Глава 1
Кризис
Монотонный гул перерастал в неистовое скандирование. Оглушив пристань Хемингуэя, звук разносился по улицам старой Гаваны, отскакивая от каждого булыжника, долетая, казалось, до границы с Соединенными Штатами.
Мы – лучшая команда на свете. К 35 годам каждый из нас стал победителем. У нас одна душа, один разум и одно тело. Ближе всех ко мне сидит Бонни. За ней – Кэндис и Марк. Эти люди – моя жизнь.
Я начинаю, а другие голоса подхватывают:
– ОТКУДА мы плывем?
Остальные отвечают:
– С КУБЫ.
Я повышаю голос:
– А КУДА мы плывем?
Ребята неистовствуют:
– ВО ФЛОРИДУ!
Сейчас нам принадлежит целый мир. Мы, пребывающие в молитвенном экстазе, властелины судеб. Каждый из нас рожден под счастливой звездой. Никогда человек не желал чего-то настолько сильно. Жажда действия почти нечеловеческая. Наша песня прорывается сквозь вязкую атмосферу позднего кубинского вечера – последствие знойного изматывающего дня. На календаре – сентябрь, 23-е число, 2011 год. Мы верим.
Команда садится в лодки. Я возвращаюсь в гостиничный номер. Они пройдут таможню и будут ждать меня в гавани Марина Хемингуэй спустя два часа.
Я приступаю к выполнению обычных ритуалов: йога, дыхательная гимнастика, питье, медитация для спокойствия и концентрации. Я разговариваю с собой очень медленно, чеканя каждый слог. Первый слог – вдох. На втором – выдох. Это наполняет меня энергией, дает мне силы.
Каждая минута важна. Проживи ее. Не пытайся одурачить море. Принимай все, что произойдет с тобой, как данность. Уважай море. Требуй от себя невозможного. Взывай к своей храбрости, к мужеству. Когда тело устанет, не позволяй отчаянию победить тебя. Гони прочь негативные мысли. Не открывай ящик Пандоры. Сомнения уничтожат тебя, как только ты позволишь им проникнуть в твое усталое ослабленное сознание. Следуй за мечтой. Пойми, чего ты хочешь. И тогда ничто не остановит тебя.
Я мысленно представляю, как надеваю титановый шлем, перед тем как прыгнуть в воду. Шлем – это моя воля. Нельзя преуменьшать силу подсознания. После двух неудачных попыток сейчас мы можем предугадать все, что будет препятствовать нашему успеху. И все же та местность остается неисследованной дикой территорией. Эверест в мировом открытом плавании. Никто не делал ничего подобного. Сильнейшие атлеты мира пытаются с 1950 года. Никто не смог дойти до конца.
«Ты можешь. Ты сделаешь это». Я продолжаю повторять мантру почти по буквам, прикасаясь к пальцам ноги, вращая плечами. По телу растекается тепло. Ум расслаблен. Я достигаю необходимого сейчас отрешенного состояния.
Бонни и я сидим в аскетично обставленной комнате коммунистического отеля Acuario, обсуждая то, что нам предстоит сегодня. Одеяло свалено на пол. Я вращаю плечами, кистями и шеей, делаю несколько глотков воды. Моя одежда готова, в одном кармане толстовки – шапка, в другом – защитные очки. И все же, нервничая, я проверяю еще раз. Гидрокостюм висит на крючке рядом с толстовкой. Я начинаю ощущать нереальность происходящего. Молекулы кислорода, каждая из них движется к солнечному сплетению, превращаясь в углекислый газ на выдохе. На спине толстовки надпись «Бесстрашная Найяд» состоит из миллионов стежков, выполненных хлопковыми и шерстяными нитями, я не замечала этого раньше. Прохладная вода течет по моему горлу. Твердый голос Бонни звучит каждые несколько минут. Никаких сложных предложений сейчас, только обрывочные фразы. Все сказано. Мы готовы.
