Глава II
НОВГОРОД В БАЛТИЙСКОМ РЕГИОНЕ В X–XII вв.
Новгород основан в регионе, который с VIII в. находился в зоне активных балтийских контактов, и прежде всего с южнобалтийским побережьем. Давним связям с европейским западом и севером Новгород обязан своим происхождением и местоположением на перекрестке важнейших водных путей (путь «из варяг в греки» и балтийско-волжский путь). Судя по топографии кладов арабских монет, оба эти пути сходились в озере Ильмень и шли далее через Новгород по Волхову в Балтийское море, благодаря чему Новгород непосредственным образом был связан как с европейским севером и западом, так и с востоком, и с югом (рис. 1).
Рис. 1. Карта основных торговых путей и партнеров Новгорода
Западнославянское направление (X–XI вв.)
Начало торговым отношениям Новгорода с западными соседями и странами, расположенными в балтийском регионе, было положено его связями с коренным славянским населением южной Прибалтики. Еще на рубеже XIX–XX вв. исследователи обращали внимание на некоторые черты в языке, религиозных верованиях, обычаях и преданиях, роднящих население Новгородской земли с западными славянами. За последние десятилетия накопился разнообразный материал, который существенно пополняет давние наблюдения. Согласно новейшим исследованиям в области археологии, антропологии, лингвистики славянское заселение северо-запада Восточной Европы (будущие территории Новгородской и Псковской земель) шло сложными путями. Кроме южного потока (из Приднепровья), который традиционно считался единственным путем продвижения славян на Северо-Запад, значительная часть славян пришла в этот регион с южного побережья Балтики, из области расселения западных славян.
Археологические материалы, проанализированные В. В. Седовым, указывают на миграцию населения из Средней Европы (бассейн Вислы) в северо-западный регион Восточной Европы. Данные палеоантропологии, привлеченные автором, также свидетельствуют о генетической связи новгородских словен с балтийскими славянами. Особое значение в связи с этим имеют выявленные А. А. Зализняком при лингвистическом анализе берестяных грамот особенности древ-неновгородского диалекта, которые существенным образом отличают его от южнорусского, и прежде всего в ранний период (XI–XII вв.). Характерной чертой древненовгородского диалекта является наличие в нем ряда признаков (зафиксировано уже около 30) в фонетике, морфологии, синтаксисе, лексике, большинство которых связаны с западнославянскими, преимущественно севернолехитскими, языками. Примечательно, что с находками новых грамот XI–XII вв. число этих признаков увеличивается.
Поселившись в бассейне озера Ильмень, выходцы из южной Балтики не утратили связи со своей «прародиной». Тесные контакты Новгорода и Новгородской земли с западнославянскими землями демонстрируют разнообразные нумизматические и археологические материалы.
1. Озеро Ильмень с истоком Волхова были главными воротами, через которые восточное серебро из стран арабского халифата поступало в IX–X вв. в Западную Европу. Топография кладов арабских монет показывает, что большая часть их в IX в. оседала в Новгородской земле и западно-славянских землях (Померания, Восточная и Западная Пруссия), причем состав этих кладов был идентичен. Последнее обстоятельство, несомненно, свидетельствует о том, что указанные территории находились в непосредственном контакте друг с другом и восточное серебро через Новгородскую землю «уходило» в южную Балтику. Отмечу, что на севере Европы (на Готланде и в Швеции) для этого времени зафиксировано лишь три клада восточных монет. Зато позднее ситуация кардинально изменилась, и «отлив» восточного серебра в X в. происходил на Готланд, в Швецию и в Норвегию, где (по данным на 1950-е гг.) обнаружено 73 клада арабских монет, т. е. в это время происходит установление постоянных прямых контактов между названными регионами и Новгородом.
2. В XI в. начинается активный ввоз в Новгородскую землю западноевропейских монет, где, как отмечают специалисты, сосредоточено наибольшее количество кладов с денариями, происходящих с территории Восточной Европы. Монетный состав западноевропейских кладов указывает на то, что главными поставщиками серебра в Новгород были Германия, Англия и Дания, монеты которых преобладают в кладах, обнаруженных в Новгородской земле. Тот же состав наблюдается в кладах западноевропейских монет, обнаруженных на территории Померании и Пруссии, т. е. на южном побережье Балтики, что лишний раз свидетельствует о «безусловном родстве» этих кладов и непосредственных контактах северо-западной Руси с западнославянскими землями.
3. В связи с последними исследованиями о происхождении Новгорода становятся понятными давние наблюдения В. Л. Янина, установившего существенную разницу между северо-западной (по существу новгородской) и южной денежно-весовыми системами. Особое значение приобретает сделанный им в начале 50-х годов XX в. вывод о тесной связи северо-западной системы с западноевропейской, в отличие от южнорусской, ориентированной на византийскую денежную систему. Как писал исследователь, Новгород усвоил западную весовую систему, послужившую основой для создания собственного денежного счета, еще до того, как стал получать западноевропейский денарий.
4. Об устойчивых связях Новгорода с южно-балтийским побережьем в раннее время свидетельствует состав сплавов изделий из цветных металлов. При их металлографическом анализе, проведенном А. А. Коноваловым, обнаружилось, что сплавы новгородских изделий X–XI вв. тождественны сплавам подобных изделий, происходящих с южно-балтийского побережья.
5. При раскопках Городища (Рюрикова) и в Поозерье были обнаружены различные материалы IX в. западнославянского происхождения. Среди них хлебные печи, двушипные наконечники стрел, некоторые типы керамики, имеющие прямые аналогии в материалах польского Поморья. Подобные предметы обнаруживаются также в самых ранних городских слоях, которые датируются в Новгороде серединой – второй половиной X в.
