Вы здесь

Несуразица. 5 (Игорь Митрофанов)

5

Было ещё темно, а соседка уже вышла на поле отборной брани. (С людьми жить – по людьи выть!). Но орала она не на балконе, с осторожностью боясь простудить двенадцатиперстную кишку. Вопли её раздавались внутри другого подъезда, но всё равно – «впритык» за стеной[29].

Межквартирная перегородка из ДСП стонала, но с панфиловским упорством сдерживала натиск двадцати восьми звуков фена, пылесоса и камнедробилки вместе взятых, исходящих из горла Моисеевны. Когда та была «в ударе», а без удара не проходило и дня, можно было не включать утренние новости. Зачем? Бесполезно! Помехи от соседки шли, как при электросварке, да и более достоверных новостей, чем от Моисеевны, страна не производила на свет со времени расшатывания ограды Зимнего. /Тогда ненастоящим выстрелом было убито правдоподобие, и до скончания веков информация так и осталась холостой/.

«Дарите восьмыемарты подарками!»

Ляпнула без умысла спросонья ФРАЗА первое, что без замысла пришло ей в голову.

– Молчи, устрица! Сейчас апрель, а восьмое марта было несколько месяцев назад, сразу после Нового Года.

Захотелось напиться и загулять на всю катушку. ОН так и сделал: проглотил пол литра молока и вышел на балкон. Мерзость погода совала горячий пепел за шиворот и отбирала всё тёплое, что только осталось. Присмотревшись, ОН пригляделся. От этого ящерица, сидевшая на антенне соседней крыши, вдруг взмахнула крыльями и улетела, расписав по небу своё настроение. Чего только не привидится с холоду:

Близок май, но снег летит – странно…

Слизок ветер всё зудит: «Рано…

* * *

«Рано нежиться в весны чуде!

Знамо! ПрОдалась, как вы, люди!»

* * *

Младость, толком не родясь, гибнет.

«В сладость» снежной жижи грязь липнет

* * *

Сиплый день, раскисший весь, болен.

Зимний и осенний – смесь, что ли?

* * *

Кто-то смял три стороны света.

Всё тут есть. Но след весны где-то…

* * *

Числа жмут на поворот в лето.

Смысла в ходе их вперёд нету.

* * *

«Людям всё дано решать!» – Где там!

Будем зябко, робко ждать лета…

– Что-то я совсем растёкся. «Пора и честь знать»! – встрепенулся ОН. – Нет! Поеду всё-таки на матч! Да и сон подговаривал!..

…Полностью долбанутая, футбольная столица хоть и отличалась от многогранно прибацнутой столицы театральной, однако любовь к красоте и вдохновению была одинаково присуща как воздуху лавок, фуфаек, фунфуриков, крика и трёпа, так и атмосфере ложей, фраков, бокалов, вздохов и жеманства. ОН покорялся обоими полюсами, всё время пытаясь перемешать камни в воде. Получалось неодновременно…

Вчера позвали завтра на футбол. ОН согласился сегодня.

Районное село входило в Киевскую областную разнарядку билетов на матчи, так как тут колосилась команда, которая играла на первенство области, и каждый год могла постоять на уроненной чести района. За это команде полагалась льгота: пропуска на международные матчи с приличными местами по незначительной скидке. Такие билеты, даже по значительной накидке, купить было невозможно жителям известных городов русскоязычных, где тоже многие хотели своими глазами поехать на большой футбол в Киев. (Москве было, как шилом в жилу, что только из Киева показывали Большой Футбол).

