Не в знании сила. Как сомнения помогают нам развиваться. Часть I. Два рода знания (Дайана Реннер, 2014)

1. Знание – сила

Малышка, спотыкаясь, делает первые шаги, и ее родители сияют от счастья, подхватывают ее на руки, ласкают. Девочка произносит первые слова, поет в садике песенку, получает в первом классе приз за грамотность – и все ее хвалят, все радуются. С первых дней жизни нас хвалят, ценят и награждают за каждое приобретенное знание, за новые навыки.

Знаменитый афоризм Фрэнсиса Бэкона «Знание – сила» превратился в клише, которое уже неловко повторять. Школа, работа, жизненный опыт – все убеждает, что наш статус зависит от компетентности и ее нужно проявить, сделать заметной другим. Этим определяется степень влияния, власти, репутация человека. Именно внешнее проявление знаний привлекает внимание, придает человеку ценность.

В последние десятилетия и развитые, и развивающиеся экономики продолжают неумолимо смещаться от производства к сфере услуг. Все больше людей выбирают профессии, в которых «нам платят за мысли». Во многих странах наличие диплома сулит увеличение дохода, поскольку открывает доступ к более высоким должностям. Высокий уровень образования также коррелирует с улучшением здоровья, большей продолжительностью жизни и меньшим количеством детей в семье{1}. А та власть, тот статус, которые мы получаем благодаря знанию и компетентности, дают нам ощущение важности и значимости. Растет наша уверенность в себе, разжигается честолюбие: мы стремимся к успеху, к еще более высокому статусу.

Писатель и философ Нассим Талеб напоминает нам, что мы склонны рассматривать знание словно «личную собственность, которую следует оберегать и оборонять. Это почетное отличие, оно помогает подняться по иерархической лестнице. Тут легкомысленное отношение неуместно»{2}.

Жажду знаний всячески поощряют в нас социальные институты, которые вознаграждают за приобретенные навыки, за компетентность. Наша деятельность оценивается по определенным критериям, которые обеспечивают продвижение по службе, заработок, бонусы и прочие награды. Таким образом воспитывается и укрепляется убеждение, что от компетентности зависит успех, карьера и зарплата.

Но дело не только в отличиях и наградах – удовлетворение от знания, от испытываемого чувства определенности не просто привнесено извне, оно является врожденным свойством мозга. Недавно нейробиологи провели исследование, которое показало: определенность – одно из главных условий нормального существования. Нейробиолог Дэвид Рок считает, что угроза неопределенности переживается столь же болезненно, как физическое нападение{3}. Его мнение подтверждается другим исследованием, согласно которому даже на незначительную неопределенность мозг начинает реагировать как на ошибку. Невозможно жить в состоянии неопределенности в существенных для нас вопросах: не знать, чего хочет от нас начальник, или дожидаться результатов анализов в страхе перед возможным диагнозом. Наш мозг всегда спешит получить ответы.

Нейробиолог Майкл Газзанига из Калифорнийского университета изучал эту функцию мозга на примере больных эпилепсией, которые перенесли операцию по рассечению нейронных перемычек между полушариями мозга. Эксперимент проводился с каждым полушарием по отдельности, и Газзанига обнаружил в левом полушарии сеть нейронов, которую он назвал «интерпретатором». Левое полушарие постоянно занято истолкованием информации, оно «всегда находит разумность и порядок, даже там, где их нет»{4}.

Неудивительно, что мы жадно поглощаем знания во всех формах, ведь они так заманчивы! Знания сулят нам уважение, награды, повышение по службе, они обещают богатство, здоровье, уверенность в себе.

И все же осторожность и здесь не повредит. Когда вам в последний раз предлагали идеальный товар со множеством преимуществ и без малейших недостатков? Проблема знаний – именно в их безусловной пользе. Мы цепляемся за усвоенные знания, даже когда они сковывают нас, мешая, как это ни парадоксально прозвучит, узнавать новое и продвигаться вперед.

