Глава 6
Нью-Йорк
Первый год обучения я провела в Университете Эмори в Атланте.
Прекрасный колледж, великолепный город, но в моей жизни это было временем застоя. Красотки-первокурсницы вступали в женские сообщества, а я была нетрадиционной ориентации, но не подозревала об этом Я стала замкнутой несчастной одиночкой. Чтобы привлечь к себе внимание, я спрыгнула с парашютом с четвертого этажа главного здания и чудом не пострадала. Любое аэродиниманическое исследование покажет, что для безопасного прыжка расстояние до земли должно быть намного больше. Мне настоятельно рекомендовали покинуть Эмори на следующий же день.
И теперь представьте: в прошлом восходящая звезда спорта шатается по улицам своего родного города! Больше всего мне нравилось уходить из дома еще на рассвете. На протяжении всего дня я слонялась между пляжем и городом. Потом меняла маршрут и направлялась к западной части Эверглейдс, а затем, немного южнее, в сторону Майами.
Моя мама убедила меня найти работу, накопить немного денег и уехать учиться во Францию по программе обмена студентами. Я стала официанткой в Howard Johnson's[15]. Каждую ночь в гостиной я вываливала на ковер все чаевые, полученные за смену. Сидя на корточках, мы с мамой сидя разбирали все четвертаки и складывали из них столбики. Каждый раз Люси волновалась так, будто это была самая важная ночь в нашей жизни.
Программу по обучению за рубежом мне предложил колледж Лейк-Форест, недалеко от Чикаго. Так я оказалась во Франции. Идеальный вариант. Я снова начала открываться людям, стала счастливее. При этом я сильно переживала, смогу ли я долго находиться в чужой стране. Наши преподаватели оказались замечательными – всегда готовыми помочь, профессионалами. Теперь я благодарила судьбу, что та подарила мне полгода во Франции.
Занятия проходили в Дижоне. Но при каждой возможности я покупала билет на поезд до Парижа. Я брала велосипед и уезжала в лес. Днем я любовалась сельскими пейзажами, которые писал Моне, вечер посвящала произведениям Сартра, а ночью описывала свой день в дневнике.
Сартр часто читал лекции в Сорбонне, и мне удавалось их послушать. Тысяча французских студентов, беспрерывно курящих Gauloises, и маэстро, прохаживающийся по аудитории с зажатой большим и указательным пальцами сигаретой. Глубоко задумавшись, он какое-то время смотрел в никуда, не говоря ни слова. Мы ждали в благоговении. И наконец он произносил:
«Ах да, жизнь – это странно».
Затем шла история о том, что утром Сартра, перед тем как ему прийти сюда, чуть не сбил автобус. Но он спрашивал себя, не был ли этот несчастный случай вызван его собственным жизненным выбором. Неплохой вывод.
День моего отъезда на Манхэттен в лаймово-зеленом жуке Volkswagen (я собиралась поступать в аспирантуру университета Нью-Йорка, на кафедру сравнительного литературоведения) стал днем, когда мое одиночное существование наконец закончилось. В Нью-Йорке я почувствовала, что заняла предназначенное мне место. Я родилась здесь. В этом городе прошли мои детские годы. Я принадлежала Нью-Йорку. Стало не важно, насколько я далека от океана, от солнечных пляжей Флориды, я не скучала. Нью-Йорк тек по моим венам. В первую минуту там я почувствовала, что пробудилась от затянувшегося сна. Я стояла на углу Вашингтон-сквер-парка и во все горло вопила: «Я не могу найти место для парковки!» Через пять минут я продала своего «жука» за 500 баксов. Затем я сняла себе комнату размером с почтовую марку в известном фешенебельном районе Гринвич-Виллидж. Я постоянно встречала здесь Боба Дилана, Джоан Баэз. Бетт Мидлер полутанцевала, полушла мимо меня на своих высоких каблуках с собаками на поводке, в то время как я совершала утреннюю пробежку. Каждый раз я слышала неизменное: «Доброе утро, супердевушка!»
Чтение и последующий за ним анализ творчества Тургенева и Флобера позволяли мне, двадцатилетней, окунуться в атмосферу России и Франции XIX века. Моя юность на Манхэттене была очаровательна.
