Нескучные рассказы. Сага о Васляе (Георгий Разумов)

Великий читатель Васляй

Он родился девятым, предпоследним, 29 февраля, и одним только этим фактом уже начал отличаться от обычных людей. До двух лет все его звали Васей, потом, не помню уже с чьей легкой руки, он стал Васляем, и так его звали и домашние, и соседские, и все, кто его знал.

Вторая его необычность проявилась где-то в трехлетнем возрасте. Заключалась она в том, что он, как бы это выразиться помягче, терпеть не мог какую-либо обувь на своих ногах и поэтому бегал босиком всюду с той поры, когда еще не весь снег стаял на улице, и до тех пор, пока землю не сковывал мороз, и не начинали летать белые мухи. Частенько, если мать не успевала уследить, он и зимой отважно выбегал на улицу, и шпарил с быстротой молнии по сугробам так, что только пятки сверкали. Все дети – народ подвижный. Назвать Васляя подвижным – это означало ничего не сказать о нем. Он был быстр, как ветер, шустр, как шарик ртути, и отследить траекторию его движения, а тем более предугадать ее, было просто невозможно. В этом заключалась его третья необычность. Четвертая заключалась в его нраве. Он всегда был улыбчив, радостен, приветлив, и как-то по особенному добродушен. Никто никогда не видел его раздраженным, злящимся или еще как-либо выражающим свое неудовольствие. Пятая особенность заключалась в его каком-то удивительном, прямо таки наивном бесстрашии. Его не пугали ни высота, ни темнота, ни еще что-то, чего обычно побаиваются дети. Достаточно сказать, что он бесстрашно сигал в речку с высоченного моста, неустрашимо плавал в реке, нырял с крутых берегов, лазал по деревьям, строящимся зданиям, как угорелый носился босиком по кучам камней и битого стекла, и все ему сходило с рук. Даже упав однажды с третьего этажа на стройке на кучу кирпича, он отделался парой синяков и пустяковой царапиной. И все это проделывал человечек, которому еще не было и семи лет.

Но главная его особенность заключалась в том, что в его присутствии все домашние животные начинали вести себя так, как будто Васляй для них – лучший друг. Это делали кошки, собаки, овцы, коровы и вся другая домашняя живность независимо от того, наши это были животные, или соседские. Более того, даже насекомые, казалось, относились к нему особенно. Я часто видел, как бабочки и стрекозы запросто садились к нему на руки и не улетали, если он их легонько трогал пальцем другой руки. Пчелы на пасеке, как мне казалось, вообще считали его своим другом, и ползали по нему запросто, как по цветам. Ни разу я не видел, чтобы пчела его ужалила. А он, внимательно разглядывая своих маленьких друзей, никогда их не обижал, не отгонял и относился к ним с каким-то своеобразным чувством, которое проявлялось особым выражением его лица, суть которого очень трудно передать словами.

Все свободное время Васляй проводил на улице, бегая неизвестно где, благо тогдашние условия жизни в нашем городке, который был больше похож на деревню, позволяли это делать без особых затруднений. Целыми днями он со сверстниками бегал по полям, пропадал на речке, бегал в соседнюю рощу. Короче, найти его было днем очень трудно. Выбегал из дому чуть солнце встало, и появлялся в избе затемно. Все попытки и родителей, и нас, старших братьев, как-то зарежимить его, неизменно терпели фиаско – Васляй улучал минутку, сбегал и….ищи ветра в поле. Так продолжалось до школы.

В школу наш герой пошел семи с половиной лет от роду. Зная его неусидчивость, страсть к свободе, мы с опаской ожидали бурных протестов с его стороны, но вопреки ожиданиям, он отнесся к ограничениям своей свободы как-то без особого сопротивления, вроде даже с некоторым проявлением интереса. Однако, как поется в известной песенке, недолго музыка играла. Нашему Васляю занятия в школе быстро надоели, и он стал к ним относиться, как к досадному и неизбежному злу, с которым нужно смириться, но которое при первом удобном случае нужно и можно было игнорировать. Начались проблемы и с посещаемостью (сбегал с уроков) и успеваемостью. Короче говоря, на семейном совете мне было поручено взять шефство над школьными делами Васляя.