2. Приверженность известному

Падуя, 1537 г. Андреас Везалий, молодой анатом из Фландрии, входит в городские ворота и направляется к университету. При себе – скудные пожитки, в груди – пламенная жажда знаний, юноша мечтает понять, как устроено человеческое тело. Он попал в нужное место и в нужное время. В эпоху Возрождения расположенная в 35 км от Венеции Падуя быстро превращалась в международную столицу искусств и наук. Везалий поступил в самую знаменитую европейскую школу медицины и анатомии: к тому времени Падуанскому университету было уже более 200 лет{5}.

Везалий родился в Брюсселе в 1514 г. в семье придворного аптекаря. С детства он был увлечен тайной живого организма. Он отлавливал собак, кошек и мышей и препарировал их{6}, а позднее украл с виселицы труп, чтобы заполучить скелет{7}, – дерзость, за которую могли дорого поплатиться и он сам, и его родные. В 18 лет жажда знаний увлекла молодого человека в Париж, где он записался на курс медицины. Там же ему в руки попал труд основоположника анатомии как науки – греческого врача, хирурга и философа Галена из Пергама.

Гален на протяжении столетий оставался крупнейшей величиной в мире медицины. В его трудах отражен широкий опыт лечения пациентов – от раненых гладиаторов до трех римских императоров. И самое ценное: Гален старался объяснить не только устройство человеческого тела, но и то, как оно функционирует. Например, он показал, как звуки голоса возникают в гортани, первым выявил разницу между темной венозной и яркой артериальной кровью. На протяжении веков врачи неколебимо верили каждому слову Галена. Даже в эпоху Возрождения, спустя почти полтора тысячелетия после смерти Галена его описание человеческого тела оставалось главным справочником для медиков и анатомов, основой знаний врача. И Везалий, как все студенты-медики, поначалу был очарован открытиями Галена: они казались такими ясными и убедительными. Но по мере того, как он погружался в анатомические исследования и все более критическим взглядом перечитывал текст Галена, молодой человек начал обнаруживать несоответствия и мелкие ошибки. Его сомнения в истинности некоторых утверждений Галена усилились после посещения публичных и закрытых университетских лекций.

В ту пору анатомический сеанс был заметным событием: в аудиторию битком набивались студенты, приглашали заезжих ученых. Мероприятие проходило под строгим контролем, будто священный ритуал, отступления от традиции и строгих университетских правил считались немыслимыми. Профессор анатомии восседал в стороне от стола хирурга на возвышении, в огромном кресле. Его обязанность сводилась к тому, чтобы зачитывать вслух куски из книг Галена, в то время как хирург проводил вскрытие, а специально назначенный человек демонстрировал аудитории те органы и части тела, которые следовало изучить. И хотя руководили этими сеансами известные ученые, Везалий пришел к выводу, что новое знание при этом не приобретается, единственная цель – подтвердить давние выводы Галена. Слепая преданность Галену заходила настолько далеко, что хирург, держа в руках человеческое сердце и собственными глазами видя его четыре камеры, комментировал, как учил Гален: сердце – трехкамерное. Несколько лет спустя Везалий писал, что любая попытка вступить в спор с Галеном казалась недопустимой, «словно я позволил себе втайне усомниться в бессмертии души»{8}.

Книга Галена отражала устойчивое состояние знания, определенность, зону комфорта. И хотя мы бы сегодня не стали полагаться на древнеримскую анатомию, мы по-прежнему подвластны все тому же заблуждению: всецело доверяем надежности уже добытого знания.

3. Уверенность как шоры на глазах

Максимилиан Робеспьер, Галилео Ловано, Бонни князь Лоренцо, Вундед-Ни, королева Шеддок, Пигмалион, Последняя гонка Мерфи, доктор Фауст – какие из этих имен и названий вам знакомы? Группа исследователей во главе с Кэмероном Андерсоном из Бизнес-школы Хааса при Калифорнийском университете в Беркли предложила в начале семестра 243 будущим обладателям степени MBA список исторических имен, названий и событий. Студенты должны были указать, какие пункты списка им знакомы. К реальным названиям исследователи добавили вымышленные – Галилео Ловано, Бонни князь Лоренцо, королева Шеддок и Последняя гонка Мерфи (вы же сразу догадались, верно?). По мнению исследователей, те студенты, которые заявили, будто вымышленные имена им знакомы, проявили крайнюю самоуверенность: они воображают себя более знающими, чем являются на самом деле{9}.

