Матвей Фадеевич Синцов
Яркое весеннее солнце согревало освобождённую от оков зимы землю. Пахло обновлением, началом новой жизни. Именно такие нотки звучали в душе врида начальника 4-го отдела УГБ Матвея Фадеевича Синцова, в котором я сегодня проснулся.
Сбросив груз смертельной опасности, убрав занесённый над ним меч, Матвей Фадеевич, спешил на работу в приподнятом настроении. Нет, безусловно, ему было жаль Нину, с которой он поступил так жестоко, но иного выбора не оставалось, или он или она, да, и сама виновата была, связалась с этими бухаринцами. Теперь, когда главная угроза была ликвидирована, страх прошёл. Синцов, конечно, не был желторотым юнцом и прекрасно понимал, что у руководства возникнут вопросы, но козырная карта, разыгранная предсмертным письмом, должна была бить возможные неприятности.
С такими мыслями Матвей Фадеевич зашёл в кабинет начальника УНКВД Лупекина.
Пригласив Синцова, присесть, Герман Антонович довольно долго молчал, изучая с ног до головы, не смеющего шелохнуться врида начальника отдела. Наконец, молчание было прервано.
– Ну, что скажешь, Матвей Фадеевич, как спалось, кровавые мальчики не снились? Или вернее будет сказать – девочки?
– Никак нет товарищ майор госбезопасности, не снились, разрешите узнать, а что должны были?
– Ну, ты и фрукт, Синцов. Не раскусил я тебя сразу, не раскусил.
Матвей Фадеевич молчал, непонимающе пожимая плечами, и никак не реагируя на, довольно прозрачные, намёки начальника УНКВД.
– Представляешь, какая незадача вышла, товарищ Синцов. Приехала вчера опергруппа на адрес врага народа Поповой, а задержать её не смогла…– Лупекин замолчал, пристально глядя в глаза врида. Не дождавшись никакой реакции, продолжил.
– А знаешь, почему? Нет, а я скажу. Потому, что эта бухаринская сука была мертва. Представляешь?!
– Никак нет, не представляю.
– Да-да, мертва и не просто так мертва, а убита! И главное подозреваемый есть! Он и зажигалку свою именную около трупа оставил, и отпечатки его кругом. А, что самое удивительное, покойница-то, перед смертью письмо написала, где фактически этого убийцу и назвала. Представляешь, Матвей Фадеевич, не расследование, а просто подарок судьбы какой-то. Единственное, что омрачает, так это нежелание убийцы сознаваться и это, несмотря, на просто массу улик. Что скажешь?
– А кто убийца-то?
– А сам не догадываешься? Нет? Ну, как же, убийца это главный троцкист, он же любовник покойной, полковник Миронов Сергей Платонович.
Неожиданно, Лупекин, что есть силы, врезал кулаком по столу и заорал так, что стёкла в окнах едва не разлетелись вдребезги:
– Смирно!!! Ты мне, что здесь цирк устроил. Говори правду – за что девку убил?!
Синцов, как ошпаренный, подскочил, вытянувшись во фрунт. Взбешённый начальник УНКВД, буквально, уничтожал взглядом подчинённого, подавляя волю к сопротивлению.
– Последний раз спрашиваю, зачем девку убил? Не ответишь, пеняй на себя, я с тобой цацкаться не буду, пойдёшь пособником к своей шайке.
И Синцов рассказал всё…
– С чего это ты решил, что я тебя козлом отпущения выставлю? – удивился Лупекин, – Мне такие работники самому нужны. Так что, не ссы, пока ты со мной, всё будет хорошо. Ну, а если, куда нос свой не туда повернёшь, то уж не обессудь, пощады не будет, всё вспомню. Усёк?
– Так точно, товарищ майор госбезопасности, усёк.
– Ну, тогда иди, работай. И чтобы завтра, край послезавтра этот Миронов вовсю давал показания, и не только по убийству, главное это заговор. Сарычеву я скажу, что ты в деле. Ты меня понял, делай с этим полковником, что хочешь, но показания добудь, иначе спрошу с тебя. Всё, свободен.