Именно в то время я частенько наведывалась в Детройт. Там мы встречались с Лизой, последовательницей философии «сделай лучше, чем задумала», моей подружкой из команды плавания средней школы. В приподнятом настроении мы отправлялись на концерт Лоры Ниро. Мы просто обожали ее песни. Вместе с группой самых преданных фанатов Лиз и я перемещались с концерта на концерт, время от времени устраивая двухдневные ЛСД-загулы вместе с друзьями нашего кумира.
Но позвольте… спортсмен, употребляющий ЛСД? Да. Я полностью поддерживала призывы моего поколения. Протесты против войны во Вьетнаме, Dylan-мания, расширение сознания. Во время одного трипа мы построили полномасштабный Volkswagen из снега и льда. Точные интерьеры, одометр, рычаг переключения передач, прекрасный контур сидений. Работы на 30 часов и своего рода предмет искусства.
Но вернемся к концерту. Мы идем за напитками, и Лиз явно полна решимости: она напоминает мне, как я раньше постоянно говорила, что отчаянно хочу с нею чем-то поделиться, но просто не могу. Так джинн был выпущен из бутылки, и я рассказала ей все до деталей. Я плачу. Это первый раз, когда я открыла свою гнусную, ненормальную историю.
Лиз обнимает меня. Какое-то время мы просто стоим, обнявшись, и плачем. Затем она говорит: «Приготовься, это шокирует тебя. Наши истории очень похожи».
Мой разум на секунду затуманивается. Затем с моей стороны посыпались вопросы: «О чем она? Что случилось? Она тоже страдала от сексуальных домогательств?» Я вспоминаю ее отца. И тут же с негодованием отбрасываю эту мысль. Фред, отец Лиз, был самым добрым и порядочным человеком на Земле!
Подруга переводит дыхание и начинает рассказ своей истории ужасов, невероятно похожей на мою. Тот же тренер домогался Лиз. Те же слова, тот же матрас в душевой, в той же самой тренерской каморке! Этот страх, оцепенение, чувство стыда, униженное достоинство, одинаковое молчание. Ни одна из нас не устроила ублюдку сцену разоблачения!
Лиз и я быстро узнали, что и другие девочки пострадали от гнусностей этого человека. Я не хочу называть преступника почетным словом «тренер». Настоящий тренер – не просто человек, подсказывающий спортсмену, как надо тренироваться. Он является наставником, создающим характер воспитанника. А этот мерзкий шарлатан сломил меня, Лиз и многих других.
Моя история – это типичная история эпидемии насилия. У «тренера» были связи в городе. Как и многие извращенцы, он был харизматичен, водил старую покерную дружбу с чиновниками. В дальнейшем мы с Лиз десятилетиями добивались для него наказания. Его уволили из школы сразу же после того, как мы рассказали директору, что он сделал. В тот день адвокаты смогли подтвердить наши с Лиз показания, обнаружилось множество совпадений, открылись новые факты. Руководство школы приказало подонку выметаться из его офиса. А директор рассказал, что учителя и родители неоднократно говорили о случаях сексуальных домогательств к ученикам. Он старался не придавать этому огласки и пробовал поймать преступника с поличным, но потерпел неудачу.
Директор средней школы действительно вышвырнул гада, но, как часто бывает, не обнародовал детали и причины инцидента. Более того, в университете, куда позже устроился этот извращенец, ничего не знали о его преступлениях. Оттуда его также уволили после нескольких лет бесконечных обвинений в домогательствах. В 1976 году он стал тренером Олимпийской сборной по плаванию, в конце концов получив должность в Зале славы мирового плавания. Со всеми своими почестями мерзавец продолжал домогаться молодых невинных девушек. Спустя 40 лет, в 2004 году, меня вызвали в полицию Форт-Лодердейла по делу обвинения этого человека в домогательствах по отношению к знакомым мне девушкам. В участке попытались устроить очную ставку Лиз и этого типа. Все усилия были напрасны. Стало ясно, что ни я, ни Лиз, и никто из нас, кого домогался этот подонок, не обладали достаточной властью, чтобы наказать его.
