Судьба Моисеева
Никита Николаевич Моисеев был ровесником Октябрьской революции и пережил крушение великого государства. Повороты его судьбы рассказывают об эпохе не менее выразительно, чем научные или художественные повествования. Из многочисленных родственников его и старших поколений, разбросанных по разным городам России, уцелел только он. «Уж столько бед свалилось на голову моего поколения, что, казалось, они должны были бы раздавить всех нас, – писал Никита Николаевич, – …большинство из нас сумело все это пережить. И не просто пережить, но и не потерять веру в Россию… Я думаю, что за это мы должны благодарить своих родителей, тех, кто нас воспитал и сумел научить относиться с уважением и любовью к духовным традициям нашего народа. Именно благодаря этому мы более объективно способны оценивать происходившее и происходящее».
Родился Никита Николаевич 23 августа 1917 года в мансарде дома № 7 по Афанасьевскому переулку Москвы. Крещен был в церкви Николы в Хамовниках. Там же был крещен и венчан его отец. Дед, Сергей Васильевич Моисеев, происходил из семьи старого служилого дворянства. Был он инженером-путейцем, дослужился до генеральского чина – начальника Дальневосточного железнодорожного округа. Лет сорока женился на Ольге Ивановне Шперлинг, дочери профессора математики университета Святого Владимира в Киеве. Отец, Николай Сергеевич, окончил юридический факультет Московского университета по специальности «статистика и экономика», был оставлен при университете «для подготовки к профессорскому званию». Первая мировая война прервала его научные занятия, в университет он вернулся только в 1917 году, получив место приват-доцента, которое давало право читать лекции. Однако после революции, в 1918 году, Н.С. Моисеев был уволен из университета как «социально чуждый». Надеясь восстановиться, написал письмо народному комиссару просвещения А.В. Луначарскому. Тот принял его на даче в халате и объявил, что здесь он никому не нужен, что никто не доверит ему обучать студентов, что он должен быть благодарен за то, что партия его еще терпит.
Елена Николаевна и Николай Сергеевич Моисеевы, родители Н.Н. Моисеева
С матерью будущего академика, Еленой Александровной, Николай Сергеевич познакомился в 1915 году, когда они служили вместе в санитарном поезде. Она была приемной дочерью Николая Карловича фон Мекк, сына Надежды Филаретовны фон Мекк, известной по той роли, которую сыграла в жизни П.И. Чайковского. Никита Николаевич помнил, что 1921 году Елена Александровна заболела родовой горячкой и умерла от общего заражения крови. Во время болезни за ней ухаживала сослуживица по санитарному поезду – Маргарита Васильевна. Она осталась в семье, а потом вышла замуж за Николая Сергеевича. Новорожденному брату Сергею она заменила мать, но Никите так и не стала близким человеком. По-видимому, их разделяли неизгладимые впечатления трехлетнего Никиты от материнской любви, ласки, тепла. Мне кажется, несмотря на внешнюю брутальность, всю жизнь Моисеев тосковал по рано утраченной материнской заботе, теплу и обрел их только к концу жизни. Несмотря на сложные отношения, Никита Николаевич очень по-доброму заботился о Маргарите Васильевне до конца ее жизни. Последние годы она не могла ходить, потому что сломала шейку бедра. Жила на Сходне, Моисеев – в Москве, но никакие дела не мешали ему регулярно навещать мачеху и внимательно ее опекать.
Ольга Ивановна и Сергей Васильевич Моисеевы, дед и бабушка Н.Н. Моисеева
Маргарита Васильевна Моисеева, мачеха Н.Н. Моисеева
В 1922 году семья Моисеевых поселилась на Сходне. Туда вернулся с Дальнего Востока дед Сергей Васильевич. Он был приглашен для работы в наркомате путей сообщения на высокий пост члена коллегии наркомата и начальника финансово-контрольного комитета. Поняв, что научная карьера не состоялась, Николай Сергеевич поступил экономистом в Наркомат путей сообщения и стал заниматься статистикой речных грузопотоков. Труды его заслужили похвалы известного специалиста, профессора П.С. Осадчего, и рокового, как оказалось, предложения работать вместе. Служебные дела деда и отца складывались хорошо, и, по словам Никиты Николаевича, в семье был достаток, которого он не имел, даже став действительным членом АН СССР.
