Глава 2
– Меня можно и нужно звать Дим, – сказал гость, переступив порог вслед за Никитой.
– Дим потому что Дмитрий? – спросил тот. На самом деле Никиту совершенно не интересовало настоящее имя пришедшего. Ему нравилась эта краткость, и вполне устраивало неформальное общение. Много хуже было бы обращаться к нему, например, Дмитрий Сигизмундович и на «вы».
– Дим – от «дым». Дым же – есть почти ничто, он виден недолго и быстро рассеивается, впрочем, это больше зависит от очага распространения пожара. – Гость улыбнулся. – А еще он просачивается во все щели. Не пугает?
Никита покачал головой, стащил кроссовки, не развязывая шнурков, и прошел в комнату, оставив тапочки для гостя. Тот усмехнулся и принялся переобуваться, для чего присел на корточки. Сделал он это очень легко, без старческой медлительности и неуверенности в своих действиях и движениях.
Рассматривая его из комнаты, Никита отмечал, что Дим находился в отличной форме, хотя ему никак не получалось предположить меньше пятидесяти. Никита нутром чувствовал: пришельцу немало лет. Однако наблюдения говорили об обратном, а внешне вообще не удавалось сказать ничего конкретного.
– Так ничего и не спросишь? – Дим прошел в комнату, остановился в дверях, окинул стену из книг взглядом и присвистнул: – Нехило тебя приложило.
– Зачем? – поинтересовался Никита. Голос звучал спокойно, без эмоций и волнения. Раньше Никита никогда не чувствовал такой легкости при общении с незнакомцами, а сейчас наслаждался звучанием речи – и чужой, и собственной. Он строил диалог, словно выписывал на бумаге, и, казалось, заранее знал ответы собеседника, даже способен изменить их, если бы пожелал.
Дим хмыкнул и спросил:
– А вдруг я бандит?
– Нет, – уверенно заявил Никита. – Вы хуже. Вас послал Штирнер.
Дим скрестил руки на груди, снова осмотрел стену с книгами и хмыкнул.
– «Властелин мира», значит… Беляев. А знаешь, подходит! Очень-очень сильно подходит. А ты у нас кто, следуя той же ассоциации? Зауер?
– Боже упаси!
– Уже лучше, гений. По крайней мере ты не сочтешь меня истинным воплощенным злом. – Дим подошел к книгам и провел по корешкам кончиками пальцев, словно лаская их. Движение не вызвало у Никиты иррациональной ревности, хотя он и ждал подобного чувства. Наоборот, Дим завоевал его симпатию этим жестом. – Как мне называть тебя?
– Ником будет уместнее всего.
– Ник потому что Никита? – рассмеялся Дим.
– От никнейма, который, как известно, может быть абсолютно любым.
Дим покачал головой и с довольством в голосе подытожил:
– Один-один.
– Что Штирнеру понадобилось от меня? – не стал поддерживать игру Никита.
Ему нравилась шуточная перепалка, и он чувствовал себя на удивление уверенно в обществе этого совершенно незнакомого человека, но расслабляться не спешил.
Дим принялся называть события и даты, но Никита только качал головой. Он не знал практически ничего из произошедшего в последнее время. Сказывались информационный голод и долгая вынужденная самоизоляция.
– Придется заняться тобой как следует, – сказал Дим.
Никита подумал, что подобное изречение с легкостью сошло бы за угрозу, однако ни настороженность, ни страх так и не возникли. То ли Дим оказался какой-то особенный, то ли Никита просто устал, а может, инстинктивно чувствовал своего.
Умение бояться обещало восстановиться со временем, но сейчас осознавалась лишь сама возможность опасности – Дим мог вытащить пистолет и застрелить его, забрать оставшиеся деньги и уйти или взять нож и зарезать, да даже просто ударить – но эмоциональной сферы это никак не затрагивало. Просто констатация факта, не более того. Никита понятия не имел, сколько еще будет так жить, но ему было комфортно и хорошо.
– Так что насчет Штирнера?
– Ничего. Он попросил приглядеть за одним альтруистом и не более того. Разумеется, с твоего на то разрешения и согласия.
Никита поджал губы и, скрестив руки за спиной, принялся ходить по комнате. Думать в движении ему всегда было легче и проще, сколько он себя помнил. Дим прошел к столу и сел, не спросив разрешения.
– И вы думаете, будто я поверю в подобную бескорыстность? В подарок от человека, который не склонен помогать просто так? – Ноги привели его на кухню, а руки свинтили крышку у бутыли с минеральной водой и опрокинули ее содержимое в чайник. Пить из местного колодца Никита опасался, как и многие городские, не доверяя природной очистке без вредной химии и хлорки (и да, он прекрасно осознавал глупость такой мнительности, но ничего поделать с собой не сумел).
– Я не советовал бы тебе быть столь категоричным в оценках. Лично я еще не встречал более благородного, самоотверженного и чистого помыслами человека, чем наш профессор, – заявил Дим. – Впрочем, от парня начала двадцать первого века я не жду ничего путного. От знатока века прошлого… – Он на некоторое время замолчал, а затем предложил: – Если тебе будет так проще, считай это благодарностью. Ты очень сильно помог. Не скажу, что хорошим людям, но помог однозначно и, более того, выжил там, где большинство сдохло в первые же дни.
