Глава 2
Ящик Пандоры
Последний свет исчез. Ночь захватила море.
Я вспоминаю мелодии, которые буду петь сегодня ночью. Все усилия, направленные на создание плей-листа, бесполезны. Я не могу думать о песнях и их порядке, поскольку в голове неустанно вращается один-единственный вопрос: если медузы напали на меня прошлой ночью, повторится ли весь этот ужас сегодня? Страх быть атакованной нарастает, он становится моим худшим врагом.
События прошлой ночи стали настоящим ударом в спину. Все обрушилось на нас, сея замешательство и беспорядок. И все же мы с Бонни не сломались. Вся Команда сосредоточена. Тихо. Мы полностью контролируем происходящее, мы не позволим себе провалиться… Не позволим себе потерпеть поражение.
Мы решили найти способ защиты. Эти существа, должно быть, появились на мелководье, около кубинского берега. Возможно ли, что сегодня все пройдет хорошо? Ведь мы отошли далеко от Кубы, и глубина здешних вод огромна. Медики из Майами созвонились по спутниковой связи с отделом морской биологии и описали внешний вид медузы, а также симптомы после укуса, рассказанные Роузом.
Морские биологи не смогли дать точного ответа. Они пришли в замешательство. Они предположили, что это были жала кубомедузы, но без исследования всех последствий укуса этой твари они не берутся что-либо утверждать. Яд кубомедузы смертелен. Число жертв укусов кубомедуз соизмеримо числу несчастных, съеденных акулами. На конце каждого щупальца этого эфемерного синеватого создания – тысячи стрекальных клеток, похожие на гарпуны. Щупальца обвивают добычу, скручивают ее, пока «гарпуны» впиваются в кожу, запуская смертельно опасный яд в организм жертвы. Никто не знает, как от них укрыться и есть ли противоядие.
С наступлением темноты Бонни предлагает мне надеть рашгард[8]. Я сняла его утром, еще на рассвете. Он был слишком просторный, и это замедляло скольжение. Но из-за того, что вся верхняя часть моего туловища пострадала от медуз, рашгард пришлось надеть снова. Биологи рассказали, что чем чаще человек подвергается воздействию яда, тем сильнее становится его иммунитет к различным ядам. Серпентологи специально подвергают себя нападениям и укусам своих «подопечных», чтобы выработать крепкий иммунитет против смертельных ядов. Вы становитесь неуязвимее при увеличении количества нападений. То же относится к кубомедузе и ее яду.
Основное правило для всех членов Команды перед началом экспедиции: учитывать любую опасность, будь то акулы или погодные условия. Этим занимаются мои товарищи. Я же остаюсь в стороне и не вдаюсь в детали. Моя задача – продолжать плыть и выдержать испытания. Я – босс, стоящий во главе процесса, но не вникающий в подробности. Перед началом экспедиции я изучаю все тонкости, но когда я уже в воде, я – просто пловец. Даже Бонни с Марком называют меня в этот момент именно так.
Но в этот день, во время остановок, которые я делала чаще, чем позволяли правила, и держала голову над поверхностью гораздо выше, чем на то способен плывущий брассом человек, я слышала о том, что нашей Команде удалось узнать относительно ситуации с кубомедузами. После видеозвонка биологам мы все еще не представляли, чем полученные укусы обернутся для меня и Джона, мы не знали основные характеристики и особенности поведения кубомедуз. Однако, по аналогии со многими другими видами медуз, мы можем быть уверенными: с сумерками наступает их час. Они выходят из укрытия и начинают жалить. Мы надеемся, что сегодня ночью кубомедузы не повредят нам.
Одного представления о том, что я буду плыть в темноте, окруженная мелкими, опасными убийцами, чьи щупальца наполнены смертельным ядом, достаточно, чтобы мой разум сверлила ужасающая в своей неотвратимости паранойя. С акулами все по-другому. Почувствовав их приближение, дайверы спешат разделаться с ними еще до того, как я узнаю об этом. Я даже не думаю о них. Не стоит беспокоиться о ситуации, в которой ты будешь беспомощен. Защитные очки немного затуманены, ровно 52 раза в минуту я достаю голову из воды, чтобы сделать вдох. При этом я почти ничего не вижу. После каждого учебного заплыва на острове Сен-Мартен, команда рассказывала мне истории об играющих рядом с нами в пути дельфинах или огромных медлительных морских черепахах, дрейфующих недалеко от меня. Однажды возле нас кружил великолепный французский парусник. Я все пропустила! Я всегда вижу только Марка, Бонни и правый борт Voyager. Еще я не очень хорошо слышу из-за натянутой на уши шапочки. Мне нельзя снять ее или поднять повыше, потому что иначе я не смогу сохранить тепло. Я не знаю другого вида спорта, где бы спортсмен находился в большем вакууме. Например, альпинист бросает вызов высоте, бегун и велосипедист – усталости. А марафонец, выключенный из реальности, должен удерживать контакт с окружающим миром, когда он порой и сам не понимает, где он находится.