Директор сельскохозяйственного стадиона, спортзала, кабинета, каптёрки и всей спортивной обуви (почему-то всегда «оставшихся» маленьких размеров), а по совместительству – магнат распространения билетов на массы, производил бескорыстное деление. Колобок, – а так прозывали его за спиной и с боков, не мог не отдать какую-то толику сельской футбольной команде, пусть даже и не хотел, потому что это и были билеты команды. Толику толикой, а в команде не было ни одного Толика, кроме двух. Это раздражало полузащитника, нападающего, вратаря и судью Васю. Человек-футбол Вася мог заменить собой всех по одному и при этом, в любом амплуа, оставался незамеченным на футбольном поле. Зато он был человек хозяйственный (имел свой тракторок), трудолюбивый и хороший семьянин. Каждый раз, когда делили билеты на Республиканский стадион в Киев, Васе давали, как ему казалось – несправедливо, всегда только один билет и ни корешка больше. И дело не в том, что, получив бы ещё, предположим, один, Вася не смог бы придумать, куда определить реликвию, просто нюх чувствовал предательство.

Колобок, как истинный дипломат (без такого дара он не стал бы директором спортивного комплекса на холме за сельрадой) объяснял:

– Ты, Вася, в одной игре выполняешь одну различную функцию. В другой игре, через неделю, ты функционально отличаешься от того, кем был в предыдущем матче. А в следующее воскресение ты вообще не играешь, а только стоишь на воротах. Поэтому заслуженно можешь получать на разный футбол разные билеты, но – лишь по одному в одни руки, понял?

У Васи начинали вращаться белки вокруг зрачков от количества одновременно услышанного. Но главное было понятно: исполнитель государственных обязанностей по сельской физкультуре явно темнил! Колобок был всегда рад, чтобы кому-то из команды не хватило. Но справедливость в виде очередной его набитой морды брала своё, и весь состав футболистов села, вместе с «длинной лавочкой запасных»[30], был первым в списке.

Лавочку обычно ставили в проходе автобуса, а в свободное от поездок время прятали в дальнем, самом тёмном углу спортзала, куда никто не бегал, разве что случайный мяч залетал и сразу же отскакивал на освещённое место – в центр площадки. Всю амуницию, все снаряды, весь инвентарь и всё остальное прятали, чтобы не украли. На стадионе и прилегающих к нему угодьях было украдено всё! Доски – сидения на трибунах. Доски спинок сидения на трибунах. Болты и шайбы с гайками для крепления досок-спинок и досок-сидений на трибунах. Металлические уголки, на которых болтами и шайбами с гайками крепились доски сидения спинок. Железные трубы, к которым были приварены уголки для крепления болтами и шайбами с гайками досок сидения со спинками сидений к трибунам. Застывший бетон, в который намертво были влиты железные трубы с приваренными металлическими уголками для болтов и гаек для крепления досок. Глубокие ямки, в которые железобетоном были залиты трубы вместе с приваренными к ним уголками, держащие на себе болтами и шайбами с гайками доски-спинки и доски-сидения на трибунах. Сами трибуны. Битум с беговых дорожек. Сами дорожки. Песок из ямы для прыжков. Следы шиповок в песке ямы для прыжков. Турник. Брусья. Подозревали, что и трава на лысом футбольном поле не сама выгорела и не вытопталась колхозным стадом, а была снесена ночью на чью-то фазенду. И даже куда-то ушла табличка, сделанная из снегоуборочной лопаты, с надписью, придуманной тренером:

«В поле сеяна трава,

И ходить по ней нельзя!

Ну, а если кто пошёл?

Знайте – то бредёт осёл!»

Поэтические призывы к людской сознательности с частичными оскорблениями не спасли ни траву, ни табличку. Но, к чести односельчан, футбольные ворота остались стоять на своём.

Итак, билетов в Киев на всех хватало с лихвой. Эта лихва состояла из случайных родственников[31] и неслучайных знакомых, желающих

МЕТКА*

Родственники всегда случайны. Их не выбирают.

на «шару» посетить столицу и побухать по одной краткой31, но самой веской в этих краях для жены причине: «Я – купить колбасы!»