Он умер в прошлом году и не принес извинений, не раскаялся в совершенной им мерзости. В 2004 году на моем награждении в Зале славы мирового плавания минимум 400 человек на протяжении вечера задавали мне вопрос о работе по делу этого парня. После Олимпиады в 1976 году главный редактор Sports Illustrated сообщил мне, что в мире спортивного плавания давно известно о его преступлениях сексуального характера, и многие только головами качали, недоумевая, почему преступления этого человека так долго сходили ему с рук. Однако в основном те же недоумевающие люди пытались всячески не придавать огласке случаи, подобные истории с нашим «тренером». На данный момент некоторые спортсмены, пострадавшие от сексуального насилия, все же добились справедливости и обвиняемые были привлечены к ответственности.
Люди кричали от негодования, срывали голоса, осуждая подонка Сандаски – тренера футбольной команды Университета штата Пенсильвания[16]. Как такое могло случиться в старинном университете, где всегда чтили традиции и дисциплину? Что позволяло этому монстру так долго делать подобные гадости? Какая причина у столь долгого существования подобной мерзости в стенах данного заведения? Почему все были потрясены открывшимся?
Педофилия, сексуальные домогательства по отношению к молодым спортсменам, совершаемые их наставниками, – катастрофа и болезнь нашей страны. Число случаев растет, они повсеместны. Я обнаруживаю их доказательства в каждом районе, в каждом городе США. На сегодняшний день статистика говорит о критическом количестве случаев сексуальных домогательств по отношению к подросткам. Речь идет об эпидемии, приобретающей пугающие масштабы. В нашей стране каждая четвертая девочка и каждый шестой мальчик до 18 лет подвергаются сексуальным домогательствам.
В то время первым шагом для моего личностного восстановления оказалось рождение моего замечательного племянника, Тима. В свои 35 лет он станет главным продюсером и режиссером документального фильма о моей экспедиции на Кубу под названием «Другой берег». Я никогда не забуду, как держала его на руках, когда он был крошечным младенцем. Мое сердце таяло от нежности. Именно тогда я постепенно начала осознавать, что, судя по всему, не все мужчины негодяи. Энергия маленького Тима всегда била через край. Я помню, с какими искренними восторгом и радостью он встречал меня. Не медля ни минуты, мы начинали нашу игру: бесились, боролись, бесконечно смеялись. Раз за разом я постигала простую истину: мальчикам можно доверять. Наша любимая игра называлась «Съешь диван». Правила такие: как можно быстрее убегать друг от друга, пока один из нас (обычно малыш Тим) все же не попадался. Я прижимала лицо племянника к диванной подушке и держала так некоторое время, оглашая на всю гостиную: «Ешь диван! Смотрите все: этот парень ест диван!» Когда Тим стал подростком, титул чемпиона в «Съешь диван» перешел к нему. Он превратился в крепкого парня. Тим занимает отдельное место в моем сердце еще с детства, с тех времен, когда мы, захлебываясь от восторга, просто бесились вместе. Наши теплые чувства друг другу сохранялись все эти годы, в течение которых Тим мужал, превращаясь в сильного и великодушного мужчину, уважающего женщин. Моим вторым шагом на пути к психологическому восстановлению, хотя я и не признавалась в этом даже самой себе, стало возвращение плавания в мою жизнь.
Мне удалось удивить даже саму себя. Я снова вошла в воду, только теперь это произошло не в бассейне, а в открытой воде. Надо сказать, что плавать я перестала еще в старших классах. Но я увлекалась бегом, причем наматывать круги на стадионе мне было скучно и во время пробежки я прекрасно комбинировала фитнес и разведку местности. Ежедневно я бежала по мосту Джорджа Вашингтона, пересекая историческую реку Гудзон. Или пробегала в воскресенье утром через пустынный Уолл-стрит, а иногда по Бруклинскому мосту и дальше до колеса обозрения на Кони-Айленде.
Один друг рассказал мне о марафонском плавании, которое является отдельным видом спорта. Мне сделалось любопытно. Планета на 3/4 состоит из воды, и эти люди, чьи ступни касались множества берегов, со стартовым выстрелом вбегали в воду и плыли, чтобы встретиться уже на противоположной стороне.
Мой друг увлек меня, сказав так: «Этот спорт означает долгие часы, проведенные, скорее всего, в ледяной воде. А еще бушующие волны, морские штормы. Здесь требуется немного мазохизма. Вот почему, Диана, я думаю, тебе это подходит».
