Несостоявшаяся Америка. Несостоявшаяся Америка (Ирина Жеребина)

Глава 1. Я попадаю в безвыходную ситуацию

Я сидела возле окна, глядящего на back yard (задний двор) нашего дома в Сан-Хосе и предавалась невеселым мыслям.

Дом был не совсем наш – мы его снимали за 1500 баксов в месяц у довольно симпатичного китайца. Он был просторный – три спальни, кухня и большая жилая комната с камином. В его правом крыле располагался гараж на две машины.

Возле дома возвышалась неопрятного вида пальма, а в закрытом дворе росли розы. Кусты роз достигали высоты двух с половиной метров и цвели обильным цветом. Я и выбрала этот дом из-за роз. Они стояли неухоженные, загущенные старыми омертвевшими побегами и хилыми дичками, но, несмотря на это, были сплошь покрыты изящно слепленными цветками светло оранжевой и алой расцветки.

Прошло уже почти три месяца, как мы въехали сюда. Моими стараниями дом стал похож на деревенскую усадьбу: в правом углу двора по забору кудрявились плети гигантских огурцов, между ними и апельсиновым деревом уместились грядки с дынями, цветной капустой, баклажанами, перцем и пряными травами, а в левом углу, прямо под кустом малинового олеандра, между луком-пыреем и петрушкой во все стороны раскинули свои ветки кусты помидоров.

От невеселых мыслей меня отвлекло нечто, прошествовавшее по электрическим проводам, тянувшимся вдоль забора между столбами соседних участков. Вначале я решила, что это нечто мне померещилось. Надвигались сумерки, и провода темнели нечетким контуром на фоне мглистого неба. Может, подумалось мне, это случайный лист случайной ветки колыхнул мое воображение, которое нарисовало мне хвостатое существо с оттопыренными ушами? Я вгляделась попристальней и увидела завораживающую картину, заимствованную, вероятно, из сказок В. Гауфа: по проводам, цепко хватаясь лапками и балансируя при помощи вытянутого в струну хвоста, ползли крысы, выдерживая интервал в 30 метров. Они шли и шли, появляясь из ниоткуда и уходя в никуда. Чтобы проверить, все ли в порядке с моей головой, я позвала из соседней комнаты мужа, который подтвердил, что да, крысы идут, и, поудивлявшись, ушел обратно заниматься своими делами.

Мой муж, собственно, и был причиной невеселых мыслей, занимавших мою голову.

К моменту описываемых событий мы с ним прожили четыре года в браке и из них три года в Америке. Вначале жили в Иллинойсе, близ Чикаго, а вот теперь, второй год – в знаменитой Кремниевой долине. Муж, имея рабочую визу, занимал должность программиста в быстрорастущей фирме и получал по российским меркам приличные деньги. А я вела хозяйство, обихаживала огород, учила английский, собираясь осенью в колледж, короче, ждала вида на жительство, Грин карт. Ее уже начала оформлять фирма, в которой работал муж. Ждать оставалось полтора года.

У меня немного привязанностей в жизни, а в Америке было и того меньше – муж, кот Пушок, да грядки.

– Программисты – странный народ, не от мира сего, – любил повторять мой муж и, отчасти, он прав, хотя то, что занимало мои мысли на тот момент, казалось не странностью, а трагедией – я узнала, что у мужа в России есть женщина, связь с которой длится уже три с половиной года.

Мой муж алкоголик. Его частые поездки в Россию без меня я объясняла желанием уйти от бдительных глаз и попьянствовать среди знакомых лиц. Но, как оказалось, все, что касалось его поступков, имело потайную сторону – он жил двойной жизнью. И вот теперь передо мной встал вопрос – что мне делать, чтобы попытаться сохранить семью?

Крысиный поток как нельзя лучше иллюстрировал мое настроение во время раздумий.

Результатом размышлений было решение не форсировать события, а оставить все, как есть, до той поры, пока он снова не засобирается в Россию.

День выяснения отношений оказался не таким далеким. Я держала в руках билет до Москвы на его имя, и Россия маячила у нас перед глазами – у него в виде радостного ожидания встречи – у меня как предчувствие надвигающейся неминуемой катастрофы. При разговоре с ним я с удивлением узнала, что он не намерен изменять своим привычкам, а собирается и впредь продолжать визиты к любезной сердцу даме, мне же, по его совету, нужно успокоиться и начать принимать случившееся как данность, тем более, что деваться мне некуда.

Прав он был в одном – деваться мне, действительно, было некуда.

В случае неповиновения передо мной лежали дороги на две стороны. Первая – путь в американские нелегалы, вторая – возвращение в Россию. Первое меня не прельщало, а второе пугало.

– В Америке нужно прожить не менее двух лет, чтобы существование в других местах стало казаться невозможным, – говорили мне знакомые, разменявшие второй десяток лет жизни в штатах.

Они были правы – жизнь в России с холмов Силиконовой долины казалась удручающе убогой. Но не это было причиной страха возвращения. Я панически боялась не найти работу в свои после сорока, а, значит, остаться без средств существования самой и оставить без этих же средств своего ребенка, который пока спокойно заканчивал школу.

В то время как я терзалась вопросами бытия, муж мой пребывал в предвкушении радостей от предстоящей поездки. В его жизни все было отлично: домовитая, всепрощающая жена, хорошая работа и волнующая поездка за океан на свидание с любимой женщиной. Он был удачлив, и ему все сходило с рук – пьянки, капризы и сумасбродство.

Мой муж был программистом высокого класса, его ценили на работе за аналитический ум и умение предусмотреть любой поворот при решении задач. Сейчас он не учел одного условия, день 11 сентября, когда рухнули башни-близнецы, и Америка помешалась на собственной безопасности.

Он не учел этого условия, а американское посольство в Москве ему не поставило въездную визу.

Он мог бы получить эту визу на месте, в США, через Вашингтон, но тогда ее нужно было бы ждать более полугода. А дамы ждать не любят.

– Авось пронесет, – сказал он перед отъездом, – и мне поставят визу в Москве.

– А если нет? – спросила я

– Ну, поживешь тут одна, – ответил он.

В Москву с собой он вез два паспорта, свой и мой, все кредитные карточки и деньги.

В аэропорту я помахала ему рукой и сказала «прощай». Я почему-то знала, что больше его не увижу.

Романтик, пострадавший за любовь к прекрасной даме, он и сейчас вызывает у меня восхищение. Мчаться на свидание с женщиной через полмира – по-моему, на это был способен только он. Я понимаю, за что пострадал он, но я наотрез отказываюсь понимать, за что страдала я.

Через 10 дней после прощания в аэропорту он позвонил мне ночью из Москвы, чтобы сказать, что ему отказали в визе, вернее, отложили решение о ее выдаче на неопределенный срок. Он был пьян и плохо соображал. Он долго сопел в трубку, молчал, а потом добавил, что потерял кошелек со всеми кредитными карточками и документами.

Остаток моей ночи прошел без сна. Мне было абсолютно не ясно, как можно прожить без права на работу, без денег и без документов в чужой стране. В огромном пустом доме в каждом углу мне мерещился огромный знак вопроса, на который не было ответа. Нужно было искать выход.

Глава 2. Тассахара

Не будь полным кувшином, не умеющим напоить страждущего. Не будь всадником, не жалеющим своего коня,

Пометавшись по пустому дому в поисках выхода из дурацкой ситуации, в которую меня занесло, я, наскоро собрав вещи, прихватив кота подмышку, села в машину и покатила, куда глаза глядят.

Глядели мои глаза в сторону хребта Санта Лучия, который я нашла на карте к югу от Сан-Франциско. Туда, по моему мнению, было нетрудно добраться на машине за пару часов, и там было легко найти место для ночевки с палаткой.

В моем кармане неразменной монетой лежал НЗ – 20 долларов, которые создавали иллюзию защищенности от непредвиденных обстоятельств.

Вдоволь поколесив по горным дорогам, петляющим вдоль хребтов, как заяц по первому снегу, я въехала в лесной заказник «Лос Падрес», где неожиданно кончился асфальт, и началось то, что мы обычно называем грунтовой дорогой: ухабы и рытвины, а также завалы из мелких и крупных камней.

Машина ползла вверх, подскакивая на каждой кочке, спотыкаясь о каждый камень, и при этом противно дребезжала. Я ехала осторожно, лишь ненамного обгоняя тучу пыли, которую она поднимала своими колесами.

Подъехав к ответвлению от дороги, резко уходящему вниз к палаточному лагерю, я увидела на темной доске придорожного столба надпись с его названием «Чайна кемп» и пришпиленный рядом белый листок с написанным от руки текстом, который я вывела в эпиграф.

Лагерь представлял собой небольшую пологую поляну, где было оборудовано несколько палаточных стоянок со столиками и скамейками, мусорными бачками и очагами для костров. Правда, в связи с высокой пожароопасностью, костры разводить не рекомендовалось. Ночевать здесь, как и во всех массивах, имеющих статус «Национальный лес Америки», можно было бесплатно.

Раскинувшаяся передо мною поляна была очень живописна: вверх и вниз от нее круто уходил склон, заросший деревьями. Деревья эти, сучковатые и разлапистые, судя по виду, были необычайно стары. Они разбрелись здесь в строгой, как в английском парке, гармонии, закрывая тенью своих крон всю подстилающую поверхность. Поэтому на поляне не было травы, а под ногами хрустел многолетний слой листвы.

Когда я там появилась, солнце уже склонялось к горам и окрасило кусок прилегающего к ним неба в ярко-карминовый цвет.

Побродив по безлюдной поляне, я выбрала для своей палатки самый дальний уголок, где лежало спиленное дерево, из могучего пня которого было кем-то вырублено «королевское» кресло, и начала вытаскивать вещи из багажника.

Кот, умаявшийся в машине за долгую дорогу, пошел отлеживаться в ближайшие кусты.

Когда палатка уже была поставлена, а на газовой плитке закипал чайник, на поляне показалась машина – белый потрепанный пикапчик, из заднего окна которого в беспорядке выглядывали различные вещи. За рулем сидел молодой человек.

Поняв, что его намерением является остановиться на ночлег на этой же самой поляне, я забеспокоилась и отправилась поглядеть на свой страх поближе.

Первое, что бросилось мне в глаза – он был страшно худ и волосат.

Своими по-детски тонкими ногами и руками, с торчащими во все стороны коленками и локтями, он напомнил мне серую цаплю, расхаживающую по болоту.

– Кэрол, – представился он, протянув мне руку.

