Неудержимая. 1000 км пешком по легендарному пути Камино де Сантьяго. Часть I. Смирение (Соня Чокет, 2014)

Смерть

Девятнадцатого августа 2008 года мне позвонила моя старшая сестра Куки. Было семь утра.

– Господи, Соня, – сказала она так, словно ее только что ударили в живот. – Брюс умер!

– Что? – спросила я, сбрасывая остатки сна.

– Брюс умер.

– Нет! – воскликнула я. – Когда? Как? Что ты говоришь? – Я бомбардировала ее вопросами, запутавшись и не веря.

– Умер во сне вчера ночью. В Дюранго.

– Да ты шутишь. Я не верю, – ответила я, пребывая в шоке.

Глубоко дыша и говоря уже более спокойно, но все еще взволнованно, она повторила:

– Да, милая. Он умер во сне.

– О нет! Брюс! – закричала я, понимая, что мой брат только что навсегда исчез из моей жизни. – Я говорила с ним только позавчера, он просил подарить ему документалку Роллинг Стоунз «Прольется свет» на день рождения. Я только что ее заказала. Он не мог умереть.

– Знаю. Невозможно поверить, – сказала она таким же потрясенным, как у меня, голосом.

– Как ты узнала? – спросила я. – Кто тебе сказал?

– Ноэль звонила мне. Ей позвонила девушка Брюса и все рассказала. Боялась звонить маме и папе.

– Они уже знают?

– Да. Ноэль ходила туда и сама им все сказала.

Бедная Ноэль. Она была тем ребенком, которому все время приходилось делать такого рода вещи.

– Как они? – спросила я, внезапно за них испугавшись, особенно за маму. Родители уже немолоды. Как они примут эти новости? Они так заботились о Брюсе.

– Не знаю. Хочу позвонить и спросить. Звони Ноэль.

Я повесила трубку и уставилась в пустоту. У моего брата была тяжелая жизнь. Он страдал от шизофрении, биполярного расстройства, зависимости и депрессии, и, словно этого было мало, с подросткового возраста у него было множество физических проблем. Но нам всегда казалось, что он держится молодцом, да и в последнее время мы стали замечать улучшения.

Он был сложным человеком – и из-за болезни, и из-за упрямства. Мы все его любили и старались поддерживать, но он был своенравен и делал все по-своему, что иногда было эгоистично и недальновидно. Мало того, это вызывало у наших родителей не самые приятные эмоции.

В душе он чувствовал себя ребенком. Брюс играл на барабанах, и большую часть своей жизни был в составах разных музыкальных групп. Именно это стало основной причиной его проблем с наркотиками. Они были частью его мира. Он был художником, поэтом и прекрасным поваром. Он любил музыку, еду, друзей, семью и, конечно, своего котенка – Зимушку. У него было огромное сердце, всегда открытое, несмотря на все препятствия.

Самым большим достижением Брюса было недавнее окончание колледжа по специальности компьютерного дизайнера. Из-за психологических проблем ему было тяжело сконцентрироваться, но он шел к цели. Буквально пару месяцев назад вместе с остальными выпускниками университета Колорадо в Денвере он получил свой диплом. В его жизни это был очень важный момент, и мы все очень гордились Брюсом.

На протяжении многих лет мои родители поддерживали его разными способами. Все время, что он жил со своей девушкой, мои родители следили, чтобы он был в порядке. Особенно отец.

Брюс не водил машину, и папа возил его в школу, к врачу и в магазин; помогал оплачивать счета и заботиться о доме. Работы было невпроворот, и это нас выматывало.

И мама, и папа звонили Брюсу каждый день по нескольку раз, и так было много лет. Больше всего отца волновало то, кто ж будет заботиться о Брюсе, когда он сам умрет, хоть мы его и заверяли, что все сделаем. Он все равно волновался – и много. Брюс не был простым человеком, и отца волновало, хватит ли у нас терпения. В последнее время нам всем казалось, что у Брюса все хорошо: после долгих лет драм и печалей он стал чувствовать себя лучше и ответственнее.

Его девушку перевели из Денвера в Дюранго (Колорадо), и он решил провести лето там, чтобы с ней не расставаться. У нее была достойная работа в области фармацевтики – тоже после долгой эмоциональной и финансовой нестабильности. Моя семья почувствовала облегчение, и всем нам было радостно смотреть, как они оба меняются.

Где-то под слоями болезни и пристрастия к наркотикам Брюс обладал нежным характером. У него была лучшая в мире улыбка, на которую просто невозможно было не отозваться. В детстве мы были очень близки, он был всего годом старше меня. Мы играли так, как только брат с сестрой могут играть, и, конечно, постоянно попадали во всякие неприятности.

Все изменилось примерно тогда, когда Брюсу исполнилось десять лет и ему подарили первую барабанную установку. Ради рок-н-ролла меня оставили и забыли. Брюс играл в группе с моим вторым братом Нилом, а потом долгие годы – в других группах. К сожалению, он также начал употреблять наркотики, что пугало меня до смерти. Он попробовал все виды, и часть из них захватила его тело и разум.

В итоге Брюс сломался и признал, что ему нужно лечение, как физическое, так и психологическое, хотя бы для того, чтобы остаться в живых. По крайней мере, решившись на изменения, он прошел весь курс. Казалось, что у него все налаживается – в частности, благодаря отцу.

Мы были взволнованы и даже в какой-то мере взбудоражены, когда Брюс решил переехать в Дюранго. Это показывало, что он был уверен в себе – ведь он уезжал от вечно поддерживавших его родителей.

Уже переехав, Брюс стал заниматься йогой для поддержания формы. Он потерял больше тридцати пяти фунтов, что было прекрасно – ведь, принимая таблетки, назначенные психиатром, он сильно набрал вес. Брюс гордился этим и казался счастливее, чем когда-либо. В общем, буквально два дня назад у нас произошел самый приятный диалог за долгое время, и еще поэтому его смерть казалась невозможной.

В тишине я помолилась за Брюса и за его душу. Потом заказала билет в Денвер. Пора было вернуться домой и проводить его в последний путь.

Похороны казались какими-то нереальными. Мои родители, хоть и ошеломленные, были строги и спокойны. Отец молчал, но явно сдерживал чувства. Он почти не говорил, потому что боролся со слезами, как и все мужчины его поколения. Мама металась от радости по поводу того, что Брюс в раю, до растерянности и горя по поводу его недавней смерти. У нее был вполне очевидный шок.

Мы с братьями и сестрами собрались вокруг родителей и постарались сделать все, чтобы укрыть их от терзающей боли. Я все время думала о том, что он теперь избавился от мучений. И была рада.

Через шесть недель я поехала в Японию на семинар. Поездка была недолгой – я вернулась домой через пять дней. Когда самолет сел, я получила сообщение от моего мужа Патрика, что он встречает меня в терминале (а он этого никогда не делал). В редких случаях, когда он решал меня подхватить, то ждал на стоянке, и я просто заскакивала в его машину с чемоданом. Иногда я просто брала такси. То, что он зашел внутрь и встречал меня там, было странным, как и его голос.

Получив сумку и проскользнув через таможню, я вышла в терминал, там стоял Патрик с абсолютно белым лицом.

Я пошла прямо к нему и спросила:

– Что случилось?

Он потряс головой, взял меня за руку и ответил:

– Прости, Соня. Твой отец умер сегодня утром.

Шалтай-Болтай

Вскоре после смерти Брюса и отца моя жизнь стала разваливаться. Нет, не профессиональная жизнь – она оставалась вообще единственным моим утешением. Что бы я ни делала: работала ли с клиентами один на один, вела ли семинары, читала ли лекции – когда я была полезной другим, я вновь была на высоте и в тысячах километров от собственных душевной боли и несчастья. Когда я работала или преподавала, в моей душе вновь царил мир. Проблема заключалась в том, что я не могла работать круглосуточно – хотя были дни, когда и это мне удавалось.

Когда первый шок прошел, я поняла, что очень сильно злюсь. В основном на Брюса. Мой брат принес семье так много боли своей зависимостью, что его смерть стала просто последней каплей. Я пыталась любить его при жизни, но его зависимость и эгоистичность мешали мне это сделать.

На протяжении многих лет я игнорировала его оскорбительное поведение, повторяя себе, что его просто нужно любить и поддерживать вне зависимости от того, что он делает. Все-таки он не был здоров ни физически, ни эмоционально. Я очень старалась быть хорошей сестрой, но он был таким эгоистичным манипулятором, что это много раз меня отвращало.

Я никогда ему этого не говорила. Вместо этого я старалась любить его и принимать таким, какой он есть. Так что я была в ужасе, поняв, что больше не смогу этого сделать. Во мне оказалось столько затаенной злости, что у меня дыхание захватывало.

К тому же мне было стыдно. Я не должна была злиться, ведь он был мертв! Я должна была испытывать любовь и радость, ведь он наконец-то был спокоен.

Все это, впрочем, не отменяло хаоса, драмы и манипулятивности его поведения – вот что меня злило. Почему он был таким глупцом, почему от него ничего не ожидали? Почему за всю ту боль, что он нам принес, не последовало понимания или наказания?

Неписаным правилом нашей семьи (или моим собственным) было то, что, раз я была сильнее и удачливее, мне следовало быть доброй, любящей, не судить и принимать – и не реагировать на постоянное отвратительное поведение. Пока он был жив, я со своей ролью более-менее справлялась. Но теперь все мои чувства внезапно вылезли на поверхность.

Я молилась о том, чтобы мои чувства ушли, но этого не происходило, и я разочаровалась в себе. Злость на мертвого брата никак не вписывалась в мой образ духовного учителя и наставника и потому смущала меня.

Если бы я проговорилась кому-то, что у меня были такие чувства, особенно своим коллегам, меня бы немедленно покарали. Мне говорили: «Прости его», «Не суди», «Такова была карма», «Радуйся, что это была не ты», «Странно, что ты так думаешь». Короче говоря, я слышала те же слова, что говорила себе все те годы, что он был жив. Теперь они лишь злили меня. Я все больше стыдилась себя и молчала.

Особенно я злилась на себя потому, что раскрылась мужу – Патрику. Раньше, когда я жаловалась ему на Брюса, он соглашался с тем, что его поведение неприемлемо, вместо того чтобы просто меня выслушать. Мне просто хотелось услышать: «Соня, мне так жаль». Но этого так и не произошло.

Я злилась на то, что он не смог утешить меня, когда мне было так больно. Почему он не мог просто обнять меня и уверить в том, что все будет хорошо? Почему он не видел, что все эти потери переполнили меня страданиями и горем? Вместо этого он отдалился, оставив меня страдать в одиночестве.

Помимо этого я злилась еще и на отца. Всю свою жизнь я была «хорошей девочкой» и делала все, что могла, чтобы любить его и быть с ним рядом. Но многие годы (по причинам, которых я никогда не пойму) он отвергал меня и дал мне это понять. Когда я была маленькой, он часто выходил из себя и мог дать мне пощечину, а когда я выросла, он говорил, что я была нежеланным ребенком. Когда меня стали публиковать, он не хотел, чтобы у него дома я говорила о своей работе. Мне нельзя было рассказывать о книгах, или о семинарах, или о каком бы то ни было успехе – он боялся, что тогда моя мать окажется в тени.

Я никогда не понимала этого, но все же соглашалась с условиями. Только сейчас они стали вызывать у меня злость. Что за странный контроль? Казалось, что он закрыл мне свет, и это меня ранило – хоть я и не говорила об этом ни ему, ни матери. Я уважала его болезненные и бессмысленные требования и все равно пыталась стать любимой.

Теперь я злилась на отца за то, что он отказывался видеть и принимать мои подарки. Что еще хуже – я злилась на себя за внезапное появление таких незрелых чувств к отцу, при этом именно тогда, когда он умер. Я не ощущала такого на протяжении многих лет, и некоторые из этих чувств я себе вообще никогда не позволяла. «Ну, Соня! Серьезно? Ты еще не проработала детские травмы? Ты жалкая», – говорила я себе.

