Непробиваемые. Истории о лучших вратарях мира. II. Три с половиной воплощения Льва Яшина (Джонатан Уилсон, 2012)

II. Три с половиной воплощения Льва Яшина

В МИРЕ ВРАТАРЕЙ одно имя возвышается надо всеми прочими: Лев Яшин. Лучший ли он представитель ремесла или нет – вопрос дискуссионный, но совершенно точно он самый расхваленный голкипер эпохи и до сих пор остается иконой вратарского дела. Будучи человеком очень сдержанным, с несгибаемым характером, он, всегда облаченный в полностью черную форму, давшую ему прозвище «Черная пантера» (или «Черный паук» – в зависимости от страны, в которой он играл матчи), стал для западной аудитории символом минималистского советского шика. Дома он был национальным героем, усердным, отважным и даже где-то недооцененным. «Все, что делал Яшин, было на высочайшем уровне, – сказал его великий английский современник Гордон Бэнкс. – Он совершал великолепные сейвы, забирал мячи с навесов и знал все углы своих ворот. Он также был настоящим джентльменом. На чемпионате мира—1966 он совершил сейв, бросившись в ноги парню, который чуть было не оторвал ему голову. Первое, что он сделал после броска, – встал и удостоверился, что с парнем, который только что грохнулся на него, все в порядке».

Яшину не хватало лоска и яркости, свойственной многим великим игрокам, – он в открытую жестко критиковал выходки Эдуарда Стрельцова, бывшего какое-то время его партнером по сборной, – но он без сомнений был харизматичной персоной. Его имя остается синонимом гениальной вратарской игры: любой вратарь, которому удалось отстоять 100 матчей «на ноль» в российском чемпионате, становится членом Клуба Яшина, тогда как ФИФА на каждом чемпионате мира вручает лучшему вратарю турнира награду имени Льва Яшина. И как любой кумир, он отбрасывает такую тень на других, что она далеко не всегда приносит им пользу: точно так же, как любой подающий надежды английский all-rounder (универсальный игрок, умеющий и отбивать мячи, и ловить их. – Прим. пер.) в крикете автоматически называется новым Ботамом, так и любой перспективный молодой голкипер в России будет именоваться новым Яшиным, словно бы его гений обязан реинкарнировать в каждом следующем поколении.

Ни в одной стране мира не боготворят вратарей так, как в России. Такие вещи с трудом поддаются подсчету, но есть одно анекдотическое доказательство: тогда как большинство британских школьников мечтают о том, чтобы стать полевыми игроками, забивающими мячи и стяжающими славу бомбардиров, в России дети хотят примерить на себя роль загадочной фигуры, что стоит позади всех в свитере другого цвета. Статус Яшина, разумеется, внес вклад в развитие этого феномена: Билли Каспер, быть может, и не оказался бы в нападении в русском варианте фильма «Кес», но нет никаких сомнений в том, что учитель физкультуры из фильма в исполнении Брайана Гловера был бы облачен в черную футболку с «единицей» на спине, а не в красную майку Бобби Чарльтона с «девяткой».

Правда, я должен вас шокировать: свитер Яшина черным не был. «Он был темно-синего цвета – шерстяной свитер с цифрой «1», пришитой к спине, – рассказала вдова вратаря Валентина Тимофеевна Яшина. – Я полагаю, что в то время все вратари носили темную форму. В 2000 году, когда я получила от лица Льва награду Лучшему вратарю века из рук Зеппа Майера, он сказал мне: «Раньше все голкиперы носили черное, так что их ни с кем нельзя было спутать. Сейчас же они наряжаются в красное, желтое, голубое – словно попугаи».

«Лев всегда играл в форме этого цвета. За двадцать лет он менял ее два или три раза, когда на рукавах уже протирались дыры. После этого он брал новый свитер точно такого же кроя. Поля, особенно летом и осенью, были грязными, а на темной форме грязь была не так заметна. Когда он приносил домой свою форму, вся ванна становилась черной и наполнялась опилками – тогда вратарские площадки посыпали ими, чтобы голкиперы не падали в слякоть».

Он не менял свой свитер даже в самую теплую погоду. «Он не давал ему пораниться, – объясняла Валентина. – И он всегда носил стеганые спортивные трусы с подкладкой. Он злился на своих коллег, которые так не делали. «Я объясняю вам, – говаривал он, – играть без них нельзя. Можно повредить бедра. Синяки вам гарантированы, мышцы будут надрываться, и в следующий раз падать на землю ты уже не захочешь из страха. А как можно играть в воротах, если ты трусишь?»

У Валентины по-прежнему стоит в доме холодильник, который Яшин получил за свои заслуги футболиста, но – вот что любопытно – ни одного легендарного темного свитера у нее нет. «В те дни нужно было все возвращать, – сказала она журналисту Игорю Рабинеру. – Даже после того, как Лев провел свой прощальный матч в 1971 году, «Динамо» прислало ему требование возвратить форму – и даже перчатки, которые он самолично подшивал, когда они рвались. Мы смеялись над этим, но он все собрал в кучу и все вернул в клуб. У него не осталось ни одной футболки «Динамо». Каждый год история повторялась: в конце сезона я стирала всю его форму, чтобы мы могли возвратить ее в презентабельном виде.

У него была только одна футболка, не черная с единицей, а желтого цвета с номером «13», в которой он отстоял «на ноль» в матче за сборную мира, игравшую в Лондоне против Англии; эту знаменитую игру смотрел весь мир. Никто не хотел носить 13-й номер, но Лев сказал: «Ладно, дайте мне – мне все равно». Он провел великолепный матч и после этого называл 13-й номер своим счастливым».

Другим предметом экипировки, прославившим Яшина, была его знаменитая кепка. Временами он, если приходилось иметь дело с высоко летевшим после подачи мячом, снимал свою кепку, выбивал мяч головой, а потом надевал ее снова. «Это часто случалось, – говорила Валентина, – но только если поблизости никого не было. В те времена во вратарской площади не было столько народу, как сейчас. В первый раз, когда он это сделал, он пришел в раздевалку и виновато опустил голову, полагая, что (тренер «Динамо» Михаил) Якушин раскритикует его, потому как тот мог быть коварным и очень язвительным. Но тренер ничего не сказал. Лев спросил: «Что-то не так?»

«Нет, все нормально, – отвечал Якушин. – Но кепку нужно снимать». В тот раз он пробил по мячу головой, на которой была кепка. Болельщикам это очень нравилось, и каждый раз они реагировали шквалом одобрительных аплодисментов. Несколько раз он бил по мячу головой без кепки, но перестал это делать, поскольку игра становилась все быстрее и жестче».

В Советском Союзе, разумеется, индивидуальность и некая отчужденность голкиперов имела свои, специфические коннотации. Весьма привлекательной кажется мысль о том, что в обществе, требовавшем ото всех однообразия, игра в воротах была редкой возможностью выразить свою индивидуальность, выделиться на фоне остальных членов коллектива, и представлялась тем самым атрибутом, который сделал вратарскую позицию столь популярной и желанной в коммунистическом обществе. Вероятно, это было частью ореола Яшина, но он не был диссидентом, а само возвышенное восприятие вратарского ремесла в русском духе восходит еще к дореволюционным временам.

Ни в одной стране мира не боготворят вратарей так, как в России.

В своей автобиографии «Память, говори» Владимир Набоков, который родился в семье мелкого дворянина в Санкт-Петербурге в 1899 году и покинул Россию после революции 1917 года, писал, что в молодости был «помешан на голкиперстве»[3]. Футбол, по сути, был в числе тех нескольких вещей, что явственно отложились в его памяти о временах обучения в Кембридже после Первой мировой войны. То были «блистательные бодрые дни», когда ему удавалось сделать «удачный перехват» и ощутить «долгое жужжание в пальцах» и ладонях, но также были и матчи «под тяжелыми небесами», когда «пространство перед моими воротами представляло собой сплошную жижу черной грязи, и мяч был жирен, точно плумпудинг», матчи в тумане, когда с «какой-то воркующей нежностью кричали галки, возясь в безлиственном ильме», а он тем временем «отвратительно мазал».

В предпочтении, которое он отдавал вратарской позиции, Набоков видел себя типичным представителем своего народа. Он писал:

«В России и в латинских странах доблестное искусство вратаря искони окружено ореолом особого романтизма. За независимым, одиноким, бесстрастным, знаменитым голкипером тянутся по улице зачарованные мальчишки. Как предмет трепетного поклонения, он соперничает с матадором и воздушным асом. Его свитер, фуражка, толсто забинтованные колени, перчатки, торчащие из заднего кармана трусов, резко отделяют его от остальных членов команды. Он одинокий орел, он человек-загадка, он последний защитник. Фотографы, благоговейно преклонив одно колено, снимают его, когда он грандиозно ныряет вдоль зияющих ворот, чтобы концами пальцев задеть и отклонить низкий, молниеносный удар, – и каким одобрительным ревом исходит стадион, пока он на миг-другой остается ничком лежать на земле перед своими нетронутыми воротами».

Английский менталитет, как считал Набоков, не способствовал развитию вратарского дела. «Национальный страх перед показным блеском, – утверждал он, – и слишком суровая озабоченность солидной сыгранностью всей команды не поощряли развития причудливого голкиперского искусства». Учитывая это, уже не считаешь таким уж незначительным тот факт, что многие из одаренных британских голкиперов ранней эпохи были примечательны странным поведением, которым они отличались иногда даже намеренно.