Я не могу следить за передвижениями акул. Это просто глупо. Каждое облако, которое бросает тень на поверхности, нижний гребень волны – усталым глазам все напоминает акулий плавник. Я должна довериться дайверам, нашей Противоакульей Команде. Что ж, это несложно. Ими руководит всемирно известный дайвер из Австралии – Люк Типпл. Этот человек ежедневно тренируется с акулами, он понимает и чувствует их настроение. Я прямо взглянула на него во время последнего разговора с Командой и спросила, есть ли гарантия, что акулы не причинят мне вреда. Он посмотрел мне в глаза и прямо ответил, что в океане такой вещи, как гарантия, не существует. Океан – чужая территория. Все, что мы можем, это просто попросить, чтобы нам позволили ненадолго проникнуть в другой мир. Люк не врал, когда говорил, что он и его Команда заметят любое, самое малейшее движение: как мое, так и океанских хищников.
Кроме того, он добавил, что акула, как и любой хищник, не захочет рисковать собственным существованием, связываясь с чем-то незнакомым для них. Следовательно, им нет резона метаться среди наших лодок и байдарок, ощущая неприятное воздействие электрического поля. Люк защищает природу, акула не является его добычей. Океан – их естественная среда обитания, Люк делает все, чтобы акулам наносили меньше вреда. В год браконьеры и охотники лишают жизни более чем 170 млн акул, в основном отрезая бедным животным плавники, чтобы они, беспомощные, опускались на дно и умирали. Чем больше уничтожается крупных хищников, тем больший дисбаланс мы получаем во всей экосистеме. И в результате мы имеем неконтролируемое распространение кубомедуз в океане. Люк не желает смерти ни одной акуле, все же он и его ребята вооружатся своего рода зондами, чтобы задеть чувствительные зоны на мордах этих хищников. Люк не обещает, что голодная акула не попытается сожрать нас. Но дайверы отлично знают акульи повадки и смогут «отговорить» ее нас атаковать. В общем, мы попали в руки к профессионалам.
О работе дайверов осведомлен только Марк. Он следит за общей обстановкой, за тем, как они сменяют друг друга и сколько людей находится в воде на данный момент. Обычно в воде четыре дайвера, а двое – на пересменке. Когда моторы заведены, дайверы отдыхают на палубах своих лодок. Им нужна тишина. Главное – чтобы я не знала ни о каких передвижениях на глубине. И, как правило, я о них не догадываюсь.
Приближается вторая ночь. Я слишком много знаю: я в курсе о существовании кубомедуз. Или лучше сказать, что я не знаю ничего. Это пугает. Все члены Команды, опытные морские волки, ранее никогда не сталкивались с тем, что случилось с нами вчера. Я помню ощущение этой боли. Посттравматический стресс не прошел. Мой ум не воспринимает мелодии и цифры. Мне трудно сконцентрироваться, голова не работает.
Прошло 26 часов с того момента, когда я сделала первый гребок, и 24 часа с тех пор, как меня ужалили.
Вокруг кромешная темнота. И с точностью секундомера…
ААААААААААА! ААААААА! ААААААААА!
Я снова чувствую еще не забытую боль…
Тот же приступ безумной боли в спине. По телу пробегает озноб, переходящий в огненный жар. Дыхательные пути мгновенно сковывает спазм. Я слабее, чем в первый раз. Прошло 24 часа с момента первого укуса и последующей передозировки медикаментов. Рашгард оказался бесполезен. Стив Мунетоунс, как и в прошлую ночь, предлагает перетерпеть боль на Voyager. Я понимаю, что это вопрос жизни и смерти. Меня вытаскивают.
Следующие два часа я помню смутно. Кадры из фильма «Другой берег» показывают, что медики действовали быстро, а Бонни поддерживала мою голову и выражала мне сочувствие. Но ее голос оставался твердым: «Дыши, Диана, дыши!» Я видела силуэты Марка, Кэндис и врачей. Перед глазами все плыло…
Остановка длится больше, чем несколько минут. Все это время я нахожусь на «суше». Категория инсценировки неизбежна. Пусть так. Мы продвинулись слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Нам не нравится действовать по сценарию Д. Но у нас нет выбора.