6. По наблюдениям В. И. Поветкина, музыкальная культура и состав музыкальных инструментов Новгорода и Киева были различны, в то время как между Новгородом и западнославянскими землями в этой области проявляются черты сходства. В частности, конструктивные особенности музыкальных инструментов, прежде всего гуслей, найденных в Новгороде, Гданьске и Ополе, имеют одинаковое устройство и восходят к общим корням.
Перечисленные факты делают несомненным наличие тесных культурно-исторических и, возможно, торговых контактов между Новгородской землей и ее центром Новгородом и западнославянскими землями в раннее время, а именно в IX–XI вв.
Скандинавские связи (IX–XI вв.)
Балтийско-днепровская и балтийско-волжская водные магистрали стали теми путями, по которым в IX в. двигались скандинавы, осваивая новые территории для торговли. Еще до образования собственно Новгорода в истоке Волхова, на его правом берегу, в IX в. существовало торгово-ремесленное поселение, контролировавшее путь «из варяг в греки», известное в источниках под названием Городище. Именно здесь поселился со своей дружиной варяжский князь Рюрик, призванный в 859 г. местными племенами. С тех пор Городище стало местопребыванием князя (княжеской резиденцией) в течение нескольких столетий. Оно и было предшественником Новгорода, то есть Нового города, в этом регионе.
Начавшиеся в IX в. контакты Новгорода с северной Европой носили в дальнейшем не только торговый, но и политический характер, что нашло отражение в упомянутом призвании варяжского князя, политических союзах, династических браках. На несомненное присутствие скандинавов указывают многочисленные находки скандинавских предметов на Городище под Новгородом. Примечательно, что хотя скандинавские предметы известны здесь с IX в., наибольшее их число приходится на X в., когда на Городище прочно обосновалась княжеская резиденция с дружиной, состоящей из скандинавов.
Отдельные скандинавские находки обнаружены и в самом Новгороде в слоях X–XI вв. В их составе две скорлупообразные фибулы, подвеска с молоточками Тора и ладьевидная подвеска, круглая ажурная привеска с орнаментом в виде сплетенных звериных туловищ, овальная ажурная накладка, бронзовые наконечники ножен меча, обломок кости с рунической надписью, костяная проколка с орнаментированной плоской головкой, фрагмент железной крученой гривны с молоточком Тора.
Столь малое число скандинавских предметов в составе огромной вещевой коллекции, собранной за годы раскопок в Новгороде, говорит об исключительном характере каждой такой находки на территории города. Перечисленные скандинавские изделия не дают основания для вывода о присутствии скандинавского элемента в населении города, тем более о локализации скандинавов в том или ином районе Новгорода, поскольку эти районы в большей или меньшей степени уже охвачены археологическими исследованиями. Эти находки не могут быть причислены также к предметам торговли, и каждая из них требует индивидуального подхода при объяснении причин их появления в Новгороде.
К сожалению, новгородско-скандинавские торговые связи практически не фиксируются археологически, а единичные находки скандинавских вещей в Новгороде являются лишь косвенным свидетельством этих связей. Вместе с тем, несомненно, скандинавские изделия, найденные в Новгороде, служат все-таки неким (слабым) индикатором новгородско-скандинавских контактов, зафиксированных в сфере политики и в торговле.
Новгородско-скандинавские торговые связи нашли отражение в скандинавских сагах. Особый интерес представляют саги, в которых рассказывается о норвежских купцах, приезжавших в Новгород за товарами и называвшихся Хольмгардсфари, т. е. купцами-путешественниками в Новгород. В одном из отрывков саги «Книга о взятии земли» рассказывается о купце – Хольмгардсфари Бьёрне, прозванном Меховым, потому что он ездил в Новгород и привозил оттуда пушнину. В «Саге о фарерцах», записанной около 1220 г., но сохранившейся в рукописи конца XIV в., рассказывается о событиях X в., в частности об одном норвежском купце по имени Хравн, который постоянно ездил в Хольмгард (Новгород) и назывался поэтому Хольмгардсфари.
В «Круге земном», своде саг о норвежских конунгах, содержится рассказ о неком Гудлейке Гардском, который был купцом и совершал торговые поездки в разные земли, в том числе и на Русь. Далее сага рассказывает, что Гудлейк отправился в Хольмгард, чтобы приобрести там по просьбе конунга Олава «драгоценные ткани, которые, он думал, пойдут конунгу на торжественные одежды», «дорогие меха» и «роскошную столовую утварь».
Особый интерес представляют саги, в которых Новгород назван «торговым городом», что является исключительным случаем, поскольку никакой другой из двенадцати древнерусских городов, упомянутых в скандинавских сагах, так не именуется. Несомненно, интересны и саги, рассказывающие об Олаве, будущем норвежском короле с 994 по 999 г., который в детстве жил в Новгороде. Рассказывая о нем, сага упоминает и новгородский торг X в.
Судя по перечисленным фактам, скандинавские купцы, и прежде всего норвежские, постоянно ездили в Новгород за высококачественной пушниной, которая поступала в город в виде дани из северных территорий. Археологические находки деревянных пломб, запечатывавших мешки с данью, свидетельствуют о том, что уже в XI в. Новгород получал пушнину с устья Ваги и из района реки Тихменга, находящихся далеко за пределами ядра Новгородской земли. На новгородском торге скандинавы покупали также предметы роскоши (драгоценные ткани, дорогую столовую посуду, очевидно, и другие товары) из Византии, стран Ближнего и Среднего Востока. Нередко поездки купцов были не только личной инициативой купцов, но санкционировались государством.
