Детство. Глава № 1
Что первое я помню в своей жизни? Ребенок пришел в этот мир. Я пришла… Мама… я маму помню… помню руки… помню тепло…
Мама рассказывала, что начала я говорить очень рано… месяцев в шесть-семь. Она мне читала «Тараканище» Чуковского на манер интерактивной игры, показывала на картинки и поясняла: «Это – слон, это – таракан и т. д.» Однажды, как-то в задумчивости спросила, остановившись на слоне: «Это – кто?»… В ответ получила: «СНОН». Мама быстро пришла в себя, посмотрела на меня ошарашенно и повторила вопрос, тыкая пальцем в изображение таракана: «А это – кто?» Я гордо выдала: «КАКАН». Мама, не веря своим ушам, прошлась по всем персонажам, а я, в свою очередь, всех перечислила.
Итак, я начала говорить очень рано.
Иногда снится сон, будто я – двухмесячный карапуз, плаваю в белой эмалированной ванне. В теплой воде мамины руки направляют мое тщедушное тело, по-детски пухлое с милыми перетяжками. Мне – хорошо. Вода приятно щекочет кожу. Утонуть не боюсь. Плаваю от борта до борта и даже почти ныряю. Чувство защищенности и восторга захлестывает детское сердце. Это – моя среда…
Вся ирония в том, что сейчас словно рыба, выброшенная на берег… лежу и умираю на раскаленном песке заброшенного карьера, на краю мира, а нещадное солнце поджаривает раны… Так! Хватит! Я хочу жить! А значит, буду! Слышишь, мозг! БУДУ!
Дня не помню, когда бы не умела плавать. И очень хорошо врезалось в память, как научилась ходить. Было дело на Красной Пахре летом в Подмосковье. Мне – восемь месяцев. С бабушкой и дедушкой мы снимаем дачу у «цыгана». Увидела гусят. Побежала за ними. Бабушка всплеснула руками, бросилась за мной. Дедушка ловит с другой стороны. Но попробуй, поймай такую кроху…
Бабушкин смех, ее ласковые кудри, улыбающиеся озорные глаза. Широкая улыбка деда, его большие сильные руки и гордый нос. Маленькие босые ножки касаются нежной травы – щекотно и приятно. Солнце гладит голенькие плечики. Яркое небо – благосклонно, спокойно. Как же здорово – просто чувствовать, ощущать, обонять, осязать. Здорово – просто видеть и слышать, хотеть и мочь все, улыбаться всему, когда все улыбается тебе.
К двум годам своей крохотной жизни уже не картавила. Говорила четко, внятно. Меня отдали в ясли… Не могу выразить одобрения по этому вопросу, но выбора не было. Мама работала в НИИ под грифом «совершенно секретно» и часто летала в командировки. А папа… папу очень редко видела, два раза в год при благоприятном стечении везения и обстоятельств. Говорят, был дальнобойщиком на крайнем севере… Только мне всегда казалось, что для севера, тем более крайнего, он приезжал слишком загорелый, особенно зимой.
В яслях моя жизнь не состоялась. Дети недолюбливали за агрессивный характер и развитость не по возрасту, а еще за тяжелую руку. Воспитательница… не любила детей в принципе. Не удивлюсь, если потом в новостях когда-нибудь скажут, что она ела маленьких детишек на завтрак, обед и ужин. К счастью, ее нелюбовь ограничивалась только измывательствами, хотя, кто знает…
Самое яркое, что запомнилось из того периода – это… Тарелка перлового супа перед носом, всматриваюсь в нее в надежде найти оправдание, почему не могу есть, так как понимаю, что последует за внеочередное непослушание. Но моим чаяниям не суждено было сбыться. Резко голове становится противно, мокро и склизко, шею сжимают холодные узловатые пальцы воспитательницы. Ее бы воля, она с удовольствием меня удавила за двухчасовые переговоры с тарелкой. Этой «Бастинде» вообще все равно на предупреждения мамы, а также заведующей о моих тяжелых отношениях с едой. Я с младенчества ем далеко не все… и… не всегда… Что совершенно не мешает росту, набору тех драгоценных граммов, за которые вечно боролись повара в советских детских садах.
Наконец, пальцы разжались. Поднимаю голову. По волосам и челке стекает холодная перловка на голубое новое, но уже горячо любимое платье.
Данный инцидент обозначил первую внушительную каплю в море боли и злости маленького существа. Мозг опалил горячий выплеск раскаленного потока гормонов…
Адреналин поднимает пульс в уши. Слышу бешеный стук своего сердца. Смотрю в глаза воспитательнице, пробираясь до задней стенки ее черепной коробки…
«Бастинда» лишь вскрикнула: «Этот звук! У…» – и упала, потеряв сознание.
Я не до конца поняла, что произошло. Ясно запечатлелись глаза, полные ужаса, и блаженство(?): какая-то дикая эйфория, как будто меня наполняет мириадами маленьких колокольчиков, звенящих в унисон… Мне… сладко(?)… Я свободна! Нет чувства голода, нет потребности сна, нет ничего желанней этого ощущения.