Выходивший из кабинета Синцов, только сейчас осознал, как его умудрённого опытом сыщика, только что завербовали, намертво привязав убийством девушки. Что теперь он в команде Лупекина, что теперь будет беспрекословно исполнять всё, что скажет Герман Антонович и, что выхода из этого тупика не существует.
***
Жёлто-зелёный туман размыл картину, а когда рассеялся, я находился в следственной комнате подвала на Литвинова.
***
Перед взором Матвея Фадеевича предстал арестованный Миронов. Сергей Платонович уже не был молодцеватым, сорокатрёхлетним половником. Перед ним находился постаревший, осунувшийся человек, недавно переживший горе утраты и потрясение от ареста. Но этот мужчина пока ещё оставался мужчиной, он не был сломлен, и был готов бороться за свою судьбу.
– Начальник 4-го отдела, лейтенант госбезопасности Синцов Матвей Фадеевич, – представился, Синцов, для солидности, пропустив приставку «врид».
– Что происходит товарищ лейтенант госбезопасности? – начал возмущаться полковник Миронов, – По какому праву я арестован? Немедленно прошу разобраться и освободить меня.
– Вам разве не разъяснили суть обвинений? – довольно сдержано спросил Матвей Фадеевич.
– Да, что там разъяснили, несли какую-то чушь. У меня горе, понимаете, горе! Девушка, которую я любил, погибла, её убили! А меня держат здесь, задают дурацкие вопросы: про зажигалку, про то где я был в период с 10 до 13 часов. Вы что издеваетесь надо мной? Я, между прочим, полковник Красной Армии, служу в штабе гарнизона. Я буду жаловаться вашему начальству.
Дав выговориться арестованному, Матвей Фадеевич продолжил.
– Так вот, суть обвинений, если Вы Сергей Платонович ещё ничего не поняли. Первое, Вы обвиняетесь в зверском убийстве Вашей любовницы Нины Поповой. Что можете сказать по данному обвинению?
– Это неслыханно, ты, что лейтенант себе позволяешь?! Да как ты смеешь, говорить мне такое?! Тебе это даром с рук не сойдёт.
– Тогда вернёмся к фактам, – совершено спокойно продолжил Синцов, – Факт номер один – Вы гражданин полковник имели интимные отношения с покойной, это Вы отрицать не будете?
– Не буду, и что?
– Факт номер два – На месте происшествия обнаружена именная зажигалка. Вот эта. Случайно не Ваша?
– Моя, но где вы её нашли, я потерял её несколько дней назад.
– Вы не поняли? Нашли её возле трупа гражданки Поповой.
– Но я.… Там же должны быть чьи-то отпечатки, ну того человека… того убийцы, который её уронил.
– И здесь Вы правы, действительно на зажигалке обнаружены отпечатки пальцев одного единственного человека, или как Вы верно заметили, убийцы. Это Ваши отпечатки, вот заключение экспертизы.
– Не может быть, но как же? Меня подставили.
– Кто Вас подставил, можете назвать имя, фамилию?
– Да я не знаю кто, да кто угодно, мало ли у меня недоброжелателей.
– Прошу перечислить этих людей. Их мотивы.
– Не буду я никого перечислять. Не знаю, кто меня подставил, не знаю.
– Ваше право. Но, продолжим дальше. Вам знакома гражданка Невельская?
– Да, я её знаю, она актриса театра, где работала Нина.
– Вам знакома гражданка Харитонова?
– Да, это подруга Невельской и Нины, она тоже актриса.
– Вы встречались с этими девушками, помимо театра, в более так сказать, домашней обстановке?
– Да, я часто бывал у Невельской, там собиралась хорошая компания из приличных людей. Там же я познакомился с Ниной.
– Кто ещё посещал вашу хорошую компанию? Перечислите всех приличных людей, что бывали там.
– Я бы не хотел этого делать, не хочу причинить людям неприятности.
– Вы забываетесь, полковник, мы с Вами не на базаре, хочу-не хочу. Вы под следствием и обязаны давать показания.
– Но, я не помню всех, там много кто был.
– А я Вам помогу. Второй секретарь райкома партии Волошин, инструктор того же райкома Семендяев. Профессор университета Рахальский. Зам. директора по снабжению ВСЖД Миловидов, дальше я, думаю, продолжите Вы, ну, я жду.
