Йонава. Окраина
Похоже, Кранц на них обиделся и замкнулся. Дальнейшая поездка казалась Марату бессмысленной, но никто не хотел произнести это вслух. Консультант рулил и следил за дорожными знаками, Барон рассматривал открывавшиеся за окном пейзажи. Между ними на кожухе коробки передач лежала раздвинутая веером стопка фотографий медальона. С заднего сиденья Марату было видно, как при торможении и на поворотах та ползала по темно-серому пластику, поминутно норовя свалиться кому-нибудь под ноги, чтобы там рассыпаться. Но недавних собеседников это не занимало. Они соблюдали этикет, укладывавшийся в рамки ранее обозначенного Кранцем гостеприимства.
Вскоре машина въехала в небольшой городок Йонаву, миновала его почти безлюдный автовокзал, пропетляла дворами старых пятиэтажек, задами гаражей попала в частный сектор окраины и остановилась у зеленого низкого забора, за которым в глубине цветочного сада стоял красный кирпичный дом с высокой деревянной мансардой.
Растворив железные ворота и загнав «Ауди» в увитый клематисами гараж, Отто Брунович плиточной дорожкой провел гостей в свой особняк, где их безмолвную процессию встретила домоправительница – статная, высокая женщина неопределенного возраста и сословия, но достаточно красивая, чтобы заслужить невольные заинтересованные взоры чужаков. Она выдала всем тапочки, указала новичкам координаты туалета, забрала у Марата сумку-пакет с туристическим путеводителем Каунаса и проводила компанию в комнаты.
Внутри дом Кранца являл собой настоящий интерьерный бедлам. Он немыслимо сочетал в себе рай библиофила, захламленное логово коллекционера, любительскую художественную студию и главный штаб мирового мещанского движения. Репродукции картин, разные интересные безделицы, краски, кисти, плетеные салфеточки, расшитые крестиком думки и фикусы в фаянсовых горшках запросто соседствовали со старинными эстампами, английским фарфором, потрепанными букинистическими томами и толстыми архивными папками. Особенно часто среди других объектов бессистемного собирательства попадались большие хрустальные шары, переливавшиеся в глубине своих полированных сфер далекими сполохами северных сияний, роями таинственных искр, цветными туманностями и радужными отражениями посторонних предметов. Капризные блики от этих световых фантомов разлетались по стенам, шкафам, полкам и книгам пригоршнями завораживающих взор изменчивых сюжетов, сменявших друг друга столь живо, что хорошенько рассмотреть их не представлялось возможным.
– Я вижу, вас заинтересовала моя коллекция магических шаров. – Будто обрадовавшись предлогу прервать затянувшееся неестественное молчание, обратился к Марату Кранц. – Правда, удивительные творения рук человеческих? Вы когда-нибудь встречали что-либо подобное…?
– Не скрою…. Ранее мне с такими вещами сталкиваться не доводилось. – Наблюдая за необычной игрой хрусталя, отозвался Марат. – Позвольте полюбопытствовать: откуда они к вам попали?
– Все представленные здесь изделия куплены у одного из самых известных коллекционеров Советского Союза. Я до сих пор выплачиваю долги, в которые из-за них влез. – С гордостью проговорил Отто Брунович. – Эти шедевры сотворены руками гениальнейшего стеклодува Марека Волчека, жившего в Богемии в начале девятнадцатого столетия. Он умел каким-то образом размещать внутри этих диковинных сфер осколки слюды, кусочки золотой амальгамы, алмазные грани и идеальнейшие, в особом порядке расставленные зеркальца, создававшие непревзойденные эффекты звездных скоплений, галактических туманностей и сказочных миражей. Никто до сих пор не смог повторить его опыт, тайну шаров мастер унес в могилу, не поделившись ею с учениками.
Отто Брунович собрался развить тему творчества богемского виртуоза дальше, но тут их светскую беседу прервали. Свой голос подала домоправительница, бесцеремонно и с долей раздражения доложившая о давней готовности обеда к подаче. Кранц, встрепенувшись, предложил всем выбирать себе места за столом, к которому дама проследовала первой, привычно расположившись с его торца, напротив хозяина дома.