Волос Кэрола, судя по их длине, ножницы не касались несколько лет. Перетянутые сзади резинкой, волосы доставали до низа лопаток. Широкая, закрывающая половину лица борода, представляла собой занятное зрелище: ее мелкие черные завитки свисали до самого пупка.

Оставшуюся половину лица украшали очень живые и выразительные глаза. Причем один из них подсвечивался изнутри чем-то красным.

Хотя борода его была не синего цвета, в сгущающихся сумерках на меня обрушились необоснованные страхи, и, чем темнее становилось, тем яснее рисовались в моем воображении заставки одна ужаснее другой.

– Только бы он не оказался некрофилом! – думала я.

Я боялась подойти к своей, стоявшей под деревом, палатке – в голове вставали жуткие картины: вот он подкрадывается, срубает стойки, заворачивает меня в кокон парусины и куда-то тащит на костлявом плече. Или так: в проеме палатки, освещенном лунным светом, он неподвижно стоит черным силуэтом, а его глаз полыхает на меня красным вурдалачьим огнем.

– Да я просто умру от ужаса, если буду ночевать в палатке!

– поняла я, и, оставив ее вместе со спальником, прокралась к машине, закрыла все двери и скрутилась кренделем на заднем сидении. Огромный охотничий тесак лежал рядом, а ключи от машины были зажаты в кулаке.

– Пока он будет ломиться в дверь, – думала я, – быстро перепрыгну на переднее сидение, включу мотор, освещу его фарами – пусть тогда попляшет, вурдалачья морда!

Уставшая от этих нелегких мыслей, я задремала беспокойным сном.

Вдруг посреди ночи машина заходила ходуном, и послышалось сипение карабкающегося на капот тела. В кромешной тьме блеснули дьявольским огнем круглые глаза, и громкий требовательный «мяв» огласил округу.

– Похоже, кот проголодался, – поняла я причину беспокойства и открыла дверь. Кот впрыгнул ко мне и с громким мурлыканьем начал тереться о руки. Прижав его к груди, под тихое «мрр», я опять уснула.

Утро было прекрасное. Красивый вид, замечательная поляна, тихий и мирный сосед, который, похоже, не меньше моего боялся одиночества. Он подошел поздороваться – ничего вурдалачьего не было в его облике.

Кэрол оказался учителем этнографии старших классов в небольшом городке, штат Аризона. Путешествует уже третий месяц.

– А борода? – спросила я.

Борода до пупа – ну никак не вязалась у меня с обликом школьного учителя.

– А борода? – переспросил он. – Борода детям особенно нравится.

Кэролу тридцать пять лет, а шестнадцать лет назад он был в России, когда впервые за всю историю отношений СССР и США произошел обмен группами студентов в расчете на укрепление дружественных связей. За те три недели он побывал в Москве и проехался по Транссибирской магистрали до Байкала. Эту поездку он вспоминает до сих пор с огромным удовольствием.

Этот день Кэрол собирался провести в буддистском монастыре, находящемся за небольшим перевалом, в десяти километрах от лагеря.

– Ты что, буддист? – спросила я.

– Да нет, просто интересно осмотреть территорию монастыря – там, говорят, горячие источники есть.

Он любезно согласился отвезти меня туда же на своей машине, поскольку эти десять километров дороги, по его словам, были особенно круты и ухабисты.

Оставив палатку и все прочие вещи на попечении кота, который уже вполне освоился на новом месте и следил за про-

исходящим, выглядывая одним глазом из-под тента, мы тронулись в путь.

У входа в монастырь было припарковано десятка полтора машин. Сам он, ничем не огороженный, представлял собой несколько деревянных и каменных одноэтажных домиков, вытянутых в линию вдоль тропинки.

В центре стоял мрачный деревянный дом на сваях, где и занимались медитацией монахи и их ученики. Рядом с ним располагался магазинчик, где помимо культовых предметов и литературы по дзен буддизму, продавался хлеб, испеченный монахами.

За день пребывания в монастыре нужно было заплатить двадцать долларов.

Я с большой неохотой рассталась со своей заначкой, подумав про себя, что будь я одна, то вряд ли нашла бы то место, где платят за постой, и деньги остались бы при мне.

В обмен на двадцать долларов посетителям разрешалось бродить по всей территории монастыря, пить чай и кофе в каких угодно количествах на чайной террасе, где на выбор стояли разноцветные банки. Чая насчитывалось примерно 20 сортов: травяной, Эл Грей, а также все виды цветочного и фруктового. К этому прилагались огромные контейнеры с белым и коричневым сахаром, а также с медом. Еще в монастыре был бассейн с минеральной водой и горячие минеральные ванны.

Распрощавшись с Кэролом до вечера, я отправилась бродить по близлежащим горам.

Монастырь находится на высоте 1000 метров над уровнем моря, в долине одноименного ручья Тассахара, что в переводе с языка индейцев племени Иселен означает «Место, где быстро сохнет мясо».

Эта долина спрятана от холодных океанских ветров четырьмя грядами горных хребтов и поэтому имеет отличный от берегового климат. В то время как в нескольких десятках километров, у океанских берегов, гуляет холодный туман, съедающий солнце на добрые полдня, здесь всегда ясно. Солнце палит нещадно. Оно-то, вероятно, и высушивало индейцам мясо.

Как оно это делало, я почувствовала на собственной шкуре, когда поднялась по крутой тропе на вершину хребта. Подъем занял около двух часов, в течение которых я не знала, куда деться от палящего солнца и наседающей мошкары. Зато вид, открывающийся с вершины, компенсировал все мои мучения.

Изумительной красоты четыре гряды горных цепей, покрытые сине-зеленым лесом, тянулись вдоль всей линии горизонта. За ними был океан.

Как известно всем, кто поднимался в горы, на них лучше всего смотреть сверху, когда открывается величие линий хребтов, чистота поворотов ущелий и безукоризненная простота склонов. Снизу они тоже хороши. Но обычно внизу взгляд отвлекается на какой-нибудь вычурный камень или цветистую скалу, или дерево, которое причудливым образом цепляется за кусок каменистой земли.

– Нет в мире совершенства, – думала я, скача вприпрыжку сверху вниз.

Там было здорово, но ужасно хотелось пить. Внизу был ручей, но не было простора.

Горный ручей – это еше одна песня гор. Кристальной чистоты вода, холодная до ломоты в зубах, предмет мечтаний многих путешествующих.

Сидя по пояс в воде в выемке между камнями и хлебая с ладони вкуснейшую воду, я замерла от наслаждения, прочувствовав, что нет ничего лучшего в мире, чем глоток воды для умирающего от жажды.

Чай тоже оказался неплох. Особенно когда жара и вволю. Вечером я, изнывая от любопытства, шла к минеральным ваннам. Зная, как любят американцы окружать себя комфортом, я представляла огромную, белого мрамора, покрытую золотом купальню, в которой плавают живые цветы лотоса. Примерно так, как они декорируют свои туалеты.

К дощатому домику, разделенному алтарем на две части, женскую и мужскую, с двух сторон дорожками подходили деревянные настилы. Посередине, в нише алтаря сидел спящий Будда в окружении букетов из живых цветов. Перед ним курились благовония.

В самом домике находились душ и ванны, а источник располагался во дворе.

Когда я вышла во двор, меня постигло жестокое разочарование. Все, что я увидела, это была небольшая круглая купальня на берегу ручья, обложенная речными голышами, из которой торчало три распаренных лица, а внизу, в самом ручье, еще две блаженствующие фигуры.

Температура минеральной воды в купальне была +40°С. Просидев в ней минут десять, я спустилась к ручью, предвкушая комфортную для тела теплую воду. Но не тут-то было, вода была холодна, как лед.

В ручье, по-видимому, уже давным-давно отмокали две старушки с лицами, распятыми американской улыбкой. Свое же лицо, перекореженное гримасой отвращения к холодной воде, я отвернула к горам, чтобы не срамить нацию. Большим усилием воли я окунулась по шею в воду и замерла, чтобы случайно не всколыхнуть ее. Но не тут-то было: какая-то «молодуха» лет 60-ти маршевым шагом подошла к ручью и со всего маху влетела в него «с головой». Выскочив, запричитала в явном экстазе:

– Это великолепно! Это все равно, как заново родиться! Вы попробуйте окунуться с головой! Вы снова почувствуете себя маленькими девочками!

Старушка, сидящая возле меня, осторожно приблизила ухо к воде, слегка макнула его, но сразу передумала. Действительно, зачем сейчас мучиться, когда все равно скоро предстоит начинать новую жизнь в новом теле!

С величайшим удовольствием я вернулась к горячему источнику, села на обтесанный женскими телами круглый камень и огляделась вокруг.

Над головой простиралось начинающее темнеть небо, по сторонам – пирамиды вершин зеленых гор. В этом месте хотелось молчать и дышать полной грудью. Вода по ощущению была вязкой. Создавалось впечатление, что это какие-то необыкновенные ароматические масла проникают целебным бальзамом в мое тело.

Индейцы, лечившие все свои болячки в этом месте, были не дураки, думала я. Они называли его «Место, возвращающее здоровье». Я не знаю, стала ли я моложе или здоровее, но мне там просто было очень хорошо.

Проникнувшись возвышенным состоянием, я подумала, что в месте, где читаются день и ночь молитвы, все равно какому богу обращенные, к индейским идолам или к Будде, нельзя чувствовать себя плохо, неуютно или быть подавленным. Я, например, тоже рассказала Иисусу про свои беды, и он меня утешил.

После ванн особенно хорош мятный чай.

Пока я отпивалась чаем, монахи сервировали ужин для постояльцев монастыря.

Все меню состояло из вегатарианских блюд.

В лагерь мы возвращались в сумерках. Ехали обратно не спеша, вглядываясь в закатное небо, синь гор и ширь долины. Дорогой немного разговаривали.

Три месяца назад Кэрол ушел из Аризонской школы и отправился путешествовать по стране. Едет куда захочет, останавливается на ночлег там, где приглянется. Надеется через пару месяцев окончить курсы массажа и найти новую работу.

В машине, у себя под ногами, я увидела желтый невзрачный камень.

– Это что? – спросила я.

– Это залог того, что я вернусь обратно в Аризону, – ответил он.

Тут меня осенила догадка, которую я решила тут же уточнить:

– Где твой дом, Кэрол?

– Мой дом там, где я есть, – ответил он, – вот эти горы, этот лес.

– А то, что лежит в машине, это все твое имущество?

– оторопела я.

– Ага, – ответил он беспечно. – Когда я уезжал из Аризоны, то сдал все лишнее в комиссионку.

