Глава 5
Вдовствующая герцогиня Хоторн, холодно улыбаясь, пристально разглядывала внука большими зеленовато-карими глазами. В свои семьдесят лет она по-прежнему оставалась красивой женщиной, с совершенно седыми волосами, царственной осанкой и твердокаменной уверенностью, присущей истинным аристократам, тем, кому выпало на долю вести привилегированную, полную роскоши жизнь.
Несмотря на неколебимое достоинство, сквозившее в каждом ее жесте, герцогиня, пережившая мужа и сыновей, хорошо знала, что такое истинная скорбь. Однако самообладание ее было так велико, что даже ближайшие знакомые не совсем понимали, любила ли она родных при жизни и тоскует ли по мертвым, а ее влияние в обществе казалось столь огромным, что никто и не осмеливался добиваться правды.
И теперь герцогиня без всяких внешних признаков тревоги безмятежно слушала старшего внука, сидевшего на диване в гостиной и небрежно объяснявшего, что он задержался из-за грабителей, пытавшихся убить его прошлой ночью.
Другой ее внук, однако, и не пытался скрыть свои чувства. Поднеся бокал к губам, Энтони усмехнулся и шутливо предположил:
– Признайся, Джордан, ты просто хотел провести еще один восхитительный вечер с твоей прелестной балериной. Э… прошу прощения, бабушка, – запоздало добавил он, когда женщина наградила его уничтожающим взглядом. – Но, говоря по правде, не было ни разбойников, ни двенадцатилетней девочки, поспешившей тебе на выручку, верно?
– Ошибаешься, – невозмутимо ответил Джордан.
Герцогиня молча прислушивалась к перепалке кузенов. Между ними существовала поистине братская близость, хотя оба были различны, как день и ночь. Джордан пошел в бабку – такой же холодный, бесстрастный, сдержанный, тогда как Энтони вырос общительным, веселым и неисправимо добродушным. Мать и отец Энтони души в нем не чаяли. Джордан же никогда не знал настоящей родительской любви. Однако герцогиня всецело одобряла манеры Джордана и не выносила легкомыслия Энтони. Порицание в той или иной степени было единственной эмоцией, которую позволяла себе открыто проявлять пожилая леди.
– Все произошло именно так, как я изложил, хотя, не скрою, гордость моя изрядно страдает, – сухо продолжал Джордан и, встав, подошел к буфету, чтобы налить себе еще портвейна. – Всего мгновение назад я смотрел в лицо смерти, и тут откуда ни возьмись она! Мчится прямо на нас… верхом на древней кляче, с опущенным забралом, с копьем в одной руке и ружьем в другой!
Прихватив бокал с португальским портвейном, который он особенно любил, Джордан вернулся в кресло и скорее задумчиво, нежели насмешливо докончил:
– Ее доспехи были ржавыми, а дом словно сошел со страниц плохого готического романа – паутина на потолке, выцветшие гобелены, скрипучие двери и сырые углы. Дворецкий, глухой, как придорожный столб, слепой лакей, который натыкается на стены, старый пьянчуга дядюшка, именующий себя «сэр Монтегю Марш»…
– Любопытная семейка, – пробормотал Энтони. – Неудивительно, что девочка столь… э-э-э… необычна.
– «Традиционность, – без улыбки процитировал Джордан, – убежище косного разума».
Герцогиня, истово и неуклонно исповедовавшая всю жизнь традиционный консерватизм и придававшая огромное значение условностям, грозно нахмурилась:
– Кому принадлежит сие нелепое изречение?
– Александре Лоренс.
– Крайне интересно, – хмыкнул Энтони, удивленный странной, почти нежной улыбкой на обычно непроницаемом лице брата, когда тот вспомнил о девушке. Джордан редко улыбался, и всегда либо цинично, либо обольстительно, и почти никогда не смеялся. Его отец считал, что чувствительность – удел слабых душ и все нежное, мягкое – отвратительно, противоестественно, как и любые эмоции, делающие мужчину уязвимым. Включая любовь.
– И как же выглядит эта незаурядная представительница прекрасного пола? – осведомился Энтони, которому не терпелось узнать как можно больше о девушке, сумевшей произвести столь невероятное впечатление на кузена.