Готланд, Дания (X–XII вв.)
Центром международной торговли в средневековой Европе была Балтика – область взаимодействия различных народов, населявших прибалтийские земли. Долгое время ведущее положение в торговых связях Балтики занимал остров Готланд, находящийся почти в центре Балтийского моря и в политическом отношении практически независимый ни от одной из Прибалтийских стран (рис. 2). В силу своего географического положения на протяжении X–XII вв. он был промежуточной «станцией» на торговых путях Балтийского и Северного морей. На Готланде непременно останавливались все купцы, ведущие торговлю в балтийском регионе (рис. 3). В X в. устанавливаются прямые контакты Новгорода с Готландом, центром балтийской торговли в раннее время, и Швецией, что документировано обилием в указанных регионах кладов арабских монет, попадавших туда через Новгород. О связях Новгорода с Данией в XI в. свидетельствует на страницах своей «Хроники» Адам Бременский, сообщая о поездках в Остроград (Новгород) и о женитьбе новгородского князя Ильи на датской принцессе.
Рис. 2. Балтийское море с островом Готланд
Рис. 3. Готский берег с городом Висбю и печать готских купцов
Судя по археологическим находкам, в X–XI вв. в Новгороде были широко распространены ткани английского производства. Речь в данном случае, очевидно, не идет о прямых контактах между Новгородом и Англией. Английские ткани, скорее всего, поступали в Новгород тем же путем, что и монеты английской чеканки, т. е. через южную Балтику. Но сам факт бытования английских товаров в Новгороде в X–XI вв. несомненен и заслуживает внимания.
Несмотря на малочисленность источников о связях Новгорода в ранний период, их общее направление и характер определяются достаточно надежно. В X–XI вв., несомненно, существовали культурно-исторические и торговые контакты между Новгородом и западнославянскими землями (южно-балтийское побережье), уходящие корнями в далекое прошлое этих регионов.
Также несомненны в рассматриваемое время и прочные связи Новгорода со скандинавскими странами и островом Готланд.
К началу XII в. первое из этих направлений практически утрачивается. К началу столетия прекращается приток западноевропейского серебра, происходит смена составов сплавов цветных металлов, которые становятся аналогичными шведскому металлу. Зато связи с Северной Европой и особенно с Готландом к XII в. укрепляются. Самым значительным событием ранних внешнеторговых связей Новгорода стало устройство в нем Готского торгового двора с церковью св. Олафа, названной в новгородских летописях варяжской божницей. (О времени основания Готского двора см. ниже.) Известно и о существовании новгородского подворья в Висбю, где до сих пор существует Новгородская улица.
Основание Готского двора, несомненно, свидетельствует о наличии развитых и постоянных торговых связей между Новгородом и Готландом. Ведь собственный торговый двор с церковью был необходим иноземным купцам только в том случае, если они регулярно посещали Новгород и вели там активную торговлю. Доказательством ранних торговых связей Новгорода с Готландом служат, как уже отмечалось, многочисленные находки арабских монет на острове. На присутствие готландцев в Новгороде XII в. указывают и некоторые другие сведения. «Вопрошание Кириково», относящееся к 1130–1156 гг., содержит известие о том, что новгородцы обращались за церковными требами к варяжским попам. На существование самой Варяжской церкви, какой была церковь св. Олафа на Готском дворе, указывают свидетельства новгородской летописи о ее пожарах в 1152 и 1181 гг. Несомненно, после пожара 1152 г. Варяжская церковь вновь была отстроена, что лишний раз доказывает регулярность торгового сообщения Новгорода с Готландом в это время.
Совокупность источников, несмотря на их малочисленность, позволяет говорить об активной заморской торговле Новгорода в XII в. Для этого времени характерны регулярные поездки новгородцев в Данию и на Готланд, что зафиксировано в Новгородской Первой летописи под ИЗО г. в рассказе о возвращении новгородцев с Готланда и из Дании: «В то же лето идуце и – замория с Гот, и потопи лодии 7, и сами истопоша, и товар, а друзии вылезоша, нъ нази». Под 1134 г. летопись сообщает о конфискации товаров у новгородских купцов в Дании. Кроме того, в Хронике Саксона Грамматика имеется известие о том, что в 1157 г. русские купеческие корабли были ограблены у берегов Дании.
На существование в Новгороде объединения купцов, ведущих заморскую торговлю в XII в., указывает и сообщение летописи о строительстве в 1156 г. заморскими гостями церкви Параскевы (ил. 1). Под «заморскими гостями» в данном случае имеются в виду новгородцы, торговавшие за морем, в частности на Готланде и в Дании.
Отмеченное направление связей Новгорода в XII в. нашло отражение и в археологическом материале. Именно в это время изменяется состав сплавов предметов из цветных металлов, химико-металлургическая характеристика которых указывает на их происхождение из Швеции. Замечательна находка в слое середины XII в. слитка золотистой бронзы весом 360,9 г, имеющего вид длинного стержня с треугольным сечением. Большая группа совершенно аналогичных слитков «желтой меди» (видимо, со значительной примесью цинка), происходящих из рудных месторождений Швеции, известна на Готланде. Доставка цветных металлов в Новгород в виде рудных слитков – явление чрезвычайно редкое в практике новгородской торговли.
Таким образом, для XII в. характерны тесные связи Новгорода со странами северной Европы, и прежде всего с Данией, Швецией и Готландом.