Отныне я отслеживал его посещаемость, проверял, сделал ли он уроки, все ли взял с собой в школу, и так далее. Под мои контролем дела его стали как будто налаживаться. Он успешно решал примеры и задачки по арифметике, старательно рисовал каракули в тетрадках по письму. Ежедневно я заставлял его читать мне букварь. Обычно мы делали это ближе к вечеру. Я говорил, ну что, Васляй, давай почитаем. Давай – отвечал он – с готовностью доставал букварь, открывал его там, где они занимались в школе и, показывая пальчиком на каждое слово, читал, старательно выговаривая каждую буковку-звук. Обычно на этом все и заканчивалось, и, проверив его тетрадки, я отпускал его гулять. Так дело шло у нас почти до конца третьей четверти; я был вполне уверен, что наш Васляй уже умеет читать, так как он бодро и безошибочно читал мне все слова на любой странице букваря, на которые я ему указывал.

Однажды, в очередной раз проверяя его домашнее задание, я как обычно, заставил все прочитать. Он все мне точно прочел, однако, повинуясь какому-то неясному импульсу, я перевернул страницу букваря туда, где они еще не занимались. Там были написаны все те же слова, что и на предыдущей странице, я попросил его почитать здесь. Васляй, глянув на меня чистыми глазками, невинно заявил мне: а мы здесь еще не читали в школе, и я не знаю, как это читать. Тут меня внезапно пронзила мысль, что наш братик до сих пор совсем не умеет читать. Я взял листок бумаги, и начал писать печатными буквами все слова, которые он мне до этого исправно читал в букваре. Он не причитал ни единой буковки. Я понял, что у мальчика замечательная память, и что он буквально фотографировал в своем мозгу странички букваря, которые они читали в классе.

Не странно то, что я ничего не заметил и не заподозрил до сих пор, так как, чего греха таить, относился к исполнению своих кураторских обязанностей в некоторой степени спустя рукава, но как этого не поняла его учительница, мне было непонятно. Короче говоря, дело свелось к тому, что мне пришлось уже самому ускоренными темпами учить чтению моего великого читателя, чтобы догнать одноклассников. Тут уже я был дотошным и к концу года мы все с ним успешно преодолели и нас перевели во второй класс.

Васляй, тарантулы и таракарня

Первое повествование о Васляе я закончил на том, что он перешел во второй класс, как помнит внимательный читатель. Дальнейшая учеба его проходила в Казахстане, куда мы переехали всей семьей в начале шестидесятых. Учился он ни шатко, ни валко, перебиваясь с двойки на тройку, а чаще и так, что, как говорят учителя, три пишем, два в уме. Однако, подстегиваемый периодическими «вливаниями» со стороны родителей и старших братьев, с грехом пополам перебирался из класса в класс, и по два года нигде не сидел. Книг не любил. Читал редко, только что-нибудь про природу, зверей, птиц.

Все свободное время проводил на улице, бегая по окрестным шахтам, лужайкам, терриконам вместе с такими же шустрыми стрижами, как он сам. Как я уже писал, животный мир к нему относился не так, как к обычным людям. Будучи второклассником, он начал заниматься голубями, в чем ему потворствовал отец, сам в прошлом, как он говорил, заядлый голубятник. Я частенько по выходным наблюдал за ними, как они, старый и малый, чувствуя себя практически на равных, гоняли своих птиц, лихо насвистывая им, и бурно обсуждая достоинства какого-нибудь носочубого или турмана. Васляй часами возился со своими питомцами, разговаривая с ними, как с людьми. Любопытно, что голуби совсем не боялись его, позволяли себя гладить, кормились с рук. Некоторые, особо им любимые, даже целовались с ним, доверчиво вкладывая свой клювик ему в рот. Это был его мир, он в нем жил, и никакого другого, казалось, ему уже и не надо.

Как-то однажды летом заглянул я, уже не помню по какой надобности, в нашу баньку. Смотрю, Васляй сидит на корточках возле какого-то не то ящика, не то коробки, стоящей на скамье, и что-то там высматривает в этом предмете. Васляй – говорю – а что это ты тут делаешь, и что это за ящик у тебя? Это? Это – таракарня, отвечает мой братан. Что-что – говорю – какая таракарня? Самая обычная моя таракарня. – Да ты объясни толком, ничего не понимаю..