Русскую любовь к голкиперам продемонстрировал успех фильма «Вратарь», музыкально-комедийная лента 1937 года, снятая Семеном Тимошенко, где главную роль Антона Кандидова исполнил звезда русских дневных спектаклей Григорий Плужник. Фильм рассказывал о мальчишке, который работал грузчиком арбузов и так ловко ловил падавшие ягоды, что на него обратил внимание скаут и пригласил его встать в ворота неназванной русской команды. Кульминацией фильма был эпизод, в котором вратарь, совершив уйму блестящих сейвов в игре против приехавшей на турне баскской команды, в конце матча пробежал через все поле и забил победный мяч. На тот случай, если кто-то не усмотрел тут политического месседжа, вот вам процитированные строчки из самой знаменитой песни, прозвучавшей в фильме:

Фильм был снят по роману Льва Кассиля 1936 года «Вратарь республики», который получился куда мрачнее, чем снятый по нему мюзикл. В книге огромный «спонтанный» Кандидов присоединился к коммуне под названием «Гидраэр», чтобы стоять на воротах их футбольной команды, но затем перешел в более престижную команду «Магнето» незадолго до того, как она отправилась в турне по Европе. Там его подкупили его новые друзья и развратило иностранное влияние, и по возвращении «Магнето» проиграл «Гидраэру» «по причине недостаточной сплоченности команды и, что самое важное, из-за опрометчивого эгоистичного решения Кандидова покинуть ворота в решающий момент игры», как говорит Кит А. Ливерс в своем эссе в The Russian Review. Униженный и разбитый Кандидов затем пережил период поиска смысла бытия и едва не убил себя, по случайности забыв выключить газ, но в конечном счете воссоединился с командой «Гидраэр». Это традиционно коммунистический взгляд на библейского блудного сына. И вновь политическое послание вполне четко прослеживается, и вновь важным оказывается тот факт, что голкипер выступает в роли изгоя, всеми покинутого, нуждающегося в реинтеграции в команду ради искупления.

«Вратарь республики» не был первым русским романом, в котором упоминался футбол. Кульминация романа Юрия Олеши «Зависть» наступает по ходу футбольного матча между командами Германии и СССР. Героем матча становится Володя Макаров, чья футболка оказывается изодранной в клочья стараниями немецких нападающих, которым в первом тайме очень помогает сильный ветер. «Володя схватывал мяч в таком полете, когда это казалось математически невозможным… Судья вбрасывал на ходу свисток в губы, готовый засвистеть вбитие… Володя не схватывал мяч – он срывал его с линии полета и, как нарушивший физику, подвергался ошеломительному действию возмущенных сил. Он взлетал вместе с мячом, завертевшись, точь-в-точь навинчиваясь на него: он обхватывал мяч всем телом – коленями, животом и подбородком, набрасывая свой вес на скорость мяча, как набрасывают тряпки, чтобы потушить вспышку. Перехваченная скорость мяча выбрасывала Володю на два метра вбок, он падал в виде цветной бумажной бомбы»[4].

В то время как главная звезда немцев, Гецкэ, изображается эгоистичным индивидуалистом, Володя – уже преданный интересам команды игрок, стать которым Кандидову в романе Кассиля только предстоит. «Володя был профессионал-спортсмен, тот был профессионал-игрок. Володе был важен общий ход игры, общая победа, исход – Гецкэ стремился лишь к тому, чтобы показать свое искусство». Во всех других аспектах Володя предстает идеальным советским гражданином своего времени – весь роман в целом посвящен теме отношений личности с обществом и раскрывает проблемы их взаимодействия, как в коммунистической, так и в буржуазной модели мира; Володя – личность, которая отдает всего себя интересам команды. Будучи, разумеется, отдельной от команды частью, ведь вратарская позиция – идеальное прибежище одиночки, ему не приходится прикрывать других или надеяться на то, что другие подстрахуют его. Его жертва, его талант отделены, но направлены на достижение коллективного успеха. Голкипер, пожалуй, выступает в роли модели идиосинкразического индивида, художника или артиста в социалистической системе взаимоотношений.

Что, однако, наиболее примечательно во «Вратаре», так это то, что случилось с Миколой Трусевичем, украинским голкипером, которой отчасти стал воплощением Кандидова. Высокий и темноволосый вратарь считался одним из лучших голкиперов СССР в 1930-е годы, когда был учрежден национальный чемпионат. Он начал свою карьеру в одесской команде «Пищевик», в 1929-м перебрался в «Динамо» (Одесса), а затем, в 1935-м, – в киевское «Динамо», команду местного отделения тайной полиции. В тот год, когда Кассиль готовил свой роман, «Динамо» отправилось в турне во Францию и столкнулось с большими трудностями в матчах с более опытными соперниками. Трусевич был вторым вратарем после Антона Идзковского, когда тот заболел перед самым матчем с «Ред Стар Олимпик» из Парижа. Все ожидали, что «Ред Стар» одержит легкую победу, но внезапно для всех Трусевич выдал блестящий матч, и его команда победила 6:1, хотя самому ему отличиться и не удалось.

Он вернулся домой героем, его репутация только крепла благодаря костюмам с иголочки и хорошему чувству юмора, пусть даже временами его и подводил взрывной темперамент. После победы над проводившей турне турецкой командой со счетом 9:1 он, к примеру, попытался сбить градус унижения гостей исполнением того, что впоследствии получит название «танца вратаря»: в нем он пародировал свои движения на поле, постоянно падая и бросаясь вперед, но в последний момент выставляя вперед руки и отскакивая, как неваляшка.

Искусство – в форме фильма «Вратарь» – до определенной степени имитировало жизнь; после вторжения нацистов в 1941 году Трусевич воплотил в жизнь центральную метафору романа. Многие украинцы, видевшие во вторжении возможность избавиться от советского ига, сотрудничали с немцами; Трусевич, однако, был убежденным коммунистом и после того, как переправил свою жену еврейских кровей вместе с дочерью в Одессу, сражался с оккупантами. Незадолго до взятия немцами Киева его ранили выстрелом в ногу, и, попав в окружение, он сдался в плен и оказался в лагере в Дарнице, откуда его выпустили после того, как он дал клятву верности нацистам. Судя по всему, он вернулся домой, но лишь для того, чтобы обнаружить его руины. Ему пришлось жить на улице, мучаясь от боли за судьбу своего города и чувства вины за собственную капитуляцию перед немецким режимом. Несколько месяцев спустя, проходя мимо кафе, он попался на глаза управляющему пекарни Йозефу Кордику.

Полный и розовощекий Кордик был моравским чехом, который воевал за Германию в ходе Первой мировой войны и, попав под запрет на возвращение домой, наложенный на него советской властью, скитался по Украине после перемирия 1918 года. Пытаясь найти свою дорогу в жизни, он стал черпать вдохновение в футболе и вскоре стал преданным болельщиком киевского «Динамо». И хотя он успел жениться и завести дочь, что, вероятно, и послужило главной причиной его отказа возвращаться домой после того, как запрет властей был снят, у него, судя по всему, осталась обида на советскую власть; и для него немецкое вторжение оказалось новой возможностью. Солгав о том, что он уроженец Австрии, он сумел добиться статуса «фольксдойче» (признание в качестве этнического немца, что дает право на получение немецкого гражданства без долгого проживания на территории Германии. – Прим. ред.) и получил в управление пекарню.

Кордик узнал Трусевича и выбежал из кафе, чтобы поговорить с ним. Выслушав его историю, он предложил ему работу и место для ночлега в пекарне. Узнав, что другие экс-игроки столкнулись с похожими жизненными трудностями, Кордик нашел работу и им.

Желая нормализовать течение жизни в городе, немцы решили весной 1942 года вновь разрешить проведение футбольных матчей. Поскольку под началом Кордика трудилось значительное число экс-игроков «Динамо», вполне естественно для него было заявить свою команду, получившую название «Старт». Трусевич изначально противился идее играть в организованном немцами турнире, но в итоге его убедили, что успешная команда может сплотить ряды Сопротивления, и убеждение это было подкреплено случайной находкой партии красных (столь символический цвет для коммунистов) рубах.

«Старт» обыграл все команды, разгромив венгерский гарнизон 6:2, а румынскую сборную – со счетом 11:0. По мере того как их репутация крепла, на матчи команды стало собираться все больше людей. В пятницу, 17 июля 1942 года, немецкие власти получили первый тревожный звоночек, когда «ПГС», команда немецкого гарнизона, была разгромлена «Стартом» со счетом 6:0. «Новое украинское слово» впервые опубликовало в своем номере отчет о матче за авторством «РД», в котором были предприняты попытки оправдать поражение недостаточно хорошей формой у части игроков «ПГС», ошибками румынского рефери и плохим качеством газона. К тому же «Старт» был раскритикован за то, что его игроки десять раз оказывались в офсайде, тогда как немецкие – ни разу.