Дом Моисеевых на Сходне
На всю жизнь Сходня осталась для Моисеева дорогим местом. До сих пор стоит дом его детства, большой, полный таинственного очарования (оно присуще старым домам, хорошо обжитым не одним поколением). Там он жил с дедом, бабушкой, отцом, мачехой и братом. Бабушка Ольга Ивановна была незаурядным, образованным человеком, владела тремя европейскими языками. Строго следила за учебой внука, развивала его умственно и нравственно, приучала трудиться. Это она обучила Никиту французскому языку, который потом так пригодился ему в жизни и в карьере. Не гнушалась никакой работы, дом и сама она всегда были в полном порядке. Несмотря на немецкую педантичность, была человеком отзывчивым. Моисеев писал: «…Сегодня я с удивлением вспоминаю, сколь размеренной, содержательной и умной была тогда жизнь моей семьи; в нашей суетной нелепой теперешней жизни невозможно себе представить, как люди могут жить спокойной рабочей жизнью без нервотрепок и стрессов. Весь тогдашний распорядок жизни был каким-то душеоблагораживающим». Раз в неделю приходили гости, обсуждали политику, читали стихи, много говорили о судьбах России. Радовались успехам нэпа, надеясь на возрождение России – большевики уйдут, а Россия останется». «Дед и отец – они были искренними русскими патриотами в самом цивилизованном понимании этого слова», – вспоминал он. Душеоблагораживающим стал и дом самого Никиты Николаевича – открытым, по-русски гостеприимным, хлебосольным. Я часто бывал у него в гостях, как ни придешь – обязательно застанешь гостя. Приходили по делам и просто пообщаться.
По словам Моисеева, в те счастливые детские годы стал он потомственным интеллигентом: «…То первоначальное представление об интеллигенции, об интеллигентности, которое я воспринял в детстве, так и осталось со мной на всю жизнь… именно сочетание гражданственности с нравственным началом и гуманистической системой обществоведческих суждений у меня связывается с понятием интеллигентности». От деда, бабушки, отца унаследовал он потребность трудиться умом и душой, сердцем. Оттуда у него доброжелательный интерес к людям, открытость ко всяким впечатлениям. Он был внимательным собеседником, чутким к чужому суждению. Когда с кем-то не соглашался, избегал критиковать прямо, тем более в резкой форме, тем более если собеседник был моложе его или ниже по положению. Как-то умел дать понять – не очень интересно, недодумано. «Мин херц, тут надо еще разобраться, подумайте», – обычно говорил в таких случаях.
Счастливое детство кончилось в конце 1928 года. Неожиданно был арестован Николай Карлович фон Мекк, занимавший немалый пост в ВСНХ, и вскоре расстрелян. Через год по «делу Промпартии» был арестован профессор Осадчий, а потом и его сослуживец, отец Моисеева. Сообщили, что Николай Сергеевич умер в тюремной больнице в конце 1930 года, а через несколько месяцев умер и дед Сергей Васильевич. Семья погрузилась в нужду, а одиннадцатилетний Никита остался в ней главным мужчиной.
Вместе с нуждой пришло и изгойство, оно не покидало Никиту Николаевича почти тридцать лет. В школе к нему относились как к буржую и сыну репрессированного. В пятнадцать лет он подал заявление о приеме в комсомол. Приятели, с кем бегал на лыжах и играл в волейбол, аплодировали Рахили Склянской (племяннице видного большевика), много, несправедливо и обидно говорившей о Никите и его семье. Мне трудно представить Моисеева плачущим, но он рассказывал, что под конец собрания при всех расплакался от обиды.
Жители дома на Сходне после арестов (справа налево: Ольга Ивановна Моисеева, Никита Моисеев, Сергей Моисеев; первая слева – Маргарита Васильевна Моисеева)
Он рвался в комсомол, потому что хотел быть как все, не хотел быть второго сорта. А получалось так, как будто он второго сорта.
Никита ходил в десятый класс, когда Академия наук СССР и Московский университет организовали математическую олимпиаду. Для будущих участников олимпиады открыли школьный математический кружок в «Стекловке» – Математическом институте имени В.А. Стеклова. Руководил кружком доцент мехмата И.М. Гельфанд. Сильные, примерные ученики записались в кружок. Никита не чувствовал себя сильным в математике, примерным тоже не был, но по настоянию учительницы математики стал заниматься в этом кружке. Там было интересно, и он стал лауреатом олимпиады. Получил право не сдавать экзамен по математике при поступлении на математическое отделение мехмата МГУ. Остальные экзамены сдал не хуже основной массы поступавших, но принят не был. Как когда-то отцу, ему объяснили, что рабоче-крестьянское правительство не будет тратить деньги на обучение таких, как он.
