Глава 3
Самолет, слегка накренившись на правое крыло, разворачивался против солнца. Сашка прильнула к иллюминатору. Похожая на крестик тень скользила по разноцветным лоскутам полей и заросшим камышом озерцам. По серой ленте трассы ползли крошечные автомобили. Сашка растерла затекшую шею и закрыла глаза. Легкий толчок – и колеса шасси коснулись посадочной полосы. В салоне раздались вялые хлопки.
– Наш самолет приземлился в аэропорту Челябинска. Местное время – пятнадцать часов пять минут. Температура за бортом – двадцать два градуса. Пожалуйста, не отстегивайте ремни и оставайтесь на местах до полной остановки.
Грузный пассажир, который занимал соседнее кресло и все два с половиной часа полета выводил носом звучные рулады, тут же вскочил и, перегородив проход, стал доставать что-то с верхней полки. Пристроившись следом за ним, Сашка протиснулась к выходу. Ветер, пахнувший прогретым асфальтом и полынью, взлохматил ее волосы и тут же умчался прочь.
Здание аэропорта выглядело таким же запущенным и обветшалым, как и три года назад, когда мама, заключив контракт с «Цирком дю Солей», в первый раз привезла ее в Копейск, к бабушке, о которой Сашка никогда раньше не слышала.
Ожидая, пока на ленте транспортера появится ее дорожная сумка, Сашка скользила взглядом по толпе встречающих, которые сгрудились за раздвижными стеклянными дверями. Вдруг лицо ее озарилось счастливой улыбкой. Там, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоял Дамир. За три года он ничуть не изменился – все тот же смуглый вихрастый мальчишка. Только похудел и вытянулся сильно – наверное, теперь на целую голову выше ее. В правой руке он сжимал ярко-красную розу.
Когда Сашка, улыбаясь, подошла, Дамир совсем стушевался.
– Это тебе, – он протянул цветок. – Как долетела?
– Нормально. А ты как тут оказался?
– Да встретил вчера Веру Георгиевну во дворе, она сказала, что ты прилетаешь. Вот я и подумал: зачем тебе тратиться на такси? – и он, перехватив из ее рук дорожную сумку, повел Сашку к старенькой вишневой «десятке».
– Вот, это Леха, знакомься.
Крепкий коротко стриженный парень за рулем, цыкнув зубом, смерил Сашку оценивающим взглядом.
– Ну, залезайте быстрее, надоело торчать на солнцепеке.
Сашка смотрела на мелькающие на окном чахлые деревца, серые многоэтажки, прохожих, гудящие автомобили и старалась не задумываться о том, что сигналят, скорее всего, им, возмущаясь тем, как приятель Дамира лихо подрезает и пролетает перекрестки на желтый свет. Сабвуфер хрипел какой-то дорожный шансон. Сашка закрыла глаза и подставила лицо теплому июньскому ветру. Ее рука машинально потянулась к кольцу, которое было спрятано на кожаном шнурке за воротом футболки. Все эти дни кольцо так и молчало, не желая открывать путь в Гриндольф. Так ей и надо. Ее ждет самое обычное лето, дремотная скука провинциального городка, где жизнь замерла, как на стоп-кадре.
Десятка свернула во двор типовой пятиэтажки, вспугнув стайку раскормленных сизых голубей. На вытертой лужайке под старыми тополями играли две светловолосых девочки. Пожилая женщина в ситцевом халате развешивала на веревках выстиранное белье.
– Здрасьте, баба Валя! – крикнула Сашка.
– Ой, никак Сашка приехала! – приглядевшись, воскликнула та. – Давне-е-е-енько тебя не было, Вера уж извелась вся…
Сашка влетела в подъезд, заколотила в дверь, обитую коричневым дерматином. В глубине квартиры раздались шаркающие шаги.
Вера Георгиевна, охнув, обняла внучку и сразу же бросилась на кухню – ставить чайник. Сашка обвела взглядом знакомую обстановку: продавленный скрипучий диван, телевизор, накрытый пожелтевшей кружевной салфеткой, журнальный столик с истрепанной программой передач и лупой. В старом серванте, где грустно пылились хрустальные рюмки и салатницы, рядом с фотографией молодого парня – ее отца – появилась и ее собственная, сделанная еще в прошлый приезд. На маленькой кухне все так же утробно урчал пузатый холодильник, тихо бормотало радио, сладко пахло ванильными сушками и валокардином.
Прихлебывая крепкий чай, Сашка заметила, как подрагивают руки Веры Георгиевны, когда та разглаживает невидимую складку на скатерти и все пододвигает к ней вазочку с вишневым вареньем и блюдо с румяными пирожками.
– Бабуль, как здоровье?
– Да все слава богу, не жалуюсь… Дамирка чуть ли не каждый день заглядывает – то в магазин сбегает, то по хозяйству поможет. Хороший парень.
– Баб Вер, – неожиданно для самой себя сказала Сашка, – а давай я к тебе совсем перееду, навсегда?
– Что это ты удумала? Или случилось что?