Повторное исследование, проведенное в конце семестра, показало, что именно эти самоуверенные студенты добились наиболее высокого статуса в своих группах. Соученики относились к ним с уважением, прислушивались, эти люди оказывали наибольшее влияние на принятие общих решений. Андерсон отметил, что другим членам группы эти высокостатусные коллеги не казались сверхсамоуверенными: напротив, перед ними преклонялись, их самоуверенность воспринимали не как высокомерие или нарциссизм, но как чудесный врожденный дар{10}.

Оправданная уверенность в себе, основанная на знаниях и компетентности, необходима для выживания и успеха. Недостаток такой уверенности снижает самооценку и сказывается на результатах работы, на отношениях, даже на душевном здоровье и качестве жизни{11}. И наоборот, судя по исследованию Андерсона, можно сказать, что обоснованно уверенные люди добиваются успеха на избранном поприще, получают желаемую работу и продвижение по службе, заключают выгодные сделки и накапливают деньги на счету{12}.

Такая уверенность в себе не грозит неприятностями, а вот сверхсамоуверенность может довести до беды. Избыточная самоуверенность – это уже заблуждение, неадекватно высокая оценка своих способностей и ума. Исследование, проводившееся на протяжении пятидесяти с лишним лет, показало, что люди удивительным образом склонны ставить себе оценки «выше среднего» практически по любому поводу. Например, мотоциклист скажет, что его шансы спровоцировать аварию ниже среднестатистических, а руководители компаний уверены, что их бизнес будет успешнее, чем у большинства конкурентов. Исследования также показали, что 94 % университетских преподавателей оценивают свою работу выше среднего уровня; начинающие хирурги полностью полагаются на диагноз, который они выносят, посмотрев рентгеновские снимки, а психиатры излишне уверены в собственных прогнозах{13}. Но при всех ее рисках избыточная самоуверенность распространена, потому что приносит очевидные социальные блага. Например, давно известно: избиратели склонны доверять политикам, которые не проявляют даже тени сомнений, и кандидаты понимают, что для победы нужно выглядеть увереннее своих соперников{14}.

В то же время представители профессий, основу которых составляет накопление знаний и опыта, должны остерегаться: специалист всегда может пасть жертвой собственной самоуверенности и завышенных ожиданий тех, кто обращается к нему. Еще Гераклит более 2500 лет назад замечал, что «люди почитают мудрецов, как будто их чушь – разновидность мудрости».

В 1995 г. Энди Гроув, глава Intel, возмутился тем, как безапелляционно врачи, обнаружившие у него рак простаты, настаивали на хирургическом вмешательстве. Гроув, которому его биограф Ричард Тедлоу дал выразительное прозвище Надо-думать-самостоятельно, не собирался слепо повиноваться совету. Он пережил и нацизм, и коммунистический режим, прежде чем сумел в 1950-х гг. эмигрировать из Венгрии в США, и теперь твердо решил отыскать наилучший способ выжить. Гроув погрузился в чтение литературы и вскоре обнаружил альтернативные варианты лечения. Информация была доступна, но ни один из его врачей не упоминал об этих методах и, по-видимому, не воспринимал их всерьез. Изумившись такой узости мышления, Гроув остановился на брахитерапии (местном облучении). Он спросил специалиста, который проводил процедуру, какой бы метод тот выбрал на его месте, и врач ответил, что, вероятно, операцию. И пояснил Гроуву: «В годы учебы нам вдалбивали: лучший вариант при раке простаты – операция. Видимо, это засело у меня в голове»{15}.

