Сон разума рождает чудовищ.
Глава 1
1
Среда, 21 сентября, 14 часов 5 минут
Это была уже пятая ворона. Она уселась на ветку дерева, так же как предыдущие четыре, и устремила свои круглые черные глаза на детей, резвящихся на детской площадке.
Наталья Сергеевна Круглова, воспитательница средней группы, нахмурилась. На ее молодом, чистом лице появилось выражение озабоченности. Она терпеть не могла ворон, считая их птицами нечистыми и злыми.
За деревом Наталье Сергеевне виделось двухэтажное здание детского сада, и она вдруг подумала, что здание это выглядит как-то слишком уж мрачно. И еще – что оно похоже на старинную, обветшавшую, заброшенную помещичью усадьбу. Штукатурка кое-где отвалилась от стен, гладкие колонны возле дверей уже не были гладкими, а были покрыты темной щербиной. Из-за недостатка финансирования косметический ремонт детского сада откладывался уже третий год подряд.
Наталья Сергеевна вздохнула и снова посмотрела на старый клен, росший рядом с игровой площадкой. Ворон на клене прибавилось, теперь их было больше десятка, они торчали на ветках, подобно уродливым черным наростам, и выглядели зловеще. В душе воспитательницы засаднило от неприятного предчувствия. Что-то тут было не так.
Двое мальчишек, не поделив машинку, сцепились.
– Ты жопа! – крикнул один.
– Сам ты жопа! – яростно ответил другой.
– Коля, Егор! – осадила их Наталья Сергеевна. – А ну – не драться! Что это еще такое?
– Наталья Сергеевна, он первый начал!
– Я сказала – прекратите драку! Или хотите, чтобы я вас наказала?
Мальчишки с насупленными лицами отошли друг от друга. Машинка осталась у того, что был выше и сильнее.
Одна из ворон, сидевших на клене, вдруг поднялась в воздух, сделала небольшой круг, а потом резко спикировала вниз, устремившись в гущу играющих детей. Наталья Сергеевна, все это время не упускавшая птиц из виду, среагировала так, как не ожидала от себя – она бросилась к детям, взмахнула рукой, одетой в черную перчатку, и с размаху ударила ладонью по трепещущему, большому вороньему телу.
Птица отлетела в сторону, ударилась об асфальт, но тут же с громким, рассерженным карканьем снова взмыла в воздух. Все произошло так быстро, что никто ничего не успел понять, а секунду спустя дети испуганно заревели, кто-то закричал, к Наталье Сергеевне подбежала вторая воспитательница, и тут же десяток вороньих тел шумно вспорхнул с ветвей старого клена.
Птицы с громким гневным карканьем закружили над детьми.
– Дети, быстро в группу! – крикнула Наталья Сергеевна.
Она стала метаться по площадке, собирая детей, как овчарка собирает разбежавшихся по лугу овец, и подталкивая их, кричащих, перепуганных, ошеломленных, к зданию детсада, к его железной двери. А от двери на помощь Наталье Сергеевне уже бежал пожилой охранник в черной форме.
– Помогите мне! – крикнула она.
Охранник все понял и без ее крика, он подхватил на руки сразу трех малышей, быстро подбежал к железной двери, опустил их на крыльцо, под защиту железного навеса, вынул из кармана ключ и открыл электронный замок.
Наталья Сергеевна продолжала гнать кричащих детей к двери, одновременно размахивая руками над их головами, чтобы отогнать птиц.
Вдвоем с охранником они втолкнули всех детей внутрь, но тут одна из ворон спикировала на саму Наталью Сергеевну, вцепилась когтями ей в волосы и кожу и принялась бить ее по лицу крыльями.
Воспитательница закричала от ужаса и боли и, потеряв на секунду ориентацию, закружилась на месте. Кровь из рассеченной кожи хлынула ей на лицо, а в следующий миг вороний клюв вонзился Наталье Сергеевне в левый глаз. Охранник бросился воспитательнице на помощь, схватил ворону, рывком отодрал ее от головы Натальи Сергеевны, затем взял женщину за плечи, с силой втолкнул ее внутрь здания и с грохотом захлопнул за собой железную дверь.
Вороны, еще немного покружив, вновь уселись на старый клен.
2
Четверг, 22 сентября, 23 часа 20 минут
Ада Наровчатская, менеджер по продажам, двадцати семи лет от роду, возвращалась домой поздно вечером. В голове ее еще гулял хмель, в сумке позвякивала об телефон бутылка шампанского, которую она стянула с корпоративного праздничного стола.
Она вспоминала ужимки бухгалтера Симакова, его похотливую улыбку, его пальцы – фривольные, наглые, самоуверенные, и ей делалось и приятно, и противно одновременно. Приятно оттого, что бухгалтер Симаков нравился всем девчонкам в отделе и что из всех девчонок он выбрал ее, Аду Наровчатскую, хотя она не была ни самой молодой, ни самой красивой. А неприятно из-за того, что, несмотря на всеобщее женское обожание, весельчак Симаков ей совсем не нравился, и все же она позволила ему кое-что, о чем сейчас немного жалела.
В понедельник в отделе все, конечно же, будут судачить о ней и о Симакове. Что ж, пусть судачат. Раз уж без этого никак. И Симаков будет приставать, вызовет ее в коридор, станет заговорщицки улыбаться, отпускать намеки, а потом, конечно же, напросится проводить ее домой после работы. И что прикажете делать? Соглашаться или нет?