Отец так любил мою мать, что почти молился на нее и считал ее центром вселенной. Он не хотел, чтобы кто-либо, даже ее дети, превзошли ее. Я думала, что уже нашла какой-то компромисс, и даже стала уважать его преданность. К тому же не так уж и много мне известно случаев настолько великой любви.

Мой отец встретил мою мать – румынку – в маленьком городке Дингольфинг в Германии, ближе к концу Второй мировой войны. Она была бывшей военнопленной, а мой отец – американским офицером, расквартированным в этом городе. Вскоре они поженились. Ему было двадцать, а ей – шестнадцать лет.

Он привез свою беременную жену в Америку, и у них появилось семеро детей. Отец чувствовал себя ответственным за нее по очень многим поводам и окружил ее заботой и верностью, которые смахивали на героические. Он был настоящим рыцарем в сверкающих доспехах. Но, как и рыцарь, он часто рассматривал как угрозу все, что сияло ярче, чем мать.

Меня назвали в честь матери – и я была на нее очень похожа. Я была уверена, что именно это мой отец во мне и не любил. Она должна была быть единственной. Когда он был жив, я как-то мирилась с этим и даже не обижалась. Так почему, как только он умер, я начала злиться на него?

Нельзя сказать, что он мне не помогал. Когда мы с Патриком купили наш первый дом – двухкомнатную развалюху в Чикаго, сразу после того, как я забеременела нашей первой дочкой, – он провел с нами около месяца, без устали помогая нам перестроить дом. Тогда я чувствовала, что он любит меня и хочет показать, на что способен.

Так что нельзя сказать, что я не пыталась как-то исцелить детские травмы до смерти отца. Мне казалось, что пыталась. Я ходила на семинары, наблюдалась у терапевта, прочитала тысячи книг по данному вопросу и училась у тех, кто говорил, что все это – последствия кармы и что никто никогда не был жертвой. И я была на сто процентов уверена, что все это правда. Я жила этими принципами, и в основном жила в мире с жизнью и с отцом.

Он был предан матери, а она была его великой любовью. Если сила этой любви ослепляла его до того, что он причинял мне боль, я это принимала и понимала и даже думала, что это мило. У меня с ним были неплохие отношения, и я знала, что он терпеливый, и любящий, и честный – до последнего вздоха.

Однако через минуту после того, как умер мой отец, сразу после Брюса, все мои старые, забытые чувства снова всплыли наружу, словно лава из вулкана, который я не могла сдержать. Я взрывалась изнутри, и я была в ужасе от того, что это происходит. Я помнила отца, которого боялась, того, что терял терпение и бил меня за малейшие промахи, того, кто был мрачен и зол и считал, что я ему угрожаю. С чего вообще эти чувства стали меня отравлять?

Теперь, как никогда раньше, мне нужно было быть зрелой, участливой и помогать маме, а мне хотелось что-нибудь разнести, чтобы выместить злобу. Хоть я и пыталась спрятать настоящие чувства, мне это удавалось все хуже и хуже.

В итоге моя злоба по отношению к Брюсу и отцу отравила мои чувства и к Патрику.

В книге под названием «Семь способов заставить брак работать» Джона Готмана я как-то прочитала о четырех всадниках апокалипсиса, убивающих брак: критика, презрение, оборонительная позиция и возведение стен. У нас появились все четыре пункта, и день ото дня все становилось хуже и хуже. Проблемы не были новыми, но после смерти отца и брата мне совершенно расхотелось их решать.

Так что между нами разродились битвы – я обвиняла его в отсутствии сочувствия, а он меня в том, что я все чаще спасалась работой. Ни один из нас не делал того, чего хотел другой. Он называл меня безумной. Я называла его жестоким. Он называл меня притворщицей. Я парировала, что это из-за него и что он ведет себя как ребенок. Он возводил ледяные стены. Я сжигала его взглядом. Все дошло до того момента, когда воздух, которым он дышал, отравлял меня, и я ему это сказала. Мне пришлось уйти.

В итоге, понятное дело, я принимала все приглашения преподавать, даже когда их уже было у меня с лихвой. Как минимум плюсом было то, что я уезжала подальше от него.

Честно говоря, в той или иной мере я использовала эту фишку, чтобы сбегать от него, на протяжении долгих лет. Когда мы только поженились, я пригласила его преподавать со мной, но вскоре мы поняли, что ссоримся по дороге на семинары и на обратной дороге. Это разбило мне сердце. Я любила свою работу, а он крал мою радость. Так что в один из дней, после еще одной ссоры, я сообщила ему, что больше не могу с ним работать. Он был шокирован и зол – меня отпустило.

Когда я перестала работать с Патриком, я стала нанимать других людей, которые помогали мне на семинарах. К сожалению, из-за этого в моей жизни появились еще люди, которые, несмотря на мое принятие их талантов, подводили меня и вызывали у меня такое же чувство разочарования и отсутствия поддержки. Я тогда не видела того, что вижу сейчас – в работе мне не нужна была поддержка. Мне нужна была поддержка в жизни, в любви. Мне нужны были сострадание и доброта, забота и уверенность, и я платила этим людям за то, чтобы это получить.

Оборачиваясь назад, я виню себя за эти развалившиеся отношения. «Что со мной не так? Почему те, кто мне сначала нравился, оказались такими неправильными?»

В итоге я дошла до предела и жила на грани нервного срыва. Я не могла выполнять рабочие требования, пока моя жизнь была столь неустойчива и несчастна, а мое раненое «Я» истекало кровью. Мне было грустно. Мне было больно. Мне было одиноко. Мне было стыдно. Мне было тяжело и нервно. Все темные чувства и неисполненные эмоциональные нужды, которые я отбрасывала и забывала, вернулись, чтобы мстить и требовать внимания.

Как-то раз Патрик затеял ссору с одной из наших дочерей по какому-то абсолютно глупому поводу. Мне показалось, что он просто зол и пытается ее контролировать, что ему и высказала. Я объявила ему, что этого достаточно и что я больше не могу с ним жить.

Он не мог мне поверить. Я была тем, кто всегда отходил, отступал и снова пытался. Я не была тем, кто уходит. Я тоже не могла в это поверить. Как и Шалтай-Болтай, я думала, что моя жизнь разбивается на кусочки, и в тот день разбилось все. Я знала, что это произойдет, но не думала, что так скоро. Я не могла все совместить – не хотела.

Мне не нравился Патрик. Мне не нравилось мое несчастье. Мне не нравились мои злость и отрицание. Но что важнее всего – мне не нравилась я сама. И я не хотела продолжать быть тем несчастным человеком, которым я стала.

Мне пора было перестать быть преданной и верной своей семье, хоть это меня и пугало. Я больше не жила своими идеалами, и мне надо было это признать.

Патрик съехал через два месяца и отправился в Брекенридж (Колорадо). Я погрузилась во внутренний мир.

Вниз по спирали

После отъезда Патрика я погрузилась в нытье и самобичевание. Мне не нравилось пребывание в этом состоянии, потому что я знала, что, если мои клиенты и читатели поймут то, что со мной происходит, они скажут: «Она ж такая духовная и обладающая интуицией, почему тогда она не смогла с этим справиться? Почему не предвидела?»

Я предвидела. Я просто не хотела верить. Я ощущала себя жуткой неудачницей.

Оглядываясь на последние тридцать лет замужества, я поняла, что все время пыталась поладить с Патриком. Когда мы вместе путешествовали, было весело и хорошо. Но дома мы в основном ссорились. Часто казалось, что мы были не взрослыми женатыми людьми, а злобными братом и сестрой, дерущимися за контроль. Это не удивляло меня, потому что мы оба были из больших семей, в которых нам приходилось биться за желаемое. Однако продолжать в таком ключе было глупо.

Я чувствовала себя деморализованной, разочарованной в себе, и мне было стыдно за такое развитие событий. Я пропагандировала безусловную любовь, прощение и понимание, я работала с духовными наставниками, верила интуиции, но теперь ничто из этого не помогало мне прийти в порядок и наладить отношения с Патриком. Между нами росла стена, и мы не смогли ничего с этим сделать.

Я металась между яростью, печалью и страхом, думая о том, что с нами происходит и что будет дальше. Я была опустошена и взбешена одновременно. И еще – ужасно опечалена.

Моя несчастная замужняя жизнь закончилась, потому что надоела мне. Я не понимала, правда, что и моя жизнь в том варианте, в котором я ее знала, тоже закончилась.

Я начала молиться. Мне требовалось божественное вмешательство, чтобы выйти из старых рамок отношений, которые так прочно обосновались в моей жизни.

Еще мне хотелось, чтобы благородный крестоносец внутри меня, так часто бросавшийся на помощь, умер, не думая о последствиях. В результате таких сражений я была уничтожена, и единственное, что во мне осталось от женственности, превратилось в бесконечную заботу и спасение других за счет себя и прочих более веселых аспектов женственности.

Настало время угомонить внутреннего бойца, то есть ту мужскую энергию, которая постоянно охраняла, смотрела, хранила и работала, чтобы отдохнуть и позволить женской энергии, то есть той, которая воспринимает, открывается и расслабляется, снова взять верх. Я знала, что это и есть мое настоящее «Я», и хотела, чтобы Бог помог мне вернуть все на свои места.

В самом сердце я знала, что именно поэтому моя душа была на пороге этого кризиса. Пора было нырнуть в глубину себя и поддаться происходящему в жизни.

В один из дней я просто упала на колени и стала молиться. Попросив Деву Марию и божественных помощников освободить меня от всех негативных жизненных обстоятельств, которым я уже была готова сдаться, я ощутила, как сильная волна энергии проходит через затылок прямо в мое сердце. Словно Богоматерь проверяла, насколько я честна, знала ли я, о чем просила, и была ли уверена, что хочу именно этого.

Я глубоко вдохнула и поняла, что это оно. То самое.

«Пожалуйста, Пресвятая Дева Мария, – шептала я в молитве, – помоги мне уничтожить те невидимые цепи, что связывают меня, и освободи меня. Дай мне силу отпустить все, что я создала до этого дня, и то, что больше не является моим высшим предназначением, и то, что я люблю и чему служу. Помоги мне успокоить мое мужское «Я», чтобы я смогла посвятить себя божественной женской натуре, потушить огни злобы и страха, которые так долго горели в моем сердце».

После того как я помолилась, я встала и зажгла свечу Богоматери, благодаря ее за то, что она услышала меня. Я была готова сдаться, знала, что пришло время отдать контроль над своей жизнью в руки Господа.

Я выразила свое желание вслух: «Та моя жизнь теперь окончена. То, что творится сейчас, больше не подходит мне, я больше не могу выразить себя. Я прошу, чтобы кокон открылся и освободил мой истинный божественный свет. Я поддаюсь и готова ко всему, что мне даст Вселенная. Так тому и быть».

В этот момент время замерло. Я знала, что небеса услышали меня и что моя просьба будет исполнена. Я ощущала, что внутри что-то сдвинулось. Не было эйфории. Я даже не чувствовала счастья. Наоборот, я была грустна и собрана, слушая, как вокруг меня грохочет ответ Вселенной: «Готовься!»

На следующее утро я вдруг почувствовала, как кто-то внутри меня говорит: «Соня, пришло время излечения, и есть лишь один способ – пройти Камино де Сантьяго. Одной».

Паломничество?

Вскоре после того, как умерли мои отец и брат, на одном из моих семинаров появилась женщина с тростью и загипсованной ногой.

Она сидела впереди, и, пока люди собирались, я спросила ее, что случилось. Она рассказала, что повредила лодыжку во время путешествия по Камино де Сантьяго и прервала свой поход. Она спросила в ответ, знаю ли я о Камино, и я призналась, что нет.

– Соня, если кто и должен пройти по Камино, так это ты, – воскликнула она.

– Правда? – заинтригованно спросила я. – Вы так думаете?

– Совершенно точно, – ответила она мне, не уточняя причину.

Я обещала подумать, но когда семинар начался, забыла об этом. По крайней мере, на какое-то время.

