Глава VII
Полгода в Италии, ставшей полем брани
Поль Баррас, четверо его коллег – директоров, все члены правительства понимали, что ситуация, резко обострившись, становится взрывоопасной, и все из-за того, что эта упрямица Жозефина наотрез отказывается ехать в Италию к своему мужу – победителю австрийцев. Сколько можно потакать капризам этой взбалмошной дамочки, которая без ума от своего молодого любовника и никак не решается расстаться с ним.
Брат Наполеона Жозеф, который ходил из одного кабинета в другой, пытаясь выбить для себя хлебную должность консула, показал Баррасу письмо от брата. Кажется, этот корсиканец совсем рехнулся. «Мой друг, я в отчаянии. Моя жена, которую я люблю больше всего на свете, больна. Голова идет кругом… Знаешь, какая она огненная женщина, первая женщина, которую я просто обожаю. До нее я никого не любил… Я люблю ее до сумасшествия и не могу больше оставаться вдали от нее. Если она меня не любит, то мне больше нечего делать на этой земле…»
Нет, их итальянский герой наверняка спятил. А это весьма и весьма опасно. Что, если ему взбредет в голову бросить армию и явиться сюда для любовной разборки? Наломает он здесь дров. Как это все некстати.
Война с Италией еще не закончена. Процесс умиротворения мятежной страны не завершен. А переговоры с Папой? С Римом пока мир не заключен – далеко до этого. Австрияки выжидают, готовые в любую минуту вернуться на свои бывшие территории.
Этого нельзя позволить. Баррас, пытаясь выиграть время и не допустить приезда Бонапарта к «тяжело больной супруге», в своей депеше лицемерно подтвердил, что Жозефина на самом деле «больна», но неопасно, и за ней постоянно наблюдают опытные, самые лучшие врачи. Понимая, что больше медлить нельзя, он вызвал к себе Терезу Тальен – пусть она уговорит свою ближайшую подругу подчиниться воле мужа, пусть «надавит» на строптивицу. Баррас теперь и сам был не рад, что пообещал ей не отправлять к мужу в Италию. Его положение в Директории пошатнулось, все больше власти прибирал к своим рукам Гойе, ставший интимным другом этой проклятой ненасытной креолки. Он не устоял перед ее томной завлекательностью, как когда-то и он сам, Баррас. Теперь нужно было как можно скорее от нее избавиться, чтобы избежать неприятностей, вытолкнуть силой из Парижа.
– Послушай, Тереза, – решительно начал он, стараясь быть с ней построже, поофициальнее. – Эта твоя закадычная подружка ломает здесь комедию, как последняя дура. Ты женщина, которой не занимать ума, а у нее куриные мозги, поэтому ты можешь повлиять на нее. Пусть катится к мужу, в Италию, там ей сейчас место. Она нам тут мешает. Трубит на всех перекрестках о его славных победах, словно это она их одержала. А этот коротышка рад стараться, готов сожрать всю Италию, что настроит всю Европу против нас. Пусть едет к нему, ублажает его в постели, чтобы он расслабился и растратил свой излишний боевой пыл.
– Но она как раз этого и не хочет, – робко возразила Тереза.
– Тогда зайди с другой стороны, атакуй с фланга. Скажи ей, что там она будет настоящей королевой, будет жить в Милане, в королевском дворце, и таким образом реально осуществится тот бред, который ей вбила в голову эта чертова гадалка с Мартиники. Скажи ей, что у нее будут самые сногсшибательные наряды от самого Бертини, все модницы будут с восторгом перенимать ее туалеты, все мужчины будут у ее ног. К тому же в Милане так же весело, как и в Париже.
– Не нужны ей мужчины, – вздохнула Тереза. – Она души не чает в своем Ипполите Шарле. Он, по-моему, днюет и ночует в ее постели.