Между тем, во второй половине XII в. в балтийской торговле происходят существенные перемены, обусловленные появлением на Балтике немецких купцов. Наряду с Готландом в середине столетия торговое значение начинает приобретать город Любек, основанный в IX в. славянами на полуострове, образуемом между двумя реками (рис. 4), и имевший самый короткий путь к Балтийскому морю. Удобное географическое положение города на юго-западном побережье Балтики очень скоро превратило его в транзитный пункт торговли между Балтийским и Северным морями. Одновременно Любек стал складочным местом всех товаров, которые поступали из внутренних районов земли. В течение столетий город не раз разрушался и вновь возрождался. После запустения в X в. Любек начинает активно застраиваться с середины XI в. и достигает расцвета на рубеже XI–XII вв., превратившись в столицу ободритов. С конца 30-х годов XII в. начинается завоевание южного побережья Балтики германскими племенами, в 1143 г. Любек был разрушен и вновь возродился уже как немецкий город к 1159 г. (рис. 5, ил. 2). Очень быстро он восстановил утраченные функции торгового центра и на протяжении столетий возглавлял торговлю в циркумбалтийском регионе.
Рис. 4. План Любека. Из книги: Die Hanse. Lebenswirklichkeit und Mythos. Eine Ausstellung des Museums für Hamburgische Geschichte. Hamburg. 1989. S. 186
Рис. 5. Вид Любека с востока. Из Всемирной хроники Хартмана Шеделя. Нюрнберг, 1493 г.
Поскольку Готланд был центром всей балтийской торговли, немцы из Любека и других немецких городов были заинтересованы в непосредственных контактах с островом. Особое значение для упрочения торговых отношений Готланда с Любеком имел договор 1163 г., предоставивший готским купцам ряд привилегий с условием, что они будут посещать Любек. Об укреплении немецко-готских связей свидетельствует и льготная грамота, данная Фридрихом I иностранным купцам в 1188 г., по которой «русским[2], готам, норманам и другим народам Востока» было предоставлено право беспошлинной торговли в Любеке. Сами немецкие купцы из Любека и других городов охотно посещали готский рынок и даже переселялись на постоянное жительство в центральный город острова – Висбю, основав там в 80-е гг. XII в. свою купеческую общину (gilda communis). Объединение немецких купцов на Готланде известно под названием «Товарищество купцов Римской империи, посещающих Готланд». Оно имело свою печать (рис. 6), заключало договоры с иноземными правителями, получало от них для купцов льготные грамоты. Обосновавшись на Готланде, немецкие купцы вступили в прямые контакты с давними партнерами готов – новгородцами и стали налаживать с ними торговые отношения, вытеснив со временем первых с их ведущих позиций в новгородской торговле.
Рис. 6. Печать немецкой купеческой общины на Готланде. 1280 г.
О конфликте 1188 г.
Под 1188 г. новгородская летопись рассказывает о конфликте, происшедшем между новгородскими и немецкими купцами: «В то же лето рубоша новгородьце Варязи на Гътехъ Немьце въ Хоружь-ку и въ Новотържьце; а на весну не пустиша из Новагорода своихъ ни единого мужа за море, ни съла въдаша Варягомъ, нъ пустиша я без мира». Это летописное сообщение 1188 г. с момента первой публикации летописи вызывало пристальный интерес многих поколений отечественных и зарубежных историков и стало темой возобновлявшихся время от времени острых дискуссий, причиной которых была неоднозначная трактовка слов рубоша, хоружек и ноеоторжец и общий смысл происшедшего конфликта.
Первыми комментаторами указанного летописного известия были А. X. Лерберг и Н. М. Карамзин, который отмечал неясность летописного текста: «Это не ясно: кто и кого рубоша? Новогородцы ли Варяговъ, или Варяги Новогородцевъ? что такое Хоружька? Зато слово ноеоторжце у историка, отметившего, что «новоторжцами назывались жители Торжка», не вызывало сомнений.
Почти все без исключения исследователи трактуют летописный рассказ как заключение новгородцев в тюрьму («рубоша» – посадили в поруб) варягами на Готланде и немцами в Хоружке и Новоторжце, предполагая под последними названиями самые различные топонимы. Вместе с тем существовала и противоположная точка зрения, высказанная еще в XIX в. А. X. Лербергом, который считал, что в летописи говорится о заточении варягов новгородцами. Спустя сто лет эта версия, но в ином варианте, была высказана известным исследователем новгородско-немецких отношений Л. К. Гётцем, согласно которому пострадавшей стороной в этом конфликте были немцы и речь в летописи идет об их столкновении с новгородцами на территории Руси, где они встретились как конкуренты.
Мнение Лерберга и Гётца было легко опровергнуто отсутствием в древней Руси населенных пунктов с названиями Хоружек и Ноеоторжец. Остальные исследователи, как уже отмечалось, были едины в том, что согласно летописному сообщению 1188 г. новгородские купцы были арестованы (посажены в тюрьму) варягами на Готланде и немцами в городах Хоружек и Ноеоторжец, которые оставалось лишь найти на карте. Это и стало предметом дискуссии на многие годы, поскольку нигде на европейской карте не обнаружено населенных пунктов с такими (или подобными им) названиями. В качестве претендентов назывались самые различные пункты на территории
Финляндии и Швеции. Чаще других предлагались города на восточном побережье Швеции – Thorshälla (Торсхэлла) и Nyköping (Ню-чепинг), которые якобы и были обозначены новгородским летописцем как Хоружек (транскрипция названия Торсхэлла) и Новоторжец (прямой перевод города Нючепинг). Между тем уже сама многовариантность претендентов на летописные пункты не может не вызывать сомнений в их объективной атрибуции. Кроме того, подлинные названия городов в иностранных источниках чаще всего давались в транскрипции, иногда до неузнаваемости изменяясь. Например, Новгород в многочисленных нижненемецких средневековых документах ни разу не назван Neustadt, а всегда Nogarden, Nowgarden, Nauwerden и т. д.
