Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 1. Ранний период жизни (Дэвид Годмен, 1998)

Ранний период жизни

В начале XX века зона вокруг города Лаялпур, расположенного на востоке штата Пенджаб, была скорее пограничной территорией. Английское правительство, преследуя цель колонизации земли, обещало предоставить землю в пятьдесят акров любому, кто пожелает расчистить территорию от зарослей леса и основать там фермерское хозяйство. Благодаря новому ирригационному каналу земледелие стало заманчивым коммерческим предложением, так что тысячи людей мигрировали из разных регионов Индии, где земля была более истощенной. В XIX веке англичане построили Лаялпур как центр новых разработок. Свое название город получил в честь одного лица, занимающего высокое положение в Британии, а центральные улицы походили на линии, изображенные на «Юнион Джек», государственном флаге Великобритании. Большая часть населения округа Лаялпура исповедовала мусульманство, но вновь прибывшие поселенцы, обосновавшиеся преимущественно в самом городе, были либо сикхами, либо индуистами, приехавшими, чтобы развернуть здесь свою деятельность. После первой волны поселенцев население города насчитывало около 40000 человек, из них примерно половину составляли сикхи и индуисты.

Семья Пападжи не принадлежала к пришлым поселенцам. Она относилась к небольшой общине браминов, которые жили на этой территории уже много поколений. Один из его предков был пандитом[1] при дворе махараджи Ранджита Сингха, последнем правителе Сикхского королевства, который управлял большей частью штата Пенджаб вплоть до середины XIX века. Пападжи относился к браминам, которые из поколения в поколение были пандитами, но отец Пападжи, Пармананд, нарушил эту традицию, устроившись на работу начальником железнодорожных путей. Английское правительство нуждалось в образованных и грамотных специалистах, которые могли бы вести административные дела, а так как таковыми были брамины (элита Индии), перед ними открывались новые возможности.

Примерно в 1911 году в возрасте двадцати лет Пармананд женился на шестнадцатилетней девушке Ямуне Деви. Два года спустя у них родился первенец – всего в семье было девять детей. По традиции, ребенка нужно было привезти в семью матери, чей дом находился в небольшой деревушке Мураливали, в пятидесяти милях на северо-восток от Лаялпура.

В других источниках указывается иная дата рождения Пападжи – 13 октября 1910 г. Хотя, опираясь на собранные мною данные: официальные документы, свидетельство членов его семьи и людей, знавших его в юности, а также по рассказам самого Пападжи о раннем периоде его жизни – я склонен считать, что Пападжи родился 13 октября 1913 года. Но, несмотря на то, что в официальных документах указана последняя дата, сам Пападжи придерживается другого мнения, считая датой своего рождения 1910 год, а записанные данные – ошибочными. Но в своем повествовании я предпочел более позднюю дату.

Пармананд часто переезжал с одной станции на другую, работал в отдаленных частях страны, где даже не было жилья, чтобы разместить членов своей семьи, и в связи с этим первое время Пападжи был лишен возможности жить с отцом. Первые шесть лет он преимущественно проводил с матерью в Мураливали, в доме ее родителей. Ближайший город с районной управой располагался в шести милях. К концу шестилетнего периода Пармананд купил дом в Гуру Нанак Пуре на юге Лаялпура – небольшая территория, в основном занимаемая браминами. Невзирая на то что Пармананд продолжал переезжать с места на место, живя и работая в разных частях Пенджаба и Балучистана, куда часто брал свою семью в командировки, их главным семейным очагом оставался дом в Лаялпуре, пока в 1947 году не произошло разделение Индии.

У Пападжи остались смутные воспоминания о том периоде жизни, когда ему приходилось переезжать из одного города в другой.

Однажды он сказал: «Я путешествовал всю свою жизнь. Всю свою жизнь я переезжал с места на место и находился там не более года, до тех пор пока в конце 1980-х не обосновался в Лакнау, – стал сказываться возраст».

Поездки были вызваны не только служебным положением отца. Каждый год в жаркий летний период вся семья выезжала по крайней мере на месяц в Харидвар, священный город, расположенный на берегах Ганги. Именно здесь Ганга покидает подножья Гималаев и протекает по равнинам Индии. Любовь Пападжи к Ганге и Харидвару в особенности, которую он пронес через всю жизнь, была заложена в те ранние годы, когда он ежегодно проводил несколько недель, играя на берегу реки.

Через всю жизнь я пронес Харидвар в своем сердце. Мы с родителями каждый год приезжали в этот город, даже когда я был еще маленьким ребенком, и проводили там по меньшей мере один или два месяца. Так как мой отец работал на железнодорожных станциях, у нас был бесплатный проезд. На время наших школьных каникул, которые длились два месяца, отец обычно брал отпуск и отправлялся с нами в Харидвар. В Ганге я научился плавать – тогда мне было всего лишь пять лет. Мне даже удалось переплыть реку в таком раннем возрасте.

Родители Пападжи были истинными практикующими индуистами. Ямуна Деви пела бхаджаны женщинам своей деревушки, в то время как Пармананд был практически фанатиком джапы «Джей Ситарам». Джапа – повторение имени Бога. Самого Пападжи привлекала духовная жизнь, но его тяга нашла выражение не просто во внешних практиках. Напротив, с трех– или четырехлетнего возраста он спокойно сидел в одиночестве, закрыв глаза, всецело погрузившись в поток тишины, проходящий через него. Его ранние проявления духовности настолько поразили родителей, что они прозвали его Рамой. Считается, что Рама – герой «Рамаяны» – был воплощением Вишну. Попросту говоря, Рама – распространенный термин для обозначения самого Бога.

У Пападжи сохранилось несколько воспоминаний из раннего детства, но большинство подробностей я почерпнул из рассказов его младшей сестры Сумитры, хотя, возможно, она была слишком мала, чтобы самолично засвидетельствовать некоторые события. Неординарное поведение Пападжи в таком раннем возрасте стало частью семейного фольклора. Мой разговор с Сумитрой состоялся в 1994 году в ее доме в Дели. В своих ответах она постоянно называла Пападжи «Бхаи Сахибом» – на языке пенджаби этот термин обозначает «почитаемый старший брат».

Дэвид: Каковы ваши первые воспоминания из жизни в семье?

Сумитра: Родилась я в 1918 году, так что я на пять лет младше Бхаи Сахиба. Поэтому я помню события начиная где-то с 1920 года. Наш отец был начальником железнодорожных станций в разных местах. Он редко бывал дома, так как ему часто приходилось переезжать из одного города в другой.

Дэвид: Вы помните какие-нибудь места, где он работал начальником станций?

Сумитра: В основном он работал в очень маленьких поселениях. Одно из них называлось Чичон Ки Малиан, оно располагалось на пути от Лаялпура до Лахоры. Также он часто выезжал в Гати и Убас Пур – они оба находятся недалеко от Лаялпура. Около Хараппы есть станция Дэд Патиани, а еще он как-то работал в Мултане и еще во многих местах, но названий я не помню.

Дэвид: Вы везде сопровождали своего отца, куда бы его ни направили, или оставались на прежнем месте?

Сумитра: Обычно мы следовали за ним повсюду. Он получал направление каждые несколько лет, и везде нам обязаны были предоставить жилье. Вначале поселения, куда нас направляли, были очень маленькими. Преимущественно это была сельская местность, где практически отсутствовали какие-либо удобства. Чтобы купить овощи, нам приходилось идти прямо к фермерам на поля, так как зачастую это было единственным местом, где можно было купить еду. Также мы держали буйволиц, благодаря которым у нас были молоко и сливки. Мы все очень любили молоко и сливки, но их никогда не было в избытке.

Когда мы были маленькими, вокруг нас всегда было много буйволиц. Иногда они даже жили у нас дома. Бывало, Бхаи Сахиб со своим братом приводили их из расположенных неподалеку джунглей, где они паслись. В этих местах было так много змей, что стоило лишь посидеть некоторое время на одном месте, как они начинали ползать прямо по вам. Бхаи Сахиб сказал мне, что они когда-нибудь съедят его завтрак, который он брал с собой. Но он не испытывал никакого страха перед ними. Будучи еще совсем маленьким, он, бывало, возьмет змею и обернет ее вокруг своей головы. Ему нравилось играть со змеями.

Дэвид: Какие развлечения были в таких отдаленных местах? Как вы проводили время?

Сумитра: Большое удовольствие нам доставляло играть с поездами. Когда они приезжали на станцию, мы играли внутри них, а когда трогались с платформы, то запрыгивали и спрыгивали с них на ходу.

Бхаи Сахиб был очень озорным ребенком. Зачастую объектами его проказ становились лавочники, владельцы магазинов. Обычно, когда солнце припекало особенно сильно или было много дел, они оставляли дела на подростков, а в это время Бхаи Сахиб уже подкарауливал их. И как только лавочники отворачивались, он обливал их горячей водой, а однажды даже бросил в них еще неостывший пепел.

Дэвид: Пападжи рассказал мне, что в детстве мать часто звала его Рамой. Как он реагировал на это?

Сумитра: Еще в самом раннем детстве он часто обмазывал тело пеплом и выполнял пуджапат (ритуальные религиозные практики, включающие пуджу, джапу, а также декламирование духовных текстов). И, пребывая в таком состоянии, он постоянно повторял: «Я Рама. Я Рама». Поэтому-то отец в шутку прозвал его Рамой. Вот так и приклеилось к нему это прозвище, а родители до конца дней своих продолжали звать его Рамой.

Имя Рама было не просто детским прозвищем. Мне довелось встретить тех преданных ему учеников, которые использовали такое обращение вплоть до середины 1970-х годов. Однако родители Пападжи обычно звали его Харбанзом, – это уменьшительно-ласкательная форма от имени Хариванш.

Дэвид: Какие еще духовные практики он выполнял? Что вы помните из его ранней духовной жизни?

Сумитра: Он часто ходил в ашрамы садху, расположенные за городом. Он часто оставался в них до самой поздней ночи. И когда однажды мать отругала его за то, что он приходит заполночь, он ответил: «Разве я буйволица, которая должна приходить домой к шести, чтобы ты подоила меня?» А если он и вовсе не являлся домой, отец шел искать его в садху бела (лагерь садху), за чертой города. Такое случалось, когда мы жили в Лаялпуре. Отец всегда знал, где его искать. И если Бхаи Сахиб не приходил домой, его всегда можно было найти у местных садху.

Садху – это индусские монахи, ведущие кочевой образ жизни и живущие за счет подаяний. Но группа садху, обитавшая в пригороде Лаялпура, не относилась к индуистам, а принадлежала к сообществу мусульман, известному как «Маст Каландар»; они славились своими плясками, пением и нестандартным поведением. В 1995 году одному из своих преданных учеников Пападжи дал имя Маст Каландар. Этот ученик не был знаком с их традицией и попросил разъяснить, что означает данное имя.

Маст Каландар: Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о «Маст Каландарах», которых вы встречали?

Пападжи: В дни моего детства за чертой города жила такая группа людей. Они всегда были одеты в черное, а их запястья были украшены металлическими браслетами. Во время пения и повторения мантр они ритмично ударяли палками по своим браслетам. Они были счастливы и не носили бремя забот. А занимались они тем, что ходили по окрестностям, распевая: «Маст Каландар, Маст Каландар». Вот так их и прозвали. Многие жители Пенджаба побаивались их, считая маст каландаров опасными и слегка «не в себе», но мне нравилось их общество. Если ты маст каландар, тебе незачем о чем-либо беспокоиться. Им даже не приходилось просить подаяния. Они просто пели и плясали, ударяли в браслеты и кричали: «Маст Каландар» – люди сами приходили и давали им еду. Каждую ночь с 10 вечера до 6 утра они танцевали и пели в своем лагере. Мне нравилось приходить к ним, но я знал, что родители никогда не разрешат остаться с ними на всю ночь.

Я частенько говорил своей матери: «Я договорился с одним из своих друзей делать вместе домашнее задание. Я останусь у него на ночь, а утром пойду с ним в школу».

В то время как мои родители думали, что я выполняю домашнее задание или сплю, я уже был с маст каландарами и наблюдал, как они танцуют и поют. Они частенько нанимали местных проституток, которые танцевали для них, естественно, за определенную плату. Лидер этой Лаялпурской группы был наделен своего рода сиддхой (сверхъестественной силой): он мог по своему желанию материализовывать рупии, так что у него всегда находились деньги на развлечения членов группы «Маст Каландар». В те времена на рупию можно было купить многое, а сегодня на тот же товар уходит сотня рупий. Казалось, что у этого человека неиссякаемый запас денег. Стоило ему потереть ладонью о колено, как в его руке появлялась рупия. И у девушек он пользовался большой популярностью, так как за исполненный танец он платил каждой по рупии (их обычная ставка была намного ниже). В наши дни люди вроде Сатья Саи Бабы материализуют вибхути (священный пепел) для своих преданных, но что можно сделать с вибхути? Материализация денег для оплаты собственного времяпровождения – гораздо более практичное достижение.

Как только Пападжи пропадал из дому, его родители знали, что скорее всего они найдут его в садху бела за пределами города.

Однажды, когда отец пришел забрать его, Пападжи сказал: «Зачем ты идешь искать меня, а не оставишь с Богом?»

Пармананд никогда не позволял ему оставаться с ними. Но, несмотря на то, что он частенько отчитывал садху за то, что они позволяют его сыну проводить с ними так много времени, маст каландары не запрещали Пападжи присутствовать на их представлениях.

В книге «Интервью с Пападжи» я привел другой произошедший с ним в его ранние годы случай. Вот что рассказал Пападжи:

В детстве другие мальчики воплощали свои фантазии в жизнь, играя в солдат или представляя себя знаменитыми спортсменами или правителями. Я же, напротив, стремился подражать садху. У меня не было ни малейшего представления о внутренней жизни таких людей, меня вполне удовлетворяло внешнее подражание им. Я отчетливо помню тот день, когда я решил изобразить нагого садху и приобщил сестру к своей игре. Мы разделись, обмазали свои тела древесным пеплом, имитируя вибхути, и сели, скрестив ноги, перед огнем, который разожгли в саду. На этом мы и ограничились, так как ничего не знали о медитации или йоге. Один из наших соседей случайно заглянул через садовую стену и, по-видимому, был шокирован, увидев обнаженную девочку, вымазанную в золе. Наши мысли были настолько чисты, что нам и в голову не пришло, что не подобает девочке сидеть так во дворе абсолютно голой. Сосед позвал нашу мать, и игре тут же был положен конец.

Я расспросил об этом Сумитру, полагая, что, должно быть, сестрой в этой истории была она.

Дэвид: Пападжи рассказал случай о том, как однажды он снял с себя всю одежду, обмазался древесным пеплом и сел в саду, изображая садху. Он упомянул, что уговорил одну из своих сестер последовать его примеру и присоединиться к нему. Этой сестрой были вы?

Сумитра: (Смеется.) Нет. Это была не я, а дочь одного из наших соседей. Ее звали Шейлой. Ее мать очень разозлилась, когда увидела ее обнаженной в нашем саду. Она пришла к нашей матери и пожаловалась: «Что же они такое вытворяют? Что же делают?» Она никак не могла взять в толк, что это всего лишь два ребенка, которые играли в садху. Мы знали, что Бхаи Сахиб любил играть в садху, но нам стоило больших трудов убедить соседей, что это была всего лишь безобидная игра.

Дэвид: И часто он так сидел?

Сумитра: Он часто сидел на полу, скрестив ноги. А когда к нему приходили его друзья, он заставлял и их садиться на пол таким же образом. Для Бхаи Сахиба это была не игра. Он часто входил в необычное состояние, и сразу было видно, что он каким-то образом преображался. Его лицо настолько преображалось, что он больше не походил на того Бхаи Сахиба, которого мы знали. Во время этих преображений у него волосы вставали дыбом.

Однажды, когда он вышел из такого состояния, я задала ему вопрос: «Куда ты отправляешься, что даже твоя внешность преображается?»

Ответ был таков: «Это не похоже на путешествие на поезде. Скорее это можно сравнить с полетом на самолете, рассекающем воздух».

У Пападжи совершенно не оставалось времени на выполнение школьных заданий из-за пребывания по ночам в лагерях садху и медитирования дома. Однако его это не беспокоило, так как он совершенно не интересовался учебой.

Во время учебы в школе я не делал домашнее задание. Я с бóльшим удовольствием проводил время в игре. А на следующий день, бывало, иду в школу, а у самого коленки дрожат, потому что знаю: скорее всего меня накажут за невыполненное задание. Но, несмотря на это, я так его и не выполнял. Играть было намного веселее. Иногда нас наказывали розгами за невыученный урок, но чаще всего учитель заставлял нас весь день стоять. Мне нравилось стоять – намного лучше, чем сидеть, пытаясь решить все задачи, которые учитель продолжал нам задавать. А розгами наказывал нас не он. Так как они хранились у старшего преподавателя, он отправлял нас к нему.

Я выполнил очень мало заданий за весь период обучения в школе. Мне нравилось играть с друзьями, а еще я с большим удовольствием ходил по ночам с садху, и у меня просто не было времени на выполнение школьных заданий. В детской футбольной команде я был вратарем, и мне приходилось стоять долгое время, ничего не делая. Вратарь редко принимает участие в самой игре. Большую часть времени он стоит и ждет, когда возникнет угроза воротам.

Как только я входил в класс, мой учитель переходил в наступление: он просил меня показать домашнюю работу. А когда узнавал, что она не сделана, отправлял меня в угол, где я проводил весь день, пялясь на стену. Но когда эти наказания не приносили желаемого результата, он заставлял меня встать на мою парту и так стоять весь день. Он думал, что я когда-нибудь устану и захочу сесть, но я никогда не сдавался. Мой статус вратаря научил меня стоять весь день, не чувствуя усталости.

Если бы мне было дискомфортно стоять весь день на парте, я бы вовсе не ходил в школу. Я бы просто ушел и играл один. Лично я считаю, что детям большую пользу приносят игры, а не сидение за партой и изучение книг. Полагаю, именно это я понял в то время. Я всегда задавался вопросом: «Зачем мне тратить свое время впустую, когда вместо этого я могу пойти во двор и поиграть?»

Ключевым событием детских лет Пападжи стал тот глубокий опыт, который он испытал, когда с семьей навещал своих родственников в Лахоре. Думаю, этот случай, который он охарактеризовал как свое «раннее воспоминание», предшествует всем ранее изложенным историям. Справедливости ради стоит сказать, что этот случай фактически определил дальнейший ход развития событий его детства и юности.

Это произошло в 1919 году. После победы англичан в Первой мировой войне все школьники были отпущены на одномесячные каникулы, чтобы они могли присоединиться к празднованию победы. Нам даже раздали маленькие значки в память об этом событии. Мать решила, что следует воспользоваться внеурочными каникулами и навестить родственников в Лахоре. Визит, должно быть, состоялся летом того года, потому что я отчетливо помню, что как раз созревали плоды манго.

Как-то вечером, когда мы все собрались в доме моих родственников в Лахоре, кто-то начал готовить для всех напиток из манго, молока и миндаля. Для мальчика моего возраста это должно было быть лакомым угощением, но когда мне протянули наполненный стакан, я даже не сделал попытку взять его. Не то чтобы я не хотел его, просто я погрузился в то самое удивительное состояние, которое умиротворяет и наполняет ощущением счастья. Вот почему я был не в состоянии отреагировать на предложенное угощение. Моя мать, так же как и другие присутствовавшие женщины, была удивлена и встревожена моей пассивностью. Они окружили меня, пытаясь понять, что же случилось и что со мной делать. К тому времени я сидел уже с закрытыми глазами. Несмотря на то что я был не в состоянии отвечать на их вопросы, я прекрасно слышал, что происходило вокруг меня и чувствовал их попытки вернуть меня в нормальное состояние. Они трясли меня, шлепали по лицу, щипали за щеки, кто-то даже стал подбрасывать меня, но все было тщетно: физически я никак на это не реагировал. Это не было упрямством. Ощущение, которое меня охватило, было настолько безграничным, что парализовало мои способности реагировать на внешние раздражители. В течение часа они испробовали всё, что могли, чтобы привести меня в чувство, но тщетно.

