Где я? Кто я? Почему я здесь?
После двадцатилетней работы медсестрой в стенах нашего дома престарелых при психиатрии, всё ещё не перестаю удивляться, когда знакомлюсь с новыми пациентами с ограниченными возможностями. Я всё ещё пытаюсь установить причины, которые приводят их в наш дом в статусе больных. Мысли о несправедливо устроенном мире не оставляют меня в покое. Всё чаще и чаще думаю о том, что долголетие – вещь хорошая, если достичь его хотя бы в относительном здравии.
Как же можно уберечься от случаев деменции? Как продлить годы нормального умственного существования? Если бы это было так просто, то многие последовали бы советам и рекомендациям учёных в этом направлении, и в мире стало бы меньше горя, разлук, больше радостных и счастливых дней в старости у каждого, переступившего её порог.
Ощущение старости уже коснулось и меня своим невидимым крылом. В течение двух последних лет я не работала. Состояние здоровья явилось вынужденной паузой в трудовой деятельности. В настоящее время испытываю на себе действие закона о пенсии, принятого в Германии несколько лет назад. Знаю только, что попала одной из первых под изменения в нём и должна работать до шестидесяти пяти с половиной лет. Один год трудовой деятельности ещё впереди. Смогу ли? Справляюсь ли с физическими и психическими нагрузками на рабочем месте? На мне, и людях моего возраста и старше, испытываются последствия нового закона в отношении граждан. Рядовым труженикам страны остаётся только помочь законодателям услышать реакцию слоёв населения о правильности принятого закона о пенсии с шестидесяти семи лет для людей, занятых также в сферах тяжёлого физического и психического труда.
Сегодня я веду разговор, в общем-то, не об этих тружениках, а о тех, кто, живя по другим законам, ощущал и ранее давление на психику условий труда и равнодушие окружающего мира. Нет, я никого не осуждаю, я просто пытаюсь понять, как сохранить долголетие в отношении себя и людей, занятых в сфере тяжёлого физического и психического труда. Законы в стране гуманны, но каждый из нас, в определённый для него срок, являясь одним из мира индивидуальностей, в какой-то момент остаётся один на один в мире людей со своим одиночеством. Страшно в этом то, что каждый может провалиться в тёмную яму безысходности, откуда уже нет выхода. При этом никто не будет виноват. Это станет просто фактом из жизни одного из граждан с несколькими строками в истории болезни.
Одну из них я держу в руках и читаю строки, наполненные теплом коллег, писавших их: «Frau X. любит природу, знает названия многих растений, любит кактусы. Она обладает прекрасными способностями в оформлении декораций, связанных с различными временами года. Пациентка чувствует себя ответственной за чистоту и порядок в помещениях дома её нынешнего проживания. Вероятно, это дань тому, что она долгие годы работала техническим персоналом, помощником по уборке помещений (Stationshilfe), в доме престарелых. В настоящее время она не имеет ориентации во времени и пространстве».
Со временем ко всему привыкаешь, но чувство сострадания невозможно искоренить, если оно тебе присуще. Последние несколько рабочих смен наблюдаю за этой шестидесяти шестилетней женщиной, которая тоже следит за мной, то есть я часто ловлю на себе её взгляд, полный растерянности и страха.
Кто она, эта женщина? Что привело её к нам в дом престарелых при психиатрии? Почему она здесь?
На вопрос: «Где Вы родились?» – она отвечает одним словом: «Фрайбург». Смотрит на меня вопросительно и смущённо. Она не знает сколько ей лет и когда родилась. «Мне бы хотелось самой это узнать», – отвечает она мне доверительно, чуть смущённо и в то же время с опаской. Я предлагаю пройти в кабинет медсестёр, достаю её карточку и называю дату рождения. Женщина улыбается мне: «Да, да, именно 10-го сентября. Вы правы». Я провожаю её в комнату, где она проживает, но ей не хочется оставаться в ней. Она держит меня за руку, не отпускает, наверное, боится остаться одна.
– Вы знаете, – говорит она мне тихо, – я не знаю, где здесь туалет. Не поможете ли Вы мне его отыскать?
