2
Пол привычно вел машину по знакомой извилистой дороге. Своих родителей, живших недалеко от Канн, он навещал не чаще одного-двух раз в год. Но тут, на этой дороге, он помнил каждый поворот, изогнутые ветви сосен, растущих по обочинам, розовые олеандры вокруг вилл. Время от времени в просветах между рощицами каменного дуба открывался вид на бухту, и он трепетал, чувствуя непреодолимое желание броситься в волны, как тогда, в детстве, когда он с родителями отправлялся на машине к морю.
На пассажирском сидении зазвонил мобильник. На экране высветилось имя, звонил Роберто д’Онофрио. Пол припарковался на обочине, вышел из машины, разминая ноги, затекшие после долгой дороги, и перезвонил Роберто.
– Привет, Пол! Элизабет сказала мне, что ты несколько дней будешь на юге Франции. Я тебя не отвлекаю?
– Говори, я только что поставил машину, так что можем поговорить спокойно. Как поживаешь?
А я думал, что этим летом ты летишь в Мехико, на конференцию.
– Буду там дней через десять, раньше я им не нужен. А пока забил другие стрелки прежде, чем забивать себе голову ерундой три дня подряд.
Пол рассмеялся. Роберто д’Онофрио любил кратко и красочно сказать о том, что делает и собирается сделать. Он действительно считал, что сборище, в котором должен был участвовать, было для него пустой тратой времени. Роберто был одним из немногих среди коллег Пола по ООН, с кем он смог подружиться. Они познакомились во время кампании по сбору средств на финансирование одного из проектов ООН, который проводился совместно с одной гуманитарной организацией. Тогда Пол был просто потрясен тем умением, с каким Роберто соединял приятное с полезным. Вращаясь в кругу самых богатых и влиятельных людей мира, ему удавалось вытянуть из них пожертвования. Роберто часто просил Пола сопровождать его на различные празднества и мероприятия, ведь Пол был очень хорош собой, что неизменно привлекало к нему внимание женщин, а Роберто искусно пользовался этим, чтобы выманить из тех средства. И несмотря на то, что внешне Роберто казался легкомысленным повесой, он был беззаветно предан делу, за которое боролся, и именно это ценил в нем Пол, соглашаясь на роль приманки в тех спектаклях, в которые его часто привлекал Роберто.
– А ты что делаешь на Лазурном берегу? Что, у тебя на примете еще несколько нуворишей, с которых ты хочешь стрясти денежки? Я бы удивился, если б ты сказал, что взял несколько дней отпуска.
А я постоянно в отпуске, ты же знаешь. Вот на прошлой неделе меня пригласили в Монако, так что мне не на что жаловаться. Но мне нужны несколько сот тысяч долларов для одной НКО, которая работает с нами по продовольственной программе для Азии. И вот только что мне пришла в голову одна идейка.
– Представляю себе, что-то вроде приема в шикарном палаццо сотен на пять просеянных сквозь сито персон.
– Именно! Так что тебе придется скоро попахать на меня, а мне не нужно объяснять тебе что и как делать.
Пол обожал такие словесные перепалки с ним. Без всяких вокруг да около, сразу же ближе к делу.
– А я-то подумал, что ты звонишь мне, чтобы пригласить на шоппинг по Круазетт.
– Ты нужен мне сегодня вечером. Дело привычное, а мы люди опытные. У меня на примете пара-тройка тетек, жутких скупердяек, которых мне хотелось бы выпотрошить.
Когда Роберто так говорил, он легко мог сойти за мошенника, если бы Пол не был убежден в его абсолютной честности. Родом из богатой итальянской семьи, Роберто был вне всяких подозрений в том, что касается финансовых вопросов. Напротив, досконально зная подноготную, подчас мало достойную, того, как иногда делаются большие состояния, он решил посвятить свою жизнь тому, чтобы исправить хоть немного то, что он считал несправедливостью в распределении материальных благ.
– Честно говоря, не знаю, смогу ли в теперешнем своем состоянии подыграть тебе. Я тут ненадолго, навещаю родителей. Кстати, ты в курсе, почему я поехал во Францию?
Да, Элизабет мне сказала. Но ведь это не помешает тебе помочь другу. Не собираешься же ты сутки напролет думать о своих семейных проблемах. Положение не такое уж драматичное. Знаешь, мне все больше кажется, что мы, на Западе, придаем слишком большое значение сердечным делам, в то время как кому-то бомбы на голову сыплются, а кто-то дохнет с голоду.