На заднем сидении его машины позвяквал чайник с облупленным носом и сковородка. Еще у него была палатка, спальник и газовая горелка.

– Как я тебе завидую! – воскликнула я.

Это действительно было так. Не принадлежа ни к одной религиозной конфессии, Кэрол живет как птаха небесная, не заботясь о хлебе насущном, и строго в соответствии с библейским законом, в котором сказано, что «добро» нужно собирать не на земле, а на небе!

Распрощались мы с ним по-родственному. Его путь лежал теперь к океану, а я вернулась на поляну, где увидела вновь прибывшую компанию: пожилого мужчину и трех девочек четырнадцати, двенадцати и семи лет, но об этом будет завтрашняя история.

Утром я познакомилась с новой компанией. Мужчину звали Алан. Он приехал в Штаты из Лондона на три месяца поработать в одной из фирм программистом, да как-то и задержался здесь на целых 20 лет.

Он женат, у него пять детей и три внучки. Почти все сидят на его шее, жена не работает. Сейчас сам он вынужден работать всего на полставки.

Внешность Алана описывать невозможно, потому что все внимание отвлекают на себя его уши, тонкие и прозрачные, величиной с хорошую ладонь, стоящие поперек головы. Через такие уши, как мне подумалось, хорошо наблюдать затмение солнца. Правда, они очень органичны, эти уши и являются той изюминкой, которая делает внешность неординарной.

Старшая дочь Алана сейчас находится в Санкт-Петербурге и пишет там докторскую диссертацию на тему «Влияние буддизма на русскую историю».

– Кто же это влиял на нас из буддистов? – недоуменно спросила я.

– Да Чингиз Хан, – ответил он, – в его войске было много калмыков, которые по своей сути буддисты.

Крыть мне было нечем.

В разговоре он спросил о моих планах на день. Я колебалась между «уехать на океан» или «вернуться домой».

– Поедем с нами в Тассахару, – предложил он. – Машина у нас бошльшая, места на всех хватит. Потом, ты ведь не все успела посмотреть, ты не была на водопаде.

На водопаде я не была и ничего о нем не знала.

– Ты не представляешь, как там здорово! – начал он рассказывать. – Если пойти вниз по ручью, примерно три километра от монастыря, то попадешь на очень красивый водопад, где можно лечь на воду, расслабиться и скатиться вниз, как в аквапарке. Падать всего метра три-четыре. Детям очень нравится!

– добавил он.

– Это было бы здорово посмотреть, – сказала я, – но у меня с собой нет денег, чтобы заплатить дневную плату.

– Какие проблемы, – возразил Алан, – я заплачу, у меня есть деньги!

Я быстро поддалась на уговоры, и мы опять поехали в монастырь.

Машина Алана имела вид 90-летней старушки в облезлом платье с заплатами, потерявшей все зубы и большую часть волос. Ее не красили лет двадцать. Нет, внутренняя обивка машины все же была покрашена белой краской, с виду напоминающей гуашь, ошметки которой изредка падали на голову. Но по горной дороге бежала она очень хорошо.

Легко заплатив за меня в офисе дневную таксу в двадцать долларов, Алан купил там же буханку хлеба.

– Это вам на обед, – сказал он детям.

На выходе я попросила адрес, по которому можно будет прислать одолженные деньги.

– Не дам я тебе адреса, – сказал он твердо. – Это тебе подарок. Гуляй и наслаждайся!

Я заменжевалась, вспомнив его многочисленных детей, неработающую жену, потрепанную машину.

– Не суетись, – сказал он. – Когда встретишь на своем пути кого-то, кому будут нужны эти деньги, передай им.

Я приняла подарок и условие, и пошла искать новых впечатлений на водопаде.

Тропа, перебегая с одной стороны ручья на другую, карабкаясь вверх и огибая скалы, вскоре привела меня к открытому солнечному месту.

Сцена, которая предстала передо мной, повергла меня в столбняк на добрые полчаса. Может быть то, что я там увидела, для кого-то стало уже привычной картиной, но для меня все было впервые, поэтому я и остановилась на очень долго с открытым от удивления ртом.

Декорации на сцене были просто великолепны. По панораме горного ущелья вниз, каскадом, спускался ручей, слегка петляя между круглых камней и образуя в своем движении небольшие корытца, ванны и бочки воды. Подойдя к краю обтесанной скалы, ручей обрушивался вниз четырехметровым водопадом в бездонную яму, которую он выбил за свою долгую, быстротекущую жизнь, а потом лениво перетекал дальше, расплескиваясь в широком ложе.

На сцене застыли действующие лица, блестя розовыми обнаженными телами. Тела были преимущественно мужскими. Они сидели на вымытых до белизны обкатанных камнях и неподвижно стояли в разных позах на близлежащих скалах. Время от времени, как по команде, они меняли позицию и застывали снова. Посреди «сцены» диссонансом ко всем остальным по грудь в воде сидел дородный мужик, одетый в длинные портки, просторную футболку, широкополую шляпу и в темных очках.

Пройдя с открытым ртом вдоль всей выставки «восковых фигур», я пришла к выводу, что не зря то место, которое они сейчас подставляли солнечным лучам, всю жизнь закрывали фиговым листом. Никакой эстетики в сморщенном, напоминающем своей конфигурацией желудь, органе я не нашла. Куда живописней выглядела скульптурная группа из двух тел, расположившаяся за небольшим утесом.

На совершенно гладком камне, лежащем под углом к ручью, лениво гоня волну круглой пяткой, лежала огромная бело-розовая девичья попа. Этот зефир закрывал своей массой все поле зрения, оставив маленькое пространство, где на корточках сидела, скаля белые зубы в стиснутые коленки, ее подружка – упругая, как обезьянка и смуглая, как ворона. В том бочажке, куда гнала волну пятка розовотелой мадонны, стояли серой стаей огромные жирные рыбы.

Очумев от увиденного, я полезла в воду под водопад. Подплыв к его струям, я вобрала в себя их звонкую энергию, а потом, в противовес увиденному, улеглась на берегу одетым изваянием. Время остановилось во мне, или я остановилась во времени, было уже все равно.

За исключением водопада, этот день повторил по мероприятиям предыдущий. Бассейн с минеральной водой, горячие ванны, купание в ручье, сауна на его берегу, медитация и много-много чая.

Меня одолело праздное любопытство, кто и когда организовал это поселение, и чем они занимаются?

Этот монастырь, первый буддистский монастырь на территории США, в 1967 году основал Судзуки Рочи, японский монах, Учитель и писатель. Это место в горах он, говорят, купил за копейки.

Живя в монастыре, монахи медитируют, постигают премудрости буддизма по книгам и выполняют данные обеты. Деньги зарабатывают, пуская на лето посетителей и взимая за это довольно приличную плату. В монастыре также можно пройти путь духовной практики.

Возвращалась в лагере я в полной гармонии с собой и окружающим миром: ни одной негативной мысли, ровное распластанноенастроение, чувстволюбвиковсемуживому—нучтоещенадо для счастья?

Алан пргласил меня к своему костру поужинать, сказав, что у них полно еды. Он прислал за мной девочек, я откликнулась и с удовольствием провела с ними вечер.

– Что же у вас на ужин? – спросила я.

– Пять початков кукурузы и китайская лапша в пакетиках. Но лапши у нас много, – ответил он убеждающе.

Я не отказалась ни от кукурузы, ни от пакетика лапши, сидела у костра, наслаждалась теплым вечером и размышляла о надписи про кувшин и про всадника.

То, что написано про кувшин, это, несомненно, об Алане. Это он щедро поит всех без разбора из полного сосуда своей души.

А вот про всадника? Наверное, эта надпись касается всех нас, хотя для себя лично я бы ее перефразировала: «Не будь той клячей, которая позволяет себя заездить!»

Глава 3. Я начинаю действовать. Эмигранты

Время шло, но передо мной стояли все те же вопросы – как прожить без права на работу, без денег и без документов в чужой стране. Я стала прикидывать, кто из знакомых и чем мне мог бы помочь в сложившейся ситуации. Мы с мужем вели замкнутый образ жизни – он берег меня от внешних влияний или сам не хотел ни с кем общаться, поэтому в Калифорнии у меня практически не было того, кто мог бы мне посочувствовать, а люди, которых я могла бы назвать друзьями, остались в Иллинойсе.

Я еще раз перебрала в уме всех своих калифорнийских знакомых и остановилась на трех кандидатурах.

Ирина, москвичка, с которой я общалась всего один раз на корпоративной вечеринке полмесяца назад. Она показалась мне женщиной дружелюбной. Жила она неподалеку от меня с двумя детьми. Муж ушел от нее год назад. Номер ее телефона был в моей записной книжке.

Лена, ленинградка, с которой я общалась один раз у костра во время похода по Снежным горам. Она показалась мне женщиной разумной. Жила она в Сан-Франциско и тоже отдельно от мужа. Она упоминала, что знакома с хорошим адвокатом. У меня был записан адрес ее электронной почты.

Сергей. Сергей был приятелем моего мужа. Алкоголик. Мы как-то вместе провели выходные на Russian River (Русская река). Он был женат на американке венгерского происхождения, работал таксистом и был должен мужу 200 долларов. Его телефон у меня тоже был записан.

Это был полный список тех, у которых я могла бы спросить совета.

Еще, конечно, оставался муж, но у него попросить было уже ничего нельзя.

Он позвонил мне утром пьяный и совершенно потерянный. Стал объяснять, как ему плохо и что ему нужна помощь. Помощи он ждал от меня.

– Как же я могу помочь тебе, – спросила я.

– А ты приезжай ко мне, – сказал он. – Возьми такси и приезжай, деньги у меня есть, не волнуйся, я сразу отдам.

– Я бы и на своей машине приехала, да боюсь, будут проблемы на таможне, потому что у меня нет паспорта, – попыталась я вернуть его к реальным событиям.

– Приезжай, скорее, – снова и снова просил он, – я жду тебя.

Я поняла, что у мужа от случившегося съехала крыша и перезвонила его маме, чтобы предупредить.

После его звонка я написала письмо Лене и позвонила Ирине. Ирина откликнулась сразу, обозвала мужа идиотом и обещала подыскать временную работу – ее знакомой раз в неделю на четыре часа в день требовалась уборщица.

Потом позвонила Сергею – он, обругав мужа, сказал, что заедет вечером и привезет 200 баксов долга.

Что чувствует утопающий, делающий последний вздох, глядя на людей, загорающих на пляже? Что чувствует заключенный, глядящий в последний раз на волю сквозь сужающуюся щель захлопывающейся тюремной двери? Что чувствует изгой, еще вчера стоявший в круге равным среди равных, а сегодня выбитый из своего социума?