Шесть месяцев спустя я вела семинар в Австралии, и ко мне подошла другая студентка, спросив, можно ли показать мне фото с Камино.

«Не знаю, почему, – помялась она, – но мне показалось, что я должна их показать».

Сами по себе фото не были какими-то удивительными, но все равно впечатлили меня. Она давала мне фото, одно за другим, и у меня возникало сильнейшее чувство дежавю, такое сильное, что мне даже понадобилось некоторое время, чтобы сконцентрироваться.

Я хотела поговорить с той женщиной подольше после семинара, но по его окончании она сразу исчезла. Тогда я решила поискать информацию о Камино в Интернете, но после ужина, как часто случалось после семинаров, я отправилась в комнату и немедленно уснула.

На следующий день я летела домой и думала о Камино. Все еще находясь под впечатлением от этих фотографий, я приняла твердое решение включить его в свои планы на жизнь.

Дома я стала немного изучать вопрос, но тоже пока не всерьез. Я была очень занята другими вещами, поэтому задвигала Камино поглубже.

Вот почему меня удивило то, что как-то утром я проснулась и получила это указание. Я и правда ответила вслух, словно бы своему высшему «Я», или всей Вселенной, или тому, что посылало мне сообщение: «Да. Я слышу. Я пойду». Только я не знала, на что соглашалась. Поэтому я вышла в Интернет и стала изучать информацию о Камино.

Камино был одним из самых главных паломнических путей для католиков. Есть паломничество в Рим, в Иерусалим и в Сантьяго в Испании, где, по преданию, захоронены останки апостола Иакова.

В Средние века этот путь, который также называют Путем Святого Иакова или просто Путем, проходили миллионы католических паломников, которые шли, чтобы искупить грехи и очиститься в глазах Господа. Именно поэтому он получил прозвище Пути Прощения, что мне явно и было нужно.

Я читала о Камино и дрожала. Где-то в глубине себя я понимала, что когда-то уже ходила этой дорогой. Озарение было смутным, но несомненным. Я просто знала, что это правда, но не знала ничего больше, кроме этого всепоглощающего чувства.

Легенда гласила, что апостолы после смерти Христа пошли по всему известному миру – по Индии, Египту, Африке, Армении, Персии – распространять Слово Божье. Католические документы гласят, что Иаков был отправлен в Испанию. Его миссия оказалась, правда, неуспешной – обратить в католичество удалось всего семерых за двенадцать лет.

В 42 году нашей эры Иаков вернулся в Иерусалим, где все изменилось, и он стал обращать людей сотнями, включая известного мага Гермогена. Это впечатлило многих и привело к нему еще больше людей, но разозлило Ирода Агриппу – иудейского правителя, который арестовал и казнил святого Иакова, а потом бросил его тело через городскую стену, где его должны были разорвать дикие звери. Но верные последователи подняли его тело и отправили в Испанию на неуправляемой барже, которая в итоге причалила к Галицийскому побережью в северо-западной Испании.

Семеро первых последователей Иакова получили его тело и отвезли в глубь материка для захоронения. После этого на восемьсот лет все забыли о святом Иакове.

Потом как-то раз отшельник по имени Пелайо, который вел тихую, спокойную жизнь, оторвался от повседневных дел, заметив над головой яркую звезду. Затем он услышал небесную музыку и побежал к местному епископу – поделиться наблюдениями. Местные жители, вооружившись заступами и лопатами, последовали за ним туда, где ему было видение, и раскопали могилу в темной пещере около того места. В гробнице лежало тело и письмо, в котором было сказано: «Тут лежит Иаков, сын Зеведея и Саломеи, брат святого Иоанна, обезглавленный в Иерусалиме. Он пришел морем, похоронен учениками». То место, где нашли могилу, теперь известно как Сантьяго де Компостела (Поле звезды святого Иакова). Вскоре там построили церковь.

Испанские короли и епископы были в восторге, даже в экстазе, от такого открытия и стали призывать к паломничеству в Сантьяго. Вскоре миллионы пилигримов потянулись со всей Европы.

Католическая церковь, обладавшая в то время большой властью, отправила группу фанатично религиозных и бесстрашных крестоносцев, известных под именем тамплиеров, защищать паломников на их пути к святыне.

Их услуги по защите паломников распространились по всей Европе, от Иерусалима до Испании и Португалии. В поддержку защиты паломников тамплиеры создали то, что стало первой банковской системой, – паломники могли сдать деньги в одном городе и забрать в другом, чтобы путешествовать без забот, перестав быть соблазном для дорожных разбойников.

Благодаря такому кредиту и продвинутым способам защиты денег тамплиеры стали богаче и влиятельнее некоторых королей.

Они построили несколько соборов и замков, которые служили монастырями и военными заставами, власть их все росла и росла, папы освобождали их от налогов и прочих обязанностей, вменяемых обычным гражданам.

Рост власти тамплиеров привел к зависти и обвинениям в любви к деньгам и силе со стороны их врагов; причины такого отношения частично крылись в сверхзасекреченных требованиях к кандидатам в их ряды и в финансовом суверенитете тамплиеров.

Заполучая все больше и больше власти, они стали требовать у тех, кто хотел к ним присоединиться, пройти испытания, подтверждающие их верность. Эти церемонии никогда не становились публичными, что и привело к падению тамплиеров. Из-за такой секретности их стали подозревать во многих вещах, например в ереси, поклонении языческим богам, содомии и многом другом. Конечно, после ареста некоторые подозреваемые сознавались во всем – под чудовищными пытками.

Тринадцатого октября 1307 года король Франции Филипп Красивый – манипулятор, который задолжал тамплиерам и не мог и не хотел платить долги, – выдал секретные указания захватить тамплиеров по всей Европе и судить их за преступления против Господа и Церкви, дабы забрать у них власть. Все это привело к дурной славе числа тринадцать, выпадающего на пятницу.

Из-за жесточайших пыток, примененных к несправедливо осужденным тамплиерам, многие из них дали ложные признания, включая и главного тамплиера Саладина. Некоторые из этих невинных были заключены и сожжены в Париже, других убивали по всей Европе. Те, кто находился в Испании и Португалии, избежали такой судьбы, и никто не осудил их, хоть они тут же потеряли посты.

Я читала это, и ощущение дежавю усиливалось. С самого детства я переживала сны о том, что была частью какого-то секретного католического общества со странными ритуалами, созданного для защиты людей. Чем больше я читала о тамплиерах, которые защищали древних паломников, тем больше меня переполняло осмысление и, удивительно, скорбь и печаль.

Я писала об этих снах в моей первой книге «Путь интуиции» тринадцать лет назад и часто говорила о них с моей семьей и учениками. Я много раз упоминала, даже не думая об этом, что когда-то я и сама была тамплиером и чувствовала невероятно близкую связь с крестоносцами и средневековой Католической церковью.

Смешно, что в последние несколько лет эти сны исчезли, хоть они и были важной частью моего детства. И пока я читала про Камино, я чувствовала тот же зловещий страх, который преследовал меня во снах.

Меня часто называли воином и даже иногда, смеясь, сравнивали с Жанной д`Арк, за мою способность к бесстрашной конфронтации и борьбе против того, что угрожало мне или тем, кого я люблю. Но дело было в том, что это было то самое воинственное «Я», которое я хотела оставить и не возвращаться к нему.

Мне надоело защищать и охранять внутренний мир – мир духов, интуиции и личной силы – и стоять за тех, кто порочил мой мир и мою работу. Я устала бороться за неудачников и униженных за свой счет и нести тех, кто не мог идти сам. Особенно сильно я устала бороться с «врагом» в лице моего мужа или с кем бы то ни было еще.

Все это проносилось у меня в мыслях, пока я все больше и больше узнавала об истории Камино. В самой глубине сердца я знала, что, возможно, это паломничество было так важно для меня, потому что я хотела стать ближе к древней истории и к той личности, которой я больше не была. Внутри меня самой была темная, тяжелая, мужская энергия, заглушавшая мое женское начало.

Та личность, которой мне хотелось быть и выражать, не была никак связана с сущностью воина. Я любила свою силу, огонь, храбрость, но я устала от войны и хотела открыть сердце смелости совсем другой.

Вот почему мне надо было пройти по Камино. Я знала это своим сердцем.

Решение

Когда я решила послушать внутренний голос и совершить паломничество, мне пришлось перепланировать свою жизнь. Ведь намечалась не просто короткая командировка – мне пришлось бы взять отпуск на полтора месяца и вообще пропасть из поля зрения всех знакомых на все это время. Это достаточно долго, особенно перед угрозой развода и при наличии профессиональной ответственности и обязанностей.

Я знала, что это не будет просто. Но обстоятельства никогда не становились на моем пути. Надо признать, что сложность мероприятия фактически стала для меня предпосылкой. Трудности делают жизнь увлекательнее.

Сначала я сообщила обо всем этом дочерям. К моему удивлению, они были «за» и решили меня поддержать.

«Давай, мама, – сказала Соня, моя старшая, – ты говорила, что тебе нужны перемены. Это отличный способ что-то изменить». Соня – прирожденный эмпат – страдала последние несколько лет вместе со мной, что лишь усиливало мое чувство вины.

Вторая моя дочь, Сабрина, была оптимисткой и чирлидером. «Ты сделаешь это, мама. Я знаю, это важно, так что, если твое высшее «Я» настаивает на этом, поверь себе и давай – вперед!»

Осознав, что они понимают и поддерживают меня безо всяких вопросов, я подумала, что пора сообщить Райану, управляющему моими делами, кому я оставляла огромную гору обязанностей и работы. Я не знала наверняка, как он воспримет новость.

Спустя несколько дней я позвонила ему и сообщила, что собираюсь пройти по Камино.

– Что это такое? – спросил он, почти смеясь, когда я сказала, что мне нужно больше месяца отпуска. Его реакция меня не удивила. Он хорошо меня знал и видел, как я совершаю глупости, но не такого размаха.

– Ну, это паломничество на восемьсот километров от подножия французских Пиренеев до Сантьяго в Испании, – рассказала я.

– Ты говоришь про Пиренейские горы? – Он подумал, что что-то не так понял.

– Да, горы.

– Как ты это сделаешь? Тебе только что провели операцию на колене!

Он был прав. Мне ее правда сделали несколько месяцев назад, и я все еще не до конца восстановилась.

– Я не знаю, Райан. Но меня как будто направляют, так что мне это нужно.

– Ты уверена, что тебя верно направляют? – спросил он. – Мне не казалось, что ты такой уж походник.

– Да знаю, это настоящее безумие. Я совсем не походник. Но я им стану, думаю.

– Сколько по времени это займет? У тебя так много семинаров, не уверен, что мы найдем время.

– Я не знаю. Я читала, что путь может занять от месяца до двух, смотря, как быстро ты идешь, – ответила я, очень сильно смеясь. – Если надо, я побегу.

– По Испании? Вот глупости.

Я прямо видела, как он качает головой.

– Я знаю. Это и правда глупости. Но Райан… Мне очень надо. Не знаю, почему, но надо.

– Да, такое бывает с тобой. Ладно. Посмотрим, что у нас впереди.

Мы обсудили расписание и нашли окно ровно на тридцать восемь дней в мае и июне – тогда я как раз и могла бы поехать. Потом надо было появиться в Вене на семинаре.

– Запиши это в мой календарь, Райан, – попросила я.

– О’кей. Записал: «Пройти по всей Испании».

Повесив трубку, я почувствовала, как у меня колотится сердце. Не могла поверить, что только что на это согласилась. Я была готова, и ничто не стояло у меня на пути.

Подготовка

До момента начала моего похода оставалось всего две недели, а я была абсолютно не готова. О чем я думала? Это было очень на меня похоже. Не то чтобы я специально откладывала все на последний момент. Дело в том, что я просто редко готовлюсь заранее. Я предпочитаю действовать импульсивно и интуитивно, оставив все вот это планирование на потом. Это всегда бесило Патрика. Вместо того чтобы планировать заранее, я просто погружалась в ситуацию и считала, что в итоге это сработает. И в итоге это работало, пусть и при наличии достаточно сильного стресса. Это раздражало Патрика, потому что он не верил Вселенной, как я. В любых случаях он был мне полной противоположностью и готовился к самому худшему – что раздражало уже меня.

