Г. И. Челпанов
Об экспериментальном методе в психологии
В последнюю четверть столетия психология обогатилась новым методом исследования; она, по примеру наук о физической природе, стала пользоваться в своих исследованиях экспериментом, она, как теперь принято выражаться, сделалась экспериментальной.
Эксперимент сделался неизбежным спутником психологического исследования. Всюду в Европе и в Америке при университетах учреждаются лаборатории или «институты» для экспериментальных исследований психических явлений. Экспериментальные методы исследования начинают пользоваться таким повсеместным признанием, что едва ли в настоящее время найдется какой-либо психолог, который стал бы отрицать значение эксперимента в психологии. В настоящее время едва ли кто-нибудь из психологов стал бы противопоставлять исследованию при помощи экспериментальных исследований исследование при помощи самонаблюдения просто. Теперь едва ли кто-либо стал предлагать вопрос: «что в психологическом исследовании важнее, эксперимент или самонаблюдение?» С одной стороны, никто из психологов не отрицает первенствующей роли самонаблюдения в исследованиях психических явлений, хотя уже многие начинают говорить о необходимости «ограничения самонаблюдения»5. С другой стороны, никто не отрицает значения эксперимента, хотя очень многие убеждены, что применению эксперимента в психологии есть определенный предел6.
Благодаря применению эксперимента в психологии все содержание психологии расширилось: возникли новые отрасли психологии. Вообще, во всей психологии последнего времени, благодаря применению эксперимента, произошло такое глубокое изменение, что настоятельно необходимо дать совершенно определенный ответ на вопрос, какое значение имеет эксперимент в психологии, потому что ближайшая будущность психологии находится в зависимости именно от разрешения вопроса о пределах приложимости эксперимента в психологии.
Если еще лет 10— 15 тому назад можно было противопоставлять психологию экспериментальную психологии интроспективной, то в настоящее время для такого противопоставления нет никаких оснований. По отношению к эксперименту мы не можем говорить так, как говорили лет десять тому назад, что мы переживаем «кризис» в психологии. Кризис уже миновал. Эксперимент уже завоевал прочное положение в психологии, и тем не менее пределы его приложимости остаются невыясненными в достаточной мере. Этим вопросом мы и займемся в настоящей статье.
Прежде всего мы рассмотрим старое противопоставление – эксперимент или самонаблюдениe в психологии. Для этого нужно рассмотреть, что такое самонаблюдение и каково его отличие от внешнего наблюдения.
По отношению к самонаблюдению всегда возникало сомнение – действительно ли оно может считаться источником психологического познания, даже больше, может ли вообще самонаблюдение осуществиться во внутреннем опыте. Кажется, для такого сомнения есть место, если мы сравним «внешнее» наблюдение с тем, что мы называем внутренним наблюдением или самонаблюдением. Внешнее наблюдение осуществляется в том случае, когда наше внимание направляется на более или менее продолжительное время на какой-либо предмет или явление. Может ли подобное направление внимания иметь место во внутреннем опыте? В тот момент, когда мы для наблюдения какого-либо психического явления желаем направить на него наше внимание, его уже нет налицо. Поэтому при изучении психических явлений нам приходится оперировать только лишь с вспоминаемыми образами известных психических явлений, непосредственно же наблюдать то или иное психическое явление в нашем внутреннем опыте мы не в состоянии. Поэтому правильнее было бы вместо термина «самонаблюдение» употреблять термин «внутреннее восприятие»7, потому что термин «самонаблюдение» как будто притязает на то, чтобы быть поставленным наряду с внешним наблюдением, что фактически оказывается невозможным. Таким образом приходится признать, что в изучении психических явлений мы поставлены в необходимость вместо наблюдения пользоваться восприятием, а этот прием исследования связан с недостатками, которые вообще влечет за собой всякое восприятие воспоминаемых образов. Если мы вспоминаем образы, то эти последние возникают иногда в ослабленной форме, иногда мы вследствие забвения придаем им такие черты, которые им на самом деле не принадлежат. Ясно, что тот источник познания психических явлений, который называется «самонаблюдением», не свободен от недостатков, от которых свободно внешнее наблюдение.