Пол снова не смог удержаться от смеха. Роберто не очень-то церемонился, говоря со своим лучшим другом, но уговорить его окончательно так и не удавалось.
– Послушай, давай я поживу немного у родителей, а потом посмотрим. Не могу же я завалиться к ним и тут же слинять.
– Давай так. В десять ты укладываешь мамочку и папочку в постельку, а к одиннадцати подваливаешь ко мне, в отель «Кап». Как раз успеешь.
– Созвонимся вечером, тогда и решим.
– Мы на войне, Пол! Не прозевай, как ты часто сам говоришь. Сейфы нужно вскрыть сегодня же вечером! Нынешнюю операцию я специально под тебя задумал. А ты мне потом подскажешь, на что пустим денежки.
У Пола всегда поднималось настроение, когда он разговаривал с Роберто. С ним все казалось легким и веселым, даже борьба с нищетой, которую его друг справедливо сравнивал с настоящей позиционной войной и которую они были вынуждены вести постоянно против сильных мира сего, нещадно эксплуатирующих планету и ее жителей.
– Ладно, Роберто, до скорого, пора ехать.
– Ариведерчи, амиго дель куарэ!
Некогда родители Пола приобрели недалеко от Канн бастид, провансальский сельский дом XVIII века, где проводили летний отпуск. Окончательно они обосновались там всего несколько лет назад. Бастид располагался в глубине парка из вековых деревьев, раскинувшегося на пяти гектарах. Это было длинное светлое здание со ставнями нежно-сиреневого цвета, по бокам от которого были возведены более поздние постройки, а в центре фонтан, завершающий ансамбль звонким музыкальным аккордом. Вдоль дороги, ведущей к дому, кружевные кроны оливковых деревьев перемежались с лакированной листвой зизифусов и огромных тенистых смоковниц. В детстве Пол любил укрываться под их ласковой сенью, где он, единственный ребенок в семье, создал в своем воображении целый мир приключений. Он взбирался на крутые голые скалы на южной оконечности своих владений, там водружал флаг либо покорителя гималайских вершин, либо рыцаря, взявшего приступом крепость. Иногда он целыми днями охотился на цикад, и тут было важно набраться терпения и долго ждать, чтобы подобраться незаметно и поймать этих верещащих насекомых, умолкающих при каждом неосторожном движении назойливого пришельца.
А еще был отец, который во время отпуска всецело принадлежал ему. Отец, человек, казавшийся ему таким суровым с его важными ответственными делами, летом становился товарищем по играм, чего так недоставало ребенку. Пэр Оллесон возглавлял юридический отдел Международного суда, и это был важный пост в разрешении межгосударственных споров в вопросах международного права. Выходец из шведской семьи потомственных юристов, этот элегантный и доброжелательный человек был пропитан духом высоких моральных принципов в юриспруденции, и он старался приверженность к этим ценностям передать сыну, воспитывая его на рассказах о приключениях и биографиях великих людей, образом и духом которых он сам вдохновлялся. На отдыхе Пэр целиком посвящал себя сыну, увлекая его в открытия исторических или культурных памятников древнего Прованса или барахтаясь с ним в маленьких средиземноморских заливчиках. Рядом с Пэром Пол чувствовал себя сильным, забывая о том, что он был болезненным ребенком, находящимся под постоянной материнской опекой. Отправляясь в приключения с немолодым, но подтянутым спортивного вида человеком с безупречной репутацией, он становился таким же мальчиком, как другие.
Приближаясь к дому, Пол постарался примерить приуроченную к случаю улыбку. Его приводила в ужас одна лишь мысль, что он увидит, как подряхлел отец. Он никак не мог смириться с тем состоянием, в котором тот теперь находился. Через несколько лет после того, как Пол поступил на службу в ООН, отец впал в странную депрессию. Постоянный прием лекарств все больше погружал его в состояние прострации, симптомами своими напоминающее болезнь Альцгеймера. И теперь этот человек, эрудированный, знающий шесть языков, чьи юридические рассуждения потрясали своей точностью и тонкостью, казалось, потерял всякий интерес ко всему, что происходит вокруг. И Пол огорчался всякий раз, когда приезжал в бастид.
Под портиком дома появилась Мариза Оллесон. Вероятно, она уже давно ожидала Пола и теперь бросилась навстречу и прижалась головой к его груди. Маленькая, она едва доходила ему до плеч.