Через два дня «Старт» со счетом 5:1 обыграл «МГС», команду венгерского гарнизона, но состоявшую из бывших профессиональных футболистов, которые серьезно тренировались перед матчем. На этот раз репортаж «РД» сконцентрировался на том факте, что венгры в самом начале матча потеряли одного игрока из-за травмы и большую часть встречи провели в меньшинстве. На следующей неделе состоялась переигровка, которую, по всей видимости, организовал капитан венгерской команды. «Старт» быстро повел в счете 3:0, после чего соперник сумел отквитать два гола, и матч завершился победой «Старта» 3:2. Все свидетельствует о честном спортивном соревновании, ибо венгры весьма великодушно хвалили игроков «Старта» после игры.

В тот же день «Флакельф», сборная Люфтваффе, в составе которой было несколько бывших профессиональных игроков, играла с «Рухом», командой, составленной из украинских националистов, открыто симпатизировавших новой власти. Матч получился тренировочным, немцы размялись перед матчем против «Старта», в котором немецкое превосходство над славянскими «унтерменшами» должно было стать очевидным всем.

28 июля, в ответ на захват немцами Ростова-на-Дону, Сталин издал приказ № 227, известный как «Ни шагу назад»: «Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Пораженческие настроения нужно решительным образом искоренить. Армейские командиры, которые позволили солдатам самовольно покинуть позиции, должны быть сняты с должностей и немедленно отправлены под суд военного трибунала». Текст приказа циркулировал среди киевских участников Сопротивления и наверняка был прочитан бывшими футболистами из пекарни.

«Старт» играл с «Флакельф» в четверг, 6 августа. Несмотря на большое присутствие немцев на трибунах, в целом зрителей на стадионе «Зенит» было меньше, чем обычно, вероятно, по причине того, что матч игрался в будний день. «Старт» выиграл со счетом 5:1, но никакого репортажа о матче в «Новом украинском слове» не было и подробные детали этого поединка найти трудно. На следующий день по всему Киеву стали появляться плакаты, рекламировавшие матч-реванш, назначенный на 9 августа, на которых на немецком и русском языках было написано: «ФУТБОЛЬНАЯ МЕСТЬ».

В этот раз на стадионе был аншлаг, и в этот раз с немецкой стороны была твердая убежденность в том, что «Флакельф» как минимум не проиграет. Разобрать и развеять все мифы, которые породила эта игра за минувшие годы, не представляется возможным, но, судя по всему, арбитр действительно был немцем, даже несмотря на то, что утверждения о том, что он был лысеющим офицером СС, бегло говорившим по-русски, могут быть художественным преувеличением. Говорилось, что он предупредил игроков «Старта» о необходимости поприветствовать соперников и толпу перед матчем нацистским салютом, что было ими проигнорировано – вместо этого они хлопали в ладоши и кричали «Физкульт – ура!», следуя традиции советских спортсменов. Термин является аббревиатурой фразы «физической культуре – ура!», где «ура» – куда более агрессивный эквивалент английского «ура», с которым советские солдаты бросались в атаку.

Имел ли место этот эпизод вообще, сказать сложно, а сложить воедино мозаику всего матча и того сложнее. Когда война кончилась, советская власть изначально решила притвориться, что такого матча вообще никогда не было, опасаясь того, что этот эпизод может запятнать игроков «Динамо», которых сочтут коллаборационистами. Затем игра стала очередным инструментом госпропаганды, что привело к появлению двух версий легенды: официальной, одобренной Коммунистической партией, и неофициальной, которой придерживались находившиеся в опале украинские националисты. К середине 1990-х годов, когда спортивные историки начали внимательно изучать документальные доказательства, большинство живых свидетелей матча уже были мертвы, а рассказы оставшихся в живых были зачастую искажены подробностями различных «официальных» версий.

Так что то, что вы прочтете ниже, в лучшем случае – удачная догадка касательно того, что происходило по ходу той игры. Судя по всему, «Флакельф» играл куда агрессивнее, чем в первом матче, и несколько грубых фолов с их стороны остались не замечены судьей, особенно те, в результате которых страдал Трусевич. Немцы повели в счете, но «Старт» отыгрался и к перерыву вел 3:1. В этом многие исторические свидетельства сходятся.

Предположительно в перерыве в раздевалку «Старта» пришли с визитом два человека: одним был другой футболист, коллаборационист из украинских националистов, а другим – главный арбитр встречи. Оба предупредили игроков о суровой каре, которая последует в случае победы «Старта». Трусевич, как гласит легенда, выступил с вдохновенной речью, в которой призывал партнеров по команде проигнорировать угрозы. Начало второго тайма породило больше всего путаницы, но в одном исследователи сходятся – команды расписали на двоих четыре гола (хотя порядок, в котором забивались голы, остается предметом споров), и «Старт» вел со счетом 5:3 за четыре минуты до конца, когда молодой крайний защитник команды Алексей Клименко выскочил из глубины, обвел голкипера, подвел мяч к линии ворот, но вместо того чтобы закатить его в ворота, выбил обратно в поле. Арбитр, увидев, какое унижение соперника происходит, остановил игру раньше времени. В толпе зрителей начались стычки между украинцами и немцами, присутствовавших на игре немецких сановников поспешно затолкали в автомобили, а солдаты спустили с поводков собак, чтобы утихомирить болельщиков.

Одна из версий истории гласит, что сразу после этого игроков команды «Старт» расстреляли из пулеметов прямо на поле, но такого совершенно точно не было. На самом же деле в следующее воскресенье они играли с «Рухом», командой националистов, и разгромили их 8:0. В последующую за этим неделю игроков по одному вызывали в офис тайной полиции из пекарни и арестовывали. Их отвезли в штаб-квартиру гестапо на улице Короленко и допрашивали с целью заставить их признаться в том, что они саботажники или воры. Никто не признался, с единственным исключением в лице вингера Миколы Коротких, и игроков перевезли в лагерь для заключенных Сиретц недалеко от места Бабий Яр, где в 1941 году были казнены тысячи евреев. Десять лет назад Коротких был действующим сотрудником НКВД, организации – предшественника КГБ, и, когда это выяснилось, его постигла куда более суровая участь, нежели остальных игроков: он умер через двадцать дней от пыток.

Заключенные в Сиретце, сидевшие на скудном пропитании в 150–200 граммов хлеба и супа с желудями в день, использовались в качестве подневольных рабочих. Когда один из них попытался бежать, вся бригада в 18 человек, в которой он состоял, была расстреляна. Будучи более подготовленными к тяжелым условиям, игроки протянули большую часть зимы, пока 23 февраля 1943 года, в день годовщины основания Красной Армии, Сопротивление не организовало серию атак на немецкие объекты с использованием взрывчатки, уничтожив завод, на котором ремонтировались моторизованные сани.

Ответные меры последовали на следующий день. По сигналу заключенных выстроили по старшинству. Каждого третьего избивали и расстреливали. Иван Кузьменко, который забил в том матче по меньшей мере один гол и, вероятно, был автором еще двух в ворота «Флакельф» во втором тайме, стал первым убитым игроком команды. Клименко был вторым. Трусевич, чей героизм куда масштабнее кандидовского, стал третьим и последним.

История породила ворох художественных имитаций и воспроизведений, самой заметной из которых, по крайней мере для западной аудитории, стал «Побег к победе», который, в свою очередь, был снят по фильму 1962 года венгерского режиссера Золтана Фабри Két félido a pokolban («Два тайма в аду»). Причудливым – и уж точно не до конца честным – образом одну из версий истории кооптировал для эссе о своих отношениях со спортом, напечатанным в журнале Sports Illustrated в 1966 году, русский поэт Евгений Евтушенко. Как и Альбер Камю, Евтушенко видел в футболе метафору. «Аллегорические стихи, – писал он, – это как дриблинг и финты в футболе, уловка, с помощью которой ты путаешь защитника, чтобы он не мешал тебе пробить по воротам соперника». Он тоже играл в футбол регулярно, изначально «кусками тряпья» или «консервной банкой», а позднее уже «настоящим мячом из кожи».

«Я прогуливал школу, чтобы встретиться с друзьями на каком-нибудь пустыре, – писал он, – где мы играли долгими часами, пока совсем не выбивались из сил. Ворота обычно конструировались из кучи школьных ранцев, в которых нетронутыми лежали книги и учебники». Неизменно Евтушенко стоял на воротах и свято верил, что ему предопределено светлое будущее на этой позиции, верил, пока не достиг возраста 16 лет – тогда его стихи были впервые опубликованы, и он решил целиком посвятить себя поэзии.

Он довольно подробно описывает матч «против команды из Марьиной Рощи, пригорода Москвы, известного своими головорезами. Нашими оппонентами были крепко сбитые парни с низкими лбами и модными стрижками. На их телах красовались впечатляющие татуировки с фразами вроде «Не забуду мать родную» и «Смерть фашистам» наравне с изображениями скалящихся черепов и бородатых русалок. Наши соперники с гордостью, словно это были украшения, щеголяли своими шрамами, полученными в бесчисленных дворовых битвах». Все называли их Разрушителями, и если верить ходившим тогда слухам, в носках они всегда прятали ножи.

«Мы играли на большом пустыре позади водочного завода, там мы построили ворота из ржавых рельсов, – вспоминал Евтушенко. – Собралось несколько сотен зрителей, среди которых были болельщики Марьиной Рощи, которых можно было отличить по мрачной заговорщической атмосфере, окружавшей их. Эту клику возглавлял одноглазый мужик лет тридцати, которого все знали под кличкой Билли Бонс. Он был старьевщиком по профессии, но по склонности своего характера был пьяницей и бандитом».

