Нибелунги. Книга первая. Кровь дракона (О. Е. Крючкова, 2012)

Герои романа

Королевский дом Нибелунгов:

Гунтар – король Бургундии

Гернот, Гизельхар – родные братья Гунтара

Кримхильда – младшая сестра Гунтара

Утта – королева-мать

Румольд – коннетабль (заведовал королевскими конюшнями)

Хаген, Фольгер – букеларии (знатные воины из королевской свиты)

Варениус Петроний Квинт – советник Гунтара

Сибилла – подруга Кримхильды, её компаньонка, дочь советника Петрония

Ульрика – сестра королевы Утты

Королевский дом Вёльсунгов[1]:

Зигмунд – король фризов

Зиглинда – королева фризов

Зигфрид – наследник престола

Корнелия – дочь короля от наложницы Румелии

Арнегунда – фрейлина королевы Зиглинды

Мердок, Константин – друзья Зигфрида

Урсула – наложница Зигфрида

Хлодион – король франков

Шваб – король алеманов

Фисуд – король тюрингов

Людегер – король саксов

Людегаст – ярл (король) данов

Агинмульд – король лангобардов

Альбоин – посланник Агинмульда в Бургундии

Приведённая выше карта составлена автором, является схематичной и весьма приблизительной и потому не претендует на исключительную историческую достоверность.

Соответствие римских географических названий (начало V века) современным:

Августа Винделика – Аугсбург

Августа Триверорум (Северный Рим) – Трир

Акве-Миттака (Акве-Миттакорум) – Висбаден

Аргенторатум – Страсбург

Виндобона – Вена

Ворбетамагус – Вормс

Дурокортурум – Реймс

Камбодунум – Кемптен

Камеракум – Камбре

Кастра Ветера – Ксантен

Клавдия-Агриппина (точнее, Colonia Claudia Ara Agrippinensium) – Кёльн

Констанция – Констанц

Курия Раеторрум – Кур

Лаврикус – Линц

Монгутиак – Майнц

Норея – Клагенфурт

Торнакум – Турне

Сахен-Анхельт – ныне земли Саксония-Анхальт, столица Магдебург

Форт Агриппина, города Ругилана, Брегециона, Субмукториум ныне представляют собой музеифицированные руины.

Историческая справка

В начале V века от Р. Х. Бургундия считалась молодым, но процветающим королевством. Город Ворбетамагус (ныне Вормс), в котором располагалась королевская резиденция, раскинулся на побережье Рейна, контролируя тем самым прохождение судов по верхнему и среднему течению реки.

Бургунды собирали с проплывавших купеческих судов пошлины, казна постоянно пополнялась. К тому же сопредельные королевства фризов, франков, саксов, тюрингов и алеманов вели с бургундами активную торговлю. Ежегодно в Ворбетамагусе устраивались летние ярмарки. Бургундские купцы специально отправлялись в Рим и привозили оттуда ткани, богатые украшения, изысканное оружие, предметы быта, косметические и ароматические средства. Все эти товары пользовались особенным спросом у знати, посещавшей ставшие уже традиционными ярмарки.

Арнульф, основоположник династии Нибелунгов, правившей в Ворбетамагусе, был храбрым воином. Он преданно служил Римской империи и помог ей подавить восстание галлов в провинции Белгика. Римский император Флавий Юлий Валент[2] за оказанную услугу и проявленную в боях храбрость пожаловал Арнульфу на кормление Ворбетамагус (входивший в состав тогдашней Верхней Германии), сделав его наместником. С тех пор бургунды преданно служили метрополии. Мало того, бургунды приобщились к арианству[3], религии некогда почитаемой в Риме (позже официально объявленной ересью).

В 410 году от Р. Х. готы захватили Рим. Очередной император пребывал в отчаянии. Покинув тогдашнюю столицу Медиоланум (ныне Милан), он перебрался Равенну, сделав её своей резиденцией (кстати, сохранявшей этот статус последующее десятилетие). Данкварт Нибелунг (потомок славного Арнульфа Нибелунга), не раздумывая, пришёл на помощь императору Флавию Гонорию Августу[4]. Тот же оценил заслуги воинственного племени, присвоив Бургундии статус королевства-федерата (иначе говоря, союзника). Король Данкварт Нибелунг (отец Гунтара, Гернота и Гизельхара) стал фактически первым правителем новоявленного королевства. Затем династия Нибелунгов прервалась более чем на два столетия, возобновившись лишь в конце VII века. Представителем возродившейся династии Нибелунгов стал Хильдебрант I, один из богатейших графов Бургундии.

…В романе используется привычная датировка от Рождества Христова. Однако в римских провинциях того времени летоисчисление вели от так называемой эры Цезаря.

Предположительно она появилась во II веке н. э. во времена правления римского императора Луция Аврелия Коммода Августа (180–192 гг. н. э.), известного своей расточительностью и изощрённым развратом, проведшего перепись населения во всех провинциях Римской империи с целью установления новых налогов. И дата переписи (предположительно), 190 год, считалась отправной точкой датировки эры Цезаря. Это летоисчисление использовалось на протяжении нескольких последующих веков, а затем с распространением христианства было вытеснено датировкой от Сотворения мира. Эру, исчисляемую от Рождества Христова, впервые ввёл в обращение бенедиктинец Беда Достопочтенный в VIII веке. Постепенно она получила распространение в Европе, однако её официальное принятие католической церковью произошло лишь в XV веке. До сего момента наряду с датировкой «от Р. Х.» использовалась датировка «от Сотворения мира» (причём и в ней существовали значительные расхождения).

Глава 1

Королевство Бургундия. Ворбетамагус

425 год от Р. Х. (235 год эры Цезаря)

Гунтар, сын Данкварта Нибелунга, по праву старшинства занял трон Бургундии после смерти отца. Его братья Гернот и Гизельхар активно помогали ему в управлении молодым государством. Однако Гунтар в решении государственных проблем более доверял умудрённому опытом Варениусу Петронию Квинту, римлянину по происхождению, верно служившему покойному королю.

Петроний, пятый сын своего родителя из рода Варениуса, получил место при бургундском дворе почти двадцать лет назад ещё молодым юношей, не помышлявшим о статусе советника, а исполнявшим лишь обязанности секретаря. Он отлично владел латынью, ставшей, кстати говоря, международным языком общения у здешних племён. Ибо когда Ворбетамагус во время ярмарки наводнялся саксами, тюрингами, франками, фризами и представителями других племён, все они общались на латыни, называвшейся римским языком. Петроний обладал отличной памятью, хорошо разбирался в политике, умел прекрасно излагать свои мысли как в письменной (изящным почерком) так и в устной форме. Король Данкварт, оценив Петрония по достоинству, постепенно приблизил его к себе и в конце концов сделал советником. Однако Данкварту было невдомёк, что Варениус Петроний Квинт был, прежде всего, римским гражданином, а значит, старался делать то, что выгодно Риму. Обретя столь высокий статус королевского советника, Петроний руководствовался интересами метрополии, а уж потом Ворбетамагуса, ставшего ему вторым домом.

Петроний мечтал скопить денег и вернуться на родину, прикупить имение недалеко от Равенны и обзавестись семьёй. Но судьба распорядилась по-своему. Советник уже в зрелом возрасте женился на знатной бургундке, от их брака, свершённого в арианской церкви (сам же Петроний был христианином римского обряда), родилась дочь, наречённая Сибиллой. Когда Сибилле исполнилось семь лет, она была призвана к королевскому двору как компаньонка принцессы Кримхильды. Девочки были приблизительно ровесницами и быстро нашли общий язык. Кримхильда отличалась кротостью и покладистым характером. Она никогда не заносилась перед дочерью советника, и вскоре девочки стали лучшими подругами, доверявшими друг другу самые сокровенные тайны.

Весеннее солнце уже стояло высоко, когда Кримхильда пробудилась в своей спальне, убранной на римский манер. Данкварт, а затем и её брат Гунтар старались ввести в обиход королевской резиденции римские традиции, в особенности комфорт и роскошь.

Молодой король ни в чём не отказывал своей прелестной сестре. И вот уже пятнадцать лет, со дня своего рождения, Кримхильда купалась в роскоши. Её наряды поражали воображение и были предметом беспрестанного обсуждения не только бургундской знати, но и сопредельных королевских дворов. Туники юной прелестницы изобиловали драгоценными каменьями, жемчугами и золотой тесьмой. Одевалась Кримхильда и завивала волосы на римский манер, отчего те, редкого пепельного оттенка, казались верхом совершенства.

Однако климат Бургундии был не столь мягким, как в Риме, и потому лишал принцессу и бургундских модниц возможности носить лёгкие полупрозрачные туники (разве что летом). Поэтому в королевстве сложился определённый стиль моды, схожий с римским, однако учитывающий местные климатические условия и традиции. Туники, по обыкновению сшитые из тонкой шерсти, украшались богатой тесьмой и драгоценными камнями. В прохладную погоду вниз под шерстяную тунику поддевалась ещё одна, из тонкого египетского хлопка (привилегия знати) или льна. Наряд перехватывался пояском, к которому крепился эскарсель, расшитый бисером или жемчугом кошель, в котором состоятельные бургундки хранили бронзовые римские семисы, серебряные сестерции, золотые безантины[5], миниатюрные кинжальчики, а многие и непозволительную роскошь – флакончик духов. (Простые же горожанки подпоясывались лишь плетёным кожаным пояском, а вместо изысканного эскарселя крепили к нему простой кошель, в котором позвякивали немногочисленные семисы.)

В холода же бургундки дополняли свой наряд шерстяными плащами, подбитыми мехом (мех рейнской рыси считался верхом щегольства!), который скрепляли на груди серебряной или золотой застёжкой-фибулой. И здесь знатные бургундские модницы старались перещеголять другу друга. Фибулы изготавливались замысловатой формы, украшались каменьями и жемчугами, цветными римским стеклом и эмалью. Иногда рукава женской туники скреплялись целым рядом фибул. Модницы также закалывали фибулой верхнюю тунику чуть повыше колена, образуя особого фасона складку, позволяя таким образом лицезреть нижнюю тунику, сшитую из белоснежного тончайшего египетского хлопка. Словом, в Ворбетамагусе между местными матронами и девами полным ходом шло состязание в богатстве и утончённости. Однако Кримхильда считалась неподражаемой девушкой во всех отношениях и верхом совершенства. Впрочем, Сибилла, её любимица, практически не уступала своей госпоже. В королевской резиденции даже не представляли себе появление принцессы на людях без сопровождения её преданной компаньонки.

Слава о красоте Кримхильды распространилась не только в сопредельных королевствах, но и в бывших римских провинциях: Реции, Норике и завоёванной гуннами Паннонии. Шпильманы, сказители и музыканты, посвящали принцессе свои сочинения и распевали их при всех романизированных дворах Европы. Дошла весть о прекрасной бургундской принцессе и до короля лангобардов Агинмульда.

…Однако Кримхильда пробудилась. Она сладко потянулась и позвала служанку, та не мешкая поспешила к своей госпоже. Совершив утренний туалет, Кримхильда при помощи служанки облачилась в терракотовую тунику, отделанную изящной вышивкой из золотой канители. Затем опоясалась тонким золотистым пояском, к которому крепился украшенный крупным жемчугом эскарсель.

Кримхильда сидела перед серебряным зеркалом, когда в спальню вошла Сибилла, её компаньонка. Девушка почтительно поклонилась.

– Доброе утро, Кримхильда.

– Сибилла! – встрепенулась принцесса. В этот момент служанка расчёсывала ей волосы.

Сибилла кивнула служанке, что, без сомнения, означало: иди, я справлюсь без твоей помощи. Та передала гребень для волос компаньонке госпожи и, откланявшись, удалилась за портьеру, отделявшую небольшой закуток со стоявшим там сундуком (на нём-то и спала служанка) и парой простых деревянных табуретов.

Сибилла ловко орудуя гребнем, приводила волосы своей наперсницы в порядок.

– Заплети мне две косы, – приказала Кримхильда, – и уложи их около ушей. – Сибилла хмыкнула: такой стиль причёски был характерен для простых бургундок. – Ты удивлена? – не удержалась от вопроса принцесса.

– Да… – растерянно ответила компаньонка.

– Надоело каждое утро завивать раскалёнными щипцами волосы, – призналась Кримхильда. – Эта римская манера отнимает много времени и… утомляет.

Сибилла пожала плечами, в точности выполняя распоряжение принцессы, однако про себя думая, что вскоре все придворные модницы, независимо от возраста, будут носить точно такую же причёску.

– Открой ларец с драгоценностями, – распорядилась Кримхильда, придирчиво рассматривая своё отражение в отполированной серебряной поверхности зеркала. Сибилла повиновалась.

– Какое украшение ты предпочтёшь сегодня? – смиренно поинтересовалась она.

– В ларце лежат шпильки, украшенные топазами…

Сибилла напрягла взор, ибо от обилия камней и жемчугов у неё пестрило в глазах.

– Вот… вижу… – она извлекла из ларца набор шпилек, украшенных искусно обработанными прозрачными желтовато-коричневыми камнями.

– Скрепи ими косы, – коротко приказала Кримхильда, тряхнув головой.

Сибилла украсила шпильками получившиеся «завитушки» из волос принцессы. Та ещё раз придирчиво взглянула на своё отражение.

– Что ж… Пожалуй, неплохо… Как ты считаешь?

Сибилла пристально взглянула на подругу: действительно, наряд был безупречен, он прекрасно гармонировал с топазами.

– Достойно принцессы, о которой слагают саги, – уверенно ответила она.

– Тогда идём в трапезную. Наверняка матушка и компаньонки уже там.

– Да-да! Госпожа Утта не любит опозданий! – с готовностью поддакнула Сибилла, и девушки покинули спальню.

Они миновали длинный коридор, ведший к трапезной зале, выполненной в самой изысканной манере. Отдавая предпочтение утончённому римскому интерьеру, король Гунтар всё-таки не решился вкушать пищу лёжа, подобно римлянам, предпочитая традиционный стол и стулья с высокими резными спинками.

Гунтар не раз бывал в Медиолануме и Равенне и принимал участие в застольях как с наместниками, так и представителями малолетнего императора, в частности с полководцем Аэцием Флавием.

Обычно римская трапеза происходила вокруг небольшого стола, с трех сторон окруженного массивными, чаще всего каменными, ложами, на которых по трое на каждом и возлежали патриции и гости-бургунды. С четвертой стороны стола доступ открывался тем, кто обслуживал трапезу, менял блюда и приборы, разрезал мясо, подливал вино. На ложа набрасывали много тканей и подушек, которыми отделяли место одного сотрапезника от другого. В зале, как правило, царила ужасная теснота. Скученные люди, разогретые вином и едой, непрестанно потели и, чтобы не простужаться, укрывались специальными накидками.

Не меньшая теснота царила и на самом столе, увы, неспособном вместить одновременно все блюда с едой. Прислуге приходилось постоянно подносить и уносить их, ставить на стол либо подносить каждому гостю персонально. Поэтому подле столов ставились так называемые столики-серванты, состоявшие из нескольких полочек, сплошь заставленных яствами. Виночерпии наполняли вином из бочек большие сосуды, часто изготовленные из цветного стекла или даже хрусталя, оттуда напиток разливали специальным черпаком по бокалам и подавали гостям.

…Обеденный стол в королевской резиденции имел прямоугольную форму и был рассчитан на шестнадцать человек, то есть короля и его свиту, королеву-мать и её компаньонок, а также Кримхильду и Сибиллу. В противовес соседям, тюрингам, саксам и франкам, предпочитавшим жить, как и их предки, не пользуясь благами римской культуры, Арнульф Нибелунг приказал соорудить кухню для приготовления пищи отдельно от трапезной. Когда-то эта трапезная наполнялась гостями Арнульфа так, что яблоку негде было упасть. Гунтар же сделал сию трапезную повседневной, где три раза в день вкушал пищу в окружении своей семьи и приближённых. А пиры, ставшие столь популярными в Ворбетамагусе, проводил в новом просторном зале, построенном его отцом.

Помимо стола и шестнадцати стульев, расставленных вокруг него, в трапезной вдоль стен стояли скамьи, застеленные шерстяными покрывалами, кое-где виднелись цветные подушки. Окна располагались высоко под потолком, однако в зал щедро проникали солнечные лучи. Факелы же зажигали лишь во время ужина и то лишь поздней осенью, зимой или ранней весной. В остальное же время года обитатели резиденции предпочитали обходиться естественным освещением (увы, но факелы, как бы ни были хороши, всё равно чадили).

Стены трапезной украшали шерстяные гобелены с изображением животных и природы. Среди них особенно виделся один, самый крупный по размерам, с гербом Ворбетамагуса: изображением серебряного ключа на красном фоне.

Отапливалось же помещение посредством системы труб, проходивших под полом. Поэтому визитёр, впервые вошедший в трапезную в холодное время года, поражался чистоте стен (а именно отсутствию копоти) и свежести здешнего воздуха.

…Не дойдя до трапезной, Кримхильда резко остановилась. Сибилла невольно напряглась…

– Забыла рассказать тебе свой сон. – Задумчиво произнесла принцесса. – Мне приснился белоснежный голубь. Он влетел через окно моей спальни и сел прямо на ларец с драгоценностями. К чему это, Сибилла, как ты думаешь?..

Компаньонка растерянно пожала плечами.

– Не знаю точно… Но, кажется, к благому известию, – предположила она наконец.

