Глава 5
«Это все не взаправду», – облизнув сухие губы, подумала Сашка. Вокруг стоял зачарованный лес, совсем не похожий на редкий перелесок, которым они шли к Александровской сопке. Сашка подскочила, лихорадочно соображая. Вытянула из-за ворота туники кожаный шнурок, на котором болталось мамино кольцо. Камень излучал мягкий зеленоватый свет. Сашка в растерянности огляделась, ожидая какого-то знака.
– И как теперь выбраться из этой чащобы? Так, мох растет на севере… Значит, север… буквально повсюду, – обреченно вздохнула она, глядя на замшелые стволы деревьев. – Солнце в зените – то есть сейчас около полудня. Если подождать пару часов, можно узнать, где запад. Отлично, и что это даст? Ни-че-го…
Звук собственного голоса помогал ей уверить саму себя, а заодно и тех, кто притаился за валунами и в зарослях папоротника, только и выжидая удачного момента, чтобы наброситься и сомкнуть челюсти на ее шее, что она ничуть не испугалась. А главное – заглушить таинственные шепотки, вздохи и смешки, которые сопровождали ее на каждом шагу.
– Эй, кто здесь? – Сашка замирала, всматриваясь в причудливую игру света и тени в кронах деревьев. В ответ – тишина. Но не мертвая, а такая, когда зажимаешь рот рукой, чтобы не прыснуть, испортив удачный розыгрыш. Иногда боковым зрением она замечала какое-то неясное движение воздуха – то ли взаправду, то ли мерещится, не разберешь.
На корявый узловатый ствол дерева опустилась серая птичка.
– Эй, это же ты! – вскрикнула Сашка.
Пичужка испуганно перепорхнула на разлапистую ель.
– Стой, как там тебя… Эм-м-м, зяблик? Пустельга?
Птица взлетела, и Сашка бросилась следом за ней. Боясь упустить ее из вида, она перескакивала через поваленные стволы деревьев, запинаясь об узловатые корни и оскальзываясь на лежалой листве. Внезапно путь ей перегородил быстрый ручей. Сашка махом стянула кеды. Поежилась, коснувшись босыми ступнями обжигающе холодной воды. Сделав пару неверных шагов, она взмахнула руками и плюхнулась в ручей. Кеды, описав красивую дугу, повисли, зацепившись связанными шнурками за ветви плакучей ивы.
Злая, как черт, Сашка выбралась на берег, стуча зубами от холода. Птицы нигде не было видно.
– Прекрасно, просто прекрасно… Ну, и что теперь?
До ее слуха донеслись обрывки печальной мелодии. Забыв о кедах, Сашка стала пробираться вверх по течению. Лес стал каким-то другим, осенним, в воздухе заметно похолодало.
Не пройдя и пятисот шагов, Сашка вышла на залитую полуденным солнцем прогалину. В тени раскидистого вяза стояла крытая повозка, полотняные стены которой были расписаны звездами, сменяющимися в танце лунами и солнцами. Неподалеку мирно паслась пара гнедых кобыл. А рядом расхаживала странная птица с длинными ногами и огромным загнутым клювом. Грустную мелодию, которая вывела Сашку из леса, наигрывал, меланхолично перебирая струны не то гитары, не то мандолины с округлой, похожей на лист декой и коротким грифом, рыжеволосый толстяк. Его безмятежное конопатое лицо излучало сонное довольство человека, только что сытно отобедавшего. И бродивший поблизости адский циркуль-переросток ничуть его не беспокоил.
Сашка медленно попятилась в кусты, мечтая остаться незамеченной. Под ногой хрустнула сухая ветка. Сашка застыла. Но было уже поздно. Костлявая полуптица насторожилась и медленно повернулась в ее сторону. Отбросив маску с чудовищным клювом, закрывавшую все лицо, и деревянные ходули, она обратилась в горбуна. Уродливая маска оказалась карикатурным слепком с его лица: то же свирепое выражение, кустистые брови и крючковатый нос.
– Эй, парень! Ты кто?
Сашка оглянулась, не сразу сообразив, что горбун обращается к ней.
– Я… хворост собирал и услышал музыку. Вы бродячие артисты, да?
– Быстро соображаешь, парень, – усмехнулся горбун. – Ну, иди куда шел, мы бесплатных представлений не даем!
– А можно мне с вами? Я один остался, родных нет никого. Я все умею: и за лошадьми, и так, по хозяйству, – от мысли, что ей придется заночевать в наполненном шорохами лесу одной, Сашке стало не по себе.
– Лишние рты не нужны, – отрезал горбун. Толстяк, подойдя ближе, с интересом разглядывал ее, а потом что-то шепнул на ухо горбуну, но тот с досадой отмахнулся.