Рассматриваемое летописное сообщение стало предметом специального лингвистического анализа, проведенного А. А. Зализняком в связи с изучением берестяной грамоты № 246. Прежде всего им был рассмотрен термин рубоша, который происходит от древнерусского глагола рути («подвергать конфискации»), превратившегося со временем в глагол рубити. Так в древнерусском языке глагол рубити оказался с двумя разными по смыслу значениями: одно из них – «рубить деревья», «наносить раны, ударяя чем-либо острым» и т. д., второе – «подвергать конфискации имущество». Очевидно, смешение этих идентичных слов и стало причиной ошибочных переводов и комментариев летописного текста в исторической литературе. Между тем большая группа аналогичных по значению и близких по звучанию слов (rúbiti, porúbiti, rûbec и др., означающих «подвергать конфискации») была обнаружена исследователем в словенском языке. Особенно следует подчеркнуть разъяснение лингвиста по поводу грамматической формы новоторжец. По нормам русского языка она совершенно исключена для названия города и может обозначать только жителя города Новый Торг (Торжок). Напомню, что точно так же понимал этот термин еще Карамзин.
Итогом лингвистических изысканий стал новый, соответствующий грамматическим нормам древнерусского языка и не оставляющий возможности для разночтений, перевод летописной статьи 1188 г.: «В том же году варяги, на Готланде немцы, конфисковали товар у новгородцев за вину Хоружка и новоторжцев». Прямые аналогии этой конструкции содержатся в берестяной грамоте № 246 XI в., в которой автор письма Жировит угрожает адресату Стояну, что он конфискует в счет долга Стояна товар другого новгородца («хочу ти вырути в тя лучшего новгорожанина»), находящегося в данный момент в городе, где живет Жировит, поскольку сам Стоян далеко. Аналогичные записи рубежа зафиксированы во многих письменных документах. А. А. Зализняк приводит убедительные примеры из разнообразных письменных источников, свидетельствующие об употреблении в торговой практике рубежа в значении конфискации имущества вплоть до XVII в.
Что же случилось в 1188 г.? Согласно переводу А.А.Зализняка из летописного сообщения следует, что новгородский купец Хоруг и новоторжские купцы (жители Нового Торга, входящего в состав Новгородской земли) в чем-то провинились перед немецкими купцами на Готланде, скорее всего оказались их должниками. Ввиду отсутствия непосредственных должников (Хоруга и новоторж-цев) немцы за их долг конфисковали товар у других новгородских купцов, прибывших на Готланд. Скорее всего, это было первое столкновение между новгородскими и немецкими купцами, поскольку последние незадолго до указанной даты поселились на Готланде, а возникший конфликт вызвал не только резкую реакцию со стороны новгородцев, но и интерес летописца к данному событию[3].
Примечательно, что в первой части сообщения летопись расшифровывает, о каких варягах идет речь. Поскольку варягами назывались жители Готланда, а конфликт произошел с немецкой общиной, летописец объяснил, что в данном случае под варягами имеются в виду немцы, живущие на Готланде: «варяги, на Готах немцы».
Несправедливая конфискация новгородских товаров на Готланде вызвала ответные меры новгородцев, отправивших варягов, находившихся в Новгороде, весной 1189 г. «без мира» и без сопровождающего, а своих купцов не пустивших за море: «…ни съла[4] въдаша Варягом, но пустиша я без мира…».
О первом торговом договоре
Таким образом, торговые поездки между Новгородом и Готландом были прерваны. Однако взаимная заинтересованность сторон в продолжении торговли потребовала скорого урегулирования конфликта, что выразилось в заключении торгового договора от имени князя Ярослава Владимировича, посадника Мирошки, тысяцкого Якова и всех новгородцев с послом Арбудом, со всеми немецкими сынами и с готами.
Заслуживает внимания, что на первом месте после имени посла в нем названы «немецкие сыны» как главные действующие лица происшедшего конфликта.
Этот документ, первый из дошедших до нас торговых договоров Новгорода, сохранился на одном пергаменном листе со следующим торговым договором, заключенным в XIII в. при Александре Невском. Поскольку прямой даты договор не имеет, основой его датировки стали годы княжения в Новгороде Ярослава и правления посадника Мирошки (1189–1199 гг.), от имени которых он был заключен. Однако анализ исторических событий конца XII в., время действия должностных лиц, упомянутых в преамбуле договора, позволили уточнить дату его заключения в пределах 1191–1192 гг.
Договор не был первым торговым соглашением между Новгородом и его западными партнерами, а являлся подтверждением «старого мира», что предполагает существование предшествовавшего ему договора. Возможно, «старый мир» был заключен с островом Готланд еще в период его господства на Балтийском море, т. е. в первой половине или даже начале XII в., когда в Новгороде основывается первая иноземная фактория – Готский двор с церковью св. Олафа. Подтверждением этого предположения является анализ договора 1191–1192 гг., проведенный B.C. Покровским. Исследователь показал, что многие статьи документа, основанного на «старом мире», находят прямые аналогии в городском праве Висбю. Кроме того, в статьях договора нашли отражение юридические нормы, зафиксированные в «Русской правде».
Вместе с тем наряду с разнообразными статьями уголовно-правового характера, почерпнутыми из законодательных актов обеих стран, в договоре имеются статьи, непосредственно регулирующие состоявшееся «розмирье». Во-первых, было постановлено, что любое спорное дело, возникающее в торговых делах немцев в Новгороде или новгородцев «в немцах», не должно быть поводом для конфискации товаров («рубежа не творити») или для прекращения торговли («на другое лето жаловати»). Другая статья прямо предписывала предъявлять иск только виновным лицам, а не наказывать всех немецких или новгородских купцов в случае нарушения одним из них правил торговли («немца не сажати в погреб в Новгороде, ни новгородца в Немцах, но емати свое у виновата»). Эти правила впоследствии неоднократно повторялись в торговых договорах, так как на практике они соблюдались редко.