Однако, следует заметить, что самонаблюдение при всех недостатках, присущих ему, отнюдь не может быть истолковано в том смысле, что психология должна строиться только на основании наблюдений над самим собой. Такое толкование понятия самонаблюдения было бы совершенно неправильно, потому что самонаблюдение предполагает также наблюдение над психической жизнью других существ. Если мы основным источником познания психических явлений считаем самонаблюдение, то это нужно понимать в том смысле, что психологические переживания других индивидуумов становятся для нас доступными только лишь потому, что мы переводим их на язык наших переживаний, на язык нашего самонаблюдения. Какой-то психолог, возражая против лабораторий по экспериментальной психологии, сказал: «Я ношу свою лабораторию с самим собой». Этим он хотел сказать, что в исследовании душевных явлений он ни в чем не нуждается, кроме самонаблюдения. Но такое выражение, даже если отрицать значение экспериментальной психологии, нужно считать неправильным, потому что если ограничиться только наблюдением своих собственных душевных переживаний, то мы эти последние воспринимаем с массою индивидуальных особенностей, не имеющих цены для науки, которая ищет общего, а не индивидуального. – Поэтому нужно считать, что самонаблюдение должно быть дополнено наблюдением других существ, которое в известном условном смысле может быть названо также объективным наблюдением. Самонаблюдение и наблюдение над другими должны быть соединены, и именно такой соединенный метод самонаблюдения и объективного наблюдения единственно может иметь научное значение. Таким образом совершенно ясно, что самонаблюдение не исключает объективного наблюдения, не исключает, разумеется, и применения эксперимента. Но, с другой стороны, и экспериментальное исследование необходимо предполагает самонаблюдение. Что эксперимент не только не исключает самонаблюдения, а, наоборот, необходимо его предполагает, это станет ясным, если мы рассмотрим смысл и сущность эксперимента.
Что такое эксперимент? Мы противополагаем его простому наблюдению. Если возникает какое-либо явление, свойства которого мы изучаем, направляя на него внимание, то это будет изучением при помощи простого наблюдения. Изучаемое явление возникает само собою, помимо нашей воли. К возникновению изучаемого явления мы относимся, так сказать, пассивно. Что касается эксперимента, то сущность его заключается в том, что к возникновению того или другого изучаемого явления мы относимся не пассивно и воспринимаем его не случайно, но, наоборот, относимся к нему активно, способствуя его возникновению. Мало того, мы не только способствуем возникновению явлений, но и видоизменяем условия, при которых совершается изучаемое нами явление. В этом заключается различие между простым наблюдением и экспериментом. Но понятие эксперимента в естествознании и в психологии употребляется в двояком смысле. Если моя активность в отношении к изучаемому явлению выражается в том, что я принимаю меры к тому, чтобы искусственно вызвать явление, которое я предполагаю исследовать, то это будет, конечно, эксперимент, но эксперимент в широком смысле слова. Более узкое понятие эксперимента заключается в следующем. Если, изучая какое-нибудь явление, я видоизменяю условия его возникновения и этим видоизменяю само явление, то это будет эксперимент в собственном смысле слова. Для пояснения различия между двумя видами эксперимента возьмем пример. Положим, я желаю разрешить психологический вопрос, как относятся дети к темноте? Для разрешения этого вопроса я затемняю ту комнату, в которой находятся дети, и наблюдаю, как реагируют дети на темноту. В этом случае, как это легко видеть, эксперимент заключается в том, что я вызываю или искусственно созидаю известное переживание, в данном случае темноты, и стараюсь проследить, какими свойствами обладает это переживание, вызывает ли оно, например, чувство страха или переносится равнодушно и т. п. Будем ли мы в этом случае иметь дело с экспериментом? Многие, пожалуй, станут это оспаривать, но, бесспорно, в данном случае мы имеем дело с экспериментом, хотя и в широком смысле слова. Приведенный только что случай отличается от простого наблюдения. Если бы я случайно увидел, что ребенок, оставшийся в темноте, обнаружил чувство страха, то это было бы, конечно, простым наблюдением. Если же я преднамеренно, с целью изучить влияние темноты на душевное состояние ребенка, своим вмешательством вызываю его, это уже, бесспорно, эксперимент.