Я не был болен, и такое ни разу со мной не случалось раньше, и непосредственно перед тем как это произошло, у меня не было никаких странных симптомов. Именно из-за того, что все случилось неожиданно, без каких-либо признаков заболевания, и никакая тряска не приводила меня в чувство, члены моей семьи пришли к заключению, что в меня внезапно вселился злой дух. В то время не было психиатров, к которым можно было бы обратиться. А когда случалось что-то неординарное, жертву обычно вели в местную мечеть, чтобы мулла (священник мусульман) смог изгнать злой дух. Мы, бывало, даже приводили к нему своих буйволиц, когда они заболевали или переставали давать молоко, в надежде, что при помощи особых процедур или мантр он как-нибудь устранит недуг.

Поэтому, невзирая на то, что моя семья исповедовала индуизм, меня принесли в местную мечеть и показали мулле. Он монотонно бормотал что-то, одновременно водя вдоль моего тела железными щипцами – таков был ритуал изгнания злого духа. Мулла с присущим ему оптимизмом сказал, что я скоро поправлюсь, но его старания, так же как и попытки моей семьи вывести меня из этого состояния, были безуспешны. Меня, все еще «парализованного», принесли домой и уложили в постель. Целых два дня я пребывал в состоянии покоя, счастья и блаженства. Хотя я и не мог реагировать на внешнюю среду, я осознавал все происходящее вокруг меня.

По прошествии двух дней я открыл глаза. Моя мать, будучи ревностной бхактой Кришны, подошла ко мне и спросила: «Ты видел Кришну?»

Увидев, как я счастлив, она отказалась от своей первоначальной идеи о моей одержимости злым духом и решила, что мне был ниспослан мистический опыт через почитаемого ею божества.

«Нет, – ответил я, – я могу сказать только, что был очень счастлив».

Как только спала первая волна оживления, я и мои родители перестали думать о причинах случившегося. Я не знаю, что это было и что послужило причиной такого неожиданного погружения в интенсивное и парализующее ощущение счастья.

На дальнейшие расспросы своей матери я отвечал: «Это было безграничное счастье, безграничный покой, безграничная красота. Больше я ничего не могу сказать».

Моя мать, должно быть, не отказалась от своего предположения. Она принесла картинку с изображением Кришны-ребенка, показала ее мне и спросила: «Ты видел кого-нибудь похожего на него?»

И снова я повторил: «Нет. Не видел».

Хотя это и не имело прямого отношения к моему опыту, ей все-таки как-то удалось убедить меня, что пережитое мною состояние счастья связано с тем, что я вошел в контакт с Кришной. Благодаря ей я стал преданным Кришны, – она говорила, что если я буду медитировать на Кришну и повторять Его имя, то рано или поздно вновь испытаю этот опыт.

Такой рассказ с минимумом изменений был опубликован в книге «Интервью с Пападжи». А в 1995 году, когда один финский журналист по имени Риши беседовал с Пападжи, он рассказал еще кое-какие подробности:

Во время пребывания в этом состоянии у меня из глаз текли слезы. Это были слезы счастья. А когда я вышел из транса, моя мать спросила, почему я плакал, но я ничего не мог ей ответить: я даже не помнил этого. Она настолько тревожилась за меня, что несколько дней не спускала с меня глаз и даже укладывала спать рядом с собой.

Спустя несколько дней мы вернулись в Лаялпур, и я опять пошел в школу. Но в моем мозгу все время крутилась одна мысль: «Что именно дает мне постоянное ощущение счастья?» И я не мог сосредоточить свое внимание ни на чем другом.

Наш дом находился в большом саду, где рос мандариновый куст. Каждый день, приходя из школы, я брал в руки книгу и садился рядом с этим кустом. Меня не интересовало содержание книги, она нужна была лишь для отвода глаз. Я хотел убедить своих родителей в том, что выполняю домашнее задание. Мне трудно описать, чтó именно происходило внутри меня. Знаю лишь, что какая-то сила неотвратимо уводила меня от всех мирских видов деятельности.

Как пришел ко мне этот опыт? Я не знаю. Это произошло без каких-либо усилий с моей стороны. Я ничего для этого не делал, я даже не слышал, чтобы подобное когда-либо случалось с кем-то еще. Никто из членов моей семьи не упоминал о таких состояниях. В то время мы не были знакомы с хинди или санскритом, поэтому и не читали философских трудов на этих языках. В школе и дома мы учили персидский и урду и могли прочитать некоторые поэмы, написанные на них, но поэмы давних времен не могли помочь мне понять, что же все-таки произошло.

Риши: Как повлиял этот опыт на вашу дальнейшую жизнь?

Пападжи: Прежде всего я бы не стал называть это опытом, так как он подразумевает наличие воспринимающего и воспринимаемого. А в моем случае и то и другое отсутствовало. То, что тянуло меня изнутри, не имело формы. Я не знаю, что это было. Но ты спрашиваешь о том, какое влияние это оказало. Это намного легче описать. Внутреннее счастье не ушло, когда мое тело вернулось в нормальное функционирующее состояние. И с того самого момента оно никогда не покидало меня. Внутреннее счастье осталось, но я так и не знаю, что это.

Несколько лет назад, в 1994 году, во время проведения одного из своих сатсангов в Лакнау он снова подчеркнул неописуемость природы произошедшего с ним:

Я ничего не видел, совершенно ничего не чувствовал – так как же я могу это описать? Единственная фраза, которая может более или менее передать мой опыт, – «беспричинное счастье». Когда меня спрашивают, что же произошло в тот день, я погружаюсь в это пространство блаженства, пространство вне времени. Я не могу описать его, но оно все еще здесь, хотя с тех пор прошло уже много лет. Я не могу назвать его «ничто» и не могу назвать «чем-то». Это осознаешь, но не можешь выразить словами. Иногда я называю это пустотой, но и это не совсем так. Это слово не отражает той радости и ничем не омраченного блаженства, присущих такому состоянию.

Предоставляю возможность Риши задать следующий вопрос, напрашивающийся сам собою:

Риши: Почему вы стали таким страстным преданным Кришны после такого глубокого опыта Я?

Пападжи: Я уже говорил, что ничего не испытывал, так как не было того, кто мог бы что-то испытать. Что же касается опыта «Я», то тогда я даже и не знал, что означает этот термин.

Моя мать была преданной Кришны, как и миллионы других людей по всей Индии. Я впитывал истории и традицию бхакти Кришны от моей матери, пока они не стали частью и моей жизни. Я полюбил Его форму, потому что для меня Он был такой прекрасной личностью.

Мои мысли были чисты, и мои отношения с Ним не были обычными. Большинство бхактов Кришны считали Его великим, самим Богом. Они пытались любить Его, как преданные любят Бога. Но Бог – это сама любовь, и он не нуждается ни в чьей любви. Вначале я не был настоящим Его почитателем. Я был Его другом. Я любил Его, как друга, поэтому Он приходил ко мне в этой форме и играл со мной. Я не относился к Нему как к Богу. Я просто смеялся и играл с Ним так же, как если бы это был такой же мальчик моего возраста.

Следуя совету своей матери, Пападжи начал выполнять традиционные садханы бхакты (религиозные практики). Результат был немедленным:

Моя мать сама обучала меня, как выполнять многочисленные ритуалы и практики, относящиеся к культу Кришны. Стоило мне начать, как во мне проснулась страстная и глубокая любовь к форме Кришны.

Больше всего мне нравилась картинка с изображением Кришны-ребенка – та самая, которую мать показала мне в тот день, когда я вышел из двухдневного состояния транса. Его лицо мне казалось неописуемо красивым, завораживающим, и мне не стоило большого труда направить на него всю свою любовь и преданность. Эта картинка была напечатана в другой стране, и на изображении была видна совершенно неуместная надпись: «Сделано в Баварии».

В результате такой глубокой бхакти Кришна стал являться мне, принимая тот же облик, что и на картинке. Он периодически приходил ко мне ночью, играл со мной и даже пытался спать в моей постели. В то время я был невинным ребенком. Я не понимал, что такого рода проявление было одним из великих благ индуизма и что некоторые преданные всю свою жизнь проводили в практиках и медитациях, стремясь увидеть Его хотя бы на мгновение. По своей наивности я думал, что это было вполне естественно для Него появляться вот так в моей спальне и играть со мной.

Его физическая форма была настолько же реальна, как и моя собственная (я мог прикоснуться к нему и пощупать), но Он являлся мне и в более тонкой форме. Если я закрывал голову одеялом, то все равно продолжал Его видеть. Даже когда закрывал глаза, передо мной стоял Его образ. «Мой» Кришна всегда излучал энергию задора. Он всегда появлялся после того, как я ложился спать, и мой сон, естественно, как рукой снимало, и мы играли в ребяческие игры, от которых уже никак не хотелось спать. Когда прошло чувство новизны Его визитов, я стал ощущать, что Его появления стали мне немного досаждать, так как Он не давал мне спать, даже когда я очень уставал. Я уже стал подумывать, как бы Его выпроводить, и мне в голову пришла, на мой взгляд, неплохая идея – предложить Ему пойти проведать мою мать. Я знал, что она тоже будет очень рада видеть Его, так как была ревностной бхактой Кришны.

«Почему бы тебе не пойти к моей маме и не лечь спать рядом с ней? – однажды ночью спросил Его я. – Ты не даешь мне спать. Иди лучше к ней».

Казалось, что Кришну это предложение ничуть не заинтересовало. Он предпочитал проводить все свое время со мной и ни разу не пошел к моей матери.

Однажды ночью мама услышала, как мы разговариваем и спросила: «С кем ты говоришь?» «С твоим Кришной, – честно ответил я. – Он беспокоит меня по ночам, не давая спать. Даже с закрытыми глазами я все равно вижу Его, иногда даже более отчетливо, чем с открытыми глазами. Иногда я закрываю голову одеялом, но Он не исчезает. Он всегда хочет спать рядом со мной, но я не могу уснуть, пока Он здесь».

Она зашла в комнату, чтобы убедиться в этом, но не увидела Его. За все время, когда Кришна приходил к нам в дом, ей ни разу не удалось Его увидеть.

Когда Его не было рядом, я всегда хотел, чтобы Он пришел. Я действительно очень хотел Его видеть и играть с Ним. Единственной загвоздкой было то, что зачастую, когда Он приходил, я был очень уставшим и после определенного периода времени, проведенного с Ним, чувствовал, что должен отдохнуть и выспаться.

Он приходил не каждую ночь. Иногда я видел Его, а иногда нет. Я никогда не сомневался в его реальности, и мне в голову не приходила мысль, что это было своего рода видение. А однажды я даже написал Ему открытку, в которой рассказывал, как сильно я Его люблю. Я отправил ее по почте и ничуточки не удивился, когда почтальон принес ответ – должным образом запечатанное и франкированное письмо. Он был настолько реален для меня, что мне казалось вполне естественным вести с Ним переписку по почте.

С того момента как Кришна вошел в мою жизнь, я окончательно утратил какой-либо интерес к учебе. Я сидел в классе, делая вид, что внимательно слушаю, но мой ум и сердце были с Кришной. А когда внутри меня поднимались волны блаженства, я растворялся в переживаниях и терял всякий контакт с внешним миром.

Мать Пападжи часто исполняла бхаджаны в своем доме или у кого-нибудь из соседей. Частенько все местные женщины собирались вместе и пели песни, славя Кришну. Пападжи вспоминает, что не раз присутствовал на таких торжественных песнопениях.

Начиная с шестилетнего возраста моя мать брала меня на сатсанги, которые проводились по соседству. Петь бхаджаны обычно собиралось около двадцати женщин. Вечернее песнопение сопровождалось хлопаньем в ладоши, барабанными боем и звоном чимт. Они похожи на длинные щипцы с медными кольцами на концах. При ударе друг о друга они издают звук. Часто по вечерам она брала меня с собой на раса лилу. В такие дни она не отпускала меня от себя ни на шаг.

На представлениях раса лилы некоторые женщины одевались Кришной, в то время как другие представляли Его преданных. Звучали песни, в основном с мольбами, чтобы он предстал перед ними. Я спросил Сумитру, что она помнит из этих собраний у соседей.

Сумитра: Обычно женщины собирались у нас дома, потому что только у нас было проведено электричество. Было заведено, что Бхаи Сахиб встречал их у двери и провожал к матери. Когда все были в сборе, один человек изображал Кришну, а остальные – его почитателей. Исполнялось много песен и танцев, во время которых женщины умоляли Кришну предстать перед ними. Но он не внимал их мольбам. Вместо этого он являлся Бхаи Сахибу. Он получил даршан Кришны, будучи еще совсем маленьким. Иногда во время пения и танцев он входил в состояние самадхи.

Дэвид: Вы когда-нибудь видели, чтобы он играл с Кришной? По его словам, Кришна часто приходил ночью к нему в комнату и играл с ним.

Сумитра: Обычно все дети спали в одной комнате, а мать с отцом – в другой. Кришна приходил в нашу комнату, и Бхаи Сахиб играл с Ним, но никто, кроме него, не видел Кришну. Я наблюдала, как Бхаи Сахиб разговаривал, прыгал и играл, но не видела, с кем он играл. Иногда он предлагал Кришне пойти и поиграть с нашей матерью, так как знал, что она будет счастлива его увидеть, но Кришна всегда отказывался. Ему было интересно играть только с Бхаи Сахибом.

Однажды утром я услышала, как Бхаи Сахиб рассказывал матери: «Прошлой ночью, когда я спал, мне почудилось, что в нашей комнате зажжены все лампочки. Когда же я открыл глаза, то увидел, что это не лампочки, а Кришна. Он наполнил всю комнату светом. Я играл с Ним всю ночь, но когда устал, сказал ему: „Моя мама спит в соседней комнате, почему бы Тебе не пойти и не поиграть с ней?“ Но теперь Он не приходит, я скучаю по Нему. Если Он снова придет, я не пошлю Его играть с тобой».

Дэвид: В то время он выполнял какие-либо духовные практики или просто играл с Кришной?

Сумитра: Он всегда выполнял пуджапат и предлагал нам присоединиться к нему. И только чтобы угодить ему, другие братья и сестры соглашались присоединиться, но мы никогда не были так увлечены, как он. В конечном итоге практики дали свой результат, и мы стали более серьезно относиться к выполнению практик и обрели веру в Бога.

Теперь я стара, и здоровье уже не то – я страдаю от повышенного количества сахара в крови, – но искренне верю, что Богиня присматривает за мной. Она каждый день дает мне пищу и кормит меня. Я также изготавливаю небольшие брошюрки о Раме и Кришне и продаю их. Я полагаю, что вера в Бога во мне была заложена еще в детстве, когда Бхаи Сахиб заставлял нас выполнять эти пуджи, в процессе которых он передал нам частицу своей страстной веры в Бога.

Сумитра ушла из жизни в 1996 году. До того как она умерла, я написал Лиле, другой здравствующей сестре Пападжи, и попросил ее рассказать, что она помнит о детских годах Пападжи. Она тоже вспомнила раса лилы, в которых Пападжи принимал участие. Она ответила письмом, адресованным своему старшему брату:

Уважаемый Бхаи Сахиб Джи,

Джей Ситарам!

Ты помнишь тот случай, который произошел в Лаялпуре, когда ты был еще маленьким мальчиком? У тебя было благословенное видение Бхагавана (Бога). Когда наша дорогая мама и ее подруги выполняли раса лилу посреди ночи, она произнесла: «Сегодня, во время раса лилы, у нас будет даршан (видение) Бхагавана». И она громко запела бхаджан, в котором были такие слова:

Приди, приди, о мой Кришна, приди!

Хоть сердце мое продолжает биться,

Ничто не находится под моим контролем.

Ночь стала тьмой,

Повсюду черные тучи.

Кришна, устрани преграды между мной и Тобой!

Кришна, пожалуйста, приди, приди!

Полностью предавшись пению, дорогая мама и ее подруги вошли в транс, их сознание оторвалось от внешнего мира. Как только они вошли в состояние транса, Радха (супруга Кришны) и Кришнаджи вышли из соседней комнаты. Тебя потрясло великолепие их ослепительного блеска.

Ты обратился к Нему: «Бхагаван, не я звал Тебя. Дорогая мама звала Тебя. Иди к ней».

Позже, описывая Его внешность, ты говорил, что Его корона и одеяние были усыпаны бриллиантами и жемчугом.

А еще добавил: «Увидев Его ошеломляющую внешность, я поистине стал принадлежать Ему, но Его сияние и блеск украшенного платья были настолько ярки, что я не мог этого долго выносить. Поэтому я попросил Его явиться нашей матери».

Наша дорогая мама потом пришла в сознание и Шри Бхагаван исчез. После такого необычного происшествия ты несколько месяцев был прикован к постели.

На протяжении всей жизни у Пападжи была способность непосредственно переживать то, что обозначают слова, а не только думать о них. Эта неординарная способность проявлялась во многих случаях, и частично это объясняет то, почему боги продолжали являться ему. Когда Пападжи слушал истории о Кришне, Кришна часто появлялся перед ним. В более поздние периоды его жизни и другие божества появлялись перед ним, когда он слушал об относящихся к ним традициях. Иногда он говорит, что это происходит с ним из-за его непоколебимой веры. Он никогда не подвергал сомнению реальность их существования и возможность появляться перед ним – вот в чем причина.

В детские годы я никогда не сомневался относительно этого. Моим первым учителем была моя мать. Какие бы истории она мне ни рассказывала, они тут же происходили со мной. Она обычно рассказывала истории об индуистских богах, и в процессе ее повествования эти события разворачивались передо мной. Герои тут же появлялись и вновь разыгрывали для меня свои драмы. Когда с тобою происходят подобные вещи, какие могут быть сомнения?

В любом случае, эти истории о божествах – не просто истории. В них заложена истина, а рассказы – всего лишь средство ее передачи.

Помимо пения бхаджанов Кришне Ямуна Деви также изучала Веданту, индийскую философию, взятую из Упанишад. Это древние тексты, большая часть которых была написана более двух тысяч лет назад. Философия Веданты, в основе которой лежат эти тексты, – намного более древнее творение.

Мать Пападжи регулярно посещала занятия, которые вел Ишвара Чандер, – он занимался сборами налогов в деревне, а также снимал комнату в доме, владельцами которого была семья Пападжи. Философия Веданты преподавалась по Вичара Сагар – книге, написанной пенджабским святым девятнадцатого века Нисчалдасом. В книге Вичара Сагар есть очень специфичные места, поэтому Ишвара Чандер часто прерывал свое чтение и комментировал их. В свое свободное время он также давал Ямуне Деви уроки медитации.

Примерно с семилетнего возраста Пападжи стал приходить на эти занятия со своей матерью. Сомневаюсь, чтобы он полностью понимал значение написанных текстов, но занимался прилежно. Когда Ямуна Деви заметила, насколько сильно его заинтересовали эти занятия, она стала давать разъяснения дома. Вот как Пападжи описывает некоторые из своих ранних уроков:

Мать обучала меня философии на практических примерах. Я был еще совсем ребенком, когда она решила, что пришло время объяснить, как пять элементов – земля, вода, огонь, воздух и пространство – взаимодействуют друг с другом.