Пускай бухгалтер Симаков и не так хорош, как ей хотелось бы, но лучше Симаков, чем совсем никого.
«Как обидно, – подумала Ада. – И почему в жизни все прекрасное так тесно переплетено с гадким?»
Она свернула с широкой, ярко освещенной улицы в свой переулок. Половина фонарей здесь была перебита, а вторая светила тускло, словно на последнем издыхании. Переулок был пуст и темен. Ада шла мимо темных редких деревьев, мимо огромных мусорных баков, неприятно чернеющих в темноте, – и испытывала беспокойство и тревогу.
И вдруг она остановилась, почувствовав острый и внезапный приступ страха. Ада прижала руку к груди. Сердце билось в груди, как пойманная птица.
«Да что же это? – подумала Ада, озираясь по сторонам. – Чего я так испугалась?»
Страх, охвативший ее, был совершенно иррациональным, так как никакого повода для него не имелось. Не так уж и темно было вокруг. До дома – рукой подать.
– Какие глупости, – тихо пробормотала Ада.
И тут же страх ее улетучился сам собой, сменившись досадой. Ада убрала руку с груди, поправила на плече сумочку и двинулась дальше. И тут из-за мусорного бака вышла бродячая собака. Вышла, повернула голову и посмотрела на Аду.
Ада ускорила шаг, но вдруг заметила, что на асфальтовой дорожке тротуара, преграждая ей путь, стоят еще две собаки. Она пошла медленнее, пытаясь сообразить, как ей обойти бродячих собак. Они ее, конечно, не тронут, но все равно проходить мимо них, в такой опасной близости от их черных морд, было боязно и неприятно.
Решение пришло само собой, и оно было очень простым. Ада сошла с тротуара и двинулась ко двору напрямик, по влажному, мягкому газону, мимо железных коробок гаражей. Каблуки утопали в мягкой земле, поэтому, обойдя собак стороной, Ада попыталась снова выйти на асфальтовую дорожку тротуара, но не тут-то было! Путь ей преградил еще один пес – огромный, лохматый, свирепой наружности.
Пришлось снова отойти к гаражам. Здесь было совсем уж темно.
«Проклятые собаки, – с досадой подумала Ада. – И как они умудряются вырасти такими большими? Где находят себе еду?»
Ада свернула в довольно узкий проход, ведущий между двух гаражей. И вдруг она услышала глухое, низкое рычание – впереди стоял пес. Ада испуганно остановилась. От нового прилива страха хмель окончательно выветрился у нее из головы. Это уже не лезло ни в какие ворота. Неужели собаки преследуют ее?
Ада повернулась и хотела вернуться назад, но путь к отступлению был перекрыт двумя собаками. Собаки зарычали и тут же двинулись на Аду. Обмирая от страха, она резко повернулась, намереваясь отогнать собаку, которая преграждала путь вперед, но вдруг подвернула ногу, споткнулась и с криком упала на землю. Падая, она услышала, как звякнула в сумке разбившаяся бутылка шампанского.
Собаки словно того и ждали. Они набросились на Аду. Самый большой пес с ходу вцепился ей зубами в горло, а другие стали рвать ее тело. Еще один пес остался стоять снаружи, истекая голодной слюной и внимательно глядя по сторонам, чтобы в случае опасности подать своим сородичам сигнал. Он знал, что от этого пиршества перепадет и ему. И не обманулся в своих ожиданиях.
3
Пятница, 23 сентября, 10 часов 30 минут
Капитан милиции Стас Данилов взглянул на сидевшую перед ним белокурую девушку своими серыми, мерцающими, как мокрый асфальт, глазами, улыбнулся и спросил:
– Как вам чай, Юленька?
Дело происходило в китайском кафе, и с девушкой этой Стас познакомился всего полчаса назад.
– Очень вкусно, – ответила блондинка и отпила еще глоток. – Невероятно вкусно!
Стас кивнул:
– Я знал, что вам понравится. Этот чай собран у подножия Тибета. Он бодрит и придает сил. В том числе и сексуальных. Знаете, Юленька, в тантризме есть такое понятие – духовный экстаз, – продолжил Данилов, обволакивая девушку мягким голосом. – Так вот, это понятие очень тесно связано с практикой тантрического секса. Я вас не смутил?
Девушка зарделась:
– Да нет, нисколько. Мы же взрослые люди.
– Разумеется. Знаете, Юленька, глядя на вас, я вспоминаю стихи…
Утром роза раскрыла под ветром бутон,
И запел соловей, в ее прелесть влюблен.
Стас замолчал и вздохнул, как бы вспомнив о чем-то грустном и светлом.
– Это вы написали? – с восторженным придыханием спросила блондинка.
– Да. Из раннего. – Стас устремил взгляд вдаль: – В ту далекую пору я еще не потерял веру в любовь.
– А сейчас? – робко спросила девушка.
Потерял Стас Данилов веру в любовь или нет – так и осталось невыясненным, поскольку в кармане у него зазвонил телефон. Стас быстро достал трубку и прижал ее к уху:
– Слушаю.
– Данилов, ты сейчас где? – услышал он голос майора-оперативника Толи Волохова.
– Э-э… – Стас покосился на блондинку, которая с благоговейным видом тянула из чашки чай. – Снимаю показания со свидетеля.