– Хорошо, хорошо, там бывали инженеры авиазавода Доренский и Мальцев… – Сергей Платонович назвал ещё, порядка пятнадцати человек. Но не то, что мы все разом собирались, кто-то приходил, кого-то не было, по-разному бывало.
– И, что же Вы в такой знатной компанией делали?
– Да ничего особенного, в основном отдыхали, веселились, пели.
– Разговоры разговаривали?
– Ну, конечно, как без этого, одними песнями сыт не будешь.
– Конечно-конечно, политика, международная обстановка, последний пленум.
– А, что пленум, – насторожился Миронов.
– Ну как же, сначала дискуссию по вопросу о деревне вели, вспоминаете? Ага, вижу, вспомнили. В другой раз, пленум обсуждали, особенно решение в отношении Бухарина и Рыкова, вспоминаете, ну как же, сами же говорили, что их арест чистой воды произвол.
– Да не я так говорил, это Рахальский, профессор, он же школу Бухарина еще в двадцать девятом посещал, хорошо его знает. Вот и посетовал, пожалел, но не так, чтобы уж осуждать решение Политбюро. Это Вы уж слишком.
– Разве, а вот Вы сами-то, что о линии партии по вопросу о деревне говорили?
– Я вообще сказал, что в этом вопросе полностью согласен с генеральной линией. Это Волошин и Семендяев теоретики, устроили дискуссию, не то, что против, просто чисто теоретически рассуждали. Они же с Казани, их Разумов, первый секретарь обкома в Иркутск кооптировал. Так у них там, в Татарии, свой особый взгляд был на крестьянский вопрос. А я в их дебрях, если честно, ни черта не понимаю.
– Замечательно, а что скажете на это, – и Синцов показал полковнику лист бумаги со сценарием захвата власти в одной империалистической стране.
– Так это Нина пьесу для театра писала, ну и попросила нас поучаствовать, чтобы всё правдоподобно было. Вот мы и написали, типа конкурса такого, как свергнуть тирана и установить диктатуру пролетариата. Это же просто творчество наше.
– И, ещё вопрос, Вы ведь лично знакомы с врагом народа Троцким?
– Ну, Вы вспомнили, это когда было-то, ещё в гражданскую, он тогда не был никаким врагом, а наоборот возглавлял всю рабоче-крестьянскую армию. Да и после гражданской, мы с ним ни разу не встречались.
– Ну что ж, тогда прочитайте и подпишите, вот Ваши показания.
Полковник прочитал, составленный помощником Синцова протокол, и поставил свою подпись.
– Переходим к факту номер три, – сообщил Матвей Фадеевич и зачитал медленно, но со вкусом два письма Нины Поповой в НКВД.
– Что скажете теперь? – Синцов посмотрел на, враз потерявшего весь свой настрой, полковника.
Сергей Платонович только пожимал плечами, что-то шептал себе под нос и качал головой.
Лейтенант госбезопасности выждал ещё минут десять, после чего хлопнул по столу, выводя полковника из ступора.
– Вы полностью изобличены и обвиняетесь в убийстве Повой Нины. Вы признаёте свою вину? – официально, с каким-то особым пафосом продекламировал Синцов.
Полковник Миронов только мычал и мотал головой.
– Вы, полностью изобличены, и обвиняетесь в создании объединённой правотроцкистской шпионской, террористической организации, ставившей целью организацию государственного переворота в стране, убийство товарища Сталина и членов Политбюро, реставрацию капитализма, продажу территории СССР японо-фашистским агрессорам. Вы признаёте себя виновным?
Ответа так же не поступило.
– Что ж не хотите по-хорошему, значит, найдём другие слова убеждения. Идите, подумайте, взвесьте всё. Дня Вам будет вполне достаточно, а ночью продолжим, но уже не со мной, вот с сержантом пообщаетесь. Я ему все необходимые протоколы оставлю. Если захотите во всём сознаться, милости прошу.
***
Туман поглотил следственный кабинет, а когда рассеялся…
***
Место действия и присутствующие персонажи были те же, за исключением сержанта ГБ, помощника моего героя. С предыдущего допроса минуло два дня.
Матвей Фадеевич встретил полковника Миронова, как старого доброго знакомого. На столе стоял дымящийся крепкий чай, лежали завёрнутые в газету медовые пряники.