– Маленькая, – медленно протянул Джордан, воскрешая в памяти смеющееся лицо Александры. – И очень худая. Зато ее улыбка может растопить лед, а таких изумительных глаз я никогда не видел. Огромные, аквамариновые, и когда смотришь на нее, ничего, кроме этих глаз, не видишь. Речь столь же изысканная, как у нас с тобой, и, несмотря на всю мрачность этого ужасного дома, она жизнерадостна, как птичка.
– И очевидно, отважна, – добавил Энтони.
Джордан кивнул:
– Я собираюсь послать ей чек – вознаграждение за спасение моей жизни. Бог видит, деньги им пригодятся. Судя по тому, что она говорила… и о чем постаралась умолчать, все хозяйство лежит на ней. Александра, несомненно, будет оскорблена предложением денег, поэтому я и не заикнулся ни о чем прошлой ночью, но они облегчат ей жизнь.
Герцогиня пренебрежительно хмыкнула, все еще раздраженная смелым определением традиционности, высказанным мисс Лоренс.
– Так называемые простые люди, Джордан, готовы на что угодно ради лишней монеты. Удивляюсь, как она не попыталась выманить у тебя несколько фунтов еще вчера.
– Вы становитесь циничной, – насмешливо бросил Джордан. – Но насчет этой девочки ошибаетесь. Она совершенно бескорыстна и бесхитростна.
Пораженный подобным заявлением кузена, чье мнение о женском характере было прискорбно низким, Тони услужливо предложил:
– Почему бы тебе через несколько лет не познакомиться с ней поближе и не сделать своей…
– Энтони! – прогремела окончательно выведенная из себя герцогиня. – Будь добр придержать язык в моем присутствии!
– Мне и в голову не пришло вырвать ее из привычного окружения, – признался Джордан, не замечая мрачно сведенных бровей бабки. – Александра – редкая драгоценность, поэтому и дня в Лондоне не продержится. Для этого у нее недостаточно твердости, жестокости и честолюбия. Она… – Он осекся и вопросительно взглянул на вошедшего дворецкого, вежливо кашлянувшего, чтобы привлечь внимание. – Да, Рамзи, в чем дело?
Рамзи негодующе выпрямился и посмотрел на герцога с брезгливой гримасой.
– Ваша светлость, – начал он, – некие странные особы требуют впустить их в дом. Заявляют, что хотят видеть вас. Прибыли в совершенно неописуемой повозке, запряженной непонятным созданием, каковое и лошадью трудно назвать, а одежда… Ни один приличный человек не посмеет показаться в чем-то подобном…
– Кто они? – нетерпеливо перебил Джордан.
– Мужчина назвал себя сэром Монтегю Маршем. С ним две дамы – его невестка, миссис Лоренс, и племянница, мисс Александра Лоренс. Они утверждают, что приехали получить с вас долг.
При слове «долг» Джордан хмуро насупился.
– Пригласите их сюда, – коротко велел он.
Герцогиня, на миг изменив обычному высокомерию, позволила себе удовлетворенный – «я-же-тебе-говорила» – взгляд на внука.
– Как видно, мисс Лоренс не только жадна, но также бесцеремонна и крайне назойлива! Вообрази, врываться сюда и требовать с тебя уплаты какого-то долга!
Не отвечая на весьма справедливое замечание бабки, Джордан подошел к резному письменному столу в глубине комнаты и уселся.
– Вам вовсе не обязательно присутствовать при этом, я все устрою.
– Напротив, – неумолимо объявила герцогиня. – Мы с Энтони будем свидетелями на случай, если эти личности прибегнут к вымогательству!
Стараясь не сводить глаз со спины дворецкого, Александра нехотя плелась за матерью и дядюшкой Монти; великолепие окружающей обстановки с каждым мгновением все больше заставляло ее осознавать собственное ничтожество.
Конечно, она ожидала увидеть величественное здание, но действительность превзошла всяческое воображение. Перед ней предстал огромный мрачно-прекрасный особняк, окруженный тянувшимися на многие акры садами и газонами. До этой минуты девушка почему-то цеплялась за весьма ошибочное впечатление прошлой ночи, уверенная в том, что герцог на самом деле дружелюбный, добрый, все понимающий человек. Однако подобные заблуждения тотчас вылетели из головы, стоило ей увидеть поместье. Герцог пришел из другого мира. Для него Роузмид – всего-навсего маленький загородный дом.