В статье «Как бороться с раком простаты», написанной им для журнала Fortune в 1996 г., Гроув приводит слова доктора Томаса Стэйми, главы кафедры урологии Стэнфордского университета: «Сталкиваясь с тяжелыми болезнями, природы которых мы не знаем, каждый пугается и ведет себя как ребенок, ожидающий указаний от старших. На хирурге лежит огромная ответственность, он должен представить пациенту с раком простаты имеющиеся методы лечения непредвзято, ведь собственное мнение врача не свободно от предрассудков и не всегда опирается исключительно на объективную информацию. До этого идеала нам еще идти и идти».

В реальности специальные знания, которые делают человека экспертом в той или иной сфере деятельности, как раз и сужают его кругозор. Люди, признанные специалистами, лишаются стимула высовываться за пределы своей ниши. Специализация становится все более узкой, и поле зрения неуклонно сужается. Эксперты зачастую попадают в зависимость от собственного статуса и уже не хотят перепроверять свои убеждения и тем более признаваться, что чего-то они могут и не знать{16}.

4. Пределы специализации

Конкуренция на рынке заставляет компании искать специалистов. Тем самым людей поощряют углублять формальное и неформальное образование, но отнюдь не расширять его. В нашем исследовании мы отметили тенденцию: люди все чаще стараются отточить уже приобретенные навыки, не тратя силы на приобретение новых. Многолетнее обучение профессии слишком дорого обходится, нельзя же все бросить и «начать с нуля».

Конечно, у специализации есть свои преимущества, но есть и оборотная сторона: чем компетентнее мы становимся, тем более нам грозит «проклятие знания». Проклятие знания в том и состоит, что чем больше знаешь, тем труднее дается обдумывание и обсуждение этих знаний в доступной форме{17}. Специалист воспаряет слишком высоко, он не видит, что обычные люди не способны понять его термины и формулировки, и его объяснения лишь умножают недоразумения и отвращают слушателей от знания.

Там, где главная задача – передавать и распространять информацию, проклятие знания обесценивает все достоинства специалиста: аудитория его попросту не понимает. И если специалисту чересчур сложный, перенасыщенный научным жаргоном язык мешает донести до аудитории подлинное знание, то дилетант, напротив, подхватывает кое-какие словечки из этого жаргона и выдает себя за знатока. В обоих случаях аудитория остается в проигрыше – и когда не способна понять настоящего специалиста, и когда доверяется человеку, который ловко использует терминологию как прикрытие для своего невежества.

Глубокие, но слишком узкие познания также мешают обрести свежий взгляд на сложные проблемы. Авторы «Проклятия знания» (The Curse of Knowledge) Чип и Дэн Хит замечают: «Тому, кто имеет знания, не под силу вообразить себе, каково это – НЕ ИМЕТЬ таких знаний»{18}. Чем глубже человек разбирается в вопросе, тем труднее ему отстраниться и изложить проблемы так, чтобы они стали доступны всем. В любую формулировку вкладывается также и наш собственный взгляд на дело. Накопленные знания и опыт сужают перспективу и видение возможных решений, мы уже не способны мыслить незашоренно, вне узких рамок. В бихевиористской экономике это состояние называется «якорением» – знания становятся «якорем», который не позволяет нашим представлениям сдвинуться с места{19}.

Учредив премию за новые подходы к борьбе с ВИЧ, фонд «Международная инициатива по поиску вакцины от СПИДа» (The International AIDS Vaccine Initiative), обратился к научному сообществу с призывом: «Создайте наконец эффективную вакцину от вируса-убийцы!» Увы, этим фонд сузил поиск новых решений. Специалисты «заякорили» проблему и стали искать именно вакцину, прочие варианты не рассматривались. Это было ошибкой – ведь другое средство могло оказаться более эффективным. Но, как говорится, «молоток во всем видит гвоздь».

Чтобы привлечь более широкий спектр специалистов, консультант по инновациям Энди Зинга предложил поставить во главу угла проблему (стабилизация белков), а не вариант ее решения (создание вакцины){20}. Изменив формулировку, фонд получил 34 заявки на гранты от ученых из 14 стран. Их предложения оказались гораздо более новаторскими и разнообразными, и под три идеи были выделены исследовательские гранты.

Если какие-то люди или институты достигают высокого профессионального уровня, то сами их знания превращаются в рамки, ограничивающие способность обдумывать проблему по-новому.

