Глава 6
Люся лежала, свернувшись калачиком, на диване, носом к стене. Она боялась, что преданная подруга, несмотря на строгое предупреждение, всё-таки нагрянет к ней. И сразу поймёт – случилось нечто ужасное, гораздо серьёзнее объявленного Люсей гриппа или ангины.
А признаваться Даше не хотелось. Никому на свете Люся не рассказала бы о кошмаре прошлой ночи. Это навсегда должно остаться её тайной – слёзы, страх, унижение…
Она протянула руку, нашарила блистер с таблетками, проглотила ещё две штуки. И подумала: вот бы выпить все сразу. И провалиться в избавительный сон – без боли и воспоминаний.
Она не знала, как жить дальше, не представляла, как справиться с тем, что произошло. Но упорно отгоняла от себя навязчивую мысль прекратить мучения, выпив пригоршню таблеток. Она слишком любила жизнь и ценила то, чем обладала. Она превозмогла обстоятельства своего рождения, не покатилась под откос – прямо в чёрную пропасть… Кем бы стала дочка двух запойных алкоголиков, девочка, выросшая в притоне, привыкшая засыпать и просыпаться под аккомпанемент пьяных воплей, в зловонии винного перегара и луковой отрыжки?
Она всё это преодолела, выкарабкалась. И что же – перечеркнуть всё одним махом? Захлопнуть книгу, словно последняя страница уже дочитана? Но дело в том, что её книга не закончена – история не дошла и до середины… Что ж, оборвать посреди фразы?
– Стра-а-ашно, – прошептала Люся. Она опухла от слёз и еле шевелила губами.
Но как забыть эту ночь? Воспоминание о ней раскалённым клеймом выжжено в памяти… Едва Люся закрывала глаза, она видела перед собой физиономию этого гада…
Он выставил её за дверь под утро, мерзко усмехаясь: «Мы неплохо провели время, правда? Ты не обманула моих ожиданий. Только, пожалуйста, давай без лишних телодвижений. Ты же не хочешь, чтобы все узнали, чем мы тут занимались и какими оригинальными способами я доставлял тебе удовольствие?»
Если бы в тот момент у неё был нож (и силы), она бы, не раздумывая, вспорола мучителю живот… Но она была совершенно уничтожена – и морально, и физически. Едва передвигая ноги, сжимаясь от боли, Люся медленно побрела вниз по лестнице…
Он хорошо всё просчитал.
Люся никогда никому не расскажет о том, что произошло. Она не порнозвезда и не любительница экстремального homevideo, она нормальная девушка, мечтающая о любви, замужестве, крепкой семье. Поэтому Люся будет оберегать тайну прошлой ночи даже более яростно, чем сам Николай.
Не побежит плакаться подруге, не напишет заявление в милицию…
Зачем она к нему поехала?! Он ведь и не настаивал, она сама этого захотела…
Люся вспомнила, как быстро и ловко он её скрутил, связал. Но сделал всё, чтобы на открытых частях тела не осталось следов. Он не заклеивал ей рот скотчем, не пристёгивал её наручниками, не бил по лицу. Благодаря этим предосторожностям, Люся могла появиться на людях, не привлекая к себе внимания. Никто не знал, что скрывается под одеждой, какими кровоподтёками разрисовано всё её тело.
Едва в голове всплывала очередная жуткая подробность, Люсе хотелось выть в голос и царапать стену в бессильной ярости. Что он с ней сотворил!
…Сопровождая каждое движение стонами, Люся сползла с дивана и поковыляла в душ. Прохладная вода ненадолго успокаивала пылающие раны. Но раненому самолюбию вода не помогала.
– Кто я теперь? – прошептала Люся, разглядывая отражение в зеркале. – Что мне делать?
Покидая несолоно хлебавши четвёртый объект, Паша и Даша, наконец, поняли, что вечер пятницы – не самое удачное время для расследования.
Они обрушивали на офисных сотрудников и работников общепита шквал вопросов: есть ли у заведения внешние видеокамеры, не просматривается ли с них перекрёсток, не сохранились ли записи, не стал ли кто-то случайным свидетелем той аварии?
Но слышали в ответ, что им лучше поговорить с начальником службы безопасности, или с директором, или с главным менеджером. А их нет на месте – начался уик-энд! Несколько мелких офисов и вовсе были закрыты – белые металлические жалюзи опущены до земли…
Они вернулись в «Неаполь», где, кстати, тоже не добились желаемого: милые официантки и симпатичный бармен пожимали плечами и предлагали навестить кафе завтра днём, а ещё лучше – в понедельник.
Погибая от голода, Даша и Паша устроились за столиком напротив плазменной панели и уставились на экран. Перекрёсток двух улиц был как на ладони. Ах, если бы случилось невероятное и им бы вдруг удалось раздобыть видеозапись! Тогда уж Дарья точно узнала бы, виноват ли её брат в той аварии.
А если виноват Репников? Если он воспользовался беспомощным состоянием Андрея и трактовал ситуацию в свою пользу? Вполне возможно, что именно так всё и было. Подобное случается едва ли не каждый день.
В этом случае запись с видеокамеры помогла бы поставить Репникова на место. И он уже не смог бы требовать с них деньги на ремонт «ауди», а кроме этого, Андрей получил бы страховку и за разбитый автомобиль, и на оплату лечения.