Кстати, совсем не смешно! Колбаса имела возможность купиться только в стольном граде. В районных центрах она просто не произрастала. Благо, что главное место выращивания колбас, вкусного хлеба – за смешную цену – и всего остального, любимого народом, находилось географически недалеко. /Они проживали в центральной глубинке, откуда их прабабки ещё в лучшие времена всего за месяц доходили пешком до «Матери городов русских», чтобы помолиться в престижной церкви/. Люди, подкупая в городе хлебушек, слышали презрение ненависти в спину и вжимали голову, с конфузом прячась от словесных плевков: «У этих колхозников и так всё своё, а ещё и наше мешками скупают! Продавец! Не давать больше одной буханки на руки! Они хлебом свиней кормят!»

«Мы не виноваты! У нас в магазинах ничего нет!» – роптали жители сёл, «с позором» вынося всё, ЧЕСТНО купленное.

«На местах», и это чистая правда, не торговали приличной едой, а если что-то и перепадало, то намного сомнительнее качеством и всегда почему-то дороже, чем для ленивых жлобов, копошащихся у столичного корыта.

«У них и так всё своё!» – ещё один позорный штамп общества!

«Всё своё» не бывает «и так».

«Всё своё» – восемнадцать часов за сутки без массажа, без консультации диетолога, без тренировки по фигурному катанию, без логопеда – поясницей в позе радикулита.

«Всё своё» – семь дней за неделю без маникюра, без увлажняющего крема, без индивидуальных занятий по французскому, без солярия – руками в земле.

«Всё своё» – пять недель за месяц без маски из огурцов, без «укладки» и «фена», без сольфеджио, без понятия об архитектуре позднего ренессанса, без щипцов для омара, опасно близко к копытам и навозу.

«Всё своё» – двенадцать месяцев за год без информации о последнем обвале рынка ценных бумаг, без годового абонемента в театр, без мундштука, без новостей на сайте высокой итальянской моды – в резиновых сапогах с помоями и комбикормом.

«Всё своё» – сто долгих лет за жизнь до пенсии без зарплаты. Сто остальных лет – без доплат «за выслуги», без выплат «за заслуги», без «персональных», без «заслуженных», без «государственных», без «народных», без «международных», с пенсией меньше, чем у продавщицы билетов в городском кинотеатре!..

За что! За что, скажите, провинился человек, по рождению (не по распределению) попавший в село! Который из матки, извините, через влагалище, извините, попал сразу в глубокий анус! Не извиняйте! Попал, так попал!

Зато – «всё своё»!

…ОН из задумчивости вернулся к футбольной поэтике:

«Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля!

Как таинственны туманы над трибунами!

Кто блуждал в этих туманах в поисках места,

кто много страдал перед матчем,

кто летел в мечтах над этой поляной,

неся в себе непосильный груз предвкушения,

тот это знает!

И он без сожаления покидает туманы раскуренного,

болотца разлитого

и реки расплаканного.

Он отдаётся с лёгким сердцем

в руки уходящей толпы,

зная, что только она одна…»

– Да простит меня Михаил Афанасьевич, но никем больше так красиво не подумать про футбол!

С этим всем в голове, ОН запрыгнул в автобус, уже излишне воодушевлённый болельщиками.

Внутренность ржавой «консервной банки» уже поделилась на группы распития, но порыв был общий. Из одной посиделки к другой перекатывался гомонящий энтузиазм, отчего «ветхий развозчик» ещё больше шатало, даже пока без езды.

«Готовьте парашюты стаями!»

Забеспокоилась ФРАЗА.

ОН отмахнул назойливую «муху» и причалил к одной из компаний в заднем проходе уже заметно тронувшегося с места транспортного средства. Это повидавшее виды и повозившее возы несчастье газировало «салон» своими выхлопами и было точно-наверно переплавлено из плавучей лоханки, которая ходила по Балтике (единственная вода, где бортовая и килевая качка одновременно). Достав водку и закусь, ОН сразу повысил свой рейтинг «болельщика». Автобус был доверху переполнен футболом и едва сдерживал себя, чтобы не взлететь от ража ажиотажа. Даже куркули, для которых первоначально преобладали только низменные гастрономическо-колбасные ценности, как-то незаметно для себя громче всех стали принимать своё крайне-боковое участие в общем футбольном настроении. Все пристроившиеся уже справедливо ощущали себя частью большого события, может быть, в первый раз происходящего с ними, а не проходящего где-то за наружной стороной забора. Через полчаса, неожиданно даже для себя, они произносили наизусть весь основной состав «Динамо», знали помощников тренера, массажиста команды и стали на равных со всеми, до хрипоты, пользоваться особыми футбольными терминами.