– Заканчивай. У нас труп со следами насилия. Запоминай адрес…
Волохов продиктовал – Стас запомнил. После чего сказал:
– Сейчас выезжаю.
Убрав телефон, Данилов вздохнул и произнес:
– Простите, Юля, долг зовет. Но мы обязательно продолжим этот разговор.
– Вы обещаете?
– Конечно! Я никогда не обманываю женщин.
– А вы точно записали мой телефон?
– Точнее не бывает.
Он хотел встать, но девушка положила руку на его предплечье, посмотрела ему в глаза и спросила шепотом:
– Стас, скажите: там, куда вы едете, очень опасно?
Стас улыбнулся кончиками губ.
– Юленька, настоящий мужчина не должен думать об опасности. Будьте счастливы!
Он поцеловал блондинке руку, поднялся из-за стола и зашагал к выходу. Девушка проводила его долгим взглядом и прошептала:
– Какой он милый.
4
– Что тут у нас? – спросил Данилов, подходя к судмедэксперту Лаврененкову и Маше Любимовой, которые стояли у входа в узкий туннель между двумя гаражами и курили. Лаврененков был тощ, сутул и жилист. Лицо его было изрезано ранними морщинами, а под глазами висели мешки – наследие множества вечеров, проведенных им наедине с бутылкой. Одет он был в мешковатое темное пальто и такие же мешковатые брюки. Маша Любимова, светловолосая, темноглазая, с тонким, скуластым лицом, казалась в своем стильном светлом плащике ангелом, спустившимся с небес, чтобы наставить пропойцу Лаврененкова на путь истинный.
– Так что тут у нас? – переспросил Стас.
– Фильм ужасов, – ответил ему Лаврененков сиплым голосом. – Собаки растерзали девушку.
– Собаки?
– Да.
– Растерзали?
– Тасик, от того, что ты повторяешь мои слова, они не станут более понятными. Машенька, кстати, а почему ты не в отпуске?
– Я с понедельника, – сказала Маша Любимова.
– Понятно.
– Семен Иванович, – снова заговорила Маша, – как на ваш взгляд, собак кто-то натравил?
– Да нет, вряд ли. Псы явно были бродячие.
– Почему вы так думаете?
Лаврененков стряхнул с сигареты пепел и произнес с хмурой иронией:
– Потому что девушку не просто растерзали. Ее съели.
– Как съели? – опешил Стас.
– С аппетитом, – сказал Лаврененков. – Даже кости разгрызли. Мне почти нечего отправлять на гистологическое исследование. Ладно, пойду заверю протокол осмотра тела.
Он отшвырнул окурок, повернулся и скрылся между гаражами. Стас кивнул в ту сторону и спросил у Маши:
– Ты ее видела?
– Видела.
– Что, все и впрямь так страшно?
– Да.
Маша затянулась своей коричневой тонкой сигареткой, посмотрела на тротуар, потом – на газон. И сказала:
– Странно все это.
– Что странно? – уточнил Стас.
– Думаю, перед тем как съесть девушку, псы намеренно загнали ее к гаражам, подальше от фонарей.
– Марусь, это были собаки, а не волки, – сказал Данилов. – Ты перепутала.
– Полоска земли между газоном и тротуаром влажная и мягкая, на ней остались следы. – Маша указала на землю. – Вот, смотрите. Это туфли на тонких каблуках. Такие же, как у жертвы. Вот в этом месте она перелезла через заборчик. Зачем, по-вашему, она это сделала?
– Ну, может, хотела отойти к гаражам и отлить? – предположил Стас.
– До ее дома отсюда метров двести. Думаешь, она бы не дотерпела?
– Может, она просто решила сократить путь? Время позднее, хочется быстрее попасть домой.
– Стас, ты когда-нибудь ходил по газону и мокрой земле в туфлях на высоких каблуках?
– Нет. Бог миловал.
– Если бы ходил – так бы не говорил. Что-то заставило ее сойти с освещенного тротуара и пойти к дому мимо гаражей.
– И ты думаешь, что это были собаки?
– Я не думаю, я знаю. На кромке тротуара, в пятнадцати метрах отсюда, есть грязные собачьи следы. Они просто перегородили ей путь и заставили ее сойти с тротуара.
– Если она так испугалась, то почему не повернула назад? Могла бы обойти гаражи и выйти к дому со стороны двора.
– Думаю, путь назад был тоже отрезан. Ей пришлось перелазить через заборчик и идти к гаражам. Это был единственный путь.
Стас покачал головой и сказал:
– Городские псы так не поступают.
– Ты что, кинолог?
– Нет.
– Тогда откуда можешь знать?
К ним снова подошел судмедэксперт Лаврененков.
– Ну, братцы, мне здесь больше делать нечего, – сказал он, стаскивая с рук латексные перчатки. – А вам и подавно. Если, конечно, вы не собираетесь открыть сезон охоты на бродячих собак. – Он сунул руку в карман пальто и достал пачку «Кэмела». Пошерудил внутри и с досадой проговорил: – Черт, сигареты кончились. Маш, дай сигаретку!
– У меня ароматизированные.
– Да плевать.
Лаврененков швырнул пустую пачку и снятые перчатки прямо на газон, взял у Маши коричневую сигаретку и закурил.
– Красивая была девушка, насколько я могу судить, – сказал он, пуская дым. – Хотя судить мне пришлось по остаткам обглоданного лица и кисти левой руки, на которой, увы, осталось всего два прекрасных пальчика.
