Красная правда
Вечека и Чеквалап
У ограды большой барской усадьбы на Поварской остановился извозтрудящийся, как теперь называли «ванек». Обернулся к седоку, перекрестился.
– Вот он, бывший графа Сологуба. Госсподи, не чаял живым добраться.
– Да, весело живете, москвичи, – сказал седок, молодой военный, спрыгивая на тротуар.
Время было рассветное, сумеречное, но город в минувшую ночь не спал. Сразу в нескольких местах густо стреляли, неслись куда-то грузовики с вооруженными людьми, а когда проезжали Самотеку, по мостовой с дроботом промолотила пулеметная очередь.
– На. Как договаривались.
Военный не глядя сунул вознице кредитку. Тот внимательно осмотрел пассажира, задержавшись взглядом на следах споротых погон.
– Сто рублей прибавить надо. Что страху-то натерпелся.
– Ага. И штаны с сапогами. Уговор есть уговор.
Молодой человек – он был высокий, светловолосый, подтянутый – взял с сиденья саквояж.
– Гляди, ваше благородие. – У извозчика сузились глаза. – Тут теперь знаешь чего? Чека. – Он кивнул на часового у распахнутых ворот. – Сейчас вот скажу, что ты вел вражеские разговоры. Я пролетарий, мне от власти доверие.
– Дерьма ты кусок, а не пролетарий. Вообще ничего не получишь.
Блондин спрятал бумажку обратно в карман.
«Ванька» разинул рот – заорать, но поглядел еще внимательней и передумал. В лице у молодого человека было какое-то не очень понятное, но тревожное противоречие. Яркие васильковые глаза смотрели вроде бы весело, но у рта пролегла твердая, угрюмая складка, на виске белел косой шрам, а еще один, неровный, самым кончиком выглядывал из-за воротника. Очень возможно, что военный был не так уж и молод.
Шепотом выматерившись, извозтрудящийся хлестнул клячу, а пассажир надел фуражку, которую доселе держал в руке, и оказалось, что он никакое не благородие, а красный командир – на околыше алела матерчатая звезда. Подошел к часовому и хрипловатым, привыкшим командовать голосом спросил:
– Где тут найти товарища Орлова?
– Проходи, там скажут.
– И документ не спросишь? – удивился военный.
– На кой? – Часовой зевнул. – К нам посторонние не ходят.
Покачав головой, краском пошел через широкий двор, с двух сторон стиснутый флигелями. Из одного, правого, вдруг повалили люди с винтовками. Первый, должно быть, начальник, оборачиваясь, кричал:
– Машин больше нет, товарищи! Придется бегом! Шевели ногами, мать вашу!
Протопали мимо. Лица у всех хмурые, усталые.
– Что-то Наташи не видать, – пробормотал блондин, провожая их взглядом. Учитель словесности в гимназии рассказывал про особняк на Поварской, что это и есть дом графов Ростовых из романа «Война и мир». Теперь к двери был криво приколочен фанерный щит, на нем белой краской, тоже криво: «Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем».
Войдя в вестибюль, посетитель поморщился. Порядка не было и здесь. У стола с табличкой «Дежурный» сгрудилась толпа, все наперебой что-то говорили, измученный человек в расстегнутом кителе отмахивался от них, кричал сорванным голосом в телефон:
– Подкрепление? Полчаса как отправили… Почем я знаю где?
Было ясно, что тут ничего не добьешься.
Терпение не входило в число достоинств блондина. Он нахмурил золотистые брови еще сердитей, повертел головой, высматривая кого-нибудь пригодного, – и быстрым, точным движением уцепил за локоть бегущего рысцой порученца с бумагами.
– Товарищ, где тут у вас Орлов?
Порученец, не оборачиваясь, дернул руку, но не высвободился и лишь тогда оглянулся.
– Зачем тебе товарищ Орлов? Ты кто? – И тоже, как давеча извозчик, задержался взглядом на плечах военного.
– Я тот, кому нужен Орлов. А зачем – я расскажу ему. Проводи-ка меня к нему, товарищ, будь ласков.
Пальцы у неизвестного были железные, а голос хоть и тихий, но какой-то очень убедительный. Сотрудник ЧК сразу стал вежлив.
– Идемте, это на втором.
Пошли вверх по лестнице.
– Что это у вас пальба по всему городу? – спросил краском. – Где-то даже трехдюймовка шарашила.
– Черную гвардию кончаем. Надоели, бузотеры… Эй, Крюков! Тут товарищ к Орлову! – крикнул сотрудник на пороге секретарской, но внутри никого не было. – Вышел куда-то… – Порученец прислушался к голосу, доносившемуся из-за двери. – Вы дождитесь, когда товарищ Орлов кончит по телефону говорить, и заходите.
И вдруг спохватился, что привел к начальнику непонятно кого.
– Ваша как фамилия? Вы откуда?
– Я Романов. Вызван с Псковского фронта телеграммой, – ответил военный. – «Явиться в ВЧК к Орлову». Что за «ве-че-ка» такая, знать не знал, но приказ есть приказ. Явился.