А вот, смотри – отвечает Васляй – и показывает мне свое сооружение. Смотрю, а это что-то похожее на комод небольшого размера, только ящички совсем маленькие, чуть больше спичечного коробка. Васляй выдвинул один ящичек, смотрю, а там сидит большой черный таракан, один из тех, что в большом количестве водились в те времена во всех квартирах, в том числе и в нашей. Жили мы в те годы в саманных полу-землянках, из которых состояли практически все поселки возле шахт. Насекомые эти были тихие, мирные, никому не досаждали. Днём их не было видно, и выползали они по своим тараканьим делам только ночью. Повадки у них были скромные, совсем не как у рыжих мелких тараканов, которых все знают, и которых все зовут прусаками. Ого, говорю, и это у тебя в каждом ящичке по таракану сидит? – Да – отвечает – в каждом. – И что ты с ними делаешь? – Дрессирую. – Как дрессируешь? – Да очень просто, вот, смотри – говорит Васляй – и показывает мне спичечный коробок с какими-то ниточками. Это тележки для них с упряжью, я их запрягаю, и они возят их по моей команде, а еще я бега устраиваю…. – Ну-ка, ну-ка, покажи мне, как это у тебя получается? – Погоди, говорит, я их сейчас кормлю, минут через тридцать приходи, я запрягу для тебя трех моих самых умных, посмотришь. Мне стало чрезвычайно любопытно, и я решил проверить, насколько слова моего необычного братца соответствуют действительности. Когда я спустя некоторое время пришел в баню, у Васляя все было уже готово. На широкой банной лавке стояли три спичечных коробка, в которые были впряжены три приличного размера таракана. Смотри – говорит Васляй – и какой-то соломинкой начал по очереди трогать насекомых. Те дружно рванули с места, и побежали по лавке к противоположному концу, а Васляй ловко манипулируя соломинкой, умело их направлял. Подивился я этому фокусу, и спросил его, давно ли ты этим делом занимаешься, как ты их различаешь, ведь они все одинаковые, ну и все такое? – Ничего, говорит, подобного, они все разные, как и люди, и у каждого свой характер, я их всех хорошо различаю, и они меня знают. Я решил проверить, так ли это, и хотел было взять одного тараканчика в руки, однако тот резво побежал, волоча за собой спичечный коробок. Васляй подставил ему руку, тот смело заполз на нее и сразу начал прятаться в районе большого пальца. Васька распряг его и поместил в вольерчик. Точно так же он поступил с двумя оставшимися запряженными тараканами. Потом я некоторое время частенько спрашивал у брата, как там дела на таракарне? – нормально, отвечал, все хорошо… Месяца уже через два я опять поинтересовался, что да как, а Васляй мне ответил, что, дескать, он дал всем тараканам свободу и отпустил их, и таракарня приказала долго жить, у него появились какие-то новые увлечения…

На следующий год весной, в мае месяце я, занимаясь в гараже, заметил, что Васляй что-то в один из дней снова зачастил в баню. Что, спрашиваю, Васляй, снова таракарню организовал? – нет – говорит – битву тарантулов провожу. Я чуть не сел там, где стоял.

Тарантул – это огромный ядовитый паук, живущий в норках. Вид у него устрашающий, весной они очень агрессивные, и могут запросто напасть на человека, так как способны довольно высоко прыгать, и обладают стремительной скоростью бега. Со стороны брюха они имеют очень черный цвет, а сверху окрас их серый, но напоминает несколько зебру: более светлые полоски серого перемежаются с более темными. Голова выдающаяся, и на ней расположено восемь глаз, четыре больших в виде квадрата сверху, и четыре поменьше в линию под квадратом, под глазами расположены устрашающего вида жвалы и хелицеры, на концах которых почти всегда виден черного цвета яд.