Джон Бартлетт хмурится, когда Марк просит его вернуться непосредственно в ту точку, где меня вытащили из воды. Бартлетт направляется к главному врачу – Клиффу Пейджу, чтобы поговорить с ним об этом вопиющем случае. Моя жизнь на волоске. Мы не можем продолжать экспедицию. Доктор Пейдж никогда не видел подобного. Я прошу Бонни опустить меня обратно на воду.
Десять человек проверяют лодку, Команду и меня. Они говорят тихими голосами. Надо быть уверенными, что все готово. В воздухе повисло тяжелое сосредоточенное молчание. Сможет ли хоть один человек на Земле плыть сутки после укусов, вызывающих такую непереносимую боль? Как можно прыгнуть обратно в воду, к этим ядовитым морским хищникам, будучи уже дважды атакованным ими? Ответа нет. Только решимость. Наблюдая, как смерть приближается к их подруге, Бонни и Кэндис остаются невозмутимыми. Их челюсти сжаты, взгляды, обращенные на меня, спокойны и уверенны. Здравый смысл подсказывает остальным членам Команды, что мы готовы и ничто не заставит нас изменить решение. Команда медиков, видя обстоятельства, которые неуклонно преследуют нас, хорошо понимают, что необходимо добраться хотя бы до больницы на другом берегу. Они знают, что за цель поставлена с самого начала. Цель – победить. Но они не могут поверить в то, насколько далеко человек способен обуздать свои страхи, до какой степени он может переломить себя. Бонни и я, плечом к плечу. Я не могу отступить. Моя установка «до победы» сильнее моей слабости.
Дайверы потрудились, изготовив для меня защитную маску из хлопковой толстовки с капюшоном.
Она не идеальна: просто кусок хлопчатобумажной ткани с прорезями для глаз и рта, чтобы я могла дышать. Бонни осторожно надевает мне лайкровые носки и перчатки. И рашгард! Все, что нагромождено на меня, вызовет огромное сопротивление. Нагрузка на плечи возрастает в геометрической прогрессии. Но ни один из элементов этой кустарной защиты не противоречит правилам, и она необходима мне, чтобы выжить. Безусловно, мы просто цепляемся за последнюю соломинку. Мы уже знаем, что рашгард не остановит ядовитые щупальца, которые будут искать мою кожу.
Джон объявляет, что мы достигли точной широты и долготы, откуда меня отбуксировали. Флотилия застыла в положении «начало движения». Сердечные аплодисменты, слышимые с каждой лодки, отзываются эхом в этом, наполненном чернеющей темнотой уголке земного шара. Мы снова заодно.
Я выскальзываю в море, оглушаемая гудками на лодках и криками поддержки моих товарищей. Они даже не представляют, насколько нужны мне сейчас. Мы официально в категории инсценировок, и это меня крайне не радует. Я бы даже назвала произошедшее позором, но назад все равно не поверну.
Сердечные аплодисменты, слышимые с каждой лодки, отзываются эхом в этом, наполненном чернеющей темнотой уголке земного шара.
Я гребу слишком медленно. Мне трудно вдыхать полной грудью. Легкие работают вполсилы. Мое тело истощено, но желание сильнее слабости. В моей голове, левой и правой руках, во всем теле громом раздаются слова, сказанные Черчиллем: «Никогда не сдавайтесь… Никогда, никогда, никогда, никогда…»
Я почти ничего не помню из событий второй ночи. Долгие часы в темноте я плыву вслепую, потеряв контроль над происходящим. Без сомнений, вторая ночь стала решающей в моей схватке с опасностью. Периодически я плыву брассом – так легче отдышаться после сотни гребков в свободном стиле. Когда мои мышцы истощаются окончательно из-за нехватки в них кислорода, я переворачиваюсь на спину, задыхаясь и сдерживая грудь руками, словно умоляя легкие восстановить подачу кислорода и успокоить пульс.
Каждый новый час приносит все больше страданий. Но мы продолжаем. Мне вспомнились 70-е, когда я была большой фанаткой ночного плавания. Рассекание волн под усыпанным звездами ночным небом казалось мне магическим действом. Солнце не светило мне в глаза, я всегда ощущала приятную прохладу… А сейчас ночь превратилась в настоящий кошмар. Бонни умоляет меня продержаться до рассвета.