«Вода смывает землю», – говорила она мне и иллюстрировала это, показывая, как берега реки были размыты бурными потоками воды. Затем, кладя влажные одежды рядом с огнем, объясняла, что он высушивает воду. На следующем этапе она задувала пламя огня, демонстрируя власть воздуха над огнем. На ее примерах я усвоил, что когда эти элементы сталкиваются друг с другом, обычно один из них уничтожает другого.

Благодаря ей я уже знал, что тело состоит из этих пяти элементов, и я задавался вопросом, как они могут так гармонично сочетаться, не нанося друг другу ущерб? Этот вопрос послужил причиной следующей демонстрации, которая и стала моим первым уроком по философии.

На полу кухни она рассыпала по кучкам различные виды бобовых и зерновых культур. Там были рис, зерна пшеницы и кукурузы, турецкий горох и бобы – все культуры собраны отдельно. Первоначально в каждой из пяти кучек было по пять однородных культур. Эти пять групп олицетворяли пять элементов.

Прежде всего она взяла одно зернышко из кукурузной кучки и добавила его к пшенице. Так как в пшеничном секторе стало шесть зерен, то она взяла одно зернышко пшеницы и положила его в кучку риса. То же самое она проделала с каждой кучкой, так что в конечном итоге в каждой из пяти групп оказалось по пять различных элементов. Таким образом, цель этого опыта заключалась в том, чтобы продемонстрировать мне, как эти различные элементы, соединенные в одно блюдо, могут спокойно сочетаться, не умаляя достоинств друг друга. Но на этом дело не закончилось. Несмотря на то что я был еще совсем ребенком, моя мать стала читать лекцию о философском значении сочетания этих элементов: «Эти двадцать пять зерен являются таттвами в человеческом теле». А затем она мне их все перечислила.

В самкхье, индийской философии, которую Ямуна Деви преподносила Пападжи в упрощенной форме, дается достаточно сложное объяснение функционирования всех систем человеческого организма. Двадцать пять таттв являются основными компонентами, или элементами, которые вступают друг с другом во взаимодействие и функционируют, обеспечивая существование мира и восприятие населяющей его жизни. Это пять элементов (земля, вода, огонь и т. д.), пять органов чувств (нос, глаза, язык и т. д.), пять составляющих умственной деятельности (эго, ум, интеллект и т. д.), пять «органов действия», в которые входят части тела, ответственные за способность держать предметы, ходить, говорить и т. д., а также пять пран. Праной можно свободно назвать жизненную силу, которая поддерживает человеческое тело в состоянии жизни. Существует несколько пран, отвечающих за функционирование различных внутренних органов.

Знание этих компонентов и способов их взаимодействия лежит в основе понимания некоторых систем индийской философии. Моя мать, которая изучала это у одного из учителей, решила, что я был готов к восприятию всей этой комплексной системы мысли в таком раннем возрасте. Хоть я и улавливал смысл, который она пыталась до меня донести, я все-таки не могу сказать, что принимал все за действующую модель функционирования Вселенной. Инстинктивно я чувствовал, что эти положения и идеи нельзя применить к неизменной, фундаментальной реальности, как если бы они представляли собой идеи об эфемерном теле.

После изложения тщательно разработанной схемы таттв и их взаимоотношений между собой наши философы продолжают утверждать, что это не может относиться к тому, что «я есть». Духовные учителя придерживаются того же мнения: «Я – не тело. Я – не органы чувств. Я – не элементы знания. Я – не органы тела. Все это относится к телесной оболочке, а Я выходит за рамки всего этого».

Нужно отбросить отождествление себя с двадцатью пятью компонентами. Только после этого можно начать истинный поиск своего Я. Именно такой поиск в конечном счете приведет к свободе.

Несмотря на то что моя мать была искренней бхактой Кришны, она строго придерживалась Веданты. Она поощряла меня выполнять практику «нети-нети» (ни это, ни то), говоря, что я должен отождествлять себя с Брахманом, Высшим Я, а не со своим телом и его составляющими компонентами.

Она следила, чтобы я повторял махавакью (великие слова Упанишады): «Ахам Брахмасми. Я Брахман».

К тому же она рассказывала мне, чтó является истинным, реальным, а чтó следовало отбросить.

«Ты Брахман, – повторяла она. – Во всей Вселенной нет больше ничего, кроме Брахмана, и ты есть Брахман. Брахман выходит за пределы всего, о чем ты можешь думать. Там, где нет сияния солнца, луны, звезд, там не существует таких элементов, как земля, вода, огонь, воздух. Это Брахман, и это твое высшее и истинное место пребывания. Если тебе удастся достичь его и обосноваться там, переступив границу физического мира и всех таттв, тебе больше не придется возвращаться в бесконечную самсару рождения и смерти».

Эти положения было нелегко понять маленькому ребенку, но исходя из моего поведения и интереса к духовной стороне жизни она чувствовала, что я не был обычным ребенком. Я без особого труда впитывал эту информацию и взгляд на жизнь, но лишь много лет спустя полностью смог это принять.

Абзац, где рассказывается о том месте, где нет солнца, луны и звезд, – пересказ шестого стиха пятнадцатой главы «Бхагават Гиты»: «Ни солнце, ни луна, ни даже огонь не могут осветить то высшее лучезарное состояние Я, достигнув которого, они никогда не возвращаются в этот мир. Вот истинное место моего пребывания».

Иногда Пападжи забавляли попытки матери выйти за пределы тела путем отрицания отождествления себя с таттвами или другими составляющими компонентами. Вот что он рассказывает в книге «Интервью с Пападжи»:

Он (Ишвара Чандер) знал множество ведических текстов и вполне компетентно мог читать по ним лекции. Его любимой была книга «Вичара Сагар», написанная Нисчалдасом, индуистским святым. Моя мать декламировала наизусть большие отрывки из этой книги. Спустя много лет, когда я познакомился с Шри Раманой Махарши, я узнал, что эта книга тоже его увлекала и что он даже сделал сокращенный перевод на тамильском языке под названием «Вичара Мани Мала».

Учитель моей матери наставлял ее запоминать множество ведических шлок, которые она обычно повторяла нараспев по нескольку раз в день. Традиционная ведическая садхана строится на утверждениях и отрицаниях. Нужно либо повторять вслух или про себя одну из махавакий, таких, как: «Я есть Брахман», либо отрицать свое отождествление с телом, осмысленно повторяя следующее: «Я – не тело, Я – не кожа, Я – не кровь…» Цель этих практик – убеждение себя в том, что твоя истинная природа – Я, что отождествление себя с телом или же с его составляющими частями ошибочно.

Моя мать всегда распевно повторяла это «Я не…», что очень меня забавляло… Я никак не мог понять смысла этих практик, которые сводились к нескончаемым перечислениям того, чем Я не является. Принимая ванну, мать обычно распевала: «Я – не плоть, Я – не кровь, Я – не желчь, Я – не кости» и так далее. Я не мог этого выносить и кричал: «Что ты там делаешь – моешься или чистишь туалет?» Я так часто над ней посмеивался, что она наконец-то перестала распевать их вслух.

Не только так он подсмеивался над своей матерью. Перед тем как продолжить описание других примечательных случаев из его детства, Сумитра подробнее рассказала об этом.

Сумитра: Наша мать брала нас с собой в различные религиозные места. Ей очень нравилось ездить в Харидвар, поэтому мы очень часто его посещали.

Ей нравилось петь бхаджаны и одновременно бить в барабан. Именно поэтому ее и прозвали Ямуна дхолки вали (Ямуна-барабанщица). Во время пения о Кришне она входила в экстаз – раскачивалась из стороны в сторону, а из глаз текли по щекам слезы. Однако такие представления не производили впечатления на Бхаи Сахиба. Как только он видел, что она так делает, он окликал ее и говорил: «Мама, кто умер? Почему ты так стонешь?»

Дэвид: Это напомнило мне одну историю. Вы как-то рассказывали, как отреагировал Пападжи на смерть одной из ваших сестер. Не могли бы вы рассказать еще раз?

Сумитра: Однажды, когда Бхаи Сахиб вместе с остальными отдыхали, наша мама вошла в комнату и разбудила нас. Она сказала: «Вы должны встать. Ваша младшая сестра умерла». Мы все начали плакать. Бхаи Сахиб заметил, что наша мама не плакала, а вместо этого повторяла: «Рам, Рам».

Бхаи Сахиб спросил: «Почему ты не плачешь?» Мать ответила: «Все, кто приходят в этот мир, должны покинуть его. Так к чему плакать?»

Когда тело принесли на кладбище, Бхаи Сахиб сопровождал похоронную церемонию. Перед тем как уйти, он отметил это место. Каждый день он возвращался туда, но не для того, чтобы оплакивать тело. Он приходил туда и раскапывал могилу, чтобы убедиться, что его мертвая сестра вновь вернулась к жизни.

Дэвид: Что запомнилось вам из поездок в Харидвар с Бхаи Сахибом?

Сумитра: Каждый год семья проводила там около двух месяцев. Отец брал отпуск, и мы все вместе ездили в этот город.

Как-то во время нашего пребывания там Бхаи Сахиб с одним из своих братьев встретил женщину-садху, которая, по всей вероятности, соблюдала мауну (обет молчания). Бхаи Сахиб засомневался в том, что она ни с кем никогда не разговаривала, поэтому он спрятался рядом с ее хижиной, чтобы понаблюдать за ней. Спустя некоторое время к ней подошел мужчина, который принес еду. Они оба поговорили друг с другом некоторое время, что подтвердило правоту его подозрений. Его так сильно разозлила ее ложь об обете молчания, что он подошел к ее хижине и поджег ее. Она сгорела дотла.

Бхаи Сахиб не выносил людей, говорящих неправду. Если он обнаруживал, что кто-то пытается обмануть других людей, он выходил из себя. Он был очень строг с нами дома. Если он когда-либо ловил одного из нас на лжи, то тут же колотил нас. Так мы на собственном опыте узнали, что лучше говорить правду. Он всегда повторял нам: «Какой бы горькой она ни была, всегда говорите правду».

Дэвид: К чему он стремился, когда был маленьким? Кем хотел стать, когда вырастет?

Сумитра: Он всегда хотел быть садху. Ни у кого не возникало сомнений на этот счет. Однажды, когда кто-то его спросил, почему он хочет стать садху, когда вырастет, он ответил: «Я уже садху. Мне не нужно ждать, когда я повзрослею».

Помимо Ишвары Чандера у матери Пападжи было еще несколько учителей. Одного звали Гопал Дасджи, он был хорошо известным исполнителем песен бхакты. Другого учителя звали Госвами Ганеш Дас. Он был социальным работником, а также главой местного отделения индуистской организации под названием «Санатана Дхарма». Этот человек проводил регулярные встречи в районе, где проживал Пападжи, и Ямуна Деви вместе с другими местными женщинами, включая Брахму Деви, часто посещали эти собрания. Спустя много лет он построил в Харидваре ашрам и назвал его «Ашрам Сапт Риши». Пападжи часто бывал в нем в 1970-х и 80-х годах, и к нему всегда относились по-особому, так как его знали как друга основателя этого ашрама.

У Ямуны Деви был еще и другой учитель, из Кашмира, которого звали Авадхута Шалиграм. Он читал ей Йога Васиштху и проявлял большой интерес к духовным продвижениям Пападжи. Пападжи рассказывает о своих отношениях с этим учителем.

Авадхута Шалиграм меня очень любил. Он давал мне книги, и я часто получал от него советы по духовным вопросам. Он был владельцем большого участка земли, у него было много коров, так что половину своего времени он проводил с учениками, а остальное время занимался ведением хозяйства.

Однажды он сделал моей матери шокирующее предложение: «Пожалуйста, отдай мне своего сына. Я сделаю его своим наследником и духовным преемником. Когда я умру, все, чем я владею, перейдет к нему. Я буду следить за его духовным развитием. Все будет так, как я говорю, при одном условии: он не должен создавать семью, а оставаться брахмачари. Если он согласен и нет возражений с твоей стороны, то я обязуюсь заботиться о нем».

Моя мать очень любила и уважала этого человека. Но привязанность ко мне была настолько велика, что она даже и подумать не могла о том, чтобы передать сына кому-либо еще. Я тоже глубоко уважал его, и если бы мать согласилась, то с радостью пошел бы с ним.

Как-то Пападжи сказал мне: «При получении отказа от моей матери он сказал то, что, по его мнению, было своего рода проклятием.

Он сказал: „Если я не получу его, то и ты тоже. Он уйдет из семьи и станет санньясином (монахом-отшельником). Этот мальчик не предназначен для ведения спокойной семейной жизни дома“».

Хотя Пападжи официально никогда не принимал санньясу, он все-таки предпринимал попытки уйти от семьи и мирских обязанностей, хотя ни одна попытка не была осуществлена полностью.

Мать советовалась и с другими свами, однако Пападжи не проявлял интереса к ним. Вот как он описывает неудачную попытку прихода к одному из новых наставников:

Она заявила, что собирается отвести меня к новому свами, так как хотела, чтобы я выслушал его наставления относительно духовных практик. Мне не нравилась ее затея, а также выбранный ею человек.

Я ответил: «Если ты приведешь меня к этому свами, я испытаю его, чтобы посмотреть, действительно ли он владеет собой, поборов в себе пороки. Как только я войду, я ударю его по лицу. Если он разозлится, я буду знать, что он не может управлять своими эмоциями. А если нет, я выслушаю его и последую всем его наставлениям».

Мать знала, что я смогу воплотить в жизнь эту проверку. Не желая краснеть из-за моей невоспитанности, она оставила свое намерение привести меня к нему.

Когда Пападжи было около десяти или одиннадцати лет, то чудесное состояние счастья, которое он испытывал с того момента, когда проигнорировал манговый напиток в Лахоре, подтолкнуло его заняться изучением жизни Будды.

Я был всего лишь маленьким ребенком и не мог понять, что же случилось тогда со мной. Что-то тянуло меня, но никто не мог ответить, что именно это было. Намного позже я прочитал книгу, в которой говорилось о реализации и просветлении. Если бы я даже и прочел эту книгу в то время, значение написанных там слов не было бы полностью понято мною. Ощущение счастья присутствовало постоянно, но то состояние, которое служило его причиной, было выше этого счастья и выше всех описаний. Если бы я попытался подобрать нужное слово и постарался при помощи него описать это состояние, мне бы, наверное, это не удалось. К примеру, это не было любовью, так как любовь присуща двум людям, двум отдельным существам, а я был абсолютно один в этом состоянии – ни любящего, ни любимого, ни любви.

Я перестал спать по ночам. Я лежал с закрытыми глазами, но не спал. Что-то опьяняло меня, но я не знал, что именно. Меня окутывало ощущение бесконечного счастья. Оно никогда не утихало. Я не мог оставить его, а оно – меня. Я часто сидел у себя в саду под каким-нибудь кустарником и позволял этому состоянию овладеть мною, даже не осознавая, что это было или что происходило со мной. После в одном из своих учебников я прочел о жизни Будды, как он покинул дом в поисках просветления. Это слово как-то по-особенному отозвалось во мне.

Я подумал: «Возможно, этот человек сможет мне что-нибудь рассказать об этих странных вещах, происходящих со мной».

Я начал собирать информацию о его жизни в надежде, что это послужит объяснением того, что происходило со мной.

Первоначально Пападжи привлекала физическая форма Будды. Впервые он увидел Будду на известной репродукции, изображающей «Голодающего Будду».

Все началось с того момента, как я увидел изображение Будды в школьном учебнике по истории. Эта картинка отображала период его жизни, когда он жил, питаясь одной рисинкой в день. Его лицо было необыкновенно красивым, а тело походило скорее на скелет – кожа да кости. Меня непреодолимо потянуло к нему, хоть я и не знал тогда о его учении. Я просто влюбился в его прекрасное лицо и решил попытаться стать таким же. На картинке было изображено, как он медитирует под деревом. В то время я не знал этого, даже не знал, что такое медитация.

Невзирая ни на что, я решил: «Я могу сделать это. Я могу сидеть под деревом, скрестив ноги. Я стану как он».

Я стал сидеть со скрещенными ногами в своем саду под кустами роз. Находясь там, я чувствовал себя счастливым от того, что гармонизировал свою жизнь с жизнью того человека, которого полюбил. Затем, чтобы усилить сходство, я решил, что и мое тело должно походить на скелет. В те дни мы обычно брали еду у матери и съедали ее отдельно друг от друга. Поэтому ничто не мешало мне выбрасывать свою порцию. Когда никто не смотрел, я выходил из дому и скармливал все уличным собакам. Спустя некоторое время я полностью перестал есть. Я очень похудел и ослаб, и наконец-то мои ребра стали выпирать из-под кожи, как у Будды. Такое состояние наполняло меня радостью и гордостью. Мои одноклассники прозвали меня Буддой из-за моей худобы.

Мой отец работал на железнодорожных станциях. В данный период он трудился в Балучистане. А в связи с тем, что это было отдаленное от нас место работы, мы видели его, лишь когда он приезжал в отпуск. Я голодал уже около месяца, и когда он, как обычно, приехал домой, то был шокирован моей худобой. Он стал таскать меня по докторам на обследования, чтобы выяснить причину этого. Никто из них и не подозревал, что я добровольно отказывался от пищи.

Один из них сказал отцу: «Он очень быстро растет, поэтому худеет. Кормите его хорошо, давайте побольше молока и сухофруктов».

Моя мать, последовав совету, отдавала часть своей порции и каждый день повторяла: «Ешь больше масла, ешь больше масла». Собаки на нашей улице стали толстыми и веселыми – новая диета им очень понравилась.

Книга по истории, в которой я увидел иллюстрацию Будды, была обычным детским учебником. В ней приводились основные биографические данные, но концепции медитации и просветления не были освещены должным образом. Вероятно, автор учебника полагал, что такие основополагающие моменты не могут быть интересны детям. Таким образом, я продолжал пребывать в неведении относительно того, что же Будда делал под деревом и чем же было примечательно его окончательное достижение. Тем не менее я все еще стремился иметь с ним как можно большее сходство.

Из этого учебника я узнал, что Будда носил оранжевое одеяние и просил еду, ходя от одного дома к другому с чашей. Это было как раз то, что мне под силу было скопировать, стоило лишь проявить смекалку.

У моей матери было белое сари, и, на мой взгляд, оно идеально подходило для моих целей. Я взял его, так чтобы она не видела, покрасил в оранжевый цвет – цвет одежды Будды, – обернул вокруг себя, чтобы быть похожим на нищенствующего монаха, и, прихватив с собой чашу, пошел по улицам Лаялпура просить подаяния. Перед тем как вернуться домой, я переодевался в обычные одежды, а оранжевое сари заворачивал в бумажный пакет, который прятал среди школьных книг, где, на мой взгляд, никто не должен был его обнаружить.

Один мой друг, узнав о моих проделках, сказал: «Перестань так делать. Кто-нибудь узнает тебя и расскажет об этом твоей семье».

Будучи уверенным, что мой секрет не раскроется, я с ним поспорил: «Твои родители знают меня. Я приду в ваш дом в таком виде и попрошу дать мне еды. Если они не смогут узнать меня, то и никому другому это не удастся».

Я надел сари, вымазал лицо пеплом, чтобы усилить маскировку, одел на голову свой головной убор и, захватив с собой чашу для подаяний, отправился в дом его родителей. Было около восьми часов вечера, так что сумерки были мне на руку. Я закричал: «Бикша! Бикша! (Милостыня! Милостыня!)», так как не раз слышал, как это делали садху, прося подаяние. Так как мне и в голову не могло прийти, что кто-то может узнать мой голос, я не потрудился его изменить. Открыла дверь мать моего друга и, не подавая виду, что узнала меня, пригласила меня к столу.

«Свамиджи, Бабаджи, зайди и поешь что-нибудь», – сказала она, пропуская меня внутрь и предлагая мне пищу.