Потом – переполох. Приехала скорая. Воспитательницу откачали. В «страшный звук» никто не поверил. Все списали на внутричерепное давление и переутомленность. После того случая мучительница старалась ко мне не приближаться.
В итоге, узнав обо всех зверствах, которые вытворяла эта женщина, мама перевела меня в другую группу, где педагоги были просто замечательные, дети – старше, и поэтому не раздражали своей глупостью. Но за время заключения в детском саду у меня так и не появилось ни одного друга, только участники придуманных мною игр, побегов да мелких хулиганств. Девочки не понимали мое равнодушие к куклам, а мальчишки побаивались, слушались, смотря на то, как я красноречиво размахиваю оранжевым автоматом Калашникова с красной лампочкой на конце.
Мои настоящие друзья – много взрослее, мудрее, интереснее: мама, тетя Ира, Вовчик и Томик… Кандинский, Бродский, Тарковский (Арсений Александрович), Пастернак, Блок (с последними пятью настольными друзьями познакомила мама еще в младенчестве). Верными спутниками фантазий служили конструктор по собиранию ракет, желто-синий самосвал, ранее упомянутый Калашников, с которым спала в обнимку. Я считаю: замечательная компания!
Когда мама уезжала в командировки на полигоны и военные аэродромы (она строила траектории для самолетов-невидимок) со мной оставалась тетя Ира, ее подруга-коллега. Мама была наиценнейшим инженером-программистом математиком, в связи с чем, начальство командировало на спецзадание тетю Иру ко мне. Заместителем папы работал пишущий диссертацию Вовчик – муж Томика, маминой сестры и по совместительству моей крестной.
Никогда не задумывалась, как у меня получалось, но понемножку манипулировала своими друзьями. Совсем непроизвольно нашептывала желания и мысли другим людям. Историй на «тему» – полно. Самая любимая моей семьи – именно про тетю Иру, до жути боявшуюся высоты, на аттракционе «Зонтики» в Измайловском парке.
Мне всегда нравилась высота, скорость, острое ощущение опасности, потому что именно эти моменты напоминали о некогда испытанном чувстве. Мама практически каждые выходные водила меня в Измайловский парк. Туда же я затащила и несчастную тетю. Каким чудесным образом она попала на «Зонтики», вспомнить так и не может, зато хорошо помнит, как в ужасе очнулась на них с криком «снимите меня отсюда!!!» Действительно, смешно.
Можно подумать: не детство, а праздник… Аттракционы, сахарная вата, все пляшут под мою дудку, а я валяю дурака, наслаждаясь жизнью… нет, все – совсем не так. У меня было очень мало времени на развлечения… иначе бы я все вокруг себя разнесла. После инцидента в детском саду как раз и спустился курок стартового пистолета моего развития, четко обозначив маршрут марафона и темп… Я плохо спала, стала есть еще меньше, при этом не чувствовала усталости, мой рост не замедлялся, а мозг жадно хватал любую пищу для размышления. Умозаключения я вырисовывала из всего, что видела и чувствовала.
Мне – три. Мы с мамой едем в метро. Поезд остановился. Все качнулись вперед. Я – громко и четко:
– Поезд остановился, и люди качнулись вперед. Мамочка, как это называется?
Мама – наблюдая за ходом моих рассуждений:
– Инерция.
Вдумчиво дублирую:
– Инерция, – и утвердительно делаю вывод: Поезд поехал вперед, а люди качнулись назад – инерция!
В том возрасте я не понимала, почему весь вагон смотрит на меня с немым удивлением. А сейчас думаю, наверное, и, вправду, удивительно: трехлетний карапуз, рассуждает о физическом явлении, строит логические выводы, а как бегло лопочет без тени картавости…
Помнится, какой-то человек спросил у мамы:
– Сколько вашему ребенку лет?
Мама ответила:
– Три года.
Мужчина ушел в себя… А когда мы выходили из вагона, он так и остался с окаменелым лицом. Впечатлительный.
Уже тогда, изучив буквы, мой мозг столкнулся с откровением: буквы буквами, но существуют еще и звуки! У каждой буквы есть свой звук. (Ремарка: к тому моменту я ни разу в жизни не видела Букваря или Азбуки). Об открытии тут же доложилась своему главному другу – маме. Меня всегда распирало от собственной гениальности. Необходимо было делиться. Нужно было говорить обо всем, что осознавалось, иначе голова болела, виски сводило – неимоверно мучительно.
Мама, что-то для себя поняв, начала полностью занимать мое время: акробатика, прыжки в воду, плавание, английский и остального по мелочи. Главное, не останавливаться, чтобы не думать, не искать ответ на свой, наверное, главный вопрос… Все время расписано. Выматываться, чтобы падать замертво.
Ну, что ж… мне практически это удалось… Миссия выполнена… Вся жизнь в темпе prestissimo[2] под 208 по Мальтеру,[3] и вот, я «упала замертво»… Снова ирония… как все символично получилось, не жизнь, а «кольцевая композиция». С чего начали, к тому и пришли… Может, это – судьба? Истлеть под палящим солнцем на закате собственных мыслей… Бессмысленно как-то… А в чем вообще есть смысл?