– Сеня, та разливай же нормально, в самом-то деле! «По диагонали» и «на свободное место»!

– А ты аккуратней «на выходах» и «не лезь в борьбу»!

Останавливали Баламута, пытающегося через спинку сидушки перебраться к другому «столу».

– Э, родной, твой «подкат» не проходит, ты «провалился». Быстро «вернулся домой»!

– Зелёному больше не наливать! Он в «офсайде».

– В каком «офсайде»? Ты, «боковой», не размахивай флажком, а то я «начну движение уже после удара»!

– Кто сейчас подаёт? «Угловой»?

– Я подавал в прошлый раз! Вы, «хавбеки» ленивые!

– Куда ты даёшь ему «резаный»! Дай «в недодачу», нам ещё обратно ехать!

– Мне «штрафной»! Мне «штрафной»!

– Убери руку от стакана! У тебя «рука» и ты получаешь «серию пенальти»!

– Смотри! Мы «закрыли» только второго, а он – уже третьего! «Страхуй»!

– А я «сыграл на опережение».

– Тогда «замена»!

– Ты что всё время «по центру наливаешь»? «Краёв» не видишь? Подыми голову, сачок! Хоть раз «навесь по краю»!

– Дали тебе «вывалиться один на один», так «покати мимо опорной ноги»! А с таким «дурным замахом» конечно «мяч свалится»! – бормотал Иван, поднимая с прохода уже успевшего упасть Мяча.

– Пей «в одно касание», «время на табло выходит»!

– «Нет! Такой хоккей нам не нужен!»

Поперхнувшись спиртом, выдавил из себя единственную фразу, которую знал про футбол лично от телеОзерова, директор водокачки, поддерживая предматчевую суматоху.

Средний фестиваль на тему футбола в автобусе всё равно был веселее субботнего на тему кино, в клубе!

Первый раз отъехавшие так далеко от села два приушипившихся кума были загнаны дружелюбной командой «на колесо», где трусило особенно с жестокой жёсткостью. Кумы не жаловались на судьбу. Они жаловались себе на того, кто посоветовал! Упираясь коленями в скулы, как сдавленные пружины, бегая глазами из-под губ, склеенных до синевы, эти «одно целое двое» разливали самогонку плоским пятилитровым термосом от импортного тракторного масла. Ту канистру они припасли для смутного настоящего и неведомого будущего. Но всё равно, откровенно прямо сейчас, несмотря на выпитое, сильно начинали бояться. Нет, конечно! В этом автобусе их уже перевозили (с медкомиссии там, или на те же похороны), да и водитель был, вроде, знакомый, но что-то непонятное упорно не давало опьянеть! Было страшно, как увидеть глаза кувырком! Их «поддерживали» неожиданными ударами по спине, обниманиями за голову и жуткими криками в ухо, мол, какие молодцы, что сегодня, вырвавшись от хозяйства, будут запоминать этот день на всю жизнь! Массовая поочерёдная забота опытных односельчан не то, что не окрыляла новоиспечённых болельщиков-фанатов. Насильная забота[32] наоборот – убивала!


Но, как бы там ни было, неживые-немёртвые[33] кумы так подозрительно и не пролили ни одного глотка из заветного термоса никому из всех.


А в автобусе, более не тем, жизнь продолжалась. Водка в изобилии заливала сидения, брюки, глотки, воротники и рукава. Карты замелькали местами, а все места замелькали картами. Искусительница «трынька» брала своё. Шахматы в автобус не пускали. Деньги комкались из стороны в сторону. Везение было у многих, но лучше получалось у братов Лысенков (их было больше).

Дорога в сот километров вообще не показалась из окна ни длинной, ни короткой. Дорога была никакой!