Кэндис приходит ко мне, чтобы в последний раз произнести воодушевляющие слова. Я – счастливица, у меня есть двое самых преданных мне друзей. Это дружба на всю жизнь. Прикосновения Кэндис действуют, как таблетка успокоительного. Она кладет руки мне на плечи, затем массирует шею. Кэндис делает глубокие вдохи и медленно выдыхает, я дышу в ее ритме. Нервы – спокойны. Кэндис уходит к своей лодке, заверив меня, что она все время будет рядом.
Ровно в 16.45 к дому подъезжает гольф-кар, чтобы отвезти нас на пристань. Бонни и я сидим близко друг к другу и не произносим ни слова. Мы давно знакомы с Хорхе, нашим водителем. Он – большой любитель поговорить. Сейчас он, кажется, понимает важность момента, поэтому молчит. Повернув за угол, мы видим полоску океана. Я чувствую прилив надежды, мы переглядываемся. Море сегодня зеркально ровное, облака отражаются на поверхности до самого горизонта. Мы абсолютно уверены: нам предстоят 60 часов совершенства, или 20, или даже 10. Возможно, всего лишь пару часов. Но вид морского зеркала действует на нас магически, обещая долгие часы спокойного плавания к поставленной цели.
Мой «большой медведь», близкий друг коммодор Хосе Мигель Эскрич[1] и дорогая сердцу подруга, прибывшая из Мексики специально для меня, Кэти Лоретта – Шеф чрезвычайной группы нашей Xtreme Dream Team[2] на Кубе – ждут нас на скалах. Все начнется прямо там, Марине Хемингуэй, где писатель ловил рыбу, пил, рассказывая местным истории своих кутежей. Именно здесь клан Кеннеди, Крысиная стая Синатры[3] и американские мафиози веселились на роскошных яхтах до самой Революции 1953–1959 годов. Тысячи историй, связанных с этим местом, придают ему очарование, вызывают интерес. Скалы, защищавшие Кубу от нашествий пиратов и варваров, в настоящее время являются непреодолимой стеной, разделяющей кубинцев и их соседей.
Названия мест интереса, имена людей, связанные с Экспедицией, на протяжении всей книги я пишу с заглавной буквы. Так я выражаю уважение моим коллегам, посвятившим себя Мечте.
Это крайне драматично для меня, проплыть от кубинского берега до Флориды, пройти через то, что испытали огромное число кубинцев, покинувшие родной берег ночью на самодельных плотах, оставляя все, что у них было. Эта драма, написанная могущественной Матерью-природой, перед чьей силой я преклоняюсь, и мной, аполитичной спортсменкой, основана на реальных событиях.
Воды данного отрезка в океане, кишащие опасными хищниками, с беснующимся Гольфстримом, порывистыми ветрами не похожи ни на одни другие. Рассматривая все навигационные схемы и карты экваториальных вод, будет непросто найти более сложную для пересечения сотню миль. Природа здесь – не то чтобы враг, но она явно не на стороне пловца. Мы все, американцы и кубинцы, осознаем важность происходящего. Океан создает земную историю.
Кубинская пресс-служба ровной линией выстроилась вдоль скал, журналисты навели объективы камер. Большой красивый кубинский флаг с ярко-синими полосами гордо развевается на стартовой площадке. Напротив скал, словно часовые, застыли пять наших и множество кубинских лодок, которые сопроводят нас к международным водам, в 12 милях от берега.
Я иду к подножию скал, меня оглушают крики Команды: «Вперед! К победе! До конца!» Бонни и я трясем сжатыми кулаками.
Бонни мажет меня жиром, пока я достаю очки и шапку. Одновременно я общаюсь с журналистами, отвечаю на несколько вежливых вопросов, ранее заданных мне на большой пресс-конференции: «Как вы себя чувствуете? Прибавляет ли вам сейчас уверенности вид спокойного моря? Какова вероятность, что неудача прошлого раза повторится?»
Справедливости ради сегодняшняя попытка – третья. Все получится! Хотя предыдущие два раза я говорила то же самое.
Подавляющее осознание того, что ожидает нас в этой местности, на минуту отключает меня от реальности. Мне исполнилось 62 года, и дерзость 28-летней спортсменки (не так хорошо подготовленной, как сейчас), стоящей на этом самом месте много лет назад, исчезла во мне. Я слишком много знаю о том, что нас ждет впереди.