«Дом, оказавшийся дворцом», – с ужасом думала девушка, замечая, как ноги утопают в толстом обюссонском ковре.
Дворецкий распахнул двери резного дуба и отступил, пропуская их в комнату, увешанную картинами в затейливых рамах. Подавив внезапное побуждение присесть перед застывшим слугой, Александра шагнула вперед, с ужасом ожидая момента, когда встретится с недавно обретенным другом и увидит его искривленные презрительной гримасой губы.
Она не ошиблась. Человек, сидевший за роскошным письменным столом, разительно отличался от того смеющегося, заботливого приятеля, спасенного ею всего два дня назад. Сегодня он превратился в холодного, сдержанного незнакомца, взиравшего на ее семью как на мерзких насекомых, пятнающих его дорогой ковер. Он даже не пытался быть сколько-нибудь вежливым – не позаботился встать или представить их находившимся в комнате людям. Вместо этого он коротко кивнул дядюшке Монти и миссис Лоренс, давая знать, что они могут сесть на расставленные перед столом стулья.
Однако когда его взгляд упал на Александру, лицо, словно высеченное из гранита, смягчилось, а глаза потеплели, будто он понял, какое унижение и стыд владеют девушкой. Обойдя вокруг стола, он придвинул еще один стул, специально для нее.
– Синяк сильно болит, малышка? – осведомился он, изучая фиолетовое пятно, залившее ее щеку.
Нелепо обрадованная его сочувствием и обходительностью, Александра покачала головой.
– Нет, нисколько, – выдохнула она с невероятным облегчением: кажется, он ничуть не осуждает ее за то, что она так дерзко ворвалась в его дом. Путаясь в подоле материнского, плохо сидевшего на ней платья, Александра опустилась на край стула. Правда, она попробовала отодвинуться подальше, но юбка зацепилась за подлокотник, и материя натянулась до такой степени, что высокий ворот сдавил горло, и Александре пришлось вздернуть подбородок. Запутавшаяся, словно кролик в силке, девушка беспомощно уставилась на герцога.
– Вам удобно? – осведомился он без тени улыбки.
– Очень, благодарю вас, – солгала Александра, сгорая от стыда в прискорбной уверенности, что он с трудом сдерживает смех.
– Может, вам лучше встать и снова попытаться сесть?
– Благодарю вас, я прекрасно устроилась.
Веселые искорки в глазах герцога мгновенно исчезли, стоило ему вновь усесться за стол. Переводя взгляд с миссис Лоренс на дядюшку Монти, он без предисловий объявил:
– Вы могли бы обойтись без этого ненужного визита и избавить себя от лишних неприятностей. Я и без того намеревался выразить свою благодарность Александре, послав ей чек на тысячу фунтов, который был бы доставлен вам на следующей неделе.
Девушка тихо охнула при упоминании такой огромной суммы. Да на такие деньги можно прожить в относительной роскоши не менее двух лет! И если она захочет, можно жечь дрова, не задумываясь о том, что будет завтра. Правда, на это она, конечно, не отважится…
– Но этого недостаточно, – проворчал дядюшка Монти, и Александра испуганно вскинула голову.
В голосе герцога зазвенела сталь.
– Сколько же вы хотите? – сухо спросил он, испепеляя беднягу Монти убийственным взглядом.
– Мы пришли, чтобы добиться справедливости, – объявил, откашлявшись, старый рыцарь. – Наша Александра спасла вам жизнь.
– Но за это я готов щедро заплатить, – процедил герцог. – Итак, сколько вам нужно?
Дядюшка Монти неловко поежился, но нашел в себе мужество продолжать:
– Наша девочка спасла вам жизнь, а в благодарность вы погубили ее.
У герцога был такой вид, словно он вот-вот взорвется.
– Что?! Что я сделал?! – зловеще проскрежетал он.
– Вы привезли девушку из благородной семьи в гостиницу, отнесли ее на руках в спальню и бог знает что там вытворяли с ней!
– Я отвез в гостиницу ребенка, – отрезал Джордан. – Ребенка, который лежал без сознания и нуждался в докторе!