Бедный водитель! Он сидел недалеко спиной и настолько очень близко воспринимал всё происходящее, что вгрызался в руль и специально-невольно тормозил на прямой трассе с откровенным желанием: «Что б вы все подавились!» Но, несмотря на всё, Мыкола был дока и, когда въехали в столицу, он, скрипя рессорами и пукая выхлопной, прорвался через целый ряд гаишных заграждений с криком в приоткрытое лобовое стекло: «Родственники»!?!?!

Гаишники, голубые по форме и замызганные по содержанию, всегда боялись этого слова. Не решаясь переспросить: «Чьи родственники?», приставляли краги к козырькам, спешно убирая с дороги «противотанковые ежи». Внутренность автобуса каждый этот раз была в экстазе!

После третьего, пролетевшего сквозняком, блокпоста водиле даже налили стаканюру, отрывая от себя, и поднесли большой лапоть мочёной капусты. Но вёдший в этот момент был настолько сосредоточен и высоко ответственен, что отказался от капусты, занюхав мигающей приборной доской…

В конце концов, матерящуюся ржавую железяку удалось засунуть между новенькими «Икарусами» и, по команде капитана команды, (среднего брата Лысенко): «Уси впэрэд!», горячая толпа, без страховки, проворно высадилась с подножек зависшего лайнера, щурясь от яркого дождя и разливаясь перегарной струёй по городу. Приехали!!!

Город сегодня нуждался в помощи психиатра.

Болело всё!

– Болел «стотысячник» от нежелания находиться под ногами.

– Болели счастливые, которые достали билеты.

– Болели не купившие возможность видеть матч воочию.

– Болели жёны, зная, что мужья придут под утро (сразу со стадиона), издавая в дверях последний хрипящий возглас: «Как мы им дали!». И им (жёнам) не удастся поддать хорошенько этим сволочам, как хоть изредка, но случается.

– Болели младшие сёстры, догадываясь, что, в случае проигрыша, ничьей или выигрыша братья, явившись домой, флагами и шарфами загонят их (сестёр) за синий лес.

– Болели матери, которые не дождутся сегодня сыновей в день дежурного проведывания.

– Болели бабушки от полиартрита и остеопороза.

– Болели бабушкины дедушки от страдания своих бабушек, «на цыпочках» начиная поиск футбольной программы, каверзно подлицимеривая, что обязательно разбудят своих бабушек на повторение двести одиннадцатой серии теленовеллы. Как же так можно! Пропустить важную тайную встречу в прачечной ресторана отеля шантажиста массажиста Хулио с подло ожившим выкидышем аборта соперницы богатой рыбной доярки Себастьяны.

– Болел отец Каси, – на всякий случай заранее открыв окно, однажды уже выбросивший телевизор после неудачной игры «Динамо».

– Болели все, проживающие в радиусе десяти километров от футбольной «пиалы», закрыв окна подушками и крест-накрест заклеив стёкла изолентой.

– Болело метро от запора.

– Болели дороги от изобилия сегодняшних ментов.

– Болели менты от обилия сегодняшних дорог.

– Болели солдаты срочной службы от того, что вечером, в своё свободное время, им не удастся ещё раз перечитать «Устав срочной службы», а придётся, открыв рты от восхищения, насильно стоять перед передними рядами и глазеть на «звёзд» мирового спорта.

– Болелось всем!

В городе крупно шёл дождь, но жареным солнцем светился ореол-футбол над головой каждого болельщика!

Игра-Надежда уносила подальше от общей никчемной жизни!

Игра-Вера дарила азарт, как никакая другая – за деньги!

Игра-Любовь забирала душу и тело без остатка, не изменяя до смерти!

Вера, надежда и любовь миллионов – Валерий Васильевич, послевечная Вам честь и хвала!