– Да, конечно, – отвечаю я и подвожу её к нужной ей комнате. Завожу внутрь. Оставляю одну.
Женщина, ни минуты не задерживаясь там, выходит вслед за мной. Понимаю, что ей нужна помощь. Она улыбается мне доверчиво и говорит тихо: «Мне так стыдно, так стыдно…»
В тот день я провела в обществе этой необычной женщины достаточное количество времени, чтобы понять, что она не знает: Кто она? Почему она здесь? Не знает людей, её окружающих, и боится, страшно боится сделать что-нибудь не так, сказать что-нибудь не то…
Это был мой первый рабочий день после длительного перерыва. За два года, в которые я не была в отделении, наполовину сменился персонал и осталось только треть пациентов-жильцов, знакомых мне по прошлым годам. Отсюда они уходят только за туманную дымку заката, и это тоже страшно осознавать…
Ну, что ж! Будем знакомиться с новыми обитателями этого странного дома при психиатрии. И подойду я к ним с тем же критерием, который давно уже определила своим принципом жизни: «Не навреди!»
В этот же день продолжаю знакомство с моей новой знакомой по документам и сведениям, имеющимся в её личном деле. Она родилась в конце сороковых годов. Почти моя ровесница. В семье было много сестёр и братьев. Женщина их не помнит. Они её не навещают. Узнать какие-то сведения о ней почти невозможно. Приходит мысль: в этом трудность и для научных исследований такого рода индивидуальных случаев. Может, врач-психиатр знает больше, но сведения, известные ему, не всегда открыты нам, обслуживающему персоналу.
Сама женщина, с чистыми как родник голубыми глазами, говорит, что училась в школе, потом долгие годы работала продавцом в мясном магазине.
Вероятно, прочитанные мною сведения, охватывают только последние годы её трудовой деятельности, а память женщины подсказывает ей что-то из далёкого прошлого… Может быть…
Узнаю от коллег, что у неё два сына. Один посещает её иногда. Она была замужем, разведена. Бывший муж несколько лет назад умер.
Две строки, написанные мною, а в них вошла жизнь обычной женщины из нашей среды, труженицы, матери семейства, наверное, когда-то счастливой, но и испытавшей моменты разочарования, отчаяния, понимания своей ненужности никому в мире подавленных страстей и тяжёлых взаимоотношений. Если бы знать, что так оно сложится, так завяжутся узелки, которые уже не смогут больше развязаться, и стянут её сущность в один узел, из которого больше нет выхода в мир светлых радостных мгновений. И тут уже ей не помочь. И сама она бессильна что-нибудь сделать…
Может, я ещё продолжу рассказ об этой интересной обитательнице дома при психиатрии, когда её получше узнаю, и, может быть, найду подход к её сердцу, к ниточкам мыслей, которые ещё функционируют, как и физическое тело, на первый взгляд, красивой интеллигентной женщины, с которой случилась беда, перед которой меркнут звёзды и ужасается каждая клеточка моего организма…
Так что же это? Что же ожидает меня через год трудовой деятельности в стенах «родной» психиатрии? Страх сковывает. Жуткий страх перед неизвестностью.
Что определяет срок выживания в здравии до старости? Нам это неведомо, как и то, когда наступит последняя минута, связывающая нас с этим миром? И слава богу! Иначе бы нам просто не выстоять, не преодолеть, не обрести покой.
Уже хорошо, что нам от природы дано наслаждаться тем, что несёт за собой новый день, в который утром открываешь глаза и слышишь музыку души ближнего: мужа ли, жены, соседей по площадке, коллег по работе, прохожего, стороннего наблюдателя твоей судьбы, виртуального собеседника, который сам на твоём уровне внутреннего одиночества пытается понять, что же принесёт ему сегодняшний день, в который он, может быть, тоже присел у монитора и написал историю бедной души, поддавшись внутреннему порыву сострадания ко всему живому в реальном мире…
А нереальный мир?
Он молчит в ответ на просьбу – приоткрыть хоть на мгновение занавес будущего.