В естествознании и психологии, когда мы говорим об эксперименте, то, обыкновенно, имеем в виду эксперимент в узком смысле слова: мы видоизменяем условия возникновения явления, этим производим изменение самого явления, а благодаря этому последнему мы имеем возможность изучить свойства самого явления. Для этого, конечно, необходимо знать условия возникновения явлений. Для пояснения этого вида эксперимента и возьмем в пример, так называемую, Мюллеровскую иллюзию. Мы имеем две равные линии, из которых каждая ограничена двумя углами, направленными в разные стороны. Одна линия кажется длиннее другой. Возникает вопрос, отчего это происходит? Каковы причины иллюзии? Мы можем сделать всевозможные предположения. Может быть, иллюзия происходит от того, что линии параллельны, находятся рядом, или оттого, что промежутки заполнены, наконец, оттого, что линии ограничены углами, так что, если бы они были ограничены какой-нибудь другой фигурой, то иллюзии, может быть, и не было бы. Мы можем вызвать изменение условий, которые являются причинами иллюзии, и посмотреть тогда, благодаря чему она возникает. Я предполагаю прежде всего, что иллюзия возникла оттого, что линии параллельны; устраняю параллельность, – иллюзия остается. Может быть, если бы линии были ограничены не углами, иллюзии не было бы. Заменив углы дугами, видим, что иллюзия остается по-прежнему. Может быть, она исчезнет, если мы возьмем вместо двух углов по одному, но и здесь иллюзия не исчезнет и т. д. На этих примерах мы видим, как можно видоизменять условия, при которых совершается психическое явление – для того, чтобы исследовать причину его. Такое изучение, как мы видели выше, называется экспериментальным, и именно это есть второй вид эксперимента.
Возьмем ли мы изучение психических явлений в первом смысле или во втором, мы увидим преимущества изучения при помощи эксперимента сравнительно с изучением при помощи простого наблюдения.
Первое преимущество заключается в следующем: при простом наблюдении мы имеем дело с явлением случайным, не повторяющимся, которое мы даже не всегда можем изучить как следует. Эксперимент дает возможность повторять явления и тем самым всесторонне изучать их. Например: мы можем изучить какое-либо психическое явление в области зрительных ощущений, восприняв его случайно; вследствие этого нам может быть придется наблюсти его один раз на протяжении многих лет, между тем, если мы изучаем это явление экспериментально, то мы можем вызывать его столько раз, сколько понадобится. Это явление мы можем много раз повторять и благодаря этому последнему обстоятельству мы можем направлять наше внимание на особенно интересные для нас стороны его. Это последнее обстоятельство приближает психологию в известном смысле к естествознанию. В самом деле, натуралист может всегда вернуться к предмету, который он изучал вчера, неделю, год тому назад, – для психолога же нет такой возможности без эксперимента.
То обстоятельство, что мы можем, видоизменяя условия возникновения явления, изучать изменение самого явления, дает возможность установить в данном явлении причинное соотношение. Если бы не могли видоизменять условий, при которых совершается изучаемое явление, то мы не были бы в состоянии установить причинной связи психических явлений. Таким образом мы можем установить причинную связь психических явлений главным образом благодаря эксперименту. Далее, в экспериментальном изучении мы имеем возможность, изучая психические проявления множества индивидуумов, и притом при различных условиях, выходить за пределы индивидуальных различий, тогда как при исследовании при помощи индивидуального самонаблюдения мы всегда склонны придавать всеобщность индивидуальным психическим особенностям.
Наконец, то, что делает психологические эксперименты особенно ценными для науки – это возможность повторения их при одинаковых условиях. Это значит, что то или иное психическое явление может быть изучаемо при одинаковых условиях в различных местах, в различное время и различными лицами. Эксперимент, который был несколько лет тому назад произведен в Калифорнийском университете, может быть в настоящее время повторен где-нибудь в России при совершенно тождественных условиях. Это – характерная, существенная особенность эксперимента, которая несвойственна простому наблюдению. Поэтому если встречаются где-либо такие эксперименты, которые не могут быть повторены, то мы вправе сказать, что они не имеют научного значения. Так, например, в книге «Экспериментальные исследования о непосредственной передаче мыслей» доктора Котика указаны такие эксперименты, которых никто кроме автора, не мог бы повторить. Итак, эксперимент позволяет изменять условия явления, повторить его, и в этом заключаются бесспорные преимущества экспериментального исследования перед простым наблюдением.