Стой, говорю, погоди, дай я сам посмотрю, чем ты там занимаешься. Васляй гордо ведет меня в баню и показывает. Скажу я вам, зрелище меня весьма впечатлило. В центре бани на полу стояла большая оцинкованная ванна, какие в те времена были практически в каждом доме. В ванну была налита вода сантиметров эдак на восемь от дна, по дну ванны ползали несколько огромных тарантулов, облепленные большим количеством пузырьков воздуха. Дело в том, что эти пауки покрыты чем-то похожим на шерсть, и при погружении в воду они сразу покрывались воздушными пузырями, что давало им возможность дышать и жить какое-то время под водой. И вот эти монстры мало того, что ползали по дну ванны (вода не давала им возможности прыгать), но и дрались между собой. Сцена, должен заметить, не для слабонервных. Ныне, смотря фильмы ужасов, я частенько вспоминаю этот случай и думаю, что при определенных технических приемах можно было бы все эти бои вставить в какой-нибудь жуткий «фильмец». Начал я его расспрашивать, как же он ловит этих пауков? Очень, говорит, просто. Беру литровую стеклянную банку и фанерку или кусок жести, наливаю в банку воды и иду на лужайку. Ищу норку, заливаю туда воду и накрываю норку банкой. Тарантул вылезает, убегая от воды, я под банку сую жестянку и все, паук пойман. Закрываю крышкой. Беру другую банку и так далее. Потом приношу их сюда, помещаю в ванну и смотрю.

Вот таким образом мой младший братец продемонстрировал еще одно свое природное развлечение. Для дополнения картины скажу еще пару слов о его собачке по кличке Липунька. Как-то наш Васляй вернулся с улицы, как обычно вечером, и принес с собой малюсенького щеночка неопределенной породы, которую в народе метко окрестили двортерьером и сказал, что это теперь будет его настоящий и верный друг. Был наш братик для этой собачонки и за папу и за маму, таскал его повсюду с собой. Незаметно щенок превратился в средних размеров собачку с очень веселым и добродушным нравом. Точь-в-точь, как у Васляя. Они даже внешне были чем-то схожи. Этот Липунька ни на шаг не отходил от хозяина. Когда Васька шел в школу, Липунька бежал рядом, садился возле школы и ждал, пока закончатся занятия. Дружба их была очень крепкая, но закончилась печально. Васляй вырос, его призвали в армию, он уехал, а Липунька остался. Домой он не пошел, все время лежал возле крыльца и ждал. Ждал и тосковал, ел очень нехотя. Стал грустным, частенько выл тонюсеньким голоском. Ближе к зиме однажды поутру мы обнаружили его мертвым возле бани, где они провели с Васляем вместе много весёлых минут.

Как-то погожим июньским деньком, ближе к вечеру, сидел я на скамеечке возле нашей мазанки, поджидал своего товарища, с которым собирались поехать в Темир-Тау на вечернюю зорьку половить раков. День, хотя и клонился уже к вечеру, был еще весьма жаркий, царила тишина, весь народ с улицы куда-то подевался. Вдруг слышу женские крики, поднимаю голову и вижу картину: за соседским пацаном по имени Салават, закадычным дружком Васляя по проказам, гонится пожилая казашка с хворостиной в руке. Женщину эту звали Акпопе, но за ее заполошный характер и суетливость все, и взрослые и дети, за глаза звали её Апупейка. Сама по себе женщина эта была очень добрая, безвредная, но ей всегда и везде было до всего дело, и чтобы ни случилось в поселке, она была тут как тут. Без ее участия не обходилось ничего. «Сволишь неаднакратный, карейка номыр адын» – кричала она вслед улепетывающему Салавату, и продолжала бежать за ним, размахивая хворостиной, хотя догнать быстроногого Салавата этой уже почти бабушке явно было не под силу. Читателю, незнакомому с особенностями казахстанской жизни, я переведу эту фразу приблизительно так: ах ты, негодник этакий, настоящий кореец, вот я тебе задам! Тут опять требуются пояснения. Герой этого эпизода, пацан по имени Салават, ближайший друг, сподвижник и соратник Васляя, являлся сыном татарки и казаха, но обличьем своим был вылитый кореец, поэтому все его называли настоящим корейцем, вот это и есть «карейка номыр адын».