– Послушайте, Хоторн, – внезапно окрепшим голосом возразил немного пришедший в себя дядюшка Монти, – вы выставили напоказ не девочку, а юную леди! Затащили ее в спальню на глазах у половины деревенских жителей и полчаса спустя снова вынесли – в полном сознании, растрепанную, одежда в беспорядке – и даже не позаботились дождаться доктора. Моральные принципы крестьян так же высоки, как среди аристократов, уж поверьте мне, а вы публично их попрали. Вряд ли вы представляете, какой скандал разразился!
– Если праведные обитатели вашей Богом забытой дыры могут устроить скандал из-за таких мелочей, не мешало бы им прочистить себе мозги. Но хватит спорить из-за пустяков! Сколько вам…
– Пустяков?! – разъяренно взвизгнула миссис Лоренс, наклоняясь вперед и стискивая край столешницы с такой силой, что побелели костяшки пальцев. – Да как вы смеете, злобный, порочный развратник! Александре семнадцать, и вы ее обесчестили! Родители ее жениха были в гостиной, когда вы внесли ее в дом, и они уже разорвали помолвку! Вас следует повесить… Нет! Такая казнь чересчур хороша для вас!
Но герцог, казалось, уже не слушал – резко обернувшись к Александре, он стал изучать ее лицо, словно никогда раньше не видел.
– Сколько вам лет? – требовательно бросил он.
Александра, сама не зная как, умудрилась выдавить ответ. Господи, это хуже, гораздо хуже, чем она ожидала!
– Семнадцать. Исполнится восемнадцать на будущей неделе, – едва слышным извиняющимся шепотом призналась она и покраснела под пристальным взглядом герцога, остановившимся в конце концов на ее маленькой груди, – очевидно, он был не в силах поверить, что просторное платье скрывало взрослую девушку. Пытаясь как-то оправдать свою обманчиво мальчишескую фигуру, Алекс, запинаясь, добавила: – Дедушка часто говорил, что все женщины в нашей семье расцветают поздно, и…
Поняв, что только сейчас с ее уст сорвалось непростительное и крайне неуместное для юной леди признание, Александра осеклась, побагровела от смущения и устремила полный отчаяния взгляд на остальных обитателей гостиной в надежде встретить какое-то понимание и прощение. Напрасно. Мужчина наблюдал за ней с веселым изумлением. Леди, казалось, окаменела. Александра вновь посмотрела на герцога и заметила, что выражение его лица стало поистине свирепым.
– Предположим, я совершил роковую ошибку, – обратился он к ее матери. – Что же вы хотите от меня?
– Поскольку ни один порядочный человек не женится на моей дочери после того, что вы наделали, мы ожидаем, что вы сделаете ей предложение и этим все исправите. Ее происхождение безупречно, и, кроме того, мы связаны родством с графом и рыцарем. Вы вряд ли можете утверждать, что она недостойна стать невестой герцога.
Глаза Джордана зажглись яростью.
– Утверждать?! – взорвался он, но тут же, поспешно проглотив остаток пламенной речи, стиснул зубы так сильно, что на щеке дернулся мускул. – А если я откажусь? – процедил он.
– В таком случае я немедленно подаю на вас жалобу в лондонский суд! И не воображайте, что я на такое не пойду! – воскликнула миссис Лоренс.
– Не посмеете! – с уничтожающей уверенностью отозвался герцог. – Начать тяжбу означает распространить по всему Лондону тот самый скандал, который уже принес столько бед Александре.
Доведенная до исступления его надменным спокойствием и горькими воспоминаниями о вероломстве мужа, миссис Лоренс, сотрясаемая гневом, вскочила со стула.
– А теперь выслушайте меня хорошенько! Я сделаю, сделаю именно так, как сказала. Александра либо станет жить под защитой вашего имени, либо должна попытаться купить респектабельность вашими деньгами, и если выйдет по-моему, на это не хватит всего вашего состояния! Так или иначе, нам нечего терять. Понятно?! – почти завопила она. – Я не позволю использовать нас и вышвырнуть, как это удалось моему муженьку! Вы такой же негодяй, как он. Все мужчины – чудовища, эгоистичные, омерзительные чудовища…
Джордан молча изучал полубезумную женщину, стоявшую перед ним. Глаза лихорадочно блестят, кулаки сжаты так сильно, что под кожей выступили голубые вены. Да она и впрямь готова выполнить свою угрозу. Очевидно, ненависть к мужу пожирает ее, и эта фурия готова подвергнуть Александру публичному скандалу и унижению только для того, чтобы отомстить другому человеку – герцогу Хоторну.