Но при обсуждении вопроса об экспериментальном методе исследования в психологии весьма важно выяснить, что общего между экспериментом в психологии и экспериментом в естествознании. Характерным признаком эксперимента в естествознании является то, что в нем применяется измерение. Спрашивается, возможно ли измерение психических процессов в том смысле, в каком оно возможно в естествознании. Сами психические процессы прямо не могут быть измеряемы; они всегда измеряются косвенно через посредство измерения раздражения, но, во всяком случае, они измеряются8. В данный момент для нас важно отметить, что к психическим процессам можно применять числовые выражения. В этом смысле можно сказать, что психические процессы могут быть измерены, даже если бы это измерение происходило через посредство измерения физических процессов. Вся современная психология полна фактами этого рода. Можно измерить явления памяти, можно измерить внимание, ощущения и т. п. Правда, эти измерения не обладают той точностью, которая присуща измерениям в области физических знаний, но тем не менее они имеют весьма важное научное значение. Применение числа к психическим явлениям имело огромное значение для развития психологии. Благодаря тому, что были найдены способы измерения чувствительности, памяти, внимания и т, п., оказалось возможным возникновение такой важной отрасли психологии, как индивидуальная психология9. Но не следует думать, что эксперимент применим только там, где могут быть определяемы количественные отношения. Экспериментальное исследование возможно и там, где определяются исключительно качественные отношения, и это сделается вполне понятным, если мы примем в соображение сущность эксперимента, которая нами была выяснена выше.
Вследствие того, что психические явления измеримы, в исследовании психических явлений оказывается возможным применение статистических методов, которые оказались такими плодотворными в изучении социальных явлений и в биологии, в применении к психологии они оказались столь же плодотворными. Следует обратить внимание на понятие коллективного предмета (Kollectivgegenstand), которое вообще употребляется в статистике, но которое в особенности применимо к предметам психологического исследования. В психологии, как и в естествознании, мы можем мыслить или просто единичный предмет, или класс таких предметов. Этот класс может образоваться вследствие того, что предметы объединены каким-либо сходством, когда они образуют, например, род или вид. Они могут объединяться и иначе, если они, например, могут получать какое-либо численное выражение. Тогда это будут предметы, которые группируются около каких-либо средних величин. Возьмем в пример из области психологических исследований, так называемую, простую реакцию. Одна реакция есть индивидуальный предмет. Этой реакции соответствует какая-либо величина времени у данного индивидуума. Несколько реакций могут представлять коллективный предмет, если их времена группируются около какой-либо средней величины, которые могут быть изображены при помощи диаграммы, если принять во внимание частоту повторения указанных времен реакций. Эта диаграмма уже является выражением коллективного предмета, и это будет реакция, свойственная данному индивидууму. Реакция, понимаемая как коллективный предмет, становится как бы единичным предметом. Ее можно трактовать, как единичный предмет, хотя на самом деле она обозначается множеством цифр. Конечно, распределение может быть различным. Может быть, симметрическая кривая, может быть, асимметрическая, может быть, волнообразная кривая. Но все эти диаграммы свидетельствуют об одном, именно, что те или другие психические явления могут быть объединены в одно целое, и могут быть обрабатываемы с точки зрения статистики и теории вероятности.
Вся, так называемая, психофизика, т. е. определение порога раздражения и определение взаимного отношения между раздражением и ощущением основывается на понятии коллективного психологического предмета10.
Мы видели, каково отношение эксперимента к простому наблюдению: простое наблюдение есть такое исследование психических явлений, при котором мы имеем дело с явлениями, представляющимися нам случайно: если же мы наблюдаем явления не случайные, а вызываем их сами и, кроме того, изменяем условия, при которых явления совершаются, то мы изучаем явления способом экспериментальным.
