Глава 3
Просыпаться с бодуна – редкое «удовольствие», особенно, если ночь перед этим выдалась бурная и, можно сказать, сумасшедшая. Анатолий Бахрушин раскрыл глаза. Во рту было сухо, словно в пустыне. Он сел на огромной, как летное поле, кровати. Голова раскалывалась. Пошарил рукой рядом с собой, жены не оказалось, и только тогда Бахрушин вспомнил, что сам же отправил ее в Москву.
– Блин, – проговорил он абсолютно ничего не значащее слово, умудрившись вложить в него максимум отвращения.
Грязный, выпачканный в озерном иле костюм валялся на полу.
– Ну и хер с ним.
Вчерашнее припоминалось смутно и отрывочно. Словно выхваченные вспышками стробоскопа из темноты, в памяти появлялись картинки. Ночное шоссе, свет фар прорезает ночную темноту.
В руке бутылка вискаря. Пустая бутылка летит в распахнутое окно лимузина и разлетается шрапнелью, ударившись о дорожные ограждения…
Брюнетка стоит на коленях, а он бьет ее с оттяжкой по лицу.
Вокруг вода, девушка извивается в его руках, не может поднять голову, задыхается…
Сорокапятилетний мужчина с трудом спустил ноги с кровати, стоял, пошатываясь, глядя на свое отражение в зеркальном шкафу-купе. Увиденное не слишком радовало. Когда-то хорошо натренированное тело спортсмена еще сохраняло относительную стройность, но уже успело обрюзгнуть. Живот нависал над причинным местом, увидеть которое можно было только в зеркале. Анатолий икнул и подошел поближе. Покрасневшие глаза окаймляли припухшие веки. Бахрушин с трудом нагнулся, поднял с пола трусы, криво натянул их и, шлепая босыми ступнями по паркету, поплелся в коридор.
– Ну какого хера я такой большой дом строил? – бормотал он, спускаясь по лестнице со второго этажа.
Постоял, колебаясь, куда сперва отправиться – в туалет или же на кухню. Наконец сделал выбор в пользу последней.
– Доброе утро, Анатолий Игоревич, – бодро поприветствовал его личный водитель.
– Какое оно на хрен доброе, Колян! – махнул рукой Бахрушин и распахнул холодильник. – Витек дома? – поинтересовался он.
– Спит ваш сынок. Он вчера позже нас вернулся.
Даже не глядя на полку, Анатолий вытащил бутылку вискаря, свинтил пробку. Водитель услужливо поставил на стол стакан. Налив его на треть, Бахрушин мелкими глотками стал поглощать содержимое. Спиртное не «хотело» лезть в горло, просилось назад, но Анатолий победил в этой неравной схватке и отставил пустой стакан.
– Уф! – шумно выдохнул он и посмотрел на мир уже веселее. – Запомни, Колян: неправильная техника опохмела неизбежно ведет к алкоголизму. С утра можно выпивать не более семидесяти граммов, все остальное – от лукавого. А вот вечером можно бухать сколько угодно безо всякого ущерба для здоровья.
– Ясное дело, – угодливо осклабился водитель. – Вам кофе сварить?
– Давай замути.
Бахрушин взглянул на часы, висевшие над столом. Стрелки показывали восемь утра. Спортивное прошлое приучило подниматься рано, что бы ни случилось накануне. Когда Анатолий вернулся на кухню, умывшись и одевшись, кофе уже стоял на столе.
– Горячо, черт. Пусть остынет, – Бахрушин закурил, выпустил в потолок струю дыма.
Водитель сам не начинал разговор, ждал, когда это сделает хозяин.
– Эти сучки вчерашние… – произнес он и поперхнулся.
– Что сучки? – участливо поинтересовался водитель.
– Ну это. В смысле – тихо?
– Не совсем. В ментуру гадюки пошли.
– И как сходили?
– Как положено, заявы от них не приняли.
– Ну и ладно, – Бахрушин почувствовал, что оживает, в глазах наконец-то появился блеск. – Машину готовь, в офис поедем.