Как и ожидалось, Разрушители играли невероятно агрессивно. Центр-форвард и основной защитник команды Евтушенко получили травмы, так же как и сам вратарь, но это не помешало ему смело продолжать игру. Евтушенко продолжает вспоминать:

«Ближе к концу матча все наши игроки уже были покрыты синяками и ссадинами. Однако счет открыт не был. Разрушители уже практически обезумели от ярости. В одном напряженном моменте один из наших защитников сглупил, остановив мяч рукой. Это привело к самому тревожному моменту для вратаря из всех возможных – пенальти. Капитан Разрушителей покрутил мяч в руках, шлепнул по нему с двух сторон, ударил рукой сверху и установил на точке. Я приготовился.

В этот самый момент Билли Бонс властным жестом пальцев дал сигнал своим прихвостням, и я вдруг ощутил, что по моему лицу бьет что-то острое, сначала раз, потом другой и третий. Болельщики Разрушителей стреляли в меня маленькими камушками из своих рогаток. Все было в лучших традициях Латинской Америки. Я был наполовину ослеплен из-за боли и не видел практически ничего, кроме мяча, недвижно стоявшего на точке. Может, это и помогло мне.

Капитан Разрушителей придал своему лицу самое яростное выражение, разбежался и пробил. Я не знаю, как так вышло, но мяч прилетел мне прямо в руки. Билли Бонс был в бешенстве. Капитан Разрушителей подошел ко мне с милой улыбкой на губах и протянул руку, чтобы поздравить меня. Я был немного удивлен такой волшебной трансформацией в поведении Разрушителей, но по простоте душевной протянул ему руку в ответ. Затем, продолжая так же сладко улыбаться, капитан Разрушителей, пока никто из стоявших рядом этого не видел, так сильно сжал мою руку, что она хрустнула, а потом немного крутанул ее, в тот же самый момент пытаясь ногой выбить мяч из другой моей руки».

Уже этого было бы достаточно для геройства и, пожалуй, вполне достаточно для того, чтобы история казалась правдоподобной, но Евтушенко продолжал:

«В этот момент я вошел в некое подобие транса в результате охватившей меня ярости. Я вырвался и побежал вперед с мячом, держа его в ногах. Я перепрыгивал через выставленные ноги оппонентов, пытавшихся свалить меня. Кусок моей футболки остался в руках одного из Разрушителей, который тщетно пытался остановить меня всеми возможными способами. Меня осыпал град камней из рогаток, но я больше не чувствовал боли. Наконец, пробежав все поле, я ушел и от голкипера Разрушителей. Но из охватившего меня чувства садистской мести я не пробил по воротам сразу же. Я остановил мяч на линии и повернулся к нему спиной, лицом к Разрушителям, которые бежали ко мне с разъяренными, искаженными лицами. Я стоял, словно по стойке «смирно», слегка наклонив голову, и, по-прежнему осыпаемый камнями из рогаток, ждал. Когда Разрушители подбежали ко мне, я слегка катнул мяч в ворота каблуком. Прозвучал свисток арбитра, объявивший об окончании матча и нашей победе».

Разрушители окружили Евтушенко, повалили его наземь и обнажили свои ножи, но Билли Бонс, по всей видимости покоренный отвагой голкипера, убедил их оставить его в покое. Это прямо концовка «Вратаря» в концовке Матча Смерти, причем обыгранная так, что очень трудно удержаться от заключения, что Евтушенко переборщил с деталями, смешав слишком много выдумки с правдой. Но даже в таком виде история показывает, насколько глубоко привлекательной была стезя героя-вратаря в СССР.

«Вратарь» подготовил сцену для появления Яшина, но прежде чем он заявит о себе, слово возьмет его предшественник, голкипер, который, по мнению многих, считается лучшим из всех, кого Россия когда-либо давала миру, голкипер, который с такой хваткой удерживал за собой вратарскую позицию в московском «Динамо», что этим едва не вынудил Яшина закончить с футболом и посвятить себя карьере в хоккее, – Алексей Хомич.

Во Вторую мировую он служил в армии в Иране, тогда-то его вратарские способности и начали проявляться в полную силу. И хотя он был ростом всего 172 сантиметра – что было совсем мало даже для вратарей тех лет, – благодаря своей удивительной прыгучести он получил прозвище «Тигр», которое дали ему офицеры. Будучи прирожденным атлетом, Хомич также был искусным гимнастом, пловцом и ныряльщиком, а также неплохо играл в волейбол и шахматы. Он был бескомпромиссным трудягой, упорно работавшим на тренировках, но также находил время для размышлений об игре и развитию новых способов выхода из обороны в атаку через броски.

Ему было уже 25 лет ко времени дебюта в «Динамо», но очень скоро он стал считаться лучшим голкипером страны. И хотя окружающие считали его очень закрытым человеком, даже излишне сосредоточенным на себе, он обладал своеобразным шармом и стал культовой фигурой в ходе турне «Динамо» по Британии в 1945 году, несмотря на допущенную им оплошность на торжественной встрече футболистов в Лондоне. Сбитый с толку фильмом о любовнице лорда Нельсона, который в то время пользовался бешеной популярностью в Москве, он начал свою приветственную речь словами «Леди и гамильтоны…». Его вратарское мастерство впечатляло не меньше. «Он всегда был в движении, очень ловкий, забить ему было невероятно трудно», – сказал тогдашний тренер «Челси» Билли Биррелл.

Хомич был так почитаем, что, когда «Рейнджерс» приехали с турне в Россию в начале 1960-х, газета Daily Express попросила своего сотрудника Джеймса Сандерсона взять у него интервью. После бесплодных попыток отыскать вратаря Сандерсон решил присвоить гонорар, предназначавшийся Хомичу за интервью, и написал для газеты колонку, после которой его долгие недели терроризировали звонками футболисты «Рейнджерс», представлявшиеся советскими чиновниками, угрожая ему судом за неверно истолкованные слова товарища. К тому времени Хомича уже давно вытеснил как из состава «Динамо», так и из людских сердец Лев Яшин.

Родившийся в 1929 году, на 9 лет позже Хомича, Яшин потерял свою мать в шестилетнем возрасте из-за туберкулеза. Через пять лет Германия напала на СССР, что привело к тому, что ему пришлось совмещать учебу в школе с помощью армии в тылу: он работал вместе с отцом на заводе, который производил комплектующие для аэропланов «Красный богатырь» на военном предприятии в деревне Тушино, рядом с Москвой. С самого начала стали проявляться его великодушие и скромность, на которые обращали внимание все – по крайней мере, по словам Валентины. «Вторая супруга его отца сказала мне, что во время войны маленький Лева приводил домой маленького мальчика по имени Изя, который жил в большой семье, обитавшей в близлежащих бараках. Лев сказал ей, что им нечего есть, так что отец Льва и его мачеха всегда прикармливали Изю. Однажды он снял с себя свитер и отдал его Изе, сказав родителям: «В их семье много детей, и их не во что одеть».

Не то чтобы семья Яшина была обеспеченной. По правде говоря, из-за еды плохого качества, которой он питался, у него открылась язва желудка, и в 16-летнем возрасте ему пришлось какое-то время провести в здравнице на берегу Черного моря. «Жесткие тренировки не способствовали выздоровлению, – говорила Валентина, – особенно с учетом того, что Лев пахал как проклятый. За всю свою карьеру он не опоздал ни на одну тренировку. Он всегда был пунктуален и требовал того же от других. После каждой тренировки он оставался в воротах и просил кого-нибудь потренировать его ударами. Я как-то раз наблюдала за этим, но больше смотреть на такое не смогла. Мой муж принимал животом тридцать или сорок ударов невероятной силы. Мне казалось, что ему должны все внутренности выбить. Лев сказал мне, что у него очень крепкие мышцы пресса и он ловит мяч руками, так что он не касается живота. Но я видела, куда приходились удары.

После одной из побед я встретила Якушина в ресторане «Савой». Михаил Иосифович (то есть Якушин) подозвал меня к себе и спросил, не жаловался ли на него Лев. Я сказала «нет» и поинтересовалась, что произошло. «Полагаю, он был травмирован, – сказал Якушин. – На тренировке перед игрой он сказал, что чувствует боль в желудке и не может прыгать, но я попросил его прыгнуть разок. Он встал с большим трудом и возвратился в раздевалку со скоростью улитки. Но на следующий день он прыгал и бросался за мячом, как обычно…»

Боли в желудке преследовали его все время – и в конечном счете он умер от рака желудка. Поскольку у него был очень высокий уровень кислотности в желудке, он всегда носил с собой пищевую соду. И воду, когда было возможно. У него была изжога такой силы, что, если у него с собой не было воды, он не мог тратить время на поиски чашки для воды и ложки, чтобы размешать соду. Иногда он просто высыпал порошок из пакета в свою ладонь и сразу отправлял ее в рот, а затем отчаянно искал какую-нибудь жидкость, чтобы запить».

Лишь в 1944 году в футбол в Москве стали играть снова после трехлетней паузы, и тогда Яшин начал уделять игре серьезное внимание, пытаясь проявить себя в матчах за заводскую команду. Вопреки распространенному в стране стереотипу, он не очень-то жаждал стоять на воротах. «Как и все дети Москвы, я начинал пинать мяч на улицах, – говорил он. – Мои первые воспоминания восходят к тем безумным матчам. Я бы с удовольствием играл форварда, потому что обожал забивать голы, но из-за своего роста и прыгучести мне было суждено стать голкипером. Начальники команды заставили меня принять это решение».