Несправедливость переживал отчаянно и от безысходности поступил в педагогический институт. Учеба там его не интересовала, в основном занимался лыжными гонками в юношеской сборной Москвы, и дело шло к тому, чтобы переходить в институт физкультуры. Тут в его судьбу вмешался случай, который еще не раз выручит его в жизни. Уже ближе к концу учебного года Моисеев зашел на мехмат повидать старых друзей и наткнулся на Гельфанда. Израиль Моисеевич спросил, почему это Моисеев не ходит на его семинар, поинтересовался, как сдал сессию. Тот ответил, что на мехмат его не приняли, и теперь он бегает на лыжах. Гельфанд повел Моисеева к декану мехмата Л.А. Тумаркину и попросил дать возможность «этому человеку» сдать зачеты и экзамены за весь год. «Он занимался у меня в кружке, если справится, то будет студентом не ниже среднего». Тумаркин разрешил, и в короткий срок с помощью друзей-студентов все было сдано. Так вопреки всем инструкциям, благодаря великодушию двух порядочных людей Моисеев стал студентом мехмата.
Между прочим, И.М. Гельфанд и Н.Н. Моисеев одновременно были избраны академиками. На президентском приеме, поздравляя Моисеева, Гельфанд вспомнил: «Я же знал, что Вы будете студентом не ниже среднего!»
На мехмате Моисеев специализировался по кафедре теории функций и функционального анализа, участвовал в семинаре Д.Е. Меньшова, но, кажется, больше его привлекали интеллектуальная атмосфера университета, лыжи и волейбол. Бегал и играл за сборные университета. Посещал, как он говорил, «взахлеб» лекции и семинары И.Е. Тамма, они оказали сильное влияние на мировоззрение Моисеева. Тамм приобщил его к основам современной физики, диалектике детерминизма и случайности. Знакомство их состоялось при забавных обстоятельствах. Моисеев активно занимался альпинизмом, поскольку же завалил экзамен по курсу «Электричество», учебник Тамма летом взял с собой в альплагерь. В лагере Моисееву поручили опекать группу ученых, и однажды, читая книгу Тамма, услышал за спиной: «Мой инструктор меня же читает». Профессор Тамм оказался в той группе. Осенью уже Моисеев попал к нему на переэкзаменовку, с тех пор установились их близкие отношения на почве альпинизма и науки. Никита Николаевич считал Игоря Евгеньевича Тамма одним из своих учителей. Вполне зрелым ученым обращался к нему за советами, обсуждал общие основания физических теорий.
И.Е. Тамм и Н.Н. Моисеев
Одновременно с математическими и физическими семинарами Моисеев посещал семинар в Литературном институте, кажется, Б.Л. Пастернака, если не ошибаюсь. Моисеев хорошо чувствовал поэзию, сам писал стихи, но никогда об этом не говорил и стихов своих не читал. Признался в этом только в конце жизни в опубликованных воспоминаниях, вставив в них несколько своих стихотворений.
Едва Никита Николаевич окончил университет – началась война. Его отправили на год доучиваться в Военно-воздушную академию имени Н.Е. Жуковского на факультет авиационного вооружения. И здесь Моисееву, можно сказать, повезло: он слушал лекции выдающихся специалистов – по баллистике Д.А. Венцеля и по реактивным снарядам Ю.А. Победоносцева. Был слушателем «не ниже среднего», выпускную работу написал у Победоносцева. К тому же знал французский язык и был спортсменом, но не был комсомольцем. По балансу качеств в апреле 1942 года был включен в команду, которая летела в США, чтобы обеспечивать поставку техники по ленд-лизу. Но он хотел на фронт, поэтому категорически отказался. В мае 1942 года лейтенант Моисеев уехал старшим техником по вооружению самолетов в 14-ю воздушную армию на Волховский фронт, провоевал четыре года и остался жив. «Американская» команда проработала четыре года на Западном побережье Америки, на обратном пути через Аляску и Сибирь во время посадки в Хабаровске была арестована и пропала. Так продолжал он играть со случаем.
Те, кто воевал, не любили вспоминать о войне. Моисеев не был исключением, о войне вспоминал мало, повторял один и тот же набор сюжетов и баек.