Я смотрю на далекий горизонт, и моя после долгих лет еще живая Мечта овладевает мной вместе с воспоминаниями о крайне тяжелых тренировках, бесконечных исследованиях и преданных своему делу профессионалах, с которыми мне выпала честь поработать. Этот заплыв много значит для всех нас. Мы прошли этот путь вместе: две прошлые неудачи, первая из которых случилась 33 года назад, а вторая – за шесть недель до сегодняшнего дня. Все же мы гордимся собой, нашей храбростью и профессионализмом. В данную минуту я физически ощущаю масштаб сделанного. У меня захватывает дух от того, что я вижу. Я готова оттолкнуться от острых скал и улететь. Без сомнений, Куба – это не вызов себе, не испытание на выносливость. Достичь противоположного берега, делая гребок за гребком, станет моим восхождением на океанский «Эверест». Организация Экспедиции, тренировки, вера в собственные силы и уникальность Мечты определяют человека, которым я хочу быть. Человеком, которым я смогу восхищаться. В конце концов, у меня впереди много времени для раздумий и внутренних монологов. Сейчас я должна сделать первый гребок, взять ритм и начать работать.
Все видели футболистов, стоящих под трибуной в ожидании матча за Суперкубок; теннисистов, ожидающих объявления имен, чтобы затем выйти на корт Уимблдона, и застывших в стартовых позициях бегунов на Олимпийских играх. В эти моменты каждый по-своему пытается успокоить свои струной натянутые нервы. Они ставят виртуальные шоры, чтобы не видеть мир вокруг себя, чтобы ничто не помешало сделать первый бросок, ударить по мячу, сорваться с места. Осуществить то, что они умеют лучше всего. Их мудрость заключается в том, чтобы в такие моменты спрятать мечты о будущем на задворках своего разума. Я возвращаюсь к реальности. Я – снова на этих камнях. Бонни реальна. Мне хочется сделать свой первый гребок.
Я приветствую Команду. В ответ – молчание. В эту минуту сдержанность – наш Modus Operandi. Бонни и я обнимаемся и шепчем друг другу: «Сделай это». Она кивает мне. Я совершаю прыжок. Настоящий прыжок. Символичный. В воздухе я тихо шепчу с французским акцентом: «Стойкость». После долгих изнуряющих недель, тяжелейших тренировок, тяжелой работы над собой, после сводящего с ума ожидания хороших погодных условий в Ки-Уэст остается только первый прыжок. Это неописуемое облегчение.
Я беру курс на Voyager, пришвартованную правее. Эта лодка будет сопровождать меня. Она не только помогала мне на Ки-Уэсте, Voyager — мой маяк, призванный направлять меня в моих попытках. Я всем существом сейчас люблю этот 11-метровый катамаран, являющийся для меня путеводителем и защитником. Это больше, чем просто судно. У нее есть душа. Мы – одно целое. Voyager – морское судно, с кормовой части которого Бонни и Помощники следят за мной. Штурвал установлен справа по борту, а не в центре, как раньше. Так Ди Бреди и его люди смогут четко следовать курсу, заданному нашим гениальным штурманом Джоном Бартлеттом. Они должны двигаться в соответствии с пожеланиями Джона. Главное, чтобы Voyager не обгонял меня и не отставал даже на минуту. Человеку за штурвалом необходимо быть всегда сконцентрированным. Он и его люди должны все время следить, чтобы Бонни с лодки всегда могла меня видеть. Никто не разговаривает с ними за исключением Бартлетта, Бонни и Марка. Если я оторвусь от Voyager, то возможность проплыть кратчайшим путем от Гаваны до Флориды будет утрачена. Добавочные ярды, которые я проплыву в поисках Voyager, могут превратиться в мили, и моя почти не реализуемая цель станет абсолютно невыполнимой.