Я принял предложение, продолжая играть выбранную мною роль.

«Дитя мое, – сказал я ей, несмотря на то, что она, вероятно, была на тридцать лет старше меня. – Да будет твой дом полной чашей».

Я слышал, как таким образом свами благословляли женщин. Так как большинство женщин хотели жить в богатстве и иметь нескольких сыновей, странствующие свами обычно поощряли эти мечты своими благословениями, в надежде получить хороший прием и что-нибудь поесть.

Затем, смеясь, она сняла с меня головной убор и сказала, что с самого первого слова поняла, кто я.

«Замаскировался ты замечательно, – сказала она. – Но тебя выдал твой голос».

Затем домой вернулся ее супруг, и она рассказала, что здесь произошло.

Он пренебрежительно добавил: «Тебя всякий узнает, если ты будешь так ходить и попрошайничать. И маскировка тебе не поможет».

Теперь наступила моя очередь смеяться, так как до этого я заходил в его магазин и получил от него медную монетку, которую ему и показал.

Ему пришлось немного пересмотреть свое мнение. «Должно быть, я был занят со своими покупателями, – отпарировал он, – и даже не взглянул на тебя». «Нет, это неправда, – искренне ответил я. – Вы прекрасно меня видели. Я как раз проходил мимо вашего магазина, прося милостыню, когда вы окликнули меня и дали мне эту монетку. У меня хорошая маскировка. Я сколько угодно мог так ходить, если бы не разговаривал с людьми, которые могли бы узнать меня по голосу».

Этих людей развеселила моя выходка, к тому же они не знали, что я проделывал это регулярно, раскрасив украденное мною сари. Они ничего не сказали моей матери, и я мог продолжать разыгрывать эту роль.

У матери было всего три сари. Однажды, честно говоря, вскоре после того как я стащил белое сари, она выстирала оставшиеся два и стала искать третье, так как ей нечего было надеть. Естественно, она нигде не могла его найти. Ей даже и в голову не могло прийти, что оно понадобилось именно мне, так как я не был девочкой. В конце концов, она решила, что отдала его дхоби (человеку, который занимался стиркой белья) и он потерял его или забыл вернуть.

Конечная стадия моего подражания Будде наступила, когда я узнал, что он читал проповеди в общественных местах. Эта новая для меня грань его жизни привела меня в трепет. Я абсолютно ничего не знал о буддизме, но и мысли не допускал, что это может помешать мне играть роль Будды.

В центре нашего города стояла башня с часами, а рядом возвышалась платформа, с которой выступали с речами местные политики. Это был настоящий центр Лаялпура, поскольку отсюда расходились все дороги, ведущие в другие города. Я, как обычно, надел свой маскировочный костюм, уверенно взошел на платформу и впервые в жизни стал читать проповедь, обращаясь к народу. Я ничего не могу вспомнить из того, что говорил, но полагаю, что никакого отношения к буддизму это не имело, в связи с тем, что я не располагал никакими знаниями по этой теме. Только помню, что говорил с воодушевлением и азартом. Я говорил горячо, обращаясь к прохожим с большим жаром, иногда поднимая свою руку и качая пальцем, чтобы придать значимость своим словам (я видел, как, произнося свои речи, жестикулировали политики, и старательно воспроизводил их жесты).

Я чувствовал, что это было началом моей карьеры оратора, и сделал следующий шаг к своей цели – достижению максимального сходства с Буддой во всем, что он делал. При любом удобном случае я возвращался к этой башне и читал проповеди. К сожалению, Лаялпур был маленьким городком, и было неизбежно, что рано или поздно кто-нибудь из моих знакомых узнает меня. Поэтому неудивительно, что однажды один из наших соседей окликнул меня на площади и рассказал матери о моем кривлянье.

Сначала она не поверила этому. «Как такое может быть? – спросила она. – Откуда у него может взяться оранжевая одежда?» Затем, вспомнив о своем потерянном сари, она открыла мой шкаф, где у меня лежали книги, и нашла бумажный сверток. Игра закончилась: эта находка положила конец моей короткой стадии подражания Будде.

Это был абсурдный, но занимательный эпизод моей жизни, который, оглядываясь назад, я могу рассматривать как отражение моего состояния в то время. Я не был озорным ребенком и никогда не рассматривал этот случай как детскую шалость. Я так поступил под воздействием какой-то силы. Может быть, мои предыдущие самскары (привычки из прошлой жизни) подействовали на меня таким образом.

Мать не очень на меня рассердилась. У нас с ней всегда были хорошие отношения, и она смогла увидеть комичность ситуации. Так как она была еще совсем юной, когда родился я, то мы вели себя, как брат и сестра, а не мать и сын. Мы вместе играли, пели и танцевали, даже зачастую спали в одной кровати.

Я поинтересовался у Сумитры, помнит ли она что-нибудь из того периода Пападжи, когда он так хотел походить на Будду:

Дэвид: Вы помните то время, когда он изображал из себя буддистского монаха? Как-то он перестал есть, потому что хотел походить на изображенного на картинке голодающего Будду. Вы помните этот период?

Сумитра: Я не помню, чтобы он специально голодал. Он всегда был худым в детстве, поэтому, вероятно, я и не заметила, как усилилась его худоба. Но я действительно помню тот случай, когда мать отыскала то сари, в котором он просил подаяние и читал проповеди. Она совсем на него не рассердилась. А просто спросила: «И давно ты так переодеваешься? В тебе возгорелась любовь к Богу? Кто зажег в тебе это пламя?» «Для большого костра нужно много дров и хвороста, но сначала загораются тонкие ветки» – таков был его ответ.

На одном сатсанге в Лакнау Пападжи отметил следующее об этом периоде своей жизни: «Первым моим гуру был Будда. Я любил его, следовал его примеру, подражая ему во всем, что я делал. В конце концов, так же как и он, я покинул дом, чтобы найти Бога. И, так же как и он, я наконец-то понял: чтобы найти Бога, совсем необязательно убегать. Бог внутри нас, и искать его где-либо еще – бесполезно».

На другом сатсанге он продолжил рассказ об этом периоде своей жизни.

Как случилось так, что иллюстрация Будды подтолкнула меня к этому? Почему я влюбился в этого человека, медитирующего Будду? У меня нет ответа, и я не могу это объяснить. Что-то двигало мною изнутри, какая-то сила направляла меня подражать ему всеми возможными способами. Это удивительно и не поддается объяснению, так как я ничего не знал о нем. Я не знал ни его истории, ни почему он сидел с закрытыми глазами. Я не имел представления, что он пытался достичь просветления, поскольку до этого я не сталкивался с подобным понятием. Я просто ощущал, что должен следовать его примеру. Я не нуждался в подаянии, так как принадлежал к вполне обеспеченной семье среднего класса, а дома у нас было достаточно еды. Никто не принуждал меня идти в центр города и читать там проповеди.

Когда кончился мой период «буддистского монаха», я подражал ему, сидя с закрытыми глазами. Как только у меня появлялось свободное время, я садился, скрестив ноги и закрыв глаза. Даже в школе я частенько закрывал глаза, увлеченный потоком, протекающим через меня.

Нельзя сказать, что я медитировал, так как я ничего не делал для этого. Правильнее было бы сказать, что медитация влюбилась в этого маленького мальчика настолько, что не позволяла ему заниматься чем-либо другим. Она не давала ему уснуть ночью, а некоторыми вечерами даже не позволяла оставаться в постели.

Посреди ночи, даже зимой, что-то шептало ему на ухо: «Вставай, мальчик, уже полночь. Поднимайся с постели, не тревожь своих родителей и садись на пол, позволь мне поглотить тебя».

Это истинная любовь. Это истинная медитация. А когда вы, сидя на земле, пытаетесь не дать вашему уму растечься в десяти направлениях – это не медитация. Это всего лишь игра ума.

Я расспросил Пападжи о некоторых вещах, которые происходили с ним в этот период:

Дэвид: Будучи ребенком, вы не спали по ночам, так как медитировали. Какую медитацию вы практиковали?

Пападжи: Я просто медитировал. Но это продолжалось много часов. Я не повторял мантры и не выполнял никакой особенной практики – просто явственно ощущал, что не должен спать. Я не могу объяснить причину этого чувства. Нет ничего плохого в том, чтобы спать ночью. Может быть, дело было в пурве самскаре (наклонности прошлой жизни).

Моим родителям не нравилось, когда я медитировал всю ночь. Они обычно говорили: «Ложись спать. Тебе надо выспаться. Завтра ты должен идти в школу».

Они заставляли меня вернуться обратно в постель, накрывали с головой стеганым одеялом. Так я и лежал под одеялом и продолжал медитировать. Они могли прогнать меня с пола, но не могли остановить охватившее меня состояние медитации.

Я не преследовал выполнение какой-либо цели через медитацию, просто на меня внезапно находило это состояние – и чаще всего посреди ночи.

Дэвид: Вы также иногда отмечали, что в детстве время от времени вы видели свет и, даже накрывшись одеялом с головой и закрыв глаза, вы продолжали видеть его. Давайте поговорим об этом опыте.

Пападжи: Очень часто я видел поток света, даже если закрывал глаза. Это также происходило и днем. И до сих пор я иногда вижу свет, когда сижу в своей комнате.

Дэвид: Был случай, когда ваша медитация была настолько глубокой, что никто не мог поговорить с вами. Что случилось в тот день?

Пападжи: Это случилось зимой, посреди ночи. Мы все спали в одной комнате в нашем доме в Лаялпуре. Я проснулся, сел на пол и стал медитировать. Нельзя сказать, чтобы я сам решил заняться медитацией, просто мое тело поднялось с постели и село на пол. Не думаю, что у меня был какой-либо выбор. Проснулись мои родители и попытались настоять, чтобы я лег обратно в кровать, но все их уговоры были напрасными. Я пребывал в своего рода трансе, и никто не мог установить со мной контакт или заставить меня что-либо сделать.

Спустя несколько часов мой отец оставил свои попытки привести меня в движение. Он отправился за доктором Сингхом – нашим лечащим врачом, так как думал, что я внезапно заболел какой-то серьезной болезнью. Доктор жил примерно в миле от нас. Мой отец разбудил его и привез к нам в дом в личной тонге доктора (двухколесной повозке, запряженной двумя лошадьми).

Доктор Сингх осмотрел меня при помощи своего стетоскопа, постучал в некоторых местах по спине, затем приоткрыл мои глаза и заглянул в них. Никаких физических отклонений он не обнаружил.

После этого он сказал отцу: «Не беспокойтесь за своего сына и не тревожьте меня. У него нет никаких физических отклонений. Он просто погрузился в глубокое состояние медитации. Я еще никого не видел, кто бы так глубоко медитировал, как он. Должно быть, в своей предыдущей жизни он был йогом. Какие-то старые самскары заставляют его пребывать в таком состоянии».

Я находился в этом состоянии два дня – не ел и не пил, просто наслаждался внутренним покоем, окутавшим меня.

Дэвид: Вы также испытали своего рода опыт смерти, когда вам было около двадцати. Не могли бы вы описать, что произошло?

Пападжи: Я неожиданно почувствовал, как будто умираю. Я лежал на полу и ощутил, что у меня остановилось дыхание. В таком состоянии меня нашел отец и позвал железнодорожного доктора. Тот осмотрел меня и сказал, что, должно быть, это астма. Врач выписал лекарство, но оно не принесло никаких результатов.

Я пришел в себя от этого приступа без какого-либо медицинского вмешательства, но это чувство, что я вот-вот умру и утром меня отнесут на место кремации и сожгут, не раз посещало меня.

Это абсолютно меня не тревожило, так как я не считал нужным избегать этого. Напротив, я решил продолжать медитировать, потому что слышал, что некоторые йоги умирали во время медитации. Медитация помогала преодолеть страх смерти, но чувство, что я скоро умру, все-таки преследовало меня еще некоторое время.

Был еще один случай, когда в результате медитаций Пападжи к нему пришлось вызвать доктора Сингха. Вот что рассказывает сам Пападжи:

Когда мне было около пятнадцати лет, я пошел к своему другу на день праздника святых, который отмечался ежегодно. Его мать предложила мне немного пакоры (хорошо прожаренного пряного блюда), которое она приготовила для праздника. Я съел два кусочка и, так как оно было очень вкусным, попросил еще. К моему удивлению, она мне отказала. Я видел, что она готовила их в больших количествах и собиралась готовить еще, поэтому я никак не мог понять, почему же она ограничила меня двумя пакорами. А дело было в том, как я узнал позже, что она добавила в это блюдо бханг (листья конопли) и не хотела, чтобы я проглотил слишком большую дозу. В те дни было принято подмешивать листья конопли в пищу во время праздников. Например, на свадьбах употребление бханга делало людей счастливыми, а также повышался аппетит. Свадьба – повод для обжорства. Подстегиваемый бхангом, у гостей разыгрывался такой аппетит, что они проявляли удивительную ненасытность.

Я пришел домой и стал заниматься своей обычной работой по хозяйству – пошел доить буйволиц. В дойке буйволиц есть одна хитрость. Ты приводишь теленка к матери, его морду направляешь к соску. Эти буйволицы очень умные животные. Когда они знают, что молоко идет в рот их детенышей, то оно течет очень легко. Поэтому нужно направить морду теленка на сосок, подождать, пока начнет поступать молоко, затем убрать морду теленка и продолжить доить самому. Тогда уже мать не сможет остановить или замедлить поток молока.

В тот вечер я дал теленку возможность захватить сосок, но не стал его отрывать. Я сам не понимал, что делаю, просто сидел там и позволил ему высосать практически все материнское молоко. Они оба были счастливы, но в тот день нам досталось мало молока. Я находился в сноподобном состоянии, в котором кажется, что ничто не имеет значения. Мне просто нравилось смотреть, как теленок высасывает все молоко.

Моя мать вышла посмотреть, чем я занимаюсь, так как процесс доения обычно занимал намного меньше времени, чем это отняло у меня. Ее приход вывел меня из этого состояния, и я сразу пришел в себя – понял, что пора ужинать и что я страшно проголодался.

Я зашел в дом и принялся за свой ужин. Мать готовила чапати. После того как я поглотил их все, я попросил ее приготовить еще, так как чувство голода не отступило. Она приготовила еще, но даже и эта порция не утолила голод. Я тут же съедал приготовленные ею чапати и продолжал просить добавки. Но когда я не наелся и двадцатью штуками, она поняла, что со мной произошло.

Она засмеялась и воскликнула: «Ты ел бханг, да? Кто тебя им накормил?»

Я рассказал ей о пакорах, и она снова засмеялась. Теперь я начал понимать, почему мать моего друга ограничила меня двумя пакорами. Помимо того что я чувствовал сильный голод, я стал ощущать легкое опьянение.

Той ночью мы все спали в одной комнате. Посреди ночи я встал с кровати, сел в падмасану (позу лотоса) и громким голосом стал выкрикивать следующее: «Ты не мой отец! Ты не моя мать!» Затем погрузился в глубокую медитацию. Родители проснулись, но мое поведение их не очень встревожило. Они пришли к выводу, что я все еще находился под воздействием съеденных мною листьев конопли.

В три часа утра я продолжал сидеть там с закрытыми глазами. Родители проснулись – их разбудили странные и нечленораздельные звуки, которые я издавал. Они попытались «разбудить» меня, но из состояния такой глубокой медитации просто так не выведешь. Мать, думая, что я брежу, настояла, чтобы отец привел врача. С большим трудом ему удалось уговорить одного доктора, так как ночью, да еще к тому же в праздничный день, никто не хотел идти. Но в итоге он нашел того, кто согласился прийти в дом.

Доктор тщательно осмотрел меня, пока родители с беспокойством наблюдали за происходящим. Я слышал взволнованные реплики матери, знал, что делал со мной врач. Но не мог выйти из этого состояния и вести себя нормальным образом. Наконец-то доктор произнес заключение.

«Поздравляю, – сказал он, – у вас прекрасный мальчик и хороший сын. У него нет никаких физических отклонений. Просто он глубоко погрузился в медитацию. Когда это закончится, он естественным образом выйдет из нее и будет совершенно нормальным».

Всю ночь и целый следующий день я пребывал в таком состоянии. Я продолжал что-то невнятно бормотать, и никто не мог разобрать моих слов.

Мимо нашего дома проходил местный пандит, он услышал мою речь, узнал ее, вошел в дом и произнес: «Этот мальчик поет на санскритском языке отрывки из Яджур Веды. Где и когда он научился так петь?»

Скорее всего, я научился этому в прошлой жизни. В то время я знал пенджаби, мой родной язык, урду, язык местных мусульман, и немного персидский. Я не знал санскрит и никогда не слышал о «Яджур Веде». Должно быть, бханг привел в действие механизм памяти и знаний прошлой жизни. Как и говорил доктор, я внезапно вернулся к нормальной жизни – исчезли знания санскрита и Вед – и стал заниматься повседневными делами.

Желание Пападжи понять и разобраться в том, что с ним произошло, привело его в одну из местных библиотек. Именно в этом учреждении он впервые столкнулся с классическими индуистскими текстами.

Один из учителей моей матери поддержал меня, посоветовав записаться в местную библиотеку, в которой был хороший выбор духовных книг. Я стал читать книги по Веданте, а также об индуистских святых. Именно здесь я познакомился с Йога-Васиштхой, книгой, которая мне всегда нравилась. Однажды я захотел взять книгу про Свами Рама Тиртху, индуистского святого, который ушел в Гималаи в двадцать лет и умер там в возрасте тридцати четырех лет. Я преднамеренно взял эту книгу: он был старшим братом моей матери, и, естественно, мне хотелось больше узнать о нем.

Библиотекарь, видя, что я беру такие книги, смотрел на меня с возрастающей тревогой. Людям, принадлежащим к среднему классу индуистского общества, было свойственно проявлять небольшой интерес к духовным вопросам, но когда интерес переходит в одержимость – это настораживает. Этот доброжелательный библиотекарь, вероятно, подумал, что я слишком серьезно отношусь к своей религии и что я могу кончить, как мой дядя. Большинство семей были бы несчастны, если бы кто-нибудь из членов их семьи неожиданно решил в раннем возрасте стать садху и уйти странствовать в Гималаи. И библиотекарь исходя из самых лучших побуждений не разрешил мне взять книгу о моем дяде. Позже он пришел к моей матери и предупредил ее о том, что я проявляю, по его мнению, нездоровый интерес к мистицизму. Моя мать не обратила на это внимания. Так как ее собственная жизнь вращалась вокруг садханы, она была только рада, что у ее сына проявлялись схожие наклонности.

Пападжи познакомился с трудами свами Рамы Тиртхи и свами Вивекананды, будучи еще ребенком. Эти учителя помимо писаний и лекций по Веданте выступали с пламенными патриотическими речами. Они оба ездили в Америку, чтобы донести послание Веданты Западу. И оба оправданно заслужили свою известность в Индии. Их почитали за духовные достижения и пламенные политические речи. Эти свами служили для Пападжи примером.

Будучи еще маленьким ребенком, Пападжи сказал своей матери: «Когда-нибудь я тоже поеду на Запад и буду проповедовать там дхарму».

Так как в семье Пападжи наиболее почитаемым был Рама Тиртха, то его всегда ставили в пример для подражания. Однажды Ямуна Деви собрала всех детей и спросила их: «Кто хочет, когда вырастет, походить на Раму Тиртху?»

Вперед вышел Пападжи, и его ответ был таков: «Я хочу! Я буду таким же, как он, и буду делать все, что он делал!»

Должно быть, такой ответ порадовал Ямуну Деви, так как до рождения первенца она молила Кришну, чтобы он послал ей сына, такого же, как и Рама Тиртха.