Ни одной приятной мысли, скажу я вам.

Я еще раз обошла дом и внимательно осмотрела то, с чем осталась. Вещей было много, но ни одна их них, за исключением машины, мне, пожалуй, не понадобится в скором будущем.

Кроме меня в доме находился любимый кот, беззащитное создание, который должен страдать как можно меньше, решила я. Коту нужен дом или хотя бы комната. За дом у меня уплачено до конца месяца. Это значило, что у меня есть в запасе время.

Нежданно в пустоте дома прозвенел телефонный звонок. Звонил мужчина и хотел меня. Я не сразу поняла, кто он такой и что ему от меня нужно.

Это звонил Саша. С ним я познакомилась в городской библиотеке, куда однажды привела свою свекровь на экскурсию, когда она приезжала навестить нас. В библиотеке распродавались просроченные фонды (по существующему положению, книги не должны храниться в фондах американских библиотек более двух лет). Ящик книг на этой распродаже стоил пять долларов. Книги были на всех языках мира, но мы отобрали только те, что были на русском. При подсчете их оказалось ровно тридцать три. Это была классика и фантастика, поэзия, книги по истории и о путешествиях. Особенно порадовали мою свекровь книги по искусству и кино. В тот день Саша занимался сортировкой книг и пригласил меня быть volunteer, то есть бесплатно работать в библиотеке, разбирая старые книги.

– Это не совсем бесплатно, – уговаривал он меня, – вы можете выбрать и забрать себе любую из книг, которая понравится.

– А этот мужчина на тебя глаз положил, – сказала мне свекровь, когда мы вышли на улицу.

После отъезда мужа я, было, поехала в библиотеку поработать, но работы в тот день не оказалось, и Саша обещал звонить.

И вот он звонил, но, кажется, не совсем по поводу работы.

Саша – москвич, выпускник Физтеха, кандидат физических наук, приехал в Америку по приглашению местного университета. Ему уже начали оформлять вид на жительство, как грянуло 11 сентября и квоты для университета были закрыты. Он решил не возвращаться в Москву и остаться в Америке нелегалом. Нашел американку, с которой сожительствовал за кров и стол, и работал за десять долларов в день в фондах библиотеки. «На табак хватает», – сказал он. С работы, по советской привычке, он утаскивал книги домой. Собрал богатейшую коллекцию за год, которой очень гордился.

– Таких книг в России не найти, – говорил он.

Сейчас, в час дня, чувствовалось, что он пьян изрядно. Он звонил, чтобы пригласить меня прогуляться по центру Сан-Хосе, где как раз отмечался какой-то праздник местного значения. Особенно он расхваливал аттракционы.

– Мне не до аттракционов сейчас, – сказала я.

– А что так? – не понял он.

– У меня неприятности, – ответила я, – моему мужу не поставили визу, и он не может вернуться в Америку.

– Да какие же это неприятности, – возликовал он, – это же радость, ты даже не представляешь себе, как это здорово! Значит, ты свободна и можешь приехать, чтобы встретиться со мной!

После чего стал сходу объясняться мне в любви. Он говорил примерно так: «Я знаю, для чего приехал в эту сраную Америку и почему до сих пор не смылся отсюда! Чтобы встретить такую, как ты, и быть с тобою рядом!»

Его слова настроили меня на философский лад.

Жизнь – сплошная философия, поняла я. Все в мире относительно. Если кому-то в жизни плохо, это не обязательно, что при этом весь мир должен умирать от горя.

– Приходи, мы решим все твои проблемы, – продолжал он. Я сказала, что смогу приехать на свидание не раньше, чем он протрезвеет. Он пообещал мне протрезветь через полчаса, а я ему не поверила и не поехала.

Я не поехала на свидание, а он больше не позвонил, потому что, протрезвев, наверное, понял, что не за тем он приехал в Америку, чтобы решать мои проблемы.

Сидя дома, я ждала Сергея, надеясь получить от него хоть какой-нибудь дельный совет. Он многое повидал и много испытал, как в России, так и в Америке.

Сергей. Бывший спортсмен, бывший майор-афганец, бывший бизнесмен, ныне гражданин Америки и таксист. Прекрасно играет на гитаре и поет песни Визбора.

В четырнадцать лет он уже был мастером спорта по горным и водным лыжам. После окончания института попал по распределению в Советскую Армию, в танковую часть. Отвоевал четыре года в Афгане. Об Афгане он не любит вспоминать. Там он пристрастился к марихуане, а пил он всегда. После добровольной отставки в 1990 году занялся спекуляциями земельных участков. Скупил весь И-й район Московской области, на землях которого строил и продавал коттеджи. Деньги потекли немерянные. Начал ездить на белом мерседесе, а офис, снял на Новом Арбате. Пижонство его и подвело. Его заметила мафия. На него наехали и попросили поделиться деньгами. Он не понял. Ему попытались объяснить популярным языком.

С ногой в гипсе и со сломанными ребрами, зубы тоже были выбиты, он, сидя на квартире у мамы, в туалете читал газету «Московский комсомолец». После одной заметки он, не доделав свои туалетные дела, выскочил в комнату без штанов и бросился к телефону.

– Ты почему, сынок, без штанов по квартире бегаешь? – спросила его мама, на что он показал ей заметку, где она смогла прочитать, что сегодня утром в своем белом мерседесе был взорван известный бизнесмен Сергей Т.

Накануне ключи от машины он отдал своему адвокату.

По телефону Сергей вызвал своего доверенного. Доверенный отвез его на недостроенную дачу, где он, двое суток не смыкая глаз, смотрел в амбразуру щели между заколоченных досок. Он ждал убийц. Через два дня доверенный посадил его на самолет, вручив вместе с билетом 500 долларов. Остальные деньги он перевел на счет сестры Сергея.

Самолет летел до города №

– Где это? – спросил Сергей

– Кажется в Южной Америке, – ответил доверенный.

Он подложил подушку под сломанные ребра и помог Сергею удобнее устроить ногу в гипсе на каталке, прежде чем помахать рукой на прощание.

Самолет приземлился в Орегоне. Там Сергей купил машину за 100 долларов и поехал в сторону Сан-Франциско. Первое время он жил в машине, а потом устроился на ферму к старой леди присматривать за телятами. Ферма стояла на Русской реке. С тех пор эта река стало его любимым местом отдыха.

После первой получки он отправился пешком за три мили в местный бар, решив отметить начало новой жизни, да и, во-

обще, то, что он еще жив. В баре сидели американские фермеры и рабочие. Они смотрели телевизор, курили и вели пьяные разговоры. Строевым шагом (гипс с ноги он уже снял) Сергей подошел к стойке, потом внятно и громко сказал единственное слово, которое выучил за время пребывания в Америке: «Drink». Бармен налил ему указанную на пальцах порцию и, уставившись, глядел, как Сергей, следуя армейской традиции, без рук, с локтя опрокинул в себя полный стакан виски. Это видел не только бармен, но и все остальные. Остальным тоже захотелось попробовать, но у них не получилось. Сергея попросили исполнить трюк еще раз. Он повторил. Он его повторял долго. После десятого повтора, побратавшись со всеми присутствующими в баре, он в душе своей примирился с Америкой. Владелец бара, получивший неплохую прибыль на трюках Сергея, решил его отблагодарить. Завернув в фирменный пакет две бутылки виски, он долго хлопал Сергея по плечу, прося наведываться чаще. Дорога назад оказалась для Сергея очень трудной и длинной. Пройдя какую-то часть пути, он решил передохнуть и собраться с мыслями. Сойдя с дороги, он нашел уютную кочку под головой и на время выпал из жизни. Очнулся от света, бьющего прямо в глаза. Перед ним стояли полицейские, а рядом что-то тараторила взволнованная дамочка. Как потом выяснилось, дама наткнулась на лежащего поперек дороги Сергея и приняла его за покойника. Кончился этот эпизод, как и положено им кончаться в Америке, хорошо. Полицейские привезли его в бар (вычисленный по фирменному пакету), дали нагоняй бармену, чтобы впредь не отпускал человека на ночь глядя в таком состоянии без сопровождения, а потом отвезли его на ферму.

Через год русский Сергей обратился в еврейскую общину (единственное российское сообщество в Сан-Франциско), и местный адвокат безвозмездно помог оформить ему Грин кард, что, вообще-то, было чудом. Когда он получил вид на жительство, то первым делом сжег российский паспорт. За неделю до того ему позвонил бывший доверенный и сказал, что его обидчик-мафиози ныне выбран депутатом государственной думы.

Потом Сергей женился и получил Американское гражданство. В Москве у него за это время вырос сын, с которым он говорит по телефону, когда сильно пьян.

Когда он пьян, то берет гитару и поет Ю Визбора проникновенным голосом, улыбаясь ослепительной белизны вставными челюстями, которые тщательно приклеивает к деснам.

Сергей приехал ко мне ближе к ночи и привез 200 долларов. Я его напоила чаем, после чего он сказал, что будет жить у меня, поскольку ему надоела жена, которая все время пилит его, пьяного. За постой обещал платить 500 долларов в месяц и еще по 20 долларов в неделю, если я буду его кормить. Я была согласна на все.

Глава 4. Визит к адвокату и консулу. Город

Мне позвонила Лена и назначила встречу в Сан-Франциско. Она записалась на прием к адвокату, визит к которому стоит

80 долларов. Она же посоветовала составить список вопросов,

особо интересующих меня.

У меня было всего два вопроса.

Первый – существует ли легальный путь, по которому я могу остаться в Америке и иметь право на работу. По моим понятиям, для этого существовало три возможности – получение статуса беженца, получение рабочей визы и замужество.

Второй вопрос касался кредитных карточек. Кредитные карты были оформлены или на имя мужа, или на два имени, его и мое. Муж самостоятельно распоряжался как деньгами, так и кредитами. По кредитным картам у него был долг не менее двадцати тысяч, который он постепенно погашал из своей зарплаты. Я хотела знать, обязана ли выплачивать долги по карточке, в случае, если она оформлена только на него.

Мне очень не хотелось возвращаться в Россию, и я думала, что получение статуса беженца – самый простой путь для того, чтобы остаться в штатах.

Почти все население Америки, по сути, беженцы.

Для того чтобы назваться беженцем нужно просто подать заявление – можно самому, а лучше через адвоката, на получение политического убежища и ждать решения суда. Суду, правда, нужно предоставить неоспоримые доказательства того, что, в случае возвращения на родину, тебя ждет неминуемая смерть. Причем не от голода, а от руки политических (религиозных) врагов.