После призыва на военную службу в 1947-м Яшина определили в московскую часть, где он, показав себя с наилучшей стороны на новой позиции, начал выступать на первенстве города в составе спортивного общества «Динамо». В июле 1949-го его заприметил Аркадий Чернышев, который впоследствии станет знаменитым на весь мир хоккейным тренером, он пригласил его в молодежную секцию центральной команды «Динамо». Той осенью молодежка «Динамо» здорово испортила настроение главной коман-де клуба – в составе которой был и Хомич, – обыграв ее со счетом 1:0 в полуфинале Кубка Москвы. Выступление Яшина привлекло внимание, и в марте следующего года его повысили до главной команды, которая отправилась в турне по Кавказу. Поначалу Лев был резервным вратарем после основного Хомича и его сменщика Вальтера Саная.

Свой шанс он получил в товарищеском матче против «Трактора» (Сталинград) (ныне волгоградский «Ротор») в 1950-м, но хуже дебюта представить себе было трудно, потому как он попал в такой переплет, который способен преследовать вратаря в кошмарных снах до самого конца карьеры. Сильный ветер помог мячу после выноса голкипера соперников долететь до штрафной Яшина. Лев вышел забрать мяч, но, держа взгляд на мяче, не заметил, как защитник Евгений Аверьянов ускорился, чтобы выбить мяч головой. Двое игроков столкнулись друг с другом, оба рухнули на газон, а мяч заскочил в сетку. Яшин потом вспоминал, как, лежа на траве, видел своих прославленных партнеров по команде, Константина Бескова и Василия Карцева, которые хохотали над ним. «Я слышал, как они говорят друг другу: где они только откопали такого горе-вратаря?» – вспоминал Яшин.

Его первый официальный матч, состоявшийся 2 июля того же года, едва ли вышел более успешным. «Динамо» вело в матче со «Спартаком» 1:0 за четверть часа до конца игры, как вдруг Хомич получил травму. На поле вышел Яшин, и за три минуты до конца матча Алексей Парамонов запустил крученый мяч в штрафную с фланга. Яшин решил сыграть на выходе и вновь столкнулся с защитником – на этот раз им оказался Всеволод Блинков – и подарил Николаю Паршину легкий гол, с которого тот и сравнял счет: 1:1. Ошибка, допущенная им в Волгограде, осталась почти никем не замеченной, но этот ляп вышел уже куда более громким. После игры в раздевалку «Динамо» ворвался генерал НКВД (фактическая ошибка, организация была упразднена в 1946 году. – Прим. пер.), потребовавший «убрать этого идиота из команды».

Тренеры «Динамо» требование проигнорировали, но их вера в талант Яшина выглядела неоправданной, когда ему была предоставлена третья возможность, в выездном матче против «Динамо» (Тбилиси) осенью того же года. Московское «Динамо» выиграло матч 5:4, но Яшин пропустил четырежды в течение десяти минут, и казалось, что его карьере конец. Больше он не играл ни в тот сезон, ни в два последующих. Яшин, однако, терпеливо ждал своего шанса, истово тренировался и делал все для того, чтобы использовать четвертую возможность, если таковая представится. «Если бы в тот период я сказал им, что хочу уйти, я не думаю, что они стали бы долго убеждать меня остаться, – говорил он. – Но я не мог представить себе жизнь без футбола. Я продолжал упорно работать, и, к моему удивлению, они не выкинули меня из команды».

Ему помогло то, что он сумел доказать свою полезность, играя вратарем в хоккейной команде клуба, где демонстрировал великолепную реакцию и здорово развил навыки позиционной игры. Он был в составе команды «Динамо», которая выиграла Кубок СССР в 1953-м, и попал в список игроков сборной Советского Союза на чемпионат мира 1954 года. От приглашения в сборную он отказался, однако, решив, что играть на высочайшем уровне в двух видах спорта не представляется возможным. Время было выбрано удачно.

Молодость Хомича прошла, он покинул клуб в 1953-м, перейдя в «Спартак» (Минск), после чего начал карьеру спортивного фотографа, благодаря которой побывал на чемпионатах мира 1970, 1974 и 1978 годов. Внезапно Яшин получил еще один шанс. В этот раз он его не упустил. В том сезоне он отыграл 13 матчей чемпионата и помог «Динамо» взять Кубок, хотя и не сумел доиграть финальный матч турнира до конца, получив травму во втором тайме, когда его и заменили. Столкнувшись с необходимостью делать выбор между футболом и хоккеем, Яшин выбрал футбол, но, задержись Хомич в клубе на год дольше, решение вполне могло быть другим.

Хомич выиграл с «Динамо» два чемпионских титула, но именно с первым полноценным сезоном Яшина в команде совпало начало золотого периода в истории клуба. Между 1954 и 1959 годами «Динамо» четырежды выигрывало чемпионат СССР и дважды занимало вторые места. Яшин, однако, по-прежнему оставался спорной фигурой. Быть может, в последующие годы он и стал образцом прямолинейной честности, но в финале Кубка СССР 1955 года он заработал удаление, ударив форварда ЦСКА Владимира Агапова; горячий темперамент вратаря всегда бурлил где-то под тонкой пленкой его внешнего спокойствия. «Динамо» в итоге проиграло 1:2, и Яшина очень многие обвинили в поражении. Клубная газета «Динамо» вышла с карикатурой на вратаря, где он изображался в боксерских перчатках, а рядом была надпись: «Кубок бы без сомнений стал нашим… если бы не товарищ Яшин».

Однако он все еще имел статус звезды, и в 1954-м его вызвали на первый за два года матч национальной сборной. Команда была разогнана после политически болезненного унижения на Олимпиаде-1952, где ее обыграла сборная Югославии, так что о поражении в первом матче после повторного формирования сборной нельзя было и думать – даже несмотря на тот факт, что соперниками сборной должны были стать шведы, совсем недавно закончившие чемпионат мира на третьем месте. СССР, однако, выдал один из лучших матчей в своей истории, добившись разгромной победы 7:0.

К концу года Яшин стал непререкаемым первым номером в СССР, а в следующие два сезона заработал себе всемирное признание. На Олимпиаде-1956 в Мельбурне он был в блестящей форме, пропустив в четырех матчах лишь два гола и сыграв на победу своей команды в финальном матче против Югославии. На долгом пути, который советская сборная проделала на поезде из Владивостока, где пришвартовался ее корабль, до Москвы, именно Яшин был объектом народного восхищения, люди всюду приходили на него посмотреть. Позже он получил в награду орден Трудового Красного Знамени и стал пятым в списке лучших игроков года по итогам опроса журнала France Football.

На чемпионате мира-1958 Яшин играл так же впечатляюще, а в 1960-м трофейный кабинет сборной пополнился еще одним кубком: СССР выиграл первый в истории чемпионат Европы. В репортаже о матче, опубликованном в France Football, журналист восхищался «невероятной аккуратностью» Яшина в победном полуфинале против Чехословакии, тогда как Югославию команде СССР удалось обыграть благодаря «живости Яшина и голове Понедельника» – так гласил заголовок. Яшин, писал репортер, «доказал, что он лучший голкипер в мире». Журнал L’Équipe был впечатлен не меньше, особенно подчеркнув «высокий уровень и бдительность» Яшина, отразившего два удара Боры Костича, и назвав его «хозяином штрафной площадки и зорким стражем ворот». Его подключения вперед, впрочем, вызывали некоторые опасения. «Его дерзость, однако, едва не вышла ему боком», – гласил отчет. В нем описывалось, как Яшина едва не застал врасплох парашютный удар Драгослава Шекулараца, и ему пришлось бежать очень быстро, чтобы выбить мяч подальше. «Его выносы, – отмечалось в анализе игры советской сборной, – и особенно броски руками, стали настоящим откровением».

Единственным негативным моментом стала кража его знаменитой кепки, которая случилась в результате выхода на поле болельщиков после финального свистка. «Тысячи людей выбежали на поле, – говорила Валентина. – В то время не было такой хорошо организованной системы безопасности, как сейчас. В хаосе вторжения какой-то болельщик снял кепку с головы Льва и убежал. Толпа была такой громадной, что отыскать его не представлялось возможным. Лев сказал, что оглядывался вокруг, но не заметил никого с кепкой. Газеты потом написали, что французская полиция отыскала кепку после игры и возвратила ее Льву, но это была ложь. Она исчезла навсегда».

Выступления Яшина помогли ему получить всеобщее признание – ему был вручен орден Ленина. Но дело не только в его успешности: Яшин был в числе элитной группы вратарей своей эпохи, которая продолжала менять роль голкипера и развивать ее, которая видела смысл в контроле над штрафной площадью и пространством за ее пределами. Он часто покидал штрафную, чтобы делать выносы, и стал знаменит своей физической крепостью и умением сыграть головой. Он говорил, что его вдохновил Апостол Соколов, болгарский голкипер, которого он увидел в ходе турне сборной Болгарии по СССР в 1952-м. «Этот светловолосый дьявол играл высоко и блокировал любого форварда, который пытался проскочить за спины защитников, – объяснял Яшин. – Для меня это было чем-то совершенно новым, но я последовал его примеру». Освоив эти приемы, Яшин добился того, что казавшиеся безрассудными ускорения к мячу стали восприниматься еще одним его достоинством, и, укрепив уверенность в себе и свой авторитет в команде, он стал руководить своей обороной так, как сегодня это делают все современные вратари, но для того времени это было очень непривычно.