Только не в этот раз – сейчас я шла к походному магазину со списком «Что купить для Камино» и была несколько зла на себя за то, что так долго ничего не делала. Чтобы пройти пятьсот миль по стране, нужно немного больше, чем удача. Мне нужны были хорошие ботинки и время, чтобы их разносить. А, стоп, времени-то не было.

Тем не менее я старалась быть оптимисткой. Я знала, что все получится, потому что я этого хотела, но все это было бы гораздо лучше, если бы я раньше спохватилась.

Короче, я думала, что все, чего я хочу в жизни, – это чтобы мне было уютно. «Очень смешной способ искать уюта, – сказала я себе вслух. – Выбор действия – одно из самых сложных вещей в жизни. Это, конечно, очень умно». Я засмеялась. Это было так похоже на меня – решаться на тяжелые вещи, не раздумывая. Я подумала: вдруг мой способ существования был не лучшим?

«Ну, уже поздно, – произнесла я. – Ты пройдешь по этому пути, и ты выходишь через две недели. Так что скоро все прояснится».

Самой важной частью похода в магазин был отдел обуви – я хотела купить ботинки. Казалось, что это просто – но потом я начала их мерить. Продавец – низкорослый, краснолицый, полный мужчина – оказался профессиональным подборщиком обуви и собирался не просто дать мне пару хорошо выглядящих ботинок и пойти восвояси. Услышав, что я планирую делать, он посерьезнел и сказал, что для успеха предприятия было очень важно купить правильные ботинки и нужно понимать, что времени на подбор уйдет много.

– Я помог нескольким людям подготовиться к Камино, – сказал он, заводя диалог и выставляя пять или шесть пар обуви передо мной. – Последним я помог священнику из Эванстона. Он собирался пройти по Камино, чтобы собрать деньги для детей, которым надо было идти в школу.

Я была обескуражена, услышав это. Так благородно было пойти в паломничество, имея что-то большее, чем личные причины. Неожиданно моя цель показалась глупой.

– Зачем вы идете? – Консультант задал вопрос, развязывая ботинок и подавая его мне.

Я колебалась, не зная, что сказать. Мне казалось, что рассказать о конце брака, о лечении израненного сердца – это слишком личное и слишком эгоистичное дело по сравнению со спасением голодных детей.

Я помолчала.

– Я не знаю, – ответила я, может, не совсем честно. – Я несчастна, и я хочу перестать быть несчастной. Я знаю, что могу стать радостнее и что есть внутри меня более веселое, более близкое «Я» – и я хочу найти с ним контакт. Это то единственное «Я», с которым я хочу найти контакт, то «Я», которое ни на кого не ориентируется.

– Мне кажется, люди потому и ходят в долгие походы. Хорошая идея.

Я натянула ботинок. Он прекрасно сел.

– Эти подходят, – сказала я. – Я их беру.

– Подождите-ка минутку, – ответил он, смеясь. – Не так быстро. Надо убедиться в том, что они вправду подходят и что на протяжении всего похода будут сидеть. Вы в них даже не встали.

Чувствуя себя не в своей тарелке, я захотела просто схватить ботинки и уйти. Обычно я так и принимала решения. Быстро. Нетерпеливо. Особенно когда кто-то хотел обо мне заботиться. Мне было неуютно тратить время на понимание того, насколько адекватно ко мне относятся и нужно ли это вообще. Я уже волновалась о том, что занимаю слишком много времени консультанта и что по отношению к остальным покупателям это было не очень честно.

Конечно, было сумасшествием так думать. Стало очевидно, что все те похороненные чувства, которые я пыталась перебороть с помощью духовного образования, больше не прятались. Они буквально летели мне в лицо, заставляя меня нервничать. Мне было очень тяжело не наказывать себя за проявление этих чувств.

«Перестань осуждать себя, Соня, – внушала я себе. – Успокойся. Прими свои чувства. То, что ты их игнорировала, привело к нынешней ситуации. Расслабься и прими помощь».

– Мне нравятся эти ботинки. Спасибо за помощь. Я их возьму, – ответила я, пытаясь ускориться, несмотря на мысленную настойчивость.

Нет. Он хотел убедиться в том, что я выбрала правильные походные ботинки, и у меня не было ни одного варианта, кроме как сбавить обороты и начать работать вместе с ним.

– А теперь встаньте и скажите, как они вам, – велел он, и я поняла вдруг, насколько неторопливым и по-настоящему заинтересованным он был. Я вдохнула и постаралась притормозить и помочь себе.

Я сделала, как он велел.

– Все еще отлично, – сказала я, пытаясь его убедить.

– Ну, я не уверен, – парировал он, тряхнув головой. – Походите пару минут, и мы решим.

Я согласилась и быстро обошла магазин. Да, они были вовсе не такими прекрасными. Они давили спереди и больно сжимали шишку на большом пальце.

– Ну как по ощущениям? – спросил он.

– Туговато, – был мой ответ, – но я их разношу, и будет как надо.

– Начало не очень. Когда уезжаете?

– Через две недели, – ответила я.

– Времени не хватит, чтобы разносить. – Он покачал головой. – Поверьте, в походе вам их разнашивать не захочется. Давайте попробуем другую пару.

– Хорошо. – Я уступила. – Вы правы.

И он был прав, потому что чем дольше я стояла в ботинках, тем неудобнее мне становилось, особенно в районе носков – там уже просто горело.

Следующая пара выглядела похуже, но на ноге они сидели гораздо приятнее.

– Вот эти гораздо лучше, – сказала я, шевеля пальцами, – я их беру.

– Придержите лошадей, – засмеялся консультант. – Правильные ботинки – ключ к успеху, так что притормозите и давайте работать вместе. Надо походить минут десять, чтобы понять.

Я снова ходила по магазину, чувствуя себя достаточно глупо. Я никогда не считала себя походником и обычно покупала дизайнерскую обувь, так что сейчас казалась себе самозванкой. Но мне хотелось стать настоящим искателем приключений, так что я и правда притормозила и стала уделять внимание ботинкам. В конце концов, мне и правда хотелось купить хорошие ботинки. И я никуда не торопилась – это просто была моя привычка торопиться. Очень старая привычка.

Я ходила по магазину и думала, что еще мне надо сделать перед поездкой, кроме того, как купить ботинки и прочее. Мне надо было научить дочерей платить за дом. Вдруг оказалось, что у меня целая гора дел и совсем нет времени.

На мне лежало так много ответственности. Я заботилась о доме, о своем деле, о друзьях и дочерях… И уходить от этого на шесть недель казалось рискованным.

Я знала, что это все было важно для моего самочувствия. Я хотела этого и была готова каждой клеточкой своего тела. Однако исчезновение на такой долгий срок было слишком необычным для меня и для моей жизни, и это делало меня уязвимой. Мне надо было верить всем, и Вселенной, и себе так, как я не верила уже очень давно. Мне надо было отпустить контроль над жизнью и позволить вещам происходить самим по себе.

«Хм. Вот, наверное, в чем смысл Камино. Верь и отпускай. Как минимум вот в чем смысл для меня», – думала я, смотря на шерстяные носки рядом с обувным отделом.

Ко мне подошел консультант.

– Ну что, – спросил он, – как вам эти?

– Гораздо удобнее, – ответила я. – В самый раз.

– Прежде чем их брать, скажите, как чувствует себя носок?

– Совсем не туго. Вообще никакого давления.

– А пятка? Поднимается, когда вы идете?

– Немного, – ответила я, – наверное, поэтому мне так удобно.

– Это плохо. – Он потряс головой. – Если пятка гуляет, вы натрете мозоли. Вот еще одна пара носков, проверим, будет ли пятка скользить?

– Еще одна пара?

– Да, в походе иногда помогает надевать две пары носков. Первая пара – как подкладка. Они тоньше, и предотвратят мозоли. Вторая пара – потолще и надевается поверх первой. Она поглощает пот и немного фиксирует ногу.

– Понятно, – ответила я, снимая первый носок, надевая второй, и поверх него еще толстый носок. Потом я снова надела ботинки.

– Ну как, есть разница?

– Так они потуже, – ответила я, вставая, – но очень удобные.

– Так, теперь пройдите по рельефу, – он показал на маленькую горочку. – Надо убедиться, что они хорошо сидят, даже когда вы идете вверх.

Я сделала пару шагов.

– Да, все в порядке.

– Вы скользите?

– Немного. Не очень сильно.

– Это плохо. Если вы скользите, то в итоге собьете пальцы. А это – настоящая катастрофа. Давайте попробуем еще одну пару.

Я сдалась.

– Хорошо. Я готова. Что у вас еще?

– Минуточку. – Он осмотрел все модели. – Да.

Консультант сказал это так, словно нашел, что искал.

– Я сейчас вернусь с еще одними.

Вскоре он пришел с самыми уродливыми в мире ботинками, такими страшными, словно это было такое модное веяние. Они были черно-серыми, большими и казались тяжелыми. Вообще скорее они были похожи не на треккинговые ботинки, а на обычные мужские. Однако, когда я их надела, они оказались вовсе не тяжелыми и сидели на ноге лучше предыдущих.

Я обошла круг почета по магазину, а затем поднялась и спустилась по рельефу, и они все еще отлично сидели. Я надела две пары носков и повторила все сначала, и они прошли тест.

– Да, – теперь я и сама была уверена, – вот они. Я их беру.

– Что еще вам нужно? – Консультант оглядывал полки. – Носки? Рюкзак?

– Мне нужно все. – Я вытащила список. – Стыдно сказать, но я совершенно не готова, и я уезжаю через две недели!

– Вы только что решили это сделать?

– Нет, три месяца назад, но как-то все руки не доходили. Я была ужасно занята, и время просто пролетело. Не знаю, как так вышло.

– Ничего. Вы не первый новичок, который так же начинает первый поход. Не переживайте. Мы все подберем.

Я купила носки, штаны, шорты для походов, накидку от дождя и белую футболку для защиты от солнца. Потом мы стали искать остальное необходимое оборудование.

Я купила бутылку для воды и рюкзак, в который бы все поместилось. Я купила маленький зеленый спальник, который почти не занимал места, и вкладыш для него. Я медленно начинала наслаждаться.

Консультант показал мне большой палец в знак одобрения, и мы пошли дальше.

Потом он продемонстрировал мне мягкий пластиковый предмет и сказал:

– Может, вот это? Иногда очень бывает нужно.

– А что это? – спросила я, пока он распаковывал предмет и скручивал в трубочку.

– Это для того, чтобы пи́сать, – пояснил он. – С такой штукой вам не придется присаживаться. Просто аккуратно приставляете ее, куда надо, и писаете. В итоге вы можете делать это стоя, и это довольно просто.

Интересно, удивилась я. Об этом я тоже не подумала. Вряд ли на Камино будет много туалетов, придется ходить в лес. Ну, почему бы и нет? Возьму и эту штуку.

– Протеиновые батончики?

– Да.

– Мыло?

– Да.

– Палки для ходьбы?

– Абсолютно точно, да!

– Шляпа?

– Да.

– Какая?

– Чтобы солнце на лицо не попадало, – ответила я.

– Вот эта лучше всего, – предложил он и дал мне мягкую панаму, которая была помесью головных уборов Французского легиона и бурки, у нее была завязка, которую можно было закрепить под подбородком.

Она покрывала почти все мое лицо и шею, и была, пожалуй, идеальной. Немного слишком, конечно, но все было немного слишком.

– Мне нравится.

Посмотрев по сторонам, проверяя, все ли мы взяли, он подытожил:

– Думаю, это все. Давайте посмотрим на список.

Я отдала ему уже помятый список, осознав, что все время держала его ужасно крепко, пока мы шли по магазину и консультант выбирал вещи.