Если бы я была еврейкой, мне было бы проще, потому что для всей Америки очевидно, что в России еврей не жилец, его там либо убьют, либо четвертуют. Мало того, если вы начнете убеждать американцев в обратном, они вам не поверят, поскольку евреи рассказали столько ужасов о своей жизни в России в своих исках на получение статуса беженца (не только рассказали, но и подтвердили все сказанное документально), что вас просто сочтут лжецом. По правде сказать, эти ужасы рассказывают и украинцы, и русские, но их гораздо меньше среди беженцев, и поэтому их рассказы не так убедительны для властей.

Существует целая индустрия написания подобного рода «сказок». Для этого работает сеть адвокатских контор – они фабрикуют документы и подставные свидетельства, в которых описывается весь «произвол», творимый в России.

Один из бредовых рассказов запомнился мне своей особой нелепостью. Мужчина на суде утверждал, что подвергался исключительно изощренным пыткам за свою веру – его вывели босиком на снег и обварили кипятком. Офицер, проводящий доследование, просто ужаснулся, когда он показал ожог на своем теле – чуть пониже пупка. И быстро подписал все документы на получение статуса беженца. Ожог этот мужчина, кажется, получил, опрокинув на себя чайник.

То есть, чтобы стать беженцем, мне нужно было бы включить свою богатую фантазию, придумать причину, по которой меня могли ждать «неприятности» в России, найти адвоката, который сфабриковал бы липовые документы и научил, что нужно говорить на суде, а на суде нужно было не запутаться. Многие, рассказывающие свои «сказки» на суде, теряются, пугаются перекрестного допроса и путают место и время экзекуций. В таком случае их, по решению того же суда, выдворяют из страны. Это был сложный путь легализации, но два других, на мой взгляд, были еще недоступнее. Для оформления рабочей визы, нужно было найти работу и работодателя, а для замужества – деньги для фиктивного брака или мужчину.

Найти мужчину во все времена и во всех странах – это большая проблема.

Адвокатская контора, в которую мы пришли, находилась в центре Сан-Франциско на 27-м этаже шикарного небоскреба. Контора состояла из уютного холла с мягкими креслами, комнаты для секретарши, кабинета адвоката и комнаты для переговоров.

Из окна этой комнаты Город был виден, как со смотровой площадки. Сетку кварталов пересекали диагональные улицы. Они были устремлены к разным точкам Залива, в которых начинались мосты, перекинутые на ту сторону. По этим улицам шел быстрый поток машин. Эта геометрия завораживала и успокаивала.

Адвокат был бесцветный и небольшого роста. Говорил мало и тихо. От этого почему-то казалось, что все сказанное им, правда. Эта правда была для меня безотрадной.

Адвокат не оставил мне почти никакой надежды.

Беженцем я стать не могла, поскольку, по закону, имела бы право подать прошение о получении этого статуса в течение года после пересечения границы Штатов. Не более того.

Рабочую визу, даже если найду работу, я тоже не могла получить, поскольку ее начнут оформлять при условии, если я выеду за пределы страны.

Деньги по кредиткам я должна буду выплатить сполна, несмотря ни на что, поскольку, по законам Калифорнии, я финансово ответственна за кредиты моего мужа. Единственный вариант, который в качестве надежды оставил мне адвокат – это замужество. Замуж нужно было выйти за гражданина Америки. Адвокат брался мне оформить развод в течение полугода за полторы-две тысячи долларов.

– Ну, ты все поняла? – спросила меня Лена, когда мы вышли на улицы Сан-Франциско. Я молча кивнула.

– И что ты собираешься делать?

Я в ответ пожала плечами. Я не знала, что мне нужно делать, но, я знала, что я делать не хочу.

– Я не хочу возвращаться в Россию к пьяному мужу, – сказала я.

– Тогда тебе нужно искать американского, – сказала Лена, – другого выхода нет.

– А где его искать? – спросила я, озираясь по сторонам.

По улице шел народ, некоторые из народа были мужчины, некоторые, вероятно, были неженатые и были гражданами Америки.

– У меня есть план, – сказала Лена. План сразил меня наповал.

– Мы создадим брачное агентство, – сказала она, и будем давать объявления в газетах. В Америке много одиноких мужчин – они будут откликаться на наши объявления, а мы будем выбирать подходящую кандидатуру.

Дело в том, что Лена подала во время нашего визита заявление на развод этому же адвокату. Правда, ее развод требовал больших денег и времени, поскольку был связан с имущественными отношениями. Она тоже хотела еще раз выйти замуж.

– А что мы будем делать с откликнувшимися женщинами, – спросила я.

– Мы будем знакомить их с непонравившимися нам мужчинами, – ответила Лена.

– Ну что ж, замуж, так замуж, другого выхода пока я не вижу, – сказала я.

На следующий день я отправилась в Российское консульство, чтобы консул заверил мою подпись на заявлении о разводе, который я собиралась переправить мужу в Москву.

Консульство находилось в центре Сан-Франциско, в месте, которое называлось Русский холм. От Чайна Таун вверх шли каскады лестниц, и, казалось, им не будет конца. Я карабкалась по этим лестницам, изредка останавливаясь и переводя дух. Где-то посередине холма я обогнала пожилого мужчину, задыхавшегося на каждом шаге. Мы шли, попеременно обгоняя друг друга, и разговорились, когда уже доползли до самого верха. Мужчину звали Джон. Бывший нотариус, сейчас на пенсии. Дом, в котором он жил – самый старый в Сан-Франциско. Этот дом построили его прадед и его дед своими руками. Дом целиком сложен из Red wood – разновидность секвойи. Секвойя – прекрасный строительный материал – она мягкая, но не подвержена гниению.

Во время большого землетрясения 1906 года в Сан- Франциско взорвались подземные газовые коммуникации, и начался пожар. Весь Город сгорел. Осталось пять домов на Русском холме, которые дед, прадед Джона и их соседи беспрестанно поливали водой в течение трех суток.

Джон пригласил меня полюбоваться Городом с площадки внутреннего двора. С фасада его дом имел вид одноэтажного, а с торца он глядел на Город окнами трех этажей. Русский холм – самое высокое место Города. Преимущество жизни на горе была очевидна – с площадки открывалась великолепная панорама: вид на цент Города, окрестные холмы, парки и на Залив, с его пятью мостами. Улицы вдоль холмов поражали своей крутизной. Было непостижимо, как здесь ездят машины, а еще более непонятно, как они паркуются. Парковка здесь была, в отличие от нижних улиц, поперечная, и машины стояли вплотную. Холм был плотно застроен. Каждый дом имел внутренний двор и садик. Дома прижимались боками к телу холма, а садики врезались в холм террасами. Сверху мне были видны почти все участки. Неподалеку был разбит сад в японском стиле с миниатюрной пагодой во дворе. А еще дальше я увидела коллекцию восточных скульптур. Особенно радовало глаз обилие цветов. Здесь цвели деревья, кустарники и просто розы. Розы, как выяснилось, любимые цветы жены Джона.

– Она рассадила их по всему холму, – сказал он. – Сейчас она больна и не встает с постели.

Несмотря на это он был так любезен, что пригласил меня в дом. Дом был сложен из огромных тесаных бревен. Потолок, пол, перегородки, рамы – все было из секвойи. Снаружи он был облицован резными деревянными чешуйками тоже из секвойи. Дом показался мне огромным добрым великаном. Жена Джона встала на минутку с кровати, угостила меня десертом и, сославшись на недомогание, легла снова.

– С Россией и с этим холмом связана первая Love story Америки, – сказал Джон.

Мы поговорили с ним о графе Рязанове, после чего он проводил меня до конца улицы. Внизу слышались какие-то выкрики и шум.

– Что это? – спросила я.

– А Бог его знает, – пожал он плечами, – я не слежу за жизнью, которая внизу – там каждый день случаются какие-то демонстрации.

Консульство было неподалеку. Консул, молодой симпатичный человек, взял мое заявление на развод и попросил предъявить российский паспорт. Я предъявила ему американские права. Он сказал, что ему нужен паспорт, и никакой другой документ его заменить не может. Я объяснила, что паспорт находится у мужа, а муж не может въехать в страну. Прислать по почте он его тоже не может, поскольку почта не берет для пересылки в Америку паспорта.

– Так что же вы будете делать? – лицо консула вытянулось, а глаза слегка вылезли из орбит.

– Ничего, – сказала я, – буду ждать оказии. Как долго – не знаю.

– Я вам заверю вашу подпись, – сказал консул, – только вы никому не говорите, что у вас нет паспорта, а то вас посадят в тюрьму. Да-да, это очень серьезно. Вы нарушаете закон.

– Хорошо, – сказала я с улыбкой, – посижу в американской тюрьме, сразу решатся проблемы с жильем и питанием.

Заметив улыбку на моем лице, консул сказал:

– А вы зря смеетесь, американская тюрьма – это не курорт. Мы получаем письма от российских граждан, готовых на все, даже на депортацию, лишь бы их вызволили из этой тюрьмы.

Я пообещала, что буду хранить свою тайну со стойкостью партизана, на что консул долго желал мне удачи и грустно смотрел вослед.

Я спустилась с заоблачных высей Русского холма. Внизу по кругу первых улиц шел парад, посвященный открытию Колумбом Америки. По мостовой мимо меня один за другим шествовали повозки первых поселенцев и автомобили старых моделей, на которых стояли и весело улыбались индейцы, испанцы, солдаты и пожарные. Шествие было неторопливым, поэтому они могли на ходу петь, танцевать, играть на банджо, вовлекая в свое веселье симпатичных девушек из толпы. Все явно радовались тому, что их открыл Колумб. В конце улицы парад принимал король Карлос с королевой Елизаветой, окруженные свитой. Я с трудом протиснулась сквозь тесный строй зевак и спустилась к десятым улицам.

Здесь бесконечным потоком молча шла демонстрация против войны в Ираке. Активисты раздавали листовки и призывали к борьбе с правительством. Демонстрацию тщательно охраняли мощные полисмены.

Еще ниже бомжи уже устраивались на ночлег в туристических палатках. Они пристраивали тележки со своим имуществом неподалеку и готовили ужин на газовых горелках. Кто-то из них продолжал ходить и просить деньги на улицах. Просили они молча, а именно, показывая огромный плакат, висящий на шее. Например, «Помогите моей заднице – она бездомна!» или «Я бездомный, но никогда не унываю, помогите мне остаться таким!»

