Не судимы, но осуждены. Том I. Мой род крестьянский (П. П. Котельников)

Мой род крестьянский

Мой род – крестьянский! И, казалось бы, мне ли желать видеть над собой тьму тех, кого я должен кормить и содержать, находясь в самом низу иерархической лестницы? Однако я полагаю, что лучший образ общественного устройства все-таки монархия, ибо монарх стремится оставить своим потомкам процветающее государство, не обворовывая его постоянно, как это мы наблюдаем на Украине за все время ее мнимой независимости. Монархия – естественный процесс правления, постоянно наблюдаемый в живой природе. В иерархической лестнице никогда ступени незанятыми не бывают. Если убывает правящий субъект, то его место свободным бывает короткий период времени, необходимый для естественного выбора нового правителя. И это – справедливо! Замена бывает естественной. Но совсем нередко это происходит и насильственным путем. И доказывать это не нужно. Каждый видит неоднократно этот процесс, как в границах малого, так и великого. Время идет, и ушедшее становится историей. Один заглядывает в прошлое, пусть даже из-за простого любопытства, другому делать это – недосуг! Он постоянно занят вопросами текущего! Ни прошлое, ни будущее его не интересуют. Но тот, кто хочет, хоть краешком глаза, заглянуть в будущее, разобраться в том, что его ожидает, должен коснуться прошлого! Между ними – настоящее и является только мостиком. А вот, коснувшись прошлого, что найдет там каждый – то это уже вопрос? Ибо ищет каждый свое. Один касается формы, другой – содержания, хотя и тот и другой совершают ошибку, ибо форма и содержание – едины. Все ищет форму, она и служит внешней, видимой стороной содержания. Клыки, рога, форма тела сразу говорят, чем занимается их владелец. Но, должны быть какие-то отличия внутривидовые, это только кажется, что они едины по форме. Любая хозяйка в стаде коров легко находит свою буренку. И в человеческом обществе внешнее подобие это только кажущееся явление. Нет человека, обладающего толикой ума, которому не хотелось бы выделиться хоть чем-то из мира, его окружающего. Кто-то изберет для этого покрой и цвет одежды, другой – экстравагантными поступками своими обращает на себя внимание, а кто-то показной набожностью. И уж совсем редко кто-то – блеском ума! Поскольку блеск ума сам по себе не возникает, его черпают из прошлого во имя будущего. И каждый из «умниц», уходя из мира живого, оставит в прошлом от себя лично что-то и для будущего. «Маленький» человек, да и особь средней величины общественного положения, имея «достаточно» ума, понимали, как мало каждый из них оставляет прошлому, не сделав даже скромненького посева будущего. Поэтому и не слишком беспокоились о том, как будут оценены их деяния настоящие? Знали, что вход в будущее для них закрыт! А беспокоились ли те, кто находился на вершине власти о том, как осудит их будущее, для которого они станут прошлым? Скорее всего, – да, хотя каждого больше всего беспокоило и тревожило положение свое в настоящем, поскольку у многих из них доказательства прав на престол было недостаточными или они были сомнительными! Вот эти правители и попадают, скорее всего, в объектив «суда времени». И этому суду следует произвести переоценку деяний или, хотя бы приблизить оценку к объективной, поскольку уже вынесенный им приговор не может изменить хода событий, направить их в иное русло, а, следовательно, обществом оставляется в силе! Всегда ли объективна оценка совершенного тем или иным правителем? Естественно, нет! Деяния остаются в той или иной мере, зависящей от тех, кто в камне, металле или письменах закрепят их для будущего. Словесная память и недолговечна, и крайне изменчива. Но и объективные свидетельства прошлого становятся малыми и незримыми, растворяясь в потоках стремительно несущегося времени.

Ни лучи солнца, ни дуновение ветерка не коснутся их, и потоки дождя не смоют тьмы времен, в которых они уже пребывают. И все же, незримые нити связывают прошлое с настоящим, и об этом не только догадываются, но и твердо убеждены, иначе, как понять стремление многих, забравшихся на Олимп власти, переписать историю прошлого, поскольку отменить прошлое они не могут! Пользуясь невежеством населения в этой области знаний, это им здорово удается! Так было в далеком прошлом, так есть и в настоящем, свидетелем которого мы все являемся. И здесь властителям очень помогают те, кто обладает даром художественного творчества: изобразить, описать, сыграть на сцене… И точка зрения такой талантливой творческой личности часто становится самой «объективной», самой «общественной». Это особенно проявляется в создании образа давно ушедшего в мир теней человека. Зрителя, читателя потрясают бури страстей, бушующие на страницах книг и на сцене: трагическая любовь, не имеющая границ, сцены ужаса, страданий, потоки крови, душевные и физические муки. Они показывают героя часто в совсем ином свете, чем он выглядел реально в истории. Образ возникшего на сцене злодея запомнился зрителю. И сценически образ начинает жить отдельной самостоятельной жизнью, почти всем, отличаясь от реального. Что поделать, истина исчезла, ее заменила ложь, «потрясающе правдивая»… А ведь только этого и желал власть предержащий!