– Черт бы его побрал! – смачно выругался директор, видимо, вспомнив, что и сам он не раз грешил с ней на этом лежбище. – Послушай, – вдруг встрепенулся он. – Если не хочет ехать одна, пусть забирает своего розовощекого любовника вместе с постелью. Подыщем ему какую-нибудь должность в Милане, подальше от австрийских пуль. Карно по моей просьбе подпишет приказ. Все будет шито-крыто, комар носа не подточит. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы. Ну как? Что скажешь?
– Вы, как всегда, находчивы и прозорливы, гражданин директор, – похвалила его Тереза.
– Только держи язык за зубами, – предостерег он напоследок. – Дело – государственной важности.
Обстановка резко изменилась. Если прежде Директория удерживала в заложниках Жозефину, то теперь сама запихивала ее в карету, запихивала не одну, а с любовником, отправляя их обоих к ее мужу. Чтобы как-то подсластить пилюлю, загладить свою вину за столь безнравственный поступок, хитроумный Баррас отправил Наполеону в Милан такую издевательскую депешу:
«Директория до сих пор возражала против отъезда гражданки Бонапарт, опасаясь, что заботы о жене отвлекут супруга от подвигов, которых ждет от него отечество, а посему было принято решение, что оная гражданка отправится в Италию только после того, как будет взят Милан. Милан Вами взят, поэтому возражений с нашей стороны больше нет…»
Хорошая мина при плохой игре: Бонапарт уже полтора месяца как в освобожденном Милане.
Теперь Баррас все время торопил Жозефину, подстегивал: мол, пора ехать, время не ждет. Легко сказать – ехать, а где ей взять денег на такую поездку в оккупированную страну? Пришлось собирать их буквально по франку. К счастью, ей удалось получить «комиссионные» в размере десяти тысяч франков за обещание добиться в интендантстве мужа военного заказа на поставку в армию двадцати тысяч одеял. Впервые она поняла, насколько легко ей, жене главнокомандующего, разжиться деньгами за счет армейской казны. Она не забудет своей первой сделки. За ней последуют другие, покрупнее. «Королеве Милана» не пристало щеголять в обносках. От ее умопомрачительных нарядов все дамы должны исходить белой завистью.
Попутчики быстро нашлись, и их карманы транжира Жозефина облегчила на несколько сотен луидоров. Первый, конечно, – Ипполит Шарль, средоточие ее страсти, тут ей удружил Баррас. Он вместе с братом Наполеона Жозефом в числе официальных сопровождающих ее особы до места назначения, включая ее любимого песика Фортюне, которому тоже предстояло полюбоваться тропическими красотами полуденной Италии и при случае бесцеремонно их обмочить.
Она пригласила в поездку также мужа своей подруги, тоже креолки, сына высокопоставленного чиновника в Министерстве финансов, молодого Амлена. Пригодится в будущем и он, и его папаша. С ним увязался и его друг Монгла, тоже, по-видимому, большой пройдоха.
Когда она собирала чемоданы, отдавая последние распоряжения о покупке нужных вещей и провизии в долгую дорогу, Бонапарт продолжал бомбардировать ее своими безумными письмами. Охваченный восторгом ожидания ее приезда, он строчил ей по нескольку писем в день, но отсылал лишь по одному – остальные не решался, запихивая их поглубже в карманы. Уж слишком «глупыми» они казались даже ему самому.
Перед самым отъездом она получила последнее письмо. Вот оно:
«За последний месяц я получил от моей подруги всего две записочки, каждая в три строчки…
Скажи мне, ты, которая так умеет не любя заставлять сгорать от любви других, как мне излечиться от всепоглощающей любви? Я дорого заплачу за такое снадобье…
Вспоминая все твои обиды и грехи, я готов казнить себя, чтобы только отделаться от любви к тебе. Ну и что в результате? Я еще больше тебя люблю. Так вот, несравненная мамаша, скажу тебе по секрету: можешь сколько угодно смеяться надо мной, пренебрегать мною, – ладно, оставайся в Париже, заводи любовников, пусть об этом все знают, не пиши мне вовсе, и тогда я буду любить тебя в десять раз сильнее.