Нам необходимо познакомиться с классификацией методов экспериментального исследования потому, что при детальном рассмотрении их можно лучше понять сущность экспериментального метода.
Вундт делит экспериментальные методы исследования на следующих три класса: 1) метод раздражений, 2) метод выражений и 3) метод реакций11.
1. Метод раздражений сводится к следующему. Мы предлагаем испытуемому субъекту то или другое физическое раздражение, чтобы при его помощи вызвать то или другое психическое состояние. Например, мы предлагаем субъекту какое-нибудь звуковое раздражение и вызываем в нем ощущение звука. Это раздражение мы можем изменять и соответственно с изменением раздражения мы можем вызывать изменение в психическом состоянии испытуемого субъекта.
Характерная особенность рассматриваемого метода заключается в том, что, изменяя раздражение, мы изменяем соответствующее ему психическое состояние, и таким образом определяем причины психических явлений.
Второй метод называется методом выражений и заключается в следующем. Всякий психический процесс получает определенное физиологическое выражение во внутренних или внешних органах. Переживая известное чувство, мы замечаем, например, что у нас изменяется дыхание, изменяется деятельность сердца и т. д. Если бы мы умели изучать эти выражения психических состояний, то мы могли бы сделать предположение относительно природы самих психических состояний. Задача заключается в том, чтобы по физиологическим выражениям построить теорию психических процессов.
Но как можно изучать выражение тех или иных психических состояний? Метод исследования заимствован из физиологии, которая указывает способы регистрирования изменений в процессах дыхания, кровообращения, деятельности сердца, пульса и т. п. Эти изменения пульса, дыхания и т. п. мы можем регистрировать и тогда, когда мы переживаем какое-нибудь определенное чувство, например, чувство страдания, удовольствия и т. д. Мы вызываем у испытуемого субъекта чувство удовольствия, заставляя его, например, вдыхать ароматические вещества. Удовольствие вызывает расширение сосудов, усиливает деятельность сердца и т. п. Эти изменения могут быть зарегистрированы при помощи указанных приемов. При помощи метода выражений мы имеем, таким образом, возможность изучать изменения психического состояния в их выражениях. Изучая выражения, мы можем изучить и само психическое состояние.
Третий метод есть метод реакции, представляющий соединение метода раздражений с методом выражений. Я предупреждаю то лицо, над которым произвожу эксперимент, что он воспримет какое-либо раздражение, например, услышит какой-либо звук, и что он должен, как только услышит звук, произвести реакцию, т. е. привести в движение, например, палец, нажать пальцем на пуговку телеграфного ключа. Мы имеем возможность измерить промежуток времени, лежащий между началом действия раздражения и реакцией. Этот промежуток времени дает возможность судить о природе психического процесса, лежащего между восприятием раздражения и реакцией на него. Продолжительность времени реакции служит характеристикой самого процесса реакции.
Применение метода выражения для исследования психических процессов дало начало той отрасли психологии, которая носит название объективной психологии12. В последнее время это понятие (объективной психологии) пользуется таким широким распространением, что начинают говорить о необходимости ограничить интроспекцию на том основании, во-первых, что очень многое из того, что входит в область психологии, не входит в область интроспекции; во-вторых, на том основании, что признаком психического явления может быть не только то, что входит в область сознания, но и, например, целый ряд подсознательных явлений, которые не входят в сознание, но относительно которых не может быть сомнения в том, что они суть явления психические. Наконец, например, физическое утомление точно также является признаком психического явления. Это объективное выражение является материалом для так называемой объективной психологии.
