Глава 9
Немного покоя во время чумы
Я всегда удивляю сам себя. Это единственное, ради чего стоит жить[13].
Прованс, 1721 год…
Копыта лошадей глухо стучали по лесной дороге. Сквозь листву вязов, начинающую наливаться осенним золотом, проглядывали первые звезды. В воздухе плыл запах прелых листьев, мха и мокрой земли. Издали доносился заунывный волчий вой.
Вольфгер оглянулся, прислушиваясь, но не различил в тоскливых звуках ворчания оборотней. Сегодня ночью в этом лесу некромант был единственным из кровных братьев. Его спутник, ехавший рядом на сером жеребце, не принадлежал ни к их числу, ни к людям. Босхет беспокойно ерзал в седле, вглядываясь в придорожные кусты светящимися желтыми глазами, и шумно принюхивался.
Тело, в которое некромант вселил духа-убийцу, совсем недавно принадлежало молодому мужчине. Небогатому горожанину, судя по одежде. Еще вчера он был жив – сегодня его труп стал собственностью некроманта, не доставшись ни воронам, ни волкам, ни бродячим собакам. И на месте этого человека мог оказаться любой.
Чума выкосила уже половину Франции и продолжала мчаться дальше, оставляя за собой груды трупов. Многие районы обезлюдели, и хищники, привлеченные запахом падали, открыто бродили по деревням и поселкам, ничего не боясь.
В этот раз эпидемия пришла из Китая и распространилась по всему Востоку. Ею были охвачены Стамбул, Кайсария, Антиохия и Анатолия, Багдад и Халаб. Затем чума захватила Сирию. Погибли все жители долин между Иерусалимом и Дамаском, от морского побережья и до самого Иерусалима. Улицы, дома, постоялые дворы, харчевни и чайханы были переполнены мертвыми телами, которые некому было убирать.
Люди умирали прямо в поле за плугом, ведя скот к водопою, верхом на лошадях, держа в руках оружие, и у собственного порога, не в силах переступить через него. Рыбацкие шхуны оставались на воде с погибшими рыбаками, сети были переполнены мертвой рыбой. Торговые корабли не доходили до портов, блуждая по морю и неся на себе смерть.
Особенно жестоко чума бушевала в Египте. За две недели улицы и рынки Каира заполнились умершими. Погибла большая часть войск, и опустели крепости. Ни один уголок не пощадила черная смерть. На улицах остались лишь трупы.
Потом эпидемия докатилась до Александрии. Вначале каждый день там погибало сто человек, потом – двести, а в одну из пятниц умерло сразу семьсот.
Генуэзские моряки занесли болезнь в Италию. И через год вся страна оказалась охвачена смертью.
Люди замертво падали на улицах. На городских кладбищах уже не хватало места для могил, и не было тех, кто мог бы хоронить умерших. Целые кварталы в городе стояли безжизненными, а в покинутых домах свистел ветер и пищали черные крысы.
После Италии болезнь перекинулась на Францию. И остановить ее было невозможно.
Пустели города и деревни, тень смерти витала над каждым…
– «Народ мой урукский гибнет, мертвые лежат на площадях, мертвые плывут в водах Евфрата!»[14] – тихо произнес Вольфгер, глядя в серые сумерки, окутывающие лес.
– Прошу прощения? – подал голос бетайлас, оглядываясь.
Кадаверциан отрицательно покачал головой, продолжая думать о своем.
Одна из последних волн болезни, о которой хорошо помнил мэтр, юстинианова чума – пришла из Египта, забирая тысячи человек ежедневно. Сто миллионов за пятьдесят лет – воистину великая жатва.
И вновь эпидемия черной смерти накрыла Европу, убирая богатых и нищих, крестьян и королей.
– «Ничего не поделаешь… Ты герой и правитель! Но дни человека сочтены. И царь тоже ляжет и никогда уже не встанет»[15].
– Ты снова начал разговаривать вслух сам с собой, – сказал Босхет на том же самом языке, что и Вольфгер. И ассирийский странно прозвучал в прохладной ночи осенней Франции, среди высоких желтеющих вязов.
– Знаю.
Бетайлас не любил, когда мэтр начинал цитировать древние предания или озвучивал собственные мысли. Воспоминания кадаверциана нередко порождали не менее жуткие призраки, чем чума.
– Ты все реже призываешь меня, – неожиданно произнес Босхет, глядя прямо перед собой.
– Не думаю, что ты страдаешь от полного отсутствия путешествий по этому миру. Тебя часто призывает Кристоф.