Салават давно оторвался от грозной преследовательницы, и уже сбавил темп бега, понимая, что он в безопасности. На нем, как практически на всех пацанах поселка, красовался головной убор вождя краснокожих из перьев. В поселковом кинотеатре несколько дней назад прошел фильм «Чингачгук – Большой Змей», и вся пацанва, включая моего Васляя, вырядилась в индейские наряды, вооружилась луками и стрелами. Короче, все стали делаварами, апачами, алгонкинами и могиканами. Стал могиканином и мой главный герой. Я так и не понял, где они добывали такие красочные перья и прочие причиндалы, но индейские наряды у них были весьма впечатляющего вида. Васляй, как предводитель этой братвы, стал, естественно вождем, то бишь Чингачгуком. Для того, чтобы ни у кого не возникало сомнения, кто есть кто, он химическим карандашом на плече вывел крупными корявыми буквами слово «Ченгачук». Именно в таком написании, потому что грамотёшки у него правильно написать или выговорить это слово было явно недостаточно. Когда я увидел в первый раз его в таком наряде да еще с этим великолепно выписанным словом на плече, я долго смеялся. Потом мы все долго звали братана Васляй-Ченгачук.

Увлечение индейцами у пацанов длилось довольно долго, и мы постоянно сталкивались на улицах поселка с охотниками, стоящими на тропе войны, или раскуривающими трубку мира. У Васляя к концу увлечения даже откуда-то появился малюсенький топорик, который он гордо именовал томагавком. В этих играх участвовали практически все дети поселка подходящего возраста, включая девочек. Была даже Уа-Та-Уа, большеглазая девочка, смахивающая на лягушонка, по имени Ленка. Она была маленькая, шустрая, смешливая и смышленая. Повсюду сновала за Васляем, как нитка за иголкой.

Постепенно увлечение индейцами стало затихать, в кинотеатре шли другие фильмы и мало-помалу все как-то выровнялось, вошло в обычное русло, и воины и охотники ужасающего вида незаметно растворились в повседневной суете.

Спустя какое-то время на афишах появилось название фильма «Брак по-итальянски». Естественно, там же стояло рядышком сакраментальное «дети до 16 лет….», но Васляй, которому не было преград, умудрился каким-то макаром обмануть бдительную контролершу Наталью, и посмотрел этот фильм, кстати, он и Липуньку своего в тот раз сумел как-то протащить в кинозал. Естественно, ничего он в нем не понял, но реакция у него на него была весьма своеобразная и известна она мне стала совершенно случайно. Как-то, возвращаясь домой, я увидел, что в скверике возле поселковой школы, через который шел мой путь, сидят пацаны. В центре восседает Васляй и что-то рассказывает мальчишкам, поглаживая свое загорелое плечо, и как бы демонстрируя его одновременно своим друганам. Свернув с тропинки, и прячась за кустами акации, я потихоньку подкрался к сидящей ватаге. Васляй рассказывал, видимо, про фильм «Брак по-итальянски», потому что поглаживая и демонстрируя свое плечо, он важно говорил, что у него плечо, как у Софи Лорен… а пацаны, вытаращив глазенки, лупали ими, глядя на эти жесты, видимо потрясенные тем, что их Васляй имеет сходство с заграничной артисткой. Я не стал выдавать себя, потихоньку ретировался и отправился домой.

Вечером, когда Васляй появился дома, я подозвал его к себе и спросил: так – говорю – на чье плечо похожи плечи Софи Лорен? Братец, нисколько не смутившись, тут же опять продемонстрировал уже мне и другим братьям свое плечо, и так же важно заявил, что вот, смотрите, мое плечо – это плечо Софи Лорен.. Всех это, конечно, рассмешило, мы стали его подначивать, говорить всякие шуточки и тут кто-то вспомнил про индейцев: – Васляй, а как же Чингачук, как индейцы? Ведь у них нет имени Софи, тут скорее нужно говорить Сова. Почему-то это вызвало настоящий шквал смеха и веселья, и Васляй мгновенно превратился из Чингачука в Сову Лорен. Так мы его и звали добрых полгода.

Заканчивая этот коротенький рассказа, хочу пару слов добавить про наш поселок, в котором мы тогда жили. Состоял он в основном из саманных бараков, хотя на соседней улице стояло несколько двухэтажных домов, из дерева, которые тоже были оштукатурены глиной и побелены, так что практически ничем не отличались от наших одноэтажек. Улицы, конечно, никакого покрытия не имели, и после дождя представляли из себя малопроходимые направления. В центре поселка размещался шахтный вентилятор, который ужасающе выл и день и ночь, но мы его не слышали. Мы его начинали слышать тогда, когда он на пару часов останавливался для каких-то технических надобностей. Имелась школа, кинотеатр и пара магазинов. Все рядышком, все удобно. Люди были представлены самыми разными национальностями. В нашем шестиквартирном доме, например, жили русские, украинцы, казахи, немцы. В соседних домах было то же самое. Все друг друга знали, праздники встречали-отмечали вместе, друг другу помогали и никогда никаких проблем по национальному вопросу не возникало. Было много смешанных браков. В соседнем доме, например, была чета кореец и украинка. У них была двойня, но не близнецы. Один мальчик был жгучий брюнет, имел азиатский разрез глаз, но лицом и повадками походил на мать, другой был рыж, конопат, обличьем – настоящий славянин, но был вылитый отец-кореец.… Такие вот у нас были достопримечательности. Впрочем, это уже другая тема, я несколько отвлекся…