Каюта Джона находится на корме, над нижним наблюдательным пунктом. Я поглядываю на него время от времени, когда поворачиваю голову налево и делаю вдох. Бартлетт перепроверяет карты, роется в груде инструментов, переговаривается с Бонни и остальными через окно каюты. Внезапно наши взгляды сталкиваются. Они выражают общее стремление и братство. Джон сможет говорить с Бонни и Командой прямо через окно его навигационной кабины. Также он сможет спрыгнуть на палубу и перемолвиться словом с Марком Соллинджером – шефом нашей чрезвычайной Команды, или с другими членами экипажа, которые будут там находиться. Последние уверены, что предугадают появление акул поблизости. Днем в местах, где проходит Гольфстрим, видимость позволяет различать силуэты и движение на полмили в глубину. Но ночью все по-другому. Мы не используем осветительные приборы в темноте. Они могут привлечь медуз и акул, то есть свет сделает меня настоящей приманкой для хищников. Без лунного света сегодня ночью мы не увидим дальше собственной руки. А ее, между прочим, тоже разглядеть весьма непросто. Мои Помощники уверены, что я все еще возле Voyager, на расстоянии 21 фута. Об этом им сообщает звук хлопков по воде.
В темноте, черной как смола, только двое дежурных байдарочников видят меня. «Акулий щит»[4] прикреплен ко дну каждой из байдарок. Гребец справа ведет каяк так, чтобы датчик находился на близком расстоянии, не более трех футов от меня. Прямо за моей спиной находится второй байдарочник, с еще одним электрическим щитом. Он готов остановиться практически одновременно со мной, если я прекращу движение. Эти двое идут параллельно Voyager, прикрывая меня, пока остальные четверо переводят дух на своих лодках, чтобы затем сменяться по двое на протяжении Экспедиции.
Бонни уже переместилась на Voyager и заняла свое место. Я прикладываю все больше усилий, чтобы не предаваться фантазиям о красоте моря и его спокойствии. Силы мне пригодятся для совершенно иных целей. Не стоит делать резких неуверенных движений. Я пытаюсь просто «скользить по воде». Обычно уже предвкушение первых секунд марафона позволяет мне чувствовать себя на миллион долларов. Так что, пока у меня есть возможность свободно продвигаться вперед, я делаю это. Первый гребок, за ним еще и еще. Следует найти ритм, подходящий для столь долгого заплыва. Пока мы на отмели, надо, чтобы кто-нибудь вычерпал из лодок всю воду, потому что мы не сможем сделать этого в дальнейшем. Бонни показывает жестами: «Успокойся! Сбавь скорость!» В 20 лет я работала, как настоящий секундомер, делая ровно 60 гребков в минуту. В любое время, в любом месте! Я отсчитывала шесть часов, разбивая их на блоки по 60 гребков. Час я считаю по-английски, час – на немецком языке, час – на испанском, час – на французском, затем полчаса английского отсчета, полчаса – немецкого. Предпоследние полчаса я считала по-испански, а последние – по-французски. Выходило заветных 6 часов. Не 5 часов 58 минут и не 6 часов и одна минута… Ровно шесть. Теперь я плаваю вольным стилем, моя средняя частота равна 52–54 гребкам в минуту. Бонни командует ускориться до 58 и плыть так, сколько возможно.
Сумерки сгущаются. Я прикладываю все свои усилия, чтобы не думать о том, что скоро наступит ночь, не воображать, насколько долгой она будет. На то нет никаких причин, но я счастлива. Я пою. Закат тает, как кусок сливочного масла, стекает по левой стороне горизонта – я делаю вдох, когда поворачиваю голову налево. Все окутано золотисто-оранжевой дымкой, вышитой апельсиновыми нитями. Очертания Гаваны медленно превращаются в контуры, чтобы затем утонуть в темноте, до последней капли утратив свою четкость. Я все еще вижу Voyager и команду. Все на своих местах. Я вижу границу электронных сетей, каяки идут почти вплотную ко мне. Мы идеально синхронизировали этот процесс и медленно, но верно движемся к горизонту. Я вспоминаю крики в самом начале и про себя сто раз пою нашу песню.
Левая рука, правая рука: откуда мы плывем?
Левая рука, правая рука: С КУБЫ!
Левая рука, правая рука: куда мы плывем?