ОН отвлёк от себя искренний пафос и включился в реальность оттого, что вдалеке-далеке приметил парочку, похожую на «кумов с термосом», робко пробиравшуюся к эпицентру. Было заметно, что под ремнём одного – неразлучная канистра давит на брюхо. Колбаса под двумя мышками очень мешала обоим. Они, купив за углом заветные деликатесные рулоны, от радости не нашли спасительный «дом на колёсах» (забыли запомненный номер), и всё своё богатство пёрли теперь за собой на футбол. Руки, сомкнутые в никелевый потный замок (правая одного и левая – другого), мешали пройти через заслонку, и это вызывало подозрения у «фильтровальщиков: пущать – не пущать». И без того растерянные по мокрому асфальту, кумы ещё сами по ходу терялись.

Задрав голову на громаду «Колизея», один выхрипнул:

– Господи, что это?!

Второй промолчал, понимая, что вопросительное восклицание – не к нему. А хоть и к нему, так что?

Ребусы с цифрами секторов и словами ярусов решить было невозможно. ОН хотел, было, помочь, но по ходу отвлёкся на симпатичных продавщиц мороженого из техникума торговли и с головой ушёл в заигрывание, взяв на себя продажу сладкого хлада. Люди велись на возгласы: «Кто с «Динамо» – тот с эскимо!», «За Киев орать – пломбир покупать!», «Не пивом единым болельщик силён! Мороженным ты удивишь стадион!», «”Динамо Киев” никогда не растает!», «В обвёртках ищите приз – бесплатный билет на выход со стадиона!», «Кто ещё не бросил в судью мороженным? Подходи!» и на другие неудачные, горбатые, навязчивые, вопящие, тупые приставания. Тут подключился и Саня Лысенко из их автобуса, прибежавший на истошный знакомый крик, думая, что: «Наших бьют!»… Вдвоём вообще пошло-поехало! Народ, смеясь, скупал всё охапками, отделываясь от назойливого препятствия на пути к своим местам. Девчонки влюбились за несколько минут, мороженое было распродано ещё раньше. Всем хотелось продолжения! Но нужно было бежать на зрелище, и они распрощались, не познакомившись[34].

…Обойдя раза два по кругу всё сооружение (это как сходить на тракторную бригаду и назад – девять километров двести пятьдесят семь метров), не без чьей-то помощи, кумы, к концу первого тайма, (движение они начали часа за два до начала матча), добрались к «своим».

…Игра сегодня началась нервно. Дождь орошал двадцать девятый сектор верхний ярус с тщетным желанием, чтобы там подрастала культура. Но все некультурно-громко продолжали надеяться на быстрый гол. К счастью, это произошло. ОН, изловчившись, выхватил у вскочившего нижесидящего какое-то непромокаемое покрывальце и надел себе на голову. Дождь сразу перестал беспокоить, зато забеспокоился потерявший «наседку». Но сложная ситуация на поле отвлекла от примитивно-потребительских мыслей и человек навсегда забыл, на чём основывался вначале. До конца первого тайма «нам» удалось забить ещё один гол. Во время этого всеобщего восторга как раз и подтянулись потерявшиеся кумы. Их хватали, обнимали, мяли, целовали и передавали дальше по ряду. Прослезившиеся блудные сыны села никогда не думали, что все сто тысяч настолько волновались и так восторженны их появлением (даже нижний ряд из Бердянска и верхний ряд из Мелитополя). Кумы, уже ревущие от чувств, вытрепанные и вымокшие, но безмерно счастливые, втиснувшись на одно, подвинувшееся для них место, стали лить из канистры и разрезать из-под мышек, раздавая всё налево и направо, на верх и на низ. Это было как можно более кстати, и никто, с воодушевлением, не отказывался.

Судья в поле пронзительно свистнул, давая сигнал трибунам «оправиться!»

Перерыв в матче всегда сводился к одному «сюрреализму»: суметь отлить накопившиеся эмоции, при этом, усиленно лавируя и изворачиваясь, не попасть самому в сюрчащий, бурлящий жёлтый поток, вытекающий далеко не только из многочисленных, приспособленных для этого построек по всему диаметру стадиона. После удачно проведённого «круговорота воды в природе», все, со слезами на глазах, начинали, не торопясь, подкупать пива к той водке, что осталась под лавочками и, бурно обсуждая ситуацию, уже вальяжно, вразвалочку, возвращаться на свои места.