– М-да… К благому? – вяло отреагировала Кримхильда и вошла в трапезную.

Мягкий утренний свет проникал сквозь окна и, устремляясь прямо на стол, стоявший в центре помещения, рассеивался. Кримхильда уловила нежный аромат духов, принадлежавший королеве-матери. Утта неспешно прохаживалась по трапезной в сопровождении двух верных компаньонок.

Недавно ей минуло сорок лет, но выглядела она для своего возраста достаточно моложаво, несмотря на то что произвела на свет троих сыновей и дочь. Хвала Логосу, все дети остались живы, не умерев во младенчестве.

Утта также предпочитала одеваться на римский манер. На ней была тёмно-зелёная шерстяная туника, рукава которой украшали серебряные фибулы, отделанные цветной эмалью. Её тёмные, слегка тронутые сединой волосы были завиты на лбу и висках, а сзади собраны в пышный пучок, скреплённый шпильками, усыпанными зелёными и жёлтыми авантюринами.

Кримхильда, как и подобает воспитанной дочери, приблизилась к родительнице и поклонилась. Сибилла последовала её примеру.

– Доброе утро, матушка. Да благословит вас Логос!

Утта улыбнулась. Кримхильда была её последним ребёнком (женщина пережила тяжелейшие роды), возможно, оттого она относилась к своей дочери с обожанием и всячески её баловала.

Утта приблизилась к дочери и поцеловала её в высокий лоб.

– Да защитит тебя Логос. – Произнесла королева-мать в ответ и удовлетворённым взглядом окинула наряд и причёску дочери.

В этот момент в трапезной появился сенешаль и громогласно объявил собравшимся женщинам:

– Король Бургундии!

Вошёл Гунтар в сопровождении своих братьев, среднего – Гернота, младшего – Гизельхара и двух букелариев (знатных воинов) – Хагена и Фольгера. Утта, Кримхильда и их компаньонки слегка поклонились. Король милостиво кивнул им, сопровождавшая же его свита вежливо поклонилась дамам.

Король сел во главе стола; Утта, Кримхильда и придворные заняли надлежащие им места. Сенешаль уже отдал приказ накрывать стол, и теперь прислуга шустро расставляла серебряную посуду, наполненную различными яствами. Виночерпий наполнял чаши вином.

Завтрак прошёл чинно, ничто не нарушало царившей за столом тишины. Мужчины слаженно орудовали кинжалами, отрезая куски мяса. Гунтар же управлялся с куропаткой руками. Затем один из слуг поднёс королю чашу, наполненную розовой водой, тот ополоснул в ней руки и принялся за фрукты, привезённые в это время года с берегов Адриатики.

Дамы же вообще представляли собой верх воспитанности. Они извлекли из эскарселей миниатюрные кинжальчики и теперь с их помощью ловко расправлялись с пищей.

Сию семейную идиллию нарушали разве что пламенные взоры Гизельхара, беспрестанно метаемые на несравненную Сибиллу. Младший принц давно пленился её красотой и теперь изнемогал от любовной неразделенной страсти. Впрочем, Сибилла вела с младшим принцем искусную игру, потому как питала к нему взаимные чувства, может быть, не столь страстные, как он к ней, но «без боя» уступать не хотела. К тому же Сибилла считала (по наущению своего мудрого отца), что Гизельхар практически не имеет шансов на трон. И сие обстоятельство печалило красавицу, ей вовсе не хотелось быть женой безземельного принца (что было делом обычным в малоземельной, перенаселенной Европе). Конечно, девушке было бы более лестно внимание Гернота, он всё-таки – второй сын Утты. И если Гунтар так и не женится и произведёт наследника на свет, то шансы его брата стать рано или поздно королём резко увеличиваются.

Словом, три брата, потомки славного Арнульда Нибелунга, не были женаты. Гунтар как король не торопился с выбором невесты, взвешивая все за и против предлагаемых претенденток. Некоторые из них были привлекательны, свежи и молоды. Но…

Политическая ситуация в последние несколько лет так стремительно менялась, что те, кто был вчера врагом, становился союзником, и наоборот. И Гунтар не хотел ошибиться в выборе жены. Впрочем, насчёт будущего Бургундии он был спокоен, потому как было кому унаследовать трон. Однако королева-мать всё чаще выказывала беспокойство по поводу того, что Гунтар не стремится жениться и сотворить наследника на свет Божий. Но тот лишь отшучивался. Гунтару, как и его братьям, и так было неплохо. Король и принцы отнюдь не были монахами и не приносили обет безбрачия. Поэтому любили устраивать на римский манер оргии в специально отведённых покоях, где пользовались услугами «жриц Венеры»[6], выписанных из Медиоланума. Мало того, братья имели наложниц, которых меняли с завидной частотой, пополняя Ворбетамагус бастардами. К тому же братья проводили немало времени за своим излюбленным занятием – охотой. Они со свитой покидали город на несколько дней и жили в лесу в походных шатрах, а затем возвращались, отягощённые добычей. Леса, раскинувшиеся вокруг Ворбетамагуса, были полны вепрей, оленей, рыси (охота неё считалась особенно опасной) и птицы. И братья с упоением и азартом добывали дары природы.

…По окончании завтрака Гунтар удалился в свои покои, где намеревался встретиться с Петронием. Утта с компаньонками отправилась в швейную мастерскую, примыкавшую к резиденции. Здешние мастерицы наравне с роскошными нарядами шили одежду для бедных. Королева-мать часто помогала им. Затем с помощью своих компаньонок она раздавала одежду беднякам около церкви. Простой люд любил и почитал благочестивую Утту. Особенно собиралось много страждущих и нуждающихся подле храма, когда королева-мать в сопровождении дочери и свиты отправлялась на вечернюю молитву. Перед процессией шёл нарядный прислужник, разбрасывая налево и направо бронзовые семисы. Бургундская знать на считала эти бронзяшки за деньги, однако бедняк мог прокормить на два-три семиса семью в течение нескольких дней.

…Кримхильда в обществе Сибиллы и братьев направилась в сад, примыкавший к резиденции. Гизельхар был преисполнен решимости объясниться с Сибиллой.

Глава 2

Гунтар расположился за письменным столом, заваленным всевозможными бумагами. Он, как и покойный отец, имел привычку решать государственные дела и подписывать надлежащие бумаги сразу же после завтрака.

Подле стола стоял Петроний, он подал королю свиток, тот развернул его и прочитал.

– Хм… Римский департамент дорожного строительства настоятельно просит меня принять участие в строительстве новой консульской дороги[7], дабы соединить Ворбетамагус с Августой Винделикой напрямую… – озадаченно произнёс король. – Что скажешь, Петроний?..

Советник развёл руками.

– Мой король, ничего не поделаешь, придётся ввести специальный налог, дабы покрыть расходы на строительство. Увы, Рим нынче не тот, что раньше, приходится экономить на всём…

– М-да, чиновники экономят на всём, кроме украшений для своих бесчисленных любовниц! – едко заметил Гунтар. – Строительство этой дороги – чистое разорение! Мало того, что её надо построить, возвести почтовые станции на расстоянии трёх лиг[8] друг от друга, содержать их, так ещё и назначить управителя, дабы тот следил за порядком!

Гунтар раздражённо отбросил свиток на стол. Петроний возвёл глаза к потолку и скорбно произнёс:

– Мой король, увы, но это неизбежно… Не сомневаюсь, что наместник Реции получил аналогичное предписание…

– Да! Но он не будет вынимать из своего кармана деньги на строительство! Он получит тремиссы[9] из Рима! – возразил Гунтар.

– Вряд ли… Ещё раз замечу: Рим в последнее время скуп. Думаю, что строительство будет осуществляться за счёт бюджета Реции.

Гунтар передёрнул плечами.

– Рим скуп до неприличия! Сенат отказывается содержать свои же легионы! Упраздняет один за другим. Чего уж говорить о дорогах… Это всё плохо закончится, Петроний. Рим опять захватят варвары.

– На всё воля Всевышнего, – смиренно заметил Петроний. Будучи христианином римского обряда, он старался не упоминать имя Христа, потому как королевский двор придерживался арианства. Однако посещал местный храм.

– И какой прок от этой новой дороги? Ты можешь сказать мне? – вопрошал король своего советника.

– Дело в том, мой король, что гунны, захватившие Паннонию, резко активизировались. Их вождь Мундзук, покоривший племена, живущие в бассейне Понта Эвксинского[10], обложил данью племена дакков и остготов. Первый Италийский легион, расквартированный на Дунае, оказался в затруднительном положении. Он не получает жалованья вот уже несколько месяцев, однако не может покинуть место своей дислокации без приказа на то метрополии, – начал пространные объяснения Петроний.

– Ничего не понимаю! Почему же Италийский легион не дал отпор гуннам? – недоумевал Гунтар.

– Потому что войны фактически не было. Гунны предприняли стремительный набег, разграбили приграничные земли дакков и остготов, увели пленных… Легион и опомниться не успел, как те скрылись на землях Паннонии. К тому же кому охота воевать на голодный желудок?! Интенданты легиона давно не получают «кормовых» денег…

– Словом, надежды на Первый Италийский легион просто нет… – закончил король мысль советника.

Петроний кивнул и продолжил:

– Мало того, Мундзук заключил договор с Агинмульдом, вождём лангобардов. Увы, кочевники набирают силу. Сенат опасается, что гунны в союзе с лангобардами предпримут попытку вторжения в провинции Норик и Реция.

В душу короля закрался если не страх, то уж точно щемящий холодок: гунны набирают силу. Что же будет дальше? На востоке зреет новая опасность…

– Дорога, которой предстоит связать Ворбетамагус и Августу Винделику, носит, прежде всего, стратегический характер… – понял он наконец. – Войска в считанные дни можно перебросить к границам лангобардов… Вот оно что… Но тогда, – Гунтар устремил цепкий взор на советника, – почему же дорога должна быть консульской, а не военной? Военная дорога шире в два раза!

– Потому что, мой король, лангобарды наводнили своими шпионами Норик и Рецию. Уж поверьте мне, малорослого гунна с раскосым разрезом глаз можно определить безошибочно. Но только не лангобарда! Соглядаи выдают себя за алеманов, саксов, тюрингов, маркоманнов! Да за кого угодно! Всё равно их не отличить друг от друга. И те и другие – статные и светловолосые. И они тотчас доложат своему вождю о том, что римляне затеяли строительство новой военной дороги. И это подстегнёт гуннов и лангобардов к вторжению. Тогда Норик и Реция подвергнутся опасности…

– Да, но насколько мне известно, на территории Реции в Субмукториуме базируется Третий Италийский легион. А недалеко от Лаврикуса, столицы Норика, – Второй Италийский легион. А у наших границ, в Аргенторатуме – Восьмой легион «Августа»[11]. Или им тоже не платят жалованье и «кормовые»?

– Уверяю вас, мой король, что боеспособность Второго и Третьего Италийских легионов – на высоте, так же как и «Августа»… – заверил Петроний.

– Слава Логосу! – не удержался от восклицания Гунтар.

– Полководец Аэций Флавий, к которому особенно благоволит Галла Плацидия, матушка малолетнего императора, по её поручению ведёт переговоры с гуннами. Насколько мне известно, он уже почти месяц пребывает в Виндобонне, столице Паннонии. Так вот, Аэций Флавий считает, что гуннов лучше иметь в союзниках, нежели врагах. Увы, ни для кого не секрет, что власть Рима существенно пошатнулась и Западной римской империи не сдержать ещё один натиск варваров. Вестготы и так десять лет назад разорили Рим…

Гунтар уныло слушал своего советника. В какой-то момент у него мелькнула мысль, что при таком положении дел малолетний Флавий Плацид Валентиниан может стать последним императором Западной Римской империи[12].

Тем временем Кримхильда с братьями и компаньонкой наслаждалась погожим солнечным днём. Стоял конец апреля. Земля уже пробудилась от зимы, на деревьях набухали почки, в воздухе витал запах прошлогодней листвы, свежести и… любовной страсти.

Гизельхар с обожанием взирал на Сибиллу. Её фигура, точёный римский профиль, миндалевидные глаза, подобные спелым вишням, завитые волосы цвета воронова крыла вызывали в нём священный трепет.

Та же как истинная римлянка сохраняла редкостное спокойствие и делала вид, что не замечает красноречивых взглядов принца. Кримхильда прекрасно видела душевные муки брата и потому решила помочь ему. Она обменялась с Гизельхаром многозначительным взглядом и увлекла Гернота на скамейку, сокрытую разросшимся кустарником. Наконец-то Гизельхар и Сибилла остались одни.

Младший принц тотчас начал атаку. Он приблизился к девушке.

– Отчего ты так холодна?.. Неужели мои муки не трогают твоего сердца?

Сибилла пожала плечами. На самом деле она всё прекрасно видела, понимала и в какой-то мере разделяла чувства Гизельхара. Однако… Отец приучил её думать о материальном достатке. А в данном случае ей светил лишь отдалённый замок да примыкающий к нему клочок земли. О нет! Девушка сознавала, что была красива, и не желала губить себя в бургундском захолустье.

– Жрицы, прибывшие из Медиоланума, утомили тебя? – резко спросила девушка.

Принц на какой-то момент растерялся. Однако быстро взял себя в руки.

– Я мужчина и имею право развлечься. Тем более что «жрицы Венеры» для этого и предназначены. Это доступные женщины… Разве можно их сравнивать с тобой?

Сибилла усмехнулась.

– А твоя наложница? Говорят, она совсем юная… Кажется, рабыня… Саксонка по происхождению? Её зовут Гудрин?

Гизельхар надменно вскинул подбородок.

– Да, она – саксонка. И её действительно зовут Гудрин. Неужели это имеет для тебя хоть какое-то значение? Она просто рабыня… На тебе же я хочу жениться!

Сибилла обворожительно улыбнулась. Наконец-то она вырвала из уст Гизельхара долгожданное признание. Однако что с ним делать?

– А если я выйду за тебя, ты по-прежнему оставишь саксонку в наложницах? – лукаво спросила девушка.

– Нет! Я подарю её своему верному слуге!

– Хм… – задумчиво произнесла Сибилла.

– Ты согласна? Скажи мне! И я тотчас же поговорю с твоим отцом! – порывисто воскликнул принц.

– Если ты имеешь по отношению ко мне серьёзные намерения, то в первую очередь должен был это сделать. Хотя… Я знаю, что ответит тебе мой отец…

Гизельхар затрепетал от волнения.

– Говори же!

– Он спросит: какие владения ты получишь на кормление? Чем ты будешь обеспечивать семью?

Гизельхар потупил взор. Да, удар был нанесён ниже пояса. Увы, он ничего не мог предложить прекрасной Сибилле, кроме своей любви.

– А если я стану королём?

Сибилла улыбнулась, приблизилась к пылкому юноше почти вплотную и коснулась рукой его щеки. Тот же перехватил руку и осыпал её поцелуями.

– Король Гунтар молод и не жалуется на здоровье. Его наследник Гернот тоже в полном порядке… Неужели ты желаешь им смерти?..

– Нет-нет! Как ты могла подумать! Я завоюю королевство и брошу его к твоим ногам.

– Завоюешь?! – удивлённо воскликнула девушка. – Тюрингию или Саксонию? А может быть, Фризию, в которой до сих пор расквартирован римский легион? Или бешеных длинноволосых франков, сметающих смертоносными секирами всё на своём пути?! Или попытаешься отхватить кусок Белгики, что принадлежит Риму?

Гизельхар смутился.

– Как ты жестока… – печально проронил он.

…Этим вечером Сибилла получила свиток. На нём изящной латынью были начертаны строки, полные любви, томления и отчаяния:

Сибилла несколько раз перечитала эти строки. Она испытывала двойственное чувство: с одной стороны, Гизельхар привлекал её (статен, красив, красноречив, храбр, отличный охотник…), с другой – его мечта заполучить королевство была призрачной. И Сибилла это отчётливо понимала. Не для того Петроний Квинт, пятый сын своих родителей, покинул дом в Равенне и отправился искать счастья в Бургундии, чтобы его красавица-дочь связала свою жизнь с человеком, не имеющим ни малейших перспектив в будущем.

В этот момент Сибилла приняла окончательное решение: она будет принадлежать Гизельхару только в одном случае, если он станет крупным землевладельцем. Пусть не королём, но по крайней мере соправителем, наместником или регентом…

Она убрала свиток подальше и ничего не стала говорить о нём Кримхильде.

Гунтар выслушал Петрония, подписал все надлежащие бумаги и пожелал остаться в одиночестве. Ибо ему было о чём подумать. Лангобарды… Гунны… Названия этих племён нещадно сверлили его мозг.

Если уж сам Аэций Флавий, зарекомендовавший себя талантливым полководцем и дальновидным политиком, отправился на поклон к кочевникам… Чего вообще можно ожидать от варваров? Противостоять им сообща? Увы, это было невозможно. Договориться с саксами, тюрингами и фризами было непросто. Особенно с фризами. Их королевство, расположенное севернее нижнего течения Реймса, занимало на сегодняшний момент наивыгоднейшее положение. Франки не стремились захватить холодные земли, напротив, они целенаправленно подвигались в Белгику. Фризов беспокоили своими набегами разве что племена данов. Да и то нечасто, потому как в Кастра Ветере[14] (вернее, в его предместье, которое впоследствии получило название Триценсима) ещё два с половиной столетия назад Рим расквартировал Тридцатый легион «Ульпия Виктрикс». Хотя в последнее время (судя по отдельным слухам, долетавшим до Ворбетамагуса) боеспособность отдалённого легиона, сформированного в основном из германцев, резко снизилась. Забытый Римом, нерегулярно получавший жалованье (так же как и Первый Италийский легион), «Ульпия Виктрикс» был близок к распаду. Часть солдат и командиров переженились на местных женщинах и предпочли гражданский образ жизни. Другие же стали, по сути, наёмниками. Король Зигмунд Вёльсунг платил им жалованье. И «Ульпия Виктрикс», сократившийся вдвое, охранял королевство фризов от данов и викингов, пытающихся на своих кноррах и драккарах подняться по Рейну и разграбить Кастра Ветеру.

