумаги.

– Забавно. И что это такое?

– Э… вы когда-нибудь слышали истории о глазе мертвеца, сэр?

– Предположим, я так и не удосужился получить образование в какой-либо из Гильдий.

– Ну… говорят…

– Кто?

– Вообще говорят, сэр. Понимаете? Вообще.

– А, те самые, которые «всё про всех знают»? Народ, так сказать?

– Так точно, сэр. Он самый.

Ваймс помахал рукой.

– Ну, если речь об этом… Ладно, давай дальше.

– Говорят, последнее, что видел человек перед смертью, запечатлевается в его глазах, сэр.

– А, ты вот о чем. Это все старые сказки.

– Да. Но с другой стороны… Наверное, если бы это не было правдой, хотя бы отчасти, вряд ли эта легенда долго прожила бы. И когда я осматривал покойника, мне вдруг показалось, что я увидел странный красный отблеск в его глазе, поэтому я срочно велел бесу из иконографа зарисовать этот самый отблеск, пока он не потух. И вот взгляните, прямо в центре…

– А может, это все больное воображение беса? – спросил Ваймс, еще раз уставившись на рисунок.

– У них нет воображения, сэр. Они что видят, то и рисуют.

– Светящиеся глаза…

– Две красные точки, – добросовестно поправил Задранец, – которые вполне могут быть парой светящихся глаз, сэр.

– Хорошо подмечено, Задранец. – Ваймс потер подбородок. – Черт! Надеюсь, это не была месть какого-нибудь бога. Только богов мне сейчас не хватало. Можешь сделать копии, чтобы я разослал по всем штаб-квартирам?

Конец ознакомительного фрагмента.