Левая рука, правая рука: во ФЛОРИДУ!
Ночь приближается. Каждые несколько минут становится все темнее и темнее. Я готовлюсь к новому отсчету, размышляя над песнями, которые смогут воодушевить меня этой ночью. Лучше всего было бы думать о каждой минуте марафона. Или, на худой конец, о перерывах для приема пищи через каждые 90 минут. Но заплыв представляется мне иначе. Я разделяю его на два дня и две ночи. Необходимо войти в привычный темп и спокойно дождаться приближения рассвета. Эта ночь начнется с песни Боба Дилана. Теперь только звуки его голоса, мелодии кантри и 2000 гребков с каждой песней на четырех языках. Понеслась!
It ain’t no use to wonder why, babe
If you don’t know by now[5]
Я довольна. Вода теплая. Я плыву на поверхности океана, гребу напряженно, очки и шапочка не съехали и не мешают мне. Вперед, в эту ночь! Не могу дождаться, когда оглянусь назад и не увижу огней Гаваны. Мы плывем уже два часа. И на протяжении всего времени я, Бонни, Марк, Джон и Ди радуются, как дети, потрясающе простым условиям, в которых пока проходит заплыв. Все время мы лишь делаем то, что необходимо, то, для чего мы здесь. Это успех! И он имеет свой ритм!
«ААААААААУУУУ! АААААААААА! УУУУАААА! Как горячо! Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Я горю, горю! Кто-нибудь, помогите… Бонни, ПОМОГИ МНЕ!»
Я знаю боль, которая наступает после укола жала португальского военного кораблика[6]. Всепроникающая боль – такая, что легкие отказываются качать кислород. От нее может вырвать. Но это не кораблик. Мои ощущения нельзя описать словами. Это что-то из рода научной фантастики. Мое тело словно плавится в раскаленном масле. Я ГОРЮ. Я плыву близко к лодке. И не сдамся.
Заплетающимся языком я тщетно пытаюсь объяснить Бонни, что у меня паралич. Мою спину, грудную клетку сковывает боль. Я не могу поднять руки из воды. Кажется, спинной мозг отказал. У меня удушье. Что это? Сколько это продлится?
Джон Роуз, наш врач «Скорой помощи», прыгает в воду. Сейчас может помочь только он. Джон – важный человек для команды дайверов, он знаком с поведением множества морских животных. Однако с подобным он столкнулся впервые. Джон протирает мою руку сухой губкой. У него на голове фонарь, и он замечает, что повсюду в воде плавают медузы. Подняв голову, Джон сообщает нам, что в воде тысячи медуз темно-голубого цвета размером с кубик сахара. Этот вид неизвестен никому из нас. Находясь в воде без закрытого гидрокостюма, Джон рискует быть ужаленным, что и происходит. Он уже чувствует удушье, тошноту, паралич спины и из последних сил взгромождается на Voyager. Бонни понимает, что у нас большие проблемы.
Ростом Джон примерно 6,3 фута, а я – 5,6. Он явно должен чувствовать себя не так паршиво, как сейчас. Но этот рослый мужчина в агонии корчится на палубе.
У него приступ, за минуту у него получается сделать всего три вдоха и три выдоха. Его мучает удушье. Бонни умоляет его любыми способами позаботиться о себе, а ей нужно быть рядом с пловцом. Джон сам себе дважды вводит инъекции адреналина. Медиков не будет с нами еще несколько часов, они не имеют права находиться на судах до нашего выхода в нейтральные воды.
Официальный наблюдатель, Стив Мунэтоунс, не возражает против моего короткого отдыха на палубе Voyager, учитывая неизвестное происхождение ужалившей меня медузы. Неужели все закончится именно так? Я не желаю останавливаться, я хочу продолжить. Это же Мечта… Если я сейчас «отдохну» на корабле, этот марафон назовут инсценировкой (по правилам марафонского плавания, инсценировкой считается ситуация, когда пловец выходит из воды, преодолевает кризисный момент на сопровождающих лодках и затем возвращается в воду в том же самом месте, где вышел, и продолжает заплыв). Куба-11 не будет называться инсценировкой! Мы не заслужили этого! Черт возьми, мы слишком много работали!