Преданные, которые знали как Пападжи, так и Ямуну Деви в 1970-х годах, слышали слова Пападжи: «Перед тем как родить, моя мать сказала своим родственникам: „Если я не рожу ребенка, который станет святым, как Рама Тиртха, то я буду просто свиноматкой, которая рожает поросят“. Она была очень волевой женщиной».

Пападжи повезло, что у него были родители, которые сами интересовались духовной жизнью и могли понять некоторые странные вещи, происходящие с их сыном. Мне уже представлялся случай упомянуть бхаджаны его матери и ее представления раса лилы. У отца Пападжи, Пармананда, были свои духовные пристрастия, а именно: он очень любил выполнять джапу «Джей Ситарам». Сита – супруга Бога Рамы. Эта джапа никогда не замолкала в его устах, даже когда он был на работе. По словам Сумитры, его привычка постоянно выполнять джапу на работе как-то сослужила ему плохую службу:

Отец очень любил повторять святое имя «Джей Ситарам». Он произносил его везде и всегда – шел ли спать, вставал ли утром или принимал пищу. Также он хранил картинку с изображением Кришны и выполнял с ней пуджу. Отец заставлял нас всех повторять «Джей Ситарам» и искренне верил в нее. Даже в конце своей жизни он продолжал повторять «Джей Ситарам».

Однажды его преданность навлекла на него неприятность. Он выполнял пуджу на вокзале во время рабочего дня, и из-за того что был поглощен пуджей, а не поездами, забыл переключить светофор, позволяющий поезду въехать на станцию. Так поезд стоял до тех пор, пока Пармананд не закончил пуджу. Прослышав про это, его начальник временно отстранил его от работы. Отец должен был явиться к начальнику и объяснить причину своей небрежности, но раскаяния не последовало.

Когда его попросили дать объяснение, он ответил: «Я выполнял обязательства перед Богом, в то время как Бог присматривал за моей работой».

Закончилось все тем, что ему объявили выговор.

Хотя такое отношение может показаться безответственным, у Пармананда был по крайней мере один опыт, который оправдывал его веру в то, что Бог присматривает за его работой на железнодорожных станциях. Следующая история исходит из уст Б. Д. Дезая, преданного Пападжи, который знал Пармананда в конце 1960-х.

Как-то я расспрашивал Пармананда о его жизни на работе.

Он ответил: «Пока я работал, Бог присматривал за мной. А когда я делал джапу на работе, Бог вел мои официальные дела. Я никогда не сомневался в этом. Как-то я совершенно забыл, что должен дать сигнал приближающемуся поезду, так как все свое внимание сосредоточил на джапе. Я забыл дать знак, что проезд через станцию свободен, а без него поезду нельзя заезжать на станцию, и его простой становится причиной задержки всех поездов. Когда я наконец-то понял, что не выполнил свою обязанность, я бросился к светофору, чтобы переключить его. Кто-то на платформе сказал мне, что поезд уже прошел. Должно быть, кто-то переключил сигнал без меня, но на этой станции никого, кроме меня, не было. Дело происходило в очень маленьком местечке, где выполнение всей работы было поручено мне. И тогда я подумал про себя: „Бог присматривает за моей работой. Я могу вернуться к джапе“».

И Ямуна Деви и Пармананд страстно жаждали увидеть своих богов, но безуспешно. Пармананд был настолько подавлен своей неудачей, что однажды даже решил покончить с жизнью. Он оставил записку в офисе, в которой он сообщал своей семье о намерении покончить жизнь самоубийством, так как не хотел больше жить, потому что жизнь без вúдения Бога представлялась ему невыносимой. Он поднялся на мост, по которому проходили железнодорожные пути, с намерением броситься под поезд, который не должен был останавливаться на этой станции. Его спас помощник, нашедший его предсмертную записку. Так как из этой записки было понятно, что планировал совершить Пармананд, помощнику удалось прибежать на мост и убрать его с парапета до того, как прошел следующий поезд.

Когда Пападжи был еще ребенком, его послали учиться в школу-пансион «Арья Самадж». Эти школы были основаны индуистским реформатором свами Даянандой. Видя, что детям не в полной мере преподают историю и культуру их собственного народа и страны в общеобразовательных школах, управляемых англичанами, он начал открывать свои собственные школы. Его замысел оказался успешным, и вскоре были открыты еще несколько школ. Все они были названы «Англо-Ведические школы Даянанды». В большинстве крупных городов штата Пенджаб были открыты такие учреждения. Во время пребывания в одной из таких школ Пападжи получил еще один мистический опыт.

Каждое утро мы садились полукругом во дворе и пели молитвы. Они всегда заканчивались следующими словами: «Ом, шанти, шанти, шанти» (Ом, покой, покой, покой). В заключение молитвы на территории школы поднимался флаг с символом «Ом». После поднятия флага мы все должны были прыгать и кричать: «Слава Дхарме! Слава Матери-Индии! Слава свами Даянанде!»

Однажды утром, в конце молитвы, мы пели: «Ом, шанти, шанти, шанти», и мое тело как будто оцепенело. Меня парализовало, как тогда в детстве, когда в Лахоре, будучи маленьким мальчиком, мне предложили манговый напиток. Я прекрасно осознавал все, что происходило вокруг, и ощущал тот удивительный покой и счастье, но не мог пошевельнуть даже пальцем или отреагировать на что-нибудь. Другие мальчики прыгали и отдавали честь флагу, а я продолжал сидеть на земле в состоянии оцепенения.

Учитель, следящий за молящимися, увидел, что я сижу на земле, и решил, что это признак лени или непослушания. Он вписал мое имя в список учеников, подлежащих наказанию, который передавался директору школы. Это означало, что на следующее утро я должен был явиться в кабинет директора и он выпорет меня. Учитель ушел, даже не выяснив причину моей неподвижности. Тем временем другие мальчики начали надо мной смеяться. Поняв, что я не в состоянии ответить на их колкости и насмешки, они решили поиграть в похороны. Они подняли мое тело, водрузили себе на плечи и сделали вид, что несут меня на кладбище для кремации. Мне пришлось быть частью их игры, так как я не мог возразить или оказать сопротивление. Вдоволь наигравшись, они отнесли меня домой и бросили на кровать. Остаток дня я провел в охватившем меня оцепенении, но при этом я был погружен во внутреннее состояние покоя и счастья.

На следующее утро, полностью оправившись, я предстал перед директором для наказания. Он взял розгу, но прежде чем успел нанести удар, я задал ему вопрос: «Пожалуйста, сэр, объясните, за что меня наказывают? Какую ошибку я совершил?»

Директор не мог ответить на вопросы, так как не имел ни малейшего представления. Он получал лишь списки учеников, подлежащих наказанию, которые предоставляли ему учителя, так как сами они не имели права производить телесные наказания. Он вызвал учителя, который занес мое имя в список, и тот рассказал ему о моем проявлении «непослушания» в тот день.

Тогда я сказал: «Я не отказывался вставать. Я просто оцепенел и не мог шевельнуться». Я рассказал ему о своем состоянии, объяснив, что оно было вызвано словами «Ом, шанти, шанти, шанти», которые мы произносили в завершении нашей молитвы. Наш директор был очень хорошим человеком. Будучи сторонником Махатмы Ганди, он выполнял работу, не получая за это жалование, так как считал, что индуистские мальчики должны расти и воспитываться в индуистской среде. В те дни в дополнение к обычным государственным школам были подобные учебные заведения для сикхов, индуистов и христиан. Так как он был призван внушать нам индуистские ценности и идеи, он признал абсурдным наказывать меня за то, что у меня был мистический опыт вследствие слушания индуистской молитвы. Он отпустил меня, и спустя несколько лет мы стали хорошими друзьями.

На протяжении всех лет пребывания в школе Пападжи с большим удовольствием играл в спортивные игры, а особенно любил те, в которых мог продемонстрировать свою силу. Он был высокого роста (намного выше, чем средний рост населения Индии), с хорошо развитой мускулатурой. В юности он поднимал и переносил больных буйволят, которые сами не могли идти.

Дэвид: Насколько хорошо вы играли в различные спортивные игры? На соревнованиях какого уровня вы участвовали?

Пападжи: В школьные годы я принимал участие в таких играх, как крикет и хоккей на траве, которые устраивали между командами из разных районов. А также был в команде по перетягиванию каната, которая выступала на районных соревнованиях. По вечерам я часто играл в бадминтон, но в то же время активно участвовал в соревнованиях по бегу и других спортивных состязаниях – больше всего любил прыгать в высоту, толкать ядра, метать копья и диски.

Мне нравились те виды спорта, в которых я мог демонстрировать свою физическую силу. Во дворе своего дома я хранил деревянный кряж, который назывался магдаром, при помощи него я мог практиковаться в поднятии тяжести. Кряж имел цилиндрическую форму и был примерно два фута[2] длиной, а на верху была приделана ручка. Вес варьировался в зависимости от его диаметра. Другие люди, желающие показать свою силу, приходили ко мне тренироваться. В те дни этот вид спорта с магдарами был популярен в деревнях. Моим главным хобби было занятие с этими магдарами.

Позже я стал заниматься реслингом и достиг неплохих результатов. После окончания школы я устроился на работу, которая предполагала поездки во множество мест Индии. Куда бы я ни приезжал, я обычно находил местную арену для реслинга и соревновался со всеми желающими потягаться со мной силой. Обычно победу одерживал я.

Его чрезвычайная сила сослужила хорошую службу, когда в дом его семьи вломились грабители. Пападжи был еще юношей, когда с ним произошел этот случай.

Однажды какие-то грабители вломились в дом моей семьи в Лаялпуре. Примерно семь человек перелезли через стену и принялись грабить дом. Они взяли нашу швейную машинку, старый граммофон с большим громкоговорителем и много других вещей. Один из них обнаружил меня в моей комнате и стоял начеку, направив на меня большое металлическое копье. Я знал, что он был здесь, но притворился, что ничего не чувствовал. Я просто лежал с закрытыми глазами, как если бы спал. Тот, кто стоял начеку, покидал дом последним. Как только он побежал к стене, чтобы скрыться, я пустился за ним в погоню и схватил, когда он начал карабкаться по стене. Он намазал свое тело маслом, так чтобы можно было легко вырваться, если кто-нибудь его поймает, но я держал его крепко и не давал ему взобраться на стену. В то время как я его держал, я не переставая продолжал звать на помощь. Кто-то из членов моей семьи услышал крик и кинулся на выручку. С их помощью я легко с ним справился.

Вора выволокли наружу и подвесили на дереве вверх ногами. Другие члены моей семьи хотели отколотить его палками, когда он висел в таком положении, но я отговорил их от этого.

«Он мой вор, – сказал я. – Я один из тех, кто поймал его. Я схватил его сзади, когда он карабкался по стене нашей ограды. Это не было спортивной игрой, но теперь я вызываю его на настоящее соревнование. Снимите его с дерева, и пусть он отбежит на десять ярдов. Если ему удастся убежать, пусть оставит себе все, что он украл, но если я его поймаю, ему придется вернуть все украденное из нашего дома».

Отец засмеялся, потому что думал, что я шучу. Но он не очень волновался, так как знал, что я был хорошим бегуном и легко обгоню вора.

Еще до начала состязания вор допустил возможность своего поражения.

Он произнес: «Ты сильнее, чем я. Ты легко победишь. Но ты спас меня от побоев, и я должен выразить тебе свою благодарность. Если ты подождешь здесь, я принесу все, что было украдено из вашего дома».

Мать не хотела его отпускать.

«Не слушайте его! – прокричала она. – Он вор! Почему вы верите такому человеку, как он? Он смоется, и мы уже никогда больше не увидим своего имущества». Я повторил: «Он мой вор. Я поймал его. И я решил его отпустить. Я верю, что он вернется».

Мы сняли его с дерева и позволили ему уйти. К великому удивлению всей нашей семьи, он в тот же день принес все вещи, которые его дружки стащили из нашего дома. А также передал приглашение от своей шайки.

«Ты очень силен, – произнес он. – Я был уверен, что никто не может поймать и удержать меня. Ты еще совсем юный, но тебе удалось это. Я еще не боролся с таким сильным противником, как ты. Я уважаю твою силу и твою веру в то, что я сдержу свое слово. Я пришел пригласить тебя к себе домой на ужин».

Мой отец не хотел, чтобы я связывался с шайкой воров, поэтому попытался остановить меня.

Я ответил ему: «Они доказали, что им можно доверять. Если я пойду, со мной ничего не случится».

Предводитель шайки дал двух лошадей – одна лошадь для посланника, а другая для меня. Я приехал с гонцом, и мы хорошо поужинали вместе со всей шайкой. С тех пор они всегда хорошо ко мне относились и по-дружески приветствовали на улице.

Я спросил Сумитру, помнит ли она такой случай:

Дэвид: Пападжи иногда рассказывает историю об одном воре, которого он поймал, когда ему было около шестнадцати лет. Он говорит, что этот воришка был настолько потрясен его силой, что даже пригласил его на ужин, где присутствовали все члены этой группировки. Вы это помните?

Сумитра: Он всегда обладал недюжинной силой. Когда он ходил в школу и некоторое время спустя, он любил заниматься спортом, что позволяло ему демонстрировать свою силу. Больше всего ему нравилось поднимать тяжести и заниматься реслингом.

Конкретно такого случая я не помню, но он действительно ловил немало воров в то время. Однажды он поймал вора, таскающего дыни с поля, расположенного рядом с нашим домом. Бхаи Сахиб увидел, как он уходил с поля с большим тяжелым мешком.

Подозревая, что в его мешке находятся ворованные дыни, он остановил его и спросил: «Что в твоем мешке?»

Человек не дал ему никакого вразумительного ответа, поэтому Бхаи Сахиб заставил его открыть мешок – в нем лежали украденные дыни. Бхаи Сахиб принудил его положить этот мешок себе на голову и так бегать по полю туда и обратно с тяжелой ношей на голове.

Когда он уже пробежал так около двух миль, Бхаи Сахиб сказал: «Это твое наказание за то, что украл дыни. Теперь оставь дыни здесь и можешь идти домой».

Был и другой случай, когда группа воров одновременно грабила все дома нашей улицы. В каждом доме был по крайней мере один представитель бандитской группировки. Бхаи Сахиб проснулся и обнаружил, что нас грабят. Когда он попытался задержать вора, тот громко свистнул. Это был условный сигнал для всех остальных воров, означающий, что нужно бежать, так как одного из них обнаружили. Все они убежали, включая того, что был в нашем доме.

А вот и третий случай, который я помню. В нашем районе была украдена пятнадцатилетняя английская девушка. Бхаи Сахиб заметил, как один из членов шайки покупал на железнодорожной станции билеты. Человек купил три билета, а затем один сел в поезд. Бхаи Сахибу показалось это подозрительным, так как никто больше не последовал за ним в поезд. Он позвонил на станцию «Лаялпур», которая была обозначена в билетах вора как станция его высадки, и предупредил начальника станции о подозрительном типе. По прибытии этот человек со своим сообщником были арестованы, а позже освободили и девушку, которая была в целости и сохранности.

В школьные годы Пападжи принимал активное участие в кампаниях, целью которых было упразднение английского господства в Индии. Пападжи уже был знаком со многими антианглийскими движениями. Во второй половине XIX века движение Кука, предводителем которого был Баба Рам Сингх, собрало тысячи крестьян, чтобы выступить против правления англичан. Хотя это движение начало существовать как религиозное, вскоре оно расширило свой круг деятельности – стало заниматься как социальными, так и политическими вопросами. Еще за пятьдесят лет до того, как Ганди только обдумывал идею, движение Кука организовало политику бойкота: члены движения выступали против того, чтобы англичане занимали правительственные посты, работали в школах, судах, а также против импорта ткани. В 1870 году это движение переросло в вооруженное восстание, которое было подавлено английским правительством.

В начале XX века фермеры, пришедшие на территорию Лаялпура, организовали широкомасштабные кампании против права наследования, навязанного им англичанами. Правительство установило закон наследования земельного участка, переданного новым поселенцам, старшим сыном, но если старший сын умирал раньше отца, члены семьи лишались права наследования. После смерти первоначального владельца земля переходила в собственность английского правительства. Организация под названием «Бхарат Мата» (Мать Индия) агитировала землевладельцев выступить против таких несправедливых законов. Борьба была долгой и жестокой. В ней погибли несколько человек в Лаялпуре и в Гуджранвале, городах, где Пападжи провел бóльшую часть своей юности. В те годы, когда Пападжи жил в этих городах, атмосфера там была накалена из-за восстаний. Кампания по изменению законов прошла успешно. Это стало первой и главной победой организованных индийских групп над английским администрированием.

В годы юности Пападжи существовало несколько мелких группировок в штате Пенджаб, которые организовывали акты насилия против отдельных представителей Британии, но такой путь борьбы привлекал немногих.

Одно событие кардинально изменило взгляд жителей Пенджаба на господство англичан. В апреле 1919 года английские войска зверски расправились с сотнями невооруженных демонстрантов в Джаллианвалле Багх, Амритсаре. Много народу собралось с мирным протестом против запрещения проводить народные митинги. Генерал Дайер, командующий английскими войсками, не попытался никого арестовать или даже обратиться с просьбой разойтись. Он просто выстроил свои войска перед собравшейся толпой и приказал им открыть огонь. Демонстрантам некуда было деться, так как митинг был организован на широкой площади, окруженной со всех сторон зданиями. Был только один путь к отступлению, и он был прегражден английскими солдатами. Войска выпустили в безоружную толпу митингующих 1600 патронов и остановились только тогда, когда у них кончились боеприпасы.

Первоначально генерал Дайер планировал разместить там несколько артиллерийских частей, но он не мог расположить их на месте кровавого расстрела, так как они не смогли бы пройти туда через узкие улочки на территории Джаллианваллы Багх.

При последующем расспросе, когда его спросили, стал бы он применять артиллерийскую силу, если бы смог провести их туда, где собралась толпа, он ответил: «Да, возможно, я так бы и сделал. Им нужно было преподать хороший урок».

Это жестокое убийство вызвало волну возмущений и гнева во всех частях Индии, но большее напряжение чувствовалось в штате Пенджаб. Этот расстрел безоружных людей побудил молодежь яростно выступать против присутствия англичан в Индии.

Прежде всего они направили силы на формирование движения гражданского неповиновения, основателем которого был Махатма Ганди. Его движение было прототипом движения Кука, так как оно призывало жителей Индии отделиться от английских правителей путем полного отказа сотрудничать с административными органами страны. Предполагалось, что протест будет мирным, но в 1922 году группа крестьян в округе Горакпур окружила полицейский участок и подожгла его. Количество погибших полицейских, запертых внутри, составило двадцать один человек. Этот единственный акт насилия настолько шокировал Ганди, что он расформировал движение гражданского неповиновения, так как не хотел, чтобы жестокость вышла из-под контроля.

После такого решения, принятого Ганди, множество людей в Пенджабе не знали, куда направить свою ярость против правительства. Некоторые из них, включая Пападжи, готовили акт вооруженного восстания против английских правителей.

Пападжи заинтересовался этими революционными группировками, потому что, как и большинство молодых людей своего поколения, в нем горела ярость по отношению к англичанам за узурпацию власти над страной и жестокое обхождение с диссентерами[3]. В своем письме, написанном в 1983 году, к Радже Праду, одному из его почитателей, Пападжи прокомментировал: «Я перестал быть пацифистом после той бойни в Джаллианвалле Багх».

Пападжи было всего шесть лет, когда произошла эта кровавая расправа, но отголоски этого страшного события продолжали звучать в Пенджабе еще на протяжении многих лет. Возможно, под воздействием этого Пападжи встал на воинствующую сторону.