Васляй и Маринка

Дни идут, недели бегут, а годы летят. Эти расхожие слова справедливы всегда и везде. Как-то так незаметно, исподволь, обнаружилось, что Васляй наш вырос, превратился из щуплого худого сорванца в крупного парня, ростом 187 см, с крепкими широкими плечами и пудовыми кулаками. Он стал как-то спокойнее в поведении, уже не бегал суетливо и стремительно, а спокойно и ходил с каким-то с внутренним достоинством, акцентируя каждый свой шаг. Однако в характере он изменился мало, оставался все таким же добродушным, улыбчивым и доверчивым, как ребенок. Однажды я с удивлением обнаружил, что он уже окончил восемь классов школы, отучился где-то в какой-то фазанке, и начал работать в литейном цехе одного из заводов Караганды. Не сказать, чтобы мы все это время не виделись или отдалились друг от друга, но произошло так, как и произошло и ничего я тут уже и сказать-то не могу. В то время, справедливости ради надо сказать, я был просто фантастически занят и дефицит времени у меня зашкаливал за все мыслимые пределы.

Как бы там ни было, но Васляй вырос, работал, и у него уже появилась девушка. Никто не заметил как, когда и при каких обстоятельствах они приглянулись друг другу, и почему вдруг сероглазая брюнетка-немочка, с которой он учился со второго класса вместе, и которая ровным счетом никогда не попадала особо в поле его зрения, вдруг стала той, которая всех ближе и дороже.

Видимо, «индейское наследие» все-таки в нем сказалось, это проявилось в том, что их дружба протекала совсем незаметно. Никто их особо нигде и никогда вместе не видел, тем не менее факт их особых отношений уже ни у кого не вызывал сомнения, хотя сам Васляй ни дома, ни друзьям ничего об этом не рассказывал. К слову сказать, и Маринка, так звали девушку, тоже не проявляла склонности к «обнародованию» их отношений. Короче говоря, в этом отношении они друг друга стоили.

Васляй работал и ждал, когда подойдет время службы в армии. К работе он относился очень серьезно и ответственно, в отношении трудовой дисциплины за него можно было быть абсолютно спокойным. Он сам вовремя вставал по утрам и никогда не опаздывал к началу рабочего дня, чем грешили многие его сослуживцы, если так можно выразиться. Однажды я, вернувшись с работы, а работал я в вечерней школе преподавателем, зачем-то заглянул в комнату, где спал Васляй. Видимо, услышав меня, он приподнял голову от подушки и спросонья спросил – что, уже утро? Я возьми и скажи – да, уже утро, чего ты спишь, ты же на работу опоздаешь. Надо было видеть, как он стремительно подскочил, побежал умываться, наскоро оделся, и тут мы все, кто еще не спал, расхохотались. Он недоуменно глянул на нас, потом на часы, где стрелки показывали двенадцать ночи. Мы продолжали хохотать. Он сообразил, что произошло, улыбнулся, пробормотал, что мы все дураки и ничего не понимаем в жизни, после чего спокойно отправился спать.

Подошло время службы в армии, Васляй уехал, и только тогда, когда мы все прощались, на сцене, так сказать, тихо появилась сероглазая Марина. Потом она так же тихо, незаметно и спокойно его ждала все два года. К слову сказать, в это время она училась у меня в вечерней школе, но ни словом, ни жестом никогда не проявила, что я имею к ней какое-то особое отношение.

Через год так получилось, что я вынужден был уехать далеко от тех мест, и дальнейшие дела васляйской жизни я узнавал только из подробных, обстоятельных и регулярных писем матери.