…Уже в июне 1942 года через болота он выбирался из окружения, еще не зная, что генерал Власов сдался немцам. Вышел к своим, не найдя линии фронта, и не встретив ни одного немца. В июле остатки полка вывели в тыл, а он вместе с оружейниками остался в 14-й воздушной армии. Осень воевал под Шлиссельбургом в полку штурмовой авиации. На штурмовике Ил-2 передняя кабина пилота бронирована, а задняя кабина стрелка – нет. Скорострельная пушка хорошая, только изготавливалась женскими и детскими руками, бывало, что и под открытым небом, поэтому часто заклинивалась. Стрелок оставался беззащитным перед истребителем, который атаковал штурмовик в хвост. Жизнь стрелка была короткой, поэтому часто на место стрелков сажали оружейников. Моисеев научился ремонтировать пушки, так что отказов стало меньше. Сам летал стрелком, два раза был сбит, как говорил, «нетривиально» выбирался к своим. Неизвестно, долго ли так продержался, но ему повезло. Во время бомбежки мерзлый ком земли ударил по позвоночнику, и он оказался в госпитале под Волховом. Потом всю жизнь страдал радикулитом. А из оставшихся оружейников больше никого не видел и не слышал, скорее всего, все погибли. После госпиталя попал в тот же полк – он в тылу переучивался на новые машины, бомбардировщики.
В 1944 году полк получил трофейные бомбы, на которых были боковые электрические взрыватели. Таких взрывателей у оружейников не было, поэтому приспособили наши, с ветрянкой, вращение которой взводило взрыватель. Крепить ветрянку приходилось сбоку, так что ось ее была поперек оси бомбы. Бомбы очень часто не взрывались. Завели дело, Моисеева отстранили от должности инженера полка по вооружению и отдали под суд. Приехал начальник вооружений армии, взлетел на У-2, сбросил бомбы – все взорвались. Дело запахло вредительством. Тут Моисеева осенило: проверяющий бросал бомбы с У-2, высота и скорость которого невелики, а у бомбардировщиков высота и скорость больше, следовательно, скоростной напор на ветрянку больше в квадрате, ось ее гнется; чтобы уменьшить нагрузку, надо откусить все лопасти, кроме двух, симметрично расположенных. Моисеев доложил командиру полка, тот назначил испытания. Откусили лишние лопасти – все бомбы взорвались и потом взрывались безотказно. Моисеев получил благодарность самого командующего 14-й воздушной армии. А через десять с лишним лет и по другому поводу узнал, что на Лубянке в его деле хранился донос, написанный приятелем-особистом. История с бомбами была представлена как подрывная предательская деятельность, заслуживающая ареста и осуждения. На доносе стояла резолюция «Отложить…»
Война уже кончилась, когда Моисеева последний раз ранило. Около полевого аэродрома «лесной брат» стрелял в него из автомата. Пуля на излете попала не в глаз, а в бровь. Только остался шрамик над бровью. Надо сказать, что Моисеева он красил.
После войны дивизия осваивала бомбардировщики Ту-2 на Волге между Костромой и Ярославлем – готовилась к войне с Японией. Но на войну не успела, а в начале ноября 1945 года перелетела в Прибалтику. Моисеев чувствовал себя в армии уверенно. Имея университетский и академический дипломы, видел для себя хорошие перспективы и собирался стать кадровым военным. Весной 1946 года он, будучи капитаном, был назначен на полковничью должность инженера дивизии по вооружению. В то время он уже был женат. Кира Николаевна служила медсестрой в медсанбате тоже на Волховском фронте, в 1942 году выходила из окружения, там же, где и Никита Николаевич, и там же оба вступили в партию.
Обстановка в армии менялась. Готовясь к боевым действиям, приходилось интенсивно работать, дел и забот было невпроворот. Теперь дела приходилось придумывать, а летать стали меньше. Как писал Л.Н. Толстой, в мирное время служба в армии – узаконенное безделье. Моисеев начинает тяготиться им. Еще на Волге пытался ездить в Ярославль заниматься в библиотеке и обнаружил, что математику изрядно забыл – на мехмате он не был примерным студентом.