– Сергей Платонович, добрый день! Как же давно мы не виделись, я уже скучать начал.
Миронов молчал, опасливо поглядывая на лейтенанта госбезопасности, и лишь слегка кивнул в ответ.
– Ну, проходите, проходите, что ж Вы, как не родной. Мне тут докладывают, что ведёте себя некультурно, материтесь на сотрудников, даже сопротивление оказать пытались, вину свою признавать не желаете. Это правда?
– Вы что издеваетесь?! – не в силах справиться с происходящим, сорвался арестованный, – Я уже двое суток не сплю, на «выстойке» был, так это у вас называется, в туалет не отпускали, обмочился вот, вы что же творите?! Спать не дают, мне плохо стало, упал, так этот сержант давай пинать меня сапогами, да больно-то как, по копчику, по коленям, по голени!
– Я в каком-то полуобмороке стоял, а эти ваши помощнички, через каждые пять минут орут: «Сознавайся сука троцкистская!» Я уже ничего не соображаю, – не унимался полковник, которого будто прорвало.
– Ну и сознались бы, делов-то, расписались бы, где следует, и шли бы себе спатеньки, – благодушно, с искренним изумлением от непонятливости Миронова, ответил Синцов.
– Да не виноват я ни в чём! Не виноват!!!
– Ну, что Вы заладили, не виноват, не виноват, давайте-ка лучше чайку сладенького попьём, с пряниками медовыми, ах, пахнут-то как, аж голова кружится.
Матвей Фадеич подошёл к арестованному полковнику, усадил на приставной табурет рядом со столом, приобнял за плечи и ласково прошептал:
– Ну, Сергей Платонович, хватит вредничать, да перестарались мои помощники, допустили произвол, но их же тоже понять можно. Работа у них сложная, постоянное напряжение и физическое и нравственное. Думаете легко с врагами народа общаться, а им каждый день приходится, вот и очерствели.
– Вы бы чаю попили, да пряник-другой съели. Не виноваты и ладно, я Вас пытать не собираюсь, и ни к чему принуждать не буду. Давайте просто подискутируем, Вы согласны?
– Да, конечно.
– Ну, вот и отлично, чай-то пейте, вот, и пряничком…, ну вот и молодчина.
– Вы поймите, товарищ лейтенант госбезопасности, тяжело мне сейчас, девушку любимую дважды потерял. Первый раз, когда узнал, что нет её в живых. А второй раз, когда Вы письма её прочитали, почерк-то её. Как же она так могла, такую чудовищную ложь, клевету на всех нас написать? Как? В голове не укладывается.
– А вот мы с Вами, Сергей Платонович и разберём сейчас этот вопрос. Готовы?
– Да, давайте, раскройте мне глаза.
– Вы ведь полковник Красной армии, в Гражданскую воевали, убивать, наверняка, приходилось?
– Конечно, я в тылу не отсиживался, молодой был горячий, и шашкой и стрелял, всякое было, но ведь война, врага бил.
– Вот видите, врага. А враг этот, между прочим, такой же русский был, как и Вы. И родители у него были, и любимая, у кого-то жена, у кого-то дети, а Вы их шашкой. Понимаете к чему я? Нет?
– А к тому, дорогой мой человек, что это для Вас всякие там Волошины, Семендяевы и Рахальские своими были, просто запутались Вы, не разглядели скверну. А для Нины Поповой всё в один момент ясным стало, как услышала она эти антисоветские речи, поступки, партию позорящие, увидела. Поняла, что попала в ловушку, в шайку подлых бухаринцев. Что она могла сделать, раз оказалась одна, среди, вражеской нечисти?
– Но ведь, я же был, я же не враг, я же тоже эту правую оппозицию на дух не перевариваю.
– Так, а как же ей отделить Вас было, от этой своры-то собачьей. Вы же вместе со всеми были и в антипартийных дискуссиях участвовали, и с решением пленума не соглашались. Сами ей про Троцкого рассказывали. Что она про Вас должна была подумать? Когда её любимый человек оказался врагом народа? Ну, ошиблась она с Вами, но понять-то её можно.