Гунтар не был трусом, ему приходилось отражать нападения саксов, тюрингов и фраков. Он не испытывал страха, идя в бой, потому как сражался с равными себе и прекрасно разбирался в их тактике. С гуннами же всё было по-другому. Кочевники подчинили себе все племена, живущие вокруг Понта Эвксинского. Затем под их натиском пала римская провинция Паннония. Гунны крепко обосновались на её земле и превратили Виндобону, в которой когда-то жил наместник, в свою столицу. Из Паннонии они предпринимали дерзкие и молниеносные набеги против соседей: лангобардов (с которыми гунны договорились впоследствии и стали союзниками), дакков, маркоманнов, венетов, иллирийцев.

Аэций Флавий сумел-таки найти общий язык с гуннами, а это было отнюдь не просто. Ему даже пришлось провести у них некоторое время в заложниках, в то время кочевниками правил Руа. Римский полководец даже выступал вместе с гуннами в совместных военных кампаниях. Но со смертью Руа всё изменилось, власть над гуннами унаследовал его брат Мундзук. А он, увы, с Римом ни о чём не договаривался.

Не прошло и месяца со дня правления нового вождя, как Бургундию потрясла весть: несмотря на достигнутые договорённости Руа и Аэция Флавия гунны и их союзники нарушили установившийся хрупкий мир и атаковали приграничные земли Норика и Реции. По слухам, кочевники располагали тридцатью тысячами всадников. И эта лавина, сметающая всё на своём пути, устремилась на римские провинции. Первыми пострадали приграничные деревни и военные форты.

Однако римские легионы, расквартированные в провинциях, находились в боевой готовности и загодя стянули свои силы к границам с лангобардами и гуннами. Несмотря на то, что земли провинций были наводнены соглядатаями Мундзука и Агинмульда (однако Аэций Флавий также сумел извлечь выгоду из жадности кочевников), римские легионы предприняли решающий марш-бросок, устремившись в приграничные районы. Силы Третьего Италийского легиона отправилась из Субмукториума в Августу Винделику, Второго легиона – в Лаврикус. Восьмой легион «Августа» по решению Галлы Плацидии и её военных советников было решено незамедлительно перебросить в провинцию Норик, которая по их разумению должна подвергнуться основному удару неприятеля.

Первый Вспомогательный легион[15] прикрывал тылы своих собратьев по оружию, подтянувшись к алемано-этрусской границе, покинув Камбодунум и готовый в любой момент совершить марш-бросок.

Битва была жестокой: три римских легиона, пятнадцать тысяч воинов, против тридцати тысяч кочевников. Однако гунны и ломбардцы дрогнули. Как не хотел Мундзук, но он был вынужден отступить обратно в пределы Паннонии.

Тут снова на политической сцене появился прозорливый Аэций Флавий. В окружении немногочисленной свиты, тем самым подчёркивая добрые намерения (и это после предательского нападения Мундзука!), отправился в Виндобону, дабы достичь уже новых договорённостей.

В Равенне опасались, что полководцу это вряд ли удастся. Единственной, кто не сомневался в способностях Аэция, была Галла Плацидия. И посол оправдал её надежды, он подписал с гуннами (но не с лангобардами!) мир, в котором Римская империя признавала Паннонию своим федератом, обязалась поддерживать финансами (иначе говоря, платить дань). Однако порукой будущему миру должен был стать сын вождя – Аттила. Он вместе с Аэцием Флавием отправился в Равенну и поселился на вилле полководца. Аттилу (а ему было примерно двадцать лет) встретили предупредительно, исполняли всяческие его желания и прихоти.

Аэций узрел в молодом человеке незаурядный ум и рассчитывал путём романизации сделать из него верного союзника. Отчасти ему это удалось. Действительно, Аттила перенял римскую манеру одеваться и изъясняться. Он овладел латынью и… искусством плести интриги. Сын Аэция, юный Карпилион, рождённый от первой жены полководца готского происхождения, охотно сопровождал заложника. Их часто видели вместе в окружении молодых девушек в Равенне. Несмотря на свою экзотическую внешность, раскосые глаза, слегка приплюснутый нос и невысокий рост (традиционно длинные волосы заложник остриг на римский манер), Аттила казался им весьма притягательным.

Мало того, здешнее общество (императорский двор находился в Равенне) проявляло нескрываемый интерес к кочевнику. Галла Плацидия сама неоднократно встречалась с Аттилой. Император же в силу своего малолетнего возраста не мог осознать всю важность общения с коренастым темноволосым мужчиной с раскосыми глазами. (А его сестра Гонория спустя полтора десятка лет сама предложит Аттиле брачный союз по политическим соображениям).

Предпринятые попытки Аэция Флавия добиться наконец долгожданного мира с гуннами увенчались успехом – цель была достигнута. Но тотчас возникла другая проблема – лангобарды. Они-то не подписывали договора с Римом! Да и Мундзук стал науськивать своих бывших союзников и всячески поддерживать их, дабы те вторглись в Норик и Рецию, покуда римские провинции не оправились от потерь и легионы не успели пополниться свежими силами.

Король Агинмульд потерял в походе много воинов, однако несопоставимо меньше, чем гунны. Богатство Реции и Норика не давали лангобардам покоя. Агинмульд отправил послов к вождям германских племён, маркоманнам и западным свевам[16], с предложением союза. Германцы долго раздумывать не стали. Они не могли простить Риму войны, которую поиграли почти два века назад и лишились былого могущества. Зародился новый союз: лангобарды, маркоманны и свевы. И они совместными усилиями были готовы обрушиться на римские провинции. Но к тому времени Аэций успел укрепить Второй и Третий Италийские легионы свежими силами, о чём соглядаи и доложили Агинмульду. Он пришёл в бешенство, однако от похода отказываться не стал. Он повел объединённые силы в другом направлении: на Тюрингию и Бургундию.

…Весть о вторжении лангобардов застала Гунтара и его братьев на охоте. Они тотчас же вернулись в Ворбетамагус, собрали дружину и выступили по направлению к Тюрингии.

Перед ними предстала безрадостная картина: выжженные деревни, окровавленные трупы, тронутые разложением. Западные пределы королевства были разграблены подчистую.

Агриппина, столица Тюрингии, некогда возникшая вокруг римского форта, была полностью уничтожена. Само же королевство подверглось невиданному разграблению. Фисуд, король Тюрингии, чудом остался жив.

Поэтому лангобарды, отягощённые тюрингской добычей, отступили ещё до прихода королевских сил. Агинмульд решил, что ещё вернётся в Бургундию, дойдёт до самого Ворбетамагуса и пленит прекрасную Кримхильду.

В начале лета в Бургундию прибыл посланник короля лангобардов. Облачённый в красный плащ, подбитый мехом лисицы, обвешанный всевозможными украшениями, – его дружина выглядела под стать, – германцы приблизились к Ворбетамагусу.

Гунтар был предупреждён о том, что лангобарды пересекли границу ещё загодя. Причём посланник поступил хитро. Он решил отправиться сначала в Августу Винделику, а уже затем по военной дороге – в Субмукториум, Курию Расторрум, Камбодунум, Констанцию и далее в Ворбетамагус. Таким образом, лангобарды демонстративно проследовали через всю Рецию и северные земли алеманов, чинить препятствий им не стали, потому как посланник обладал охранной грамотой, выполненной по всем римским законам на латыни и скреплённой личной печатью Агинмульда, а затем благодаря щедрым дарам – и печатью наместника.

Словом, король лангобардов, в лице своего посланника и разряженных, как павлины, дружинников, давал понять всем, что следует в Ворбетамагус с более чем мирными намерениями.

…Итак, лангобарды стояли под стенами Ворбетамагуса, ожидая дозволения проследовать в город. Гунтар пребывал в смятении: с одной стороны, ему хотелось выхватить меч из ножен и разрубить каждого из лангобардов от темени до пупка[17]. С другой – они обладали дипломатическим иммунитетом. Петроний, видя состояние короля, не преминул ему об этом напомнить.

– Вы можете ненавидеть или презирать лангобардов, мой король. Но они явились в Бургундию на сей раз не как враги, а как посланники. Поэтому вы просто обязаны принять их и выслушать…

Гунтар цепко воззрился на советника.

– Ума ни приложу, что им вообще от меня могло понадобиться? – высказался он.

Петроний пожал плечами.

– О том ведомо только Всевышнему. И потому…

– Да-да! – нетерпеливо перебил советника Гунтар. – Я должен принять их!

…Наконец лангобарды были приглашены в стены города. Король приказал разместить их в специальных покоях, предназначенных для подобных случаев. Ворбетамагус часто посещали посланники из Медиоланума (в последнее время из Равенны), Августы Винделики, Констанции, Лаврика, Агриппины, Кастра Ветеры, Дурокортурума и Камерарума, поэтому королевский дворец, построенный наподобие римской виллы, располагал отдельными помещениями, где мог разместиться гость и его люди.

Лангобарды остались довольны приёмом. Даже вечером их развлекли очаровательные рабыни. На следующее утро была назначена аудиенция у короля.

Альбоин, так звали лангобардского посланника, вошёл в приёмный зал в сопровождении двух нарядно одетых слуг, державших в руках увесистые ларцы явно тюрингской работы.

Гунтар метнул на них взгляд. Отчего-то ему стало неприятно и «засосало под ложечкой». «Награбили, теперь раздаривают…» – невольно подумал он.

Лангобард приблизился к трону Гунтара, почтительно поклонился и произнёс на безупречной латыни:

– Я – Альбоин, посланник короля Агинмульда. Мой король прислал дары в знак почтения и надежды на взаимное понимание… – Он сделал знак рукой, слуги сделали несколько шагов вперёд, поклонились, поставили ларцы на пол и отворили их. Перед взором Гунтара в одном из доверху наполненных ларцов предстали россыпи сочных тёмно-вишнёвых и коричневых гранатов, изящных фиолетовых аметистов, соблазнительных золотисто-жёлтых гелиодоров. В другом – украшения со вставками из жёлто-красных гиацинтов, синих и розовых турмалинов, бледно-голубых лунных камней, оранжевых опалов, бледно-зелёных празеолитов.

К своему вящему удивлению, Гунтар был сражён богатством и красотой подарков. Невольно он подумал, что ни лангобарды, ни тюринги не умеют так искусно гранить камни и изготавливать столь изящные украшения. Наверняка они византийского происхождения и стали добычей во время одного из походов лангобардов с гуннами в бассейн Понта Эвксинского. Вероятно, кому-то из тамошних царьков пришлось расстаться со своей сокровищницей.

Альбоин с превеликим удовлетворением заметил, что король сражён красотой драгоценных камней. Он улыбнулся, подумав: «Пусть лангобарды не так утончены, как бургунды, зато мы – истинные воины! И можем добыть в сражении всё, что пожелаем!»

Наконец Гунтар совладал с собой и милостиво произнёс:

– Благодарю короля Агинмульда за столь щедрые дары.

Посланник подобострастно поклонился.

– Мой король также выражает надежду, что недавний пограничный инцидент… – он многозначительно посмотрел на Гунтара, – не станет препятствием для того, чтобы два великих дома породнились.

Гунтар удивлённо «вскинул» густые чёрные брови и понял наконец цель визита посланника. Однако решил занять выжидательную позицию. Петроний же, находившийся подле трона, несколько раз крякнул, мотнул головой, словно бык, отгонявший назойливую муху, и воззрился на рядом стоявшего Гернота. Тот неожиданно подмигнул советнику, также понимая, что речь пойдёт о сватовстве.

Гизельхар на встрече с лангобардом не присутствовал, ибо был занят тем, что строил планы военных кампаний, позволивших бы ему захватить хоть какое-нибудь королевство. Увы, но подходящих королевств поблизости почему-то не было, да и с дружиной приходилось повременить… Словом, новые земли Гизельхар завоёвывал и бросал к ногам Сибиллы лишь в своём воображении.

Тем временем Альбоин продолжил:

– Король Агинмульд наслышан о госпоже Кримхильде. Певцы, что достигли лангобардского королевства, восхваляли её несравненную красоту… Я даже записал на латыни одну песнь…

Посланник, словно фокусник, извлёк из длинного рукава нарядной туники свиток. Развернул его, откашлялся и прочитал с выражением:

– Мне причиняет боль то, что я расстался с прекрасной Кримхильдой, не посмев сказать ей, как я люблю ее. Я не сделал это из-за завистников, от которых я никогда не получали признака привязанности. Тот, кто разгромил Ад, пусть заставит их кричать и страдать.

Они хотят стеречь меня, хотя это делать им не к лицу, так они показывают свою зависть. Но это им мало поможет. Они скорее направят Рейнпо направлению к По, прежде чем я оставлю ту, будь что будет, которой я служил[18].

Альбоин умолк. Гунтар, Петроний и Гернот ещё какое-то время пребывали под впечатлением стихотворения. Посланник не торопился, понимая, что кичливые бургунды не ожидали услышать такого из уст дикого лангобарда.

– Песнь прекрасна… – наконец вымолвил Гунтар.

Лангобард, не сомневаясь в этом, поклонился.

– Так каков будет ваш ответ, повелитель Бургундии? – лукаво прищурившись, поинтересовался Альбоин.

– Я должен всесторонне обдумать предложение короля Агинмульда. Вы как посланник понимаете всю ответственность, внезапно возложенную на мои плечи. Поэтому я предлагаю вам воспользоваться моим гостеприимством, погостив в резиденции… А затем сообщить о моём ответе своему королю. Я же тем временем соберу государственный совет, потому как рассматриваю предстоящий союз не только как брачный, но и как стратегический…

Альбоин просиял, не ожидая услышать столь мудрого и в какой-то мере витиеватого ответа. В целом он был доволен: по всему было видно, король бургундов настроен весьма серьёзно.

– Благодарю вас, повелитель Бургундии. Однако у меня есть одна просьба…

– Слушаю вас, досточтимый Альбоин.

– Я так много слышал о красоте вашей сестры, что хотел бы увидеть Кримхильду воочию, дабы поделиться впечатлениями со своим королём.

Гунтар замешкался с ответом. Он устремил взор на Петрония: тот же отрицательно покачал головой. Гунтару не понравилась реакция советника, и он наконец ответил:

– Разумеется, Альбоин. Но лучше увидеть мою сестру так, чтобы она ни о чём пока не догадывалась. Ни к чему тревожить девичье воображение раньше времени. Я сообщу вам о такой возможности отдельно…

Лангобард, преисполненный надежды, откланялся и в сопровождении своих людей покинул приёмный зал.

Петроний хранил глубокомысленное молчание. Гернота же, напротив, прямо-таки распирало высказаться:

– Гунтар! Насколько я понял, король диких лангобардов намерен жениться на нашей сестрице!

– Да, ты всё правильно понял… – подтвердил король, вставая наконец с трона. – Однако лангобарды не такие уж дикие… Посмотри, какие камни и украшения прислал их король.

Гернот стремглав бросился к открытым ларцам. Он опустился на мозаичный пол перед одним из них, наполненным драгоценными камнями и, не удержавшись, зачерпнул пригоршню гранатов, лежавших сверху.

– Словно запёкшиеся капли крови… – зачарованно произнёс он.

Петроний многозначительно откашлялся. Гунтар обернулся и пристально воззрился на советника.

– Ты хочешь что-то сказать, Петроний?

– Да, мой король… По поводу прозвучавшего предложения.

– Советую тебе повременить и всё как следует обдумать. Завтра я соберу совет, на котором мы обсудим предложение короля Агинмульда.

– Как вам угодно, повелитель… Могу ли я удалиться?

Гунтар милостиво кивнул. Петроний покинул приёмный зал, Гернот по-прежнему созерцал драгоценные камни. Они притягивали и манили его…

Гунтар удалился в свой кабинет, дабы собраться с мыслями. Гернот же поспешил в покои матушки. Она и её компаньонки занимались вышиванием. Утта оторвалась от своего кропотливого занятия и воззрилась на вошедшего сына.

– Матушка, могу ли я поговорить с вами?

Утта удивилась: в голосе сына послышались взволнованные нотки. Она встала с мягкого, обшитого бархатом табурета.

– Нам лучше отойти… – произнесла она, заметив уже любопытное взоры компаньонок. И увлекла сына в дальний угол комнаты, где стоял низкий столик, вокруг которого были разбросаны цветные подушки. Компаньонки, сыновья и дочь, часто посещавшие покои королевы-матери, любили понежиться на них. Однако Утта предпочитала сидеть на стуле, стоявшем тут же подле подушек.