В середине второго тайма кумы совсем освоились и, допив пластмасску «до последней железки», храбро взглянули вниз на футбольное поле.

– А наши какого цвета?

Весело спросил один. Крик его получился неосторожно громким и весь сектор, делающий в это время «живую волну», упал! Пронзительный многотысячный взгляд, выискивающий того, «кто это сказал», обещал пару-тройку в крошево разбитых об голову, выдранных с корнем дубовых лавок, как лёгкое избавление. Кумов спас очередной гол в ворота «Барселоны»[35], и они, «не будь придурками», больше не задавали вопросов, а только сильно сдавили остатки колбасы бёдрами и затаились руками в коленях.

…К автобусу сливались маленькими разрозненными группами из разных направлений, порой даже противоположных месту нахождения стадиона. Все активно жестикулировали, так как попытки что-то выкрикнуть заканчивались сипением, шипением и свистением на вдохе. Раздражённые горлянки выдавали весь набор звуков, похожих на те, что издаёт уже пустая пластиковая бутылка шампуня, когда из неё усиленно пытаются выдавить последний мыльный пузырь. В запечатанном автобусе неожиданно нашли Юрку, которого сегодня не пропустили на стадион, потому как его координация в проходе сильно напоминала движения опытного сёрфингиста на большой волне. Юрка посмотрел весь матч по автобусному радиоприёмнику, всё равно не пропустив ни одной подробности, даже не моргнув и совсем не намокнув. Его настроение почему-то нисколько не было хуже, чем у остальных. Причину Юркиной безудержной радости обнаружили уже сразу – рассевшись и не найдя несколько нычек, спрятанных для ликования по дороге домой.

Мыкола ехал назад быстрее, чем вперёд, потому что хотел. Ему ещё предстояло не забыть накрутить спидометр на пару сотен километров, слить «сэкономленный» колхозный бензин в канистры, да и побухать по-людски, прикалываясь над этими футбольными телепнями, на которых он наваривал паливо /топливо/ для своего «жигулёнка».

Около половины четверти третьего, слабо попрощавшись со всеми, футбол закончился, чтобы завтра, смакуя подробности, взорваться на газетах и в телевидении, с новой силой подогревая всеобщую гордость!

Подутренней ночью после матча приснился голос, не произносящий ни слова. И, хотя в спорте нет религий, голос молчал, в чём-то упрекая.

Это заставило постыдиться, не просыпаясь, покаяться, не находя вины, и помолиться, оправдываясь.

Все, зная, что Бог добрый, боятся «рогатохвостого». Побойтесь Бога!

Когда мы, стараясь делать богоугодные дела, иногда оступаемся – это одно. Но, когда грешим, наплевав!.. О! О!

Бог не станет делать плохого. Просто отвернётся. Нет ничего хуже! Покатимся в преисподнюю ещё при жизни…

Потом кричим: «Почему Бог не помогает?! Он нас не слышит! А ведь вокруг так – «не по-честному!»

Мы часто настолько низки в своей маленькой, нужной нам «вере», что канючим прямую отдачу за свои мольбы (даже не молитвы!). Причём, всё сразу! Хотим прощения, хотим исполнения, хотим спасения, хотим, хотим, хотим… Но нашими привычками, устоями, реалиями мы громоздим гору между собой и Богом. Мы оказываемся на тёмной стороне безбожия, даже не закладывая и не продавая никому душу. Управители миром время от времени делают вид, что «вышли», давая возможность нам самим решиться на решение.

МЕТКА*

Не кл нчите и не проклинайте! Не сбрасывайте себ со счетов!

Вам, и только вам эти счета оплачивать!

Сон осадил пыл легкомысленности и торжества. К чему? Видно, что-то днём задело, забеспокоило и засело-запряталось. А ночью – вылилось.

* * *