– Вы целовали ее, – разъяренно шипела женщина, – прикасались… Она сама признала…
– Мама, перестань! – вскрикнула Александра, обхватив себя руками и сгибаясь, словно от жестокой боли. – Пожалуйста, пожалуйста, не делай этого, – прерывисто пробормотала она. – Не делай этого со мной…
Джордан взглянул на женщину-ребенка, свернувшуюся в жалкий клубочек. Трудно поверить, что это та же самая, веселая, остроумная, храбрая девочка, спасшая его всего два дня назад.
– Бог знает, что еще ты позволила ему…
Герцог с грохотом ударил ладонью по столешнице, так что эхо удара разнеслось в отделанной дубовыми панелями комнате.
– Довольно! – прогремел он. – Садитесь!
Дождавшись, пока миссис Лоренс неохотно повиновалась, Джордан встал, шагнул к Александре и, не слишком нежно схватив ее за руку, поднял.
– Вы пойдете со мной, – приказал он. – Я хочу поговорить с вами наедине.
Миссис Лоренс открыла было рот, чтобы возразить, но тут наконец вмешалась вдовствующая герцогиня.
– Молчание, миссис Лоренс! – приказала она ледяным голосом. – Мы достаточно наслушались ваших речей!
Александре приходилось почти бежать, чтобы не отстать от герцога, пока он тащил ее через гостиную, по коридору, в маленький салон, выдержанный в сиреневых тонах. Только захлопнув за собой дверь, он выпустил девушку, подошел к окну и сунул руки в карманы. Молчание длилось, действуя на и без того натянутые нервы, но Джордан продолжал смотреть на ухоженные газоны, не разжимая губ, мрачный как туча. Алекс понимала, что в эту минуту он пытается найти выход из создавшегося положения, отделаться от ее родных и, уж конечно, от нежеланной женитьбы. Она знала также, что под внешней невозмутимостью кипит ужасная, вулканическая ярость, готовая в любой момент обрушиться на нее. Сгорая от неимоверного стыда, Александра беспомощно ждала, наблюдая, как он с каждой секундой все больше мрачнеет.
Вдруг мужчина обернулся так стремительно, что девушка невольно отступила.
– Перестаньте трястись, как напуганный кролик! – рявкнул он. – Это я попал в ловушку, не вы!
Мертвенное спокойствие снизошло на Александру, вытеснив все ощущения, кроме сознания собственного позора. Маленький подбородок надменно поднялся, плечи распрямились, и на глазах Джордана произошла удивительная метаморфоза – эта девочка, отважно пытавшаяся обрести утраченное самообладание, выиграла нелегкий поединок. Перед ним стояла исполненная достоинства, похожая на мальчишку-сорванца королева в жалких обносках, со сверкающими, словно бриллианты, глазами.
– Я не могла ничего сказать в той комнате, – объявила она слегка дрожащим голосом, – потому что мама никогда не позволила бы, но, не попроси вы разрешения поговорить со мной наедине, я сама бы сделала это.
– Выкладывайте все, что собирались сказать, и покончим с этим поскорее, – небрежно бросил Джордан.
Александра вздернула подбородок чуть выше. Зря она надеялась, что он не станет относиться к ней с таким же уничтожающим презрением, как к матери.
– Сама идея нашего брака нелепа, – начала она.
– Вы совершенно правы, – грубо отрезал он.
– Мы живем в абсолютно разных мирах.
– Верно, мисс Лоренс.
– Вы не хотите жениться на мне.
– В самую точку, – оскорбительно хмыкнул герцог.
– Но и я не желаю выходить за вас, – вскинулась она, униженная до глубины души каждым недобрым словом, произнесенным герцогом.
– Крайне мудро с вашей стороны, – язвительно согласился он. – И подумать только, как долго я заблуждался, считая, будто все девушки жаждут заполучить богатого мужа.
– Но я не похожа на остальных девушек.
– Я почувствовал это с той минуты, как увидел вас.
Александра, расслышав очередное замаскированное оскорбление, едва не задохнулась от досады:
– Значит, все улажено. Мы не женимся.
– Напротив, – возразил он звенящим от ярости тоном. – У нас нет выбора, мисс Лоренс. Ваша маменька поступит в точности как обещает и потащит меня в суд. Поверьте, она готова уничтожить вас, только чтобы наказать меня.