В других статьях, касающихся торговли, немцам и новгородцам гарантировался безопасный путь, обусловливалось разрешение спорных дел, происходивших вне Новгорода, назначался штраф в 10 гривен серебра за убийство купца.
Перечисленные статьи договора 1191–1192 гг. обеспечивали разрешение возможных будущих конфликтов и заложили основные принципы взаимоотношений Новгорода с западными партнерами. Заключение рассмотренного договора послужило основой для устройства в Новгороде Немецкого двора с церковью св. Петра.
Возникновение и местоположение Готского и Немецкого дворов
О времени возникновения и местоположении, а также о количестве дворов заморских гостей в Новгороде у исследователей нет единого мнения, поскольку источники не содержат по этому поводу конкретных сведений. Большинство авторов, основываясь на косвенных данных, относят устройство Готского двора к началу XII в. Немецкого – к последним десятилетиям этого столетия, что полностью согласуется с историей балтийской торговли в целом и развитием торговых связей Новгорода с Западной Европой. Однако в рамках указанных периодов историки называют различные конкретные даты.
Между тем существует один литературный памятник, позволяющий уточнить время возникновения иноземных дворов в Новгороде в XII в. и католических церквей, стоящих на них. Речь идет о легенде о посаднике Добрыне, с которым связывается строительство Немецкого двора и церкви св. Петра в Новгороде (см. Приложение). Сообщение об этом содержится в Новгородской третьей летописи под 1184 г.: «В лето 6692 заложиша церковь древяну Иоанн архиепископ Собор святаго Иоанна Предтечи, и в лето 6700 (1192 г. – Е.Р.) пренесли церковь древяну святаго Иоанна Предтечи на иное место, а на том месте поставиша Немецкую ропату и о том бысть чудо о посаднике Добрыни».
Что же скрывается за этим летописным сообщением? Прежде всего отмечу, что при составлении в XVII в. Новгородской третьей летописи наряду с разнообразными документами, в том числе и не дошедшими до нашего времени, были использованы многочисленные повести легендарного и полулегендарного характера, к которым относится и повесть о посаднике Добрыне, упомянутая летописью. Суть этой повести, сохранившейся в нескольких редакциях, состоит в том, что немцы, прибывшие торговать в Новгород, просили у новгородцев место для строительства своей церкви, в чем им сначала было отказано. Но потом при содействии посадника Добрыни, тайно получившего от них денежное вознаграждение, немецкие купцы добились разрешения на постройку своей церкви и выбрали для нее место близ торга, где стояла православная церковь Иоанна Предтечи. Посадник Добрыня, получивший «мзду», «ослепи очи свои и сердце омрачи златоприятием и забыв день судный, не имея страха Божьего», велел перенести православную церковь, а на ее месте поставить немецкую ропату. За это он был сурово наказан: при возвращении домой через Волхов его насад был поднят в воздух и упал в воду. Тело посадника с трудом выловили, а за свое «лихоимство» Добрыня был погребен без христианского обряда.
Несомненно, эта повесть, несмотря на свой легендарный характер, основывается на реальных исторических событиях. Она относится к числу тех повествований, которые, по словам Ф. И. Буслаева, «проходят через три эпохи: во-первых, эпоху самого события или лица, послуживших предметом повествования, во-вторых, время, когда составились народные предания, и, наконец, эпоху литературной обработки предания». Достоверным представляется сообщение легенды о переносе при посаднике Добрыне православной церкви Иоанна Предтечи и строительстве на ее месте католической божницы. Косвенным образом на это указывает традиционное существование впоследствии церкви Иоанна Крестителя рядом с Немецким двором.
Однако в самом летописном рассказе имеется алогизм: строительство немецкой ропаты в 1192 г. связывается с именем посадника Добрыни, умершего в 1117 г. Н. М. Карамзин, впервые опубликовавший текст легенды, а позже и Д. И. Прозоровский, отметив указанное несоответствие, отнесли даже легенду о Добрыне к числу вымыслов, не имеющих реальной основы.
Тем не менее, источниковедческий анализ различных списков легенды, обращение к истории взаимоотношений Новгорода с его западными партнерами позволяют разобраться в несоответствиях летописного рассказа и определить с большей степенью точности время возникновения Готского и Немецкого дворов.
Долгое время исследователи пользовались двумя списками легенды. Первый список, назовем его Волоколамским, не раз издавался в XIX в. по тексту рукописного сборника, составленного в XVI в. при Иосифо-Волоколамском монастыре. Второй список, входящий в сборник, составленный в Новгороде в третьей четверти XVI в., был обнаружен в середине XX в. С. О. Шмидтом в коллекции рукописей Государственного архива Ярославской области и назван поэтому Ярославским.
Оба списка практически идентичны и, вероятно, восходят к одному оригиналу. При сличении их текстов обнаруживаются лишь незначительные разночтения, которые легко можно объяснить ошибками или описками переписчиков. В то же время очевидно, что оформление текста легенды было тесно связано с летописанием. Возможно, что в одном из ранних списков Новгородской третьей летописи имелся и текст легенды, замененный в дальнейшем глухой ссылкой на него.