В любой карьере, неважно, какой богатой на титулы она получилась, можно отыскать и мрачные эпизоды, а вратари, вероятно, в особенности восприимчивы к периодам потери уверенности в своих силах. Самый тяжелый период для Яшина выпал на чемпионат мира-1962. Он отстоял «на ноль» в игре СССР – Югославия (2:0) в первом матче турнира, а затем его команда уверенно вела 4:1 в игре с Колумбией, как вдруг Маркосу Коллу удалось забить прямым ударом с углового на 68-й минуте, когда защитник Гиви Чохели буквально проводил мяч за линию ворот. Чохели объяснял, что неверно расслышал крик Яшина, подумав, что тот крикнул ему «Играю!», тогда как на самом деле было «Играй!», но это было слабым утешением для голкипера, который от души шлепнул защитника по загривку. Когда Советы дрогнули, Колумбия ударила в ответ и забила дважды, невероятным образом вырвав ничью.

В этом случае Яшин, пожалуй, пострадал от своего нежелания критиковать партнеров по команде. «Он ненавидел сплетни, никогда никого не обвинял и не говорил нелицеприятных вещей, он был в целом очень сдержанным человеком, – говорила Валентина. – Иногда я спрашивала у него: «Почему этот игрок все время пасует соперникам?» На что он беспомощно разводил руками: «Он просто не смог! Он не видит поле!» Это была его любимая фраза: «Он не видит поле», ее он перетянул из мира футбола в обычную жизнь».

Победа над ослабленным травмами Уругваем означала, что СССР теперь выйдет из группы с первого места, а в четвертьфинале встретится с хозяевами турнира, сборной Чили. Сначала Леонелю Санчесу удалось удивить Яшина ударом в ближний угол со штрафного, назначенного за фол на правом фланге, потом Игорю Численко удалось сравнять счет, но потом Яшин вновь пропустил после дальнего удара Эладио Рохаса. Валентин Иванов бездарно отдал мяч сопернику во время перехода в атаку, но обвинили в голе Яшина, несмотря на тот факт, что после удара мяч прилетел почти впритирку со штангой. «На чемпионате присутствовал лишь один советский журналист, из Агентства печати «Новости» (АПН), – говорил Яшин. – Он ничего не понимал в футболе и сделал меня козлом отпущения. Когда я вернулся в СССР, меня встречали как человека, виновного в поражении. Я был так зол, что раздумывал бросить все».

Валентина вспоминает враждебность, с которой болельщики реагировали на ее мужа, даже на домашних матчах. «Толпа свистела и кричала всякое, – говорила она. – Это длилось на протяжении двух или трех матчей. В России тогда не было телевидения, так что обо всем люди узнавали со слов того журналиста АПН. Из-за него все думали, что «Яшин проиграл чемпионат мира». Дважды нам разбивали окна, но я не знаю, было ли это как-то связано. Под нашим окном был уличный фонарь, может быть, хулиганы целили в него, когда попали в наши окна. А на покрытой пылью нашей машине люди писали такое, что язык не повернется вслух сказать».

Учитывая высокие стандарты игры, которые он установил перед турниром, очень трудно понять всю ту ярость, обрушившуюся на Яшина, пусть даже он и ошибся, но всего раз – вероятно, это лишний раз свидетельствует о том, сколь хрупкая репутация у футбольных голкиперов. «Такое бывает не только в футболе, – считает Валентина. – Во всем остальном мы такие же. Если что-то идет не так, кого-то надо в этом обвинить. Начальники хотели избежать наказания и переложили всю вину на Яшина».

France Football тоже предположил, что Яшину настало время уйти на пенсию, но независимо от того, был ли он виноват в поражении или нет, Яшин решил продолжать играть. «Он, как и любой человек, переживал периоды сомнения, неопределенности и слабости, – говорил Якушин, – но это чувство персональной ответственности за команду было фундаментом его отважного, сильного характера». Какое-то время он не тренировался, но наставник «Динамо» Александр Пономарев поддерживал вратаря и предложил ему покинуть Россию ненадолго и немного порыбачить. Когда Яшин вернулся, он стал тренироваться с резервной командой и не вернулся в первую до самого начала следующего сезона.

Оказалось, что это было верным решением: сезон 1963 года стал, вероятно, лучшим сезоном в его карьере. В 27 матчах чемпионата он пропустил всего 6 мячей и только укрепил свою международную репутацию блестящим выступлением за сборную мира в игре против Англии на «Уэмбли», приуроченную к столетнему юбилею со дня основания Футбольной Ассоциации. Этот матч убедил Константина Бескова, тренера российской сборной, вернуть его в национальную команду. На следующий год, отбив удар Сандро Маццолы с пенальти в квалификации чемпионата Европы против Италии – это был один из примерно 150 отбитых им пенальти за карьеру, – Яшин получил награду Игроку года в Европе (сегодня эту премию мы знаем как «Золотой мяч ФИФА». – Прим. ред.), и до сих пор он остается единственным вратарем, удостоенным этой почетной награды.

На чемпионате мира-1966 он снова блистал, особенно в победном четвертьфинальном матче против Венгрии на «Рокер Парк», и хотя на следующий год он завершил выступления за сборную, его включили в состав сборной СССР на чемпионат мира 1970 года в Мексике, где он был запасным вратарем и советником тренера. Даже приближаясь к сорокалетнему рубежу, он сохранял великолепную форму и в первых 10 матчах за «Динамо» в том сезоне пропустил лишь один гол. Вскоре после возвращения из Мексики он завершил карьеру, сыграв в последнем матче чемпионата 30 августа 1970 года, спустя двадцать лет и пятьдесят девять дней после дебюта. В футболе статистика редко рассказывает все об игроке, но некоторые цифры столь впечатляющи, что заслуживают упоминания. Карьера Яшина в московском «Динамо» и сборной СССР уместила в себя 438 матчей. Обе команды были успешны, но не сверх меры, и все же ему удалось сохранить ворота сухими в 209 матчах. Другими словами, он отстоял «на ноль» 48 % сыгранных встреч.

Яшин вновь надел темный вратарский свитер в мае следующего года, когда на его прощальную игру приехали Герд Мюллер, Драган Дзажич и Христо Бонев, вышедшие в составе сборной мира, игравшей против коллег Яшина по «Динамо». Естественно, он сохранил ворота в неприкосновенности и через 7 минут после начала второго тайма был заменен, удостоившись громких оваций – прощание вышло эмоциональным. Потом он работал директором «Динамо» (Москва), но большую часть своей жизни на пенсии провел за рыбалкой. «Не могу представить себе лучшего способа расслабиться, – сказал он, – чем приехать к озеру или пруду и посидеть с удочкой в руке». Его отвага тем не менее дала о себе знать. Регулярные удары по ногам сделали свое дело, и после того как Яшин заболел во время матча ветеранов советского футбола в Будапеште в 1984-м, ему ампутировали правую ногу. Привычка много курить только усугубила его проблемы со здоровьем, и он умер в 1990 году, через полгода после своего 60-летия. Его наследие, впрочем, продолжает жить.

…Как были у Яшина талантливые предшественники, так нашлись и продолжатели: Ринат Дасаев был Яшиным 1980-х и, вероятно, идет вслед за ним вторым в пантеоне славы российского вратарского цеха. Родившегося в 1957 году в Астрахани, что на юге России, Дасаева можно смело считать величайшим татарским футболистом в истории, он сыграл на трех чемпионатах мира, брал бронзовые медали Олимпиады-1980 и был финалистом Евро-1988. За сборную он сыграл 91 матч в период с 1979 по 1990 год, только Олегу Блохину удалось сыграть за СССР больше матчей.

Дасаев называет поражение от Бразилии (1:2) на групповой стадии ЧМ-1982 и победу над Нидерландами (1:0) на групповой стадии Евро-1988 (хотя голландцам и удалось взять у Советов реванш в финале, где они победили 2:0) лучшими матчами в своей карьере. «Чемпионат 1982-го был для меня первым, – говорил он. – У меня есть DVD с записью матчей, и временами я его пересматриваю. Я помню каждый момент того матча с бразильцами и до сих пор считаю, что если бы отбивал мячи не двумя руками, а одной, то остановил бы оба голевых удара».

Дасаев также был ключевым игроком великой команды московского «Спартака» конца 1970-х – начала 1980-х годов, которая выиграла два чемпионства, играя в скоростном атакующем стиле, где главным элементом был короткий пас и взаимозаменяемость игроков. Шесть раз Дасаева называли лучшим вратарем Союза, он получил прозвище «Железный занавес», но после крушения коммунистического режима стал одним из первых игроков, воспользовавшихся открывшейся возможностью поиграть в европейских клубах, присоединившись в 1990 году к «Севилье» за 1,5 млн фунтов. «Когда я перешел в «Севилью», мне был 31 год, – говорил Дасаев, – но я ощущал себя подростком, потому что не мог объяснить, чего хотел сам и чего ждал от других игроков. Я держался в стороне от команды. Это было результатом нехватки знаний языка».