– Дорогой мой, как же я рада видеть тебя! Ты так редко бываешь у нас, – и тут же поспешила добавить, – да нет же, я тебя не упрекаю, знаю, что ты занят, у тебя своя жизнь. Но мне так тебя не хватает. И ты так далеко.
– Знаю, мам, но ты не беспокойся, у меня все нормально, да, давно тут не был, рад, что вырвался. А ты все такая же красавица, даже помолодела.
Мариза рассмеялась. Действительно, она была еще хороша собой. Жизненные испытания, конечно, оставили свой след на ее лице, уголки губ поникли, но она все еще хранила характерную для южанок яркую красоту, которая словно дозревает в солнечном краю.
– Но я для этого ничего специально не делаю. Наверно, это от спокойной жизни, ты ведь знаешь, я никуда не хожу, лишь иногда за покупками или отвезти Пэра к врачу.
– Как он? – резко спросил Пол, прекрасно зная, что его мать представит ему собственную версию того, что происходит с отцом на самом деле.
– Да очень даже хорошо, он в отличной форме. Ты ведь видел парк, как всегда ухоженный. Так это он все тут делает, его остановить невозможно. Ты ведь знаешь его, ему ничего нельзя сказать, он делает все, что в голову взбредет. Обрезает кусты, копает целыми днями. Вот взялся разводить розы, я не устаю повторять ему, что для здешнего климата не подойдет. Я бы предпочла гибискусы или бугенвиллии. Но он сажает розовые кусты. И постоянно поливает их. Но это бесполезно, через час почва уже сухая.
Мариза остановиться не могла, а Пол смотрел на нее и слушал, как она ласково жалуется на неразумное и капризное поведение его отца. В глубине души он понимал, что так она выпускала пар, ибо с тех пор, как Пэр занемог, на ее плечи тяжким грузом легли постоянные и беззаветные хлопоты по уходу за ним. Она сумела выйти из привычной роли обожаемой и лелеемой женщины, чтобы взять ситуацию в свои руки, и сделала это мужественно, с любовью и пониманием.
Мариза была на двадцать лет моложе Пэра, которого встретила, когда работала переводчицей в ООН. Она была покорена прямотой этого человека, абсолютно преданного юриспруденции. Португалка из простой семьи, Мариза так и не избавилась от некоторых классовых комплексов, но при этом создала культ своего мужа, которым восхищалась и которого так любила. Пэр сразу же безумно влюбился в юную брюнетку. Со стороны ее можно было принять за самоуверенную и заводную девчонку, но на самом деле Мариза была скромна и добродушна, и именно это заметил и оценил в ней Пэр. Скоро он сделал ей предложение, и, несмотря на большую разницу в возрасте, Мариза согласилась и следовала за ним во всех его командировках и передвижениях по службе. Когда родился Пол, она бросила работу, прежде всего из-за того, что у ребенка обнаружили врожденный порок сердца, и он требовал особого ухода. Беспокоясь о здоровье сына, она постоянно его нежила и баловала. Но такая неустанная забота о единственном ребенке подорвала ее нервную систему, и Пэр стал оберегать ее, избавляя от всех других забот и выполняя все ее капризы. Теперь же пришла ее очередь оберегать Пэра, оградив его от всех треволнений в мире.
Пройдя через залу, стены которой были покрыты охристой известью, Пол и его мать вышли с противоположной стороны дома на террасу, вдоль которой росли кусты роз. Вопреки предсказаниям Маризы, розы процветали, раскрыв оранжевую гризайль лепестков и распространяя тонкий дурманящий аромат. Пэр был одет как настоящий садовник: соломенная шляпа, белая рубашка и длинный фартук. С секатором в руке, он бережно срезал и складывал в свою корзину увядшие цветы. Пол был потрясен, насколько Пэр все больше сгибался под тяжестью лет и грузом болезни. Он похудел и выглядел настоящим стариком. Мариза бранила его, как ребенка.
– Почему ты на солнцепеке? Жара такая. Давай, Пэр, пойдем в дом. Брось свои цветы и посмотри – кто к нам приехал.
Пэр медленно повернулся, увидел сына, но никак не отреагировал. У Пола сжалось сердце.
– Это же Пол, я говорила тебе, что он приедет сегодня. Утром говорила, забыл? Иди, Пэр, иди и обними его.
Пол шагнул вперед и протянул к нему руки. Старик распрямился и с нежностью обнял сына.
– Ха, конечно Пол, я без очков и не узнал тебя. Я никогда их не ношу на солнце.