Просмотрев список, мысленно отметив каждый пункт, он взглянул на меня и улыбнулся:

– Думаю, это все!

Пока он пробивал товары, мы продолжали болтать. В конце он отдал мне чек и сказал:

– Получилось на восемьсот шестьдесят девять долларов сорок два цента.

Я вдохнула:

– Боже! Так дорого!

Он помолчал.

– Хотите что-то вернуть?

Осмотрев все, что я сняла с полок, надеясь на максимальный комфорт от похода в одиночестве, я сказала:

– Нет. Я не могу. Мне все это нужно, – и передала ему кредитку.

Боже, ужасно дорого! Я дотащила пять тяжеленных сумок до машины, закинула их в багажник одну за другой. Неожиданно я поняла, что мне придется нести на себе все, что я сейчас купила.

«А-а-а-а, как я вообще это сделаю?» – спросила я себя вслух, вдруг чувствуя себя очень плохо от количества и веса моего ближайшего будущего.

«Ну, как сказал консультант, одна нога за другой, вот так», – ответила я на свой вопрос.

Два рюкзака и более того

До моего старта оставались считаные дни, и я начинала нервничать все сильнее. Я собиралась выйти из Сен-Жан-Пье-де-Пор – города у подножия Пиренеев в юго-западной Франции, который был исторической точкой начала паломничества по Камино. Я не знала, что лежало за этой точкой, и корила себя за то, что не узнала больше. В самый последний момент я решила купить несколько книг, чтобы, возможно, найти полезную информацию, которая смягчит мое беспокойство, и я буду чувствовать себя более уверенной.

Первая книга, которую я прочитала, была «Паломничество» Пауло Коэльо. Она заворожила меня, и я не смогла от нее оторваться. Автор прошел через множество духовных испытаний на пути из Франции через Испанию, но у него было кое-что, что у меня отсутствовало – проводник.

В один из дней Коэльо атаковал демонический пес. Эта история заставила меня вздрогнуть. Я даже и не думала о том, что на меня может напасть собака, и от внезапного волнения я покрылась мурашками.

Следующей книгой стала «Камино» Ширли МакЛейн. Она тоже подверглась духовным испытаниям, включая то, что чуть не замерзла до смерти, и, к моему ужасу, на нее тоже нападали собаки-демоны. Вот дерьмо! Теперь я не хочу идти. Сама мысль о том, что меня могут атаковать дикие собаки, была уже достаточным основанием для того, чтобы остаться дома.

Когда мне было около шести лет, на меня по дороге домой напал бешеный пес. Я думала о чем-то своем, до дома оставалось три квартала, и тут это безумное животное с пеной у рта кинулось на меня из ниоткуда. Он приближался ко мне, рыча, лая и делая выпады в мою сторону, – я же кричала на всю улицу. Я была в ловушке, казалось, целую вечность, отступая и размахивая школьной сумкой – так я отгоняла пса, чтобы он не подходил.

Произошло чудо – моя старшая сестра Куки проходила мимо и увидела меня и пса. Она уронила сумку, побежала через улицу и стала кричать и наскакивать на собаку со всех сил. Когда та немного отступила, сестра приказала мне бежать.

Мы были дома меньше чем через две минуты. Я дрожала от пережитого ужаса. Сестра моя, тоже дрожа, сидела вместе со мной на крыльце. «Все хорошо. Мы уже дома». Мы обе содрогнулись, осознав, насколько близка была опасность.

Этот случай привел к тому, что я до смерти боялась собак. Прочитав о том, что на Камино такой опыт невероятно возможен, я впала в панику.

Вот дерьмо! Что теперь? Как я смогу оградить себя от диких собак? Ну и конечно, я знала еще из своего опыта тренера интуиции, что, думая о том, чего боишься, ты привлекаешь это к себе. Так что теперь шансы повысились.

Мне нужна была защита. Вот и все. Я не хотела быть застигнутой врасплох бешеным зверем, как это случилось много лет назад. Ну уж нет, мать твою!

Когда я искала в Интернете способы самозащиты, моя подруга Дебра, любительница собак, которая тогда жила со мной, зашла и спросила, может ли она помочь мне с подготовкой. Она знала, что до моего отхода оставались считаные часы, потому что я нервничала все сильнее.

– Думаю, мне нужен перцовый баллончик, чтобы отгонять диких собак. Очевидно, что мое паломничество станет чередой духовных уроков и проверок и дикие собаки станут их частью, потому что я их очень боюсь. Можешь достать мне этот баллончик?

– Перцовый? – переспросила она. – Ты уверена? Я не думаю, что он поможет.

– Может, и нет, – ответила я, не скрывая раздражения. Я была уверена, что собаки достанут меня в любом случае. Я догадывалась, что перцовый баллончик – это жалкая попытка дать себе шанс. Но это было не важно. Он все равно был мне нужен.

– Это только разозлит их, – продолжала Дебра. – Надо избегать визуального контакта и взять здоровенную палку.

– Да я и не собираюсь им в глаза смотреть, – выпалила я, взбесившись от ее лекции. – И у меня нет здоровенной палки. Только палки для ходьбы.

– Они тоже сойдут, – ответила она, совершенно не обращая внимания на мое раздражение.

– Мне нужен перцовый баллончик! Если не хочешь его покупать, нечего предлагать помощь! – Я уже почти кричала. Она явно не ожидала такой реакции.

– Хорошо, – согласилась она, чувствуя, что пора отступить. Я уже настолько сильно нервничала перед лицом возможной опасности, что не могла услышать ее. Она не собиралась в поход, так какое право имела она говорить мне, как справиться с бешеными псами?

Мое высшее «Я» наблюдало за мной, пока я погружалась в липкий страх. Он засасывал меня, как зыбучий песок, а я пыталась остаться на поверхности.

«Почему ты вдруг так испугалась? – ругала я себя. – Люди со всего мира ходили по этому пути на протяжении долгих веков. И я что-то не читала о случаях смертельных нападений бешеных собак в Испании». Я проверила Интернет.

Тем не менее из-за того, что мой страх встречи с дикими псами был так силен, я убедилась в том, что это будет одно из первых испытаний, с которыми я столкнусь. Коэльо и Маклейн были духовными учениками, и оба встретились с дикими собаками. Я тоже духовный ученик, так что почему я не должна их встретить? Может, это было важной частью Камино. Конечно, все это не имело никакого смысла, так что я постаралась вернуться на землю и перевести дыхание.

Всю свою жизнь я гордилась тем, что была бесстрашным воином. Дело было не в том, что я не боялась. Дело было в том, что я не обращала внимания. Чувство страха – это роскошь, которую я не могу себе позволить, потому что если бы я позволила, то не смогла бы заботиться о себе и справляться со своими обязанностями. Я чувствовала страх, стоя перед полным залом народа. Я чувствовала страх, впервые встречая нового клиента. Я чувствовала страх всегда, когда давала интервью. И я, конечно, чувствовала страх перед предстоящим разводом. Но, как истинный воин, я игнорировала свой страх. Я верила своему духу, своей мудрости, своему высшему «Я» и всем моим проводникам по тонким мирам. Я знала, что они будут наблюдать за мной и защищать меня. Именно поэтому я смогла игнорировать мои страхи или хоронить их так глубоко, что они словно бы исчезали. В результате единственное, чего я боялась, были бешеные собаки.

Само собой, поэтому они будут там. Все больше я понимала, что паломничество мое будет состоять из встреч со страхами и эмоциями, от которых я бежала всю жизнь. С того момента, как мне было шесть. Или даже раньше.

К счастью, у меня было много других вещей, на которых можно было сконцентрироваться и немного отойти от постоянного страха.

Мне надо было купить страховку, на случай если что-то пойдет не так (например, на меня нападут бешеные псы), и мне надо было оформить страховку на поездку, если я не смогу дойти до конца и мне придется менять билет.

Это все было очень просто получить – с Интернетом и картой «Американ Экспресс». «Ого, – воскликнула я, снова и снова нажимая на кнопку «Купить». – Это уже совсем недешевое паломничество!»

Потратив тысячу долларов, купив и медицинскую страховку, и страховку для путешественников, я откинулась на кресле и перевела дыхание.

«Мне надо уже выходить. Чем дольше я сижу тут, пытаясь все организовать, тем сложнее и дороже это выходит. Мне надо перестать думать, собрать сумки и пойти!»

Мне не нравились все эти предосторожности и подготовка. Я превращалась в Патрика и готовилась к худшему. Это было на меня совсем не похоже. Пора было вернуться к своему спонтанному и верящему «Я».

«К черту Пауло и Ширли. Собаки-демоны мне тоже не нужны. Это был их опыт. Не мой. Когда мне было шесть, я уже получила урок от собаки. Мой Камино будет более мирным и исцеляющим, – говорила я Вселенной. – Страдания мне не нужны!»

Я начала запихивать в рюкзак гору вещей и думала о том, как же хорошо оказалось стряхнуть оковы чужого опыта. Когда я закончила, рюкзак выглядел как завернутый труп, а на полу лежало еще столько же вещей, при этом места в рюкзаке совсем не осталось. «Я не смогу его перенести через улицу, – произнесла я вслух, – не то что через Пиренеи. Как, черт возьми, я сделаю это с больным коленом?»

Как напомнил мне мой ассистент Райан, недавно мне сделали операцию на колене, заменили чашечку, которую я повредила, выбивая злобу на кикбоксинге. Сейчас я все еще проходила период восстановления. Я уже хорошо ходила, но иногда подниматься и спускаться по ступеням было больно. Внезапно я испугалась, что колено не выдержит.

«Ты права, – колено внезапно пронзила острейшая боль, оно словно бы отказывалось идти. – Это слишком много для меня». Что делать? Я знала, что есть компании, которые перевозили твои вещи из города в город, если ты не хотел нести их, и я вообще думала заказать эту услугу, но так пока ничего и не сделала.

Много раз я спрашивала себя: вранье ли это? Является ли истинным паломником тот, кто несет вещи на себе?

«Но что, если вес слишком велик для колена? Надо ли мне устремиться вперед и надеяться, что я наберусь сил в процессе, или лучше сбавить обороты и позволить кому-то нести этот пятидесятифунтовый труп за меня?»

Я подняла рюкзак и надела его на себя, решив попробовать пройтись. Первые несколько шагов были не очень сложными, особенно с палками.

«Я могу это сделать, не вопрос, – сказала я себе, представляя себя Зеной – Королевой Воинов. – Теперь ступеньки». Идти вниз было нормально. Но когда я развернулась и сделала один шажок вверх, мое колено пронзила боль, и я закричала. Я упала на колени. А прошло всего три минуты.

«И что теперь? Закончится, не начавшись? Или становиться ненастоящим пилигримом – без рюкзака и без страданий?»

«Это мое паломничество, – сообщила я осуждающим голосам в голове. – Какая разница, несу ли я рюкзак сама и ломаю ли колено. Кто судьи?»

Я знала, что Богу не важно, сама ли я несу рюкзак. Не важно это и моему высшему «Я», не важно это и моим проводникам. Только лишь моему эго, ищущему одобрения, было это важно – оно боялось осуждения. Оно вместе с моим внутренним ребенком отказывалось от похода, и мне казалось, что эти личности все ближе и ближе друг к другу. Я вспомнила один разговор с Патриком, еще до того, как мы начали друг друга ненавидеть.

Я сообщила ему, что иду по Камино, и он равнодушно заметил: «Да? Мой друг Тайсон и его восьмидесятиоднолетняя мама идут туда же в одно с тобой время. И она сама несет свой рюкзак. А ты?» А ТЫ? Он знает, что я сломала колено, пытаясь избавиться от негативной энергии. Что за ублюдок, спрашивать меня, смогу ли я посоревноваться с восьмидесятиоднолетней дамой.