Я нашла припаркованную на далекой окраине машину и поехала домой.

Дома сидел пьяный Сергей. Он пил водку вместе с товарищами и нахваливал мои консервированные огурцы, которые я запасла на зиму.

– Ищи для меня деньги! – услышала я от него вместо «здрассте». – Мы можем пожениться. Моя жена хочет подать на развод, а я хочу купить земельный участок.

Сергею все не давала покоя память о былых деньгах, власти и о земле, владельцем которой он был в России.

Но денег у меня не было, а была только ответственность за долги по кредитным карточкам.

Глава 5. Лена

Начиная с момента нашей первой встречи, я целиком попала под влияние Лены. Это неудивительно, потому что Лена человек неординарного ума и необычайной воли.

– Веришь, – говорила она мне, – я как-то остановила локомотив на полном ходу?

Я ей верила без оглядки, но иногда поступала по-своему и попадала впросак.

Лена, она же Лиля, она же Оля, она же Лика – меняет свои имена в зависимости от вида деятельности. Она говорит, что ей так проще. Звонит, например, человек к ней домой и подзывает к телефону Лику, а Лена накануне продала под именем Лики некачественный товар за цену высокосортного. Человеку объясняют, что женщины с именем Лика в этой квартире нет и быть не может. И при этом никто никого не обманывает.

По моим понятиям, она несчастная женщина. Потому что ее никто не любит. Она родилась в многодетной семье. Она полукровка. Половина крови, которая в ней течет – еврейского народа, а половина русского. Она родилась от полуеврея и полуеврейки, но ни по одному закону ее нельзя назвать еврейкой, а русской ее тоже не назовешь. В зависимости от ситуации, она ощущает себя то еврейкой, и принимает сторону евреев (когда на них нападают арабы), то русской (когда слышит нападки на русских), то есть она за справедливость в глобальном масштабе, но при этом в любой ситуации всегда соблюдает свою выгоду.

Я думаю, что это самая интересная и яркая женщина, которую я когда-либо встречала в жизни.

Свою первую финансовую операцию она провернула, учась на первом курсе университета, в 17 лет. Афера была связана с покупкой-продажей машины. Заработала она на этом (1980 год) 5000 рублей.

Она обладает феноменальной памятью и исключительными способностями, особенно ей дается математика. Ей не доставляет никакого труда запомнить при первом прочтении сотню страниц технического текста любой сложности. Трудных задач для нее вообще не существует. Она превосходная шахматистка и просчитывает любую ситуацию на несколько шагов вперед. Она обладает железной логикой. Она может убедить человека произвести любые, необходимые ей действия. Внешность ее неяркая, но чрезвычайно выразительна. Небольшого роста, с милыми ямочками на пухлых щеках в обрамлении мягких рыжих волос, она пронзительно глядит большими синими глазами на собеседника, удивляя его глубокими познаниями в различных отраслях науки и техники. Новейшие сведения она черпает из толстых научно- технических журналов за полчаса до встречи, предварительно поинтересовавшись сферой интересов будущего собеседника. У нее было два недостатка – она комплексовала по поводу своей внешности и избыток ума. Она хотела нравиться мужчинам, но подходила к вопросу выбора партнера, как к технической задаче.

В 19 лет она решила выйти замуж, причем удачно. Кому- то для удачного брака требуются деньги, кому-то квартира, кому-то доброта и ласка, кому-то любовь, а Лене была нужна надежность. Она определила параметры, которыми, по ее понятию, должен обладать надежный мужчина. Надежный мужчина должен быть евреем (евреи – прекрасные семьянины), вдовцом (то есть человеком, уже проверенным в браке), с маленьким ребенком (у Лены было слабое здоровье, и она не знала, сможет ли родить ребенка) и старше ее (солидный и занимающий хороший пост чиновник). Она нашла такого мужчину, открыв брачное агентство в родном городе, и заодно заработала на этом порядочную сумму денег. В девяностые годы она сумела вывезти из России в Америку всех родных и близких людей, общей сложностью

40 человек, но они об этом быстро позабыли, устраивая свою

жизнь. Лена осталась в изоляции.

К моменту нашей встречи она официально не работала. Ее сократили во время экономической регрессии, когда уволили с работы добрую часть Америки. Она получала пособие, которого вполне ей хватало.

Искать новую работу не было смысла, потому что только в случае, если она останется безработной, после развода бывший муж будет обязан выплачивать ей алименты – хорошую сумму. Муж был все тот же самый, «надежный», но, несмотря на свою надежность, ушел к другой женщине, которая, вдобавок, была намного старше его, и уж, тем более, старше Лены.

судьбы,

подарком

Я, как понимаю сейчас, явилась случайно упавшим ей на голову.

С помощью меня ей можно было убить сразу двух зайцев – получить деньги и, организовав брачное агентство, попытаться найти нового «надежного» мужа.

По моим понятиям у меня не было денег, но после разговора с Леной я поняла, что они могут у меня появиться. Она не обещала большую сумму – десять тысяч долларов – был, по ее словам, мой предел. Деньги Лена собиралась получить с кредитных карт моего мужа.

Положа руку на сердце, скажу, что брать чужое – не в моих правилах. Я пытаюсь жить по закону: то, что отдано тобой – твое, то, что взято тобой – чужое.

В данном случае я, не видя иного выхода, целиком положилась на ее волю.

– Ты хочешь остаться в Америке? – спрашивала она меня.

– Хочу, – отвечала я.

– На что ты собираешься жить? – спрашивала Лена.

– Попробую найти работу, – отвечала я.

– Попробуй!

Она всегда была права. Работы я не нашла. Я это объясняю себе одной причиной – я психологически не была готова поменять свое «качество» и стать нелегалом.

Работой для женщины-нелегала в Америке может быть уборка домов (квартир), уход за детьми и уход за престарелыми. В Иллинойсе я перепробовала все эти виды работ. Каждая из них имеет свою специфику. Наиболее оплачиваемая работа – уход за престарелыми. Многие женщины, имеющие право на работу, ухаживают за престарелыми, потому что они могут заработать 70—120 долларов в день, то есть в среднем 2000 долларов в месяц. Столько платили американцы в Иллинойсе.

В Калифорнии – другое дело. Здесь живет много эмигрантов, среди них трудолюбивые дочери Азии и Востока. Они сбили цену, причем не в два, а в три раза. Та работа, которая мне попадалась в объявлениях, могла бы мне дать не более 25 долларов в день. Если работать без выходных, это сложилось бы в сумму 750 долларов, которые целиком ушли бы на текущие расходы.

Мне же срочно были нужны деньги, чтобы решить вопрос с жильем – истекал оплаченный месяц, и еще нужно было выплачивать проценты по долгам кредитных карт, чтобы не потерять возможность брать с них деньги. Я, в конечном итоге, «потеряла» половину карточек.

В любом случае, работать я могла начать только после того, как определилась бы с жильем, а снять комнату – имея на руках не менее 1000 долларов наличными – 500 (за месяц) +500 (задаток). 500 долларов было тем пределом, выше которого я дала себе слово не залезать в оплате за жилье.

Комнаты за 500 долларов сдавались в мексиканских районах. Улицы в тех районах походили на восточный базар своим многоголосием и обилием праздношатающихся черноволосых людей. Их жило такое количество на единице площади, что они физически не помещались на этой самой единице в расправленном виде, и потому вся их жизнь, благо тепло, проходила на улице. Как правило, в тех домах проживали многодетные семьи. Я ничего не имела против мексиканцев и их детей, но я думала о коте. Кот мой не любил шумного общества, а любил валяться в тени апельсинового дерева, изредка выползая из-под него, чтобы поохотиться за птичкой. Поэтому после упорных поисков я все-таки нашла, как мне казалось, тихое место для кота и для себя – комнату в квартире русской верующей женщины.

Евдокия, так звали женщину, повесила объявление в одной из православных церквей в городе Пало Альто. Ее квартира была в хорошем тихом городе, расположенном между г. Сан- Хосе и г. Сан-Франциско. Он назывался, если перевести на русский, Горный Вид.

Сергей уехал из моего дома ровно через месяц, после того, как поселился, оставив после себя батарею бутылок. Уехал он втихую, даже не оставив записки. Ушел – как не был.

– Удрал, – сказала Лена. – Чтобы не таскать вещи.

Уехал он накануне моего переезда. Накануне своего побега Сергей сильно пил.

– Зачем ты пьешь? – спрашивала я его, – вернее не зачем пьешь, а зачем начинаешь пить. Ты ведь знаешь, что если выпьешь хоть одну рюмку, не сможешь остановиться и уйдешь в запой.

– Да, знаю, – говорил он. – Но эта первая рюмка вначале мне снится во сне, а потом я вижу ее наяву, где бы ни был, и что бы ни делал. Вот стоит она, запотевшая, полная прозрачного напитка, на столе. Я смотрю на нее и вижу, как бликует свет на ее поверхности. Я смотрю на нее и чувствую, как первый глоток, слегка обжигая горло, растекается в груди живой энергией. Я делаю второй глоток, и он уже легко, без помех достигает души и метущаяся душа моя успокаивается, ей становится хорошо и привольно, а третий глоток добавляет веселья. А после третьего – я уже себе не хозяин.

Он лежал на диване, не в силах подняться после недельного запоя. У него начали отказывать ноги.

– Не пей, – говорила я ему, – пойдем со мной в горы – ты же любишь горы. Мы пойдем потихоньку по горной тропе, часто будем останавливаться, чтобы напиться воды из горного ручья, и ты там поправишь здоровье.

– Больше всего на свете я люблю горы, – говорил он и оставался лежать.

Я поехала в горы одна. Горы в Калифорнии везде, где нет океана. Чтобы добраться до заповедника Point Sure (Южная точка), мне понадобилось два часа езды по горной дороге. Я выехала поздно и поэтому припарковала машину около пяти вечера. Парковка была платная – восемь долларов за сутки. От парковки шла маркированная тропа к горячим источникам. В путеводителе, который можно было бесплатно взять здесь же, время пути до источников определялось в четыре часа. Темнело в семь. У меня было два часа светлого времени и 20 километров пути по горам. За спиной, в рюкзаке я несла спальник и коврик, газовую горелку и маленький котелок, чай и бутерброды. В кармане лежал фонарик. Я решила идти до тех пор, пока горит фонарик.