– Да нет… Просто у мамы сейчас… ну, как бы совсем новая жизнь. И мне иногда кажется, что мне там не осталось места. Все разговоры только о том, что Тихон то, Тихон сё… А меня как будто не существует. Они с Антон Палычем и Тихоном семья. А я так, мешаюсь только…
– Саша, – тихо сказала Вера Георгиевна, – ты не должна осуждать мать. Она столько в жизни натерпелась, что не приведи господь никому. Выстрадала свое право на счастье. Вырастешь – поймешь.
Сашка нахмурилась и замолчала. Вечно эти взрослые списывают любое проявление собственного мнения на то, что она еще маленькая, жизни не знает. И как-то забывается, что когда мама три месяца не вставала постели, Сашка была за сиделку – и в магазин, и в аптеку бегала, и у плиты стояла.
Те первые, самые беспросветные месяцы после маминого падения Сашка старалась не вспоминать. Из еды в доме была только вареная картошка и гороховый суп. И еще гранаты – для мамы, как доктор велел. Все деньги уходили на лекарства и оплату счетов. Николь, забегая в гости, всякий раз оставляла украдкой на столе в кухне пару смятых купюр, да бабушка каждый месяц высылала переводы. Но денег все равно не хватало. Сашка стеснялась старой школьной формы, стоптанных сапог, а больше всего – сочувствующих взглядов, которыми провожали ее одноклассники.
«Забыть, забыть, – встряхнула кудрями Сашка. – Было – и прошло. Впереди лето, каникулы и полная свобода».
На следующее утро, когда Сашка, еще не сняв пижаму, пила чай, бездумно переключая каналы на телевизоре, в распахнутое окно влетел камешек. Высунувшись почти по пояс, она увидела Дамира.
– Пойдем гулять?
– Я обещала бабушке помочь разобрать хлам в кладовке.
– Эх, ну ладно… Ребята завтра в поход собрались, на Александровскую сопку. Леха и тебя звал. Пойдешь?
– Ну, не знаю…
– Я в семь за тобой зайду, не проспи!
Сашка в ответ только хмыкнула. Но про Александровскую сопку все же загуглила. Оказалось, так называется одна из вершин древнего хребта Урал-тау. Туристические сайты наперебой расписывали красоты уральской природы и дивные виды, открывающиеся с высоты птичьего полета, – притом что покорить гору по силам каждому: не потребуется ни альпинистского снаряжения, ни специальных навыков. Еще в позапрошлом веке на сопку взобрался изрядно вспотевший цесаревич Александр Николаевич, будущий император Александр II, в компании своего наставника, поэта Василия Андреевича Жуковского, – в честь этого события скала, собственно, и получила свое имя.
– Баб Вер, ты не против, если я завтра с друзьями в поход отправлюсь? – Сашка приобняла Веру Георгиевну, которая хлопотала у плиты.
– Конечно, милая, раз Дамир с тобой, я спокойна.
Сашка опустила взгляд на ее руки и застыла на месте. Остро заточенный нож серебряной рыбкой мелькал в воздухе и с веселым хрустом нырял в тугой кочан молодой капусты. Сашка судорожно втянула воздух, боясь спугнуть удачу.
– Бабуль… давно у тебя этот кинжал?
– Ножик-то? Ой, давно уже, года три – и не затупился за это время совсем, можешь поверить? Я пока не приноровилась, все руки себе изрезала. Но заживало на удивление быстро – чуть ли не на следующий день. Вот что значит мастерская работа, сейчас уже таких вещей не делают.
– А как он у тебя оказался?
– Постой-ка, – задумалась Вера Георгиевна. – А, так его же вместе с твоими вещами отдали в больнице. Я поначалу думала, из ребят кто-то забыл, но никто так и не признался.
Ошибки быть не могло – в руках у бабушки был тот самый кинжал. Хвитинг. Который торжественно вручил ей в Запределье маг Искобальд перед тем, как она отправилась в подземный лабиринт. Сашка осторожно взяла холодный клинок. По матово поблескивающей стали струились рунические письмена. Вот этот последний знак – круг с двумя сходившимися линиями – проявился как раз тогда, когда она впервые взяла в руки оружие, выкованное из небесного железа. Он означал «смерть, тяжелая утрата» или «единорог» – что именно определяло правильное прочтение, Искобальд так и не разгадал.
– Тогда, ночью, когда тебя нашли без сознания, ты была в маскарадном костюме – не то пажа, не то маленького принца, – пустилась в воспоминания бабушка. – Мне в больнице все свертком и отдали. Я сунула в кладовку, даже не разворачивая, да и забыла. А потом за вареньем полезла да случайно и наткнулась – ба-а-атюшки! Ты уж не сердись, я костюм-то отдала Зое Михайловне – он ее внуку в самый раз пришелся, на школьном карнавале первый приз получил…
Сашка слушала вполуха. Кольцо и клинок. Значит, все правда. Все было на самом деле. И Заповедный лес, и лесное братство, и кровавая битва, и предательство Тобиаса, который прошел с ней рука об руку до сердцевины подземного лабиринта, где разлились молочные воды зеркала судеб. А ведь ей почти удалось убедить саму себя, что все это было горячечным бредом: упала с лошади, потеряла сознание – вот и привиделось. И что на самом деле есть только повседневный, обжитой мир – с будильником, школьной зубрежкой и утренней толкучкой в метро. Мир, где Антон Павлович может легко объяснить суть самых таинственных явлений, опираясь на логику и жизненный опыт.