За дверью в это время как раз шла разъяснительная работа по поводу того, что такое ВЧК.
Хозяин кабинета, мужчина лет сорока с короткой бородкой, в солдатской гимнастерке под кожаной курткой, потирая веки, втолковывал комиссару Центральной телефонной станции:
– Крошкин, долго еще твои телефонистки будут путать ВеЧеКа и Чеквалап? У нас тут аврал, судьба революции решается, а мне через раз звонят: «Это Чеквалап? Чрезвычайная комиссия по снабжению валенками и лаптями?» Собери своих дур и вколоти им, что такое ВЧК… Сам знаю, что из Питера переехало много новых учреждений, к названиям никто не привык. Но наше учреждение с другими пусть не путают. Гляди, Крошкин. Еще один звонок про валенки, и я твою башку в валенок засуну, понял?
Бухнул трубкой. Засмеялся. Потер бородку.
Снова зазвонил аппарат. На сей раз ошибки не было, телефонировал командир отряда, посланного ликвидировать анархистскую артель «Свобода», второй по важности оплот черногвардейцев.
– Ушшшел, ушшел! Иззззмена! – яростно зашипела и зазудела трубка. – У тебя, Орлов, в ЧК предатель!
– Спокойно, Шилейкис, без драматических эффектов. Что не так? Кто ушел? Ты артель разоружил или нет?
Орлов подавил зевок. У него выдалась вторая бессонная ночь подряд: с десятого на одиннадцатое на коллегии до утра разрабатывали план ликвидации, а минувшей ночью было тем более не до отдыха.
– Артель-то мы разоружили, потери – чепуха, шестеро раненых. Но Арон Воля ушел! – закричал Шилейкис, срываясь на хрип. Он был старый партиец, надежный, только немного нервный. – Мы всё перевернули, нет Воли! Я заранее поставил вокруг оцепление из твоих, одни чекисты. И какой-то гад его пропустил! Орлов, у тебя предатель!
Не выпуская трубки, хозяин кабинета наклонился над картой города, где двадцатью шестью черными кружками были помечены черногвардейские базы, и красным карандашом поставил крест еще на одной. Теперь неперечеркнутых оставалось только три.
– Успокойся, Шилейкис. Твои латыши свое дело сделали. Молодцы. А предателей у меня нету. Это я приказал Волю не задерживать.
– Что?! – охнула трубка.
– Сам подумай. Ну, шлепнули бы мы полоумного Арона. Вони бы было на всю мировую анархию. Судить его – того хуже. Пусть катится на все четыре. Без своей артели он не опасен… Короче так, Шилейкис. Я знаю, твои ребята устали, но на Дмитровке нужна подмога. Мы уже из пушки по ним лупим – не сдаются. Двигай туда, пособи. Всё, действуй.
Разъединился. Позвал:
– Крюков!
Дверь открылась, но вместо помощника вошел бравый командир в офицерской шинели без погон и ужасно удивился:
– Гвоздь, ты?!
Жесткое, насмешливое лицо человека с бородкой помягчело. Орлов посетителю не удивился, но, кажется, был ему сильно рад.
– Я, я. Заходи, штабс-капитан.
Обнялись.
– Погоди, так Орлов – это ты? – всё не мог опомниться Романов. – А я в толк не возьму, кто это меня вызывает… Но почему ты стал Орлов?
– Время такое. При Николашке брал себе прозвища тоже птичьи, но мелкие – шмыг туда Грачом, шмыг сюда Дроздом или Дятлом. При Временном стал Гвоздь, потому что прибить их надо было. А теперь власть наша, парим по-орлиному. Всё небо наше, летай не хочу…
Они стояли, с удовольствием разглядывая друг друга.
– Это сильно здо́рово, Романов, что ты явился.
Ты мне вот как нужен. – Орлов провел ребром ладони по горлу. – Но сначала расскажи, командир, как с немцами повоевал.
– Хреново повоевал. – Вошедший махнул рукой. – Ни к черту наша красная гвардия не годится. Какая может быть гвардия, когда армии нет? Сам знаешь, все срока демобилизованы. Солдаты разошлись по домам… Глупость это. С немцами нам все равно воевать придется, Брестскому миру грош цена. А значит, нужна нормальная русская армия.
– Нет никаких немцев и русских, есть наши и не наши. – Орлов ткнул старого знакомца пальцем в лоб. – Вколоти ты это наконец в свою офицерскую башку. Немецкие рабочие – это наши люди. И скоро они будут вместе с нами. А нормальная армия у нас будет. Красная армия. Был на то указ Совнаркома. Всему свое время. Мы еще только разворачиваемся.
Засмеялся, потянулся.
– Чего ты такой довольный? – недоуменно спросил его Романов. – Фронт развалился, в Москве драка, у тебя в твоей комиссии бедлам, а ты скалишься.