Я стояла на берегу очень холодного канадского озера, вымазанная в десяти фунтах ланолина, и получала уникальный опыт. Слой жира спасал от холода примерно в течение первого часа, пока не растворялся без остатка в воде. Я знала, что марафонское плавание – редчайший вид спорта, где женщины и мужчины соревнуются друг с другом. В том заплыве я наблюдала, как слева меня резво обгоняли египтяне, а справа преследовали как струна вытянутые аргентинцы. Складывалось ощущение, что это будет настоящий морской бой.
Лучшая женщина-марафонец, Жюдит де Ниж из Голландии, пожелала познакомиться со мной до начала заплыва. Мне она представлялась более чем крепким пловцом. Рост Жюдит составлял около шести футов, а вес – 185 фунтов. С важным видом она приближалась ко мне. Конечно же, земля не содрогалась от каждого ее шага, но мне казалось обратное. Тыча мне в грудь указательным пальцем, Жюдит подчеркивала каждое произнесенное слово. Я стушевалась, просто стояла перед ней и смотрела на нее во все глаза. Затем целый месяц у меня на груди не проходил синяк размером с четвертак. «Я слышала, что вы – очень хороший пловец, – сказала она, – что ж, у вас не получится обойти меня!» И когда она уходила, скажу честно, пляж и вправду дрожал от глухого стука ее ног.
Я подошла к моему тренеру и сказала: «Эти люди – дикари. Я не участвую». Следом раздался стартовый выстрел, и я побежала к воде, ругаясь на арабском вместе с египтянами. Так началась моя карьера в плавании на открытой воде.
Зарабатывала я немного, но на жизнь мне хватало. Кроме того, мне очень нравилось плавать в прекрасных разнообразных озерах, реках, океанах по всей планете – все они были по-своему прекрасны и удивительны. Расстояние заплыва колебалось от десяти до двадцати пяти миль. Весной группа, состоящая из физически очень развитых марафонцев и меня, выглядящей по сравнению с ними очень тощей, совершила заплыв от острова Капри через Неаполитанский залив. А когда в феврале в Аргентине наступило лето, мы проплыли в теплой воде вдоль побережья города Мар-дель-Плата. В июле мы рассекали волны ледяного озера Квебека. Марафонцы-одиночки создают историю спортивных рекордов, и моим первым стал заплыв в ледяной воде озера Онтарио в 1974 году. 18 часов 20 минут. Я не хотела делать этого, но я сделала.
Готовясь к заплыву на озере Онтарио, мне посчастливилось на протяжении нескольких недель оттачивать свое мастерство в лагере, расположенном к северу от Торонто, где я занималась с известнейшим Джимом Коунсильманом – главным тренером сборной по плаванию Университета Индианы, наставником суперзвезды Марка Cпитца. Коунсильман был уверен, что я просто создана для плавания на открытой воде. Он считал, что техника моего гребка идеально подходит для быстрого скольжения в подобных условиях. Это было моей главной особенностью. Я действительно поверила ему и полюбила фристайл. По сетке маленьких канадских озер я проплывала свободным стилем десять миль, рядом в каноэ сидел мой друг. Мы делали остановку, чтобы поесть и напиться воды, а затем возвращались в кампус. Вдвоем мы были частью этого восхитительного пейзажа. На протяжении всех этих часов одиночества я обожала вести внутренний диалог. Мир останавливался. Только шум веток прибрежных осин или размышление о рыбацких домиках, находившихся прямо на водяной глади озера, на секунду выводили меня из состояния транса. Я была загипнотизирована звуками удара руки по воде, а также собственных вдохов и выдохов. Мне стало интересно, как работает мой мозг. Левое полушарие отвечает за рациональное мышление, а правое, «творческое», насколько оно активно у меня? Еще я размышляла о мире в целом и много думала о своей жизни. Мое воображение ткало гобелен из невероятно красочных, волшебных образов.
Единственный случай, когда моя жизнь действительно оказалась в опасности, произошел на озере Онтарио. Целью той тренировки был дневной заплыв на несколько часов, чтобы размяться перед участием в европейских соревнованиях. Я не обратила внимания на то, как сильно всю ночь с берега дул ветер. Утром я прыгнула в воду с обрыва. На этот раз со мной не было сопровождения. Я почувствовала шок, все мое тело свело. До берега было где-то 40 метров. Когда я поняла, что не могу двигать руками, меня охватила паника. Я попыталась пошевелить ногой. Тело не слушалось. Я погибала. Моя голова была над водой, и я увидела, как на утесе стоит человек, который размахивал руками и кричал, что скоро подоспеет помощь и меня спасут. Когда лодка подплыла, рыбак свесился через борт и помог мне забраться в нее. При этом его руки схватили меня за предплечья, и их тепло обожгло мою оледеневшую кожу. Я увидела на плечах полоски шрамов, исчезнувших спустя 20 лет. Я не забуду день, когда смерть была ко мне настолько близко.