Н.Н. Моисеев – инженер по вооружению авиационной дивизии
Однажды выпал случай, и Моисеев воспользовался им, чтобы круто повернуть свою жизнь. Начальником политотдела дивизии был бывший замполит полка, который еще в войну давал Моисееву рекомендацию в партию и с тех пор сохранил к нему доброе отношение. Однажды вызвал в политотдел: «Вроде, по твоей части, Моисеев», – и дал трофейную книгу. Это была работа немецкого ученого-механика К. Кранца о внешней баллистике ракетных снарядов. Тут проявилась натура Моисеева – любознательность и потребность активной деятельности. Чтение книги вносило разнообразие в служебную рутину. Никита Николаевич достал курс высшей математики и стал разбираться в методах расчета траекторий ракетных снарядов. Шел ему тогда двадцать девятый год, из которых последние четыре года он был далек от всякой умственности. Разобравшись в методе Кранца расчета ракет «земля – земля», он нашел его излишне трудным. По-своему поставил задачу о расчете траектории ракеты и построил простое решение, позволявшее использовать стандартные баллистические таблицы. Десять страничек сочинения послал Ю.А. Победоносцеву. Письмо дошло, адресат даже вспомнил своего дипломника. Победоносцев был главным инженером тогдашнего главного центра ракетной техники и членом коллегии соответствующего министерства. Опус Моисеева ему очень пригодился, потому что оказался первым критическим разбором трофейных немецких документов. Победоносцев доложил министру, тот тоже ухватился за самобытную разработку и написал письмо главкому ВВС, в котором просил откомандировать капитана Моисеева на такое-то предприятие Министерства сельского хозяйства – по этому ведомству тогда проходили наши ракетные дела.
В июле 1946 года в дивизию пришел приказ главкома ВВС Вершинина откомандировать капитана Моисеева в распоряжение начальника Главного управления руководящих кадров ВВС. Телеграмма возымела важное последствие: за три года Никита Николаевич Моисеев стал кандидатом технических наук и вошел в обойму специалистов, имеющих прочный авторитет в области ракетной техники.
Но все было не просто. Главком ВВС не пожелал отдать на сторону замечательного специалиста (каким тот было представлен в письме) и определил его в свои референты. Моисеев стал исполнять должность младшего «адъютанта его превосходительства». Первое очарование московской жизнью быстро прошло, а высиживать часы в штабе было скучнее, чем служить в дивизии. Моисеев стал искать, куда бы податься. В то время в Академии имени Н.Е. Жуковского открылась кафедра реактивного вооружения самолетов, начальник ее в сорок втором году преподавал Моисееву. Еще тогда у них сложились добрые отношения – всю жизнь добрые отношения с людьми у Моисеева складывались сами собой! Однако надо заметить, что на кафедру попал не по знакомству, а потому что у него был опыт боевой эксплуатации ракетных снарядов на штурмовиках и бомбардировщиках. Кандидатуру одобрил начальник факультета, и через две недели вышел приказ о назначении Моисеева младшим преподавателем кафедры.
Проработав полтора года на кафедре, Никита Николаевич нашел себя в науке. Более того, определилась его будущая научная судьба. Лидером факультета авиационного вооружения «Жуковки» был генерал, профессор Д.А. Венцель, ученик А.Н. Крылова. Дмитрий Александрович Венцель получил отличное инженерное и военное образование, был человеком острого ума, широкой эрудиции, в суждениях независим и смел, благожелателен в общении. На факультете был самой авторитетной и популярной личностью, неудивительно, что Моисеев попал под его обаяние. Никита Николаевич считал Дмитрия Александровича своим главным учителем.
Венцель привил Моисееву вкус к прикладным задачам. Моисеев стал понимать, что прикладные задачи не менее важны и сложны, чем чистая теория, потому что возникают на пути к познанию природы и жизни. Это один из путей к истине. Более того, Никита Николаевич считал, что Дмитрий Александрович спас его от участи многих неудачников, получивших математическое образование. Для доказательства теорем нужен особый талант, как для виртуозной игры на скрипке. А сила и красота математики в том, что с ее помощью можно описать и понять такие вещи, которые без нее понять сложно и нельзя понять так глубоко. Уместно вспомнить А. Эйнштейна, заметившего, что природа чаще всего устроена так, как проще всего выражается математически. Моисеев под влиянием Венцеля усвоил, что наука едина, а «делится» только на неподдельную науку и спекуляции на науке.
Но главное назначение Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского – быть кузницей инженерных кадров ВВС. В то время авиационные училища стали преобразовывать в высшие и укреплять кадрами из «Жуковки». Осенью 1947 года капитан Моисеев получил назначение на полковничью должность начальника учебного отдела Харьковского высшего авиационного технического училища. Отъезд к новому месту службы совпал со смертью младшего брата Сергея. В боях за Итуруп он был ранен, долго пролежал в болоте и заразился каким-то болотным микробом, который вызвал неизлечимую болезнь сердца. Смерть брата была большим горем Никиты Николаевича.