Даша сразу принялась считать… Так, «жигулёнок», конечно, пропал. Страховая компания не даст за него по максимуму, скорее всего, оценит автомобиль по рыночной цене машины подобного класса и года выпуска. Но сколько сил и денег вложено в эту «шестёрку»! Андрей постоянно что-то там менял и модернизировал, планомерно превращая старый родительский «жигулёнок» в раритетный экземпляр…
Да, тут ничего не поделаешь, сколько дадут – на том и спасибо. Но ведь это лучше, чем совсем ничего…
Зато лечение будет оплачено полностью! В страховом полисе указана сумма в сто шестьдесят тысяч. Правда, уже истрачено гораздо больше. Но разницу обязан доплатить Репников – придётся ему раскошелиться. Вооружённая доказательствами невиновности брата, Дарья не отцепится от депутата, пока не выбьет из него компенсацию и за физический, и за моральный ущерб.
Она размечталась. Минут десять Даша витала в грёзах – в иллюзорном мире, где торжествует справедливость, а зло всегда наказано.
…Они заказали пиццу.
– Вкуснотища, – возвестил Калинин, утаскивая с деревянной подставки пятый кусок. – Даш, а ты пиццу тоже умеешь?
– М-м-м, – снисходительно промычала Даша, рот у неё был занят.
– Умеешь?
– Да! Что там уметь? Десять минут и готово!
– О! – восхитился Паша. Он даже перестал жевать. – Это невероятно… Но да, да, да, ты всегда была талантливой девочкой. Помню, на переменке ты постоянно сидела с толстенной тетрадью и писала туда химические формулы!
Даша неопределённо хмыкнула.
– Надо же, как ты это запомнил?
– Ещё бы! Для меня ты была… ну, это… инопланетянкой. Отличница! Как это понять – сидишь и царапаешь в тетрадочку химические формулы. Зачем? Кто заставляет? Никто!
Паша не признался, но ему почему-то всегда хотелось вырвать из рук маленькой Даши эту химическую тетрадь и разорвать её в клочья. Не со злости, а от непонятного бурления крови. Чтобы Даша не сидела, опустив взгляд, а вскинулась, сверкнула зелёными глазищами…
Однажды после уроков он засёк отличницу в пустом школьном коридоре. Все уже разошлись, а Даша стояла у окна, смотрела в него с тоской и украдкой вытирала слёзы.
– Кольцова, ты чего? – осторожно спросил Павел. – Что случилось?
В глазах отличницы плескалось горе – безутешное, бескрайнее.
– Да что случилось? – испугался Паша.
– Четвёрка-а-а, – всхлипнула одноклассница, её хрупкие плечики вздрогнули. – За самостоятельную-ю-ю… По хими-и-и-и…
Четвёрка за самостоятельную работу по химии! Для Паши это являлось чем-то заоблачным, невероятным подарком, недосягаемым результатом. Сам он схлопотал, естественно, двойку, но воспринял неудачу философски, не привыкать! А Даша стоит рядом и вытирает слёзы. Для неё четвёрка по химии – трагедия и катастрофа… Как понять эту девочку? Она из иного мира, далёкого и загадочного…
Двадцатидевятилетний Павел Калинин очнулся от воспоминаний, мысленно вернулся обратно – за столик в кафе «Неаполь».
– Ясно, конечно, родители и дед у тебя были крутые учёные, – сказал он. – А ты их ребёнок…
– Да, – грустно вздохнула Даша. – Были… Никого не осталось. А с твоими родителями всё в порядке?
– Да, конечно. Батяня в моей фирме работает. А мамулю я по курортам гоняю, хватит ей уже вкалывать. Всю жизнь в две смены в детском саду нянечкой пахала. Не знаю, как она выжила. Мне двух короедов за глаза хватает. Они меня в крендель сворачивают, дьяволята.
– А у тебя ещё старшая сестра есть, Лариса.
– Точно! Вот это память у тебя… Ты же тогда меня совсем не замечала. А имя сестры запомнила.
– Павел Калинин, как я могла тебя не замечать, а?! Ты же каждый день дёргал меня за косички, словно звонарь, обрывающий верёвки колокольни в приступе религиозного экстаза. И прятал мой портфель. И подкладывал в пенал гусениц!
– Прости, я был полным идиотом, – сокрушённо вздохнул Павел.
– Скорее – охламоном и бандитом.
– Эх, чудесное было времечко! – мечтательно произнёс Паша.
– Неужели ты вспоминаешь школу с удовольствием?
– Ага! Классно было. Весело!
– Но тебя же все ругали?
– А я не слушал! Мне было абсолютно по фигу!
– Ты молодец, – искренне похвалила Даша. – Так и надо! А я вот… Всегда и всех слушала. И школа была для меня сплошным мучением. Постоянные мысли о том, как бы не схлопотать четвёрку и не опозорить семью плохой учёбой.
– Да, у отличниц всё так сложно, – посочувствовал Калинин. Он поставил локти на стол, подпёр щёки кулаками и уставился на спутницу.
– А Ларису я помню очень хорошо! – Даша сразу представила себе бледную шатенку в очках с толстыми линзами. В отличие от брата, Лариса Калинина всегда хорошо училась, даже несмотря на плохое зрение. – Она, кстати, обошла меня на областной олимпиаде по французскому языку! Заняла первое место, а я – только второе. Кошмар!
– Вот оно что! Наверное, именно потому ты её и запомнила.
– Да, точно, – улыбнулась Даша. – Как у неё дела?
– Прекрасно. До сих пор повёрнута на всём французском. Если к батарее не привяжешь, сразу сваливает во Францию. У неё мультивиза. Чуть отвернёшься, она уже усвистела в Довиль, или Онфлёр, или Гавр. Юг тоже любит – Авиньон, Монпелье, Марсель.
Конец ознакомительного фрагмента.