Был еще и другой фактор, который повлиял на его убеждения, повернув их в сторону радикализма, – он перестал поддерживать политиков Индии и вступил на жестокий революционный путь. Этим фактором стал акт законодательства под названием «Rowlatt Act», целью которого было предотвращение организации мятежей в стране. Полиция получила неограниченную власть, такую, как задержание и арест граждан без судебного разбирательства, обыск людей и имущества. Предполагалось, что их полномочия будут направлены на борьбу с террористами, но злоупотребление властью привело к тому, что было посажено и замучено много невинных людей. Пападжи читал о жестоком обращении с политическими заключенными в английских тюрьмах и решил, что ответный удар должен быть таким же.

Атмосфера была такой, что при правильной тактике поведения и достаточном давлении с нашей стороны на правительство мы смогли бы положить конец колониальной оккупации. Ганди, самый известный борец за свободу, организовал кампанию гражданского неповиновения и ненасилия в надежде, что, если большие массы индийского населения откажутся повиноваться английским законам, они сочтут страну неуправляемой и предоставят нам право самим вести свои дела. Со своей стороны я не разделял такой позиции. Я был и остаюсь сторонником прямых действий, и я чувствовал, что мы должны противостоять англичанам, используя силовые методы борьбы.

«Если кто-то врывается в наш дом, – я приводил свои доводы, – и полностью там все переворачивает, так что нам приходится бегать вокруг и повиноваться их приказам, как еще мы должны реагировать?»

Ответ Ганди был следующим: «Нужно вежливо попросить их уйти, а если они ответят „нет“, отказаться повиноваться любым их приказам».

Я считал его подход трусливым. Я судил по своему опыту: если захватчик завладел чьим-либо имуществом, то он и слушать не станет вежливую просьбу, а следовательно, надо браться за палку и силой выгонять его с захваченных им владений.

Желание Пападжи действовать жесткими методами сдерживалось лишь тем, что он знал: его арест повлечет за собой неотвратимые последствия для всех членов его семьи. Если бы его арестовали по серьезному обвинению, такому, как убийство официального лица Британии, его отец наверняка лишился бы работы. А в таком случае некому было бы кормить семью. Родители Пападжи, зная его желание вступить в жестокую революционную борьбу, настояли, чтобы он умерил свой пыл и ограничился пропагандой. Они полагали, что если его арестуют по крайней мере за составление антианглийской пропаганды, Пармананд, возможно, не потеряет свою работу.

Пападжи оказался превосходным революционным пропагандистом. Он был горячим и талантливым оратором, еще в школьные годы в нем проявлялись эти качества. Его «буддистские» проповеди на центральной площади помогли раскрыть талант, необходимый для ведения публичных бесед. Этот талант он пронес через всю жизнь.

Сумитра отчетливо помнит те дни, когда он выступал за свержение англичан революционным путем:

Дэвид: Какой политической деятельностью он занимался? Что вы помните о годах его революционной деятельности?

Сумитра: Он обычно ходил по улицам с другими юношами и выкрикивал антианглийские лозунги. Он принимал участие во многих подобных демонстрациях. Обычно лозунги были такими: «Поднимем красный флаг как символ нашей борьбы!» и «Убьем английских солдат и пусть белые проститутки станут вдовами!»

Дэвид: Мне также сказали, что он произносил и революционные речи в Лаялпуре.

Сумитра: Да, он часто вел публичные беседы на рыночных площадях. Много людей собиралось послушать его. Когда англичане предприняли попытки пресечь такого рода деятельность, наши родители старались удержать его дома, но он отказывался. Даже когда риск ареста был очень велик, он, несмотря на это, продолжал свое дело, горячо веря в него.

Однажды пришел один из его товарищей и сказал нашей матери: «Сегодня мы должны пойти на собрание. Хариванш Лал будет проводить беседу в городе. Мы все хотим присутствовать на ней».

В это время производилось много арестов, поэтому мать очень волновалась за Бхаи Сахиба. Она позвала его в дом, закрыла на замок дверь, так чтобы он не смог уйти на собрание. Бхаи Сахиб тогда очень рассердился. Он начал кричать и пытался выломать дверь, но она оказалась для него слишком прочной. Затем он вышел в наш внутренний двор внутри дома. Там он нашел канат, залез на самую вершину дома и привязал его к крыше, удлинив его при помощи сари.

Таким образом сбежав из дома, он пришел на площадь в центре города и произнес речь в 4 часа утра. Кто-то из полицейских попытался арестовать его, но ему удалось убежать и скрыться. Пытаясь догнать его, полицейские кричали: «Лови его! Лови его!» – но их попытка не увенчалась успехом. Вместо того чтобы покинуть площадь, он спрятался под сценой, пока поиск не был прекращен.

Обычно он вел свои речи, переодевшись садху. А спрятавшись под сцену, он переоделся в обычную одежду и затем вернулся домой уже поздно ночью, когда почувствовал, что опасность миновала. Все это происходило в тот период, когда он еще ходил в школу, до того как женился.

В середине двадцатых годов многие революционеры Пенджаба принадлежали к секретной организации под названием «Партия революционеров». Она была настолько секретной, что даже ее название было известно не всем. В 1926 году ее предводители решили, что им нужен народный фронт, через который они могли бы вербовать в свои ряды новых потенциальных членов. Такая организация была названа «Собрание индийской молодежи». Пападжи был членом обеих организаций. Один из ее основателей, Раджа Рам Шастри, изложил цели этих организаций в написанной им книге о революционерах Пенджаба:

Некоторое время проводилась работа по пропаганде революционных идей среди молодежи посредством подпольной экстремистской литературы. Но вскоре «Партия революционеров» почувствовала, что они должны выступать открыто и знакомить людей со своими идеями. С этой целью в 1926 году была создана организация «Собрание индийской молодежи». Но в действительности это был открытый фронт «Партии революционеров».

Многие ведущие революционеры-пенджабисты были социалистами. Их целью было свержение английского господства в Индии и установление местного социалистического правительства. Несмотря на то что «Собрание индийской молодежи» не упоминало о революционной или силовой деятельности, их цели были явно социальной направленности. Они были следующими:

1. Создать объединенную республику индийских рабочих и крестьян.

2. Проводить пропаганду патриотизма среди молодежи.

3. Во всем содействовать подобным движениям в экономической, социальной и промышленной сферах, что приведет в конечном итоге к созданию идеального республиканского государства рабочих и крестьян.

4. Объединять рабочих и крестьян.

Я напомнил Пападжи, что большинство его друзей-революционеров были социалистами или марксистами, и задал ему вопрос, принимал ли он когда-нибудь их политические взгляды. Хоть его сестра и помнит, что он маршировал по улицам в первых рядах митингующих, распевая: «Водрузим красный флаг как символ нашей борьбы!», Пападжи отрицает, что когда-либо был коммунистом или социалистом. Как он говорит, он был членом этих разнообразных революционных групп лишь потому, что в них входили только те люди, которые, как он знал, связали себя обязательством изгнать англичан силой.

«Собрание индийской молодежи» развило бурную деятельность по всему штату Пенджаб. Чтобы разжечь пламя патриотизма у молодежи, они проводили собрания, вели пропаганду в школах и колледжах. Часто велись беседы о героях прошлого, которые умерли как мученики в борьбе за независимость. Тем участникам митингов, кто проявлял интерес к такого рода беседам, раздавали памфлеты на различные политические и социальные темы. А тех, кто, казалось, был решительно настроен на прямую борьбу против англичан, принимали в небольшие революционные группы, организовывавшие такие встречи для агитации молодежи.

Самой большой и идейной революционной организацией считалась группа, в состав которой входили Бхагат Сингх и Шукдев, два ведущих революционера. Первоначально их группа носила название «Республиканская ассоциация полуострова Индостан», но позже было добавлено слово «социалистическая», которое занимало первое место в этом заголовке. Формально Пападжи никогда не принадлежал к этой организации, хотя он знал обоих ее предводителей (Бхагат Сингха и Шукдева). Шукдев, между прочим, в Лаялпуре снимал комнату в доме, принадлежавшем семье Пападжи.

Несмотря на то что Пападжи не принимал напрямую участия ни в одном акте, совершенном «Республиканской ассоциацией полуострова Индостан», краткий обзор их деятельности будет полезен, так как данная группа оказала косвенное влияние на некоторые поступки Пападжи.

В 1928 году английское правительство организовало создание органа из семи человек под названием «Комитет Саймона», с целью изучить возможность конституционных реформ в Индии. Все семь представителей этого органа были англичанами. Вследствие чего все члены индийских политических групп решили бойкотировать деятельность этого органа, так как в его составе не было ни одного представителя Индии. Куда бы ни направлялся «Комитет Саймона», везде его встречали многолюдными антианглийскими демонстрациями. В октябре 1928 года, когда комитет прибыл в Лахору, они не смогли ехать по городу, так как демонстранты заблокировали все дороги. Тогда суперинтендант Скотт, начальник полиции, приказал своим людям разогнать толпу, применив свои дубинки. Демонстрантов возглавлял известный политический деятель Пенджаба по имени Пенджаб Кешри Лала Ладжпат Рай. Он был жестоко избит полицейскими и вскоре скончался от полученных ран. «Республиканская ассоциация полуострова Индостан» во главе с Бхагат Сингхом и Шукдевом решили отомстить за убийство путем проведения расправы над суперинтендантом Скоттом, человеком, приказавшим применить дубинки. Была организована засада, но был захвачен не тот человек. Кончилось тем, что Бхагат Сингх убил вместо Скотта помощника суперинтенданта. На следующий день в Лахоре повсюду были развешаны объявления, что «Социалистическая республиканская армия полуострова Индостан» отомстила за смерть Пенджаба Кешри Лала Ладжапата Рая, – таким образом они публично обнародовали свое преступление.

Затем Бхагат Сингх решил, что революционное движение должно привлечь больше народных масс. Друзьям он заявил о своем намерении бросить бомбу малой мощности в правительственное собрание, а затем сдаться полиции. Убийство кого-либо не входило в его планы, просто он хотел использовать последующий судебный процесс как платформу для ведения революционной пропаганды.

Этот акт получил отражение в массах. Несмотря на то что из-за взрыва бомбы никто не пострадал и Бхагат Сингх тут же сдался полиции, этот акт насилия подтолкнул английское правительство к активным мерам пресечения таких действий. Все известные революционеры и их знакомые были арестованы и допрошены. Некоторые стали информаторами полиции. Они раскрыли месторасположение заводов, выпускающих бомбы в Лахоре и Сахаранпуре. После обыска этих мест полиция обнаружила там несколько тысяч бомб. А у Бхагата Сингха при обыске нашли пистолет, из которого был убит помощник суперинтенданта. Ему предъявили обвинения в убийстве и других преступлениях.

Были арестованы и посажены в знаменитую тюрьму, известную под названием «Лахорская тюрьма для заговорщиков», многие революционеры. Пападжи не был причастен к этому заговору, но многих его друзей арестовали и вынесли им приговор. Я показал ему список осужденных и попросил его отметить имена тех людей, которых он знал лично. Имена знакомых ему людей приведены ниже вместе с вынесенным им приговором:

1. Бхагат Сингх – повешение.

2. Шукдев – повешение.

3. Шиврам Раджгуру – повешение.

4. Джайдев Капур – пожизненное заключение.

5. Кишори Лал – пожизненное заключение.

6. Кундан Лал – семь лет тяжелых работ.

7. Джатиндранат Дас – умер при голодовке в тюрьме до вынесения приговора.

Он также пометил имя Дешраджи – в конце судебного разбирательства его оправдали. Первоначально были обвинены двадцать пять человек, и только шестнадцать предстали перед судом. Седьмой человек в списке Пападжи – Джатиндранат Дас – приехал из Бенгалии, чтобы научить пенджабских революционеров изготавливать бомбы, и он был тесно связан с двумя заводами, раскрытыми в Лахоре и Сахаранпуре. В книге «Интервью с Пападжи» Пападжи признает, что «Партия революционеров» научила его изготавливать бомбы.

«Лахорская тюрьма для заговорщиков» разрушила революционные группы в Лахоре, но уцелевшие революционеры решили нанести последний ответный удар за потерю большого количества своих товарищей. Было решено подорвать специальный поезд, на котором должен был ехать главный представитель правительства Британии в Индии. Пападжи принимал активное участие в подготовке этого, хотя самолично и не участвовал в подрыве поезда.

Когда я первый раз попросил Пападжи рассказать о том, кто был задействован в этом подрыве, он ответил: «Моя совесть не позволяет мне раскрывать подробности». Но совсем недавно Пападжи признал, что человек по имени Гансрадж Радист был активным участником этого акта. Такое имя он получил благодаря тому, что был одним из первых в Индии, кто продемонстрировал передачу радиосигналов. Позже он применил свои технические и научные знания при конструировании для революционеров бомбы, управляемой на расстоянии.

Группе революционеров удалось подорвать поезд с представителем английского правительства, но сам представитель не пострадал, так как бомба была заложена не под тем вагоном, в котором он ехал. Это был последний ожесточенный акт пенджабских революционеров, потому что вскоре после этого был убит в перестрелке с полицией единственный оставшийся на свободе лидер революционеров Чандрасекар Азад.

Антианглийская деятельность Пападжи не ограничивалась только изготовлением бомб и пропагандистскими речами. Он рассказывал еще о двух эксцентричных проектах, нацеленных на борьбу с английскими чиновниками.

Дэвид: Как-то вы сказали мне, что еще в школьном возрасте планировали собрать всех духов на местном кладбище, так как считали, что если вам удастся получить контроль над ними, вы сможете направить их силу на борьбу против англичан.

Пападжи: Да, я рассказал своим друзьям в «Партии революционеров» о таком плане, но они только посмеялись надо мной. Но, в любом случае, это меня не остановило. В какой-то книге я вычитал об этой практике. В ней говорилось, что если читать мантры всю ночь на кладбище (и так на протяжении двадцати одного дня), то явится могущественный дух и исполнит мое приказание. Я полагал возможным применить силу одного такого духа в борьбе с англичанами. Я знал, что мои родители не одобрят мое ночное пребывание на кладбище в течение трех недель, поэтому я сказал им, что ночевать буду у одного своего друга все эти три недели.

«Мы должны вместе готовиться», – сказал я.

Моим родителям всегда было приятно слышать это, поскольку они знали, как мало времени я уделял учебе.

В течение трех недель я сидел по ночам на кладбище, повторяя нараспев мантры. В конце двадцать первого дня передо мной предстал отвратительно страшный дух и спросил, чего я хочу. У него были рога, длинный острый нос, закругляющийся на конце, и рот, полный черных зубов. Я был страшно напуган. Волосы встали дыбом, и я остолбенел от страха.

«Чего ты хочешь? – повторил дух. – Я могу дать тебе все, что пожелаешь. Я очень доволен твоим тапасом. В любое время твое желание будет исполнено».

Слово тапас обозначает суровые практики, часто с применением умерщвления плоти. Традиционно их исполняли для получения духовной власти или благословения от богов.

Я был так напуган, что убежал и больше никогда туда не возвращался. Я не знал, может ли дух быть полезным в борьбе с англичанами, но спустя много лет его услуги все-таки пригодились. Я бродил в Гималаях, и меня мучил страшный голод. Вокруг не было никаких поселений, и мне нéоткуда было взять пищу. И вдруг я вспомнил о том духе, который появился передо мной много лет назад, обещая дать все, что я захочу, как только я его позову.

Я подумал: «Посмотрим, может ли он сделать что-нибудь полезное».

Я вызвал его, и, к моему большому удивлению, он тут же появился. На этот раз я совсем его не испугался.

«Я голоден, – произнес я. – Ты доставляешь пищу в такие отдаленные места?»

Дух тут же предоставил мне свежие фрукты, которые растут только на равнинах. Он исчез, и я больше никогда не прибегал к его услугам.

Дэвид: У вас был и другой проект – стать невидимым и застрелить районного судью в английском клубе, будучи уверенным, что это преступление не раскроют. Вам удалось осуществить свою задумку?

Пападжи: Я нашел копию «Йога-сутр» Патанджали в местной библиотеке. В ней был раздел о том, как обрести восемь различных сиддх, или духовных сил. Одной из таких сил была способность становиться невидимым.

Я подумал: «Такая способность могла бы пригодиться. Англичане принесли нам столько бед. Если бы я был невидимкой, я бы мог принести массу хлопот англичанам».

В это время Бхагат Сингх, Шукдев и Раджгуру уже были повешены. А я пришел к заключению, что обычными методами нам не победить англичан, – в то время Британия была одной из сильнейших держав в мире. Она располагала огромной армией и морским флотом. Тысячи подготовленных и вооруженных солдат с легкостью могли подавить мятеж плохо вооруженных и обученных жителей Индии. После того как была брошена в собрание одна маленькая бомба, они стерли все наше революционное движение.

Так что ж, подумал я, представим, что я стал невидимым. Если мне повезет, я смогу пробраться в клуб с револьвером и вышибить мозги районному судье. Только будучи невидимым, можно было пробраться в этот английский клуб, так как людей со смуглой кожей туда не пропускали.

Я также хотел отомстить некоторым тюремным надзирателям, которые плохо обращались с политическими заключенными. Я как-то прочитал в газете, что один надсмотрщик заставлял заключенных стоять по колено в реке всю ночь. Я знал, где это происходило и что вода в той самой речке была ледяной. И каждый раз, когда он разрешал им выйти из воды, он начинал вести допрос. Он спрашивал имена людей, принимавших участие в антианглийской деятельности. Если они не признавались и продолжали упорствовать, их избивали и бросали опять в воду. Я хотел убить и этого человека.

Я подумал: «Сначала я избавлюсь от районного судьи, потом, если мне это удастся, я приду в ту самую тюрьму и разделаюсь с тюремщиком».

Но мои намерения не осуществились. Невозможно овладеть такими сиддхами за один вечер. На это уходят годы трудоемкой практики. Спустя много лет я встретил в Харидваре человека, который мог ходить по поверхности Ганги. Он овладевал этой техникой сорок лет. Мне же не терпелось осуществить свое намерение сразу. Я не мог ждать сорок лет. И я сдался после первых своих неудачных попыток.

В отличие от второй истории, которая, по всей вероятности, происходила в 1930-е годы, практически вся революционная деятельность Пападжи пришлась на тот период, когда он еще учился в школе. Его детство и юность были чрезвычайно насыщены событиями. Мы уже узнали о его видениях Кришны, глубоком мистическом опыте, революционной деятельности и занятиях спортом, а теперь, для полноты картины, необходимо отразить другую грань раннего периода жизни Пападжи – годы его юности.

Еще в школе у него открылся талант писать стихи на урду. Родной язык Пападжи – пенджаби, но образовательная система того времени предусматривала систему перехода в высшее учебное заведение тех, кто сможет выполнять канцелярскую работу в английских конторах. Чтобы устроиться на такую работу, необходимо было сдать вступительный экзамен по персидскому языку и урду, вот поэтому эти предметы и были включены в школьную программу и излагались достаточно подробно. Урду был официальным языком местного правительства, а знание персидской литературы на этот период было показателем степени образованности жителя Пенджаба, так же как знание латинского и греческого языков было необходимо для многих европейцев того времени.

Персидский и урду я изучал в школе и во мне проснулся глубокий интерес к этим языкам. Я нашел несколько человек, которые очень хорошо знали данные языки, и дополнительно ходил к ним заниматься. Я брал уроки у некоторых хороших писателей и поэтов, и они учили меня классическому варианту этих языков.

Рано познакомившись с хорошей литературой, я проявил глубокий интерес к поэзии. Я принимал участие в школьных соревнованиях, которые проводили в праздничные дни, и даже получил приз за чтение своей поэмы «Весенний сезон». Возможно, любовь к поэзии перешла ко мне от матери (она сочинила несколько песен на пенджаби). Вся наша семья очень любила изучать литературу. Две мои сестры тоже сочиняли стихи на урду и пенджаби. Мне все еще нравится слушать стихи в исполнении поэтов, но сочинять самому уже не хочется.