Сергей Николаевич Моисеев, брат Н.Н. Моисеева
В Харькове Моисеев сразу же включается в разработку учебных планов вновь созданного высшего военного заведения. Работа была напряженная, однако находилось время и для лыж. Хорошо выступил за команду ЦДКА и попал в составе сборной Украины на первенство страны. Часто ездил в Москву, использовал командировки, чтобы продолжать общаться с бывшими коллегами по «Жуковке», старался не пропускать семинары Д.А. Венцеля и начальника кафедры воздушной стрельбы профессора В.С. Пугачева.
На одном из семинаров Пугачев докладывал о задачах рассеяния авиационных реактивных снарядов. Время работы двигателя такого снаряда велико, поэтому здесь не годятся методы расчета рассеяния неуправляемых ракет. Реактивная тяга – случайный процесс, надо связать распределение снарядов у цели с параметрами случайного процесса. Пугачев выписал уравнение Колмогорова – Фокера – Планка и на этом остановился, объяснив, что метода решения пока нет. После семинара в ночь Моисеев уезжал в Харьков. Общий вагон забит, место сидячее, спать было невозможно. Размышляя о задаче, Моисеев в ту ночь понял, что достаточно знать только среднее квадратичное отклонение снарядов у цели, а его найти намного проще. У него возникла новая, простая постановка задачи обработки стендовых испытаний двигателя и расчета рассеяния снарядов. Вернувшись в Харьков, довольно быстро справился с техническими трудностями, получил решение и усомнился – оно оказалось очень простым, а теории случайных процессов Моисеев не знал. Показал решение А.М. Обухову, ученику А.Н. Колмогорова, тот ошибок не нашел, более того, указал на свежую статью американца Дж. Л. Дуба, в которой использовался похожий метод.
Работу Моисеев докладывал на семинаре Венцеля. Присутствовавший на семинаре Пугачев высоко оценил работу и тут же представил ее как диссертацию, согласившись стать оппонентом. Диссертация была успешно защищена, после защиты начальник НИИ-2 П.Я. Залесский пригласил Моисеева к себе на работу, Ю.А. Победоносцев звал его работать на свою кафедру в МВТУ.
На маршруте. Кавказ, 1949 г. (справа Кира и Никита Моисеевы)
Между тем период становления харьковского училища закончился, началась рутинная работа, стали редкими командировки в Москву, поэтому и редкими общения на семинарах. Попробовал было общаться с харьковскими математиками, но слишком разными оказались интересы. В армии положение Моисеева было прочным и обнадеживающим: высокая должность, обещавшая внеочередное повышение звания, кандидатская степень тоже сулила быстрое продвижение. Наконец, хорошие по тому времени жилищные условия – своя комната в коммунальной квартире. К армии Моисеев привык, а гражданская жизнь уже была ему неведома. И все-таки, как в дивизии, рутина его тяготила. Написал рапорт, и новый 1949 год встретил гражданским человеком.
Еще летом 1948 года Моисеев воспользовался полученными после защиты приглашениями. Основным местом работы стал теоретический отдел в НИИ-2, где Моисеев занимался динамикой управляемых ракетных снарядов. Дело было новое, каждый результат, даже незначительный, воспринимался почти как открытие. По совместительству исполнял обязанности доцента по кафедре реактивной техники МВТУ, которой заведовал Ю.А. Победоносцев. Вместе с ним совместителями на кафедре работали С.П. Королев, В.Н. Челомей, В.П. Бармин, В.И. Феодосьев. Никите Николаевичу был поручен курс динамики управляемых ракет и снарядов. Он сам его поставил, подобные курсы еще не читались. Ю.А. Победоносцев ценил Моисеева, поддерживал его работу. Начальство в НИИ-2 тоже благожелательно относилось к этой работе. Одним словом, как бывает в науке, создалось общественное мнение, что лекции надо оформлять как монографию и представлять ее в качестве докторской диссертации.
Страна выполняла ракетную программу, и Моисеев стал ее активным участником. Его работа была нужна, ее признавали коллеги и начальство. Он причислен к ведущим специалистам ракетной техники. Рассказывал на лекциях о новой области техники, и лекции имели успех у студентов и специалистов. Каждый день приносил что-то новое, работа была интересной и открывала отличные перспективы. Такая жизнь доставляла Моисееву ощущение счастья. Он не мог работать и жить, если не чувствовал, что работа его находит отклик у людей, у власти. Он был очень чувствителен к оценкам своей деятельности.