– Это займет чертову уйму времени. Из деревенского простака…
– А я еще, смотрите, что умею, – преодолев страх, Сашка подошла к горбуну и показала тот же нехитрый фокус с монеткой, что и в электричке.
– А ну-ка, повтори, – потребовал горбун.
Когда монетка снова чудесным образом исчезла, он схватил Сашку и стал пристально разглядывать ее руки, отгибая пальцы в разные стороны. Сашка изо всех сил пыталась не выдать омерзения и ужаса, которые вызывал карлик.
– Ха, Джейби, из пацаненка и вправду может выйти толк, – хмыкнул карлик и отвесил шутовской поклон. – Добро пожаловать в труппу мастера Эзры Ликстроя.
– Пойдем, парень, проголодался, небось? – участливо спросил толстяк, приобняв Сашку за плечи и увлекая за собой. Они уселись на траве, неподалеку от грубо сколоченной, но крепкой повозки. Толстяк сунул Сашке ломоть ржаного каравая, мягкий козий сыр и глиняный горшок с элем.
– На вот, подкрепись. Как звать-то, малец?
– Аликс.
– А меня каждый кабатчик в округе знает как весельчака Джейби. Твое лицо кажется знакомым. Мы никогда раньше не встречались?
Сашка отрицательно помотала головой.
– Спасибо, что вступился за меня.
– Да я же вижу: парнишка совсем отощал от голода, не помнит, наверное, когда и хлеб последний раз видел.
В тени расписного балагана дремали двое молодых парней.
– Спят, голубчики, – усмехнулся толстяк. – Вчера до поздней ночи развлекали гостей милорда Труберкли. Вон тот, рыжий, вихрастый – весельчак Патрик, зубоскал и балагур, каких свет не знал, и на шалмее играет, как лесной эльф. А другой, смуглый – Харрис. Поначалу кажется, что из этого нелюдима никогда не то что улыбки – слова доброго не дождешься. И это ровно тот случай, когда первое впечатление самое верное, – Джейби хохотнул. – Но на накирах он такую дробь выбивает, что даже у стариков кровь в жилах закипает.
– Так вы музыканты?
– Да, странствуем от одной ярмарки к другой, не задерживаясь в каждом городе дольше, чем на три дня, а бывает, по приглашению богатого вельможи гостим в замке неделю-другую.
Один из спящих, Харрис, приоткрыл глаз и лениво перевалился на другой бок.
– Кстати, я не только музыкант, но еще и силач: на спор поднимаю лавку с тремя девицами. Или затеваю пари с деревенским простаком: кто быстрее умнет запеченного поросенка. Проигравший берет на себя все расходы на трапезу, а сверх того уплачивает победителю пять медных монет. И, смею тебя заверить, еще ни разу старине Джейби не пришлось раскошелиться!
Полог повозки откинулся, выглянула девушка: в ее светлых волосах запуталось солнце, а в глазах плескалась озерная синева. Увидев незнакомого подростка, она шутливо улыбнулась:
– О, какой красавчик!
Сашка залилась краской и пробормотала приветствие.
– Этот шустрый малец еще удивит всех нас, поверьте мне на слово. Само Провидение вывело его к нашей стоянке в лесу, – затараторил Джейби. Но красотка уже утратила к ним всякий интерес и уселась разбирать гребнем золотистые пряди.
– Это Клементина, дочь мастера Эзры, – шепнул толстяк.
Сам карлик, увидев красавицу-дочь, тут же подскочил к повозке.
– Сладко спала, сокровище мое? – заискивающе спросил он.
– Да, отец.
– Ну-ну, вот и славненько, – прокаркал карлик и поцеловал дочь в лоб. А затем, глянув из-под насупленных бровей в сторону Джейби и Сашки, гаркнул: – Собирайтесь в дорогу, живо!
Толстяк, покряхтывая, поднялся. Вместе с Сашкой они поймали стреноженных коней и впрягли их повозку. Джейби, подхватив Сашку, уселся на высоких козлах и взял в руки вожжи.
Вскоре они вынырнули из-под тенистого полога леса на ухабистую дорогу. На зеленых холмах за низкой изгородью паслись небольшие отары овец. В облаке желтой дорожной пыли плыли телеги, груженные глиняными горшками и домашней птицей.
– В одном из окрестных городков завтра пройдет ярмарка, – сообщил Джейби, – соберутся жители со всей округи.
Он принялся насвистывать какую-то немудреную песенку, и Сашка, затаив дыхание, решилась задать мучавший ее вопрос:
– А ты знаешь что-то о лесном братстве?
– Что? В уме ли ты, парень? – толстяк даже закашлялся. – Все, кто хоть что-то знал, давно на шесть футов под землей.
Сашка отвернулась, сморгнув слезы. Все мертвы. Все. Надежды нет.