– Семен Иваныч, – с упреком проговорила Маша.
– Ох, простите, я забыл, что вы, опера, люди чувствительные.
– Семен Иванович, – обратился к нему Стас, – всегда хотел спросить: почему вы выбрали такую экзотическую профессию?
– Видишь ли, Тасик… – Лаврененков стряхнул с сигареты пепел. – Моя мама была врачом. И я тоже мечтал стал врачом. Но я всегда терпеть не мог пациентов.
– Почему?
– Ну, смотри сам: выглядят они неприятно. Это раз. Вечно чем-то недовольны, на что-то жалуются. Это два. А не дай бог, назначишь им что-то не то, так и помереть могут. Правильно?
– Ну вообще-то да.
– Ну вот, – кивнул Лаврененков. – Хорошенько все это обдумав, я выучился на патологоанатома. А потом перековался в судмедэксперта. Теперь я как бы доктор, но при этом клиенты у меня тихие, претензий никаких не высказывают. И залечить их до смерти я не могу, так как они и так мертвые. Вот и получается, что мои клиенты – идеальные клиенты!
– Да, с этим не поспоришь, – согласился Данилов.
– Думаю, можно убирать останки, – сказал Лаврененков.
Стас повернулся к людям в синих комбинезонах, курившим возле «труповозки».
– Эй, ребят! Она ваша!
Люди в комбинезонах пошвыряли окурки, вытащили из машины складную тележку, разложили ее и покатили к телу жертвы. Лаврененков, обожающий держать под контролем погрузку трупов, направился к ним, а Маша и Стас отошли подальше, чтобы не путаться под ногами.
Стас посмотрел на Машу, и худощавое лицо его приняло всегдашнее насмешливое выражение, а серые глаза замерцали обычным лукавым мерцанием.
– Как твой Глеб? – спросил он. – Все еще живет на даче?
– Угу.
– Уже четвертый день?
– Да.
– Силен, – одобрил Данилов. – Я думал, он через пару дней сбежит.
– С чего это вдруг?
– Сама знаешь. Глеб Корсак – городской парень, насквозь пропитанный бензиновыми парами. Без кафешек, баров и гула толпы он впадет в депрессию.
– Иногда и городским парням хочется отдохнуть от цивилизации, – возразила Маша.
Стас мотнул головой:
– Только не Корсаку. Спорим, он уже завтра, максимум – послезавтра, прискачет обратно в Москву?
– Не прискачет.
– Спорим?
– Если хочешь.
– Ставлю штуку «деревянных»!
– Отвечаю.
Они пожали друг другу руки, закрепляя спор.
– Кстати, наш спор ты уже проиграл, – сказала Маша. – Глеб не вернется в город ни завтра, ни послезавтра, потому что я сама к нему еду. У меня с завтрашнего дня отпуск.
– Вот черт, а я совсем забыл. Наш спор аннулируется. Ты играла нечестно.
Маша улыбнулась:
– Ничего не аннулируется. Но ты можешь вернуть проигранные деньги шашлыками.
Стас лукаво прищурился:
– Могу расценивать это как приглашение?
– Можешь. Думаю, Глеб не будет против. О, а вот и Толик приехал! Толь, привет!
К ним подошел Толя Волохов, русоволосый богатырь со свирепым лицом, но доброй душой. Поздоровался с Машей, пожал руку Стасу.
– Ты чего такой помятый? – спросил его Стас.
– Не спал всю ночь, – пробасил Волохов. – Возил супругу к целителю-колдуну в Тулу.
Маша понимающе кивнула. Жена Толи Волохова не вставала с постели уже полтора года. Всю зарплату угрюмый, но добрый великан Волохов тратил на лекарства и сиделок.
– Надеешься, что этот шаман поднимет Галю на ноги одной лишь силой взгляда? – насмешливо уточнил Стас.
– Отвали.
– Толя, не будь ребенком. Он выдавит из твоего тощего кошелька последнюю мелочь, а потом скажет, что отрицательная ментальная стена слишком крепка или что-нибудь в этом духе. А ты останешься на бобах.
– Ты не можешь этого знать наверняка, – пробасил Волохов.
– Да брось ты. С таким же успехом я сам могу полечить твою Галю.
Толя Волохов нахмурился, но звонок телефона, запиликавший в кармане у Стаса, не дал ему высказаться. Стас быстро приложил трубку к уху:
– Слушаю! – Он сделал круглые глаза и прошептал одними губами, глядя на Машу: «Старик!»
Затем нахмурился и четко произнес:
– Да, товарищ полковник… Да, Маша и Толя рядом… Да, уже погрузили… Да, я все понял, сейчас же выезжаем!
Он выключил связь, убрал телефон в карман куртки и сказал:
– Ну, ребятки, аврал! Машунь, плакал твой отпуск и мои шашлыки заодно!
– Что случилось?
– Ограбили квартиру сенатора Антипина. Шеф поднимает всех.
5
Ограбление обещало стать громким. Злоумышленник выкрал из дома сенатора Антипина деньги – тридцать тысяч долларов и четыреста тысяч рублей, а также драгоценности на сумму гораздо большую, чем все украденные деньги вместе взятые. Домработница сенатора Антипина, Анжела Семенова, судя по всему, появилась совсем некстати. Вероятно, грабитель не знал, что она находится в квартире. Она услышала шум, вошла в комнату, и грабитель ее убил. Ударил по голове бронзовым подсвечником, забрал награбленное и был таков.