– Он не знает моей истинной сути, как и все остальные твои ученики. Мне приходится играть роль расторопного слуги. Таким легче управлять, легче отдавать приказы. Думаю, большинство некромантов ценит в подобных мне силу и выносливость, но они не могут использовать все мои способности до конца. Им было бы затруднительно общаться со мной, если бы они знали, какой я на самом деле.
– Да, они вряд ли в курсе, что ты можешь цитировать древние шумерские предания, – рассмеялся Вольфгер. – А ты, значит, беспокоишься о душевном благополучии клана?
Бетайлас повернул голову и сверкнул глазами:
– Представь себе.
– И тебе не нравится новая роль?
– Я привык, – равнодушно отозвался дух-убийца. – И даже получаю некоторое удовольствие от нее. Но с тобой можно быть самим собой. И, клянусь Эррой[16], когда ты умрешь, поговорить станет не с кем.
Вольфгер улыбнулся.
– Надеюсь, это произойдет еще не скоро.
Бетайлас буркнул что-то неразборчивое и снова погрузился в размышления. А глава кадаверциан подумал о том, что это существо намного более древнее, чем он сам, и помнит времена еще до потопа. До первого потопа, естественно. И до первой чумы.
– «Все проходит», – пробормотал мэтр задумчиво, вспоминая известное изречение, высеченное на кольце Соломона.
А Босхет, обладающий отличным слухом, тут же подхватил:
– «Пройдет и это…» Только я бы написал по-другому: «Все повторяется». Так гораздо точнее.
– Тебе ли не знать, – усмехнулся Вольфгер, глядя на огни, замелькавшие за деревьями. И заговорил, вспоминая об одном из последних Советов, который ему пришлось посетить: – Некоторые считают, будто болезнь распространяют асиман, – Кадаверциан оторвался от созерцания осеннего леса и взглянул на спутника.
– Чушь, – ответил тот резко. – Черная смерть родилась вместе с этим миром. Задолго до появления Огненных. Знамя чумы – алого цвета, а символ ее – крыса и блоха.
– Весьма поэтично, – отозвался Вольфгер и продолжил: – В этот раз чуму завезли вьесчи. Не специально, конечно. Пытались расширить зону своего влияния. Увеличить товарооборот. Но в тюках с их кораблей вместе с шерстью и шелком оказалась зараза.
Бетайлас громко засопел, обдумывая полученные сведения, и спросил безучастно:
– И что теперь?
– Теперь даханавар пытаются изолировать всех своих человеческих протеже. Вриколакос патрулируют окрестности, убивая больных, приближающихся к границе их лесов. Тхорнисхи режут всех, кто кажется им нездоровым. Фэри быстро обратили своих людей, не дожидаясь пока они заболеют. А асиман пытаются остановить заразу. Но пока безуспешно.
Босхет скептически хмыкнул:
– И с чего бы это им стараться?
– Они так же, как и мы все, не хотят лишиться источника пищи, – ответил Вольфгер. – А люди умирают слишком быстро.
Дух-убийца понимающе кивнул, хотя его не особенно тревожили подобные трудности. Он не зависел от человеческой крови и мог питаться пищей людей, хотя, в отличие от того же Шэда, предпочитал свежую плоть.
Волчий вой стих. Аромат прохладного леса неожиданно заглушил запахи конского пота, сырых шкур, дегтя, недавно срубленного дерева, человеческой крови и страха. Босхет с шумом втянул в себя воздух и привстал в стременах.
– Телега, – пробормотал он. – Люди. Трое. Может, поохотимся?
– Не в этот раз. Вперед, – коротко приказал глава кадаверциан и вонзил шпоры в бока своего коня. Тот послушно перешел с рыси на галоп и быстро помчался вперед. Следом несся жеребец Босхета.
Лошадь, запряженная в старую скрипучую телегу, испуганно заржала, чувствуя некроманта, и попыталась встать на дыбы. Люди с громкими криками схватились за вилы и серебряные кресты, но успели заметить лишь две тени, промелькнувшие мимо.
– Так и рождаются легенды, – глубокомысленно заявил бетайлас, сдерживая своего коня и оглядываясь на добычу, скрывшуюся из вида. – И какого дьявола они шляются по ночам? Думают, смерть не разглядит их в темноте?
Он хмыкнул, довольный собственной шуткой и снова оглянулся на недоступных теперь людей.
Вязы неожиданно расступились в стороны, открывая широкое поле, щетинившееся желтой стерней. За ним в окружении тонких молодых яблонь возвышался двухэтажный особняк. Все его окна светились, даже слуховое на чердаке…
Подъехав к черному ходу, Вольфгер спешился и велел:
– Подожди здесь.