Она села на стул и жестом пригласила сына расположиться на подушках у её ног. Но почему-то Гернот не спешил этого сделать. Он присел на подушки поодаль от матери, обдумывая всё то, что намеревался сказать ей. На столе стояли серебряные и византийские керамические чаши, наполненные различными фруктами. Гернот с задумчивым видом потянулся за крепкой золотистой виноградинкой, положил её в рот и начал сосредоточенно жевать.

Утта была окончательно заинтригована. Она наконец не выдержала затянувшегося молчания и первой нарушила его:

– Говори, Гернот, не томи меня…

Гернот встрепенулся, выйдя-таки из задумчивости. Он перебрался на подушки подле матушки и начал говорить тихо, стараясь не привлекать внимания компаньонок.

– Гунтар встречался с послом лангобардов…

Утта кивнула.

– Я знаю о его прибытии в Ворбетамагус. Надеюсь, его хорошо разместили?.. Хотя не стоило! Ещё недавно эти дикари топтали нашу землю.

– Да, их разместили хорошо, посол остался доволен оказанными почестями и гостеприимством сенешаля… – подтвердил Гернот. – Король Агинмульд прислал щедрые дары…

– М-да… И чего же он хочет? – насторожилась Утта.

– Мира, взаимопонимания… – неопределённо ответил Гернот.

Утта удивлённо вскинула чёрные выразительные брови.

– Можно подумать, мы были против мира! Это лангобарды напали на нас! И теперь взаимопонимание им подавай! Странно… Что за всем этим кроется, Гернот? Ты можешь объяснить мне?

Гернот пребывал в смятении: разумеется, он был сражён дарами лангобардов, однако считал короля Агинмульда отнюдь не подходящей партией для Кримхильды. Повелителю лангобардов было уже сорок пять лет, он похоронил двух жён. И теперь решил жениться на юной девице! Кримхильде едва исполнилось пятнадцать! Всё в Герноте протестовало против этого брака. И он боялся, что Гунтар согласится…

– Король лангобардов просит руки Кримхильды! – выпалил Гернот.

Утта побледнела, однако старалась сдерживать захлестнувшие её эмоции.

– И что король, мой сын? Что он ответил посланнику? – с тревогой в голосе поинтересовалась королева-мать.

– Гунтар сказал, что должен обдумать предложение… Вопрос серьёзный… – понимая состояние матери, ответил Гернот.

– И как долго Гунтар намерен обдумывать предложение лангобардов? – допытывалась Утта.

– Завтра он собирает совет… – признался Гернот и тут же порывисто добавил: – Матушка, я не хочу, чтобы моя сестра отправилась в дикие земли и стала женой стареющего сластолюбца!

Утта с благодарностью воззрилась на сына.

– Ничего не говори Гунтару о нашем разговоре… И тем более Кримхильде… Не престало попусту беспокоить её.

– Обещаю, матушка… Однако наш король обещал, что посланник-лангобард увидит Кримхильду.

Глава 3

Утта нагнулась и поцеловала сына в лоб.

– Иди… Мне надо подумать… – произнесла она.

Гернот поднялся с подушек и покинул покои матушки. Казалось, Утта пребывала в оцепенении. Компаньонки исподволь наблюдали за своей госпожой. Наконец она из девушек оставила вышивание и отважилась приблизиться к королеве-матери.

– Госпожа, госпожа… – робко обратилась она к Утте. – Вы что-нибудь желаете?

Утта очнулась. Она огляделась, взгляд её скользнул по фрескам, украшавшим стены помещения.

– Нет-нет… Благодарю тебя… Можешь продолжить свою работу.

Компаньонка поклонилась и поспешила к напольной раме для вышивания.

Утта резко поднялась со стула. В голове у неё пульсировала только одна мысль: «Надо поговорить с Петронием… Только он сможет повлиять на решение Гунтара…»

…Петроний пребывал в тяжких размышлениях, когда в его покои вошла Утта, одна, без свиты. Советник удивился, однако тотчас поспешил навстречу к королеве-матери.

– Блистательная госпожа! Благодарю вас, что посетили моё скромное жилище!

Утта беглым взором окинула «скромное жилище» советника, про себя подметив, что с каждым разом интерьер становится всё богаче и изысканнее и вскоре сможет соперничать (по слухам, разумеется) с виллой Аэция Флавия, что под Равенной.

– У меня к тебе серьёзный разговор, Петроний… – тотчас пресекла велеречивого советника гостья.

– Да-да, разумеется, я всегда к вашим услугам… – подтвердил свою готовность Петроний и указал Утте на стулья, стоявшие друг напротив друга. Королева-мать с удовлетворением присела на привычный для неё стул. Сам же Петроний разместился напротив, решив, что возлежать на римской кушетке[19] будет несколько неуместно.

Утта молчала, не решаясь отчего-то начать разговор первой. Петроний решил помочь ей.

– Госпожа, вероятно, нечто важное привело вас сюда… одну, без свиты… Разговор будет приватным, не так ли?

– Да, – подтвердила Утта. – И я прошу сохранить в тайне всё, что здесь будет сказано.

– Не сомневайтесь в этом! – заверил её советник.

Утта удовлетворённо кивнула и произнесла:

– Мне стало известно, что король лангобардов выказал желание жениться на моей дочери…

Петроний сморгнул. «Гернот проболтался… Больше некому…» – промелькнуло у него в голове.

– Да, моя госпожа, это так. Причём Агинмульд прислал богатые дары, чем явно расположил к себе нашего короля.

– Ах, вот как! – резко воскликнула Утта. Внутри у неё всё «кипело» от возмущения. – И что ты по этому поводу думаешь, Петроний?

Советник закатил глаза, причмокнул и наконец произнёс:

– Сиятельная госпожа, думаю, наш король уже всё решил… Совет, назначенный на завтра, будет лишь формальностью.

Утта отшатнулась.

– Ты хочешь сказать, что Гунтар даст согласие на этот брак? Агинмульд старше даже меня, уморил двух жён… Мало того, он – язычник!

– Всё так, моя госпожа… – подтвердил Петроний. – Но вы не учитываете сложившейся политической обстановки. А она отнюдь не простая…

Утта недовольно фыркнула.

– Ох уж эта политика! Ничего в ней не понимаю! Я всего лишь – женщина! Но вы, мужчины, готовы ради неё пожертвовать всем!

Петроний развёл руками.

– Увы, моя госпожа… Мир жесток, и приходится считаться с его законами.

Утта теряла терпение. Она несколько раз глубоко вздохнула и произнесла:

– Мне всё равно, чего на данный момент требует политика. Я не хочу, чтобы моя единственная дочь стала заложницей её интересов. И поэтому прошу тебя, Петроний, убедить Гунтара отвергнуть предложение короля Агинмульда.

Петронию и самому не нравилась вся эта затея лангобардов по одной простой причине: союз Бургундии и королевства лангобардов был выгоден прежде всего им самим и, пожалуй, гуннам, но отнюдь не Риму. А Петроний как римский гражданин (а им он до сих пор являлся, несмотря на то, что двадцать лет провёл в Ворбетамагусе) руководствовался в своих поступках всегда в первую очередь интересами Рима, а затем уж Бургундии. И назревающий союз мог повредить его родине. Поэтому Петроний решил использовать на совете всё своё красноречие и дар убеждения, дабы убедить Гунтара не связываться с лангобардами.

– Я сделаю всё возможное, моя госпожа, – пообещал советник.

– Я знала, что тебе можно довериться… – с некоторым облегчением произнесла Утта.

…Вечером, когда Утта в сопровождении дочери и компаньонок направилась в храм, дабы послушать вечернее бдение, у галереи, которая вела на храмовую площадь, она заметила высокого статного светловолосого мужчину в богатом облачении. Доселе Утта никогда не видела его в королевской резиденции и по назойливым взглядам, что он бросал на Кримхильду, догадалась – это тот самый посланник-лангобард.

Кримхильда также обратила внимание на чужеземца.

– Кто это, матушка? – спросила она. – И почему он так смотрит на меня?

– Вероятно, один из послов, что недавно прибыл в резиденцию. – Утта старалась говорить как можно спокойнее и, немного помолчав, добавила: – Что поделать, если шпильманы на весь свет растрезвонили о твоей красоте! Вот знатные мужчины и стремятся в Ворбетамагус… На тебя полюбоваться…

Кримхильда улыбнулась: приятно слыть самой красивой девушкой не только в Бургундии, но и в сопредельных королевствах.

И вот настал день совета. Гунтар восседал на троне, его окружали Гернот, Гизельхар, Петроний, верные друзья – Хаген и Фольгер; несколько придворных, мнением которых король не особо дорожил, но по своему статусу те всегда присутствовали при решении государственных вопросов.

Гунтар обвёл своих советников цепким взором и перешёл к делу:

– Вы знаете, что в Ворбетамагус прибыл посланник короля лангобардов, не только дабы наладить утраченные в силу некоторых причин отношения между нашими государствами, но и просить руки моей сестры Кримхильды. Я обещал посланнику обдумать предложение Агинмульда. И потому хочу услышать ваше мнение по этому поводу…

Гунтар цепким взором обвёл присутствующих в зале.

Гизельхар как-то рассеянно посмотрел на короля, его мысли явно занимало отнюдь не предстоящее замужество Кримхильды. Гернот потупил очи долу, потому как всё его естество противилось предложению лангобардов.

Гунтар понял: от братьев ему поддержки не ждать. Тогда он обратился к Петронию.

– Что скажешь?..

Петроний приосанился и приступил к рассуждениям:

– Мой король, конечно, предложение лангобардов с одной стороны выглядит заманчиво. Тем более что они не ударили в грязь лицом, а преподнесли вам изумительные дары. Однако… Насколько мне известно из верных источников, ситуация на северо-восточных рубежах Западной Римской империи неспокойная. И этому, в том числе, способствует излишняя активизация лангобардов. Агинмульд создаёт новые союзы с германскими вождями… И это настораживает…

– Как раз браком Кримхильды и Агинмульда мы обезопасим свои границы, – высказался Гунтар.

Петроний тяжело вздохнул.

– Мой король, племенные вожди никогда не сдерживают своих обещаний. Вспомните, к примеру, поведение Мундзука, вождя гуннов. Не успел он договориться с Аэцием Флавием об установлении мира, как тотчас же нарушил его. Таковы и лангобарды. Сегодня они заигрывают со свевами и маркоманнами, а завтра объединятся в дакками или тюрингами… Кто знает, что на уме у Агинмульда. Не исключено, что Агинмульд хочет убедить вас в своих добрых намерениях, а это отнюдь не так. Предположим, он женится на Кримхильде, пройдёт год-два – у неё родится ребёнок. Вы будете пребывать в уверенности, что лангобарды не нападут на Бургундию. Они же объединятся с тюрингами, которых громили ещё недавно, и с саксами. И как вы думаете, против кого будет направлен этот союз?

– Против Бургундии… – с придыханием ответили присутствующие в зале. Петроний всегда умел завладеть вниманием аудитории и подчинить её своему влиянию Вот и сейчас произошло то же самое. Все были готовы поверить, что Агинмульд в союзе с саксами и тюрингами уже намеревается вторгнуться в пределы королевства.

– Значит, по-твоему, Петроний, – прервал король велеречивого советника, – Агинмульду надо отказать…

– Да, мой король. Этот союз ничего не даст нашему королевству. – С непоколебимой уверенностью в голосе заявил Петроний.

– Хм… Что ж… В зале присутствуют и другие советники, – заметил Гунтар. – Хаген, ты храбрый и бескомпромиссный воин, бок о бок мы крушили саксов и тюрингов. Я хочу услышать твое мнение.

– Благодарю, мой король, – Хаген почтительно поклонился. – Я согласен с Петронием в том, что лангобарды коварны и руководствуются лишь сиюминутными интересами. Им нельзя доверять. Однако… Как ни прискорбно, я вынужден признать, что брак Кримхильды и Агинмульда даст нам возможность укрепить свои северо-восточные границы и найти новых союзников. Тюринги восстановят силы не ранее чем через два-три года. Возможно, в это время лангобарды предпримут попытку вторгнуться в наше королевство.

Гернот не выдержал и в сердцах воскликнул:

– Опомнись, брат мой! Наша сестра становится разменной политической монетой! Неужели её красота достойна того, чтобы прозябать в шатре лангобардов? У них даже городов-то нет!

Гизельхар наконец сосредоточился и вник в суть дела. Он также поддержал Гернота и резко высказался:

– Кримхильда должна выйти замуж за настоящего короля, а не предводителя дикарей! Если ты отдашь её за Агинмульда, она будет несчастна до конца своих дней! Подумай о нашей матери! Что станет с ней? Она умрёт от горя!

Гунтар смутился. Но тут же взял себя в руки:

– Я разделяю твои чувства, Гизельхар. Однако политика и интересы королевства должны быть выше личных привязанностей.

– Слышал бы тебя сейчас наш покойный отец… – буркнул Гернот. – Я не желаю здесь присутствовать. Вы губите мою сестру! – сказал он, резко развернулся и покинул зал. Гизельхар последовал вслед за братом.

Гунтар понял: убедить семью в его благих намерениях будет непросто.

Однако короля поддержали Хаген, Фольгер и несколько придворных, допущенных на совет. Петроний остался в меньшинстве. Впрочем, он ожидал подобного исхода дела: Кримхильда должна стать женой Агинмульда, потому как это выгодно королевству.

Гернот и Гизельхар приказали седлать коней и отправились на прогулку по предместьям города. Юношам не хотелось попадаться на глаза Кримхильде, ибо всё равно они не смогли бы сдержаться и поведали бы сестре об уготовленной ей участи.

Гунтар отправился в покои матушки. Та же ожидала сына с нетерпением и, когда тот появился, тотчас приказала компаньонкам удалиться.

– Как прошёл совет? – с деланным спокойствием спросила королева-мать, усаживаясь на мягкую скамеечку.

Гунтар нервно прохаживался по комнате, не решаясь начать разговор. Наконец он ответил:

– На совете обсуждался вопрос о предстоящем замужестве Кримхильды…

Утту затрясло мелкой дрожью. Превозмогая гнев и волнение, она спросила, нарочито подчёркивая свою неосведомлённость:

– И кто же избранник моей дочери? Отчего мне ничего не известно о нём?

– Король лангобардов Агинмульд…

Утта почувствовала, что глаза наполняются слезами.

– Вероятно, ты руководствовался политическими соображениями?.. – срывающимся голосом спросила она. Гунтар лишь кивнул в ответ. – Ты уже написал ответное послание лангобарду?

– Ещё нет… Вечером продиктую секретарю, посланник отбудет из Ворбетамагуса только завтра утром.

Неожиданно слёзы на глазах королевы-матери чудесным образом просохли. Красивые серые глаза (их унаследовала Кримхильда) расстроенной и разочарованной женщины приобрели оттенок иберийской стали.

– Надеюсь, у твоих гостей останутся самые лучшие впечатления о Бургундии, – жёстко произнесла она и поинтересовалась как бы невзначай:

– Когда ты намерен поговорить с Кримхильдой?

Гунтар пожал плечами.

– Я думал, что это сделаете вы, матушка… – признался он.

– Хм… Хорошо, если тебе так угодно, – Утта проявила удивительную сговорчивость. – Но думаю, что следует несколько повременить.

– Зачем? Что это даст?

– Да мало ли что может случиться… – неопределённо ответила та. – Вдруг к ней посватается сам Аэций Флавий?

Гунтар не понял издевки и попросту ответил:

– Он любовник Галлы Плацидии, матери римского императора.

– Жаль, уж его-то я была бы рада видеть в зятьях, – продолжила Утта всё тем же едким тоном. – Кстати, лангобарды намереваются возвращаться прежней дорогой?

– Точно не знаю… А что?

– Я хотела передать с ними письмо своей двоюродной сестре в Констанцию… – совершенно невинным тоном ответила Утта.

– А Ульрике! – воскликнул Гунтар. – Ты по-прежнему ведёшь с ней переписку?!

– Да, что ещё остаётся стареющей женщине? Вышивание, прогулки по саду и переписка…

– Пиши письмо, я передам его Альбоину, посланнику лангобардов, он непременно доставит его Ульрике в обмен на тёплый приём. Так ты обещаешь поговорить с Кримхильдой?

– Непременно, но позже… – с деланым спокойствием произнесла Утта. – А теперь, с твоего позволения, я хотела бы приступить к написанию письма.

Гунтар поклонился матери и покинул её покои.

В этот день Утта написала два письма для Ульрики. Одно, которое она намеревалась передать ей официально с лангобардами, содержало лишь общие слова, а другое… Содержание письма выражало отчаяние. Утта не скрывала своих чувств и вполне могла довериться Ульрике. Когда-то много лет назад юные сёстры были дружны и доверяли друг другу сокровенные тайны. Затем одна из них вышла замуж за короля Бургундии, другая – за полководца алеманов. Обе были счастливы в супружестве, виделись крайне редко, но регулярно переписывались, потому как почта на римских дорогах была налажена отменно. Несмотря на то что годы неумолимо шли вперёд, женщины сохранили тёплые воспоминания о прошлом и были готовы оказать друг другу помощь.

Поэтому Утта открыла душу в письме своей сестре:

«Моя любимая сестра! Ещё недавно я писала тебе, что в Ворбетамагусе всё благополучно, если не считать нападения лангобардов на приграничные территории.