Я все еще в море. Бонни бросает мне кофту не из неопрена, а из хлопка[7]. Плыть нелегко. Бонни надеется на лучшее, по меньшей мере на то, что получится избежать дальнейших укусов. Ночью боль в теле утихает, однако опасность паралича позвоночника и повторного удушья сохраняется до следующего дня. Джон долго не может прийти в себя. (На пресс-конференции, которая состоится три дня спустя, он расскажет журналистам, что до сих пор чувствует тяжесть в легких и ему трудно дышать.) Я слышу, как он говорит: «Она нереальная. Я чуть не умер. А она до сих пор плывет. Невероятно!»
Еще до захода солнца специалисты Медицинского университета Майами присоединились к нашей флотилии. Они задали Роузу несколько вопросов о наших с ним симптомах и о внешнем облике медузы. Затем они расспросили всех членов Команды. Выяснилось, что они слышали у себя на побережье, как я кричала, и на самом деле боялись за мою жизнь. Открытая вода в разы увеличивает проходимость звука.
Теперь команда медиков готова оказать нам любую реальную и нереальную помощь. Эти ребята справятся практически в любой экстремальной ситуации, но они никогда не слышали про темно-синих мелких ядовитых медуз. Они и с медузами-то не работают. Поэтому в сложившейся ситуации было решено действовать интуитивно. Первое, самое важное – открыть мои дыхательные пути. Медики подплывают ко мне, достают ингаляторы, шприцы с адреналином и преднизоном, кислородную маску, а также аэрозоли. Все, что они используют, действительно работает. Каждые 90 минут я принимаю пищу. По условиям соревнований спортсмену позволено пить и есть, не касаясь лодки или каких-либо объектов в море. Весь марафон пловец опирается только на свои силы. После прибытия медиков, еще до рассвета (с 2.00 до 3.00), мое дыхание стабилизировалось, я начала грести увереннее и быстрее. Подплыв к лодке, чтобы поесть, я слышу разговор Бонни и Марка о том, что они наблюдают прогресс, но этого не достаточно. Согласно их подсчетам, я не укладываюсь в отведенное мне время, не выполняя план каждого часа на 40 %. Мне не хватает скорости и сил повернуть на север, чтобы преодолеть восточный Гольфстрим. Я не подозреваю, что мы меняем курс и движемся восточнее, прямо на Багамы.
Во второй половине дня пища и ингаляции нужны мне все реже. Я гребу не в полную силу. Мое тело почти истощено, я утомлена. Под водой мои руки не способны вытолкнуть тело на поверхность. Я не могу побороть сопротивление воды, ослабеваю и почти полностью отдаюсь течению. Блестяще развитые за годы тренировок легкие подводят меня. Еще одним проклятьем стали яд медузы и передозировка адреналина. Я стараюсь плыть изо всех сил. Но, как бы то ни было, первая ночь позади. И это свершившийся факт. Впереди – следующая.
Я понимаю, что мои силы на исходе, однако я не трачу ни единой секунды и тем более бесценной энергии на жалость к себе или гнев. Такие испытания и невзгоды приходят к тому, кто еще способен чему-либо научиться. Обычно говорят: мы планируем свою жизнь по сценарию А, но из-за непредвиденных обстоятельств вспоминаем сценарий Б. А если мы достаточно умны, то про запас создаем еще и маловероятный сценарий В. Тем не менее жизнь развивается по совершенно неизвестному сценарию Д. И вот тогда мы собираем всю свою волю в кулак, вооружившись, кроме того, остроумием, юмором и хитростью.