Я надела рюкзак и снова попробовала. Я походила по дому несколько минут – плечи невероятно болели – и снова попыталась взять ступеньки штурмом. Два шага вверх – и я снова кричу. «К черту бесчувственные комментарии Патрика, – выпалила я, бросая рюкзак на пол. – Мне абсолютно все равно, осудит он меня или нет. Мое паломничество – не для того, чтобы впечатлять других людей. Я не буду переживать о том, нужна ли мне помощь или нет. Может, мне придется научиться просить помощи. Я точно достаточно слышала об этом от дочерей и Патрика на протяжении многих лет. Я не люблю просить, но это может просто понадобиться».

«Решено, – продолжала я оповещать свое внутреннее чувство вины. – Я не потрачу больше ни секунды на волнения о том, что думают другие. Никто, кроме меня, не думает об этом. Единственный голос, который я буду слушать, – голос моего тела. Пусть он решает. А не мой страх и тщеславие».

«Хороший совет, – ответила я себе самой (да, я часто так делаю). – Что хорошо для моего тела?» Я подумала полминуты и придумала.

«У меня будет две сумки: рюкзак и еще одна. Каждый день у меня на спине будет рюкзак, но не очень тяжело набитый, чтобы не повредить колено, а тяжелая сумка поедет вперед с курьером. Часть я переложу в маленькую сумку и тогда стану настоящим паломником, и мне будет тяжело, но колено я не поврежу».

Решение мне понравилось.

«Отличное решение, – объявила я вслух своему телу. – Только вот мне надо выйти и купить еще одну сумку».

Как убрать тяжесть

На следующий день рано утром, твердо решив передать сумку транспортной компании, я вошла в Интернет и начала искать фирмы, которые мне помогут. Одна называлась «Камино Вейс» и располагалась в Ирландии. Эта компания могла не только перевозить сумку из города в город, но и бронировать маленькие апартаменты в каждом городе вдоль Камино.

Зная, что я скорее всего буду идти медленно, а не быстро, учитывая поврежденное колено и отсутствие опыта походов, я, конечно, переживала за то, смогу ли я найти место для сна в укрытиях для паломников. Судя по тому, что я читала, они действовали по принципу «кто первый встал, того и тапки», и часто уже к середине дня были переполнены, и не было сомнений в том, что это происходило куда раньше, чем я могла бы туда попасть. Возможно, бронирование как транспорта, так и места жительства, вместо того чтобы останавливаться в укрытиях, будет правильной идеей, которая всячески облегчит мне жизнь.

Я поговорила с парнем по имени Роланд, который немедленно убедил меня в том, что они смогут найти для меня местечко во всех городах вдоль Камино, а также будут перевозить мою сумку ежедневно и даже смогут обеспечить мне завтрак и иногда ужин.

Это было не очень дорого, учитывая то, сколько я уже потратила. К тому же речь шла о моем эмоциональном спокойствии. В конце концов, я все это делала исключительно ради эмоционального спокойствия.

– Можно мне денек обдумать? – спросила я. – Я, наверное, согласна, мне все нравится, но я хочу убедиться, что я не вру самой себе таким образом. Кто-то говорит, что, если ты не несешь свои вещи и не спишь в укрытиях, ты не настоящий паломник, а мне это не нравится.

– Это ваш Путь, – ответил он. – Почему вы думаете о том, что говорят другие?

– И правда. Я подумаю и перезвоню.

Одну чашечку кофе спустя я приняла решение.

На следующий день Роланд прислал мне письмо с маршрутом, с названиями хостелов, где я буду ночевать, и с картами, которые можно было распечатать. Казалось, что в основном я буду ночевать в однозвездочных отелях с завтраком и ужином паломника, какими бы они ни были, но каждые десять дней мне предлагался трехзвездочный отель без ужина. Отлично. В письме было сообщение: «Мы пришлем вам паспорт завтра».

Далее там объяснялось, что паспортом они называли книжечку, в которой можно было поставить печати из каждого города вдоль Камино. Это значило, что я прошла весь путь, и в Сантьяго в обмен можно было получить сертификат паломника.

Я переживала о том, что могу не найти место, где ставят печати, но вскоре увидела, что Роланд прислал инструкции по нахождению офисов в каждом городе.

Я вздохнула с облегчением и сказала себе: «Думаю, это все. Я все обдумала. Теперь пора просто идти?»

В конце письма была приписка на испанском «Buen Camino», что означает «Доброго Пути».

Я улыбнулась. Я надеялась, что это и правда будет хороший путь.

Сборы

Не могу поверить, что возвращаюсь в магазин, думала я, чтобы приобрести второй рюкзак. Купив небольшой рюкзак, я направилась в отдел обуви. В блоге про Камино я прочитала, что треккинговые ботинки были абсолютно необязательны и что легких Меррелов будет более чем достаточно. Автор блога писал так, что мне показалось, что Камино – это просто долгая прогулка в парке. Он говорил, что те, кто считал иначе, – нытики и вообще преувеличивают. Как только я взяла в руки пару ботинок, ко мне подошел молодой продавец и сказал:

– Они очень удобные. Хотите померить?

– Да, знаю, – ответила я. – Они подходят для долгих походов?

– Могут и подойти. Смотря, где вы ходите.

– По Испании. Я прочитала, что для моего маршрута такой обуви достаточно.

– Тогда надо брать, – ответил он. Этот консультант был полной противоположностью того, первого.

– О’кей, – согласилась я, вновь возвращаясь к спонтанному способу принятия решений. – Возьму.

Я заплатила за них и положила во второй рюкзак.

Дома я вытащила все из рюкзака-трупа и стала перекладываться.

Мне надо было решить, что пойдет в рюкзак, который я понесу сама, а что – в сумку, которую понесет кто-то другой.

Именно тогда моя дочь Соня спросила у меня:

– Есть ли у тебя длинные подштанники?

– Нет, – ответила я. – Не думаю, что они мне понадобятся. Уже июнь на дворе.

– Возьми мои на всякий случай. – Она передала мне штаны. – Лучше взять, чем жалеть.

Вскоре пришла Дебра с перцовым баллончиком (да!) и статьей из Интернета о том, что делать, если тебя окружили собаки.

Я взяла баллончик и проигнорировала статью.

– Что еще? – спросила я себя вслух, пока Дебра и Соня оглядывались.

– Ты взяла плащ или ветровку? – спросила Дебра.

– Не-а, у меня есть легкая куртка. Не думаю, что хочу брать плащ.

– Ее может не хватить. Возьми мою накидку – может понадобиться, когда пойдешь по горам.

Соня спросила, взяла ли я теплую шапку и перчатки.

– Нет, но зато взяла шляпу от солнца и бандану.

– Вот эти возьми, – сказала она, давая мне кашемировые перчатки и шапку, которые мне месяц назад прислал друг специально для Камино, а я забыла их положить.

Оглядывая комнату, я вслух вопросила: «Что-то еще?» Я рассматривала гигантскую гору вещей и думала, что проще было взять шкаф. Но потом мои глаза нашли мой тотем, Гамби, который сидел на моем личном алтаре, – глупую, смешную, резиновую зеленую игрушку из детства.

«Гамби! – закричала я. – Я тебя беру!» Гамби всегда был рядом с того момента, как мне исполнилось десять лет. Он был маленький и глупый, но всегда веселил меня. В каком-то смысле он был моим альтер-эго, моим внутренним ребенком, моей совестью и моим высшим «Я». Он должен был быть со мной.

«Подушку я тоже возьму. Почему нет?»

Я застегнула последнюю молнию, и моя дочь спросила:

– Ты точно все взяла?

– Думаю, да. Я готова по максимуму, но я уверена, что вспомню еще про двадцать вещей до того, как выйду за дверь в понедельник. Главное, останови меня, если я слишком нагружусь. Вообще это паломничество должно облегчить мне жизнь, ну а этого не происходит.

Последняя ночь дома

В выходные перед отправлением во Францию я преподавала на семинаре в Институте Омега в Ринбеке штата Нью-Йорк. Рейс обратно в Чикаго приземлился в семь вечера в воскресенье. Мне пришлось бежать домой, потому что я уезжала на следующий день, и мне все еще надо было что-то сделать.

Тогда был еще и День матери, и моя старшая дочь приготовила ужин для меня – отпраздновать и проводить. Я была очень тронута ее усилиями, и счастлива, потому что обе мои дочери были рядом. Мне хотелось только, чтобы я лучше могла принимать их прощания и пожелания. К началу похода я стала эмоциональной развалиной.

Все свои обязанности я оставляла на дочерей и на партнера по бизнесу Райана – просто я не хотела думать ни о чем, кроме Пути. Мое высшее «Я» знало, что все будет хорошо, но я все еще нервничала.

Неожиданно я испугалась, что они не справятся в мое отсутствие. Я ничего им не сказала, конечно, но понимала, что в основном мое чувство безопасности возникло из-за того, что я была за все в ответе.

– Я что, совсем ужасный перестраховщик? – спросила я дочерей, пока делала пюре.

Они обе засмеялись:

– Может, совсем немного, особенно если речь идет об обязанностях.

– Вот еще одно просветление от Камино – а я даже не вышла.

– Ни о чем не переживай, мама. Мы все сделаем, можешь нам поверить, – убеждали они меня. – Мы правда очень рады, что ты делаешь это для себя.

– И я тоже.

Я знала, что они правда так думали. Я была так несчастна на протяжении двух последних лет, что они от меня уже устали. Я пыталась переживать шторма, которые иногда сама же и создавала, но между смертями в моей семье и смертью моего брака я переполнилась горем и страданием. Каждый день был как вызов, и только мои дочери меня спасали.

Я понимала, что у них было свое горе, горе детей разведенных родителей. Нам всем нужен был этот перерыв, чтобы справиться с эмоциями. Я уже устала от того, что приносила в их жизни несчастья, и хоть мы были очень близки во время всех семейных кошмаров, нам все равно нужно было время и место, чтобы самим справиться со своими проблемами.

Несмотря на наши с Патриком постоянные прения, мы были очень привязаны к девочкам. Наш развод был причиной того, что девочки злились и страдали. И я, конечно, не винила их. Я винила себя, ну и, конечно, Патрика.

Я решила дать девочкам отдохнуть. Я была так сильно виновата во всем, что боялась, что не смогу уйти. Это значило, что я теряю контроль.

Я была готова и ничего не хотела, кроме как передать ответственность другим (на время) и уйти на отдых. Все казалось слишком сложным. На меня давил не рюкзак (и не два рюкзака). На меня давила ответственность за очень многие вещи, и я не могла брать это с собой на Камино. Это была моя жизнь и мои бесконечные обязанности – и мне надо было разгрузиться.

Я хотела пройти по Камино больше, чем чего бы то ни было еще, чтобы освободиться от вины, злости и стыда, которые я прятала глубоко в сердце. Я молила о прощении за всю эту вину и отрицание. И за то, что не смогла сильнее любить Патрика и простить его, хоть и знала, что я все сделала верно.

Я верила своей системе божественной поддержки и знала, что всегда получу высшую защиту и поддержку. Не верила я только людям, кроме Райана и своих дочерей. Но даже несмотря на то, что я верила им всем сердцем, я не хотела просить от них больше, чем нужно.

Я молилась Богу, готовясь ко сну. Надеюсь, что это будет начало новой жизни. Той, которая позволит мне расслабиться и получить поддержку. С самого раннего возраста я верила, что просить о чем-либо – эгоистично и грешно. Давать – лучше, чем получать. Это что-то духовное. Я должна была стать дающим и не жаловаться и быть хорошей католичкой.

Единственное место, куда я могла обратиться за помощью, – это небеса, и даже их я старалась часто не беспокоить. Я могла попросить своих духов-наставников помочь мне, и они всегда помогали. Но просить людей о помощи я не умела. Это было навязчиво и неправильно.

Все это привело к краху моих отношений, особенно отношений с мужем. Из-за этого я поверила в то, что ни в чем не нуждаюсь, но это было неправдой, и вот поэтому я была такой нервной – особенно с Патриком. Я давала и давала, как меня научили, а свои нужды зарывала все глубже и глубже.

Я даже не обращала внимания на то, что я делаю, пока не наступал момент «последней соломинки», и тогда я взрывалась – а с момента смерти отца это происходило все чаще и чаще. Его смерть открыла ящик Пандоры, в котором всю жизнь я хранила подавленные желания. И теперь они не хотели быть подавленными.