Лето закончилось, в сентябре день становится короче, а ночь заметно возрастает. Я практически собираю остатки сил для каждого следующего гребка, приближающего заодно и восход солнца. Тогда я сниму всю одежду, останусь в купальнике, на мне не будет ни носков, ни перчаток. Странно, но мне очень тяжело двигать руками в легчайших перчатках из лайкры. Каждое большое усилие наталкивается на гигантское сопротивление, и каждый гребок требует пристального внимания. Хорошая новость в том, что меня не ужалили снова. Интересно, может, вся эта «роба» не бесполезна? Или медузы атакуют только в сумерках?
Я увеличила время вздоха, теперь мне приходится гораздо выше поднимать голову из воды, чтобы увидеть, как исчезают звезды. Из иссиня-черного небо стало ультрамариновым. Я приостанавливаюсь и спрашиваю Бонни, можно ли теперь снять маску и кофту. Она просит подождать еще час, до того, как взойдет солнце. Через час, я уже не могу сдерживаться и начинаю петь «И восходит солнце» (Here Comes the Sun) The Beatles:
Милая, какой же долгой и одинокой была эта зима…
Прошло приблизительно 36 часов, и, не считая двух из них, когда мы только-только отходили от Гаваны, все это время мы тратили на преодоление кризиса. Как же много я песен хотела спеть, сколько числовых прогрессий просчитать… А теперь мне это не нужно.
Джон Бартлетт, главный штурман, не питает на наш счет больших надежд. Ему следует творчески подойти к процессу и вывести нас на северо-запад, толкая в тиски несущегося на восток Гольфстрима. Пока он ужасно недоволен всем, что произошло за последние 36 часов.
Мне никто ничего не рассказывает про наше местоположение. Правило Бонни, не поддающееся обсуждению: ответом на вопрос Дианы «Где мы?» должно быть молчание. Кто-то, посмотрев на GPS, может небрежно бросить: «55 миль от Гаваны», ни к кому конкретно не обращаясь. Это разжигает в нас азарт.
Но неизвестно, как долго продолжится прогресс. Все очень непредсказуемо и зависит от погоды, ветра, подводных течений, опыта общения с океанскими обитателями. Успех в первой половине поездки не означает, что и вторая завершится удачно. Я не выискиваю взглядом пальмы днем и огни городов ночью. Все, что я вижу, – это горизонт с его угнетающей своей продолжительностью линией. В такие моменты я сразу перестраиваюсь, перестаю жаловаться и продолжаю работу. Моя голова, словно она принадлежит роботу, ровно 52 раза поворачивается в сторону Voyager. Я никогда не позволяю себе интересоваться нашим местоположением и уровнем достигнутого прогресса. Да мне никто и не отвечает никогда. Это же главное правило!
План такой: Джон, Марк и Бонни сообщат мне, где мы находимся, когда до Флориды останется 10 часов. Не важно, насколько довольны они будут происходящим до этого момента, как не важно и полное отсутствие прогресса. Я не ведаю, где мы, до десятичасовой отметки на навигаторе Бартлетта. И в этот день, 25 сентября 2011 года, моя Команда очень обеспокоена, пока я остаюсь в полном неведении.
Я знаю, что возвращение к медленному брассу после каждой сотни гребков вольным стилем не способствует моему прогрессу. В нормальных условиях я делаю без остановки около тысячи гребков, не меняя темп и стили. Я запрещаю себе ныть и жаловаться. Ворчание – плохой попутчик. С другой стороны, мне нельзя остановиться на минуту, чтобы перевести дух и сказать себе парочку мотивирующих фраз. Я больше не могу просить себя быть сильной. Это отнимает время. Минута на то, чтобы расслабиться, еще минута – чтобы размять ноги. В результате лишние минуты растут как снежный ком, и вы уже не замечаете, как подобные остановки занимают уже пять или десять минут. Это путь в никуда.
То, что мы делаем, похоже на игру в вышибалы: если хочешь победить, играй до конца. Прервать меня может только Бонни и ее сигнал о времени приема пищи.
Однако после коротких периодов брасса я начинаю останавливаться. Мое тело корчится в судорогах. Бонни как можно заботливее и ласковее просит меня уделять каждый час больше времени вольному стилю. Это важно. Я действительно понимаю, что она имеет в виду. Если я не увеличу скорость, то мы просто не пройдем запланированное расстояние. У меня не получится добраться до Флориды самостоятельно. Я пытаюсь изменить ситуацию. Но с моими мышцами явно что-то не так, они ослабели из-за нехватки кислорода. Я опять плыву брассом, а потом вообще ложусь на спину, чтобы отдохнуть и глотнуть побольше воздуха. (Позже в документах я обнаружу, что тот список медикаментов, напечатанный на двух листах с единичным интервалом между пунктами, воздействовал на мое тело если не больше, то по крайней мере не меньше, чем сам яд медузы.)