Бетайлас молча кивнул, внимательно поглядывая по сторонам.
Мэтр поднялся на крыльцо, потянул на себя тяжелую дверь, вошел и оказался в длинном коридоре, стены которого были увешаны рядами оленьих голов. В их стеклянных глазах отражались огни свечей, догорающих в массивной хрустальной люстре. Длинные потеки воска, словно сосульки, свисали с ее чашечек. В углу валялась пустая бутылка, осколки другой поблескивали в красной луже у лестницы, ведущей на второй этаж.
Вольфгер вышел в просторный холл, также залитый ярким светом, и увидел новые детали хаоса, начинающегося в прихожей. У двери в библиотеку лежало распоротое чучело медведя. Обрывки бурой шерсти засыпали зеркальный пол и смешались с желтыми листьями, залетевшими с улицы. Под ногами скрипели осколки фарфора. Здесь же валялось несколько книг. Некромант наклонился, чтобы поднять одну из них, и вдруг услышал торопливые шаги.
– Кристоф?! – Изумленный возглас долетел до него одновременно с волной яркой, обжигающей даханаварской силы.
Некромант выпрямился, оглянулся и увидел Флору. Она замерла на верхней площадке лестницы и смотрела на кадаверциана широко распахнутыми, сверкающими глазами. Но радость леди мгновенно угасла, сменяясь разочарованием. Однако благовоспитанная Третья старейшина уже снова улыбалась.
– Господин Вольфгер?! Какой приятный сюрприз.
Мэтр отвесил леди ироничный поклон. Его здесь не ждали. Вернее ждали, но не его.
Подхватив подол белого платья, Флора легко сбежала вниз по лестнице, звонко стуча каблуками по ступеням. Остановилась перед мэтром, протянула руку для поцелуя.
– Я слышала, вы были в Риме.
– Вернулся несколько дней назад. Узнал, что вы пребываете в сельской глуши в добровольном заточении, – ответил Вольфгер, внимательно рассматривая ее. – И решил лично навестить очаровательную затворницу.
– Вы вернулись один? – Флора мельком окинула взглядом холл, в неосознанной надежде увидеть спутника мэтра.
– Кристоф остался в Марселе, – усмехнулся тот, отлично понимая, кого продолжает ждать леди. – Дела клана требуют его личного присутствия.
На этот раз ей не удалось не показать своего разочарования и, более того, испуга:
– Но в Марселе чума!
– Именно поэтому он там, – с улыбкой ответил Вольфгер.
Флора кивнула и чуть нахмурилась. Она, как всегда, старалась держаться учтиво, пытаясь играть роль гостеприимной хозяйки, но некромант заметил, что на этот раз игра дается ей нелегко. Под глазами леди залегли темные тени. Плечи, всегда приятно округлые, похудели, а во взгляде мелькало хищное, напряженное выражение. Словно у одичавшего зверя. На шее и руках ни единого украшения, так же, как и на простом платье. Но все равно красива, хоть и слишком нервна. Вольфгер понял, что Флора очень голодна, впрочем, как истинная даханаварская леди умело скрывает это.
– Сельская жизнь явно не идет тебе на пользу.
Любезная улыбка леди погасла.
– Это ужасная дыра! Ужасная! – воскликнула Флора со своей неисправимой темпераментностью. – И чума, Вольфгер. Я все время чувствую ее приближение. Я слышала рассказы о прошлой эпидемии. Это было чудовищно. Если все повторится… если она доберется сюда…
Флора огляделась по сторонам, словно ожидая, что черная смерть вползет в дом через щели в окнах. Вольфгер смотрел на леди, думая, что не впервые видит, как решительная, дерзкая, смелая, прекрасная женщина превращается в утомленное, нервное создание.
– Я очень рада, что вы навестили меня, – сказала Флора, касаясь его запястья ледяными пальцами. – Я совсем не знаю, что происходит. Какие новости? Идемте. Расскажите мне все.
Она привела его в маленькую комнату без окон, освещенную одной-единственной свечой. Плотно закрыла за собой дверь, сняла подушку с узкой кушетки, переложила ее в кресло. Схватила подсвечник, переставила его с одного края стола на другой. Снова шагнула к кушетке и столкнулась с Вольфгером, которому надоели эти бесцельные метания.
Он крепко взял ее за плечи, вновь ощутив исходящую от нее волну голода, слегка встряхнул и заставил смотреть себе в глаза.
Конец ознакомительного фрагмента.