В связи с объективной психологией в последнее время выделяется еще одна отрасль психологии, которая называется психодинамикой – или динамической психологией13. Динамическая психология занимается изучением превращения физической энергии, которая находится в связи с тем или другим видом психической деятельности. Леман определяет психодинамику, как точное изучение количественного влияния одновременных или последовательных умственных состояний одного на другого. По его мнению, в измерении энергии мы имеем единственное средство узнать о взаимоотношении высших психических процессов, т. е., по его мнению, для того, чтобы определить количественное отношение между высшими умственными процессами, нужно измерить энергию, которая истрачивается при переживании тех или иных высших умственных процессов. Для измерения динамических эквивалентов психических процессов имеются следующие основания. Параллельно с психическими процессами совершаются определенные химические процессы. И так как химическим процессам соответствует определенный эквивалент энергии, то вполне ясно, что этот эквивалент энергии может быть измерен, и таким способом можно получить известное представление о тех процессах, которые происходят в сознании. Но параллелизм можно провести еще дальше, если сказать, что химическим процессам соответствуют те или другие изменения в кровеносной деятельности. В самом деле, калориметрические эксперименты показали, что изменения скорости пульса находятся в тесной связи с изменениями в химических процессах, а отсюда ясный вывод, что изучение изменений кровеносной деятельности дает возможность проследить и связь между психическими деятельностями. В этом давно можно было убедиться из анализа продуктов сгорания и при помощи калориметрических экспериментов14.
Но как можно было бы при помощи измерения энергии определить меру того или другого психофизиологического процесса? Это, по мнению Лемана, возможно потому, что психофизиологические процессы, как бы они ни были сложны, подчиняются законам энергии. «Психофизиологические процессы, говорит Леман, могут осуществляться только на счет других форм энергии, – в данном случае на счет химической энергии мозга. Отсюда следует, что два одновременных процесса, которые возникают благодаря превращению данного количества энергии, должны взаимно друг друга угнетать»15. Один психический процесс в этом случае может быть назван угнетающим, а другой – угнетаемым. Обозначим первый при помощи символа А, а второй – при помощи символа В. Процесс В угнетается процессом А. Степень угнетения В является мерой процесса А.
Для пояснения того, как можно измерить психический процесс при помощи измерения угнетения, возьмем пример. Пусть испытуемый складывает ряд однозначных чисел до ста. Это пусть будет процесс угнетаемый. В качеств угнетающей работы мы воспользуемся ударами метронома, именно, мы предъявим требование, чтобы испытуемый при каждом ударе метронома ставил точку в ряду слагаемых. Само собою разумеется, что испытуемый, поставленный в необходимость совершать добавочную работу (слушать удары метронома и проставлять точки), будет отвлекаться от своей основной работы – сложения – и выполнять эту последнюю менее совершенно. Если мы будем определять то количество сложений, которое испытуемый будет совершать при наличности угнетающей работы, то мы измерим силу угнетения. Из этого видно, что количественное измерение в этой области может служить мерой психической деятельности16.
Такова идея той отрасли экспериментальной психологии, которая носит название психодинамики.
Объективная психология, по-видимому, открывает совсем новые перспективы для исследования психических явлений. Один из сторонников объективной психологии, именно, г. Костылев в своей книге «Кризис экспериментальной психологии»17 находит, что современная экспериментальная психология пошла по неправильному пути, она стала заниматься исследованием не того, что следует. Нужно было исследовать не психические процессы, а соответствующие им физиологические. «Нужно было исследовать нервный ток, который, проникая в корку головного мозга, порождает ощущение, нужно было открыть те внутримозговые процессы, которые соответствуют колебаниям ощущения. Вместо того, чтобы изучать эти последние процессы, психофизика занялась измерением ощущения и таким образом пошла по совершенно ложному пути»18.
Психология давно уже не говорила таким языком. Но для нас весьма важно отметить те окончательные выводы, к которым приходит объективная психология, потому что они делают для нас ясным и самую правомерность понятия объективной психологии. «Истинная задача экспериментальной психологии, говорит г. Костылев, состоит в познании самой природы психических явлений, их локализации и связи, соединяющей их с организмом»19.
Локализация психических явлений и связь, соединяющая их с организмом, – это понятия физиологические, а не психологические. Но г. Костылев идет дальше. Он просто отождествляет психическую деятельность с рефлективной и находит, что «отождествление психизма с рефлективной деятельностью оправдывается в психологии». «В работе, которая поставляет целью превращение психологии в науку чисто объективную, Бехтерев признает, что всякий психический акт может быть представлен как рефлективный акт, который, достигая корки мозга, оживляет там, благодаря ассоциативным связям, следы предшествующих возбуждений, которые, в конце концов, определяют нервный разряд»20.