Подозрение, как это обычно бывает, пало на тех, кто был близок к дому сенатора, а именно – на его шофера, личного повара и бывшую жену. Жена вполне могла нанять какого-нибудь громилу, чтобы тот наведался в квартиру сенатора и забрал то, на что бывшая жена (как ей могло показаться) имела полное право и что по решению суда осталось в квартире сенатора.
Это был уже четвертый допрос за день, и Маша чувствовала себя совершенно измотанной. Она сидела за столом, ссутулившись, уперев локоть в крышку стола и положив подбородок на кулак, а прямо перед Машей сидел крупный, розовощекий и темноволосый мужчина в голубой водолазке и белом пиджаке. Повар высшей категории Шандор Кальман. Лицо широкое, простодушное, но темные глаза смотрят лукаво, иронично. Руки большие, сильные, такими только тесто месить.
– Вы работаете личным поваром у господина Антипина, – сказала Маша.
Шандор Кальман чуть склонил голову:
– Да. – И тут же сообщил: – Мой хозяин обожает венгерский кухня. Я ему часто готовлю этот блюда. Перкельт, папракаш, турошчуса, халасле… Я делать это так, что любой будет облизывать пальцы. Главное – не жалеть рубленый лук. И не экономить на жир и красный перец. И, конечно, никогда не забывать про сметанка. У вас, в России, есть отличный жирный вкусный сметанка.
Кальман поцокал языком, отчего лицо его стало похоже на физиономию добродушного, раздобревшего от сметаны кота.
– Значит, господин Антипин любит сметанку, – сказала Маша.
Повар улыбнулся:
– Нет. Он любит папракаш и перкельт. А их без сметанка никак нельзя. Без хороший, жирный, густой сметанка.
– Вы были знакомы с домработницей Семеновой, не так ли?
Улыбка мгновенно сошла с губ повара, он напустил на себя скорбный вид и сказал со вздохом:
– Да, мы быль с ней друзья. Ах, как нехорошо, что ее убиль. Мне так жаль, так жаль…
Кальман шмыгнул носом, а на глазах у него выступили слезы. То ли он был хорошим артистом, то ли и впрямь искренне жалел погибшую женщину.
– Анжела быль хорошая работник, – сказал Кальман. – И отличный, очень отличный как женщин и друг. Когда я узналь о ее смерть, я так сильно расстроился, что опустил руки и не смог ничего готовить. Даже лангош. Это очень грустно, очень.
Беседа продолжалась еще пятнадцать минут.
Отпустив повара, Маша снова пробежала взглядом по протоколу осмотра тела домработницы. Удар ей нанесли со страшной силой, так что даже помялся подсвечник. Фактически грабитель снес ей всю левую половину черепа. Удар был нанесен сбоку и немного снизу, наотмашь, поэтому о росте убийцы судить было невозможно. Он мог быть высоким и жилистым, а мог – коренастым и широкоплечим.
В квартиру грабитель проник, открыв дверь ключом (если только она не была открыта заранее). Нельзя было исключать, что домработница впустила грабителя сама. Впрочем, среди ее родных и знакомых не было ни уголовников, ни асоциальных типов.
Грабитель оставил труп, но не оставил ни следов, ни отпечатков. Либо профессионал, либо хладнокровный тип, у которого хватило времени все за собой протереть и подчистить. И все же одну важную улику он упустил. Защищаясь, домработница успела вырвать у него клок волос. При этом под ногтями у нее не осталось ни одной частички его кожи. Прядь волос была перепачкана кровью жертвы.
Вся надежда теперь была на криминалистов.
Маша глянула на циферблат наручных часов – пора было отправляться на совещание к начальнику отдела, полковнику Жуку. Стас Данилов и Толя Волохов уехали еще полчаса назад, и Маше предстояло ехать одной.
* * *
Любимова забралась в салон служебной машины, заняв заднее сиденье. Во время поездок в служебке она не любила сидеть рядом с водителем.
Машина тронулась с места. По радио хрипловатый голос затянул:
Эх, наяривай, пой, Седой,
Чтоб слеза прошибала штык.
Я ж теперь на всю жизнь блатной.
Эх, амнистия… Пой, старик.
Любимова относилась к вездесущему шансону терпимо, но сейчас он ее раздражал. Она попросила водителя убавить звук радио.
– Не любите мужскую музыку? – насмешливо осведомился шофер.
– Не люблю плохую музыку, – ответила Маша.
Водитель удивленно посмотрел на нее в зеркальце заднего вида.
– Это Шуфутинский, – сказал водитель. – «Бубны, черви». Можно сказать, классика.
– Я воспитывалась на другой классике.
Маша поудобнее устроилась на сиденье и стала смотреть на проплывающие мимо огни большого города. Каждый раз, садясь на заднее сиденье машины и захлопывая за собой дверцу, Маша испытывала приятное чувство покоя, словно хлопок дверцы обрывал все нити, связывавшие ее с внешним миром, полным суеты и проблем.
Машина скользила по улице, и Любимова наслаждалась поездкой. В последнее время она не любила сидеть за рулем сама, предоставляя это право Глебу. Он отлично водил машину, и Маше было приятно чувствовать себя пассажиром. Сидя с ним рядом, она любила сбросить с ног туфельки и водрузить усталые ноги на приборную панель.