– Я довольный, Леша, потому что я счастлив. Одного только боюсь – что проснусь утром, а всё окажется сном. Наша революция, наша победа – всё. Ведь какого слона, какого мамонта завалили! Небывалое в истории дело! Знаешь, я никогда не понимал, как это людям бывает жить скучно. Мне всегда интересно было. Но чтобы так, как теперь? Чернышевский, сон Веры Павловны! Жюль Верн, «Из пушки на Луну»! – Орлов опять засмеялся, блеснув крепкими белыми зубами. – Ты тоже на скучающего не похож. Погодишь пока стреляться? Помнишь, как летом-то, под Сморгонью, а? Еле я тогда успел тебя за руку ухватить. И потом два дня от себя не отпускал.
Лицо у Романова словно окаменело, но ненадолго, на секунду-другую. Он ответил шуткой:
– «И сия рек, гласом великим воззва: Лазаре, гряди вон!» И встал я, и пошел.
Орлов посмотрел на него очень серьезно, сам себе кивнул.
– Вижу. Вопрос «быть или не быть» с повестки дня тобою снят. Это правильно.
А коли надоест жить – зачем самому утруждаться? Желающих помочь в этом деле сколько угодно. Вот мы нынче ночью ссадили попутчиков-анархистов. Потом, чую, дойдет очередь и до эсэров. Революция – кобыла норовистая, больше одного всадника не повезет. И не факт, что один-то в седле удержится. Вот об этом я и хочу с тобой потолковать, господин штабс-капитан. Садись, в ногах правды нет.
Коллегия ВЧК
Романов сел, приготовился слушать. Веселости в хозяине кабинета не осталось совсем, одна озабоченность.
– Анархисты с эсэрами – ладно, с ними разберемся. Немцам пока тоже не до нас, их Антанта с американцами догрызают. Хуже то, что сидит наша красная власть пока некрепко. Мы почему правительство из Питера в Москву перевезли? Потому что Петроград – враждебный нам город. Там дворян, купцов, чиновников и прочей «чистой публики» чуть не четверть населения. В октябре мы их взяли врасплох, но там как на дремлющем вулкане. В Москве пропорция получше, однако тоже непросто. Считается, что одних бывших офицеров здесь не меньше сорока тысяч. И большинство, конечно, спят и видят, как бы нам выпустить кишки. Теперь представь, что некая решительная и целеустремленная сила сумеет организовать этих враждебных нам людей в один кулак. Стукнут – от нас мокрое место останется. Нас в ВЧК знаешь сколько? Сто двадцать сотрудников, а опытных, кто умеет разоблачать заговоры, – ноль. Конспираторов-подпольщиков вроде меня хватает, но мы ведь к чему приучены? Не искать, а прятаться, не догонять, а убегать. Понял теперь, почему я тебя с фронта вызвал?
– Потому что я служил в контрразведке. Но я ловил немецких и австрийских шпионов, а не заговорщиков. Там другая специфика. По заговорщикам – это Охранное отделение.
– Ну извини, – развел руками Орлов. – Из Охранки у меня никто не работает. Ты что, отказываешься?
Романов вздохнул.
– Я тебе тогда, под Сморгонью, сказал и сейчас повторю. Я свой выбор сделал. Я с революцией. Говори, чего конкретно от меня хочешь?
– Тебе эта служба не понравится, – предупредил Орлов.
– Не беспокойся, я барышня с прошлым. Думаешь, мне в контрразведке нравилось? Дело кровавое, грязное.
Не постучавшись, развалистой походкой вошел широколицый чернявый человек в ремнях крест-накрест.
– Кончено с Дмитровкой. Сдались, гады, – сказал он. – Всё, товарищ Орлов. Можешь докладывать.
– Ага. – Орлов подмигнул. – Гляди, кто у нас.
– Здоро́во, Крюков. И ты здесь?
Романов пожал вошедшему руку.
– А где мне быть? Где он, там и я.
– И уже не ефрейтор. – Бывший штабс-капитан с любопытством смотрел на бывшего ефрейтора – тот сильно переменился. – Чиновник особых поручений при большом начальнике. Кстати, кто ты, Орлов, теперь по чину?
– У нас чинов нет. Я – член коллегии ВЧК, Крюков – мой помощник.
– А кем буду я?
– Контриком. По нашим данным, офицерский заговор уже существует и активно расширяется. Нам нужно внедрить в подпольную организацию своего человека. Понятно, офицера. Понял теперь, что от тебя требуется?
Романов насупился, по лбу прорисовалась резкая морщина.
– Нет. Филерствовать не буду. Я с этими людьми вчера воевал вместе. Втереться к ним в доверие, а потом донести?
– Я тебе говорил, откажется, – скривил рот Крюков. – Они для него свои. Офицер – он всегда офицер.
– Помолчи, Тимофей, – одернул его Орлов. – Леша, скажи: ты в Бога веришь?
От неожиданного вопроса Романов сморгнул.
– Нет. А при чем тут это?
– Тогда второй вопрос. Как мир устроен, тебе нравится?
– Кому это может понравиться?
Конец ознакомительного фрагмента.