– И вот представьте, обычная молодая девушка, ей бы любить, да семью завести, детишек нарожать, а здесь заговорщики. Вот и пошла она правду искать. А то, что Вас опасаться стала, так это её же подружки ей и напели. Вот показания Невельской, аналогичные дала Харитонова. Слушайте выдержку.
– Я знала, что в моей квартире проводит конспиративные встречи правотроцкистская террористическая шпионская организация. Сама я в этой шпионской клоаке участия не принимала, но покрывала их, скрывала наличие этой банды от наших органов. Этой заговорщицкой сворой руководил полковник Миронов, тайный троцкист, получавший инструкции из-за границы. Об этом мне рассказали активные шпионы и вредители Волошин и Семендяев. Они же и завербовали меня под угрозой смерти. Эти «казанцы» вообще на многое способны, я думаю, что именно они убили Нину Попову, убили по приказу своего главаря Миронова. Все, кто входил в эту организацию, подчинялись этой троице.
– И так далее. Понимаете? Я склонен Вам верить Сергей Платонович. Что Вы действительно не знали о заговоре, что Вас использовали втёмную, иначе какой смысл Вас подставлять, делать из Вас убийцу. Скорее всего, эти «казанцы» прикрывались Вами, прикрывались Вашим знакомством с Троцким. Так было легче вербовать своих сторонников, раздувать значимость и серьёзность собачьей стаи, приписывая ей политическую подоплёку. Понимаете, да? Из обычной поганой банды убийц и заговорщиков, хотели сделать политическую организацию. Поэтому Вас и держали «за своего» в этой компании, окружая ореолом загадочности и тайны.
– А, Вы, как коммунист, проявили преступную близорукость, не разглядели врага, позволили втянуть себя в эти гнусные интриги, позволили заговору расти и множится. Стали игрушкой в руках подлых заговорщиков. И в этом, нет Вам никакого прощения, это тяжкое преступление, совершённое перед Партией, перед Ниной, перед другими обманутыми коммунистами. С таким обвинением Вы, как честный коммунист, согласны? Подумайте, я не тороплю с ответом.
Полковник Миронов думал. Его лицо выражало такую страшную потерянность и страдание, что казалось вся вселенская скорбь, накрыла этого несчастного человека. Наконец, решение было принято.
– Да, я признаю себя виновным, перед Партией, перед Ниной. Да, я совершил ужасное по своим последствиям преступление. Я не заметил врага, я стал его пособником. Я готов понести любое наказание, если Партия прикажет, я пойду на смерть. Но если я могу хоть как-то очиститься, хоть как-то помочь в изобличении этих сволочей, я готов на всё.
– Конечно! Разоружиться перед Партией, это минимум того, что Вы можете сделать. Ещё Вы можете, как искренне заметили, помочь изобличить этих нелюдей. Это поступок настоящего коммуниста, хоть и оступившегося, по своей глупости.
– Говорите, что делать.
– Чтобы вскрыть эту контрреволюцию, нужны веские, железные доказательства. А получить их не так-то просто. Суд должен видеть, что перед ним настоящий непримиримый враг, а не сбившийся с пути коммунист. Только тогда он будет уничтожен, только тогда будут искуплены напрасные жертвы, такие как Нина.
– Да-да, я всё это понимаю.
– Нам, да, что нам, Партии нужны Ваши показания, показания, скрытого троцкиста, которым руководят из-за рубежа иностранные разведки во главе с самим Троцким. Партии необходимо довести до суда, до простых честных коммунистов, что бухаринско-рыковская клика, уже давно перешла все границы. Встала на путь предательства Родины, объединилась с троцкистско-фашистскими шпионами и вынашивает планы государственного переворота, убийства членов Политбюро и товарища Сталина. Только так, в нынешних условиях, можно выкорчевать, выжечь эту скверну.
– Что ж, я готов, давайте ваши протоколы, я всё подпишу.
– Но этого мало!
– Что же я могу сделать ещё?
– Нужно идти до конца, нужно подтвердить всё на очных ставках, на суде, членам Политбюро, наконец, которые возможно будут проверять Ваши показания. Здесь не должно быть ошибки, не должно быть промаха, иначе враг победит.
– Хорошо, я согласен, пусть будет, как будет. Давайте ваши бумаги, буду подписывать…
Конец ознакомительного фрагмента.