Казалось, жизнь вошла в нужную колею – будущая карьера состоится в ракетной технике. Но тут произошла катастрофа. Маргарита Васильевна Моисеева, учительница младших классов сходненской школы с почти тридцатилетним стажем, была арестована. Ее обвинили в активной подготовке вооруженного восстания, осудили по 58-й статье на десять лет и отправили в лагерь близ Тайшета. Арест мачехи был горьким переживанием для Моисеева, но сначала он не понял всех его последствий – надеялся, что защищен важностью и секретностью работы. Напротив, очень скоро его лишили допуска к секретным работам и соответственно уволили по сокращению штатов из НИИ-2, а потом и из МВТУ. Оказался на улице без права и возможности работать по специальности: все материалы и рукопись докторской диссертации остались в секретном сейфе. На работу никуда не брали, знакомые стали сторониться. Похоже, что вопрос стоял уже не о работе, а о жизни.
Снова выручили случай и способность воспользоваться представившейся возможностью. Один из друзей по альпинизму, сослуживец по «Жуковке», посоветовал уехать из Москвы, пока не поздно. Поразмыслив, Моисеев решил, что, может быть, удастся устроиться преподавателем какого-нибудь провинциального вуза, и поехал в Главное управление университетов Министерства высшего образования. В коридоре столкнулся с бывшим замдекана мехмата Г.И. Двушерстовым, человеком добрым, отзывчивым, студенты его любили. Двушерстов узнал бывшего студента, обрадовался, что тот жив и с орденами. Разговорились, и выяснилось, что теперь он начальник Главного управления, куда шел Моисеев. Разговор начался по-доброму, и Моисеев выложил свою историю без утайки. Услышав такое, Двушерстов призадумался, а потом предложил ехать в Ростов читать механику и гидродинамику в университете – там некому читать лекции, потому что посадили всю кафедру механики.
Так Моисеев оказался в Ростове. Как потом оказалось, вовремя, потому что вскоре им стали интересоваться на Сходне районные органы безопасности. Дом был заперт, а соседи не знали, куда он делся. Органы нашли Моисеева в Ростове в конце 1952 года, начали составлять дело. Вызывали на беседы его знакомых, сослуживцев, но ничего от них не добились. А в марте 1953 года умер Сталин, и осенью 1953 года из лагеря вернулась мачеха.
В Ростов одновременно с Никитой Николаевичем приехал его близкий друг, на два курса моложе, Иосиф Израилевич Ворович. Ворович был старательным студентом, Моисеев – нет. Оба стали исполнять обязанности доцентов на кафедре теоретической механики университета, зарплату получали ассистентскую. По жребию распределили, кому читать гидродинамику, кому – теорию упругости. Моисееву выпала гидродинамика, Воровичу – теория упругости. Оба приехали кандидатами наук, обоим пришлось заниматься незнакомым делом. Помогали друг другу, выручали, чаще Ворович Моисеева (Никита Николаевич этого не скрывал, вспоминал с благодарностью). Потом защитили докторские диссертации – сначала Моисеев по гидродинамике, потом Ворович по упругости, оба стали академиками – сначала Моисеев по информатике, потом Ворович по механике.
В 1950 году Моисеев о гидродинамике понятия не имел, а на подготовку оставалось не больше трех месяцев. Он должен был читать четыре курса, готовить курсовые задания студентам по гидродинамике, вместе с Воровичем вести студенческий семинар по математическим методам механики сплошных сред. Все было не в тягость и не пугало – были силы и легкомысленная отвага. В Ростове приняли их хорошо, обстановка на кафедре благожелательная, почти вся кафедра из бывших фронтовиков. Один из первых и самых талантливых учеников Н.Н. Моисеева в ростовском университете А.М. Тер-Крикоров вспоминал, что в пору его студенчества кафедра теоретической механики была самой выдающейся на физико-математическом факультете, а выделялись молодые энергичные доценты Моисеев и Ворович.
Ростов, 1950 г. Крайний слева – И.И. Ворович, крайний справа – Н.Н. Моисеев
Для Никиты Николаевича годы в Ростове стали счастливыми. Напряженная интересная работа, новые друзья, налаженный быт в семье помогли быстро оправиться от свалившихся на него потрясений. Однако надо было определяться с собственной научной деятельностью. Все, что было наработано прежде, недоступно, поэтому стал искать новые задачи. В университете Моисеев изучал теорию возмущений линейных операторов, в школе Венцеля приобрел вкус к прикладным задачам, поэтому, составляя задания на курсовые проекты студентам, обратил внимание на задачи о колебаниях свободной поверхности жидкости в сосудах – к ним можно приложить спектральную теорию операторов. Стал разбираться в вопросе, вскоре получил первый результат и подготовил к печати заметку. Приехав в Москву, показал ее Я.И. Секерж-Зеньковичу, добрейшему человеку и известному специалисту в теории волн. Тот одобрил и представил для доклада на семинаре М.В. Келдыша в Математическом институте имени В.А. Стеклова. Выслушав доклад, Келдыш представил заметку в «Доклады Академии наук».