Пару лет назад, после семинара в Техасе, я обедала с очень милыми людьми, которые пришли в тот день послушать меня. Я сидела за столом с улыбчивой и открытой парой. Они рассказали мне свою историю. Их первенец, мальчик, страдал от нехватки кислорода в утробе матери, и как следствие – от повреждений головного мозга. Он умер, когда ему исполнилось 14 лет. Их второй малыш родился без отклонений. А третья девочка страдала тем же недугом, опять из-за нехватки кислорода во время беременности ее матери. Интересно, что вы почувствуете, когда люди с ясными улыбающимися глазами расскажут вам, как они потеряли свое дитя и как они борются, чтобы дать здоровому ребенку лучшую жизнь… Я расплакалась. Но мужчина твердил, что у них все хорошо. Они радуются всему, что у них есть, а не жалеют о том, что они потеряли. Эти двое были бесконечно благодарны судьбе за каждый день своей жизни.
Я вспоминаю этих людей здесь, посреди океана. Я вижу их вдохновленные смелостью лица. Они были полны решимости. Двое единомышленников, храбро смотрящих в лицо необъяснимой трагедии. Они пытаются прожить свою жизнь наилучшим образом. А я здесь. Я сомневаюсь. Силы уходят безвозвратно. Но никто из Команды не посмел даже намекнуть о неудаче. МЫ здесь. Мы идем к цели. Слова песни будто заставляют меня совершать гребок за гребком: «Куда мы плывем? Во Флориду».
Я думаю о сценарии Д. Произошло ужасное. С такой скоростью мы не доберемся до Флориды. Я чувствую себя из-за этого еще более несчастной, чем я предполагала. Однако Путь продолжается, и самое худшее позади. Осталось немного… Мы приближаемся к отметке в 24 часа!
Я смотрю на заходящее солнце. Желтый диск отражается в зеркальной поверхности океана. Впервые почти за сутки я чувствую себя счастливой. Нежный тембр Джеймса Тейлора у меня в голове помогает преодолеть боль. Я пою Rock-a-Bye sweet baby James. Кризис кончился. Я осталась жива. Я пробую возвратиться к потерянному ритму. Предыдущие 20 часов испытывали меня на прочность, крадя мою энергию. Я уговаривала тело не сдаваться. Я умоляла руки двигаться быстрее. Я просила легкие просто дышать. Казалось, это продлится бесконечно. Но самообладание вернулось к нам.
Но никто из команды не посмел даже намекнуть о неудаче. Мы здесь. Мы идем к цели.
Сейчас у меня есть роскошная возможность переключиться. Я больше не думаю о том, выживу ли я или нет. Я замечаю, как величественно течет лазурный Гольфстрим. Вижу, как с каждым из моих 50 гребков солнечный диск опускается все ниже и ниже. Мне вспомнилась одна картина из моего прошлого. Я без умолку тараторила о своей Кубинской Мечте, и когда мне было 28 лет, я организовала первую экспедицию. Кажется, что именно тот 1978 год – и есть начало всех моих странствий. Но я думаю, что желание переплыть океан возникло у меня в 9 лет. Утро на пляже в Форт-Лодердейл, южная Флорида. На Кубе только что произошла революция, и тысячи изгнанных со своей родной земли кубинцев за одну ночь сбежали в мой родной город. Я подружилась со многими. Мы ели кубинскую еду на их кухнях, танцевали сальсу в их гостиных, они рассказывали об этой замечательной стране. Смею полагать, что, как и миллионы американцев, множество людей во всем мире были очарованы Кубой, попав в сети ее мистического обаяния. Фотографии этой страны были обворожительны. Здания в колониальном стиле, их стены горчичных, бледно-зеленых и небесно-голубых оттенков. Европейские окна от пола до потолка, откуда выглядывают кубинские мужчины, играющие на саксофонах. Пары, танцующие сальсу прямо на аллее, рядом с El Floritida – баром, прославленным Хемингуэем. Невероятно стильные, ставшие легендами, ретроавтомобили, стремительно проносящиеся по улицам Гаваны и выбрасывающие выхлопные газы на набережную Малекон. В такие моменты я почти не осознаю реальность. Где-то между двумя этими планетами, между реальностью и трансом, я вижу маленькую девочку, стоящую на берегу пляжа Форт-Лодердейла, которая спрашивает у своей мамы: «Мама, где Куба, где же она?» Мама берет ее на руки и показывает на далекую полосу горизонта и отвечает: «Куба прямо там. Ты не видишь, но Куба так близко. Ты сможешь доплыть туда!»