Однако, хотя г. Костылев так определенно высказался в пользу отождествления «психизма с рефлективным актом мозга», он очень далек от отрицания роли интроспекции в психологии. «Экспериментальная психология будущего не будет исключительно объективной, как этого, по-видимому, желает Бехтерев. Я не вижу основания держаться объективного изучения функционирования рефлексов. Я считаю чрезвычайно важным изучение наряду с этим при помощи интроспекции процесса их группирования, который приведет нас от зачаточной умственной деятельности ребенка к бесконечно сложному сознанию взрослого»21.
Это признание совершенно ясно свидетельствует о несостоятельности самого понятия объективной психологии.
Нужно считать совершенно правильным утверждение, что изучение объективных выражений психических процессов способствует познанию психических явлений, но обозначение такого рода исследований объективной психологией способно ввести в заблуждение. То, что в настоящее время называют объективными признаками психических явлений и то, что, по-видимому, дает право на существование особой объективной психологии, было признано и в прежней экспериментальной психологии.
Вполне можно согласиться с утверждением Доджа, что признаком того или иного психического состояния является не только то, что может быть в нашем сознании, но равным образом и объективно запечатлеваемые признаки. Но ведь эти объективно запечатлеваемые признаки имеются во всяком экспериментальном исследовании. Например, я произвожу движение реакции. В самонаблюдении я нахожу только представление волевого импульса и произведенного движения. Но этим далеко не исчерпывается то, что мы называем простой реакцией. Она имеет еще признаки, которые открываются при помощи объективного измерения времени. При помощи этого последнего мы получаем длительность реакции, время, которое в нашем сознании не имеется налицо. Время реакции в данном случае есть объективный признак психического процесса. Таким образом, совершенно правильно утверждение, что те или другие процессы могут иметь признаки, которые нами субъективно не переживаемы, но могут быть объективно зарегистрованы, и это последнее может быть названо признаком того или иного психологического процесса, но все же следует помнить и в этом случае, что хотя мы и изучаем объективные признаки, но это суть признаки психического процесса. В этом смысл всякое применение эксперимента есть не что иное, как оперирование с объективными признаками. Как мы видели, при помощи метода раздражений мы изучаем изменение раздражений и по изменению этих последних мы судим об изменениях психического процесса Таким образом ясно, что объективное изучение и субъективное идут всегда рука об руку.
В недавнее время эксперимент получил неожиданное применение в исследовании высших умственных процессов (суждения, умозаключения, мышления понятий, вообще процесса мышления), говорю «неожиданное», потому что раньше неоднократно высказывалось убеждение, что эксперимент может применяться только к элементарным психическим процессам. Экспериментальные приемы исследования высших умственных процессов вызвали возражение со стороны такого выдающегося психолога, как Вундт. Поэтому чрезвычайно важно определить, какое место в психологии занимают эти исследования, являются ли они, как эксперименты, заслуживающими внимания.
Но в чем заключаются исследования высших умственных процессов. Поясню при помощи примера. Я желаю, например, изучить природу процесса, называемого суждением. Если бы я захотел исследовать этот процесс по прежнему способу, то я поступил бы так. Я представил бы какой-нибудь процесс суждения, как я его переживаю в своем сознании, затем другой, третий процессы, и на основании этого сделал бы вывод относительно природы суждения вообще. В настоящее время психологи находят, что для разрешения этого вопроса следует в лаборатории производить систематический опрос над другими лицами. Испытуемому субъекту предлагают вопрос, на который он дает ответ в форм суждения, высказанного или невысказанного, в форме «да» или «нет». Другими словами, субъект должен пережить то психическое состояние, которое называется сознанием суждения. После того, как он составил суждение, ему предлагают описать, что было в его сознании, когда он составлял суждение или переживал то психическое состояние, которое называется созиданием суждения. Если я произведу такого рода эксперимент над одним, другим, третьим, четвертым и т. д. субъектами, у меня накопится материал, на основании которого я могу сделать выводы относительно природы суждения. Такого рода опыты впервые начали производиться в Вюрцбургской лаборатории профессора Кюльпе.
Конец ознакомительного фрагмента.