В книге «Экспертное политическое мнение» (Expert Political Judgement){21} Филипп Тетлок, профессор психологии и менеджмента Пенсильванского университета, проанализировал свыше 2500 политических прогнозов и сравнил их с реальным исходом событий. Древнегреческий поэт Архилох разделял всех людей на две категории – «лис» и «ежей». «Лиса» знает много разных вещей, а «еж» – одну, зато главную. Так вот, Тетлок убедился, что «лисы» в целом дают более точные прогнозы, чем великие эксперты – «ежи». Отчасти это происходит потому, что у экспертов поле зрения сужено и они не видят общую картину за пределами своей специальности. Согласно выводам Тетлока, избыток знаний делает прогноз не более, а менее точным. Кроме того, известные специалисты слишком уверены в себе и пренебрегают иными мнениями – у эллинов эта черта называлась гибрис (хюбрис), погибельная гордыня. «Признанные специалисты гораздо самоувереннее коллег, которые живут вдали от лучей славы», – заключает Тетлок{22}.

5. Злонамеренная слепота

Либби – очаровательный город на северо-западе штата Монтана, поблизости от канадской границы; 2600 жителей обитают в узкой долине реки Кутеней, которую некогда прорыл на своем пути отступавший ледник. Со всех сторон город окружают лесистые горы. Заглянув сюда и увидев уютные кафе, старомодные магазины и наклейки «Я люблю Либби» на каждом углу, вы сочтете этот город обычным для американской провинции. Но здесь, увы, далеко не все типично для США, и за этим живописным ландшафтом и тихими улочками скрывается трагедия.

Вот уже более полувека жители города борются с опасностью асбестоза и других заболеваний, которые вызывает асбест. Эти болезни унесли сотни жизней, поразили три поколения. Уровень смертности в Либби в 80 раз превышает средний показатель по США, и то и дело обнаруживаются новые случаи заболевания. Агентство по охране окружающей среды (EPA) назвало эту ситуацию «самой страшной экологической катастрофой за всю историю США», а Либби – ее эпицентром.

Виновница несчастья – шахта по добыче вермикулита, которую в 1963 г. открыла поблизости от Либби горнодобывающая компания WR Grace Company. Беда не в самом минерале, а в породе, из которой его здесь добывали: в ней содержится тремолит, самая вредная разновидность асбеста. Под микроскопом длинные волокна тремолита выглядят словно крюки с шипами: если их вдохнуть, они попадут в легкие, вонзятся в легочную ткань и начнут ее разрушать. В начале 1960-х гг. было точно установлено, что асбест вызывает легочные заболевания. Внутренняя памятка, составленная компанией еще в 1955 г., предупреждала об «опасностях вдыхания частиц асбеста». Работников регулярно отправляли на рентген, и снимки показывали ранние симптомы асбестоза, однако заболевших об этом не информировали.

Жители города, в том числе и не работавшие на шахте, постоянно дышали опасной пылью. «Она была повсюду. Такая мелкая, что в воздухе ее не видать, а вот когда в чашке с кофе осядет, тут и видно», – вспоминал бывший шахтер Боб Уилкинс в радиоинтервью. В 1960-х гг. жители города начали умирать от асбестоза. К 1990 г. заболевания дыхательных путей наблюдались в каждой четвертой семье, похороны проходили практически еженедельно. И все же местные власти, власти штата и страны закрывали глаза на информацию, которая ясно свидетельствовала: в городе происходит нечто ужасное. Никто не принимал мер, город словно бы ничего не замечал, а компания, добывавшая вермикулит, на протяжении 30 лет отвергала саму мысль, что она может быть причастна к массовым смертям.

А потом местная жительница Гейла Бенефильд возвысила свой голос. Гейла, «постарше Эрин Брокович, но столь же красноречивая»{23}, возглавила борьбу за то, чтобы открыть всем глаза на эту трагедию и призвать виновных к ответу. За 40 лет более тридцати ее родственников, в том числе родители, умерли от легочных болезней, а другие близкие, включая дочь и внучку, страдали этим недугом.