В то время отличительной чертой пенджабской культуры были поэтические конкурсы. Конкурс проводился с заданной тематикой на урду. Участникам давали задание сочинить новый стих, соблюдая определенную тему, размер и ритм. Стихи оценивали писатели и поэты, а призы присуждали сочинителю лучших стихов. Литературный псевдоним Пападжи – Каусар. На протяжении нескольких лет он использовал его везде, где ставил свое полное имя.

В детстве у Пападжи и у всех членов его семьи была приставка к имени – «Шарма». Это было позволено делать всем браминам. После окончания школы Пападжи предпочел использовать имя «Пунджа». Все индусы принадлежали к определенной подгруппе, или категории. Такие категории называются «готры». И именем готры Пападжи было Пунджа. Данное ему имя, Хариванш Лал, можно перевести как «рубин в большой семье Бога».

После успешной сдачи выпускных экзаменов отец Пападжи, Пармананд, решил, что его шестнадцатилетнему сыну надо немедленно приступить к работе. Это было связано с тем, что семье, в связи с ее увеличением, нужен был дополнительный доход. Также Пармананд считал, что Пападжи уже пора жениться. В те времена было вполне естественно для пенджабских юношей обзаводиться семьей в шестнадцать лет, а их женами становились еще более молодые девушки. За исключением очень редких случаев, все браки решали родители обеих сторон.

Пападжи не был готов к браку, но тем не менее согласился на предложение своего отца. Пармананд выбрал подходящую девушку, которую звали Видьявати. Она жила в Мултане, большом городе, где он работал начальником станции. Итак, свадьба состоялась, когда Пападжи было шестнадцать лет, а его супруга отметила свое четырнадцатилетие.

Я расспросил Пападжи, как он обеспечивал свою семью в начале брака. Ответ был таков:

После моих выпускных экзаменов отец не мог позволить, чтобы я продолжил обучение в колледже в Лахоре, так как моим сестрам и братьям тоже надо было получить образование. Денег было недостаточно для того, чтобы мы все ходили в образовательные учреждения одновременно. Как-то я увидел в газете «The Tribune» объявление, что в одной компании открыта вакансия на место представителя, занимающегося хирургическим оборудованием и спортивными товарами. Компания располагалась в Сиялкоте. Я обратился к работодателям и получил это место. Работа продавцом предполагала частые разъезды по стране.

Приехав в командировку в Бомбей, я нашел постоянную и хорошо оплачиваемую работу в фирме, находящейся в Карачи. Там я выполнял свои прежние функции. Я привез жену в Бомбей, и мы обосновались в одном из городов штата Гуджарат. Это была хорошая работа. Я зарабатывал достаточно денег, чтобы содержать жену и детей, а остальные деньги отсылал домой в Лаялпур.

До того как Пападжи получил работу в ранее упомянутых компаниях, он открыл свое дело в Лаялпуре и управлял им в течение некоторого периода времени. Пападжи открыл несколько магазинов, где работали члены его семьи, а затем устроился в фирму, располагающуюся в Сиялкоте. Сумитра более подробно рассказывает об этом периоде.

Дэвид: Чем Пападжи занимался после окончании школы?

Сумитра: Он женился, когда ему было шестнадцать лет, но редко бывал дома. Он все время был в разъездах или по делам бизнеса либо посещал святые места и святых. В те дни его жена совсем не была против его отсутствия в доме.

Бхаи Сахиб как-то сказал: «Желание отправиться в паломничество находило поддержку со стороны моей жены».

Он имел в виду, что в любое время мог посетить святые места, так как она никогда не жаловалась и не предъявляла претензий относительно этой стороны его жизни.

Дэвид: Почему Пападжи переехал в Бомбей после нескольких лет работы в Лаялпуре?

Сумитра: Не знаю. Я не помню.

Сумитра разговаривала со мной на пенджаби, поэтому ее ответы переводила Шивани, дочь Пападжи. В этот момент нашего разговора Шивани задала свой вопрос: «Может, он нашел девушку в Бомбее? Он переехал ради нее?»

Сумитра: Нет. На него это не похоже. Он никогда не увлекался девушками. Ему нравилось слушать музыку, но он никогда не разрешал в доме включать песни с недуховным или вульгарным текстом. Он никогда не позволял никому из братьев и сестер слушать песни с сексуальной тематикой.

Дэвид: Что у него была за работа? Что он делал, чтобы обеспечивать жену?

Сумитра: Когда наш отец уволился, мы все обосновались в Лаялпуре. А так как Бхаи Сахиб был старшим сыном, он должен был обеспечивать и нас. Он открыл универсальный магазин, в котором продавали чай и другие продовольственные товары. Постепенно бизнес стал расти, и наша семья стала контролировать пять магазинов, расположенных на одной улице. Бхаи Сахиб открыл и магазин, где продавал женскую косметику. Перед тем как переехать в Бомбей, он сам был управляющим этого магазина.

Когда отец ушел с занимаемого им поста, то получил со службы некоторую сумму денег. Раньше пенсия не выплачивалась ежемесячно. Всю сумму Пармананд отдал своему старшему сыну и попросил его распорядиться ею должным образом. Бхаи Сахиб вложил данную сумму в некоторые земельные участки, которых мы лишились в процессе раздела территории. После ухода отца на пенсию вся ответственность за обеспечение и поддержание семьи финансами ложилась на плечи Бхаи Сахиба.

Отец всегда ценил и уважал Бхаи Сахиба. Примерно за десять лет до смерти он написал в своем дневнике: «Мой сын Хариванш Лал – мой гуру». Я сама видела эту запись.

Выжившие дети Пападжи – Шивани и Сурендра – родились в 1930-х годах (в 1935 году родилась Сурендра, а в 1936 году – Шивани). Другой ребенок, дочка по имени Рамини, умер еще в младенчестве. Я попросил Пападжи рассказать о причине ее смерти, и вот как он прокомментировал мой вопрос:

Одна из моих дочерей заболела, и ее положили в больницу. Ей было три годика. Жена осталась с ней, чтобы присматривать за малышкой. По утрам я обычно приходил к ним и приносил им еду. Несколько дней спустя в дом вошла жена с ребенком на руках.

Я очень удивился, когда их увидел.

«Она поправилась?» – спросил я. «Нет, – ответила она. – Она умерла. Я принесла ее тело домой».

При появлении жены мне и в голову не могло прийти, что моя дочь умерла, так как моя супруга никаким образом не проявляла признаки горя.

Я взял у нее тело и отнес его на место захоронения. Наш сосед помог мне похоронить девочку. В нашем обществе принято умерших до пяти лет детей хоронить в земле, а не кремировать. Я выполнил необходимый похоронный ритуал автоматически.

В Бомбее Пападжи с женой прожили много лет. Его работа в качестве менеджера предоставила ему широкие возможности путешествовать по всей Индии. К тому же он совершал паломнические поездки на священные места или к знаменитым свами. Он ездил в Нашик, штат Махараштра, чтобы встретиться со свами по имени Сатчитананда. В другой раз он посещал Ришикеш и общался со свами Пурушоттаманандой, известным учителем, жившим в пещере в нескольких милях севернее города. Так как Пападжи все еще поклонялся форме Кришны, он искал свами, который смог бы его научить, как по своему желанию вызывать Кришну. Никто из этих свами не смог ему помочь. В этот период Пападжи продолжал активно заниматься медитацией и выполнять джапу, но через эти практики у него не всегда были видения Кришны.

Огромное впечатление у Пападжи осталось после общения со свами Нитьянандой, гуру свами Муктананды. В те годы, когда Пападжи работал в Бомбее, свами Нитьянанда жил поблизости, и один из соседей Пападжи пригласил его пойти к нему вместе.

Впервые я встретил Нитьянанду в 1932 году. Мой сосед Пурушоттам ехал в Ваджрешвари, чтобы получить его даршан, а я решил составить ему компанию. Так как дорога была неблизкой, мы поехали на его машине. Пурушоттам играл на бирже и хотел лишь получить совет у Нитьянанды, следует ли ему вкладывать свои деньги. Местечко Ваджрешвари, где жил Нитьянанда, славилось своими серными источниками. Много людей приезжали туда лечить кожные заболевания, артриты и другие недуги, принимая ванны, насыщенные серой.

Рано утром мы отправились в путь. По прибытии все члены нашей группы упали ниц перед великим свами. Мой друг, его жена, их дочь и дядя – все они в почтении распростерлись у ног свами, но, когда я опустился перед ним на колени, мне он не позволил дотронуться до его ног.

Все тут же решили, что причина этого кроется в том, что я большой грешник. Им стало интересно, что же такого ужасного я совершил, чтобы заслужить его немилость. До сих пор свами ничего не сказал, и я последовал его примеру.

Когда Пурушоттам рассказал мне свою версию, я ответил: «Я честный человек. Я прихожу в свой офис в 9 часов утра, работаю целый день и иду домой в 6 вечера. Я тяжелым трудом зарабатываю свои деньги. Ты всего лишь навсего игрок, который приходит сюда только затем, чтобы узнать, каким образом увеличить свое состояние».

В течение всего дня к Нитьянанде приходили люди, простирались перед ним и оставляли подарки. Во время трапезы прибывшим людям было позволено есть рядом с ним.

В тот вечер, когда наша группа собиралась уйти, он указал на меня и сказал, что я должен остаться.

«Но завтра я должен явиться на работу», – запротестовал я.

Но он не позволил мне уйти. В конце концов я попросил моих друзей зайти в офис и передать начальнику мое заявление с просьбой предоставить мне двухдневный отпуск в связи с непредвиденными обстоятельствами.

«Этот человек – святой, – сказал я, – поэтому я не могу не повиноваться ему, когда он говорит мне остаться. Расскажите моему начальнику, что произошло, и передайте ему, что я вернусь как только смогу». «Но как же ты доберешься назад? – удивились они. – У тебя нет машины, а это место находится глубоко в джунглях». «Завтра я решу эту проблему, – ответил я. – Этот человек хочет, чтобы я остался, – я остаюсь».

Многие из тех, кто приезжал к нему, спекулировали золотом и хлопком. Нитьянанда никогда ни с кем из них не разговаривал, но часто делал руками странные жесты. Торговцы задавали ему вопросы о будущей цене на золото, а затем принимали его движения рук за ответ.

Мы целую ночь просидели вместе, но не проронили ни слова. Он так и не сказал мне, почему попросил меня остаться. Мы просто сидели всю ночь вместе. Никто из нас не спал. Перед тем как уйти, я получил от него монетку в две анны[4]. Эта монета очень маленького достоинства. В те дни одна анна составляла одну восьмую рупии. Утром он попросил одного бизнесмена по имени Диншав отвезти меня обратно в город на своей машине.

Потом, когда я встретился с Пурушоттамом и его семьей, им всем было очень интересно, что же Нитьянанда сказал мне.

«Ничего, – ответил я на их расспросы. – Он не разговаривал со мной, а я с ним».

А когда я показал ему подаренную Нитьянандой монету, он тут же захотел купить ее у меня.

«Если я получу эту монету, мое дело начнет процветать, – сказал он. – Сколько ты хочешь за нее?»

Я не хотел с ней расстаться. У меня было чувство, что я получил прасад от великого святого, поэтому я хотел, чтобы она осталась у меня.

На этой стадии своей жизни Пападжи не мог оценить истинное состояние Нитьянанды, но, встретившись с ним вторично в 1950-х годах, Пападжи заявил, что он был просветленным. При случае он упоминал, что Нитьянанда принадлежал к группе эксцентричных индуистских садху, которых иногда называют «агхори». Под это понятие подходят духовные учителя, которые ведут себя странным и не принятым в обществе образом, а также люди, которые игнорируют принятые социальные нормы поведения. Вот что Пападжи рассказал на одном из своих сатсангов в Лакнау:

Нитьянанда был сиддхой пурушей (реализованным), и он был агхори. У агхори нет учений. Обычно они бродят по свету, не разговаривая, не принимая ванн. Иногда они обнажаются, а иногда носят старые разорванные мешки вместо одежды.

Когда я жил в Пенджабе, у нас в доме жил такой агхори. Многие образованные люди – адвокаты, учителя, бизнесмены – приходили к нему. Некоторые агхори даже прославились. Среди них был Ним Кароли Баба. Спустя много лет я увидел его прогуливающимся рядом с рекой Гомти. Он много времени провел в храме Ханумана, находящегося там. А другого агхори я встретил в 1950-х годах неподалеку от Кришнагири, когда ехал из Тируваннамалая в Бангалор.

Встреча Пападжи с агхори из Кришнагири описана в главе «Управляющий земельными работами». Это тот самый предводитель садху, который материализовывал монеты, чтобы платить за танцы.

Создается впечатление, что годы жизни Пападжи в Бомбее не были насыщены особыми событиями. Несколько раз я расспрашивал его, чем он занимался в 1930-е годы, но он так и не смог припомнить какие-либо памятные происшествия. Хотя Пападжи как-то рассказал мне, что он настолько глубоко изучил местную культуру, что легко смог выдать себя за гуджарати. В Бомбее были две основные этнические и лингвистические группы – маратхи (их лингвистическая область главным образом простирается на восток и юг города) и гуджарати (этническая группа, преимущественно располагающаяся в северном регионе). Однажды Пападжи остановился у домовладельца, который сдавал комнаты только представителям группы гуджарати. Пападжи настолько хорошо владел языком, что ему не составило большого труда убедить его в том, что он был гуджарати. Но как-то, несколько месяцев спустя, к Пападжи неожиданно приехала жена, Видьявати. Языка она не знала, и одежда не соответствовала традиционному одеянию гуджарати, но к тому времени у хозяина дома и Пападжи установились такие хорошие взаимоотношения, что он не лишил их жилья.

Иногда в голосе Пападжи звучит нотка ностальгии, когда он рассказывает о своих поездках к родственникам в Лаялпур на поезде, который курсировал между Бомбеем и Пешаваром.

В то время плата за проезд была невысокой, да и поезда редко были переполнены людьми. Мне всегда доставляло удовольствие совершать такие поездки, особенно в Лаялпур. Во время путешествия мне нравилось беседовать с людьми. Я подсаживался к какому-нибудь пассажиру и заводил разговор, а спустя некоторое время находил предлог, чтобы откланяться, – в поезде всегда можно найти много причин прервать беседу и пойти куда-нибудь еще. Бывало, все путешествие я ходил по поезду и заводил разговор с теми, кто, казалось, не возражал.

В середине или конце 1930-х годов Пападжи, должно быть, вернулся в Лаялпур на достаточно долгий период. Иногда он рассказывает о том времени, когда он был секретарем в «Арья Самадж» в Лаялпуре. Политическая деятельность, которую он вел от их имени, началась в середине тридцатых и закончилась в 1938 году.

Здесь я должен сделать небольшое отступление, чтобы представить некоторые данные об «Арья Самадж», так как деятельность членов этой организации отражает взгляды самого Пападжи в конце 1930-х годов, в особенности его политические и религиозные позиции, которых, по всей видимости, он придерживался.

Свами Даянанда Сарасвати основал «Арья Самадж» во второй половине XIX века. Хотя эта организация и была четко основана на ведическом индуизме, она проповедовала его чистую форму, в которой отрицалось большинство его известных положений. Члены этой организации выступали против политеизма, особенно против поклонения идолам как дома, так и в храмах, не признавали «Пураны», отрицали роль священника как посредника между человеком и Богом, отвергали практически все ритуальные практики, включая паломничество, а также выступали против «неприкосновенности» и вековой традиции, по которой индусские вдовы не могли вторично выходить замуж. Свами Даянанда изложил свои позиции в книге под названием «Сатьяртх Пракаш», впоследствии ставшей библией целого движения.

«Арья Самадж» укрепила свои позиции, особенно в Пенджабе. После того как в 1877 году такая же организация была создана в Лахоре, свами Даянанда сформулировал основные принципы организации, чтобы новые члены смогли подписаться под нижеследующим:

1. Источником всех знаний и всего, что подлежит познанию, является Парамешвара (Вседержитель, Бог).

2. Бог есть нечто существующее, разумное и благостное. Бог всемогущ, справедлив и милостив, вечен и свят, неизменен и бессмертен, бесконечен и свободен от страха. Он существовал всегда, бесформен, един, он – создатель, творец всего.

3. Веды – писание истинного знания. Первая обязанность члена «Арья Самадж» – прочесть, изучить их, самим цитировать и слушать их чтение.

4. Каждый должен всегда быть готов принять истину и отказаться от ложного.

5. Поступать в соответствии с предписаниями дхармы, а именно после должного размышления над тем, что хорошо и что плохо.

6. Главной целью данного общества является принесение пользы миру, а именно забота о физическом, социальном и духовном благосостоянии.

7. При взаимодействии с другими необходимо руководствоваться любовью и чувством справедливости, в соответствии с предписаниями дхармы.

8. Мы должны провозглашать видью (знание), и рассеивать авидью (невежество).

9. Мы не должны довольствоваться лишь своим благосостоянием, но должны искать свое благополучие в благополучии других.

10. Чтобы следовать альтруистическим положениям общества, необходимо ограничивать себя, в то время как для собственного благополучия необходима свобода.

Все кандидаты в членство данной организации должны были подписать документ в знак согласия с такими основополагающими принципами организации. Должно быть, Пападжи тоже поставил подпись, но сомневаюсь, что он подписался под всеми десятью пунктами. В течение всех этих лет он оставался истинным бхактой Кришны. Жизнеописание Кришны и его учение не относятся к Веданте, а следовательно, «Арья Самадж» не может считать их достоверными источниками.

На протяжении десятилетий после основания движения «Арья Самадж» открывала свои школы по всему штату Пенджаб. Несмотря на то что им приходилось придерживаться западного стиля образования, чтобы их ученики смогли после окончания поступать на правительственные должности и в высшие учреждения, принципы «Арья Самадж» продолжали широко пропагандироваться. В 1920-х годах Пападжи сам посещал одну из школ этой организации и, по всей вероятности, именно там познакомился с их идеалами и взглядами в последние годы пребывания в школе.

Период жизни Пападжи, ассоциирующийся с данной организацией, пришелся как раз на время обостренной борьбы. Чтобы привлечь жителей Индии к активным действиям, проводились широкомасштабные кампании, также члены этой организации выступали против мусульманского правления в различных регионах страны, чьи законы шли вразрез с индуистским принципами. С целью проведения агитационных кампаний были сформированы следующие учреждения: «Арья Ракша» (защита арийцев) и «Арья Вир Дал» (арийская армия). Должно быть, Пападжи входил в одну из этих организаций, так как рассказывал, что, действуя в интересах «Арья Самадж», он вербовал и тренировал сотни молодых пенджабцев – готовил их к борьбе против политической дискриминации низама[5] Хайдерабада.

До установления независимости существовало много изначально самостоятельных «княжеских государств», возглавляемых своим правителем, как правило, махараджей. У них была определенная степень независимости в ведении внутренних дел. Хайдерабад был самым крупным из таких государств, а в период расцвета оно настолько расширило границы контролируемых им территорий, что стало обширней, чем большинство европейских стран. Низам, правитель этого государства, прослыл самым богатым человеком в Индии. К тому же он был фанатичным мусульманином. В 1930-х годах низам предпринял попытку ограничить деятельность «Арья Самадж», используя данные ему полномочия, так как он почувствовал, что данное движение пытается обратить мусульман в индуизм. В конечном итоге он запретил членам этой организации находиться на территории его государства.

