Россия там, или Жабы личной ненависти
Россия там. Вот оказывается: все настоящее русское не здесь, а там. Здесь болото с квакающими жабами, а там бережно сохраняют и преподносят миру все самое ценное, что составляет русскую культуру. Ее квинтэссенцию, неиспорченную суть, ментальное измерение. Болото здесь образовали коммунисты, они уничтожили страну, ее культуру, обанкротили генетический код нации до такой степени, что человека превратили в жабу. Именно они разорвали традицию русской культуры.
Здесь для любого талантливого человека, который не готов смириться с участью квакающей жабы, государство готовило и готовит кошмары и ужасы – «чудовищную судьбу». Там спасли не только их наследие, но и имена, все самое светлое и прекрасное.
Здесь – «безмозглые вожди, окруженные холуями и палачами». Там – весь сохраненный свет русской культуры. Здесь подменное, подмену совершили большевики, там – настоящее. Здесь все временное, преходящее – жабы долго не живут, их кваканье скоротечно. Рано или поздно здесь и государство перестанет существовать. И лучше, конечно же, чтобы это произошло как можно раньше. Потому что здесь – пространство порчи и живут одни порчаки. Там останутся в вечности прекрасные русские имена, и эта вечность вовсе не обязательно должна быть привязана к какой-либо конкретной территории.
Всему виной Советский Союз – «человеконенавистнический, позорный и неуклюжий режим». Пусть он и не существует здесь уже почти четверть века, но вытравил окончательно все живое настоящее, оставив только жаб и смердящее болото. Благо там сохранили и открыли для желающих, нет не ресторан, а настоящее русское, которое является «удивительно живучей, упорной и упрямой, несмотря на расстрелы, репрессии, пытки, психушки, унижения и изгнание». Россия там. Здесь – расстрелы и репрессии, репрессии и расстрелы, а также их производные.
Так рассуждает «из Энн Арбора, штат Мичиган» наш «выдающийся» «историк» Николая Усков7, который с ранней юности ненавидел. Советский Союз, естественно, как сам пишет. Вот и кто тут ностальгирует по советским временам? Ведь без их страшного жупела – расстрелов, психушек и жаб, жаб, жаб они и сами потеряют смысл. Им надо кого-то или что-то ненавидеть.
Так вот и возникает вопрос: чем тот же господин Усков отличается от презираемых им людей, распаляемых пропагандой, для которых объект ненависти находится там? Местоположением объекта ненависти и только? Чем он, научившийся с детства, ненавидеть отличается от тех же большевиков, в его терминологии, которые якобы культивировали исключительно эту ненависть? Или это детская такая травма и месть за отсутствие любви? Да и почему он свое юношеское переживание ненависти распространяет на все пространство здесь? Что-то мне подсказывает, что раз человек мыслит категориями болота и жаб, то они и будут преследовать его всю жизнь. От этих своих жаб сложно убежать. Потому как любить надо. Если же окружаешь себя жабами, то они и будут всегда водить вокруг тебя хоровод.
С другой стороны, если будешь настаивать, что Россия – здесь и нет более никакой, то тебе вмиг разъяснят все твои заблуждения. Что здесь – поле битвы хорошего, малого, творческого с большим, агрессивным и реакционным.
Вот и другой человек страдает. Уже не историк, а писатель Виктор Ерофеев.8 Он не переносит Россию в иные географические измерения, у него Россия – в голове. И это, как раз, настоящая, которой в реальности практически нет, «сошла на нет», находится на грани вымирания.
При этом России две: моя и другая, чужая. Настоящая и агрессивная, инфернальная, призрак. Россия Тургенева и Россия Победоносцева. Между ними шизофреническая ситуация бесконечной ненависти и противостояния и совершенно нет любви.
Та другая – имперская. У нее «танки, ядерные бомбы, ксенофобия, сладкие, как конфеты, патриархи, завоеванные земли, самолеты, лихие пропагандисты-империалисты». За ней массы. Они «полупреданные-полумеханические обожатели сильной власти». Всех их и людьми то едва повернется язык назвать. Кто не с нами – тот не человек – классическая по нынешним временам формула.