Совещание у Старика начиналось через полчаса. Надо, пожалуй, привести себя в порядок. Маша достала из сумочки зеркальце и посмотрела на свое отражение.
Без макияжа она выглядела не слишком-то эффектно. Черты лица правильные, но не слишком выразительные. Маша прекрасно знала, что в ее внешности не было ничего яркого, но это давно перестало ее тревожить. Маша еще лет в семнадцать поняла, что самая заурядная с виду девушка может выглядеть настоящей красавицей.
Это зависит не от взгляда человека, который смотрит на тебя, а от взгляда, которым ты одариваешь себя сама. Говоря проще: красота требует усилий. Но до относительно недавних пор Маша не была уверена в том, что мужчины заслуживают этих усилий. Даже с бывшим мужем она почти никогда не пыталась быть красивой.
Но год, прожитый с Глебом Корсаком, изменил ее. Она дорожила его вниманием и всегда старалась выглядеть «на все сто». Ради Глеба. И пожалуй, с тех пор, как они с Глебом стали парой, это была первая неделя, когда Маша позволила себе забыть о косметике и расслабиться.
Мысли ее перескочили на другую тему. Она вспомнила про девушку, растерзанную собаками. И про другой случай, произошедший недавно в том же районе. Там стая ворон напала на детей, гуляющих на детсадовской площадке. Совпадение?.. Возможно. А вдруг нет?
Интересно, что бы Глеб сказал по этому поводу? Может, позвонить ему и рассказать обо всем?
Перед глазами у Маши встало худощавое лицо Глеба. Его карие глаза, словно подернутые мечтательной дымкой, каштановые, удивительно мягкие волосы, горбинка на переносице, из-за чего в профиль он был похож на странствующего рыцаря со старинных картин.
Нет, не нужно отвлекать его от работы.
Однажды Глеб с сожалением признал, что ему не хватает дисциплины ума и что он неспособен подолгу концентрировать свое внимание на одной теме. Глеб называл это «болезнью борзописцев», тем недугом, который мешает хорошему журналисту превратиться в хорошего писателя.
Глеб мечтал написать книгу. Он был уверен, что сможет это сделать. Однако стоило Маше завести об этом разговор, он тут же находил какие-нибудь (очень важные, разумеется) поводы, чтобы вновь отложить начало работы на неопределенное время.
Именно поэтому Маша настояла на том, чтобы он уехал на дачу. Сколько он там продержится? Бог весть.
– Мария Александровна, мы подъезжаем! – оповестил ее водитель.
6
Маша Любимова пришла последней, все другие ребята из отдела уже были в кабинете у Старика.
Стариком опера называли своего начальника – полковника Жука. На вид он был сущим престарелым ангелом – морщинистое лицо доброго дедушки, седые волосы, седые усы, но за маской вежливой приветливости скрывался совсем другой человек. Тот, о котором один из оперативников однажды сказал: «Будьте уверены, наш Старик и в июльский зной мочится ледяными сосульками».
Все знали, сколько непробиваемой стали и бескомпромиссной жесткости скрывается за этой мягкой, интеллигентной внешностью. Старик умел быть милым и славным. Отчасти он таковым и являлся, но лишь отчасти.
На оперативном совещании, к немалому удивлению Маши, присутствовал и сам сенатор Антипин. Он сидел по правую руку от Старика – высокомерный, как римский патриций, ухоженный, вальяжный, недовольный.
Дождавшись, пока Маша усядется, полковник Жук взглянул на сенатора и сказал:
– Продолжайте, пожалуйста, господин Антипин.
Тот нахмурился, обвел всех присутствующих недовольным взглядом и заговорил хорошо поставленным, властным баритоном:
– Прежде всего я хочу сказать, что я крайне заинтересован в том, чтобы вы как можно быстрее нашли грабителя. И дело не только и не столько в украденных драгоценностях и деньгах. Этот негодяй убил нашу домработницу! Он пришел в мой дом и убил женщину, которая жила с нами пять лет и которую мы с супругой безмерно уважали! Никто не может прийти в мой дом и убить человека!
– Это касается любого дома в нашем городе, – заметила Маша. – Да и во всем мире.
Сенатор метнул в нее грозный взгляд. Маша отвела глаза.
– Я напомню присутствующим, что в руке убитой Анжелы Семеновой была найдена окровавленная прядь волос, – сказал полковник Жук. – Это – единственная улика. Никаких других следов мы не обнаружили. Первоначально мы предположили, что эта прядь принадлежала грабителю и что домработница Анжела Семенова вырвала ее, защищаясь. Однако новые данные заставляют нас пересмотреть эту версию. Павел, расскажите всем, что показал анализ?
Эксперт-криминалист Паша Скориков, сущий мальчишка с виду, поднялся со стула, кашлянул в кулак и сообщил:
– Анализ показал, что волосы, которые сжимала в руке жертва, не принадлежат человеку.
– Что это значит? – резко спросил сенатор.
– Это значит, что волосы – не человеческие.
– А чьи же?
– Анализ показал, что это конский волос.
– Моя домработница держала в руке окровавленный клок конских волос? – Взгляд сенатора стал свирепым. – Что все это значит?
– Есть какие-нибудь предположения? – переадресовал Старик вопрос сенатора своим подчиненным.
Правдоподобных предположений ни у кого не нашлось.
– Вижу, вы тут ни черта не делаете, – сердито проговорил сенатор Антипин.
Полковник Жук кашлянул в кулак.