Спустя несколько лет, когда я проплывала все озеро Онтарио, от Торонто до Ниагары-он-зе-Лейк (Niagara-on-the-Lake), холод стал моей главной проблемой. После 18 часов нахождения в ледяной воде температура моего тела была критически низкой. Я оказалась в канадской больнице. Те, кто приехал со мной, отправились оформлять документы. Завернутая в майларовое одеяло[17], я сидела в комнате для пациентов, нуждающихся в оказании скорой помощи. Рядом корчился от боли какой-то парень в каталке. Он страдал, с ним никого не было. Подъехав в своей коляске ко мне на метр, он приблизил свое лицо. Мы смотрели друг на друга. Видимо, чтобы как-то забыться, он спросил меня, почему я здесь. И я рассказала, что получила переохлаждение, когда переплывала озеро Онтарио. Казалось, мой собеседник на минуту забыл о своей боли. Он удивленно уставился на меня и произнес: «Какого черта вы это делали?»
Мы болтали. Выяснилось, что этот парень получил травмы во время гонки на катерах, которая проходила в тот же день. У него были сломаны таз, ключица и челюсть. Кроме того, он страдал от множественных повреждений внутренних органов. Я задала ему аналогичный вопрос. Нам было интересно общаться. За то короткое время в комнате скорой помощи я впервые рассказывала кому-то, что привлекло меня в таком плавании – самом опасном и включающем обязательный элемент мазохизма.
Парень начал сбивчиво объяснять, что наслаждается адреналином на гонках. Ему нравилось думать о возможных последствиях гонки на такой скорости, и приводила в восторг мысль о недопустимости ошибки. Это давало ему силы жить и ценить жизнь. А еще быть на гребне успеха. Он безумно жалел, что не сможет получить такие ощущения нигде, кроме спорта.
Я рассказала ему, что когда ты выбираешь спорт, где твоя собранная в кулак воля необходима тебе каждую секунду, это начинает представлять собой отдельный мир, микрокосмос, подобный самой жизни, со всеми ее взлетами и падениями. Совершая гребок за гребком на открытой воде, несколько часов подряд, я испытываю всю гамму эмоций, какие только бывают в мире. В начале заплыва спортсмен силен и бодр. Он рассекает воду, не думая об опасности. Затем наступает момент кризиса. Пловец истощен. Он плывет дальше, совершает над собой усилие. Этот маленький шаг влечет за собой следующий. И вот спортсмен преодолел себя и продолжает плыть. Абсолютное одиночество в воде, строгий запрет прикасаться и даже думать о сопровождающей лодке. И все же команда всегда рядом. Эти люди готовы помочь, подхватить, не дать погибнуть в любой момент. Точно так же, как в обычной жизни. Когда другой берег достигнут, сердце пловца наполняется гордостью, потому что он не сдался и сделал все возможное.
Я видела сдавшихся спортсменов. Они сидели в лодках, закутанные в одеяла. Я думала в те моменты: «Неплохо было бы оказаться на их месте». Но, скрипя зубами, я продолжала грести. Пару раз я сама признавала, что не смогу доплыть до конца, и возвращалась обратно. Это чувство холода внизу живота, стыда гораздо хуже, чем все, что я испытывала, часами находившись в холодной воде, ломая себя и заставляя свое тело плыть дальше. Это чувство отвращения, недовольства собой не сможет заставить вас двигаться вперед. И, напротив, осознание того, что вы сделали все от себя зависящее и доплыли до конца, способно привести вас куда угодно.
Моего собеседника готовили к операции. Меня отправили в тепловую камеру. С собой у каждого из нас были только наши ценности, касающиеся не только спорта, но и нашего жизненного мировоззрения в целом. Этот парень повсюду искал адреналин и не мог жить иначе. Я стремилась стать той, кто никогда не сдается.