– Нет, нет! – вырвалось у Александры. – Она не осмелится! Вы совсем не знаете маму! Она… Она так и не оправилась после смерти папы. – Сама того не сознавая, девушка вцепилась в рукав безупречно сшитого серого фрака и умоляюще посмотрела на герцога. – Не позволяйте им вынудить вас жениться! Иначе вы будете ненавидеть меня всю жизнь, я знаю! Вот увидите, деревенские жители вскоре забудут о скандале! Простят меня и забудут! Во всем виновата я сама! Не упади я так по-дурацки в обморок, вам не пришлось бы везти меня в гостиницу! Я впервые в жизни потеряла сознание, да и то лишь потому, что убила человека, и…
– Достаточно, – резко перебил Джордан, чувствуя, как петля брака неумолимо затягивается на шее. Пока Александра не заговорила, он безуспешно пытался найти выход из невыносимого положения и был готов даже схватиться за ее уверения в том, что мать скорее всего не способна на решительные действия. Говоря по правде, Джордан уже начал придумывать многочисленные и весьма убедительные причины, препятствующие свадьбе, из которых не последним было то соображение, что девушка вовсе не желает становиться его женой. Только… только он не рассчитывал, что малышка примется самоотверженно умолять его не приносить себя в жертву на алтарь брака ради нее. Кроме того, Джордан на несколько минут позабыл, что обязан ей своим существованием.
Он молча изучал стоящее перед ним трогательно гордое дитя в убогом платье. Она спасла ему жизнь, рискуя собственной, а он отплатил ей тем, что навеки уничтожил для нее всякую возможность выйти замуж. А без мужа, который возьмет на себя бремя ее забот, девочка вечно обречена тащить на своих хрупких плечах тяжелую ношу беспорядочного хозяйства. Именно он невольно, но бесповоротно разрушил ее будущее.
Джордан нетерпеливо вырвал рукав из пальцев Алекс.
– Иного выхода нет, – процедил он. – Я получу специальное разрешение на брак[3], и мы поженимся на этой неделе. Ваши мать и дядя, – добавил он с обжигающим презрением, – могут остановиться в местной гостинице. Я не потерплю их под своей крышей.
Последнее замечание принесло Александре больше унижения, чем все сказанное им до этого.
– Я заплачу за их комнаты, – коротко бросил герцог, неправильно истолковав ее потрясенный взгляд.
– Дело не в этом! – вздохнула она.
– В таком случае что тревожит вас? – требовательно осведомился он.
– Дело в том… – Александра отвернулась, с отчаянием оглядывая удушливо-строгую обстановку комнаты. – Все, все плохо! Я совсем не так представляла свою свадьбу! – Девушка была настолько удручена, что поспешила пожаловаться на меньшую из бед. – Я всегда думала, что стану венчаться в деревенской церкви, а моя лучшая подруга Мэри Эллен будет рядом, и…
– Прекрасно, – резко перебил он. – Пригласите свою подругу сюда, и вам будет легче вынести оставшиеся до свадьбы дни. Дайте ее адрес дворецкому, и я немедленно пошлю за ней лакея. Бумага и перья в ящике письменного стола. Надеюсь, вы умеете писать?
Алекс пошатнулась, словно ее наотмашь ударили по лицу, и на кратчайшее мгновение Джордан увидел сильную, гордую, великолепную женщину, которой она когда-нибудь станет. Зеленовато-голубые глаза пренебрежительно сверкнули.
– Да, милорд, я умею писать…
Джордан уставился на исполненную презрения малышку, высокомерно взиравшую на него с брезгливым сожалением, и проникся чем-то вроде веселого уважения к девчонке, посмевшей так на него смотреть.
– Прекрасно, – кивнул он.
– …на трех языках, – добавила она с царственной надменностью.