На этот раз воспользовались скромным «Лексусом», ретролимузину после ночных приключений требовался ремонт.
Бахрушин сидел рядом с водителем, хмуро смотрел перед собой на приближающиеся трубы химкомбината, из которых валил дым: из одной – белый, из другой – черный, третья – бездействовала. Утреннее небо над райцентром было ярко-оранжевого цвета.
– Анатолий Игоревич, – прорезался голос у водилы. – А почему теперь по утрам небо оранжевое, а днем – зеленое? Ведь в прошлом году наоборот было.
– Технологический процесс у меня на комбинате теперь другой. Хрень какая-то другая в атмосферу идет, вот оно и окрашивается во все цвета радуги.
– Ясно.
На подъезде к комбинату открылся поистине фантасмагорический пейзаж. В равнинной средней полосе России высились настоящие горы – терриконы отходов, скопившиеся за годы работы химкомбината. Ведь запустили его еще в пятидесятые годы прошлого века. К пикам этих рукотворных гор тянулись на ржавых металлических стрелах ленточки транспортеров. Отходы тонкими струйками стекали на терриконы.
Бахрушин зевнул, опустил стекло и сплюнул за окно.
– Асфальт разбитый, – пожаловался водитель, притормаживая перед выбоиной.
– Зато у нас подвеска мягкая. Эту угробишь, на новую машину посажу, – хохотнул Анатолий. – Все дешевле, чем дорогу ремонтировать.
«Лексус» уже ехал по городу. Гибэдэдэшник, стоявший у патрульной машины с жезлом и радаром, завидев автомобиль владельца химкомбината, тут же отдал честь, хотя и не был обязан этого делать.
– Уважают вас, Анатолий Игоревич, – подобострастно заметил Колян.
– А что ему остается? – Губы Бахрушина расплылись в улыбке. – Если захочу, придется ему со своей полосатой «волшебной палочкой» расстаться. И будет он не «зелень» на асфальте косить, а в обогащающем цеху ишачить, как остальные. До полного и окончательного посинения.
Шлагбаум на въезде в комбинат взметнулся вверх. «Лексус», не сбавляя скорость, лихо заехал на территорию. Бахрушин выбрался из машины, прищурился, взглянув на небо. Теперь оно было оранжевым только на западе, а на востоке отчетливо начинало набирать химический зеленый оттенок. Когда хозяин покинул машину, Колян лениво потянулся на заднее сиденье, достал с него ноутбук и тут же влез в сеть «ВКонтакте».
В приемной Бахрушина уже поджидал его заместитель – Борис Михайлович Гросс. Пожилой мужчина с умными глазами держал на коленях кожаную папку для бумаг. Он встал и кивком поприветствовал хозяина.
– Пошли, Борис, – даже не поздоровавшись, Бахрушин зашел в свой кабинет, плюхнулся в кожаное кресло за огромным столом.
Мягко журчал отфильтрованным воздухом кондиционер. В углу мерно тикали напольные часы-куранты. Их золоченый выпуклый маятник отражал в себе все просторное помещение. В простенках по никелированным стойкам вились вечнозеленые растения.
– Ну, как дела? – Анатолий расслабил узел галстука и расстегнул воротничок рубашки.
– Во втором цеху успешно запустили процесс горячего синтеза… – начал Гросс.
По взгляду Бахрушина было понятно, что он слабо представляет себе, что это такое и зачем нужно.
– Ну и хорошо, – наконец проговорил он. – Запускать – не останавливать.
– Конечно, хорошо. Выход обогащенного сульфида увеличится на семь-восемь процентов, – пояснил Гросс.
– С этим проехали. Что там независимые профсоюзники? Мутка с ними какая-то.
– С ними сложнее. У них теперь есть решение облсуда, что мы им должны предоставить помещение на химкомбинате, – Борис Михайлович состроил скорбную мину.
– А хрена в глотку они не хотят? – Бахрушин стукнул кулаками по столу. – Вконец оборзели. Чтобы я им помещение выделил? Мало того что нормальных мужиков подбивают на итальянскую забастовку, так еще и на моих площадях сидеть хотят забесплатно.