Вернувшись, из армии, наш герой прежде всего пошел работать в тот же цех своего завода. Второе, что он сделал – женился на Маринке. С остротой вставал извечный квартирный вопрос, но тут судьба немного улыбнулась молодоженам. В те годы в городе Братске открылся однотипный завод, и наш карагандинский шефствовал над его становлением. Для более быстрого продвижения дел руководство стало вербовать работников карагандинского завода переехать в Братск, обещая работу и всяческие преференции и блага. Васляй и Маринка согласились и поехали. Им и правда сразу дали квартиру, все устроилось как нельзя лучше…

Так прошло много лет. Судьба не дала им детей. Они там что-то пытались делать, но все безуспешно. На нет и суда нет, они смирилис, и жизнь их текла своим привычным чередом. В свободное время Васляй занимался охотой, рыбалкой, и держал небольшую пасеку в тайге, благо места было много, а судьба наделила его даром особого взаимоотношения с живой природой. Между Васляем и Мариной практически во всем царило единодушие и согласие, причем настолько, что они даже распоряжение денежными средствами на своих сберкнижках, куда перечислялась зарплата, спокойно доверяли друг другу.

Годы бежали, наши герои помаленьку старели. Работали, ездили в отпуск то в Караганду, то еще куда, даже ко мне наш герой несколько раз приезжал.

Началась перестройка, страна забурлила, повеяли разные ветры и всевозможные брожения умов. Немцам разрешили уезжать в Германию. Начался великий процесс репатриации. Карагандинская родня Марины стала ее уговаривать уехать, тем более, что уже кое-кто из родни уехал и там устроился. Маринка стала уговаривать Васляя на переезд, но наш герой наотрез отказался покидать страну. Так между ними возникла трещина, которую уже нельзя было заделать.

Прошло несколько месяцев. Все текло своим чередом, но тепла в семье уже не было. Как-то так однажды сложилось, что у Васляя накопилось несколько отгулов, и он взял себе что-то вроде мини отпуска, и уехал в зимовье в тайгу на неделю. Такое мероприятие он периодически практиковал, у начальства, как работник, был на хорошем счету, так что ничего необычного в этом поступке не было. Необычное началось тогда, когда он вернулся. А вернулся он к пустой квартире, в которой ровным счетом, кроме голых стен, ничего не было. Услужливая соседка сообщила, что Маринка навсегда уехала в Караганду, все распродала и уже не вернется. Вскипела кровь у Васляя, кинулся он поехать вдогонку, в сбербанк прибегает за деньгами на билет, а на счету пять рублей. Все, что было там, беглянка сняла себе.

Вернулся Васляй в пустую квартиру. Что он там переживал, как все это переваривал – никому неведомо, но треснуло у него что-то в душе, и стал он, как потом рассказывали люди, другим человеком, совсем нелюдимым. Замкнулся, ни с кем не контачил, и общался только со своими собаками, сибирскими лайками, одну из которых звали Семеном, а другую Фёдором. Все время проводил на работе и в тайге, либо на пасеке, либо в зимовье. Так продолжалось несколько лет, вплоть до его пятидесятилетия. Маринка вместе с родней благополучно уехала в Германию, и с тех пор никаких слухов и сведений о ней не было. Да Васляй ничего и не искал. Он ее отрезал в своей душе по живому раз и навсегда. Не говорил он мне этого, но так я думаю, зная его.

Васляй, Семён, Фёдор и «Буран»

Вот так и случилось, что остался Васляй без самого своего верного, как казалось, друга. Теперь у него остались только Семен и Федор, шустрые и умные сибирские лайки. Так вот и жили много лет в полном затворничестве эти три существа. Верный природе Васляй и верные ему собаки. Герой наш продолжал работать, а все свободное время проводил в тайге. Там он чувствовал себя в душевном комфорте, там всё разговаривало с ним на понятном ему языке. В редкие наезды ко мне в гости в отпуск, Васляй рассказывал, как протекает его жизнь. Особенно мне нравилось, как он говорил о своих собаках. Пойду – говорит – днем на соболя, капканы проверяю. Следы отрабатываю, примечаю… Собаки со мной, наблюдаю за ними. Семен, тот старательный и дотошный. Все вынюхает, все четко заметит, ничего не пропустит, а Федор любил иной раз посачковать. Я их не ругаю, и ничего не говорю. Вечером вернемся в зимовье, приготовлю им еду и говорю: – так, Семен, ты сегодня хорошо работал, тебе и есть первому. А ты, Фёдор, лодырничал, поэтому доешь то, что тебе Семен оставит. Они меня с полуслова понимаю прищемится Федор, отойдет в уголок и ждет, пока его товарищ насытится, только после этого к кормушке подходит. Смотришь, на другой день он такой активный, куда тебе с добром. Вечером уже его черед похвалу мою слушать и первым к кормушке идти. Вот так они у меня и соревновались друг с другом.