Джордан едва сдержал улыбку. После его ухода Александра робко подошла к маленькому письменному столу в самом углу и, усевшись, выдвинула ящик и достала бумагу, перо и чернильницу. Слишком возбужденная, чтобы сосредоточиться на разумных объяснениях случившегося, она быстро нацарапала:
«Дорогая Мэри Эллен, как только прочтешь это письмо, пожалуйста, приезжай вместе с человеком, который его привезет. Несчастье обрушилось на меня, и я одинока и безутешна. Мама и дядя Монти здесь, так что твоей матери не придется за тебя волноваться. Прошу тебя, поспеши. Остается совсем немного времени до того, как мне придется тебя покинуть…»
На черных пушистых ресницах девушки повисли две огромные слезы и, сорвавшись, расплылись на бумаге. Только тогда она оставила бесплодную борьбу и уронила голову на сложенные руки. Худенькие плечи затряслись от безудержных рыданий.
– Нечто чудесное? – прерывисто прошептала она, обращаясь к Богу. – И это ты считаешь чудесным?
Три четверти часа спустя Рамзи выпроводил притихших и укрощенных миссис Лоренс и сэра Монтегю из дома, оставив герцогиню наедине с обоими внуками. Пожилая леди медленно поднялась и, выпрямившись, обратилась к Джордану:
– Надеюсь, ты не собираешься действительно пройти через это?
– Напротив, я вполне серьезен.
Лицо женщины смертельно побелело.
– Но почему? Не хочешь же ты заставить меня поверить, что чувствуешь хотя бы малейшее желание жениться на этой провинциальной мышке?!
– Нет.
– Но зачем, во имя Господа, ты собираешься пойти на это?!
– Жалость, – с жестокой откровенностью признался он. – Мне ее жаль. И нравится это вам или нет, я виноват в том, что с ней случилось. Вот и все.
– В таком случае откупись от нее!
Джордан, откинувшись на спинку кресла, устало прикрыл глаза и сунул руки в карманы брюк.
– Откупиться? – с горечью повторил он. – Поверьте, это мое самое горячее желание, но ничего не выйдет. Она спасла мне жизнь, а я за это уничтожил ее шансы на будущее и обеспеченное спокойное существование. Вы слышали, что сказала ее мать, – жених уже разорвал помолвку, потому что она «обесчещена». Стоит ей вернуться в деревню, и она станет желанной и легкой добычей для всех похотливых негодяев. Ни респектабельности, ни мужа, ни детей. Через год-другой ей придется продавать себя в той же гостинице, куда я ее привез.
– Вздор! – невозмутимо бросила герцогиня. – Дай ей денег, и она может уехать куда угодно, хоть в Лондон, куда не докатятся сплетни.
– Самое большее, на что она может надеяться в Лондоне, – пойти на содержание, и то при условии, что сумеет привлечь богатого старого дурака или глупого молодого щеголя и заставить их купить ей дом и наряды. Вы видели ее – женщины подобного типа вряд ли могут пробудить в мужчине вожделение.
– Совершенно ни к чему быть вульгарным, – сухо предупредила герцогиня.
Джордан, открыв глаза, сардонически усмехнулся:
– Признаться, я нахожу довольно вульгарной саму мысль о том, что можно вознаградить малышку за спасение моей жизни, толкнув ее на путь замаскированной проституции. Кажется, вы именно это предлагаете?
Они молча смотрели друг на друга через комнату – схватка двух несгибаемых характеров проходила в полнейшей тишине. Наконец герцогиня отступила первая, признавая поражение легким наклоном безупречно причесанной головы.
– Как угодно, Хоторн, – произнесла она, неохотно подчиняясь власти главы семейства. Но тут еще одна мысль поразила герцогиню, и она, мгновенно помрачнев, бессильно опустилась в кресло. – На протяжении семисот лет родословная нашего семейства была безупречна. Мы потомки королей и императоров. И ты хочешь, чтобы это полнейшее ничтожество произвело на свет будущего наследника?! – Полностью выведенная из себя, ее милость обратила гнев на второго внука: – Да что же ты сидишь, Энтони! Скажи что-нибудь!
Лорд Энтони Таунсенд спокойно пожал плечами.
– Прекрасно, – дружелюбно объявил он, принимая решение Джордана с фаталистической улыбкой. – Когда меня представят будущей кузине? Или вы намереваетесь запереть ее в салоне до свадьбы?
Герцогиня наградила его убийственным взглядом. Она сидела неподвижно, выпрямив спину и высоко держа седую голову, но горькое разочарование последнего часа состарило ее на десять лет.
Энтони поднял бокал:
– За твое будущее семейное счастье, Хок!