Приближаясь к закату своей карьеры, Дасаев разочаровал публику в Испании. В Италии-1990 он продемонстрировал несвойственную себе склонность к ошибкам, а на клубном уровне вскоре обнаружил, что зачастую становится четвертым иностранцем – и это в эпоху, когда по правилам европейского футбола командам разрешалось заявлять только троих. Его контракт истек в 1994-м, после чего он решил остаться в Испании, несмотря на то, что никак не мог там трудоустроиться. «Моя жена из Севильи, у нас там много друзей, – говорил он. – Я часто туда езжу. Севилья – вторая родина для меня. Это мое место». На несколько лет Дасаев, казалось, исчез из поля зрения, пока газете «Комсомольская правда» не удалось разыскать его – там сообщалось, что он живет в бедности. Его убедили вернуться обратно в Россию, где его приветствовали как возвратившегося героя.

«Я уехал из одной страны, а возвратился в другую, совершенно новую в политическом плане, так что мне пришлось начинать жизнь с чистого листа».

Он увидел, что за минувшие годы страна изменилась до неузнаваемости. «Я не был свидетелем происходивших здесь событий, – говорил он, имея в виду радикальные преобразования, последовавшие за перестройкой. – Мне повезло, я тогда уже уехал. Я звонил друзьям из Испании, и они говорили мне, чтобы я оставался там и не думал о возвращении. Хороший был совет. Когда я все-таки вернулся после десяти лет в Испании, мне предстояло принять другой вызов; заново приходилось учить русский, потому что за десять лет в Испании я говорил только на испанском. Мне приходилось раздумывать, прежде чем что-то сказать. Понадобилось и какое-то время на то, чтобы свыкнуться с новой реальностью этой страны. Я уехал из одной страны, а возвратился в другую, совершенно новую в политическом плане, так что мне пришлось начинать жизнь с чистого листа».

У Дасаева, кажется, смешанные чувства по отношению к старому режиму, он признает, что статус ведущего футболиста обеспечивал ему совсем другой уровень жизни при коммунизме по сравнению с большинством его соотечественников. «Я говорю не только за себя, но также и от лица других знаменитых спортсменов, представлявших Советский Союз, – сказал он. – Определенное давление, конечно, было, но оно не было таким уж сильным и не ложилось таким тяжелым грузом, что приходилось страдать. Для нас, футболистов, тот факт, что СССР был закрытой страной, не был реальностью, поскольку мы очень часто путешествовали. Мы жили в другом СССР, в отличие от большинства. Проблемой было то, что мы не могли покидать страну и играть за другие клубы. Это было запрещено. Не забывайте, что мы выросли в Союзе и были частью этого общества.

Мы играли значительную роль в советском образе жизни. Меня часто спрашивают, когда жилось лучше – в советские времена или сейчас? С точки зрения футбола – да, нам не платили такие серьезные зарплаты, какие сейчас получают игроки, но денег, которые мы зарабатывали, более чем хватало на сытую жизнь, мы получали от нее удовольствие – я имею в виду спортсменов. Не было никаких проблем с покупкой квартиры или автомобиля, а цены были такими низкими, что с нашими зарплатами мы могли гарантировать себе очень высокий уровень жизни. Сейчас ребята много зарабатывают, но и тратить им приходиться много». Пожалуй, отношение к голкиперам тоже поменялось; в новом обществе индивидуалистов все искали славы и известности благодаря голам, предпочитая эту стезю независимости всегда жертвующего собой вратаря.

Поработав какое-то время ассистентом тренера в национальной сборной, Дасаев стал заниматься работой тренерской академии в Лужниках.

Человеком, которого прозвали следующей реинкарнацией Яшина, стал Михаил Еремин. Ему было 18, когда он дебютировал за московский ЦСКА в 1986-м, стал ключевой фигурой в победе сборной СССР на чемпионате Европы до 21 года в 1990-м и получил вызов в главную сборную страны на товарищеский матч с Румынией в том же 1990 году. В 1991 году он был частью очень бодрого ЦСКА, который обыграл московское «Торпедо» в финале Кубка СССР и стал последним чемпионом в советской истории. Но по пути домой с финального матча Еремин попал в аварию: у его машины пробило колесо, он не справился с управлением и врезался в автобус. От полученных травм он скончался через неделю.

Так что мантия преемника перешла следующему вратарю. Сергей Овчинников стал следующим новым Яшиным, даже несмотря на то, что присущая ему нахальность и конский хвост а-ля Дэвид Симэн явно свидетельствовали о совершенно непохожем на яшинский характере вратаря. Талант Овчинникова быстро дал о себе знать еще в школе – где к нему впервые приклеилась кличка «Босс», – после чего его приняли в академию московского «Динамо», клуба, в котором Яшин сделал себе имя. Он покинул «бело-голубых» ради перехода в «Локомотив» в 1991-м и после 6 лет выступлений там перебрался в Португалию, где выступал за «Бенфику», «Альверку» и «Порту», прежде чем вернуться в «Локо» в 2002-м. То, что русские, как правило, неудачно ездят за границу, давно стало нормой, но Овчинников определенно приобрел в Португалии ценный опыт. Когда он уезжал, он был блестящим вратарем, но очень непостоянным и рассеянным; по возвращении он остался таким же блестящим голкипером, но теперь стал стабильно играть на высоком уровне, его рекордные 20 «сухарей» в сезоне помогли «Локо» выиграть первый титул в истории. «Ситуация в «Локо» с Овчинниковым сейчас, – говорил экс-нападающий «Локомотива» Валентин Бубукин, – походит на ту, в которой Яшин был в «Динамо».

За исключением, разумеется, взрывного темперамента Овчинникова. Яшин был горяч, но научился контролировать свои эмоциональные реакции; Овчинникову это оказалось не под силу. «Голкипер должен быть агрессивным, – говорил он. – Он должен орать, командовать партнерами, биться за них. Это становится частью твоего имиджа. Начинаешь делать это намеренно, чтобы давить на арбитров и выводить из равновесия соперников. Но не думайте, что я такой в повседневной жизни». Эта агрессия, однако, порой выходила за границы дозволенного. В 2003-м он был дисквалифицирован на 5 матчей за то, что погнался за тренером «Зенита» (Санкт-Петербург), который, по его словам, оскорбил «Локомотив». «Что меня больше всего раздражает в людях, так это проявление ими неуважения к «Локо», – говорил он. – Когда о моем клубе говорят гадости, это все равно что личное оскорбление».

И хотя в 2000 году шли активные спекуляции о том, что он якобы поклялся никогда больше не играть за национальную сборную после того, как тренеры оставили его на скамейке в товарищеской игре против Германии, во многом именно его горячее желание попасть в состав сборной на чемпионат мира заставило его ускорить собственное возвращение из Португалии. Два раза подряд он выигрывал награду вратарю года в России, которые добавились к еще двум, выигранным им в первый свой период в «Локо», но красная карточка, полученная им в матче Евро-2004 против Португалии за игру рукой за пределами штрафной, по сути, стала окончанием его международной карьеры. Он провел за сборную всего 35 матчей, и складывается ощущение, что с таким талантом, который у него был, он так и не смог до конца реализовать свой потенциал. Словно в доказательство того, что русскому голкиперу никогда не суждено избежать стереотипных шаблонов фильма «Вратарь», Овчинников работал консультантом на съемках украинского фильма о Матче смерти, в ходе которых тренировал актера, исполнявшего роль Трусевича.

После Еремина и Овчинникова пришел черед Игоря Акинфеева. Он родился в городе Видное, недалеко от Москвы, в 1986 году. Его отец был водителем, а мать воспитателем в детском саду, но его дед был вратарем во втором по силе дивизионе советского футбола. «Он знал тренера в молодежной системе ЦСКА, вот почему меня определили туда в четырехлетнем возрасте, – говорил Акинфеев. – Я думаю, что никто не любит ЦСКА так сильно, как я».

Акинфееву было 16, когда он дебютировал за ЦСКА, отразив пенальти в выигранном матче с «Крыльями Советов» (2:0). «(Вениамин) Мандрыкин получил травму, – вспоминал он. – Я очень нервничал, боялся того, как другие игроки меня воспримут. Я заперся в номере на базе. Ни с кем не разговаривал. Но вечером у нас была назначена тренировка, нужно было идти. Ребята встретили меня тепло, и после матча я потащил ящик пива в сауну, где мы отмечали дебют».

Он не производит впечатление беспокойного человека, считает бывший голкипер, а ныне тренер вратарей ЦСКА Вячеслав Чанов, которого Акинфеев называет «главным тренером в своей жизни». «У него есть отвага и смелость, – говорит Чанов. – Он не нервничает. Его главный козырь – уверенность в себе, которую он передает партнерам. Очень редко он ошибается при выборе позиции». Акинфеев в том сезоне 2003 года вышел на поле 13 раз, а ЦСКА выиграл первое чемпионство со времен развала СССР. На следующий год он закрепился в роли основного вратаря ЦСКА. Он получил награду Вратарю года в России, а на следующий год ЦСКА стал первой командой в российской истории, которой покорился европейский титул: «красно-синие» обыграли «Спортинг» со счетом 3:1 в финале Кубка УЕФА на домашней арене португальского клуба в Лиссабоне.