Однако Великий Логос отчего-то прогневался на меня и мою дочь Кримхильду… На днях в резиденцию прибыл посланник короля Лангобардов. Он прослышал о прелестях моей невинной дочери и возжелал её. И что самое ужасное, король, мой сын Гунтар, одобряет этот брачный союз. Союз язычника и арианки! Моя бедная девочка даже не может себе представить, какая печальная участь ей уготована – делить ложе с дикарём. На все мои увещевания и мольбы Гунтар отвечал лишь одно: он действует во благо королевства. Да, но не своей сестры! Он решил пожертвовать ею… У тебя у самой две дочери. Слава Всевышнему, они устроены прекрасно. Старшая стала женой видного чиновника и живёт в Медиолануме, младшая замужем за племянником наместника Реции. Их вилла, что расположена в пяти лигах от Августы Винделики, выше всяческих похвал.

Теперь представь, Ульрика, что твои дочери, вместо того чтобы наслаждаться роскошью и объятиями любимых мужей, делили бы ложе с ломбардцем и жили бы в походном шатре. Думаю, что ты никогда бы не пожелала своим девочкам такой участи. Поэтому молю тебя, помоги мне! Это письмо тебе передаст человек, которому можно доверять всецело. Надеюсь, ты помнишь его…

Твоя любящая и умеющая быть благодарной Утта».

Утта запечатала оба письма сургучовой печатью с изображением своего рода: двух скрещенных мечей, увитых омелой, и креста между ними. Она окинула придирчивым взором свитки и взмолилась:

– О Великий Логос! Прости все мои будущие прегрешения, ибо я движима материнской любовью и хочу защитить свою дочь. – Затем она взяла стоявший тут же на столе маленький серебряный колокольчик и несколько раз позвонила в него.

Вошла прислужница.

– Отправляйся к Румольду, пусть зайдёт ко мне после вечерней молитвы, – распорядилась она.

Прислужница поклонилась и направилась выполнять приказ госпожи. Она миновала длинную крытую галерею и спустилась к королевским конюшням, где и заправлял коннетабль Румольд.

Коннетабль Румольд пользовался особенным доверием госпожи Утты, возможно, потому что много лет назад Ульрика была не шутку увлечена красивым юношей. Румольд отвечал Ульрике пылкой взаимностью, но, увы, им не суждено было соединить свои судьбы. В четырнадцать лет Ульрику выдали замуж на знатного алемана. Девушка какое-то время потосковала о прекрасном конюхе, но быстро утешилась в страстных объятиях мужа. Алеман был высок, статен, храбр и сумел завоевать любовь Ульрики (она родила ему впоследствии сына и двух дочерей), а также благодарность и доверие своего короля, став военачальником. Теперь же Ульрика считалась одной из уважаемых и знатных матрон Констанции, а Румольд дослужился только до должности коннетабля[20] и теперь заведовал королевскими конюшнями.

Прислужница приблизилась к коннетаблю. Мужчина, несмотря на возраст, ещё сохранил следы былой красоты, и зрелые женщины частенько на него заглядывались. Тридцатилетняя прислужница не была исключением, хоть и имела мужа.

Коннетабль распекал двух конюших за нерадивость. Прислужница решила подождать, когда он закончит выволочку своим подчинённым, и произнесла как можно мягче:

– Румольд…

Коннетабль оглянулся.

– Что тебе?

– Госпожа Утта желает видеть тебя после вечерней молитвы.

Румольд удивился: давно королева-мать не призывала его в свои покои, с тех пор прошло немало лет.

– Передай моей госпоже, что подчиняться её приказам – для меня честь и удовольствие.

Прислужница улыбнулась, смерив неоднозначным взором облачённого в кожаные штаны и короткую тёмно-коричневую тунику Румольда, полного жизни и энергии. Внезапно женщина представила себе, как коннетабль заключил её в объятия (у него были такие сильные руки…), и почувствовала нахлынувшее волнение.

…Тем временем Утта обдумала дальнейший план действий. Она приказала одной из компаньонок передать письмо Гунтару, сама же направилась в «скромное жилище» Петрония. Тот пребывал в явно дурном расположении духа.

– Итак, – тотчас с порога начала Утта, – поговорим о деле.

Советник даже обомлел от такой решительности королевы-матери.

– Как вам угодно, моя госпожа… Прошу вас… – он жестом указал гостье на стул.

– Решение Гунтара не выгодно ни тебе, ни мне… – начала она.

– Ни Бургундии… – многозначительно вставил Петроний. – Лангобарды коварны, с ними нельзя заключать ни брачных, ни военных союзов.

Утта кивнула.

– Поэтому настало время действовать решительно.

– Я же обещал помогать вам, моя госпожа…

Утта устремила на советника взор цвета иберийской стали и произнесла:

– Я всё сделаю сама… На то у меня есть верные люди…

Петроний невольно подался вперёд.

– Тогда какова же моя роль в предстоящей кампании?

– Мне нужен яд, – без обиняков заявила Утта, – и я уверена, что он у тебя есть.

Петроний усмехнулся.

– Почему же?

– Потому что ты – римлянин, несмотря на то что верно служил моему мужу и теперь служишь сыну. Давай же не будем терять времени на препирательства. Ты же не хочешь, чтобы посланник с благой вестью вернулся в стан лангобардов?

– Нет, не хочу… И поэтому я дам вам одно средство… – Петроний скрылся за портьерой, разделявшей помещение на две части: спальню и гостиную. Гостиная служила Петронию и кабинетом, и своего рода приёмной. Его дочь проводила время в специально отведённой комнате подле покоев Кримхильды, а жена, утомлённая придворной суетой, предпочитала и вовсе не покидать своего поместья. Поэтому Петроний довольствовался видимым одиночеством. Впрочем, Утта прекрасно знала о слабости советника к одной из своих компаньонок. И отнюдь не осуждала их связи.

Наконец советник появился из-за портьеры. В руках он держал небольшой флакон с мутной жидкостью.

– Вот… – протянул он свою смертоносную ношу Утте. – От него нет противоядия. Смерть наступает без явных признаков отравления. Хорошо бы яд подмешать в пищу, особенно в вино.

Утта приняла флакон с замиранием сердца: вот она, смерть лангобардов! И свобода её дочери!

– Предположим, если лангобарды отведают отравленного вина за ужином… Когда… – голос Утты невольно дрогнул. Она умолкла.

– Когда наступит смерть? – помог ей Петроний. – Думаю, до утра они точно не доживут. Скорее всего, в полночь они умрут – просто заснут и не проснутся.

– Прекрасно! – уже с прежней уверенностью произнесла королева-мать. – Я не забуду о твоей услуге.

Петроний прижал к сердцу правую руку по римскому обычаю.

– Вы – моя госпожа, я верно служил королю Данкварту.

Утта при упоминании о муже невольно улыбнулась.

– Надеюсь, ты так же будешь предан и моему сыну…

– Не сомневайтесь, госпожа.

После вечерней службы в арианском храме в покои королевы-матери наведался Румольд. Утта предусмотрительно выпроводила своих компаньонок, правда, они и так догадывались о визите коннетабля. Что поделать: на каждый роток не накинешь платок. И прислужница, разумеется, проболталась. Компаньонки же решили, что госпожа решила наконец прервать траур по покойному королю и провести ночь в объятиях коннетабля. Почти все компаньонки одобряли выбор госпожи. Ведь Румольд как мужчина необычайно притягателен!

Коннетабль вошёл в покои королевы-матери. Она волновалась и оттого неспешно прохаживалась вокруг стола, на котором стояла небольшая шкатулка. Увидев Румольда, Утта остановилась и невольно напряглась.

Коннетабль догадывался: что-то случилось, если уж королева призвала его к себе, призрев придворные кривотолки.

– Моя госпожа… – тихо произнёс он и поклонился.

– Я ждала тебя, Румольд… Скажи, я всё ещё могу доверять тебе?

Коннетабль пристально воззрился на Утту: неужели она решится посвятить его в какую-то тайну?

– Да, моя госпожа. Я сделаю всё, что требуется, и умолчу о том, что узнаю.

Утта улыбнулась.

– Хороший ответ, достойный человека, занимающего столь высокий пост в королевской резиденции.

Румольд снова поклонился.

– Лошади – моё призвание…

– Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями… – произнесла она, не решаясь перейти к сути дела. Румольд это чувствовал. Также он заметил, что Утта украдкой бросала взоры на ларец.

– Что в нём? – коннетабль кивком головы указал на ларец.

Утта вздохнула с облегчением и откинула крышку ларца.

– Подойти сюда, – повелительным тоном сказала она, и Румольд приблизился к ней. – Смотри… – указала она на содержимое ларца. – Вот письмо, оно предназначено для моей сестры Ульрики…

При упоминании Ульрики Румольд невольно ощутил волнение. Чувства, которые он упрятал так глубоко в душе, что они не беспокоили его долгие годы, внезапно всколыхнулись.

– Я увижу её? – спросил коннетабль.

– Да, и передашь ей это письмо… Вероятно, ты удивлён: отчего я не отправляю послание с римской почтой?..

– Я никогда бы не посмел задавать вам лишние вопросы, госпожа…

Утта кивнула.

– Я знаю. Но отвечу… Это письмо должно попасть только в руки моей сестры, потому как содержит тайну, касающуюся меня и Кримхильды.

Румольд насторожился.

– Признайтесь, госпожа, что-то случилось?.. Если это так, я помогу вам… Сделаю все, что в моих силах! – с готовностью заверил коннетабль.

– Благодарю, я была уверена в тебе. Мне действительно требуется твоя помощь, дабы спасти мою дочь Кримхильду…

– Неужели что-то угрожает юной госпоже? – удивился Румольд.

– О, да! Замужество! Мой сын решил выдать Кримхильду за короля лангобардов! – едва сдерживая гнев, призналась Утта.

– За этого дикаря? Да они живут в шатрах посреди поля! – возмутился Румольд. – Разве ваша дочь достойна такой участи?! Говорите, что я должен делать!

Утта цепким взором смерила Румольда.

– Завтра утром лангобарды покинут столицу и отправятся по консульской дороге в Констанцию, – совершенно спокойным тоном заговорила женщина. Румольд внимательно слушал её. – Гунтар лично напутствует посланника и передаст для Ульрики письмо… совершенно другого содержания, нежели то, которое доставишь ты… Не сомневаюсь, Ульрика как гостеприимная хозяйка предложит лангобардам ужин и ночлег. Ты также остановишься на её вилле. Лангобарды знают тебя в лицо? – неожиданно спросила Утта.

– Вряд ли… Я видел двух или трёх воинов из свиты посланника. Они проявляли интерес к королевским лошадям. Но с лангобардами сам я не общался, мой помощник показал им королевские конюшни.

– Прекрасно! Тогда ты сможешь прислуживать лангобардам за ужином и добавить в вино вот это… – Утта извлекла из шкатулки небольшой флакончик с мутной жидкостью. – Посланник и его люди заснут вечным сном.

…Румольд заверил Утту, что сделает всё, чтобы лангобарды провели свой последний вечер в жизни на вилле Ульрики; взял письмо, флакон с ядом и спешно удалился.

Королева-мать ощутила щемящую боль в груди, затем силы покинули её – сказалось напряжение последних дней. Она бессильно опустилась на стул, её безотвязно преследовали мысли: «Посланник и его люди умрут… Через какое-то время Агинмульд встревожится и прикажет разыскать своих людей… Но никто ничего не узнает… А если Агинмульд снова отрядит посольство в Ворбетамагус… Что мне тогда делать? Снова отравить лангобардов?.. Надо потянуть время… Может быть, как говорит Петроний, расстановка политических сил изменится…»

Глава 4

Отряд лангобардов миновал Констанцию и приближался к вилле Ульрики. Её муж погиб два года назад, выступив в союзе с Аэцием Флавием против молодого Толозского королевства вестготов[21]. С тех пор Ульрика заправляла на вилле всем сама. И это ей удавалось с немалым успехом.

Лангобарды устали, им хотелось есть и спать; второй день пути приближался к концу. Альбоин намеревался выполнить обещание, данное королю Гунтару, и передать письмо вдове военачальника. Поэтому он справился у ближайшего римского поста, как проехать к вилле госпожи Ульрики? И римский солдат ему доходчиво обо всём рассказал.

Лангобарды повернули коней на небольшую дорогу, по римским стандартам, отнюдь не консульскую, а скорее просёлочную, однако вымощенную добротным камнем, она-то и должна была привести небольшой отряд к воротам виллы.

Дружинники подшучивали над Альбоином:

– А бургунд ничего, кроме письма, передать не велел своей тётушке? А что, хороша ли эта местная матрона? Может, ночку с ней скоротать? – ёрничал один.

– Да нет, она стара и дурна собой! Небось ещё и горбата! – вторил ему другой.

– Она так же красива, как женщины гуннов: волосата, коротконога, желтолица, а волосы мажет кислым молоком! – добавлял третий.

В конце концов Альбоин не выдержал:

– Да заткнитесь вы, наконец! Ульрика – двоюродная сестра королевы. А госпожа Утта очень даже красива! В кого же, по-вашему, уродилась Кримхильда такой красавицей?! А раз Ульрика и Утта состоят в родстве, то и наша вдовушка должна быть аппетитной. Я в этом не сомневаюсь! И проведу предстоящую ночь в её объятиях!

Лангобарды дружно заржали, несмотря на то что чуть не падали с коней от усталости и животы у них подводило от голода. Утомлённые долгой дорогой лошади еле-еле плелись, мечтая о мерке овса и свежей воде, когда впереди появились очертания виллы.

Некоторое время назад лангобардов опередил одинокий всадник, на которого они даже не обратили внимания. Это был Румольд. Добравшись до виллы гораздо раньше их, он спешился и постучал специально закреплённым медным кольцом в ворота. Вскоре отворилась небольшая калитка, из неё появился крепкого телосложения мужчина, вооружённый римским копьём. Без лишних разговоров он нацелил острие оружия прямо в грудь припозднившегося путника.

– Кто такой? Что нужно? – коротко спросил он на местном наречии.

Увы, Румольд не знал языка алеманов, но догадался о содержании вопросов.

– Я – Румольд из Ворбетамагуса, – произнёс он на латыни. – Привёз письмо госпоже Ульрики от её сестры, вдовствующей королевы Утты.

Алеман, прекрасно понимая латынь, с интересом взирал на визитёра.

– Румольд, говоришь… Хорошо, я доложу госпоже. Но тебе придётся подождать здесь.

Калитка захлопнулась. Коннетабль остался один подле ворот, постепенно сгущались сумерки. От огромного озера, находившегося на расстоянии менее лиги, тянуло свежестью. Неожиданно на Румольда накатила усталость. Ему хотелось лечь и заснуть прямо здесь, у ворот. Однако он не мог позволить себе этой роскоши.

За воротами послышались приближающиеся шаги, калитка распахнулась – перед путником предстала женщина в римском облачении.

– Ты… ты… – только и смогла вымолвить она.

Усталость как рукой сняло. Румольд ощутил прилив сил, затем волнение – Ульрика по-прежнему была для него желанной.

– Это я, Ульрика… – только и смог произнести он.

– Быстро, заходи! – произнесла она и увлекла за собой гостя. – О твоей лошади позаботятся…

Женщина провела гостя в дом, тот скинул плащ, и они расположились в небольшой гостиной, в углу которой размеренно горел очаг.

– Римская отопительная система вышла из строя… Надо нанять знающих людей в Констанции… – объяснила она, не зная с чего начать разговор. – Поэтому я вынуждена отапливать помещение… От озера по вечерам постоянно тянет влагой… Ноги стали болеть…

– Я привёз тебе письмо от королевы Утты, – сказал Румольд, извлёк свиток из потайного кармана шерстяного плаща.

– Что случилось? Утта никогда не присылала своего человека… – удивилась вдова, не в силах оторвать взор от гостя. Ей хотелось отбросить все формальности и утонуть в его объятиях.

– Дело чрезвычайной важности… Прочти скорее… Мы ещё многое должны успеть до полуночи.

Ульрика, удивлённая словами гостя, распечатала свиток и углубилась в чтение. По мере того как она читала, её лицо всё более наливалось кровью.

– Великий Логос! Отдать Кримхильду за лангобарда! Неслыханно! – возмутилась она.

– Вскоре отряд лангобардов достигнет виллы. Утта пошла на хитрость и передала им ещё одно письмо… Только так она могла быть уверенной, что лангобарды отужинают и заночуют здесь…

– Что ты намерен делать? Как мы можем расстроить планы короля Агинмульда? – вопрошала Ульрика.

Из складок туники Румольд извлёк небольшой флакон.

– Вот, в нём смерть посланника и его людей…

Ульрика смотрела на некогда любимого человека расширенными от ужаса глазами.

– Другого выхода нет?.. – робко спросила она.

– Нет. Яд действует безотказно, если его добавить в вино. Лангобарды заснут после ужина и… не проснутся.

– А трупы?..

– Погружу на телегу и отвезу к озеру. Их никогда не найдут, – уверенно сказал Румольд.

– Делай, как считаешь нужным. Я исполню роль гостеприимной хозяйки. Однако мне кажется, что гибель послов только отсрочит замужество Кримхильды…

– Будем надеяться, что всё изменится к лучшему… – ответил Румольд.

Он не удержался и рывком привлёк к себе Ульрику. Женщина тотчас обмякла в его сильных руках. И не в силах сопротивляться соблазну, прильнула к его груди.

…В гостиную вошёл слуга, тот самый, что встретил Румольда.

– У ворот стоит целый отряд, госпожа. Всадники похожи на разряженных лангобардов. Один из них назвался Альбоином и сказал, что привёз вам важное послание…

Румольд и Ульрика многозначительно переглянулись.