На семинаре по гидромеханике студенты должны были реферировать оригинальные работы. От Моисеева требовалось подбирать темы рефератов, а он сам был необразован в гидромеханике. Поэтому решил начать с изучения работ классиков. Осенью 1950 года начали реферировать замечательный трактат Н.Е. Жуковского о движении твердого тела с полостью, заполненной жидкостью. Классическая теорема Жуковского гласит, что такое тело эквивалентно твердому телу с измененными динамическими характеристиками – массой и моментами инерции.
Видимо, талант дан людям для исполнения предназначения. На Моисееве сошлись задача о колебании жидкости в сосуде и задача Жуковского о динамике тела, заполненного жидкостью. А если жидкость не целиком заполняет полость? Движение тела возбуждает колебания свободной поверхности, а колебания жидкости возмущают движение тела. Ведь ракета с жидкостным реактивным двигателем – в первом приближении твердое тело, в полостях которого колеблются большие массы жидкости! Моисеев возвращается к исследованию динамики ракет. Но Ростовский университет не секретное КБ, поэтому задача была сформулирована в общем операторном виде. Исследование свойств операторов показало, как разделить задачи гидродинамики и динамики, как обобщить классическую теорему Жуковского. Однажды Никита Николаевич вернулся домой возбужденный и заявил, что у него в кармане докторская диссертация. Кира Николаевна скептически хмыкнула и позвала ужинать.
В расцвете сил, все впереди
Моисеев поехал в Воронеж к известному специалисту по функциональному анализу С.Г. Крейну и показал свою работу. Крейн ошибок не нашел, работу одобрил и посоветовал обратиться к С.А. Соболеву. Академик Соболев поставил доклад Моисеева у себя на семинаре, а после доклада сказал, что есть прочная основа для докторской диссертации и он готов рекомендовать Никиту Николаевича в докторантуру Математического института для завершения диссертации. Директору «Стекловки» И.М. Виноградову Моисеев приглянулся и был принят в докторантуру, получил два года отпуска для написания диссертации. Заменить его на кафедре было некому, поэтому каждый месяц приезжал на неделю в Ростов, чтобы выполнять педагогическую нагрузку. Поскольку основной материал уже был готов, хватило года, чтобы опубликовать результаты и напечатать текст диссертации. У меня есть экземпляр докторской диссертации Н.Н. Моисеева, на ней стоит: «1955 год». В том году Никита Николаевич защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора физико-математических наук в ученом совете Математического института имени В.А. Стеклова АН СССР. Его официальными оппонентами были С.А. Соболев, А.Ю. Ишлинский и И.Н. Векуа. Через два месяца ВАК утвердил его в степени доктора наук.
Никита Николаевич и Кира Николаевна Моисеевы
Никита Николаевич и Кира Николаевна с дочерьми Иришкой и Аленкой
Все-таки удивительная судьба! Дело даже не в том, что на войне случай мог так или этак распорядиться жизнью Моисеева. Не раз сам начинал жить заново. Первый раз сломала жизнь пролетарская власть. Сгубила достойную, благополучную, интеллигентную семью, обрекла на сиротство, изгойство, закрыла дорогу в университет. Помог случай, и Моисеев его использовал. Приобщился к элитарной интеллектуальной среде мехмата МГУ. Началась война – пошел на фронт. После войны высокая должность инженера дивизии, казалось бы, открывала достойную и благополучную карьеру строевого офицера, а он, опять воспользовавшись случаем, по своей воле сломал жизнь. Начал все сначала и стал ведущим специалистом в ракетной технике. Второй раз власть сломала ему жизнь арестом мачехи, лишила всего, чего достиг. И снова пришел счастливый случай, и опять Никита Николаевич использовал его до конца. Еще раз начал все сначала и стал известным человеком в академической науке. За неполные восемь лет, с 1947 по 1955 год, полковой инженер-вооруженец стал доктором физико-математических наук, профессором, которого ценили академики И.М. Виноградов, М.А. Лаврентьев, С.Л. Соболев, Л.И. Седов, А.Ю. Ишлинский, А.А. Дородницын – цвет нашей математики и механики. Поневоле начинаешь верить: путь Моисееву был предназначен, и он следовал ему, несмотря на все испытания и соблазны.
Конец ознакомительного фрагмента.