Волоколамский и Ярославский списки могут быть отнесены к одной редакции. Однако кроме них существует еще один список легенды, введенный в научный оборот в начале XX столетия А. И. Никольским, но совершенно забытый в последующие годы. Во всяком случае, ни в одной работе, так или иначе использующей эту легенду, он не был даже упомянут. Вместе с тем его текст существенно отличается от названной выше хорошо известной редакции. Указанный список является частью рукописного жития Иоанна Предтечи, написанного полууставом конца XVII в., хранившегося в рукописном отделе архива Синода (поэтому список в дальнейшем именуется Синодским). Житие включает восемь сказаний о чудесах Иоанна Предтечи, из которых два последних связаны с постройкой в Новгороде католической церкви.
При издании этих сказаний А. И. Никольский отметил, что по сравнению с известным в то время Волоколамским списком легенды Синодский представляет собой «редакцию совершенно особую». В самом деле, события, связанные с постройкой в Новгороде немецкой церкви, описаны в нем более подробно, эмоционально и с определенной тенденцией. Весь текст легенды носит обличительный характер с нравоучением в конце. В заключительной части сказания сообщается, что оно читалось в один из праздников Иоанна Предтечи, вероятно в посвященном ему храме. А. И. Никольский при издании данного списка легенды обратил особое внимание на его стилистические отличия. Более подробное и детальное сравнение разных списков легенды выявляет не только особенности стиля и языка Синодского списка, но и его некоторые принципиальные отличия, что позволяет определить старшинство редакций легенды и установить время ее составления.
Прежде всего, обращает на себя внимание отсутствие в Синодском списке терминов «степенный посадник» и «старосты купеческие». Возникновение института степенных посадников связано с реформой Онцифора Лукинича и относится, следовательно, к середине XIV в. Когда возник институт купеческих старост, неизвестно, но впервые они упоминаются в немецком проекте договорной грамоты Новгорода с Любеком и Готландом, относящемся к 1268 г. В русских документах термин «староста» впервые встречается в грамоте 1301 г., а «старосты купеческие» – в грамоте 1342 г. Таким образом, Синодский список, несомненно, возник ранее XIV в. и является первоначальным относительно двух других списков. Некоторые особенности текста Синодского списка позволяют уточнить дату его составления. В заключительной части сказания сообщается, что рассказанную легенду «отцы наши поведаша нам не утаися от нас, чад их», т. е. очевидно, что легенда была создана вскоре после действительных событий, связанных с постройкой в Новгороде католического храма, а именно в XII в., и рассказана впервые очевидцами этой постройки.
Присутствие в Синодском списке термина «епископ» также свидетельствует, что данный список появился в XII в., так как титулование новгородских владык епископами характерно лишь для XI–XII вв. С начала XIII в. оно уже не употребляется, поскольку новгородская епископия была преобразована в архиепископию.
Устный рассказ о чудесах, случившихся при постройке в Новгороде католической церкви, был впоследствии записан и включен в житие Иоанна Предтечи. В дальнейшем легенда, видимо, неоднократно переписывалась и дошла до нас в рукописи XVII в., сохранив при этом некоторые характерные особенности, позволяющие считать Синодский список первоначальной редакцией, составленной, очевидно, в XII в. Лишь один анахронизм проник в текст Синодской редакции – упоминание «70 городов немецких», в то время как союз немецких городов оформился только в 1370 г. Вероятно, это понятие было включено в Синодский список при поздних переписках. Синодская редакция, вошедшая в житие Иоанна Предтечи и предназначавшаяся для богослужения, не вышла, вероятно, из круга церковных памятников. Косвенным свидетельством этого предположения служит то обстоятельство, что Синодская рукопись XVII в. с житием Иоанна Предтечи происходит из Деревяницкого монастыря, бывшего загородной резиденцией новгородских владык.
Анализ разных списков легенды и история развития торговых взаимоотношений Новгорода с западными партнерами делают очевидным тот факт, что речь в легенде о посаднике Добрыне идет о строительстве церкви св. Олафа на Готском дворе в начале XII в. или на рубеже XI–XII вв., т. е. в годы жизни посадника. Несомненно, строительство первой католической церкви в Новгороде вызвало недовольство и возмущение новгородцев, что и послужило непосредственной причиной составления легенды.
Другая редакция легенды, от которой сохранились два списка (Волоколамский и Ярославский), как уже указывалось, была составлена в XV в. Причины интереса в это время к сюжету легенды о Добрыне легко объяснимы социально-политической ситуацией, сложившейся в Новгороде и характером новгородско-ганзейских отношений. К XV в. новгородское боярство превратилось в олигархический орган, противостоящий остальному населению города. Для этого времени характерна зафиксированная летописями оценка бояр как «бесправдивых» и возникновение ряда произведений, бичующих корыстолюбие и взяточничество новгородских бояр, и прежде всего посадников. Тогда же заметно обострились отношения с ганзейскими купцами. Эти обстоятельства и послужили поводом к созданию нового варианта легенды о посаднике Добрыне.
Между тем к началу XV в. церковь св. Олафа на Готском дворе уже не существовала. Оба двора, Готский и Немецкий, объединились под общим управлением немецкой купеческой компании. Готский двор со второй половины XIV в. постоянно арендовался немецкими купцами и именовался иногда Немецким речным двором. Это способствовало у новгородцев созданию образа единого иноземного купечества. Именно поэтому народное предание XV в. стало связывать перенесение церкви Иоанна Предтечи со строительством немецкой церкви св. Петра, поскольку другой католической церкви в Новгороде тогда не было. Поэтому в новой редакции легенды чудеса связываются с постройкой немецкой ропаты, которая на самом деле была возведена только в последней четверти XII в. Таким образом и возникло несоответствие в датах: 1192 г. – постройки церкви и 1117 г. – летописной даты смерти посадника Добрыни.