И хотя у Акинфеева тоже весьма горячий темперамент – что продемонстрировала пятиматчевая дисквалификация за удар сербского полузащитника «Крыльев Советов» Огнена Коромана, который, судя по всему, неумышленно пнул мячом в голкипера, празднуя забитый гол, – он с возрастом сумел заработать себе репутацию человека мягкого, вдумчивого, почти меланхоличного. В 2005-м он раздумывал о переезде за границу, но, надо сказать, без особого энтузиазма. Он – русский, а в мире, пожалуй, нет другой такой нации, представители которой были бы так привязаны к дому. «У своего собственного народа Россия вызывает беспомощное чувство поклонения и привязанности, – отмечает Колин Таброн в книге Among the Russians. – Она удерживает их с некоторым деспотизмом матери-земли, и они ощущают себя вечными просителями ее мучительной нежности».

Для Акинфеева эта связь еще крепче благодаря православной вере. «Когда у меня есть свободное время, – говорил он в первый раз, когда я интервьюировал его в 2006-м, – я стараюсь сходить в церковь. Я просто зажигаю свечу… и ощущаю облегчение на душе. Я не могу себя представить в цветах какой-либо другой команды, кроме ЦСКА, но если тебе выпадает шанс уехат-ь играть за престижный клуб, надо им пользоваться. Может, не сейчас, но точно к 25 годам. В России стоит только отметить 30-й день рождения, все о тебе тут же забывают. У нас немало великих актеров, которые были знамениты на всю страну, но которые окончили свои дни в бедности и забвении».

Однако и в 25 лет Акинфеев все так же сомневался в необходимости перехода. «Спросите меня, хочу ли я покидать ЦСКА, и я скажу «нет», – говорил он. Другие считают, что ему необходимо уехать, если он хочет расти дальше как футболист. «Он был лучшим молодым голкипером, когда только начинал свою карьеру, – говорит Дасаев. – Он был очень многообещающим игроком, но сегодня он, пожалуй, не на том уровне. Я не думаю, что сейчас он прогрессирует так, как должен, если хочет стать лучшим. Несколько сезонов кряду он прибавлял, но сейчас нет. Вероятно, настало время уезжать за границу. Если он не сделает этого, его ждет стагнация здесь».

Акинфеев соглашается, по крайней мере умом; эмоционально тем не менее он остается крепко привязан к России. «Я понимаю, что всем игрокам нужно прогрессировать, а прогрессировать можно, только играя за лучшие команды, – говорил он. – Так что я никогда не перейду в условную «Астон Виллу» или «Фиорентину». Я слышал, что «Арсенал» и «Манчестер Юнайтед» имели определенный интерес ко мне. Если однажды я узнаю, что это действительно так, я начну много размышлять об этом. Эти команды очень сильны, но я люблю ЦСКА и люблю Россию. Мне нравятся русские – это мой народ. Я люблю российскую природу, особенно березы. Я верю в Бога и хожу в православную церковь. Очевидно, что в Европе всего этого мне будет не хватать. Даже двухнедельные сборы в Европе вгоняют меня в тоску».

В этом он, пожалуй, типичный россиянин. Бесчисленное количество русских игроков говорили о тяжелой тоске по дому, которая нападала на них при переезде в иностранные клубы; Егор Титов говорил, что его одолевали приступы тошноты, когда он садился в самолет, собиравшийся вылетать из Москвы, – а это кажется чем-то более глубоким, чем обычные трудности адаптации на новом месте, с которыми сталкиваются игроки. Даже его связь с природой и православной верой на самом деле совершенно типичны для русского, и Таброн отлично это объясняет в своих размышлениях о роли Божьей Матери и ее каноничных русских изображениях, в которых она предстает как Елеуса, мать, а не королева. «Материнский образ затрагивает очень глубокие струны русской души, – писал он. – Он наполняет смыслом советский национализм с его мистическими призывами к Родине, родной стране, и кажется, что уходит корнями в далекое, еще дохристианское прошлое, когда этими языческими лесами и равнинами правила доисторическая Великая Прародительница. Эта мать была безликой, может, даже безымянной; своего рода всепорождающее лоно. Посредством спиритического поклонения своей природе – деревьям, озерам, огню и камню – она вызывала в своих идолопоклонниках ощущение собственного всемогущества и власти».

Акинфеев – типичный русский, и в плане своего восприятия вратарей он отлично осведомлен о том, чьим наследником является. «Я считаю себя частью русской вратарской традиции, но не могу сказать, что меня учили тем же вещам, которым учили Яшина, Хомича и Дасаева, – говорил он. – Да, Яшин был «королем штрафной площади», но сейчас все вратари должны действовать в такой манере. Современный футбол стал гораздо быстрее, и иногда нужно играть ногами, а не руками, как это делал, например, Дасаев, но я играю так не из-за него персонально. Просто игра стала быстрее. Но я с уважением отношусь к каждому великому русскому вратарю и горжусь тем, что являюсь частью этой традиции».

Сама традиция, впрочем, претерпевает изменения: в мире, в котором индивидуализм давно стал нормой – и часто цветет буйным цветом, – вратарская позиция больше не дарит освобождения. Футбол теперь – глобальная игра, и хотя Акинфеев уважает традиции вожаков-одиночек из Советской России, его кумир и пример для подражания сделал себе имя на другом конце Европы: в Испании, и в частности в Валенсии. «Сантьяго Канисарес был моим кумиром детства, – говорил Акинфеев. – Не то чтобы я подражал его вратарскому стилю, но в каком-то смысле мы похожи: нам обоим нравится играть надежно. Когда ты спокоен, ворота на замке. Футбол – простая игра, и если ты играешь на публику, ты уменьшаешь свои шансы на то, чтобы сохранить ворота «сухими». Зачем прыгать и бросаться в верхний угол, если можно просто сделать два шага и надежно поймать мяч руками? Когда я увидел знаменитый «удар скорпиона» Рене Игиты, я сказал: «Этот парень сумасшедший! Ему повезло, что он позвоночник себе не сломал». Такой стиль не по мне. Когда Канисарес закончил карьеру, я перестал смотреть на игру других вратарей. Чанов говорит мне, что каждый голкипер должен концентрироваться на своем собственном стиле игры».

При росте в 185 см Акинфеев совсем не высокий голкипер по современным меркам, но в чем он соответствует стандартам современного голкипера, так это в игре ногами. Он с гордостью приводит цитату бывшего главного тренера сборной России Гууса Хиддинка, который говорил: «Аки может отлично выбить мяч» – не в том смысле, что Акинфеев способен выбивать далеко, а в том, что его длинный пас будет точным. «Он всегда говорил, что я могу начинать атаку, – рассказывал Акинфеев. – На Евро-2008 он просил центральных защитников пасовать мне, если все другие игроки закрыты. Я могу пасовать на дистанцию в 60–70 метров. Должен признать, очень люблю это делать. Так что стараюсь делать почаще».

Этот турнир ознаменовал возвращение Акинфеева в строй после серьезной травмы колена, которую он получил в мае 2007-го. Она тяжело сказалась на голкипере. «Самая важная вещь для любого человека, не только для футболиста, это внутренний стержень, – говорил он. – У меня была ужасная травма. Месяц после операции я вынужден был лежать на спине и не нагружать больную ногу. Полное восстановление заняло 6 месяцев, но еще около года я ощущал боль в колене. Когда я смотрел игры ЦСКА, я плакал, потому что не мог помочь команде. Родители и друзья очень поддерживали меня, но ни один посторонний человек не способен заглушить эту боль. Мне пришлось сделать это самому – и у меня получилось. Но люди в России, кажется, забывают о том, что у Акинфеева была такая травма, а он вернулся на прежний уровень. Тут не дождешься благодарностей. Теплые слова в основном говорят тебе иностранцы».

Удалось ли ему вернуться на прежний уровень – вопрос спорный. К концу 2009 года стало ясно, что он стал куда больше пропускать низом. Бывший игрок сборной СССР Анзор Кавазашвили предположил, что проблема Акинфеева – технического характера, скорость его выхода из ворот упала; Акинфеев ответил тем, что несколько изменил свою привычную позицию на поле и теперь играет всегда чуть дальше от линии ворот, дабы ему не приходилось покрывать большее расстояние для того, чтобы опередить форвардов соперника. К этому он добавил бутсы с другими шипами, которые, казалось, решили эту специфическую проблему, но сомнения относительно того, удалось ли ему полностью реализовать потенциал, с которым он пришел в футбол, оставались актуальными.

А затем, в августе 2011-го, он вновь травмировал те же связки того же колена, неудачно приземлившись после совершенно необязательного стыка с форвардом «Спартака» Веллитоном, который получил за него 6 матчей дисквалификации – впоследствии дисквалификацию сократили до трех матчей. К 25 годам Акинфеев сыграл полсотни матчей за сборную и провел более 200 встреч за ЦСКА; он выглядел серьезно настроенным на побитие рекордов «долголетия», если бы не обстоятельства. Беспокойство вызывает то, что после двух лет борьбы за здоровье и восстановления от первой травмы он может так никогда и не восстановиться от второй, так что, даже несмотря на весь свой талант, который позволяет ему равняться за трех своих прославленных предшественников, он может так до конца и остаться на полпути к пантеону вратарской славы.

Тень Яшина огромна.