Тропа шла по северной стороне ущелья. Она извивалась серпантином и постепенно набирала высоту. Вот уже за первым поворотом осталась парковка, а из-за следующего изгиба тропы парковка виделась размером с носовой платок, а машины на ней были не толще карандаша. Время от времени тропа разрезалась руслом ручья, и она, перескочив по камушкам журчащий поток, карабкалась дальше. Склон целиком зарос Red Wood (разновидность секвойи). Это был лес, но лес странный, состоящий из одних стволов. Чтобы увидеть далекую крону, нужно было остановиться и высоко запрокинуть голову. Сумерки все-таки наступили, и взошла луна, но толку от нее не было, потому что она, болтаясь где-то за толщей стволов, никак не могла пробиться светом на тропу. Тьма была кромешная, но фонарик все-таки довел меня до места.

В половине десятого я была на поляне, по краю которой, по руслу ручья стояли палатки. Ноги мои гудели, подошвы горели, тело ломило. Мне казалось, что завтра я не смогу сделать ни шага. Расположившись в спальнике под открытым небом, я попила чаю и забылась под шум ручья сном до рассвета. Утром, позавтракав и собрав рюкзак, я пошла к источникам.

Тропа шла по ручью мимо огромных валунов, заползая на скалы, огибая утесы. Ручей был глубокий, холодный и быстрый. Утро было прохладным и к купанию не располагало.

Тропа наконец уткнулась в подобие ванны, от которой поднимался пар. Ванна – небольшое углубление в скале, обложенное по краям мелкими и крупными камнями. Уровень воды в ней поднимался примерно до середины икры, и нужно было очень постараться, чтобы погрузиться в нее целиком. Там лежали китайцы в джинсах и рубашках с длинным рукавом. Чуть поодаль я увидела еще одну ванну, более обустроенную – она была обложена мешками, туго набитыми песком, которые не позволяли воде быстро утекать в ручей. Здесь воды было уже по пояс, и в ней лежало пять человек.

Следующая ванна – совсем комфортная, похожая на круглую яму с водяным массажем-спа, была заполнена водой почти целиком, но поместиться в ней могло только три человека. Я выбрала среднюю купальню и, высмотрев щель между телами, примостилась полулежа, вытянув ноги к центру. В компании со мной было две голых девушки и два голых парня, и еще двое, одетые как я, в шорты и футболку. Народ кайфовал, причем, я заметила, что кайф здесь ловят не только днем, но и ночью, поскольку по периметру ванны были расставлены подсвечники с оплывшими свечами. Народ общался. Говорили о путешествиях и дальних странах.

Через два часа все разбрелись, кроме одного. Я согрела воду из ручья, заварила чай и мы, познакомившись, попили вместе чая, а потом двинулись в обратный путь.

Обратный путь занял семь часов. Мы шли и все время болтали. В пути пили чай четыре раза, останавливаясь у каждого ручья. Кажется, говорила только я, но кое-что он тоже сумел мне рассказать. Он программист и страстный мотолюбитель. Дома у него пять мотоциклов. Работает с пяти утра и до часа дня. После работы до позднего вечера он гоняет на своих мотоциклах по горным дорогам. Этим летом он провел отпуск на Аляске. Семь дней мчал он на мотоцикле до океана. В порту нанял лодку и поплыл смотреть айсберги. Проплавал еще неделю. На следующий год собирается в Южную Америку.

– Ну, ты звони мне, – сказал он на прощание, – может, рванем куда-нибудь вместе.

– Конечно, – сказала я, – позвоню.

Как только перееду на новую квартиру, начну работать и найду американского дурака, который согласится на мне жениться.

Глава 6. Саша

Жизнь моя вступала в очередную эпоху перемен. Дом нужно было освободить через две недели. Работу нужно было искать. Деньги кончались, а начинать аферу с кредитными карточками не хотелось. Документы обещали переслать только к концу года, то есть через два месяца. Нужно было что-то решать с вещами.

Я бродила по дому, по его трем спальням, гостиной, кухне, гаражу, заглядывала в летний домик, что стоял в саду, и везде натыкалась взглядом на вещи. На ненужные теперь вещи. Те, которые я, как муравей, стаскивала отовсюду на протяжении трех лет, устраивая свое гнездо. На стенах висели картины в золоченых рамах, а под картинами стояли мягкие диваны и огромные кресла, в которых так уютно было устроиться почитать свежий журнальчик или поучить английскую лексику. В угловой комнате на четырех стеллажах теснились книги, целая библиотека, привезенная из России. С каждой из книг была связана история, каждая навевала воспоминание о прошлой жизни. Столы, столики, стулья, компьютер, оргтехника, аудио и видео системы, две огромные кровати, напольные вазы, садовый инвентарь, посуда, холодильник, печки располагались каждая на своем месте, образуя разумный порядок, который теперь нужно было безжалостно разрушить. А также нужно было избавиться от одной из двух машин.

Избавление от вещей представлялось мне почти неразрешимой задачей. В Америке трудно купить вещи, но еще трудней их продать.

Вещи можно было отвезти на свалку, но при этом заплатить хорошие деньги. Можно также отвезти их в Армию спасения, но опять нужно платить деньги за перевоз, да и не было гарантии, что их возьмут. Можно было сделать так, как поступает вся Америка от бедных до богатых – устроить Гараж-сейл.

Гараж-сейл это когда все ненужные вещи вываливаются ровными рядами во дворе собственного дома или гараже (отсюда название). На Гараж-сейле можно купить и продать все – от рваных полотенец до антикварной мебели. Гараж-сейл, я не побоюсь сказать этого – одно из основных развлечений граждан Америки в выходные дни. Все, продавцы и покупатели с нетерпением ждут теплого времени года, когда начинаются первые Гараж-сейлы.

Чтобы устроить Гараж-сейл, нужно дать объявление в газете, заплатив за это небольшую пошлину, а можно и просто развесить на всех перекрестках и углах указатели со стрелками и адресом Гаража. После чего нужно рассортировать вещи и разложить их по цене. Цена обычно колеблется между пятью центами и 100 долларами, но в целом она ниже настоящей цены за вещь в десятки раз. Вещи кладутся в огромные корзины, расставляются на стеллажах, вывешиваются на манекенах, раскладываются на столах и выстраиваются рядами. Тут же могут продаваться прохладительные напитки и домашнее печенье.

Гараж-сейл – трудоемкая работа, одному с ней не справиться, она требует помощников-добровольцев.

– У меня есть еще две недели, – думала я, – оставлю решение «на потом», авось как-то все само собой разрешится.

Единственное, от чего я не могла сейчас отмахнуться, это от вопроса, куда деть одну из машин. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что одна из них дышит на ладан, а вторая тоже недалеко от нее ушла.

Ко мне приехала Лена, посмотрела машины и сказала, что лучше всего продать Нисан, дни которого были сочтены. У Нисана дело было плохо с трансмиссией. Я, как честный человек, хотела заменить трансмиссию перед продажей, но Лена сказала, что тогда дешевле будет просто отвезти Нисан на свалку.

Я такой же продавец, как тот старик, что не мог продать корову, поэтому продажу машины я доверила Лене. Лена проработала пять лет в автомобильном бизнесе и знала, как это делается. Для удобства машину нужно было перегнать в СанФранциско, ближе к Лениному дому.

К дому Лены от меня можно было доехать по скоростному шоссе за 40 минут, а по обычной дороге нужно было тащиться два часа, останавливаясь на каждом светофоре. Мы договорились, что на следующий день я перегоню машину.

– Только не езжай по хайвею! – категорически сказала мне Лена на прощание. —Тише едешь – дальше будешь!

Кажется, она повторила это три раза.

Следующим утром, выйдя из дома, я села в свою любимую машину. Я ее, действительно, любила. Я выбрала ее два года назад среди прочих равных у поляка, торговца подержанными машинами. Она провезла нас через всю Америку, с Востока на Запад, побывала в горах Колорадо и заповеднике Yellow stone. Ходила она бесшумно, храня тела пассажиров в своих плюшевых, стального цвета, креслах. Старушка, несмотря на свои двенадцать лет, все еще была красива. Я с пол-оборота завела мотор, и она легко пошла, неслышно перебирая колесами.

– Неужели она пройдет свой последний путь как старая кляча? – подумала я. —Неужели она не вытянет свой последний маршрут? Я не буду ее гнать, постараюсь не жать на тормоз, поведу ее деликатно, разгоняясь на спусках, чтобы потихоньку, не спеша вскарабкаться на подъем.

Чем больше я так думала, тем меньше мне хотелось ехать со скоростью 45 километров в час, и тогда, решившись, я свернула на хайвей.

Я ехала по хайвею и радовалась хорошей погоде, прислушиваясь к ровному ходу машины. Ничего не предвещало беды, пока мы с ней не уперлись в долгий тягун.

На хайвее нельзя останавливаться, поэтому другие машины, обгоняя меня, начали громко сигналить, а люди, почти вываливаясь из окон, показывать жестами, что со мной не все в порядке.

Они могли бы и не стараться, поскольку машина моя окуталась плотным облаком густого пара, и я потеряла всякую видимость. Едва успев съехать на обочину, Нисан заглох.

– Ну что ж, умер в полете, – подумала я, чеша в затылке.

Машина все еще курилась, когда я решила выйти из нее и оглядеться.

Метрах в пятистах от меня стояла будка с надписью «SOS». Я включила аварийную сигнализацию и отправилась к будке. В ней висел телефон, по которому я быстро связалась с любезной телефонисткой. Она спросила, чем может помочь – позвонить родственникам, позвонить знакомому механику, вызвать аварийную службу или связаться со страховой компанией. Я выбрала звонок другу и назвала номер телефона Лены. Соединили меня с ней очень быстро, и скоро я услышала ее спокойный голос.

– Да, – сказала Лена.

– Я стою на хайвее, а машина все еще дымит, – ввела я ее в курс дела

– А что ты делаешь на хайвее? – спросила она. – Я же тебе сказала…

Дальше я услышала от нее все о своих умственных способностях и прочих личных качествах. Я молчала, потому что ответить было нечем.

– Где ты находишься? – спросила она.

Я оглянулась вокруг и начала рассказывать:

– Здесь очень красиво. Дорога, разделяясь на два рукава, проложена на разных уровнях. Слева от меня видна цепь холмов, вдали голубых, а вблизи розоватого цвета. Справа от меня холмы не такие живописные, но и они очень привлекательны. Все в зарослях колючего кустарника и мелких цветах желтого цвета. Цветы и колючки гармонично вписываются в россыпь камней, уходящих к горизонту.

Лена меня внимательно выслушала, а потом спросила.

– Есть ли указатель населенного пункта или километровый столб в этом красивом месте?

– Нет. Ни указателя, ни километрового столба я не вижу, – ответила я.