Нужно сказать, что эта беспардонная особа полностью соответствовала здешней странной обстановке. Ее объемная прическа с завитками у скул, стильный макияж и очень новаторский маникюр могли бы выдать в их обладательнице постоянную клиентку модного салона. Серебряные сережки в форме рогатых лун, платиновый кулон с золотой змеей по кругу, яшмовый браслет в иероглифах и вытатуированный с тыльной стороны запястья ворон причислили бы ее к последователям какого-нибудь мистического культа. Глубоко декольтированный черный костюм, туфли на высоком каблуке и кожаный пояс с шитьем послужили бы визитной карточкой безжалостной вамп. Она могла бы быть кем угодно, но… красивые ноги, слегка нервные пальцы, большие темные глаза и чувственные губы придавали их хозяйке узнаваемый шарм звездной актрисы Фанни Ардан, который не портил даже несколько длинноватый нос. А ее манера эффектно жестикулировать, шагать от бедра, держать бокал напротив ложбинки между грудей и выговаривать слова с некоторой затяжкой добавляли сюда еще что-то, заслуживающее отдельного мужского внимания.
«Странная у Кранца домоправительница. – Размышлял Марат, подцепляя вилкой прозрачный ломтик копченой осетрины. – Пожалуй, она больше на хозяйку похожа, чем на прислугу. Деловой партнер, любовница или источник вдохновения…? Или все вместе…? В любом случае, консультант от нее как-то зависит и, кажется, боится потерять ее благосклонность. А Барон скуп на слова и невозмутим, будто старый провинциальный интеллигент на собственных поминках. Чокается, кушает, „спасибо“ говорит, слушает и на ус мотает. Хорошо, что Кранц застольную беседу на себя взял, иначе мы бы точно походили на плохих родственников, приехавших сюда наследство делить».
Тем временем Отто Брунович вел долгую обзорную речь о Литве, как о перекрестке различных европейских традиций: опять обращаясь к литовским князьям, рыцарям Тевтонского ордена, славным военным походам, костелам, соборам и неприступным крепостям. Иногда его исторический обзор вопросами подогревала домоправительница, иногда – Марат, иногда – бог весть кто, сидевший внутри самого докладчика. Наконец, он вежливо извинился за свою словоохотливость и попросил прислугу нести всем десерт.
Едва та исчезла на кухне, Кранц, несколько более поспешно, чем предполагала сложившаяся обстановка, покинул застолье, всего на полминуты скрылся за книжными стеллажами и появился оттуда с тонкой стопочкой скрепленных канцелярской скрепкой бумажных листов.
– Вот, господа, – вчетверо складывая и чуть ли не запихивая бумаги во внутренний карман пиджака Станислава Георгиевича, тихо проговорил он. – Это письмо моего отца, которое поможет вам кое-что понять о вашем медальоне. Копия письма… Я ее отдаю, чтобы внести некоторую ясность… или… нет, не так… чтобы помочь своему отцу… Он очень болел, когда писал. У него случились два инсульта… с интервалом в неделю…. Почти слепой и беспомощный, но он все равно писал перед смертью…. Возьмите и судите сами, нужно ли нынешним хозяевам реликвии держать медальон при себе или пытаться торговать его масонам…. Прочитайте, господа…. Но не теперь…, после…, когда отсюда уйдете…..
Мельком взглянув на кухонную дверь, он шагнул к столу, взял бокал и, поднеся его к губам, почти шепотом, но уже спокойно, заключил:
– Ваш бизнес требует конфиденциальности. Я все понимаю, господа. У редкости есть не желающие с ней расставаться владельцы. Но если вы САМИ ищете медальон, то не забудьте, пожалуйста, о моем предложении. Я знаю тех, кто приобретет его за АБСОЛЮТНО реальную цену.
«А Кранц-то специально отправил домоправительницу на кухню. – Мелькнуло у Марата в голове. – И нас он сюда завез только затем, чтобы письмо отдать. Молча вез, дорогой колебался и раздумывал, но, в конце концов, решился и отдал. И почему-то он принял нас за кладоискателей. Очевидно, угрюмость Барона ему эту мысль навеяла».