А как же быть с истиной, в каждом конкретном случае? Может быть, она и будет восстановлена? Но для этого потребуется много времени, кропотливая, полная сомнений и разочарований работа. И под пером независимого от власти человека, не убоявшегося гнева неправедного, могущего обрушиться на него ежеминутно, ищущего, но дорожащего не только именем и честью своими, но такими же качествами того, кто жил когда-то, деяния которого очернены, начнет оживать искомое. Вот оно, похожее, но совершенно иное, начинает жить под пальцами «ваятеля», поднимаясь не тенью из места захоронения, но обрастая плотью, возвышающееся над ложью, спадающей хлопьями с фигуры к подножию ее.

И, если Бог позволит взором своим проникнуть в прошлое, породившее тебя когда-то, то ты увидишь, какие несоразмерными страдания прошлого в сравнении с твоими. Каждый отрезок времени вносил свое. Мы упиваемся жизнью на земле, зная, что ее можно назвать коротко – планетой страданий. И цепь страданий непрерывна!

Порой мне кажется, что страдания – порождение глупости. Ну, что стоило б заглянуть в прошлое, увидеть, какие ошибки были совершены в подобном же случае, и что нужно сделать, чтобы их не повторить?

Так нет, потомки вновь наступают на те же грабли, на какие наступали не раз предки. Ох, как прав был Эразм Роттердамский, написавший «Похвалу глупости».

Это в устах их звучит замечательная фраза, потрясающе действующая во всех случаях потерь, вызванных глупостью, овладевшей ими: «Были б кости – мясо нарастет!»

Беда только, что неизвестно какое мясо и на каких костях оно будет расти?..

Правда, славяне, создавшие эту поговорку, отличались великой терпимостью и живучестью, привыкнув жить в условиях полнейшего беспорядка, отмечавшегося во все отрезки истории.

Таких бед, какие переносила Русь, испытать Западной Европе не довелось. Нашествия, превосходящие по трагическим последствиям самые разрушительные природные катаклизмы, с регулярной последовательностью обрушивались на Русь: печенеги, половцы, монголы, поляки, французы, немцы… А между ними войны чуть поменьше, чуть послабее велись, да бунты, да восстания. И расплачивался народ великими жертвами! Одиночке с бедою не справиться…

Это с легкой руки греческих писателей и историков была запущена утка о слабости славян. Так, например, византиец Иоанн Эфесский еще в 584 году писал о том, что славянин вооружен примитивным оружием – двумя-тремя короткими дротиками и суховатой дубиной. Странно, но согласно историческим фактам, воинские соединения византийцев не появлялись на берегах Днепра, а вот славяне часто беспокоили Византию, оставив память о себе там не слишком добрую. И позднее византийцы помнили хорошо силу киевских князей. И современным людям нужно представлять, что не с голой грудью шел в свой балканский поход князь Святослав. Десять тысяч тяжеловооруженных воинов составляло войско киевского князя. И имело оно все средства, как защиты, так и нападения. Такую численность войска редко имели в те времена короли крупнейших западноевропейских государств. А ведь при необходимости киевский князь мог выставить войско численностью до 65 тысяч человек. Следует сказать, что вначале русская армия в основном состояла из отлично вооруженных пехотинцев. Конница выполняла вспомогательную роль. Такая армия отлично действовала против западноевропейских рыцарей. Но пехота русичей оказалась малоэффективной в войне со «степняками», о которых летописцы писали в те времена: «Скоро убо находят и паки скоро бегают по демонскому их научению».

И пришла на смену тяжелой малоподвижной пехоте легкая конница, действующая не только в степной, но и лесной местности. И опять вооружение соответствовало назначению. И приобретали оружие русское, как на Западе, так и на Востоке. Что поделать, если Русь находилась на границе этих двух великих миров. А если учесть то, что русские легко ассимилировали разные этносы и по племенному составу были разнообразны, они аккумулировали разные системы и виды оружия. Не следует представлять русского воина только, как силою излишнею грубою наделенного. Больше брали смекалкой да оружием добрым. И этому учила окружающая обстановка.

И представилось мне, отпрыску крестьянского рода, корни которого когда-то закрепились в селе Жадино, Кореневского района Курской области, а выросшее из них ветрами жгучими страшными разнесло по белу свету, что войны бушевали на землях наших и не могли не повлиять на судьбу людей ныне живущих, забывающих об истоках своих и стыдящихся своего прошлого.

Не хочу говорить о том, будто бы жизнь в Европе Западной катком катилась по гладкой дороге. Испытали они лиха, правда, по времени более короткого, чем татаро-монгольское иго.

Западную Европу до основания потрясло нашествие норманнов. Феодальная раздробленность ее привела к тому, что отпора настоящего дать морским разбойникам никто не мог. Напоминаю еще раз, слабость в раздорах кроется!