– Дерек, зови гостей в дом, прикажи позаботиться конюшим о лошадях. Я пришлю управляющего и прислужниц, пусть займутся лангобардами. Сама же приведу себя в порядок, негоже встречать послов неприбранной.

Дерек с поклоном удалился.

– Не бойся, – сказал коннетабль и приобнял Ульрику за талию, – если что, я смогу защитить тебя.

Та натянуто улыбнулась.

– Не сомневаюсь… Если лангобарды начнут бушевать, у меня на вилле достаточно мужской прислуги, дабы утихомирить их. К тому же в двух лигах отсюда, недалеко от Констанции, расположен римский пост. За пару сестерций солдаты перережут всех лангобардов. Нам следует поспешить, если мы не хотим вызвать подозрений. Тебе нужно переодеться в простое платье.

– А твои люди… Они не выдадут меня? – обеспокоился Румольд.

– Никогда. Они были преданы моему покойному мужу. Мой супруг всегда был справедлив по отношению к ним.

Ульрика удалилась. Вскоре в гостиной появился здешний управитель, пожилой алеман.

– Вот, – протянул он Румольду тунику. – Госпожа приказала тебе переодеться. Ты будешь прислуживать лангобардам? Говорят, во внутренний двор въехал целый отряд…

Румольд молча кивнул, скинул нарядную тунику и быстро облачился в простую, серого цвета, изрядно застиранную.

Алеман оценил внешний вид незнакомца.

– А ты крепкий. Это хорошо, мало ли что этим дикарям на ум взбредёт. Идём…

Управитель, Румольд и ещё двое крепких на вид слуг встречали гостей в атриуме[22]. Лангобарды ввалились в помещение шумной толпой. Альбоин тотчас же решил взять инициативу в свои руки:

– У меня послание из Ворбетамагуса для вашей госпожи…

Управитель учтиво поклонился.

– Я передам послание госпоже. Она, увы, ещё не готова принять вас…

Альбоин усмехнулся, решив, что вдова прихорашивается, дабы появиться перед мужчинами в надлежащем виде.

– Я всё понимаю! – ответил он и протянул управителю свиток, скреплённый печатью королевы-матери.

– Тем не менее прошу вас, располагайтесь, – пригласил управитель. – Наверняка вы устали с дороги. Я распоряжусь подавать ужин…

При упоминании об угощении Альбоин довольно крякнул и обратился к своим дружинникам:

– Садитесь за стол… Но помните, что мы в доме почтенной вдовы. И ведите себя подобающим образом.

Дружинники сбросили дорожные плащи и тотчас переместились за стол, не заставив приглашать себя дважды. Они настолько проголодались, что позабыли даже опустить пару-тройку сальных шуточек в адрес хозяйки.

Словно по волшебству, в атриум вошли прислужницы, они несли в руках подносы, нагруженные овощами, фруктами и жареным мясом. Лангобарды тотчас оживились. Ещё несколько девушек расставляли оловянные тарелки, которые прислужницы тотчас наполняли едой. Лангобарды так проголодались, что сразу же набросились на съестное, ловко орудуя своими кинжалами.

Двое юношей внесли в атриум большой кувшин вина и поставили его недалеко от входа. Пока они наполняли напитком глубокие глиняные чаши и подносили их гостям, Румольд вылил всё содержимое флакона в кувшин. Теперь дело было сделано, оставалось только ждать.

Лангобарды насытились и изрядно выпили, когда в атриум вошла Ульрика. Выглядела она безупречно: белоснежная туника, перехваченная изящным золотым пояском, рукава скрепляли две крупные необычайной красоты золотые фибулы; волосы были уложены тщательным образом; изящные тонкие запястья украшали массивные золотые браслеты… От Ульрики исходил столь нежный аромат, что захмелевшие лангобарды тотчас встрепенулись, почувствовав присутствие знатной женщины.

Румольда захлестнула волна ревности. Ему хотелось обнажить меч и рассечь любого мужчину, присутствовавшего в атриуме, от темени до пупа, дабы тот не смел даже взирать на несравненную Ульрику.

Хозяйка приблизилась к столу. Альбоин тотчас вскочил с места и поспешил к ней, в надежде на то, что ему удастся провести ночь в её сладостных объятиях. Лангобард усадил хозяйку подле себя и попытался завести с ней светский разговор. Посол уже успел изрядно выпить и, разгорячённый вином, буквально пожирал хозяйку глазами. Остальные же лангобарды старались вести себя чинно, ну разве что исхитрялись схватить за зад или грудь подвернувшуюся служанку.

Хозяйка и посол обсудили предстоящую свадьбу Кримхильды и Агинмульда. И нашли друг друга на редкость приятными собеседниками. Румольд же всё это время не сводил глаз с Ульрики, удивляясь её самообладанию и женской хитрости. Она вела себя так кокетливо, словно собиралась провести ночь с послом. Лангобард же, попавший под чары хозяйки, старался выказывать ей всяческое внимание – подумаешь, римляне, и лангобарды умеют ухаживать за женщинами! Ульрика даже для вида пригубила вина…

Увидев это, Румольд почувствовал, что его сердце сковал ледяной страх.

Наконец Ульрика пришла к выводу, что гости окончательно пьяны и им пора на покой. Она увлекла за собой Альбоина, тот же тщился казаться жеребцом, однако у него это получалось с трудом: язык и ноги заплетались, перед глазами всё двоилось, даже Ульрика. Дружинники попытались дать своему командиру прощальное напутствие, когда двое из них рухнули на стол и атриум помимо пьяного гама и разгорячённых криков огласил раскатистый храп.

Румольд поспешил вслед за «голубками». Ему претила мысль о том, что этот дикарь посмеет даже дотронуться до Ульрики. Впрочем, опасения ревнивца были напрасными. Альбоин, не дойдя до спальни, рухнул на пол и… захрапел.

Злоумышленники стояли подле распластавшегося на полу лангобарда.

– Гости быстро опьянели… – переводя дыхание, произнесла женщина.

– Вероятно, началось действие зелья, – предположил коннетабль. – Теперь остаётся только ждать…

Он плотоядным взором окинул Ульрику с головы до ног и буквально набросился на неё, подобно изголодавшемуся зверю. Женщина не сопротивлялась, напротив, она жаждала близости с другом своей юности.

…Насладившись друг другом, Ульрика и Румольд не спешили размыкать объятий. Наконец женщина первой поднялась с ложа.

– Скоро полночь… Не мешало бы проверить: живы ли ещё лангобарды? – сказала она и накинула просторный пеплос[23]. Из высокого разреза одеяния соблазнительно виднелась длинная стройная нога.

Румольд сладко потянулся, соседство с мёртвыми лангобардами ничуть не тревожило его. В данный момент его помыслы занимала только Ульрика.

– Твоим гостям уже некуда спешить… Мы же можем продолжить… – он лукаво подмигнул возлюбленной. Та лишь передёрнула плечами и попыталась собрать в пучок растрепавшиеся во время соития волосы.

– Мне бы хотелось побыстрее отделаться от них… Тогда и продолжим…

Румольд резко поднялся с ложа и рывком привлёк Ульрику к себе.

– Признайся, ты хоть вспоминала обо мне… Хотя бы иногда…

Женщина опустила очи долу.

– Первое время мне не хотелось жить без тебя… А потом мой муж завоевал-таки не только моё тело, но и сердце, – призналась она.

– Ты любила его?

– Да… К чему лгать?..

Румольд отстранился от Ульрики.

– Я не смею ни в чём упрекнуть тебя. Ты принадлежала к знатной семье, я же был конюхом. Я думал, что больше никогда не увижу тебя, однако судьба распорядилась по-иному…

Румольд быстро оделся и направился в атриум, дабы «навестить» лангобардов. В коридоре он наткнулся на Альбоина, тот лежал на прежнем месте. Румольд склонился над лангобардом и прислушался к его дыханию, затем для верности потряс его за плечо. Альбоин был мёртв, римское зелье сделало своё дело.

– Вот и всё… Пора собирать урожай… – спокойно произнёс Румольд и продолжил свой путь в атриум. Там его ожидала точно такая же картина – лангобарды были мертвы. Теперь предстояло погрузить тела в телеги, вывезти их с виллы и бросить в озеро, предварительно привязав камни к ногам. Затем надо было подумать, что делать с лошадьми…

…Румольд и Дерек погрузили тела лангобардов на две телеги. Никто из мужчин не высказал и слова сожаления. Когда погрузка была завершена, из дома во двор вышла Ульрика.

– Лучше покинуть виллу через задние ворота. Они хоть неширокие, но телега должна пройти. Затем по просёлочной дороге доберётесь до озера, так вы минуете римские посты… – посоветовала хозяйка. Румольд понимающе кивнул. – А что делать с лошадьми? Ты подумал?.. – спросила она.

– Пока нет, но что-нибудь придумаю… – пообещал коннетабль.

…Румольд и его сподручный окончательно избавились от трупов, когда забрезжил рассвет. Злоумышленники поторопились вернуться на виллу прежним путём. Ульрика не смыкала глаз, пребывая в крайнем волнении. Она взяла тёплый плащ, закуталась в него и отправилась на задний двор. Когда она наконец увидела пустые телеги, миновавшие задние ворота, то облегчённо вздохнула.

– Слава Великому Логосу, вы вернулись! – воскликнула она.

– Я переправлю лошадей к галлам, – пообещал Румольд. – Но мне нужен проводник, хорошо знающий тамошние места.

– Я помогу тебе, – пообещал Дерек. – Я наполовину галл, наполовину – франк. Так что я найду с галлами общий язык. Мы выручим за этих лошадей приличную сумму. Выходить надо немедля, к вечеру мы доберёмся до нужного нам селения.

– Я соберу вам поесть в дорогу, – засуетилась Ульрика и уже намеревалась пойти на кухню, как вдруг вспомнила о чём-то…

Дерек и Румольд уже направились в конюшню.

– Румольд! Румольд! – воскликнула Ульрика им вслед. Коннетабль обернулся и остановился. Женщина поспешила к нему. – Всё как-то быстро произошло… – переводя дух, сказала она. – Мы даже не успели ни о чём толком поговорить… Но я… Словом, скажи мне: ты женат?

Глаза Румольда наполнились тоской.

– Нет… Не мог забыть тебя… – признался он.

Ульрика невольно рассмеялась, а затем прильнула к мужчине.

– Возвращайся… Я обо всём напишу Утте, она поймёт… Я буду ждать тебя…

Румольд не верил своим ушам. Он заглянул в глаза своей любимой и произнёс:

– Повтори ещё раз! Я не ослышался?..

– Я буду ждать тебя, возвращайся. Я хочу наверстать упущенное…

Румольд страстно прильнул к губам Ульрики. Прервав наконец долгий поцелуй, он заверил:

– Я вернусь! Непременно вернусь! Я хочу прожить остаток своих дней с тобой!

Затем он отстранился от Ульрики и поспешил на конюшню, где уже хозяйничал Дерек. Путь предстоял неблизкий…

Король Агинмульд с нетерпением ожидал возвращения своего посланника из Бургундии. Он не раз отправлял специальный разъезд к границе с Рецией, но, увы, отряд посланника так и не появился.

Наконец Агинмульд решил прибегнуть к помощи своих шпионов, наводнивших Августу Винделику. Увы, они ничего не знали о судьбе Альбоина и его дружинников.

В Субмукториуме, месторасположении римского легиона, соглядаи появляться опасались. Потому как римляне и местные власти проявляли редкостную подозрительность – хватали всех подряд праздно шатавшихся и даже подвергали пыткам. В конце концов король Агинмульд решил, что Альбоин и его люди повздорили с римскими солдатами, за что и поплатились.

Через некоторое время в стане короля появился молодой шпильман. Он искусно слагал стихи на латыни и играл на римской лире. Агинмульд изъявил желание послушать рассказ о путешествиях музыканта и тот с превеликим удовольствием удовлетворил королевское любопытство.

Шпильман поведал королю, что воочию видел Кримхильду и не такая уж она красавица, как о ней судачит молва. Просто её брат король Гунтар не жалеет безантинов на наряды принцессы и только. К тому же шпильман углём на пергаменте нарисовал портрет Кримхильды… Разумеется, Агинмульд возжелал на него посмотреть. И каково же было его разочарование, когда он развернул свиток.

– Ты никчёмный рисовальщик, – заметил король, обращаясь к шпильману. – Что ты изобразил? Разве это Кримхильда?

– Она самая, мой король, – уверенно подтвердил шпильман.

– Ты бы лучше на лире своей бренчал, а не пергамент марал! – возмутился Агинмульд. – Многие бродячие певцы восхваляли красоту Кримхильды! А ты изобразил её с какими-то свинячьими глазками…

Шпильман, прижав правую руку к сердцу, грациозно поклонился.

– Простите, повелитель, я отобразил на пергаменте то, что видел наяву. К тому же я открою вам один секрет…

Агинмульд страсть как любил чужие секреты. Он аж подался вперёд от нетерпения.

– Ну, говори… – с деланным равнодушием произнёс он.

– Король Гунтар и королева-мать Утта мечтают выдать Кримхильду замуж за могущественного короля, поэтому-то они и приплачивают шпильманам, чтобы те в своих песнях приукрашивали принцессу.

Агинмульд разочарованно вздохнул и ещё раз взглянул на пергамент.

– Да… Она очень дурна собой. Жаль Альбоина…

Король Гунтар так и не дождался ответных шагов от своего предполагаемого родственника. Королева-мать и её сыновья, братья Гунтара, вели себя по отношению к королю подчёркнуто вежливо, почтительно, но… в речах их и поступках сквозил явный холодок. Гунтар понимал, что семья (и даже Петроний!) не довольна его решением. Он даже мысленно возблагодарил матушку за то, что она не поспешила объявить Кримхильде о предстоящем замужестве. В конце концов, решил Гунтар, существуют и другие короли и принцы, которые были бы не прочь посвататься к сестре. А политическая ситуация изменчива!

И Гунтар не ошибся…

Спустя примерно год после неудачного сватовства к Кримхильде король лангобардов Агинмульд погиб в сражении с болгарами. А произошло это следующим образом.

Среди лангобардов существовало поверье, что некая блудница родила семерых сыновей и, отказавшись от них, бросила младенцев в реку. Однако судьба привела короля лангобардов к реке, он увидел злодейку – приказал покарать её, а детей спасти. Один из мальчиков приглянулся королю больше всех, Агинмульд усыновил его, дав имя Ламиссо.

Ламиссо вырос красивым, статным и бесстрашным воином, однако он никогда не забывал, что всего лишь найдёныш, а у Агинмульда есть законный наследник. К тому же Ламиссо влюбился в Регунду, одну из дочерей короля, тот же прочил девушку за вождя племени ругиев, что жили восточнее на границе с остготами.

Тогда Ламиссо решился на предательство. Он вступил в тайный сговор с болгарами, которые на тот момент являлись союзниками гуннов, а точнее, были порабощены кочевниками. Поэтому вождь болгар обрадовался лёгкой поживе. А хитрый Ламиссо помимо добычи и лёгкой победы пообещал ему в жёны одну из дочерей Агинмульда.

Болгары беспрестанными набегами терзали юго-восточные границы лангобардов, и Ламиссо вызвался проучить их. Однако Ангимульд, засидевшийся в стане без дела, изъявил желание лично выступить в поход и покарать болгарское племя.

Болгары напали на лангобардов ночью, когда их не ждали; король Агинмульд пал от вражеского клинка, Ламиссо расправился с двумя старшими сыновьями короля, а затем принял командование потрёпанным войском лангобардов. Покуда лангобарды зализывали раны, болгары с добычей и пленниками благополучно ушли в свои земли.

Ламиссо, дабы поднять дух, теперь уже своего войска, повёл соплеменников на ругиев и захватил множество пленников, которых затем выгодно продал маркоманнам, свевам и тевтонам. После чего обосновался в столице ругиев Ругилане.

Он выполнил своё обещание, отдав болгарскому вождю одну из дочерей Агинмульда, сам же женился на Регунде. В положенный срок королева лангобардов родила сына, которого нарекли Лет. Он правил воинственным племенем лангобардов в течение последующих четырёх десятилетий, став основоположником династии Летингов.

Глава 5

Королевство Фризов на Нижнем Реймсе. Кастра Ветера.

424 год от Р. Х. (234 год эры Цезаря)

Зигфрид, сын короля фризов Зигмунда Вёльсунга и его супруги Зиглинды, достиг того возраста, когда юношу опоясывают мечом и он становится воином.

Шестнадцатилетний принц вот уже два года с гордостью носил меч, подаренный отцом, и каждый день своим поведением старался доказать Кастра Ветере, что он – настоящий мужчина. Увы, воином стать ему пока не представилась возможность, но вот познать любовь, да ещё и замужней женщины…

Как всякий фриз, Зигфрид был высок ростом, статен, светловолос и голубоглаз. Правда, за последние годы в столице королевства и её предместьях появилось изрядное число темноволосых и кареглазых детишек, потому как солдаты Тридцатого легиона «Ульпия Виктрикс» (практически лишённые жалованья и связи с метрополией) всё чаще женились на местных женщинах. На самом деле римлян в легионе служило немного, разве что командный состав. В основном легион был сформирован из наёмников воинственных германских племён: тюрингов, саксов, герулов, маркоманнов. Были несколько когорт и иллирийцев-южан, которые, кстати говоря, особенно преуспели в воспроизводстве потомства, это их детишки с глазами, словно спелые вишни, наводнили столицу.