Джордан иронически блеснул глазами, не меняя бесстрастного выражения лица. Энтони не удивляло это отсутствие видимых эмоций. Подобно бабке, Джордан всегда держал себя в руках, но в отличие от герцогини Хоку это удавалось без усилий, так легко, что и Тони, и многие другие часто гадали, способен ли он вообще испытывать глубокие чувства, кроме ярости, конечно.
В этом Тони был прав. Думая о предстоящей женитьбе, Джордан действительно ничего не ощущал, кроме угрюмого, мрачного смирения. Поднося бокал к губам, Джордан с изумлением размышлял о столь неожиданном повороте судьбы. После бесчисленных романов с самыми опытными, искушенными и наименее добродетельными женщинами Англии изменница фортуна наградила его девочкой-невестой, воплощением невинности и чистоты. Недаром все глубоко скрытые инстинкты предостерегали его, что отсутствие этой искушенности, умудренности жизнью происходит не от неопытности, а скорее из подлинного благородства духа и истинной сердечной доброты.
В его объятиях она потеряет девственность, но Джордан сомневался, что ее безбрежная наивность исчезнет с годами. И что она приобретет безупречный лоск, скучающую утонченность и едкое остроумие, считающиеся столь же необходимым пропуском в высшее общество, как происхождение и семейные связи.
Его лишь слегка беспокоило, что она никогда не станет частью его судьбы. Да, это его волновало, но, положа руку на сердце, Джордан не собирался проводить с ней много времени в последующие годы, как и не собирался кардинально менять образ жизни. Он поселит Александру в Девоне и будет изредка навещать ее.
Джордан тяжело вздохнул. Придется сообщить любовнице, что она не сможет сопровождать его в Девон, как они намеревались. Благодарение Богу, Элиз настолько же умна и проницательна, насколько прекрасна и чувственна. Она не станет устраивать сцен, когда Джордан поведает ей о своей поспешной женитьбе.
– Ну так когда же нас ей представят как полагается? – повторил Энтони.
Вместо ответа Джордан дернул за шнур сонетки.
– Рамзи, – приказал он возникшему на пороге дворецкому, – отправляйтесь в сиреневый салон и приведите мисс Лоренс.
– Где мама и дядюшка Монти? – встревожилась Александра, войдя в гостиную.
Джордан поднялся и выступил вперед.
– Они отправились в гостиницу, где и останутся в счастливом ожидании нашего венчания, – пояснил он с нескрываемой иронией. – Однако вы будете жить здесь.
Прежде чем Александра успела опомниться, ее уже представляли вдовствующей герцогине, бесцеремонно рассматривающей сквозь лорнет будущую жену внука. Униженная сверх всякой меры пренебрежительно-оценивающим взором, Александра вздернула подбородок и столь же откровенно уставилась на старуху.
– Не смейте так дерзко и непочтительно глазеть на меня! – рявкнула герцогиня, заметив выражение лица Александры.
– О, так я была груба, мадам? – с притворным раскаянием осведомилась девушка. – Прошу извинить меня. Видите ли, я действительно читала, что неприлично пристально смотреть на человека. Правда, я слишком невежественна и поэтому не представляю, как должен при этом поступить тот, на кого смотрят!
Лорнет выскользнул из пальцев герцогини, а глаза превратились в узенькие щелочки.
– Да как вы смеете читать мне мораль?! Ничтожество! Ни происхождения, ни воспитания!
– «Да, происхождение – вещь весьма важная, – разгневанно процитировала Александра, – но слава принадлежит не нам, а нашим предкам!»
Энтони издал странный сдавленный звук, весьма напоминающий смех, и поспешно втиснулся между взбешенной бабкой и неразумным ребенком, не задумавшимся вступить в словесный поединок.
– Платон, не так ли? – осведомился он, протягивая руку.
Александра покачала головой и застенчиво улыбнулась в надежде наконец найти союзника в этом обиталище враждебных чужаков.
– Плутарх.
– Я почти угадал, – хмыкнул он. – Поскольку Джордан, кажется, внезапно онемел, позвольте представиться: я Тони, кузен Джордана.
Алекс вложила ладонь в его протянутую руку.
– Как поживаете?
– Реверанс! – ледяным тоном приказала герцогиня.
– Прошу прощения?
– Молодая леди должна сделать реверанс, когда ее представляют персоне старше по возрасту или положению.