Следовательно, возникновение Готского двора с церковью св. Олава должно быть отнесено ко времени посадника Добрыни, т. е. к рубежу XI–XII вв. (до 1117 г.). Датой основания Немецкого двора с церковью св. Петра следует считать 1192 год, который указан в Новгородской третьей летописи. Эта дата подтверждается и анализом первого торгового договора Новгорода с немцами и Готландом (см. выше). Очевидно, она была известна составителям данной летописи из недошедших до нас документов.
Что касается местоположения Готского и Немецкого дворов на территории Новгорода, то оно устанавливается по письменным источникам, хотя и не достаточно точно, но вполне определенно. Оба двора находились на Торговой стороне города в непосредственной близости от резиденции князя на Ярославовом Дворище.
Конфликты Готского двора с жителями Михайловой улицы позволяют с полным основанием помещать Готский двор на этой улице вблизи Волхова, т. е. с южной стороны Ярославова Дворища. В проекте договорной грамоты 1371 г. говорится: «А что учинилось зло на Готском дворе, то мы (иностранные купцы. – Е.Р.) с нашими соседями с улицы св. Михаила докончали по дружбе». В 1439 г. вновь возник инцидент между жителями Михайловой улицы и Готским двором в связи с установлением новых ворот двора, о чем красноречиво повествуется в донесении руководства двора. На территории между древней Михайловой улицей и берегом Волхова в 1968–1970 гг. были проведены археологические исследования, окончательно уточнившие местоположение Готского двора. Весь комплекс обнаруженных при раскопках древностей с несомненной очевидностью свидетельствует о принадлежности этого участка иноземным купцам, а в сочетании с показаниями письменных источников убеждает, что раскопкам подвергся сравнительно небольшой участок Готского двора.
Немецкий двор размещался, согласно письменным источникам, с восточной стороны Ярославова Дворища, напротив Никольского собора. Об этом свидетельствуют споры Немецкого двора с жителями древней Ильиной улицы, а также территориальная близость русской церкви Иоанна Крестителя, которая постоянно упоминается в документах как церковь, стоящая у Немецкого двора. Местоположение этого несохранившегося храма обозначено на одном из планов
Новгорода XVIII в. к востоку от Никольского собора. При раскопках летом 1975 г. были обнаружены остатки этой церкви в нескольких десятках метров к востоку от Никольского собора. Таким образом, мы располагаем достаточными сведениями для уточнения топографии Готского и Немецкого дворов в Новгороде и помещения их на городском плане (рис. 7).
Рис. 7. Местоположение дворов в Новгороде: А – Готский двор; Б – Немецкий двор. Церкви: 1 – Никольский собор, 2 – Параскевы, 3 – Успения, 4 – Иоанна на Опоках, 5 – Георгия на Торгу, 6 – Жен Мироносиц, 7 – Прокопия, 8 – Михаила архангела, 9 – Благовещения, 10 – Иоанна Крестителя. Раскопы: Ярославово Дворище: а – 30‑е годы, б – 1947–1948 гг.; в – Буяний, 1967 г.; г – Готский, 1968–1970 гг.; д – Михайловский, 1970 г.; е – Торговый, 1971 г.; ж – Рогатицкий, 1971 г.; з – Славенский, 1972–1974 г.
К сожалению, о размерах иноземных дворов судить трудно, так как сведений о них практически не имеется. Лишь в писцовой книге по Новгороду, составленной в 1583 г., указываются размеры Немецкого двора и дается краткое описание сохранившихся к тому времени построек. Немецкий двор имел в длину 28 саженей (60,48 м), в ширину 15 саженей (32,4 м), что составляло площадь в 1960 кв. м, из которой 217 кв. м занимало кладбище.
Вряд ли в более раннее время участок Немецкого двора был иным по размерам. Как свидетельствуют источники, территории иноземных дворов в Новгороде оставались неизменными на протяжении всей их истории, что постоянно оговаривалось в торговых договорах. Площадь Немецкого двора полностью соответствует обычным размерам богатых новгородских боярских усадеб времен независимости, которые, судя по археологическим раскопкам, занимали площадь не более 2000 кв. м (чаще меньше). Примерно такой же была площадь Шведского гостиного двора, устроенного в Новгороде в XVII в. Очевидно, земельный участок размером в 2000 кв. м был неким стандартом, принятым в Новгороде для устройства больших усадеб, обусловившим в дальнейшем и размеры иноземных дворов. Примерно такую же территорию, вероятно, занимал и Готский двор, хотя о его размерах вообще не сохранилось никаких сведений.
Что касается третьего двора немецких купцов, то упоминание о нем встречается единственный раз в торговом договоре 1259 г., заключенном Новгородом с Готским берегом, Любеком и немецкими городами: «А которых трее дворць въпросили ваша братья поели, а техъ ся есмы отступили по своей воли». Поскольку в это время в Новгороде уже существовали Готский и Немецкий дворы, вряд ли речь шла о получении немецкими купцами еще трех дворов. Очевидно, как отмечал Л. К. Гётц, данная статья лишь подтверждает существование в Новгороде имевшихся дворов, два из которых хорошо известны, а третьим двором был двор гильдии, упомянутый в проекте договора 1268 г. как проданный готами.
Два сохранившихся свидетельства о третьем иноземном дворе не позволяют пока сколько-нибудь ясно представить, когда и где он был устроен. Возможно, в XII в. наряду с основным Готским двором с церковью св. Олафа готы имели еще небольшой двор, который они продали в период между заключением торговых договоров 1259 и 1269 гг. Во всяком случае, в последующее время третий иноземный двор в источниках ни разу не упоминается.