Никита промолчал и долго ничего не говорил, пока не закипел чайник. Действуя, как автомат, разорвал полиэтиленовую упаковку, открыл коробку и кинул в две кружки по пакетику чая – малина, мелисса, лимон и апельсин, – в свою вдобавок кинул молотой корицы на острие ножа. Только спустя минуты три он вернулся в комнату. Дим за это время даже не изменил положения тела.
– Я так понимаю, вы хотели меня убить. У вас не вышло, и вот вы пришли… не знаю, присматривать за мной? Я прав?
– Неверный вывод, – ответил Дим. – Убивал ты себя самостоятельно, занимаясь мутантами в таком количестве. Про чернобыльскую Зону в курсе?
– Кто же нет? – вопросом на вопрос отозвался Никита.
– Так вот, в московской Зоне радиации однозначно нет, но пятнает она не меньше чернобыльской.
– Но хозяева…
– Имели дело с начинавшимся проявлением аномалии, – сказал Дим. – С одним! А какой коктейль подхватил ты – сам черт не разберет.
– А мои коллеги?..
– На нынешний момент мертвы все, кроме того мужика, который первым сообразил свалить из города. Вот он и выжил и чувствует себя помолодевшим лет на двадцать. Выглядит, кстати, соответственно. Почему – опять же черт знает. В больших количествах – яд, в малых – лекарство.
Никита отхлебнул чая и прикрыл глаза. По горлу прокатилось приятное тепло, упало в желудок и свернулось там пушистым котом. Он попытался вызвать из памяти образы коллег, и те пришли очень яркие, с фотографической четкостью, но не привели за собой ни малейших эмоций. Никита сожалел об их смерти, но абсолютно так же он сочувствовал совершенно незнакомым людям – просто выражал отношение к скорбному факту ухода человека из жизни.
– Что касается твоей полезности, то ни я, ни… – Дим сделал небольшую паузу и хмыкнул, – Штирнер не думаем использовать тебя в каком-нибудь центре, упаси боже отдавать в руки медиков. Ты неплохой аналитик, но станешь работать только тогда, когда решишь сам и будешь готов к этому. Собирать сведения, создавать базы данных, отмечать на карте очаги наибольшей активности – дело для тебя привычное. Московская Зона только развивается, она еще беззубый младенец, и при должной внимательности и везении в ней можно ходить свободно. Идиоты даже устраивают гонки на трассах города, представляешь?
– Когда это закончится? – невпопад спросил Никита.
– Если ты про Зону, то однозначно не скоро. Чернобылю по человеческим меркам очень даже немало лет, но в сравнении с тем же Бермудским треугольником – ничто, – сказал Дим и шумно отхлебнул из своей кружки. – Мнения ученых разделились. Большинство считает, будто Зоны возникли из-за антропогенного влияния. Однако есть и не согласные с этим – те, кто изучал проблему несколько десятков лет до ее возникновения и приложил свою руку к созданию карты аномалий по всему земному шару. Если взглянуть на нее, рисунок получается впечатляющий, но незаконченный. Сильно выбивалась европейская часть России и вот… вуаля, мы имеем Зону в Москве.
– Я не об этом, – прошептал Никита, тотчас встретив внимательный, направленный в переносицу взгляд.
– А я знаю, – сказал Дим, – но позволь уж договорить. Теперь узор выглядит более завершенным, но все равно не до конца. И сдается мне, в наших силах сделать так, чтобы предотвратить рождение новых аномалий, нужно лишь понять как. Возможно, мы даже сумеем найти способ не только сдерживать, но и угнетать московскую Зону.
– Что там за узор? Три шестерки?
Дим поморщился.
– Нет, конечно же, и я всерьез советовал бы тебе отказаться от иудейской философской системы, из которой произошли христианские и исламские учения и, как следствие, сатанинские религиозные культы. Тот же буддизм забавней и не так уперт в догматику, я уж не говорю об индуизме и исконном язычестве. В догмах нет места творчеству, как и в любой строгой системе.
– Московская Зона произошла из-за трафика артефактов и складов на ее территории, – произнес Никита. – Каждый артефакт создает вокруг себя небольшое поле – маленькую аномалию. Когда их стало слишком много, возникла аномалия большая, вот и все! – Он сам не понимал, почему вдруг начал кричать. – Мы просто миновали точку невозвращения!
– Официальная версия, – довольно проговорил Дим. – А отчего не гробнулся Санкт-Петербург или Новосибирск, не говоря уже о Владивостоке? Трафик проходит через эти города, незаконного оборота артефактов никак не меньше, складов – тем более, а органы работают в разы хуже. Однако ни одного случая мутации животных в этих городах не зафиксировано – даже среди бездомных псин и крыс.
Никита прикусил губу.
– Правда, надо отметить, – Дим поскреб подбородок, – зверье подозрительно умнеет в последнее время. Собственными глазами видел, как ворон на асфальте мелом рисовал солнышко, причем очень так похоже на детский рисунок выходило.