Наедятся они, прилягут на пол, я сижу, разговариваю с ними. В печурке дрова потрескивают. В землянке тепло, тишина, за окошком только сосны на морозе потрескивают, так незаметно и задремлю на табуретке, чую, сон уже забирает, ложусь на топчан, и до утра.

Некоторое время спустя накопил Васляй денег и купил себе снегоход «Буран», чтобы легче было в тайге бродяжить. Страна уже вовсю катилась в пропасть, СССР развалился. Доживал последние дни и его завод. Хорошо, что как раз к этой поре у Васляя уже был наработан необходимый стаж на вредном производстве и он получил право на пенсию по достижению 50 летнего возраста. После выхода на пенсию он практически окончательно перебрался в тайгу, гонял на своем «Буране» промышлял белку, соболя, ну и все, что разрешалось. К слову сказать, никогда не браконьерил, и закона не нарушал. В один из морозных дней его настигла беда. Не заметил он на пути корягу лесную, снегом занесенную. Налетел своим снегоходом, упал и сломал ногу. Снегоход вышел из строя, и оказался наш герой в тайге, на морозе, со сломанной ногой. Хорошо, что перелом оказался закрытым, но тем не менее идти Васляй не мог. До ближайшей лесовозной трассы пять или шесть километров пути по глубочайшему снегу. Делать нечего, вспомнил Васляй про Маресьева, сказал магическое русское слово «хусим», и пополз, потому что понимал, если не поползет – верная смерть, а так есть шанс. Не буду говорить, как он полз и сколько времени, потому что сам он мне не рассказывал. Сказал только, что к глубокой ночи выбрался на лесовозную трассу, и там его подобрали. Васляй отморозил и руки, и ноги, и лицо, но степень отморожения везде была разная. Отвезли его в Братск в больницу. Вроде начал помаленьку отходить, но на левой ноге началась гангрена. Санавиацией отправили в Иркутск, где он провалялся два месяца в областной больнице. Ему ампутировали половину ступни. Послеоперационная рана продолжала гноиться, никак не заживала, но Васляя выписали, и отправили долечиваться в Братск по месту жительства. Тамошние спецы ничем ему помочь не могли, и Васляй впервые немного запаниковал. Собрал все деньжонки, какие были, и поехал в Караганду. Оторвавшийся от реальной жизни человек не понимал, что ныне Казахстан – это чужая страна. Ни пенсии, ни какой другой социальной помощи ему, как гражданину России, никто не собирался оказывать, и он принял решение поехать в Волгоград к старшей сестре. У неё там имелся свой дом, и условия жизни были вполне подходящие, тем более, что сестра была ему рада. Казалось, все беды позади и осталось только залечить незаживающую рану. Однако жизнь рассудила по-своему. Его железный организм дал сбой, чему видимо немало способствовал надломленный недобрым поступком Марины дух. Месяца через полтора Васляй почувствовал себя плохо, ему вызвали скорую и положили в городскую больницу в коридор по причине отсутствия мест в палатах. Собирались лечить рану на ноге, но к утру Васляя уже не стало. Он тихо и незаметно умер в коридоре той злосчастной больнички, никому уже в этой жизни не нужный. Оказалось, что из-за этой раны у него началось заражение крови, присоединилась гнойная пневмония, и все это сделало свое черное дело. Безусловно, болезнь его была серьезной, но не она, на мой взгляд была главной причиной его смерти. Думаю, этой причиной было отсутствие желания жить на фоне того, что он волею судьбы был вырван из своей привычной среды обитания. Одинокий волк никогда не приживется вне природы. Вот так и умер наш герой одиноким, подобно своему верному другу Липуньке.