– Виталий Алексеевич, мы делаем все от нас зависящее, чтобы…
– Мало! – перебил его сенатор. – Мало делаете, Андрей Сергеевич! Это никуда не годится! Грабитель пробрался в мой дом, убил мою домработницу! Убил, понимаете?
Тогда заговорила Маша:
– Помимо домработницы в штате ваших служащих есть повар Шандор Кальман и шофер Кирилл Еськов.
Сенатор одарил ее неприязненным взглядом и сказал:
– Именно так.
– Вы также сказали, что оба эти человека – вне подозрения. На чем основана ваша уверенность?
– Шандор является моим личным поваром уже три года. Это замечательный человек и настоящий мастер своего дела. До того, как устроиться ко мне, он два года проработал в Англии – был личным поваром герцогини Сары Йоркской. Кроме того, он бы никогда не причинил вред Анжеле.
– Почему?
– Потому что они были друзьями. В настоящем, чистом смысле этого слова. Шандор убит горем, но он согласился отвечать на ваши дурацкие вопросы. Не терзайте его больше.
– Кто он по национальности? – спросила Маша.
Сенатор чуть прищурился:
– Венгр. А какое это имеет значение?
– Возможно, никакого.
– Говорю вам: мой повар ни при чем. Так же как и мой шофер Кирилл.
– Да, мы помним, что в момент ограбления и убийства ваш шофер был с вами. И все же – замки на дверях квартиры не сломаны. Они были открыты ключами. Следовательно, либо ваша домработница сама открыла грабителю дверь и провела его в комнату, либо у него были ключи от вашей квартиры. В первом случае Анжела Семенова могла состоять в сговоре с грабителем.
– Вы не слушали, что я вам сказал?
– Слушали, – сказала Маша. – Но мы обязаны проверить все варианты.
– Маша, – прошептал Стас Данилов и тихонько дернул Любимову за край кофточки.
– Мои люди – вне подозрений, – напыщенно заявил сенатор Антипин. – Они преданы мне. Я скорей бы стал подозревать кого-то из вас, чем их.
Маша вспылила:
– Виталий Алексеевич, иногда лучше молчать и казаться идиотом, чем открыть рот – и доказать это.
– Что-о? – прохрипел сенатор. – Что вы сказали?
– Я могу повторить, но, в отличие от меня, вам это вряд ли доставит удовольствие.
Антипин резко, всем корпусом повернулся к полковнику Жуку:
– Как зовут эту даму?
– Если хотите узнать мое имя – обращайтесь ко мне, – сказала Маша.
– Так как ее фамилия?
– Майор Любимова, – глухо проговорил Старик. – Зовут ее Мария Александровна.
– Андрей Сергеевич, прошу вас отстранить майора Любимову от ведения оперативно-разыскных работ по этому делу.
– Мария Александровна – один из лучших наших оперативников.
Глаза сенатора затянулись льдом.
– Андрей Сергеевич, мне повторить мою просьбу?
Полковник нахмурился:
– Не надо.
– Отлично. Надеюсь, вы все поняли. Я попрошу генерала Романова лично проконтролировать этот вопрос. Желаю удачи, господа. Она вам точно понадобится.
Он встал из-за стола и направился к двери. Открыв ее, обернулся и бросил через плечо:
– А вы, Любимова, можете подыскивать себе другую работу.
– Это решать не вам, – сказал вдруг полковник Жук.
Реплика была произнесена с полной невозмутимостью. Сенатор посмотрел на Старика, губы его расплылись в фальшивой улыбке.
– Разумеется, полковник. И все же решение будет принято – вне зависимости от вашего мнения. Всего доброго!
И он вышел из кабинета.
Некоторое время все молчали. Потом полковник Жук сказал:
– Хорошенько потрясите своих агентов. Использовать каждую зацепку, брать к сведению и проверять любую информацию. Обо всем, что покажется вам важным, докладывать лично мне. Есть вопросы?
Вопросов не было.
– Совещание закончено, все свободны. Мария Александровна, задержитесь, пожалуйста.
Оставшись с полковником наедине, Маша сказала:
– Андрей Сергеевич, я понимаю, что сенатор Антипин очень влиятельный политик и что вы…
– Похолодало, – сказал Старик, отвернувшись и задумчиво посмотрев в окно.
– Что?
Он перевел взгляд на Машу.
– Мария Александровна, не волнуйтесь на его счет. Никто вас не уволит. Смело отправляйтесь в отпуск, а это дело мы закончим без вас.
– Да. – Маша нахмурилась. – Хорошо. Честно говоря, я забыла, что ухожу в отпуск. Андрей Сергеевич, я бы хотела сказать пару слов о сегодняшнем убийстве девушки.
– О каком убийстве?
– Девушка, на которую напали собаки, – напомнила Маша.
– Ах да. – Полковник кивнул. – Но я думал, что с этим происшествием все ясно. Оно проходит по разряду несчастных случаев.
– Так-то оно так, но… – Маша запнулась, подыскивая слова.
– Мария Александровна, в действиях собак нет состава преступления, – мягко проговорил Старик. – Звери не подпадают под действия наших российских законов. Даже если мы докажем их злой умысел, мы не сможем посадить их в камеру, потому что у нас нет камеры для собак.
– Но неужели этот случай не кажется вам странным?
– Сам по себе случай, конечно, экстраординарный. Но, мне кажется, здесь все ясно, и действовать должны не мы, а городские службы по отлову беспризорных животных.