Ну не безумец ли я, одержимый бредовой горячкой? Но выздороветь мне, увы, не дано. Но нет, черт побери, я все же выздоровею!..»
Этот «ясновидящий в погонах» не предполагал, что ни его сводничество, ни его советы не требуются, что Жозефина уже все давно сама «обстряпала» и что всего через несколько дней будет сидеть в карете напротив Ипполита, их коленки будут соприкасаться на каждой дорожной ухабине, высекая искру старательно подавляемого желания.
Жозефина ехала к мужу, прихватив с собой своего любовника.
24 июня 1796 года. Все же наступил этот скорбный день отъезда, который она старалась, как могла, оттянуть. Скупая Директория по этому случаю раскошелилась, устроив в ее честь прощальный обед, который больше походил на поминки.
Вся в слезах, она нехотя подошла к карете, как будто ей предстояла Голгофа – из тюрьмы Карм на эшафот. Кажется, ей там было гораздо легче, чем сейчас. Ей предстояло провести пару дней в Фонтенбло у своей тетки, мадам Реноден, и своего бывшего тестя маркиза де Богарне. Бывшая любовница старика сумела узаконить свои отношения с ним, став в результате маркизой.
Рано утром 26 июня кортеж из четырех карет тронулся в путь, в Италию. В первой открытой карете ехала гражданка Бонапарт, любуясь пресыщенной физиономией сидевшего напротив Ипполита, расточая ему самые нежные улыбки. Рядом с ней – Жозеф Бонапарт, который лечился в Париже от «дурной болезни». Всю дорогу он обдумывал план своего романа «Мойна». С другого ее бока – полковник Жюно, адъютант Наполеона. Нельзя не упомянуть и еще об одном пассажире – любимом ее песике Фортюне, который вполне благосклонно относился к ее любовнику Ипполиту, давая ему себя гладить по мягкой шерстке, но невзлюбил с первого взгляда Бонапарта, даже ловко укусил его за ногу, когда тот, вознамерившись приступом овладеть Жозефиной, лихорадочно стаскивал с себя подаренные Терезой панталоны из тонкого «генеральского» сукна.
Во второй карете ехала ее камеристка Луиза Кампуэн и двое слуг. В третьей – почетный гость, принц Сервенони, будущий председатель Директории созданной Бонапартом Цизальпинской республики, с Никола Клари, мужем ее подружки Дезире.
Замыкали караван в почтовом дилижансе два ее новых знакомца – весьма предприимчивые молодые люди – Амлен и Монгла. Они оживленно обсуждали варианты различных махинаций, которые собирались «провернуть» в побежденной Северной Италии.
Впереди всех скакал их курьер Мусташ, который занимался сменой перекладных на почтовых станциях, размещением попутчиков в гостиничных номерах, заказывая для Жозефины и Ипполита и еще одной влюбленной парочки – Жюно и Луизы – смежные комнаты. Так что на всем маршруте в Италию ночные бои в постели не утихали…
…Вечером 30 июня Бонапарт прибыл во Флоренцию. Там его ждал курьер, передавший ему письмо от Жозефины, в котором она сообщала о своем скором приезде. Прочитав его, он чуть не подпрыгнул от радости.
– Бертье, – заорал он, чувствуя себя на седьмом небе, – она едет, едет! Я так и знал, что в конце концов она решится. Пусть Мармон скачет ей навстречу. Свяжись немедленно с королем Сардинии. Пусть окажет моей жене королевский прием, когда она будет проезжать через его владения.
Впервые Жозефина воочию увидела, что такое «королевский прием», когда ее карета 7 июля въехала в Лион. Шпалеры гвардейцев с ружьями на плечах по обе стороны улицы, почетный караул, горы цветов, не умещавшиеся в ее карете, бесконечные торжественные речи, громкие здравицы, восхваления, перебиваемые церковными песнопениями. В общем, переполох «по заказу». Но такое подчеркнутое, показное выражение бьющих через край верноподданнических чувств ей нравилось, так как все это ей было в новинку.
Конец ознакомительного фрагмента.