– Ворон?..
– Замечательная птица во всех отношениях, обладает интеллектом минимум на уровне приматов и даже таким же коэффициентом соотношения мозга к телу, как у людей. Всеядна и является долгожителем. А еще немаловажно то, что близость Зоны приводит сплошь к положительным мутациям.
– Вы что же, эксперименты на них проводили?
Дим прищурился:
– Если я признаюсь, выгонишь?
Никита подумал и отрицательно покачал головой.
– Вот и правильно, – одобрил Дим. – Мы и на людях проводили, как бы тебя это ни шокировало. И на дельфинах – тоже.
– Дельфинов-то за что?
– Интеллектуальное млекопитающее. Не столь и малочисленное число ученых ратует за признание их нечеловеческими разумными. Размер мозга в соотношении с размером тела гораздо больше, чем у шимпанзе, а поведение указывает на высокую степень умственного развития. Мозг взрослого дельфина весит около тысяча семьсот граммов, у человека на триста граммов меньше. У дельфина в два раза больше извилин в коре головного мозга, чем у человека, и «словарный запас» до четырнадцати тысяч звуковых сигналов. Прибавь к этому самосознание, «социальное сознание» и эмоциональное сочувствие. А вот артефактов они не переносят – никаких, даже тех, которые наша наука считает безвредными или полезными. Почему?
Никита прищурился и задумался. О дельфинах он знал не так уж и много.
– Предположим, аномалия – некий сдерживающий механизм, набор определенных вводных, – сказал он. – Тем, кто до них не дотягивает, дает толчок к развитию, кто, наоборот, более развит – убивает.
Дим усмехнулся:
– Экзамен на скромность сдан. Ты признал, что «дышащая воздухом рыба» умнее тебя.
– Во всяком случае, дельфины приятнее шимпанзе, – заметил Никита.
– Возможно, кто-то с тобой и согласится… – протянул Дим, – но в общем и целом не сходится. Думай еще. Твои коллеги вряд ли были гениями, а ты – кретином. По крайней мере, будь так, профессор… Штирнер общался бы не с тобой, а с ними. Еще предположения?
– В таком случае среда обитания? Действие аномалии разнится в воздухе и воде?
– Тоже нет. Наш водолаз, подвергшийся воздействию «мультика», ощущал и реагировал абсолютно идентично что в бассейне, что в лаборатории. Еще идеи?
– И никакой панической атаки не существовало? – резко переменил тему Никита.
– Нет, ты сам устроил себе помутнение рассудка с последствиями, – с готовностью ответил Дим. – Возможно, тебе понадобилась перезагрузка. Еще более вероятно наполнение информацией – все равно какой, лишь бы в нужном объеме. – Он посмотрел на книги. – Сколько ты читал в день? Два-три тома?
– Один… не помню. Я не все время читал, еще и чинил.
– Потрясающе, – сказал Дим. – Положительная мутация в действии. Скорее всего, не наткнись ты на эти книжные залежи, получил бы инсульт с летальным исходом, а так… поздравляю, ты гений.
– Никому не нужный гений, – заметил Никита. – Изучи я с десяток языков программирования, мог бы реально приносить пользу, займись экономикой – обогатился бы, но быть в наше время литературоведом… – Он развел руками. – Более чем смешно.
– Я уже говорил, – напомнил Дим, – там, где существует система догм и дисциплина, стремящаяся к жесткой, а также контроль над знаниями и информацией с элементами экзамена, творческие процессы прекращаются. Всегда. Литературный институт в Москве пачками выпускал так называемых «специалистов», а читали тех, кому даже в голову не приходило получать специальное образование. Творчеству невозможно научить, только ремеслу, но ремесло, оторванное от чистого творчества, совершенно бесполезно. Я обрисовал тебе проблему, и ты мгновенно выдал пару совершенно ни на чем, кроме фантазии, не основанных идей. Доктора наук сидели месяцами, прежде чем дойти до теории о средах.
Никита допил порядком остывший чай и отставил чашку.
– Допустим, я не соглашусь?
Дим пожал плечами.
– Уйду и больше не побеспокою, может быть, загляну через годик, но не факт. Уверен, ты найдешь свое место в жизни и без нашей чертовщины.
Никита забрал чашки и пошел на кухню – думать. Одному оставаться не хотелось. Вопреки словам Дима уверенности в собственных силах он не испытывал. Относительно «устроиться» – тоже. Больше всего его беспокоило: не вернется ли странная болезнь. Конечно, Дим вряд ли поможет, если снова прижмет, но хотя бы знает, как поступить, подкинет ему книги по необходимой тематике, в конце концов.
Он вышел из кухни приблизительно через четверть часа, перемыв чашки не по одному разу и наконец-то отчистив засаленную сковородку, до которой вот уже неделю не доходили руки. Дима за столом не оказалось. Но если бы он вышел, то скрип петель Никита неминуемо услышал и хлопок – тоже. Или он слишком ушел в свои мысли?..
Никита метнулся к двери, и уже на половине дороги до калитки услышал насмешливое:
– Собрался-то куда?