Видимо Лена все же что-то сумела выяснить у любезной телефонистки, потому что минут через 40 ее машина остановилась рядом со мной.

– Ну что ж, давай звонить в страховую компанию, – сказала она.

Дело в том, что неделю назад я, по ее настоянию, сменила страховую компанию и теперь имела возможность воспользоваться бесплатной услугой транспортировки машины на дистанцию не более 11 миль, значит 17 километров.

– Авось повезет, и нас куда-нибудь вынесет в более приличное место, чем эти красивые холмы, – сказала Лена.

Пока мы ждали перевозку, она звонила дилерам, с которыми общалась, занимаясь автомобильным бизнесом. По ее прикидкам недалеко от «красивых холмов» находилось два автосервиса, владельцы которых торговали машинами. Она дозвонилась до обоих, пытаясь продать мою несчастную машину, но никто не хотел связываться с бедной инвалидкой. Наконец, после долгих уговоров, под честное слово Лены, что, в случае чего, она поможет избавиться от машины, ее взял один дилеров за 100 долларов.

Мы уложились в 11 миль и машину загнали во двор автосервиса, а я, не успев уронить прощальную слезу, получила 100 долларов наличными, чему была несказанно рада.

Проблема с машиной была решена. Теперь нужно было решать проблему с вещами, а потом думать о переезде.

– Пойдем со мной на день рождения к одному знакомому, – сказала мне Лена в ответ на мои разглагольствования на тему, куда бы деть лишние вещи. – Там соберется Русская – русская диаспора.

Она называла диаспору Русской – русской, в отличие от Русской – еврейской или Русской – украинской.

– В компании будут одни мужики. Некоторые из них недавно купили квартиры, и, может быть, кто-нибудь польстится на твою мебель. И, вообще, кто знает, как жизнь обернется?

Ну что ж, думала я, тщательно одеваясь на вечеринку. Нужно идти в бой. Вдруг там меня поджидает моя судьба? В р е м я было осеннее, темнело рано, и мы приехали на место, когда уже смеркалось. Район, в котором жил именинник, имел непрезентабельный вид и был похож на заброшенный промышленный пустырь.

Обогнув щербатый забор, пройдя серию искореженных конструкций, мы неожиданно вышли на фасад жилого двухэтажного дома. Перед нами оказался внутренний двор. С одной стороны двор примыкал к развязке хайвея, а с другой к развалинам строения неизвестного назначения. Сам дом был построен по типу холостяцкого общежития, где «на 48 комнат всего одна уборная» и один душ, поэтому комнаты в нем сдавались исключительно лицам мужского пола.

Во дворе было темно и тихо. Посреди двора стоял накрытый стол, а за столом сидели люди, мужики, и, молча, жевали. Стол освещался свечой и отблесками большой жаровни, где шипело на углях ароматное мясо, вернее ребра – целая реберная часть от хорошего бычка. Над мясом колдовал то ли малаец, то ли китаец. Именинник, небольшого роста человек, засмущался, и стал нас рассаживать. Мужики неохотно раздвинулись, пропуская нас к столу, и опять углубились в молчаливое жевание.

Время от времени кто-нибудь ронял фразу.

– Ну а твои-то что пишут? Плохо все, да?

Потом все по очереди рассказывали про свои трудности. Каждый рассказ начинался с фразы. «У моих тоже те же проблемы».

Потом снова повисало тяжелое молчание.

Я сидела между двумя мужиками, один из которых, втянув голову в плечи, зябко кутался в куртку, а второй рассказывал о своем сыне, которого не пускают в страну, и понимала, что приехала напрасно

Время шло, молчание тяготило, обстановка царила под стать освещению, мрачная и тоскливая. Уходить спустя полчаса было страшно неудобно.

Я подумала, что раз уж я пришла сюда, то не дам испортить себе вечер, и решила устроить самой себе веселье.

Я выбрала кассету позадиристей, включила магнитофон и обратилась к скукоженному соседу справа:

– Не хочешь ли ты согреться?

– Хочу, – ответил он и направился к дому, собираясь, видно, прижаться к батарее.

– Нет, не так, – сказала я, – давай плясать!

Мы начали танцевать. Потом я вытащила в круг соседа слева, потом выстроила хоровод, а потом нам всем стало так весело, что все проблемы уменьшились и улетучились, по крайней мере, на этот вечер.

Страшна не ситуация, в которую ты попал, а то, как ты к ней относишься. Никогда не давай обстоятельствам одержать над тобой победу.

Это я поняла еще раз, отплясывая с мужиками, забывшими все свои невзгоды и печали.

– Только не выбирай того, который твой сосед справа, – сказала мне Лена в коротком промежутке между плясками. – Он сильно пьющий. Ты с ним пропадешь. Он сейчас, знаешь, почему такой грустный и не в своей тарелке? Потому что трезвый, а трезвый он потому, что в прошлый раз, напившись, разворотил весь дом и погнул станину на жаровне. Его утихомиривали трое. Еле увели.

Саша, так звали «пьющего», от души веселился. Он был трезв, весел и любезен. Он мне положительно нравился, потому что от него веяло теплом хорошего человека. Прощаясь, он вложил мне в руку бумажку с номером телефона.

Я ее не выбросила, а положила, как засушенный цветок, на стол.

– Нет, положительно вечер удался, – думала я, глядя на обгрызенный клочок бумажки. – Но что же все-таки делать с вещами?

Я позвонила Лене посоветоваться, что лучше – заказывать машину на свалку или устраивать Гараж-сейл.

– Позвони Саше, – сказала она. – Он неделю назад купил новую квартиру и у него большая машина. Может он сможет тебе чем-то помочь?.

Я еще раз посмотрела на мятую бумажку и увидела сценарий развития наших с Сашей отношений. Мужик он крепкий и три года живет без женщины. Значит, ему нужна будет постель. Я привяжусь к нему душой и прирасту телом, а тут как раз к нему семья приедет. «Здрассте!»

Мужик начнет метаться, а я ударюсь в слезы

На фига мне все это надо? – думала я. Но с другой стороны – а что делать с вещами? Нет, наверное, нужно позвонить, спросить официальным тоном, нужна ли мебель, пусть забирает все, что хочет, остальное на свалку и до свидания! Никакого общения, никаких отношений – решила я.

Набрала номер, услышала ответ и сказала как можно суше и официальней:

– Я попала в хреновую ситуацию, но она никого не касается, кроме меня. Ты можешь мне помочь. Если приедешь и заберешь из моего дома, все, что тебе понравится.

– Я сейчас приеду и посмотрю вещи, заберу все, что лишнее и помогу с переездом. У меня большая машина, мы справимся, – услышала я в ответ.

Я решила подстраховаться и, чтобы исключить всякую возможность возникновения отношений, позвала в гости Лену и Илью. Илья – еврей из Армении. Он достался мне в наследство от Сергея. Илья страдал головными болями и был депрессивно подавлен. Он был неудачником, потерял работу, жена от него ушла и еврейская диаспора сторонилась его. Мы с Леной опекали его, а он с благодарностью принимал нашу опеку.

Я испекла пирог и приготовила мясо по особому рецепту. Гости прибыли, откушали и задержались за разговором до часу ночи.

Я знала, что Саше рано вставать на работу, а до дома далеко добираться.

– Придется его оставить на ночь в доме, – подумала я. – Ну не гнать же его на улицу?

Когда, наконец, все ушли, я взглянула на Сашу и поняла, что мужик дошел до ручки. На него было больно смотреть. Его трясла крупная дрожь, и он не мог вымолвить ни слова.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спросила я, стеля постели в разных комнатах.

– Ложись со мной, – сказал он, сильно заикаясь.

Можно по-разному относиться к женщинам, ложащимся с чужими мужьями в постель. Можно по-всякому осуждать мужчину, стремящегося к чужой женщине. А можно никак к этому не относиться, потому что жизнь она сама всегда накажет неправых.

Саша окончил Ленинградский строительный институт. На пятом курсе женился и после окончания института подался с женой и маленьким сыном на Дальний Восток. Поселились они в щелястом вагончике с печкой. Сынишка хворал, родился еще один, и Саша решил перевезти семью в теплые края, на Украину, в город Хмельницкий.

Там он устроился на хорошую работу, получил квартиру, заговорил по-украински и был доволен жизнью вплоть до 1991 года, когда Все это в нашей стране началось. Он стал крутиться как все. Челночил, купил ларек на рынке, торговал ширпотребом, в общем, приспособился. Три раза он разорялся дотла и начинал дело сначала. После четвертого раза у него сдали нервы, и он решил поискать счастья на чужой стороне.

Он приехал в Америку по бизнес-визе, как частный предприниматель. То есть на экскурсию для обмена опытом. Посмотреть, как развивается малый бизнес в Америке.

Сразу подал на политическое убежище – мол, на Украине к русским так плохо относятся, что жить там просто невозможно – поубивают. Он тоже доставал липовые справки и свидетельства. Получил статус беженца и легализовался в Америке. Вот-вот должна была приехать семья, как прогремели взрывы

11 сентября 2001 года, и приезд семьи отодвинулся на два долгих года. Как у всех.

Английского языка он не знал, но машину водил. Устроился через посредника в строительную фирму плотником. Посреднику выплатил за посредничество частями две тысячи долларов. Жил вместе с другом в подвале, разбитом на клетушки. Потом купил машину. Теперь вот взял квартиру в кредит. Семья должна приехать со дня на день. Это состояние длится у Саши третий год.

Я согрела Сашу и дала выговориться.

Он приехал на следующий день, в пятницу, чтобы поехать вместе куда-нибудь подальше и посмотреть на горы. За три года жизни в Америке Саша ни разу не ездил на океан и ни разу не был в горах. Он работал день и ночь без выходных на будущее семьи.

У нас было впереди еще целых 10 дней жизни в доме. В последнюю субботу мы переезжаем, а в эту едем в заповедник – решили мы.

Мы выбрали «Заповедник Гигантских Секвой». В пятницу вечером мы уже были в кемпграунде.

Кемпграунд – это такое оборудованное место в заповедном лесу, где можно на отведенной площадке за небольшую плату (в среднем восемь долларов со стоянки) поставить палатку. На стоянке имеются стол со скамейками и оборудованный очаг с металлической решеткой. В непосредственной близости от стоянки есть источник питьевой воды и стоят чистые туалеты, зачастую с душем. В кемпграундах к некоторым стоянкам подведен электрический кабель и выход для подключения водяного шланга. Это в случае, если вы путешествуете в домена-колесах.

Конец ознакомительного фрагмента.