Эти две России, как две дерущиеся бабы. Одна тощая, незаметная. Тургеневская девушка с верой, что еще можно перевоспитать, переделать свою визави. Другая – ядреная, боевая, но с трухлявым нутром. Она накинулась с ненавистью. Ненависть – это ее все, иначе она бы не была такой ядреной. Ненависть спасает до поры от внутренней трухлявости.
Ярая баба топит в говне его умозрительную Россию, та тонет, но всегда вновь выплывает. Такова история: две бабы дерутся, две России, примиряются на какое-то время и вновь друг друга колошматить. Все это движется обидами толстой бабы, у которой «ни скорости творческой мысли, ни гениальных озаренией. Она умеет давить, храпеть, врать. Мастер хитросплетений, режиссер провокаций, она ловко прикидывается сумасшедшей, соединяя юродство с военным барабаном. Она может отважиться на то, на что никто не отважится: на отмену общечеловеческого сострадания во имя собственных обид». Эти обиды гиперболизируются и обретают черты инфернального.
В отличие от историка у писателя нет ненависти только лишь к Советскому Союзу. Проблема здесь намного шире: «жандармы, черносотенцы, большевики, пьяные моряки». Союз возник не на пустом месте. Ерофеев пишет, что ему часто снятся «новые славные мракобесы». Они не душат его, нет, а только удивляют своими «обаятельными, постными лицами». Мракобесие, видимо, здесь нечто коренное, практически иконописное – скрипучая телега, преследующая отечественную историю.
Писатель, несмотря на все, твердо убежден в конечной победе своей малосисястой. России, сохраненной в его голове, где и творческие мысли, и гениальные озарения, так как она, по его мнению, «по-человечески соразмерна божественному творению. А та, кто ее ненавидит, ославится вместе с постным кумиром».
Россия Тургенева – это, конечно же, прекрасно. Но ведь у Ивана Сергеевича были и такие слова: «Если бы Россия со всей своей прошедшей историей провалилась, цивилизация человечества от этого не пострадала бы». Собственно, и эту тщедушную ерофеевскую вполне можно обратно поместить себе в голову или отправить за океан к мечте Ускова, сделать фольклорную деревню, а здесь все пусть провалится в тартарары. И никто бы не пострадал, всем было бы только лучше. Есть такое удивительное свойство наших прогрессивных деятелей – близорукость. Все, что находится вблизи, расплывается и обретает какие-то странные фантасмагорические очертания.
И ведь никто не предполагает, что та умозрительная, та далекая из штата Мичиган может быть фикцией, миражем, который своей линзой коверкает реальность, превращает его в королевство кривых зеркал. И борьба происходит со своими же фантомами, потому как реальности никто не воспринимает, а все боятся нарушить свою сказку, выйти за пределы искривляющей пространство линзы. Вдруг окажется, что та баба вовсе и не такая толстая, и не такая агрессивная, и все это не недочеловеки Мордора, а обычные, как и во всем мире люди из кинофильма «Москва слезам не верит». Чем дальше, тем сложнее вернуть такт реальности, собственные мыслительные фантомы структурируют новую реальность, к которой ты впадаешь в полную зависимость.
Секрет весь в том, секрет свободы, что полюбить надо, впустить любовь, дозволить ей быть, а не ненавидеть. Ведь здоровая, в терминологии Ерофеева, баба как раз всю жизнь возилась с тощей. Вынянчила, последнее отдавала, жертвовала собой. Разве кто-то готов это вспоминать, когда тощая вдруг решила, что та ей больше не нужна и, мало того, помеха на пути к большому заморскому счастью?..
Это все-таки что-то психологическое, когда человек ощущает себя в окружении говна, болота с жабами. Это кризис безлюбовного сознания. Апофеоз ненависти, которая плодит мысленных жаб.