Словом, «Ульпия Виктрикс» постепенно теряла свои боевые качества. Отчасти от невыплаты жалованья Римом, отчасти оттого, что распад империи не мог не коснуться войска. Увы, но мнение сената зачастую было гласом вопиющего в пустыне. После военной реформы императора Диоклетиана[24] каждый новоявленный император (а за последнее столетие они менялись на редкость часто) считал своим долгом урезать военные расходы. Рим стремительно терял свои завоевания…

Словом, легионеры «Ульпия Виктрикс» чувствовали себя в Кастра Ветере как дома и не намеревались покидать его (тем более на то не было соответствующего предписания из метрополии). Невыплату жалованья легионерам компенсировала королевская казна, правда, король Зигмунд всё чаще ворчал по этому поводу. Соседи, франки и даны, не решались нападать на фризов, потому как знали истинное положение дел в Кастра Ветере. Что до викингов, то их корабли периодически пытались разграбить устье Рейна. Однако Зигмунд ещё много лет назад приказал организовать специальные военные заслоны. Потому королевство фризов на протяжении долгих лет не знало разорительных войн. И даже само совершало экспансию на земли данов, расширяя пределы своего королевства.

В общем, Зигфрид вырос в мире и спокойствии. Однако размеренная жизнь навевала на него скуку и он, повзрослев, пытался восполнить её приключениями. В этом ему активно помогали друзья: Мердок, чистокровный фриз и сын военачальника, и Константин, наполовину иллириец, наполовину фриз.

Константин не был сыном знатных родителей. Его отец, оставив службу легионера, выгодно женился на состоятельной горожанке и преумножил капитал своего тестя. Однако он нанял сыну лучших учителей, мальчик получил приличное образование, отлично владел мечом и прослыл в Кастра Ветере сердцеедом, задирой и мотом, щедро транжирившим денежки своих родителей. Троица была настолько неразлучна, что в королевской резиденции и в Кастра Ветере их прозвали попросту «Три Зигфрида». И это прозвище характеризовало друзей как нельзя лучше. Все трое были хороши собой, жаждали любви и приключений, постоянно задирали городскую стражу, сорили деньгами. Как говорится, жили в своё удовольствие. Но главное – Мердок и Константин отнюдь не были глупы, но во всём старались подражать Зигфриду. Отсюда и родилось их прозвище…

Троица изрядно пресытилась развлечениями с доступными девицами, как, выходя из таверны, заметила богатый паланкин, лавировавший среди людского потока по близлежавшей улочке. Паланкин несли четыре крепких молодых раба, подле него гордо шествовали две молоденькие нарядно одетые девушки, вероятно, компаньонки.

Юноши многозначительно переглянулись.

– Интересно, кто скрывается в паланкине?.. – мечтательно произнёс Константин.

– Наверняка какая-нибудь перезревшая матрона… – лениво предположил Мердок. – Что до компаньонок, они, пожалуй, хороши… И только…

– Раз компаньонки молоды и хороши собой, то вряд ли их госпожа жирная, как свинья, – резонно заметил Зигфрид. – Думаю… Нет, я уверен, что создание, сокрытое под балдахином паланкина, – молодая и прекрасная девушка!

– Что ж… – так же лениво вымолвил Мердок, – если тебе не достаточно впечатлений на сегодня, то мы можем проследовать за незнакомкой. Покинет же она когда-нибудь своё укрытие…

– Вот тут-то мы и выясним: молода ли она или стара… – предчувствуя приключение, добавил Константин. – Ну, что скажешь, Зигфрид?!

Зигфрид усмехнулся, его воображение уже успело распалиться. Правой рукой он откинул назад растрепавшиеся белокурые длинные волосы – он не любил стричься на римский манер в отличие от Константина. Затем поправил перевязь с коротким римским мечом и произнёс:

– Если эта матрона хороша собой, то, клянусь, я проведу с ней ночь!

Мердок и Константин переглянулись. Конечно, Зигфрид потерял невинность два года назад (вскоре после того, как его посвятили в воины), об этом позаботилась королева, выбрав сыну наложницу из многочисленных придворных прелестниц. Урсула, так звали девушку, была рождена бастардом[25] и по своему статусу не могла рассчитывать на большее. Она была несколько старше Зигфрида и к тому времени уже имела опыт в любовных делах и обучила своего молодого господина всему, что знала и умела в постели.

Однако одно дело – развлекаться с наложницей или девицами из таверны, другое – соблазнить знатную даму. Весьма рискованное предприятие… даже для принца.

Итак, «Три Зигфрида» последовали за паланкином по узким городским улочкам и вскоре достигли северной окраины, где жили купцы, торговцы различных мастей, выставлявшие напоказ своё богатство, владельцы ремесленных мастерских, семьи городских стражников – словом, местные буржуа. Паланкин остановился около двухэтажного каменного дома – небольшие ворота отворились. Прекрасная незнакомка и её свита вошли внутрь и растворились в полумраке двора.

Зигфрид был явно раздосадован. Мердок усмехнулся:

– Да, друг мой, видно, не суждено тебе провести ночь в объятиях таинственной матроны…

Однако принц не растерялся. Он приблизился к стене, окружавшей дом, она была выложена из грубого камня. Не раздумывая, юноша забрался на неё – его взору открылся небольшой, но чисто выметенный внутренний двор, посреди которого стоял тот самый паланкин.

Хозяйка ещё не успела покинуть своё убежище. Компаньонка как раз помогала ей спуститься на землю. Зигфрид ликовал: вот сейчас он отчётливо увидит «предмет» своего спора с друзьями.

Из паланкина появилась беленькая изящная ручка, унизанная браслетами, затем стройная ножка, облачённая в пулен[26] из мягкой кожи, украшенный серебряной пряжкой. Юноша облегчённо вздохнул: несомненно, хозяйка паланкина и сего дома молода, богата и хороша собой. Его воспалённое воображение уже намеревалось нарисовать и портрет прелестной незнакомки, как она наконец покинула паланкин.

Зигфрид издал то ли вздох, то ли возглас удивления, потому как узнал даму. Ею была одна из компаньонок его матушки. Однако имени девушки принц не знал. Вероятно, если бы не сегодняшний случай, он по-прежнему бы не удостоил компаньонку внимания в стенах королевской резиденции. Тем не менее Его величество случай привлёк внимание принца и распалил воображение. И теперь Зигфрид, убедившись, что предмет его нечаянной страсти соответствует всем придворным канонам красоты, с лёгкостью в сердце покинул каменную стену.

– Ну что? – с нетерпением вопрошали принца друзья.

Тот пожал плечами.

– Компаньонка моей матушки… – небрежно ответил Зигфрид. – Не помню её имени… Арнелия… Корнелия… Нет, не помню. Да это и неважно! Главное – я знаю, где её искать!

– В королевской резиденции, на половине королевы! – вставил своё слово Мердок. – Однако, на мой взгляд, это осложняет задачу…

– Отчего же? – в один голос воскликнули Константин и Зигфрид.

– Потому что королева Зиглинда трепетно опекает своих девушек. И вряд ли позволит покуситься на их честь даже сыну, – поделился своими соображениями Мердок.

– М-да… – протянул принц. – Отчасти ты прав, матушка очень щепетильна в вопросах чести, особенно если это касается знатных девушек её свиты.

– А что, если пробраться в дом?! – неожиданно предложил Константин.

– Исключено… Прислуга побьёт нашего принца, как простого вора. Скандал неминуем… – заметил Мердок.

– Нет смысла пробираться в дом. Компаньонки почти не покидают резиденции, разве что с разрешения матушки. Видимо, это как раз тот самый случай. Думаю, к вечеру она вернётся ко двору… – сказал Зигфрид.

– Что ж! Тогда нам следует подумать, чем занять себя до вечера! – оживился Константин и окинул взором друзей.

Зигфрид явно не был настроен на очередную шалость или приключение. Отчего-то он ощутил непреодолимое желание вернуться в резиденцию и уединиться в своих покоях с Урсулой, покорной его желаниям.

– Возвращаемся… – произнёс он.

– О-о-о… – разочарованно протянули в один голос Мердок и Константин.

– Неужели эта маленькая овечка, – он жестом указал на дом компаньонки, – так взбудоражила твоё воображение, что ты жаждешь не медля вкусить сладчайших плодов любви с Урсулой? – поддел его Константин.

Зигфрид рассмеялся.

– Урсула – моя наложница. И я имею привычку вкушать с ней плоды, как ты изволил выразиться, утром и вечером. А сейчас я особенно этого желаю…

Друзья снова переглянулись.

– Вот я и говорю: мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенное… – глубокомысленно заметил Мердок.

– Ovem lupo committere[27]… – как бы невзначай произнёс Константин.

Урсула вот уже два года жила в небольшой комнатке, примыкающей к просторным покоям Зигфрида. Если принц нуждался в наложнице, она всегда была рядом, как говорится, под рукой.

Урсула появилась на свет благодаря любовной страсти сенешаля и одной из молоденьких компаньонок, увы, впоследствии умершей родами. Так что малышка, пришедшая в этот мир, мало того, что была бастардом, так ещё и сиротой. Отец позаботился о своей побочной дочери, наняв ей кормилицу, которой исправно платил за надлежащий уход за ребёнком. Женщина, которой Всевышний дал двух сыновей и ни одной дочери, привязалась к девочке, как к родной, и фактически заменила ей мать.

Когда Урсуле исполнилось тринадцать, сенешаль решил, что пора устроить её судьбу. Он подыскал юной прелестнице мужа, зрелого двадцатипятилетнего герула[28] из «Ульпия Виктрикс», дав за дочерью небольшой, но добротный дом и приличное приданое. Для герула это было целым состоянием. Однако бывший легионер был жесток по отношению к юной жене и вообще имел скверный характер, который и сгубил его. Однажды герула нашли мёртвым на окраине города. В его теле зияли четыре ножевых ранения.

Урсула овдовела в шестнадцать лет. Однако, несмотря на жестокость мужа, она расцвела, слегка округлилась, выглядела соблазнительной и желанной. Сенешаль и не помышлял снова заняться дочерью, на законном основании считая, что итак сделал для неё всё возможное. Ну, а смерть зятя… Что поделать, все мы ходим под небесами. Разве можно знать, кому, что уготовано судьбой?

К этому времени Зигфрида опоясали мечом, он по праву стал считаться воином и мужчиной. Королева Зиглинда, как женщина дальновидная, решила, что её сын должен получить первые уроки любви не в таверне, а в объятиях достойной молодой женщины из благородной семьи, которая бы согласилась стать наложницей юного принца. Однако найти такую было не просто. И тут сенешаль, будучи в курсе всех событий в резиденции, вспомнил о своей дочери Урсуле. И тотчас послал за ней слугу.

Урсула, облачённая в нарядную тунику, предстала пред своим родителем. Тот смерил дочь цепким придирчивым взглядом. Перед ним стояла молодая хорошенькая женщина, способная осчастливить купца, торговца, воина, знатного придворного, в конце концов… А принца? Сможет ли Урсула понравиться этому своенравному юнцу, ни в чём не терпящему отказа? Привыкшему, что все его желания исполняются беспрекословно…

Урсула почувствовала себя неловко под тяжёлым пристальным взглядом отца. Она понимала, что тот оценивает её.

– Почему вы на меня так смотрите, отец?.. – наконец, не выдержав, спросила она.

– Потому что пришло время расплатиться за всё добро, которое я сделал для тебя…

Урсулу невольно объял страх. Однако, собравшись с силами, она сказала:

– Я всегда ценила вашу заботу…

Сенешаль удовлетворённо вздохнул.

– Вот и хорошо… Теперь послушай меня…

Урсула невольно напряглась. Она интуитивно почувствовала, что сейчас речь пойдёт о её судьбе.

– Да, отец…

– Зигфриду исполнилось четырнадцать лет, недавно состоялась церемония посвящения его в воины, – продолжил сенешаль. – Согласно обычаю король опоясал своего сына мечом… Так вот, в четырнадцать лет, как тебе известно, юноша становится не только воином, но и мужчиной. Он должен познать женщину. И королева Зиглинда желает, чтобы эта женщина была молода, красива и искушена в искусстве любви… Надеюсь, твой покойный муж был хорошим учителем?

Урсула не ожидала услышать такого вопроса. Она растерялась, затем её охватило волнение, а потом и вовсе накатила волна отвращения. Она вспомнила покойного мужа. Да, он был сильным мужчиной, настолько сильным, что при соитии постоянно причинял ей боль. И ему это, судя по всему, нравилось. Страдания жены доставляли герулу несказанное удовольствие. За три года, которые Урсула делила с ним супружеское ложе, она так и не смогла понести ребёнка. Теперь же молодая женщина понимала, что виной всему необузданная сила и жестокость мужа, именно они сделали её бесплодной, слишком уж юной она возлегла с ним.

– Мой муж был жесток… – призналась Урсула. – Я не хочу вспоминать об этом.

Сенешаль удивлённо вздёрнул брови.

– Ты хочешь сказать, что он избивал тебя в постели?

– Нет, не избивал… Но старался причинить мне боль… Иначе он не достигал удовлетворения… – призналась дочь.

– М-да… – протянул сенешаль. – Теперь он за всё ответит перед Всевышним. Ты же, дочь моя, если поведёшь себя разумно, можешь стать наложницей принца.

Урсула округлила глаза.

– Он же юнец!

– Да. На то ему и нужна опытная молодая женщина – он должен стать мужчиной.

Урсула недоумевала.

– Но почему я?.. Разве во дворце не нашлось других претенденток, желающих разделить ложе с Зигфридом?

– Отчего же?! Нашлись, но немного, – признался сенешаль. – Ты же прекрасно подходишь для этой роли. Ты молода, хороша собой, опытна в любви… Да и потом, не забывай, ты – моя кровь и плоть! А твоя матушка, упокой Логос её душу, и вовсе была знатного происхождения. Ты не какая-нибудь смазливая дочь кухарки! К тому же, если ты возляжешь на ложе с принцем, я получу новые привилегии. Не забывай, Урсула, что ты многим мне обязана! Я не бросил тебя крошкой! Не отказался от тебя! А вырастил из тебя красавицу!

Урсула понимала, что отец прав. Он исправно платил кормилице… Та же заботилась о ней… Отец выдал её замуж, дал приданое… Жаль, что с мужем не заладилось…

– Что я должна делать? – спросила она, подчинившись воле отца.

Тот просиял и ответил:

– Я представлю тебя королеве. Она уже отвергла трёх претенденток на ложе принца…

«Помоги мне Логос, чтобы и меня постигла та же участь…» – мысленно взмолилась Урсула.

…Урсула стояла посреди небольшой комнаты. Из узкого стрельчатого окна, расположенного прямо под потолком, падал мягкий дневной свет. Наконец появился отец.

– Идём. Королева желает тебя видеть…

Урсула отчего-то чувствовала себя спокойно, волнение прошло. Она была уверена, что не понравится королеве. Претендентка шла вслед за отцом по длинному коридору, наконец они достигли покоев Зиглинды. Стражники расступились и беспрепятственно их пропустили…

Урсула впервые в жизни предстала перед королевой и поклонилась, как того повелевает дворцовый этикет. Итак, встретились две женщины – мать и, возможно, будущая наложница. Одна только вступила в пору цветения, другая достигла того возраста, когда о женщине говорят, что она зрелая. Однако королева выглядела для своих тридцати двух лет достаточно молодо – искусные притирания и римские косметические средства замедляли старение кожи.

Зиглинда придирчивым взором окинула претендентку и обратилась к сенешалю:

– Это и есть твоя дочь Урсула?

Сенешаль склонился в раболепном поклоне.

– Да, моя госпожа…

– Ты можешь идти… – приказала она сенешалю и приблизилась к претендентке, дабы лучше разглядеть её.

– Хм… Урсула…

– Да, моя госпожа… – пролепетала та, едва осмеливаясь поднять глаза на королеву.

– Ты чрезмерно робка для своего возраста… – заметила Зиглинда. – Кажется, тебе уже исполнилось шестнадцать?

– Да, моя госпожа…

– И ты три года была замужем и недавно овдовела? – продолжала расспросы королева.

– Да, госпожа…

– У тебя есть дети, Урсула?

– Нет…

– Ты три года была замужем и не понесла ребёнка? – удивилась королева. – Вероятно, ты бесплодна.

– Возможно, моя госпожа… – поспешно согласилась Урсула в надежде, что это печальное обстоятельство отвратит королеву от её кандидатуры.

Неожиданно от стены отделился человек, он произнёс:

– Вы позволите, моя королева?..

– Ах да, Симоний… Я и забыла, что ты здесь. Приступай.

К Урсуле подошёл немолодой мужчина в строгом тёмном одеянии, постриженный на римский манер. Его волосы изрядно посеребрила седина. Он буквально взором вперился в Урсулу, отчего та невольно затрепетала.

– Внешне эта особа кажется мне вполне здоровой. В отличие от её предшественниц, но всё же не помешает сделать тщательный осмотр, – подытожил Симоний.

– Ты – королевский лекарь, – произнесла королева, – и в ответе за здоровье наследника и его будущей наложницы.

– Что же касается её бездетности, – продолжил Симоний, – это может быть отнюдь не следствием бесплодия. Виной тому могут послужить множество факторов.

Королева удовлетворённо кивнула.

