Эпизод 11. «Последнее слово»
Лихорадка растянулась на четыре или пять дней. Я потеряла им счёт.
Плохо помню, как добралась в ту ночь до дома. Долго стучала кулаком в дверь – монотонно, размеренно, как молотобоец в кузне. Пока не открыли. Вокруг всколыхнулась суета, женщины причитали, отец что-то бубнил. Смутно припоминаю, как мне мыли ноги в тазике, укладывали в постель, совали под нос кружку с горячим питьём…
Мне было уже всё равно, что со мной вытворяют и что происходит вокруг.
Жизнь потеряла смысл.
Большую часть времени я так и валялась в постели, под кучей одеял. Прогулка под дождём не прошла даром. Тело, пылавшее снаружи, содрогалось от внутреннего холода. Полагаю, у меня был жар с ознобом.
Приходил доктор: солидный благообразный господин лет пятидесяти. Заглядывал мне в горло, оттягивал веки, прослушивал дыхание через деревянную трубочку. Прописал какой-то гадостный отвар, трижды в день. Я добросовестно глотала лекарство, от которого дико тошнило. Но и это уже было мне безразлично.
Вместе с болью и тошнотой в мозгу билась одна и та же мысль: я ничтожество.
Бездарность. Ничтожество. Жалкая никчёмная тварь. Коль скоро я не способна вызвать в человеческом сердце не то, что любовь, а даже элементарную симпатию, то и не заслуживаю участи лучшей, чем имею. Всё, что я получила – это лишь самое естественное развитие событий. Я не пригодна ни для чего иного, кроме бессмысленных бесконечных страданий.
Всё чаще в доме звучало вычурное слово: экзорцизм. Его произносили многозначительным шёпотом, с придыханием, с трагическим выражением лица, и сопровождали косыми взглядами в мою сторону.
Экзорцизм – от греческого «exorcio» – «обязывать клятвой», «заклинать». Как будто я не понимаю, кого именно и какой конкретно «клятвой» собираются «обязать»! Что ж, это будет закономерный итог моих злоключений. История моих бедствий получит единственно верное окончание.
Давайте уж, что ли, экзорцируйте побыстрее. Туда мне и дорога. Как он сказал? «Убирайся ко всем чертям…». Нет, не так. Он сказал: «Возвращайся в преисподнюю».
Я жажду получить справедливое возмездие за мою полную несостоятельность. Я заслуживаю самого сурового наказания. Я не имею права даже зваться демоном. Позор воздушного племени! Только смерть избавит меня от страданий. Но, кажется, я бессмертна? Или уже нет? Впрочем, какая разница… Люди склонны считать, что после смерти у них всё кончится – а оно только начинается. Я полагала, что у меня всё только начинается – а оно взяло и разом закончилось. Мир вывернулся наизнанку… Какая разница…
Сегодня утром приходил Виктор. Якобы, обеспокоенный состоянием Марии. Ещё бы – одна из самых пунктуальных его прихожанок уже неделю не показывалась в церкви! А памятуя о том, что у неё в последнее время отмечалось некоторое расстройство здоровья, он испытывал вполне естественную тревогу: не случилось ли чего? Не требуется ли помощь? Вот и зашёл узнать.
Родители встретили его суетливым оживлением.
– Проходите, отец Виктор, располагайтесь… Мари – ничего, только простыла, у неё жар, пятый день в постели…
Отец нервно поджимает губы, но они всё равно дрожат. В глазах у матери стоят сдерживаемые из последних сил слёзы. Они плещутся, как два озера, готовые перелиться через края берегов…
– Убегала из дома… Как – непонятно, через окно, что ли? Все двери были заперты изнутри… Явилась среди ночи, колотила в дверь, перебудила весь дом… Вся мокрая до нитки, насквозь, на улице – ливень… Ничего не слышит, не соображает, как опоённая чем… Ничего не говорит, молчит, и лицо такое… застывшее…. Словно неживая уже… С тех пор вот и с постели не встаёт… Горячка началась… Доктор Жирандоль подозревает пневмонию…
Мать уже рыдает, отвернувшись к стене, закрывая лицо платком. Отец не знает, к кому броситься – к ней или к дорогому гостю. Однако, Агнесса находит в себе силы собраться с духом и продолжить:
– И Вы знаете, отец Виктор… Когда она пришла… На ней из одежды была только какая-то накидка… чужая… А под ней, – голос матери падает до шёпота, – она была голая… совершенно!
– Я знаю, – ЕГО голос звучит, словно гром среди ясного неба. От неожиданности я едва не свалилась с потолка. Оказывается, во мне на минуту пробудилось прежнее любопытство, и я, покинув бесполезное ныне тело, просочилась в комнату этажом ниже, чтобы подслушать разговор.
И тут – нате вам! Неужели он совсем ничего не собирается скрывать? Любой порядочный мужчина на его месте умолчал бы об этом сомнительном эпизоде. Ведь это бросает тень не только на честь дамы (какая уж тут честь, если голая является посреди ночи!), но и на его собственную репутацию. А он, как-никак, священник! Что о нём подумают в приличном обществе?
– Она приходила ко мне, – твёрдо продолжает Виктор.
Родители оба, кажется, на грани обморока. Что-то им сейчас рисует воображение?
– Она пришла не по своей воле, – поспешно поясняет Виктор. – Её вёл вселившийся демон. Мадмуазель Мари не могла контролировать свои действия.
– И… что? – дружно ахают супруги де Мюссе.
– Не волнуйтесь, пожалуйста, всё в порядке. То есть, как сказать, в порядке… Демон всё ещё живёт в ней, с этим я пока ничего не смог сделать…
– А… со всем остальным? В смысле, для чего она… он, демон, приходил к Вам? И почему он выбрал для своих целей её, нашу дочь? Что она у вас делала?!
Вопросы вылетают в него с двух сторон, без пауз, как снаряды при перекрёстном обстреле. Наконец-то наш Непогрешимый, кажется, смущён. По крайней мере, опускает очи долу.
– Демоны приходят к людям, чтобы вовлечь их во грех. И этот демон ничем не отличается от прочих.
Нет, ну каково, а?! Ничем не отличается от прочих! Он когда-нибудь перестанет смешивать меня с грязью?! Я не нахожу места от возмущения. В гневе хватаю со шкафа какой-то предмет – им оказалась довольно крупная книга – и запускаю в дальний угол. Со стороны смотрится жутковато: книга сама собой поднимается в воздух, стремительно проносится через комнату, трепеща растопыренными страницами, с силой ударяется о противоположную стену и обрушивается на пол. Злость придала мне сил – иначе я вряд ли справилась бы с перемещением столь увесистого объекта.
Конец ознакомительного фрагмента.