Ответными действиями на такой запрет стали объединение сил населения в штате Пенджаб и массовая демонстрация тысяч индуистов против него. Все они были арестованы и посажены в тюрьму. При общем подсчете в тюрьмах Хайдерабада находилось 8000 участников демонстрации, относящихся к организации «Арья Самадж». Несколько сотен проходили подготовку у Пападжи. В конечном итоге низам отступил от своих позиций и выпустил участников движения из тюрем, дозволив возобновить свою деятельность в его государстве. Это была главная и безоговорочная победа движения «Арья Самадж».

По окончании кампании Пападжи вернулся в Бомбей и возобновил свою работу. Там он жил и работал вплоть до 1942 года. В начале 1942 года он сделал шаг, который, казалось, в корне противоречил тому, что он так яростно выступал против английского правления в Индии. Он подал заявление о зачислении на курс военной подготовки жителей Индии в ряды английской армии. Заявление было принято.

Шла Вторая мировая война, и полным ходом шел процесс призыва в армию. Сначала военнослужащие проходили трехлетний курс в Индийской военной академии, но вскоре после того, как началась война, срок был ограничен до шести месяцев.

Пападжи не случайно стал сторонником английского правления. Он преднамеренно использовал свое время в армии, чтобы получить соответствующую военную подготовку за счет английского правительства.

Многие из нас, выживших революционеров, предприняли необычный шаг. Шла Вторая мировая война, и английское правительство активно набирало индийских солдат в свою армию. Мы решили, что должны присоединиться к армии, узнать способы ведения войны, тактику и стратегию, а уж затем, когда придет наше время, мы нанесем внезапный удар или направим свое оружие против англичан. Также некоторые из нас считали, что, усвоив искусство ведения войны, мы сможем дезертировать и присоединиться к индийской национальной армии, которая совместно с японцами воевала против англичан. Я подал прошение о зачислении меня на курс подготовки военнослужащих в Индийскую военную академию и был принят тут же. К счастью, у англичан не было никаких записей относительно моей военной деятельности.

Пападжи прекрасно понимал, что революционеры-пенджабисты были чрезвычайно плохо обучены и вооружены в конце 1920-х и начале 1930-х годов. Они не были компетентны в военном деле, чтобы весь свой пыл обратить в серьезные атаки против английского правления. «Республиканская ассоциация полуострова Индостан», главная революционная организация, достигла очень малых результатов. Вскоре после ее основания многие члены данной организации были арестованы при ограблении банка в Какори, целью которого было увеличение денежных средств, предназначенных для революционных целей. Вследствие этого некоторые основатели ассоциации были повешены по обвинению в причастности к ограблению. Попытка убить суперинтенданта Скотта закончилась провалом, так как один из членов партии ошибся в его опознании. При подрыве специального поезда, на котором должен был ехать главный представитель правительства Британии в Индии, был взорван не тот вагон. Лахорская тюрьма для заговорщиков принесла известность революционному движению, но нельзя сказать, что эта известность относилась к категории успешных достижений, поскольку в конечном итоге это движение распалось. Оставшиеся в живых лидеры группы прожили недолго. Бхагаватичаран Вохра, принадлежащий к «мозгу» движения, случайно подорвался, вскоре после того как изготовил бомбу, в то время как Чандрасекар Азад, командир республиканской ассоциации, был убит в перестрелке с полицией в 1931 году. С его смертью партия погрузилась в забвение.

Другое событие стало показателем непрофессионализма деятельности революционеров. В 1928 году было запланировано другое ограбление банка с целью пополнения денежных средств, которые предназначались для революционного движения. Чандрасекар Азад, Бхагат Сингх, Шукдев, Раджгуру, Гансрадж Мохра и другие составили план ограбления пенджабского национального банка в Лахоре. В связи со своей бедностью они не могли позволить себе иметь собственное средство передвижения и взяли напрокат такси. Те, кто по плану должны были грабить, ждали снаружи банка, но такси так и не приехало. С большим опозданием подкатила взятая напрокат тонга, запряженная лошадьми двуколка, управляемая одним из членов организации. Вновь прибывший рассказал, что никто не смог завести такси. Ограбление не состоялось.

На собственном опыте Пападжи усвоил, что плохо подготовленные и оснащенные группы не могут добиться успеха в борьбе против английского правления. Но разразившаяся война предоставила выжившим революционерам замечательную возможность получить должную подготовку, доступ к современному вооружению и боеприпасам.

Иногда Пападжи задают вопрос, почему он, будучи бхактой Кришны, вступил на такой жестокий путь. Обычно, отвечая на данный вопрос, он ссылается на жизнь самого Кришны и на тот совет, который Кришна дал Арджуне на поле битвы Курукшетры. Так же он ответил и одному посетителю в 1995 году, который хотел узнать причины, побудившие его выбрать в юности путь насилия.

Именно потому, что я был истинным бхактой Кришны, я и выбрал путь борьбы. Сам Кришна был воином и говорил своему преданному Арджуне сражаться за то, что принадлежит ему. В Махабхарате, когда армии готовились к бою, Арджуна сказал Кришне о своем нежелании принимать участие в этом сражении, так как армию противника возглавляли его родственники и бывшие учителя. Кришна убедил его участвовать в сражении.

Вот что Кришна сказал по этому поводу: «Люди, вставшие против тебя – недостойные люди, они заслужили смерть за свой поступок. Убить их – твой долг и обязанность – не убегай от этого».

В чем эти люди провинились? Они захватили царство Арджуны нечестным путем. А англичане захватили мою страну, так почему же я не должен бороться за нее?

Арджуна все еще не мог решиться на убийство всех этих людей, и Кришна сказал ему: «Ты не убиваешь их. Это делаю Я. Я решил, что они должны умереть за то, что совершили. Отдай свой ум Мне. Ты – лишь орудие в Моих руках. Теперь иди и разгроми своих врагов. Я буду наблюдать за тобой, а когда битва закончится, ты снова станешь во главе своего царства».

Арджуна сражался на благо своей страны. Он боролся за восстановление мира на своей земле. Рама тоже должен был вступить на путь войны, когда у него вероломно отняли жену. В таких обстоятельствах эта борьба правое дело. Плохо убивать невинных людей, но когда кто-то отобрал у тебя землю и свободу, твой долг идти и сражаться за правое дело. Лучше умереть, чем жить в рабстве.

Это прекрасно – жить в гармонии и покое, но мир не таков. Иногда ты должен бороться за справедливость и покой в мире.

На Западе законы морали, в основе которых лежат иудейско-христианские религиозные принципы, рассматриваются как универсальные. Другими словами, все должны подчиняться именно этим законам. Индуизм придерживается другого мнения. У каждой индуистской группы есть свои законы и обязательства. Воины, например, обязаны защищать территорию своих правителей и блюсти соблюдение законов, установленных в их царстве. Считается, что воин, нарушивший свою дхарму, кодекс чести своей группы, тем, что медитирует, вместо того чтобы сражаться, совершил грех. С другой стороны, монах, участвующий в сражении, также совершает грех, так как осквернил дхарму данной группы. Пападжи выбрал путь воина и соблюдал дхарму выбранного им пути, яростно сражаясь за свободу своей страны.

Пападжи начал проходить армейскую подготовку в апреле 1942 года. Самая старая уцелевшая фотография относится именно к этому периоду. Это общая фотография «Группы Джей». Фотографии и пленки, сделанные до 1947 года, были потеряны в суматохе, причиной которой стало разделение Индии. В это время дом и все имущество было захвачено и разграблено, а все документы и фотографии потеряны.

Несмотря на то, что военная подготовка была физически тяжелой, казалось, Пападжи она нравилась. В более юные годы он всегда любил физические соревнования и преуспевал там, где требовалось сила и выносливость. Вот некоторые воспоминания Пападжи из его армейской жизни:

В 1942 году, когда Пападжи начал проходить армейскую подготовку, военная обстановка складывалась не в пользу английской Индии. Японцы наступали с востока, в то время как немцы и итальянцы угрожали с запада. Итальянские войска не представляли большой угрозы. Тысячи солдат, сдавшихся при битве в Африке, были изолированы в лагере около Дехрадуна, и меня назначили охранять их. Я обнаружил, что большинство пленников были торговцами, призванными на военную службу, и они не проходили военной подготовки. При первой же возможности они подняли руки вверх и сдались. Они не хотели сражаться и умирать, а лишь находиться где-нибудь в безопасном месте, пока война не кончится. Некоторые из них пекли прекрасный хлеб и охотно делились со своей охраной. Намного больше волнений доставляли японцы, представлявшие угрозу вторжения в Индию с востока. Они пересекли границы Бирмы (в то время Бирма входила в состав Индии) и продолжали захват остальной части Индии.

Японцы считались хорошими бойцами, искусно ведущими рукопашный бой, поэтому занимающийся нашей подготовкой старший сержант Синклер был призван научить нас японской технике рукопашного боя, при которой противники наносили кулаками удары в уязвимые части тела. Во время этих тренировок сержант из Шотландии работал с каждым из нас по очереди, чтобы мы могли усвоить особенности этой техники. Это были грубые и жестокие уроки, в процессе которых были госпитализированы несколько кадетов, включая и меня. Во время одного такого учебного боя с ним я сломал себе большой палец и мизинец правой руки.

Этот человек недолюбливал индусов. Он никогда не скупился на расовые оскорбления и сквернословил на наш счет. Создавалось впечатление, что в армии ни одно предложение не считалось законченным, если оно не содержало по крайней мере двух матерных слов. Старший сержант Синклер целый день осыпал нас руганью, высмеивая нас, как он говорил, за нашу расовую неполноценность. Такое поведение обозлило меня, так что, когда в следующий раз он вызвал желающих сразиться во время одной из так называемых тренировок, я вышел вперед. На этот раз схватка была славной: я использовал свои умения реслинга и держал его на близкой дистанции. При такой борьбе он не мог применить свои особые удары. Он попытался сдавить горло, но мне удалось избежать этого захвата, так как я нанес ему удар в пах. Никто не возражал против той жестокости, с которой мы вели бой. Нас всех готовили к войне, и мы все осознавали необходимость быть сильнее, жестче и грубее.

Чтобы сражаться на войне, нужны дисциплина, уверенность и согласованность действий с другими солдатами и бесстрашие. Эти качества постепенно воспитывались во время наших тренировок. Если кто-то из нашего взвода допускал оплошность или нарушение устава, то весь взвод нес наказание. Такие правила научили нас жить командой, чувствуя ответственность друг за друга. Когда на учениях по нам открывали огонь холостыми патронами, мы учились подавлять в себе страх и двигаться вперед, а не назад. Такую реакцию и поведение нужно было воспитывать, так как они не заложены в человеке.

Мы постоянно совершали кроссы на двадцать миль[6], а также нас посылали на марш-броски, где мы весь день шли с винтовками и тяжелыми рюкзаками за спиной. Нас учили стрелять из винтовок, и вскоре у меня обнаружился природный талант в этом деле. Во всех соревнованиях по стрельбе я попадал в десять мишеней из десяти. Также проводились тренировки, в которых нас обучали, как передвигаться самим и перевозить снаряжение в условиях сражения.

Как-то мы совершали марш-бросок к Ямунотри, устью реки Ямуны. Это живописное место располагалось на высоте более десяти тысяч футов. Мы разбили свой лагерь здесь. Там мы проходили проверку на прочность, изрядно позабавив местных фермеров. Они никогда не слышали об Адольфе Гитлере и даже не знали, что шла война. Они сидели и смеялись над странными людьми, шныряющими там и сям с тяжелыми тюками на спинах.

Как-то один из английских офицеров предложил сделать привал и искупаться в реке. Несмотря на то что вода была ледяной, мы все с радостью воспользовались возможностью отдохнуть и охладиться. К моему большому удивлению, англичане скинули с себя всю одежду и нагишом прыгнули в воду. Я же купался в нижнем белье, так как смущался появиться на людях обнаженным. В Индии никто не купается нагишом, даже когда никого нет поблизости.

Один из офицеров окликнул меня и высмеял.

«Что с тобой? – спросил он. – Что особенного спрятано у тебя в штанах, что ты не раздеваешься? Ты что, не такой, как все остальные?»

Другие английские офицеры набросились на меня, стащили панталоны и бросили меня в реку.

Я всегда был очень стеснительным, что касается появления на публике обнаженным. В 1970-х годах я был во Франции, и мы с друзьями пришли на нудистский пляж, где все были голыми, кроме меня.

Ко мне подошел один маленький мальчик, показал на мои плавки и спросил свою мать: «Что за странная вещь на нем?»

Другие люди на пляже тоже рассмеялись, но никто не стал раздевать меня насильно и бросать в воду.

Жестокость и безжалостность армейской подготовки не смогли погасить тот духовный огонь, который продолжал пылать во мне. Я помню один случай, произошедший со мной во время марш-броска нашего взвода. Нас было около тридцати человек, мы продвигались по три в ряду. Я находился где-то в центре. На спине у меня был рюкзак весом около десяти килограммов, тяжелая винтовка, противогаз на левой стороне ремня, а на правой – фляжка с водой. В процессе ходьбы я погрузился в состояние интенсивного экстаза. Я забыл об усталости и тяжести своего обмундирования и целый день промаршировал, не осознавая ничего вокруг, – лишь интенсивное внутреннее ощущение блаженства. Когда в конце дня я пришел в лагерь, я вдруг осознал, что не помню событий этого дня. Блаженство полностью стерло их.

Состояние счастья и блаженства, которое посетило Пападжи еще в детстве, всегда было с ним, так же как и образ Кришны. Они никогда не исчезали, а оставались фоном, на котором развивались другие события.

Это может показаться странным, но моя одержимость Кришной и любовь к нему никогда не покидали меня даже во время войны. Меня уносили волны блаженства, стоило мне лишь подумать о Кришне, и я часто обнаруживал, что нахожусь в том экстатическом состоянии, в котором терял контроль над своим телом. Например, однажды я услышал, как кто-то произнес имя Кришны, когда я шел по улице города. Простое упоминание его имени привело меня в такое состояние экстаза, что я с трудом мог контролировать себя. Во мне разлилась волна бхакти, и я практически вошел в состояние транса посреди улицы.

По окончании службы Пападжи присвоили звание младшего лейтенанта. Он был назначен на должность интенданта, офицера, отвечающего за закупки и поддержание ресурсов. Когда его взводу что-либо требовалось, он посылал запрос на армейский склад. Если на складе не было требуемого, он получал письменное уведомление, в котором говорилось следующее: «Покупка на месте». Это означало, что все необходимое он должен попытаться приобрести у местных официально назначенных поставщиков. В связи со Второй мировой войной масштабы армии значительно возросли за короткий период времени, и предметы невоенного предназначения было трудно достать через официальные армейские каналы. Вследствие этого у интендантов была возможность покупать все необходимое через местных агентов. Пападжи воспользовался сложившимся положением, чтобы увеличить доход своей семьи. Магазины, принадлежащие членам семьи Пападжи, были переоборудованы в небольшие фабрики, выпускающие товары для английской армии. Сумитра помнит некоторое из того, что они производили.

В 1940-х годах, когда Бхаи Сахиб служил в армии, он делал у нас большие заказы. Он был начальником снабжения и мог позволить размещать крупные заказы за счет армии. В военный период в наших пяти магазинах производилось большое количество мыла и крема для обуви, которые Пападжи затем у нас покупал. Такие заказы приносили нам много денег.

По всей вероятности, у Пападжи была договоренность с одним из местных армейских подрядчиков покупать необходимые принадлежности у его семьи. Это было нелегальное соглашение, и если бы его старший офицер узнал про это, Пападжи, вероятно, предстал бы перед военным трибуналом.

На данной должности преданность Пападжи форме Кришны значительно усилилась и стала той точкой, на которой сфокусировалась его жизнь.

Армейская жизнь предполагала соблюдение военной дисциплины и внешней собранности, сдержанности. Открытое проявление любви к индуистскому Богу могло вызвать сильное неодобрение, что поставило бы под угрозу мою карьеру. По этой причине я стал вести двойную жизнь. Днем я, поджав губы, изображал офицера.

Ночью за закрытой дверью я перевоплощался в гопи Кришны. Я отпускал своего дневального, прося его не беспокоить меня в пять часов утра, когда он обычно приносил мне чашку чая. Благодаря этому я мог всю ночь наслаждаться обществом Кришны. Английские офицеры нашей армии были весьма странными: за них все делали их слуги. Некоторые из них даже заставляли дневальных надевать и снимать с них брюки. Я же нечасто прибегал к услугам своего дневального, поэтому ни у кого не вызвало никаких вопросов, почему я попросил его не заходить ко мне ночью, а вернее, рано утром.

Я не ограничивался тем, что практиковал джапу имени Кришны или поклонялся его образу на картинке или статуэтке. Я хотел, чтобы сам Кришна предстал предо мной, как зачастую он делал в годы моего детства, так чтобы я мог напрямую излить ему свою любовь.

Я воображал себя супругой Кришны, Радхой, поскольку полагал, что если стану походить на нее, Кришна непременно придет ко мне. Я надевал сари, украшал свое тело браслетами и другими атрибутами женского туалета и даже накладывал на лицо макияж. Большую часть наличных денег я тратил на женские украшения, чтобы походить на женщину и радовать Кришну.

Надевая все эти аксессуары, я действительно чувствовал себя Радхой, изнывая от благодатной любви. И я добился чего хотел. Пришел Кришна, и я излил ему свое сердце. По утрам, после прихода Кришны, мое лицо светилось счастьем. Один из моих старших офицеров по ошибке принял мое состояние экстаза за алкогольное опьянение и дал распоряжение бармену не наливать мне более трех маленьких рюмок в день. Тогда бармен вполне корректно ответил, что я вообще не принимал спиртного, но офицер не поверил ему. Он просто не мог понять, как можно выглядеть таким счастливым без употребления алкогольного стимулятора.

Первоначально Пападжи вступил в ряды армии в надежде, что сможет найти достаточно патриотов, кто захочет использовать полученные знания против англичан. Но вскоре, когда он понял несостоятельность своих идей, ему пришлось отказаться от этого плана.

Некоторое время спустя я обнаружил, что наши революционные планы были утопичны. Да и нас было слишком мало, чтобы сформировать действенное ядро для организации переворота, а жесткая иерархическая армейская структура делала совершенно невозможным ведение подрывной деятельности. Перед лицом суровой действительности мой революционный пыл остыл.

Но несмотря на то, что мои революционные мечты угасли и были похоронены за короткий период пребывания в армии, мое чувство любви к Кришне возросло до такой степени, что я практически не мог думать ни о чем другом. Армия была не совсем подходящим местом для бхакты, чьим единственным желанием было служить Кришне, поэтому я вышел в отставку. Во время войны это было нелегко, но мне помог командир, проявивший ко мне сочувствие, когда я объяснил то затруднительное положение, в котором оказался. При его содействии мне удалось сложить с себя военные обязательства.

Вернувшись домой, я предстал перед гневом своего отца. Так как я должен был содержать жену и свою семью, он не мог найти оправдание тому, что я поставил крест на своей карьере, при этом не имея отходных путей. И он был прав. Я мог сделать блестящую карьеру в армии. Все мои однокурсники из офицерской академии, стремящиеся сделать военную карьеру, уже после провозглашения независимости страны в 1947 году заняли руководящие посты в армии. Отец был очень расстроен моим поступком, поскольку занимаемый мною пост в армии приносил стабильный доход многим членам семьи, работающим в наших магазинах в Лаялпуре. Но его гнев меня не очень огорчил. В то время я хотел найти Бога, и я был одержим только этой идеей. Также я решил найти истинного гуру, который бы помог мне в поиске. Я прекрасно осознавал, что мне будет нелегко найти такого учителя, если я продолжу свою службу в армии. Поэтому я подал в отставку с намерением путешествовать по Индии в поисках того, кто сможет указать мне верный путь.