– Вчера днем в детсаде номер двадцать четыре стая ворон напала на детей. Воспитательница сумела отогнать птиц, но сама пострадала. Вороны выклевали ей левый глаз, повредили мягкие ткани лица. Произошло это всего в паре кварталов от того места, где собаки загрызли девушку. Не знаю, как вам, а мне это совпадение не кажется случайным.
– Вы считаете, что агрессивность птиц и агрессивность собак была спровоцирована каким-то общим фактором?
– Не знаю. Но я все равно считаю, что случаи эти экстраординарные. И они нуждаются в тщательном анализе и осмысленной оценке.
Старик чуть склонил седовласую голову набок и сказал:
– Мария Александровна, никто не может запретить вам осмысливать и анализировать эти происшествия. Но делать вы это будете в свободное от работы время. Мой вам совет: выкиньте все это из головы и хорошенько отдохните. Всего доброго!
7
Остановившись под табличкой «Место для курения», Любимова достала из сумки мятую пачку сигарет.
– Марусь! – окликнул ее подошедший Стас. – Слушай, ну и тварь этот Антипин. И главное – идиот.
– Не парься, Стас. Все в порядке.
Маша вставила в губы тонкую коричневую сигарету и прикурила от серебряной с позолотой зажигалки «Монблан», которую подарил ей на день рождения Глеб.
– А наш ледяной старикан и слова ему не сказал! – продолжал горячиться Стас.
– Он тянет внуков, ты же знаешь. После смерти дочери он взял над ними полную опеку.
– Все равно обидно.
Маша выдохнула дым и помахала перед лицом рукой. «Стас молодец, – подумала она. – Поддерживает».
Она относилась к своему шебутному коллеге с большой симпатией. Одно лишь ее смущало: после развода с женой Данилос кинулся во все тяжкие, и женщины в его холостяцкой постели менялись с ошеломляющей скоростью. Легкие, ни к чему не обязывающие романы стали для симпатяги Данилова настоящим хобби, которому он посвящал все свое свободное время.
Самое грустное, что Маша помнила Стаса совершенно другим. Влюбленным, верным, преданным своей супруге Жанне, которую он полюбил еще в школе и которую ждал долгих десять лет, пока она прыгала из брака в брак, не обращая внимания на сероглазого, ироничного мальчика-друга, влюбленного в нее по уши.
Три года назад Стас и Жанна стали супругами. Но счастье их длилось недолго. Застав свою Жанну в постели с другим, Стас сломался. Подал на развод, подружился с бутылкой, ушел в запой и практически допился до смерти, но в реабилитационном центре познакомился с какими-то буддистами и благодаря им снова обрел вкус к жизни. Да только жизнь его стала уже совсем другой – с медитациями, йогой, постоянной глумливой усмешкой на губах и этими бесконечными женщинами – блондинками, шатенками, брюнетками, которые косяком тянулись через холостяцкую берлогу Стаса Данилова.
– Что думаешь теперь делать? – спросил Стас.
– Ничего. Поеду на дачу, к Глебу.
– А, ну да. Хороший план. Птички, деревья… – В плоском животе Данилова заурчало, и он скривился. – Слушай, Любимова, пойдем чего-нибудь перекусим, а?
– Нет, я не голодна.
– На диете, что ли?
– Просто не голодна.
– А такое бывает?
– Бывает, – усмехнулась Маша. – Но только не с тобой.
– Ты же знаешь – у меня ускоренный метаболизм. Жру, как слон, и не толстею. Но я ненавижу есть в одиночестве. Ну, давай, Марусь, поддержи меня. А я поддержу тебя.
– В каком смысле? – не поняла Маша.
– В психологическом. Хотя, когда речь идет о тебе, мон шер, я готов поддержать тебя во всех смыслах.
– Вот это перебьешься.
Стас улыбнулся:
– Знаю, Марусь, знаю. Место в твоем сердце уже не вакантно. Слушай, и чего ты только нашла в своем журналисте? Ну, красивый. Ну, талантливый. Ну, образованный. И что с того? Взгляни на меня – я просто переполнен этими достоинствами!
– Точно, – засмеялась Маша. – Достоинства льются через край. Ладно, неотразимый ты мой, идем в кафе. Угощу тебя пиццей.
– Вот это другой разговор! – воспрял духом Стас. – Сейчас сгоняю в кабинет за курткой и твой плащ захвачу.
Данилов сорвался с места и скрылся за углом. Маша посмотрела на часы. Надо бы позвонить Глебу, узнать, как ему пишется. И напомнить о своем приезде. При мысли о Глебе она улыбнулась.
В сумочке зазвонил телефон.
Звонил полковник Жук.
– Мария Александровна, у меня к вам просьба.
– Да, Андрей Сергеевич, какая?
– Не могли бы вы задержаться здесь на выходные? Я только что говорил с начальством. Нам настоятельно посоветовали бросить все силы на поиски людей, ограбивших квартиру сенатора Антипина.
По лицу Маши пробежала тень.
– Да, – сказала она. – Понимаю.
– Вы задержитесь в Москве?
– Да.
– Спасибо. Я знал, что могу на вас рассчитывать.
Старик отключил связь. Маша несколько секунд стояла неподвижно, чуть прикусив нижнюю губу и нахмурив брови. Затем вышла из задумчивости, вздохнула и набрала номер Глеба Корсака.