– Раздевайся, – приказал Симоний Урсуле.

Бедняжка побледнела, ноги у неё обмякли.

– Что вы намерены со мной сделать?.. – едва слышно пролепетала она.

– Я – королевский лекарь и обязан воочию убедиться, что ты здорова как женщина…

Урсула бросила умоляющий взгляд на королеву. Но та, увы, никоим образом на это не отреагировала. Претендентке ничего не оставалось делать, как развязать поясок и скинуть верхнюю шерстяную тунику…

– И нижнюю тунику тоже снимай, – повелел Симоний. – Ложись вот сюда, – он указал на кровать, застеленную простым отбеленным холстом, – и раздвигай ноги.

Урсула машинально скинула тунику и обнажённая, в одних только пуленах, поплелась к кровати. В этот момент ей хотелось умереть…

Целый день Урсула провела за шитьём рубашек[29] для бедных. Вышивать она не любила, уделять время чтению – тоже, поэтому она из немногочисленных дозволенных наложнице развлечений выбрала именно это занятие. За последний год она нашила столько рубашек, что можно было с лихвой принарядить всю дворцовую прислугу. То, что сшила за день, Урсула обычно раздавала беднякам около северных городских ворот. В этом ей помогала преданная кормилица. Бедняки понятия не имели, что молодая богатая (во всяком случае, так им казалось) и щедрая женщина – наложница принца.

Вот и сейчас Урсула раздала рубашки и заторопилась обратно во дворец. Она знала, что Зигфрид в это время дня имеет привычку посещать её.

Наложница вернулась в свою комнату, скинула тунику, облачилась в просторный белоснежный пеплос, затем распустила волосы и начала расчёсывать их мягкой щёткой.

В этот момент вернулся Зигфрид. Он, томимый любовным нетерпением, миновал свои просторные покои, устремившись прямо к Урсуле. И вот полог, отделяющий скромную комнатку наложницы от основного помещения, откинулся – вошёл Зигфрид.

Урсула тотчас прервала своё занятие и произнесла:

– Я ждала тебя, мой господин… Как ты провёл день?

– Прекрасно! – коротко бросил Зигфрид, пожирая глазами наложницу.

Урсула приблизилась к принцу. Его окутало нежное облако благовоний…

– У тебя новые духи? – поинтересовался он.

– О да… Подарок сенешаля, моего отца…

Зигфрид крепко обнял наложницу, уткнувшись лицом в её пышные волосы необычайного персикового оттенка, отнюдь не свойственного фризским женщинам. Неожиданно столь острое плотское желание, до сего момента снедавшее его, исчезло. Зигфрид растерялся…

Урсула уловила замешательство возлюбленного – обычно он действовал решительно и энергично, желая достичь удовольствия.

– Что-то не так?.. – робко поинтересовалась она и улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.

Зигфрид отстранился и погладил наложницу по распущенным волосам.

– Всё в порядке… Вероятно, я устал за день…

– Тогда разденься и приляг… Я сделаю тебе массаж, меня недавно научил Симоний. Это очень расслабляет и доставляет удовольствие.

Зигфрид согласился, скинул свои одежды и удобно расположился на ложе, где они с Урсулой так часто предавались плотским наслаждениям. Наложница «оседлала» принца.

– Вот так… – она начала массировать ему грудь определёнными круговыми движениями.

Зигфрид невольно расслабился и прикрыл глаза. Мысли принца в данный момент занимала отнюдь не Урсула, а та самая компаньонка, которую он встретил в городе. Он невольно подумал, что не успокоится, пока не овладеет ею.

… Зигфрид перевернулся на спину. Урсула со всем тщанием радела над телом своего господина, недоумевая, отчего же он холоден к ней и не проявляет ни малейшего желания.

В конце концов терпение и усилия наложницы были вознаграждены. Однако соитие прошло скомканно и на редкость быстро, что было отнюдь не характерно для молодого сильного принца.

В душу Урсулы закрались опасения: «Неужели я надоела принцу?.. И он намеревается избавиться от меня?.. Кто же займёт моё место?.. В конце концов, мне есть куда вернуться. Дом в городе по-прежнему принадлежит мне».

Глава 6

Насладившись наложницей, Зигфрид поспешил покинуть её. Урсула снова осталась в одиночестве, к которому уже привыкла за последние два года, если не считать служанку да верную кормилицу – вот и вся её компания, имевшая доступ в «золотую клетку».

Принц же принарядился и, ведомый «охотничьим инстинктом», направился в покои матушки, дабы увидеть компаньонку.

Погода стояла тёплая и сухая. С Рейна набегал свежий ветерок. Поэтому королева покинула свои покои и в сопровождении свиты прогуливалась по галерее, наслаждаясь осенним дивным вечером. Одна из девушек шла подле Зиглинды и что-то увлечённо рассказывала ей. Королева кивала и улыбалась…

Галерея, по которой Зиглинда любила совершать прогулки, примыкала к её так называемой Малой резиденции. Зигфрид вышел на свежий воздух, однако не спешил приблизиться к матушке и её свите. Прежде он пытался разглядеть среди девушек, окружавших королеву, ту самую компаньонку, которую встретил в городе. Та неспешно следовала за своей госпожой, даже не подозревая, что вызвала такой повышенный интерес у наследника трона.

Принц заметил, что девушка печальна, взор прелестницы опущен долу. И он решил во что бы то ни стало выяснить: что же стало предметом её печали. Однако он не мог вот так запросто подойти и открыто задать вопрос компаньонке, это было бы против правил этикета, установленных королевой и требовавших, чтобы их все беспрекословно выполняли.

Поэтому он решил понаблюдать за ней издалека, тем более что его выгодно скрывала одна из многочисленных колонн, венчавших галерею.

Наконец королева и её свита поравнялась с той самой колонной, за которой притаился Зигфрид. Зиглинда тем временем заметила, что одна из её компаньонок чем-то опечалена.

– Что с тобой, Арнегунда? – обратилась королева к девушке.

– Ах, моя королева… – компаньонка тяжело вздохнула. – Меня снедает печаль… – призналась она.

– Я это вижу. Но должна же быть тому причина?! – властно воскликнула Зиглинда. Ей не нравилось, когда придворные не отвечали на конкретно поставленный вопрос.

– Причина есть, моя госпожа… Дело в том, что мой муж, Оттон, охраняет границы с данами и я почти не вижу его. Вот уже два года, как я замужем, а виделись мы считанные дни…

Зиглинда повела плечами.

– Что поделать, дитя моё… Такова наша женская доля… – со вздохом произнесла она и добавила: – Границы королевства должны охраняться…

– Да, моя госпожа… – поспешно согласилась Арнегунда. – Но меня тяготит такое положение: я – не жена и не вдова. Я формально живу в доме мужа, а по сути – в королевской резиденции… Возможно, мне хочется постоянства и определённости.

– Хм… Ты рассуждаешь, как взрослая женщина. Сколько тебе лет?

– Почти девятнадцать… – с поклоном произнесла компаньонка.

– Однако ты такая хрупкая, словно тебе не больше шестнадцати… Ведь ты так и не стала матерью?..

– Увы, моя королева… У меня просто не было времени этого сделать.

– Ага… – Зиглинда о чём-то задумалась и последовала дальше по галерее, оставляя своего сына сокрытым колонной.

– …Значит, Арнегунда… – прошептал Зигфрид. – Она замужем, тоскует… Что ж, превосходно… Надобно чаще посещать Малую резиденцию.

В тот же день принц начал воплощать свой план. Вечером, когда королева имела привычку проводить время в кругу компаньонок и одна из них читала какую-нибудь римскую книгу, услаждая слух госпожи, Зигфрид решил составить ей компанию.

Он вошёл в просторный зал. Королева восседала в кресле с высокой резной спинкой. Компаньонки расположились вокруг неё: кто на полу – на подушках, а кто на мягких невысоких скамеечках.

Принц поймал себя на мысли, что выглядит матушка истинно по-королевски. Он невольно залюбовался её внешним видом. Прямая спина, гордо поднятая голова, перехваченная золотым обручем; резко очерченный волевой подбородок; крупный прямой нос; слегка прикрытые холодные, как лёд, голубые глаза, над которыми разлетались в разные стороны стрелки бровей, – как нельзя лучше соответствовали высокому статусу Зиглинды. Её руки покоились на деревянных подлокотниках кресла – длинные, красивой формы пальцы, унизанные перстнями, были предметом зависти придворных дам.

Арнегунда, склонившись над фолиантом, что-то неторопливо читала по латыни. Зигфрид уловил несколько фраз, они показались ему совершенно бессмысленными. Он решил, что компаньонка читает одну из книг, посвящённых учению Ария[30], почти как полстолетия назад объявленному в Риме ересью.

Зиглинда, наслаждавшаяся чтением, приоткрыла глаза и, к своему вящему удивлению, увидела сына. Наследник же поспешил к ней, дабы выказать почтение. Он опустился перед матушкой на колени и припал к руке, унизанной драгоценностями.

– Похвально, сын мой, что ты решил навестить меня. Увы, я нечасто вижу нашего короля, вечно занятого государственными делами, тебя – и того реже. Я, конечно, понимаю, что ты молод и предпочитаешь проводить время в компании Мердока, сына букелария, и этого торговца… Константина. Впрочем, я наслышана о его образованности и… бесстыдстве.

При упоминании Мердока и Константина несколько молоденьких компаньонок невольно покраснели и опустили глаза.

В этот вечер Зигфрид решил быть почтительным сыном и говорил лишь то, что желала слышать королева.

– Простите меня, матушка. Я действительно слишком много времени провожу со своими друзьями, но я, наконец, хочу исправить свою оплошность и насладиться вашим обществом.

Королева от удивления широко распахнула глаза. Зигфрида буквально обдало потоком синевы, исходившим из глаз матушки.

– Признайся, дорогой сын, – что-то случилось? – догадалась прозорливая женщина.

Наследник выдавил, как ему казалось, непринужденную улыбку.

– Отнюдь, матушка. Просто я соскучился по вас…

Зиглинда улыбнулась.

– Садись рядом… – она указала на подушку подле своих ног, расположенную как раз напротив чтицы, роль которой сегодняшним вечером исполняла Арнегунда.

– Внимательно слушай, сын мой… По окончании чтения мы имеем привычку обсуждать услышанное, – наставительно произнесла королева.

Зигфрид машинально кивнул. Арнегунда, даже не подозревавшая, что наследник своим появлением в Малой резиденции обязан именно ей, снова приступила к чтению.

В тишине зала зазвучал приятный голос компаньонки. Поначалу Зигфрид даже пытался уловить смысл услышанного.

Арнегунда читала труд Иустина Философа[31], христианского мученика. Уроженец Наблуса в Самарии, выходец из иудейского окружения, Иустин был прекрасно знаком с трудами греческого философа Платона, однако подверг их переосмыслению в духе своего времени. Будучи в греческом городе Эфесе, принял арианство и отправился проповедовать Рим, где вступил в диспут с философом Кресцентом, а затем претерпел мученическую кончину, о чём сохранились многочисленные свидетельства. Дело Иустина Философа продолжил его ученик Тациан.

Иустин Философ создал учение субординационизма, что означает на латыни: упорядочение. Согласно его учению Сын-Логос и Дух Святой происходят от Бога-отца и подчинены ему.

– Мы чтим Творца вселенной, сущего Бога; знаем Сына Его и имеем Его на втором месте, и Духа пророческого имеем на третьем месте… – читала Арнегунда.

Через какое-то время Зигфрид понял, что учение Иустина Философа слишком сложно для его понимания, и стал просто с наслаждением взирать на прелестную чтицу.

Однако Зиглинда была полностью поглощена философским трудом, потому как заботилась о духовности своих компаньонок. Зигфрид же находился под опекой её личного духовника, но никогда не проявлял должного религиозного рвения.

Наконец, утомившись, наследник принял вальяжную позу на подушках. Королева тотчас это заметила и бросила на сына строгий, обжигающе-ледяной взгляд. Увы, Зигфриду пришлось забыть о комфорте и принять надлежащую позу.

После прочтения двух глав, отягощённых изрядным количеством терминов, понятных разве что священнику-арианину, загрустили и компаньонки. Они начали игриво переглядываться с принцем. Однако тот не отрывал взора от Арнегунды…

В диспуте Зигфрид, конечно, не участвовал. Зиглинда как умная женщина понимала, что сын не сможет ответить ни на один вопрос касательно учения, и потому с пристрастием принялась за компаньонок. Результат был плачевным. Одна только Арнегунда смогла ответить на несколько заковыристых вопросов королевы.

…В конце концов Зигфрид, утомлённый чтением и вялым теософским диспутом, покинул Малую резиденцию и направился в свои покои. Минуя одну из галерей, он остановился, дабы подышать свежим воздухом, в надежде на то, что это поможет унять головную боль.

«Арнегунда одинока… – размышлял он. – Её муж далеко, на северных рубежах королевства… Всё складывается на редкость удачно: она замужем и тоскует. Самое время подступиться к ней… А что скажет матушка, когда узнает?.. Неважно… Главное, что я хочу обладать Арнегундой…»

Охваченный такими мыслями, Зигфрид наслаждался осенней прохладой. Наконец он замёрз и отправился в свои покои, намереваясь отужинать в обществе Урсулы, а затем и согреться в её объятиях.

Наложница уже привела себя в надлежащий вид и с нетерпением ожидала своего господина. И он не замедлил явиться. Молодая женщина, уже томимая ревностью и дурными предчувствиями, бросилась ему на шею.

– Зигфрид… – шептала она, осыпая возлюбленного поцелуями. Принц буквально растаял под таким напором и решил сначала насладиться сладчайшими плодами любви, а уже затем – совместной с наложницей трапезой.

Утомлённые любовники, не размыкая объятий, нежились на просторном ложе. Зигфрид ощутил приступ голода, однако покидать любовное гнёздышко ему не хотелось. Он прикрыл глаза, решив ещё немного насладиться близостью Урсулы. Он с удовольствием вдыхал аромат её волос, припомнив, что благовония подарил наложнице отнюдь не он, а её отец, сенешаль. Неожиданно Зигфрид попытался вспомнить: а что вообще за два года он подарил своей наложнице? Получалось, что, кроме своей любви, – ничего. Поразмыслив, наследник трона решил, что и этого вполне достаточно – не каждой молодой вдове выпадает честь делить ложе с принцем! Это Урсула должна благодарить его!

– Ты стал слишком задумчив, мой господин… – прервала молчание Урсула. – Что-то тяготит тебя… Доверься мне…

Зигфрид тяжело вздохнул. Наложница поняла: она не ошиблась, её господин действительно чем-то озабочен. Наследник трона рывком привлёк к себе наложницу и заглянул ей прямо в глаза.

– Неужели я изменился?.. И это беспокоит тебя?.. – спросил он, утонув во взоре наложницы, словно в безбрежном северном море.

– Да… – пролепетала она. – Когда-то я потеряла мужа, теперь не хочу потерять тебя…

Зигфрид улыбнулся и поцеловал её в глаза.

– Отчего тебя посещают столь печальные мысли?

– Ты же сам ответил на свой вопрос – ты изменился…

– Ах, да… изменился… – Зигфрид отпрянул от наложницы и упал на мягкую подушку. – Я голоден… Прикажи подать ужин.

Урсула поспешила исполнить желание принца, так и не получив ответа на свой вопрос.

Ужин прошёл в тягостном молчании. Зигфрид пил и ел с аппетитом. Однако Урсула лишь пригубила яства, она была не голодна. На протяжении всей трапезы она взирала на принца, думая о том, что именно она сделала из него мужчину, научила его любить… А теперь… Неужели время её прошло? И он оставит её?.. А может быть, это и к лучшему, она покинет королевскую резиденцию и переберётся наконец в свой дом. Выйдет замуж… После некоторых раздумий Урсула окончательно пришла к выводу, что второй раз замуж выходить не хочет. А вдруг и второй её избранник окажется эгоистичным и жестоким?.. Противоречивые чувства одолевали её: остаться с Зигфридом и не покидать «золотой клетки»? Или обрести свободу, получив от королевы некогда обещанное вознаграждение? Всё естество молодой женщины жаждало свободы, однако глубоко в душе таился страх… Страх перед переменами, перед другой жизнью. Страх перед свободой…

На следующее утро Зиглинда пожелала видеть своего сына. Зигфрид надел свежую нарядную тунику опоясался мечом, накинул на плечи тёплый плащ – дни становились уже прохладными – и отправился в Малую резиденцию.

Королева решила встретить сына на свежем воздухе. Облачённая в изумрудного цвета подбитый лисьим мехом пелисон[32], она неспешно прохаживалась по галерее. Голову её украшало покрывало, скреплённое тонким обручем, с которого по бокам свисали тонкие нити жемчуга.

Несколько компаньонок шли чуть поодаль, дабы не докучать своей госпоже и не отвлекать её от размышлений. В это утро Арнегунда почувствовала слабость из-за женских недомоганий и королева позволила ей отдохнуть.

Зиглинда явно нервничала, она постоянно потирала руки, а затем и вовсе спрятала их в прорезях пелисона.

– Вы желали видеть меня, матушка?.. – вежливо произнёс принц и поклонился.

– Да, дорогой сын. Благословит тебя Логос… – королева приблизилась к Зигфриду и, приподнявшись на цыпочках, потому как была заметно ниже ростом, поцеловала его в лоб.

Конец ознакомительного фрагмента.