© Арсеньева Е.А., 2018
© ООО «Издательство «Э», 2018
И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет!
Пролог
Идти через березняк было не страшно. Лунный свет дробился в вершинах деревьев, длинными полосами ложился на траву, оплетал березовые ветви, будто легкие белые ленты, и Лида вспомнила рассказы няни о русалках. Они-де в Русальную неделю[1] качаются на березовых ветвях, вплетают в свои длинные косы солнечные лучи и лунный свет, хохочут, поют, окликают неосторожного путника, всякого норовя завлечь в свои гульбища… Но Лиде совершенно нечего было опасаться. При встрече с ней даже самая смелая русалка либо в листве с перепугу спрячется, либо вовсе со своей березы свалится и пустится наутек. К тому же Русальная неделя уже миновала, так что волноваться не о чем.
Роща постепенно редела, и вот перед Лидой открылась лужайка, за которой начиналось кладбище. Вдали мерцал под луной церковный купол, но сейчас от церкви следовало держаться подальше!
Погост выглядел обычным: плакучие березки среди могил, множество крестов, покосившаяся избенка кладбищенского сторожа, казавшаяся необитаемой, а может быть, и в самом деле необитаемая.
Рядом с избенкой Лида увидела ворота.
Эти ворота выглядели тем более странно, что огорожено кладбище не было. Их можно было обойти, однако Лида все-таки прошла через них, как если бы соблюдала некий ритуал…
Вроде бы ничего не произошло: она всего лишь прошла сквозь ворота, и под ногами та же земля, та же трава, по которой она шла в березняке, и так же побеги куманики[2] и дикой малины, расползшиеся по земле, тянутся со всех сторон, чтобы вцепиться в юбку, – а между тем на плечи словно бы набросили платок, сотканный из льдинок и снежинок, до того Лида вдруг озябла. Может быть, это не ветви тянутся, а неслышно высунулись из земли мертвые костлявые длани?..
Еще совсем недавно Лида так мечтала о смерти, что утопиться вознамерилась, а теперь не хотелось умирать, ни за что не хотелось! Надеждой живет сердце, и эта надежда заставляла Лиду идти и идти меж могил, лишь изредка передергивая плечами, чтобы унять озноб, и стараясь не глядеть по сторонам.
Впереди из лунного света выступил черный, обугленный остов старой, давно сгоревшей часовни. Неподалеку от нее та могила, на которую и решила прийти Лида…
Конечно, можно было сделать все что нужно, лишь войдя в ворота, однако не могла, ну не могла она заставить себя подойти к чужой могиле и раскопать ее! Как бы не обиделся, как бы не оскорбился обитатель того подземного жилища, как бы не вознамерился до смерти напугать незваную гостью, как бы не вырвался из-под земли: возмущенный, страшный, обглоданный червями, гниющий, уже почти смешавшийся с прахом земным! А Иона Петрович… а дядюшка… он все-таки был Лиде родным человеком!
Так убеждала себя девушка, с каждым шагом все ближе придвигаясь к новехонькому, сиявшему белизной свежеоструганных досок кресту.
Внезапно ей послышался легкий шелест за спиной, и словно бы мерзлым колом пронзили всю, от макушки до пят! Мгновенно оледенев душой и телом, Лида с превеликим трудом подавила желание обернуться. Ведь ежели обернувшись и оказавшись лицом к лицу с неведомым, она лишится рассудка от ужаса, то не добьется того, что ей так необходимо!
Поэтому, скрепившись духом, Лида решительно опустилась у могилы на колени и, сдвинув в сторону стебли цветов, покрывавших ее, принялась руками разрывать мягкую землю по краю холмика.
Вырыв достаточно глубокую ямку, положила туда зеркальце, стараясь ни в коем случае не взглянуть в него, и снова засыпала ямку.
Страшно было… Не описать никакими словами, до чего ей было страшно! Конечно, мертвое тело Ионы Петровича положили в гроб, который накрепко заколотили, потом засыпали землей, однако, как известно, мертвецу, если он захочет выйти из могилы, никакой гроб, никакая земля не преграда. Вот если только вбить злому покойнику в сердце осиновый кол, тогда дело другое. Однако если кому такой кол вбивать, то уж никак не добрейшему Ионе Петровичу!
– Дядюшка, – прошептала Лида, чувствуя, как шевелятся на шее завитки волос – то ли от ветерка, пробежавшего среди берез и наполнившего кладбищенскую тишину легким шумом, то ли от страха, – дядюшка, простите, что тревожу ваш покой, но помогите мне, Бога ради! Вы той ночью сказали, что мне посчастливилось… Так пусть же мне и в самом деле посчастливится! Помогите мне Христа ради, дядюшка!
Вдруг ей послышалось за спиной какое-то стремительное движение – то ли тяжелые шаги, то ли прыжки.
Лида вскрикнула, резко выпрямилась, попыталась броситься наутек, однако чья-то рука накрепко обхватила ее сзади за горло.
В этой хватке было что-то потустороннее, потому что человеческие пальцы не могли оказаться такими холодными и скользкими…