– Пап, как поживаешь? Рад тебя видеть.
– Мариза, а где мои очки? Найди мои очки, пожалуйста.
Мариза покачала головой и бросилась в дом.
– Пол, ты видел мои розы? Это я так, чтобы она нас в покое оставила. Она не любит, когда я говорю про свои розы. Я их выписал из Гетеборга. Ты помнишь, как мы ходили в розарий? Я водил тебя туда, когда ты был маленький.
– Прекрасные розы. И аромат чудесный. Это старинный сорт. А как у мамы дела?
Пэр не ответил и принялся обрывать увядшие головки роз.
– А как твоя жена? Ведь ты женат, не так ли? Подожди, как ее зовут? Мы ее видели всего один раз. Ты не взял ее с собой?
Не дожидаясь ответа, Пэр привлек внимание сына к бутону, который вот-вот должен был распуститься.
– Посмотри-ка на это, ведь настоящее чудо. Двойной ряд лепестков спиралью, один мандаринного цвета, другой цвета фуксии. Шедевр! Мариза, иди сюда, дорогая, это для тебя, – и снова обращаясь к Полу, – так значит, у тебя все хорошо? Рад за тебя. Мариза!
Небольшое здание в глубине парка к женитьбе Пола было превращено в гостевой домик. Для его обустройства мать пригласила современного дизайнера, который оформил его в тонкой гамме оттенков серого, от пола до потолка, включая широкую постель, обтянутую тяжелой льняной тканью, что так контрастировало со старинной провансальской обстановкой, оживляя ее. В этом Пол узнал тонкий вкус Маризы, желавшей создать для супруги Пола, которую надеялась видеть здесь часто, обстановку одновременно и роскошную, и практичную. Она велела даже переделать всю ванную комнату, которая могла бы теперь сделать честь любому, даже самому современному, спа-салону. Пол аж немного растерялся, когда увидел такие изменения в доме. В детстве для него это был заколдованный дом, где царил настоящий хаос, громоздились друг на друга вещи, которые отец Пола привозил из своих частых командировок. Тут, в этом нагромождении африканских статуэток и бирманских сундучков, маленький Пол устроил убежище, чтобы прятаться от печалей, одолевающих больного, а, возможно и обреченного на смерть ребенка. С той поры летний домик утратил свою таинственность, но некоторые уцелевшие вещи напоминали ему те грустные дни и те несколько прекрасных ночей, что они провели тут с Элизабет, когда он впервые привез ее в родительский дом.
Пол бросился на постель и уставился взглядом в безупречно чистый потолок, где жужжала пчела, кружившая в луче света, пробившегося через щель между ставнями. Поистине, это место словно было создано для того, чтобы тут Пол мог обдумать все, что с ним происходит. Как и эта маленькая мушка, он чувствовал, что заблудился и попал в западню, из которой теперь приходится искать выход, чтобы положить конец бесконечному бегу по кругу, в который он невольно вовлек Элизабет.
А не было ли в его наборе ценностей таких, как смелость и честность? Мог ли он и дальше жить во лжи? Роберто был прав, говоря, что не стоит долго думать над тем, что делать дальше. Пол резко встал и направился в ванную комнату. Он быстро разделся и не удержался, чтобы не посмотреть на себя в зеркало. Он выглядел вполне спортивно, и ничто не выдавало в нем то, что когда-то он был болезненным слабым ребенком. Он принял душ и тщательно выбрился. И тут зазвонил мобильник.
– Ты готов? – спросил Роберто.
– Ты сразу же к делу. Форма одежды?
– Боевая, как всегда. У тебя есть или мне помочь?
– Смокинг есть, где-то в шкафу. Со свадьбы остался.
– Вот видишь, хоть какая-то польза от брака.
– В котором часу, мой генерал?
– Как только сможешь, подъезжай ко мне, проведем в полевых условиях командно-штабное совещание, сегодня вечером будет крупная дичь. Ты знаешь отель «Кап-Ферра»? Звякни, как только приедешь. Я внес тебя в список приглашенных, но не хочу разминуться с тобой. Там куча народу будет.
В конечном счете, жизнь была не такой уж сложной, если не барахтаться в ее потоке. Достаточно плыть по течению, беречь силы, чтобы не сбиться с пути, и попадешь куда стремился. Пол закончил свой туалет и отправился в бастид предупредить родителей, что на ночь уедет. Они не обиделись, потому что всегда одобряли все, что делал их сын. Перед уходом Пол нежно обнял мать.