Когда солнце стояло в зените, я увидела Бонни и Марка, стоящих возле станции. Что-то должно случиться. Также по прошествии некоторого времени я узнаю, что это был их последний разговор с начала рассвета, ознаменовавшего наступление 25 сентября. Бартлетт детально изучал свои диаграммы, произвел подсчеты. Это конец. Я слишком сильно пострадала, чтобы плыть дальше на север.
Бонни зовет меня. Марк, Джон, Кэндис и Джон Роуз собираются на станции. Остальные товарищи по Команде стоят чуть выше. Бартлетт произносит это вслух. Время в воде – 44 часа и 36 минут. На данном этапе потребуется еще как минимум 70 часов, чтобы достичь берега Флориды. Нам придется высадиться на Багамах.
Все плачут. Бартлетт говорит мне, что это самый худший момент в его жизни и он никогда и никому не сообщал таких ужасных новостей. Он хочет доказать мне, что представляет, через какие испытания я прошла, что мне пришлось преодолеть. Для Джона настоящей честью было стать свидетелем нашего общего подвига Геракла. Они приближаются ко мне, жмут мне руку, гладят по голове. Я не хочу слез. Я почти отпрыгиваю от Voyager, и разражаюсь тирадой: «Это не то, ради чего я столько работала! Чертова медуза, неужели она все испортила? Это не благородный Путь марафонца! Даже не спорт! Чертова медуза отравила мое существование!»
Правда в том, что жизнь не всегда становится тем, что мы представляем.
Я подплываю в самый центр нашей флотилии, чтобы поприветствовать людей на остальных четырех лодках. Я слишком ослабла после двух укусов. Нет никакой надежды, что мы достигнем Флориды.
Наблюдатель Стив Мунэтоунс заявляет нашей Команде, что за его долгий опыт наблюдений за подобными заплывами он никогда не видел, чтобы пловец оставался в воде еще 42 часа после укуса кубомедузы.
Я понимаю, что никакие цитаты и самостоятельные просьбы сейчас не сделают мои мышцы сильнее и не успокоят сердцебиение. Бонни и Марку я говорю о своем решении оставаться в воде хотя бы до наступления сумерек. Я думаю о нашей Команде. Надо собрать последние силы и волю в кулак. Проплываю полминуты и на 20-м гребке даю Бонни знать, что не могу двигаться.
Это не то, ради чего я столько работала! Чертова медуза, неужели она все испортила? Это не благородный Путь марафонца! Даже не спорт! Чертова медуза отравила мое существование!
Меня поднимают на маленькую надувную шлюпку, а затем отвозят к одной из быстроходных лодок. Впервые я вижу следы укусов: ссадины покрывают мои плечи, спину, шею и бедра. Медики вводят инъекции. Несомненно, это провал. Но сам по себе он ничто по сравнению с подступающим отчаянием. Когда вы всем сердцем чего-то желаете, вы не рассчитываете на поражение. В этом случае, даже когда каждая клетка вашего тела дрожит перед надвигающейся опасностью, вы не задумываясь радостно и с большим наслаждением двигаетесь к своей цели. Мысли о поражении недопустимы, ведь, думая о проигрыше, вы ничего не добьетесь. Однако, когда все кончено, вы, побежденная и изможденная, лежите на палубе быстроходки, которая увозит вас еще дальше от недостижимого берега. Труднее всего осознавать, что вы почти дошли до цели, о чем говорят числа на навигаторе (мы покрыли 81,7 мили за 44 часа 36 минут, а расстояние от Гаваны до Ки-Уэста составляет 103). Это убивает. 81, 7 мили кажутся прекрасным результатом, если путь от Гаваны до Ки-Уэста по прямой составляет 103 мили, но наши 81,7 мили были проплыты в основном на восток к Багамам. Мы далеко от Флориды. Организм восстанавливается долго, но дух еще дольше. Возвращаясь назад в Ки-Уэст, в эти мучительные часы я и думать не смею о следующей попытке и начале нового тренировочного цикла. Однако, как только мы добираемся до места, меня охватывает уверенность, что я попробую снова. Моя Мечта осталась жива.