Казалось бы, подобных масштабов катастрофу со столь трагичными последствиями проигнорировать невозможно. И все же горожане ухитрялись ничего не замечать вопреки очевидным фактам и личному опыту. У большинства погибали друзья, соседи и родственники, а люди продолжали жить, как будто все в порядке. Постоянно в трауре, в буквальном смысле слова задыхаясь, город упорно не желал признавать реальность. Либби – классический пример злонамеренной слепоты.

Когда Бенефильд пыталась говорить с горожанами об этом, реакция была весьма странной. Люди игнорировали факты или уходили от разговора, высмеивали и «забывали» неприятную информацию, спорили, отрицали каждое слово. Особенно скептически воспринимали мысль о какой-либо опасности оставшиеся здоровыми. По их мнению, если бы впрямь существовала такая угроза, кто-нибудь давно бы что-нибудь сделал – врачи дали бы заключение, власти вмешались бы. И что вообще местная жительница, женщина средних лет смыслит в асбестозе? Многие и вовсе утверждали, что их город прекрасен, лучшее, безопасное место, чтобы жить и растить детей, – «всем известно, городок наш в полном порядке»{24}. На бамперах машин даже появились наклейки: «Я из Либби, и у меня нет асбестоза».

Город разделился: кое-кто прислушивался к речам Бенефильд, остальные и думать об этом не хотели. И хотя считалось, что нравы здесь добрососедские и все друг друга поддерживают, к больным в городе относились в лучшем случае холодно, а порой они сталкивались со злобой и отвержением. Словно весь мир сговорился закрывать глаза на очевидную истину. Даже в Управлении по охране окружающей среды США поначалу скептически отнеслись к донесшемуся из города голосу протеста. Пол Паронанд, руководитель группы, направленной разобраться с ситуацией, говорил: «Если бы такая беда случилась на самом деле, мы бы давно об этом знали. Все бы об этом знали. Конечно же, это полная чушь»{25}.

Но Бенефильд не сдавалась. И в конце концов в городе появились команды химической очистки, они были одеты в защитные комбинезоны. Оградив доступ к зараженным местам, они принялись тоннами вывозить токсичную почву, эвакуировали семьи и накрывали дома пленкой. Но даже тогда кое-кто в городе продолжал доказывать, что ничего такого не происходит. В Либби открылась клиника лечения асбестоза, но поначалу люди заходили в нее с черного хода, тайком, словно стыдясь признаться, что Бенефильд оказалась права, и ненавидя ее за правоту{26}. А компания WR Grace отрицала свою вину до последнего, до судебного приговора, который обязал ее выплатить компенсацию всем, кто заболел асбестозом. Постепенно жители города начали осознавать, какая беда с ними стряслась. Наклейки на бамперах сменились на другие: «У нас асбестоз, и мы его вылечим».

Чем бы обернулась эта история, если бы горожане, власти, общественность, когда они в первый раз услышали об асбестозе, честно признались: «Мы в этом не разбираемся и не знаем, что происходит»? Что было бы, если бы исследование началось гораздо раньше? Но все неколебимо полагались на то, что «знали» всегда: их Либби – прекрасный город, лучшее место для семейной жизни. Люди цеплялись за эту уверенность, не оставляя места сомнению и Незнанию, и последствия их упорства были ужасны.

6. Претензия на знание

В 1974 г. Фридрих фон Хайек озаглавил свою речь при получении Нобелевской премии по экономике «Претензии знания». В ней он предостерегал публику от веры во «всеведение» сторонников классической экономической теории. С тех пор новые исследования подтвердили, что полагаться на предсказания экспертов опасно – они зачастую не сбываются{27}. В ноябре 2008 г., в разгар финансового кризиса, после краха инвестиционного банка Lehman Brothers, королева Елизавета II посетила Лондонскую школу экономики. Аудитории, состоявшей из известных экономистов, исследователей и студентов, она задала простой и обескураживающий вопрос: «Почему никто не заметил приближение кредитного обвала?»

Конец ознакомительного фрагмента.