«Мне кажется, что мне всегда было надо больше, чем я готова признать», – подумала я, размышляя над огромной кучей вещей для похода. Неудивительно, что я была так несчастна. У меня есть нужда, и меня это бесит.

Вот что было для меня важным, вот что я хотела изменить, или успокоить, или пережить, или вылечить на Камино. Мне было очень надо. Я была так зла на огромное количество людей и так много раз разрывала отношения из-за ответственности, что не могла себя переносить.

До тех пор пока я не приведу эту часть себя в порядок, я никогда не буду счастлива ни в жизни, ни в отношениях. «Вот это я знаю наверняка, Опра», – произнесла я, укладываясь на кровати.

Из Чикаго в Париж

Оказавшись на рейсе Чикаго – Париж, я почувствовала облегчение, наконец-то я была в пути. А ведь я столько сил потратила, колеблясь между предвкушением и страхом перед опытом, что было хорошо наконец-то оказаться в дороге.

«Была не была!» Когда самолет повернул на взлетную полосу, я глубоко выдохнула, возможно, впервые за многие дни. «Ну вот и все, – сказала я себе, – надеюсь, я знаю, что делаю». Едва мы приземлились в Париже, как я схватила оба рюкзака и направилась в Хилтон, чтобы отдохнуть денек и переждать десинхроноз.

Проснулась рано и приготовилась к отлету в Биарриц. Ого. Я никак не могла поверить, что я была так близка к отправной точке. Рейс был в час дня, поэтому у меня еще оставалось время, чтобы не спеша позавтракать перед отлетом. Я вытащила маленькую сумочку, в которой была вся информация о Камино, чтобы взглянуть на свои заметки еще раз. Для пешего похода через всю страну там было не так уж и много. У меня были названия хостелов, где я должна была останавливаться в конце каждого дня, больше не было ничего. Ни адреса, ни телефонного номера. Только названия городов и хостелов.

«Наверное, в этом и заключается паломничество», – подумала я и втиснула сумочку обратно в рюкзак. Нужно было просто положиться на веру и следовать по указателям, обозначающим Путь, – мне рассказали про желтые стрелки и попадающиеся время от времени знаменитые ракушки святого Иакова. Я выглянула из окна гостиничного номера. Небо было практически черным от туч, из которых в сопровождении громовых раскатов извергался дождь. Я засмеялась, отвернувшись. Ну конечно, небеса встревожены. Они чувствуют то же, что и я.

Проверила температуру с приложения в айфоне – всего восемь градусов – холодновато для начала мая. Я была так рада, что в последний момент перед выходом из дома захватила ветровку. Посмотрев прогноз погоды на несколько дней вперед и убедившись, что с погодой все будет так же или еще хуже, я поняла, что она мне очень пригодится. Заново упаковала свой большой рюкзак, который я опустошила прошлой ночью, чтобы в последний раз убедиться, что я взяла все, что нужно, и пошла на завтрак.

Голова была немного тяжелая. Я была голодна, страдала от смены часовых поясов, возбуждена и немного испугана, спрашивая себя, готова ли я завтра начать свой путь. Я знаю, что осуществляю все, что задумала, поэтому мой страх не был серьезным. Я просто думала о том, на что будет похоже мое путешествие. И справлюсь ли я с ним физически. Со здоровьем и силой у меня все было в порядке, но я не назвала бы себя спортивной. Я ходила пешком, танцевала, занималась йогой, время от времени ходила в спортзал и там тягала вес. В последний год, правда – нет, из-за операции на коленке. Все это я учла, когда задумывалась об идее пройти пешком через всю страну. «Ладно, посмотрим», – бормотала я под нос, попивая латте.

Я нервничала. Хоть во мне и живет дух приключений и я люблю окунаться с головой в неизведанное, но я никогда не делала этого одна, по крайней мере ничего подобного с двадцатилетнего возраста. И в прошлый раз, как и сейчас, случай занес меня во Францию.

В то время мои родители много и шумно выясняли отношения, и, как и сейчас, моя семья была на грани распада.

В попытке поддержать одновременно и мать и отца, я оказалась в самом эпицентре их крайне эмоциональных разборок, и в результате поплатилась своими нервами. На мой взгляд, они были не в себе, и мне нужно было оказаться как можно дальше от них. Вдобавок я резко порвала со своим молодым человеком, с которым мы прожили вместе почти восемнадцать месяцев – первые серьезные отношения, а все из-за его постоянно возрастающей тяги к алкоголю и наркотикам. Мне нужен был весь мир. Ему – косяк. И хоть я и знала, что расставание было необходимо, из-за того, что он был опустошен – расставание ошарашило его, я чувствовала себя виноватой. Тогда же я бросила колледж, и мне было стыдно. Я училась по стипендии и была неплохим студентом, поэтому никто не ждал, что я брошу учебу. Ни от кого обычно не ждут, что он бросит учебу. И все-таки я поступила именно так, никому не рассказав об этом и ни с кем не посоветовавшись.

Я бежала из дома. Пыталась начать новую жизнь стюардессой, но вскоре выяснилось, что я совсем не подхожу для подобной работы. Я чувствовала одиночество и разлад со своим духом, грандиозный обман – каждый раз, когда я надевала униформу, чтобы выйти на работу. Работа в авиакомпании была похожа на службу в армии. Мне сказали, что первые шесть месяцев я на испытательном сроке, и любое неверное движение автоматически приводило к увольнению.

Будучи доброй католичкой, я боялась смерти. Нет необходимости говорить, что я не была одной из тех беззаботных, диких натур, обожающих ходить на вечеринки, сношаться с кем ни попадя и всю ночь накачиваться алкоголем и кокаином – как мои коллеги-стюарды. Я не была «крутой» в этом понимании. Я была скромной и серьезной, невероятно чувствительной и глубоко духовной, поэтому все это подноготное безумие, происходившее в гостиницах странных городов между вылетами, травмировало меня и заставляло тревожиться сильнее, чем когда-либо. В этом мире я ощущала себя гадким утенком, рыбой, выброшенной на берег, брошенной на балу девушкой.

Все было перевернутым вверх дном, я была оторванной от этой реальности, не было домашнего комфорта, в душе царило смятение, негде было получить порцию тепла, хотя бы какую-то передышку. Меня часто посещали мысли о переезде во Францию. С детства меня тянуло туда. Несмотря на то что мой отец и был французом и вырос в Штатах во франкоговорящей атмосфере, он никогда не говорил по-французски, ни разу даже не упоминал о Франции. Поэтому мое увлечение Францией, и особенно южной ее частью, не имело никакого отношения к нему. Оно исходило откуда-то из глубины моего сознания, я не понимала откуда.

Однажды, когда мы сидели в комнате отдыха для персонала в аэропорту Кливленда, в разговоре с коллегой я мимоходом упомянула о своей мечте оказаться на юге Франции. Если я когда-то там окажусь, он посоветовал мне город Экс-ан-Прованс и написал мне адрес места, где можно было остановиться. И, как и с паломничеством, в ту же минуту, как он передал мне бумажку с адресом, я окончательно решила отправиться туда. Месяц спустя, ничего не спланировав и даже не подготовившись, я взяла на работе годовой отпуск и была такова.

Как только я добралась до Экса, все встало на свои места, и довольно скоро я сняла комнату на третьем этаже старинного домика, в которой была армейская кровать, маленькая раковина, столик с лампой без абажура, в коридоре же была общая ванная. Обстановка была проще некуда, но как человек, выросший вместе с шестерыми братьями и сестрами, у которого в спальне не было двери, затем съехавшийся с молодым человеком, а затем живший в доме, битком набитом бортпроводниками всех сортов, я почувствовала облегчение, оказавшись наедине с собой.

Обустроившись, я решила найти себе какое-то занятие. В городе я нашла языковую школу, где могла бы изучать французский несколько часов в день, и быстро записалась туда. В остальном же я просто бродила по предместью и городу в попытке почувствовать себя лучше. В основном безрезультатно.

Мне удалось физически дистанцироваться от своей семьи, но эмоциональная боль преследовала меня все время, что я там жила. Я совершенно не представляла, что делать, оказавшись в одиночестве, как справиться с эмоциями, и в итоге все закончилось тем, что мне было одиноко и страшно. Кроме того, денег у меня было в обрез, поэтому я жила, питаясь лежалыми багетами и сыром. После трех месяцев такой жизни я очень сильно заболела.

За два дня до Рождества хозяйка комнаты пришла пригласить выпить чего-нибудь вместе со всеми и нашла меня лежащей на полу – в лихорадке и бреду, страдающей одновременно от болей в спине и животе.

Смутно помню ее, склонившуюся надо мной и запаниковавшую. Она положила мне на лицо холодный компресс, потом я пришла в себя уже в больнице – меня везли в операционную с прорвавшимся аппендицитом и серьезной почечной инфекцией.

Я уверена, что именно мой ангел-хранитель послал ту женщину ко мне в комнату, потому что за все три месяца она ни разу не заходила ко мне. Я вообще редко ее видела, а когда мы встречались, то я избегала разговоров с ней – она была по-французски элегантна, холодна и пугала меня этим. И я была так благодарна ей за то, что она сделала.

После операции я провела следующие девятнадцать дней в больнице, приходя в себя, и это время было ничуть не веселее обычных дней.

И все-таки сейчас я понимаю, насколько хорошо, что все это произошло со мной. Все кончилось тем, что меня нянчили и днем и ночью, а мне это было так нужно! Медсестры, сочувствуя мне, были очень добры и оставались со мной немного дольше, чем положено, чтобы убедить меня, что все будет хорошо. Как же я была им за это благодарна!

Учителя из языковой школы тоже приходили навестить меня, некоторые даже по нескольку раз, и меня это несказанно радовало и трогало. На Рождество и Новый год они даже принесли мне конфет и фиников, заверив меня, что они не испортятся до моего выздоровления.

Даже хозяйка моей квартиры приходила ко мне почти каждый день. Она была гораздо мягче, чем обычно, и относилась ко мне с такой трепетной заботой, что я не могла поверить, что это тот же самый человек, которого я старалась избегать. Эти незнакомцы день за днем дарили мне столько любви и тепла, что беспокойство в моей душе начало исчезать.

Пока я выздоравливала, я была в палате с девяностолетней женщиной, сломавшей ногу. У нее была какая-то форма старческого слабоумия, из-за которой она часами говорила без умолку. Но говорила она не со мной. Она разговаривала с небесами.

Слушая ее безостановочную болтовню, я начала понимать французский. Она говорила с ангелами, умершими близкими, людьми из прошлого (с теми, по кому она скучала, и немного с теми, кто ей не нравился) и какими-то размытыми персонажами. Это было довольно занятно, и в итоге она стала одним из лучших моих учителей французского.

К тому моменту, как я выписалась, я знала язык на таком уровне, чтобы пройти тестирование в Парижском университете, где я и закончила впоследствии свое обучение.

Сидя за завтраком, я думала о том, что целый пласт моей прошлой жизни пронесся в моем сознании, как если бы это все было вчера, хоть я и не вспоминала об этом годами.

Очевидно, я была призвана на Камино, чтобы разобраться со своим давним прошлым. Я копалась в своих старых эмоциональных ранах, даже в тех, о которых давным-давно забыла.

Поедая маленькие кусочки сыра, я думала о том, что некоторые из моих травм могут быть даже старше меня.

Я посмотрела на часы – пора было выходить. Отхлебнув последний глоток кофе и дожевав круассан с шоколадом, я направилась к стойке регистрации, а потом – к автобусу до терминала. Полчаса спустя я прошла регистрацию на рейс, и в руках у меня был посадочный билет до Биаррица.

Целый поток смешанных эмоций захлестнул меня. В какой-то степени я была как ребенок, которого отправляют в летний лагерь. Но в то же время я ощущала себя арестантом, которого только что выпустили из тюрьмы под названием «Жизнь». Вдобавок мне казалось, что я иду по направлению к чему-то, что давно было у меня в душе, – своеобразное возвращение домой, или возврат к тому, что началось давным-давно и должно быть завершено.