В случае, если не готов принять внутреннюю дифференциацию России на творческую и реакционную, не готов играть в прятки: Россия здесь – там, то тебе попросту объяснят и расскажут про эволюционную гонку и естественный отбор, про народы прогрессивные и отсталые.
Публицист Андрей Мовчан в статье «Иллюзия величия, или Хотят ли с русскими войны»9 проговаривает достаточно распространенную мысль о цивилизационном скачке, который совершили прогрессивные страны. Автор считает, что он заключается в коренном изменении представлений человека о мире и о своем месте в нем: в развитом мире «лишили человека эксклюзивности, вынесли отношения с Богом в морально-этическую сферу, перестали смотреть на природу как на „наше хозяйство“, а на себя – как на царей мира. Люди стали достаточно „великими“, чтобы позволить себе признать свою малость, – и именно это изменение сознания позволило гуманизму, толерантности и парадигме эффективного сотрудничества прийти на смену жестокости, нетерпимости и парадигме соперничества». Мысль эта, мягко говоря, достаточно спорная и больше выглядит лозунгом, который необходимо принять на веру, но не в этом суть. Раз есть развитые страны, существуют и отсталые, причем отсталость коренится не в развитии производства, технологий, уровне грамотности, медицины. Отсталость – в человеческих мозгах, произошла эволюционная дифференциация на старого неконкурентного человека и нового.
Россия, по мысли Мовчана, подвержена комплексам собственной исключительности, и эта исключительность ощущает себя во враждебном окружении. Схожие комплексы наблюдаются у стран в Центральной Африке, Ближнем Востоке, Латинской Америке. «Трезвый взгляд» на Россию у автора заключается в осознании того, что мы находимся на мировой периферии, и нами интересуются разве что редкие энтузиасты-ученые не от мира сего. Это аксиома для либерального прогрессиста, в центре картины мира которого неизменно находится западная цивилизация. Иначе он мыслить не может и не пытается. Все остальное – все, чем мы привыкли гордиться – иллюзии.
Утверждается, что проблемы все в том, что мы так и не смогли изменить человека, как бы ни форматировали ему мозги в последнее время. Вопрос даже не в открытости и обучаемости его, а скорее в деградации. Он завяз в прошлом, которое разъедает его, и чтобы он ни делал, все время откидывается назад. Поэтому единственный выход – в обогащении генетического материала: завезти как можно больше эмигрантов и полностью до основания перепрошить собственные мозги.
У Мовчана это называется «признать реальность», в которой «мы – как страна, как народ, как территория – нуждаемся в максимальной открытости, самом высоком уровне взаимодействия с внешним миром, колоссальном притоке эмигрантов и иностранных капиталов, существенном усилении роли „чуждых“ сегодня парадигм, верований, привычек и моделей. Мы должны быть гибкими, приветливыми и достойными доверия; мы должны не отвергать, а подсматривать и копировать. Мы должны не угрожать, а создавать комфорт. Мы должны развивать не эгоцентризм, а эмпатию». Только так мы можем претендовать на образцовость и эталонность США. Только так мы можем вписаться в цивилизационный естественный отбор.
Согласно прогрессивному мыслителю наша реальность – пустыня, в которой влачат существование люди, обуреваемые всевозможными комплексами. У них что-то было в прошлом, что пока еще сложно предать безоговорочному отрицанию: культура в 19 веке, наука и Победа в веке 20-ом, но все это пало под спудом комплексов. Единственный наш шанс – перестать быть самим собой. Как и в ситуации с СССР совершить коллективный суицид.
Картина мира сложилась понятная: есть прогрессивные страны, есть эталонные, есть новый человек, совершивший гигантский эволюционный скачек. Кто не с нами, тот… не пройдет естественный отбор и растворится в пустоте на цивилизационном отшибе. Так что ничего личного и никаких мысленных жаб и дерущихся девок. Конкуренция за монополию центра, права решающего голоса, все остальное – лирика.