Пока мой разум находился в такой свистопляске, душа была на седьмом небе. Я чувствовала поддержку своих ангелов, проводников и духов предков – они подбадривали меня. В душе я знала: что бы ни подвигло меня на это паломничество, из этого выйдет что-то прекрасное – для меня, для моих детей, для моих родных, для всех грядущих поколений моей семьи. Усевшись в кресло для сорокапятиминутного полета, я сказала себе вслух: «Да начнется мое приключение».

На старт, внимание…

Аэропорт в Биаррице был крошечным, и вмиг оба моих рюкзака оказались на багажной ленте. Я положила их на тележку и покатила к выходу, где поймала такси до Сен-Жан-Пье-де-Пор, в сорока пяти минутах от аэропорта, где и должно было начаться мое паломничество.

Меня поразило, как холодно было на улице.

– Вот это холод, – сказала я водителю по-французски, подрагивая, пока он укладывал мои рюкзаки в багажник.

Он сразу же согласился со мной и разразился тирадой о том, как отвратительна была погода, не останавливаясь до самого конца пути. Повернув на очередном изгибе шоссе, мы въехали в очаровательный, как будто из Средневековья, город, раскинувшийся близ горной цепи. Он притормозил.

– Это Сен-Жан, – сказал он, обернувшись, чтобы показать мне. – В каком отеле вы остановитесь?

Я достала маршрутный лист и назвала отель «Центральный». Водитель смотрел налево и направо и снова налево, пытаясь найти его. Я тоже искала его взглядом.

Город был небольшим, поэтому мы прокатились по нему еще раз, продолжая поиски. Наконец, он предложил мне забрать вещи и просто поспрашивать у прохожих – так было бы проще найти его, а ему нужно было ехать назад.

Меня не очень обрадовало то, что он не смог помочь мне с поисками, но я знала, что это была конечная точка – дальше нужно было идти пешком, поэтому я согласилась. Водитель выбежал из машины открывать багажник и с грохотом поставил оба моих рюкзака на землю. Он попросил за поездку пятьдесят евро. В этот момент я начала жалеть о том, что взяла с собой столько вещей, и задумалась – а не бросить ли попросту один из рюкзаков, притворившись, что он не мой, вместо того чтобы тащить оба в поисках гостиницы.

Как только он уехал, я почувствовала беспокойство. Что дальше?

Медленно я подняла рюкзак и закинула его на спину, не имея ни малейшего представления, как одновременно тащить и второй. Когда же я обернулась, чтобы поправить лямки, то прямо перед собой, в двадцати футах, увидела вывеску, гласившую «Отель «Центральный».

Я едва не взвизгнула от облегчения и сразу же рванула к входной двери с самым тяжелым рюкзаком, или как я его называла – с сумкой, и забросила его на ступеньки. Затем вернулась назад ко второму рюкзаку. Оставив их на входе, я вошла в вестибюль, решив осмотреться, не обременяя себя тяжестями.

В старом отеле было темно, и за стойкой никого не было. Слева от нее находилась небольшая столовая, там тоже царил мрак. Прямо передо мной – очень крутая, узкая лестница.

Увидев на стойке звоночек, я позвонила, надеясь, что из темноты кто-нибудь да появится. Только после второго звонка из кухни выглянула приветливая пожилая женщина в красном свитере, с волосами, затянутыми на затылке в тугой пучок. Она поприветствовала меня по-французски. Несколько секунд спустя она вышла и спросила, есть ли у меня бронь.

– Да, от «Камино Вейс», – ответила я, про себя молясь, чтобы с бронью все было в порядке.

Женщина несколько секунд хмурилась, этого времени было достаточно, чтобы я слегка запаниковала, и наконец ответила:

– Да.

На мой громкий выдох облегчения она рассмеялась. Потом попросила мой паспорт и дала ключ от комнаты на четвертом этаже.

– У вас есть вещи? – спросила она, возвращая мне паспорт.

– Есть, – ответила я.

И сразу же вышла на улицу, чтобы внести их. Когда я втаскивала второй рюкзак, ее брови нахмурились.

– Номер забронирован только на одного человека, – сказала она, глядя на мои тяжелые сумки.

– Не переживайте, я одна.

Ее брови поползли вверх, выражая ее очевидное недовольство, в то время как я максимально беззаботно тащила сумку по полу, с рюкзаком на плече.

Взглянув на ужасную лестницу перед собой и вспомнив, что моя комната на четвертом этаже, я спросила, нет ли у них носильщика или кого-то, кто мог бы помочь мне с сумками.

– Ах, нет! – ответила она, как если бы я просила дотащить их до луны. – Там недалеко!

Люблю я этих французов. Они умеют заставить тебя чувствовать себя идиотом, даже если ты просишь о какой-то мелочи.

– Ладно, без проблем, – ответила я, улыбаясь, и стараясь вести себя по-паломнически, как будто для меня не составляло труда протащить четыре пролета по лестнице рюкзак, весивший больше чем окоченевший труп.

Она ответила:

– Хорошо.

И в ожидании развлечения уселась смотреть на меня.

Я решила, что начну с сумки и затащу ее первой. Глубокий вдох, колени согнуты, я взвалила ее на плечо, и, сгорбившись как Квазимодо, принялась карабкаться вверх.

«А-р-р-р! – тихонько зарычала я, сбросив сумку на пол. – Ненавижу тебя, чертова Сумка. Между нами все кончено!» Я боролась с ней еще минут десять, и вот, наконец, сбросила сумку в кромешном мраке четвертого этажа, довольная тем, что рядом не было никого, кто мог бы услышать меня матерящейся, как пьяный матрос. Найдя выключатель, я открыла дверь в свою комнату – простую, мрачную, с одной кроватью и маленькой ванной с микроскопической душевой.

В комнате было морозно, а батарея совсем не грела. Внезапно я остро почувствовала десинхроноз, но мне нужно было поднять наверх рюкзак.

К счастью, второй раунд был проще первого, но всю дорогу наверх по лестнице я думала о том, что не собираюсь так мучиться с сумкой все свое паломничество по Испании. Глядя на это чудовище на полу, я вслух сказала: «Готовься к тому, что я от тебя избавлюсь, Сумка. Если ты не докажешь мне, что на что-то годишься, и притом скоро, то наши пути разойдутся». Сумка не ответила мне.

Я оглядела номер, это было достаточно просто – комната была всего восемь футов в ширину, присела на кровать, та скрипела. Подушка была совсем худосочная. «Ха-ха! – рассмеялась я. – Ничего, тощая подушка! У меня есть своя». Я раскрыла Сумку, и вот она – моя мягкая, удобная, приглашающая опустить на нее свою голову подушка.

«Нет, не сейчас, – сказала я подушке. – Мне нужно выбраться в город и найти, где начинается Камино. Надеюсь, разберусь без труда».

Я закрыла дверь, спустилась по лестнице и оказалась на улице. Необычный городок был полон туристов и паломнических магазинчиков. Первое, что я заметила – бесчисленные ракушки, свисающие с витрин и входных дверей практически каждого магазина.

Паломники древности носили с собой ракушки, и на пути в Сантьяго они были их основным помощником. Ракушки служили нескольким целям: их использовали в качестве мисок для пищи, ковшиков для питьевой воды. Ракушки могли использоваться даже как маленькие лопатки. Еще меня вдруг осенило, что мое любимое французское блюдо «Кокиль святого Иакова» – устрицы в сливочном соусе – названо в честь раковины святого Иакова.

Гуляя, я, к своему облегчению, заметила множество новоиспеченных паломников, бродящих вверх и вниз по улице. По крайней мере, я нахожусь в правильном месте – обнадежила я себя. Вдруг я вспомнила о паломническом паспорте, в котором нужно было поставить штамп о начале моего путешествия. Бегом я вернулась в гостиницу, махом преодолела четыре пролета до сумки с паспортом, и, выйдя из номера, заметила, что совсем запыхалась.

«Эге, да это нехороший знак. Надеюсь, я справлюсь, – сказала я себе. – Я ходила всего пять минут, а уже готова потерять сознание». Возвращалась я гораздо медленнее, вновь перешла дорогу и дошла до паломнического бюро, где я должна была поставить первый штамп. Когда я оказалась внутри, мне предложили заполнить анкету о цели моего паломничества. На выбор мне предлагались такие цели: «духовная», «религиозная» и «поиск приключений». Выбрала я духовную. Худощавый лысый мужчина в очках, сидевший за широким столом, поставил мне штамп в один из маленьких квадратиков и дал мне карту. Затем он сказал, что хочет показать мне два маршрута до моей следующей остановки, которая находилась на расстоянии тридцати одного километра в городке Ронсевальес уже на территории Испании. Он сказал, что завтра ожидается снег, и, по его мнению, лучше идти вдоль шоссе, вместо того чтобы карабкаться через Пиренеи, так как в горах может быть опасно в такую погоду. Этого я не учла. Я читала, что самый трудный участок пути находился на перевале через Пиренеи в первый же день. Но это казалось мне прекрасной частью паломничества, и я считала, что должна была пройти через это. И вот мне говорят, что это опасно, и советуют не ходить туда.

Я взяла карту и поблагодарила его. Решу завтра с утра, когда наберусь сил. Затем я спросила у него, где начинается маршрут Камино. Мужчина посоветовал мне идти по главной улице в сторону пригорода, а затем всю дорогу до Сантьяго просто следовать по желтым указателям. На прощание он пожелал мне Доброго Пути.

Выйдя из паломнического бюро с картой в руке, я была встречена стеной из дождя и порывами пронизывающего ветра в лицо.

«Да-а, отстой, – пробормотала я, затягивая покрепче шнурки капюшона моего непромокаемого пончо. – Надеюсь, до завтра немного подсохнет». Затем я принялась бродить по этому очаровательному городку в поисках интересного. Наткнувшись на магазин изысканного шоколада, надумала порадовать себя своими любимыми апельсиновыми корочками в шоколаде. Я решила съедать по одной в конце каждого дня пути как награду за ходьбу. Их хватило бы на следующие три недели, поэтому я была счастлива. Затем я набрела на магазин спортивных товаров, на витрине которого были выставлены непромокаемые штаны. Учитывая, насколько сильным был дождь и насколько уже промокли мои штаны, я представила себе, как сильно вымокну, если дождь продолжится. Сразу же купила и их.

Усталая и голодная, я двигалась дальше и увидела заманчивый французский магазинчик, где продавались колбасы, сыры и всевозможные сорта джемов и печенья. Я по-прежнему была не в состоянии сконцентрироваться, поэтому попросила продавца сделать мне маленький сэндвич с сыром, чтобы дожить до обеда.

С сэндвичем в руке я вновь отважно бросилась под дождь и несколько минут спустя уже набрела на начало пути. Отлично! Теперь я знала, откуда стартовать, если я захочу идти через горы. Сделав это открытие, я почувствовала себя спокойнее.

«Я смогу это сделать!» – сказала я себе, направляясь обратно в номер. Я чувствовала всю силу грядущего путешествия.

Когда я вошла в гостиницу, та же женщина, что регистрировала меня, сидела за стойкой. Она сообщила мне, что паломнический ужин включен в мою бронь и будет подан к восьми. Взглянув на часы – всего четыре, – я поняла, что физически не смогу дождаться ужина.

– Я не пойду на ужин, – сказала я женщине, довольная, что прихватила сэндвич, – увидимся на завтраке.

– Ладно, как вам угодно, – ответила та, не в силах поверить, что я отказалась от ужина.

Медленно преодолела я четыре пролета, включила свет в темном холле и открыла дверь в номер. Снаружи все еще шел дождь, внутри было все так же холодно. Но меня это не беспокоило. Я открыла сумку и нашла там подштанники, вязаную шапочку, перчатки и маленький спальный мешок. Закутавшись во все это, я мгновенно уснула и не просыпалась до шести утра.