– У них решение суда есть, – напомнил Гросс.
– Пусть они его в трубочку скрутят и в задницу себе засунут. Не пускать, я сказал… Ладно, – подобрел Бахрушин. – С ними я по-своему разберусь, если человеческого языка не понимают.
Что означает разобраться «по-своему», оставалось только догадываться. Но зная, что случалось с теми, кто шел поперек желаниям Бахрушина раньше, можно было предвидеть ситуацию. Одному активисту независимого профсоюза по дороге домой проломят голову. Второго в подворотне изобьют до инвалидности. Ну а прикормленная полиция убедительно спишет все это на бытовую хулиганку, да еще и инициатором драки сделают самих потерпевших.
– Значит, и это проехали, – Бахрушин энергично почесал грудь, засунув пальцы в прореху рубашки. – Чешется, бля. Может, какую спирохету подцепил, или, как они там называются?
Гросс деликатно промолчал. О ночных похождениях хозяина он лишь догадывался, но догадывался – определенно. Тикали куранты, мерно раскачивался маятник. Внутри старинного корпуса из мореного дуба что-то щелкнуло, и раздался мелодичный бой.
– Я же говорил, чтоб их больше не заводили, – скривился Бахрушин, удары часов отзывались в похмельной голове пульсирующей болью.
– Их и не заводят, – произнес Борис Михайлович. – Пружина, наверное, отошла сама собой. Вот и бьют.
Удары смолкли, но казалось, что они, загустев, словно в желе, все еще висят в воздухе.
– Есть интересная новость, – таинственно проговорил Гросс и пригладил вальяжную бородку. – Наши люди из министерства мне шепнули.
– Ну и? – без особого интереса спросил Бахрушин, подозревая, что речь пойдет или о производстве, или о заумных экономических материях. Ни в том ни в другом он ни черта не смыслил.
– Объявились инвесторы из Германии. Хотят крупно вложиться в химическое производство по нашему профилю.
– Да таких комбинатов в России только три, – выказал свою осведомленность Анатолий Игоревич.
– В том-то и дело, что мы не монополисты, – напомнил Гросс.
– Ну, с пацанами я договориться всегда могу, чтобы в одну руку сыграть. Мы ж насчет отпускного ценника на готовую продукцию договариваемся, по всей стране планку держим. Перетрем при случае.
– Когда большие деньги на кону стоят, не всегда договориться можно. Дело в том, что немецких инвесторов интересуют наши отвалы.
– Откаты, что ли? – не понял Бахрушин. – И это не вопрос. Объяснишь им при случае. Я-то немецкого языка не знаю.
– Отвалы, – поправил Гросс. – Терриконы отработанной породы. Они собираются их купить.
– Горы наши? Говно это? А на хрена они им сдались?
– У них технологии новые есть для углубленной переработки.
Бахрушин удивленно смотрел на своего заместителя.
– И они могут купить то, что никому не нужно? То, за что мне приходится миллионные штрафы за экологию платить?
– Именно так, – подтвердил Гросс. – Но, только «могут». Есть еще два комбината с такими же отвалами. А если к ним подадутся?
– Ты, Борис, не чуди. У нас в министерстве все схвачено, они ж у меня с ладони кормятся. Пусть немчуру к нам заворачивают. У меня отвалы самые большие.
– При должном финансировании, думаю, это получится, – Гросс сделал красноречивый жест, словно шуршал невидимой купюрой.
– Боря, займись. Дело ж выгодное. Не поскуплюсь, отстегну и тебе, и твоим дружкам из министерства. Все в шоколаде будем.
– Я переговорю. Узнаю, во что нам это станет, – пообещал Борис Михайлович.
– Не тяни, прямо сейчас и займись.
Гросс поднялся и, преисполненный собственной важностью, покинул кабинет. Бахрушин потянулся, в голове уже «светлело». Он встал, подошел к окну. Фантасмагорический пейзаж с отходами теперь уже радовал глаз.
– Это же сколько бабла под самым носом лежит! – восхитился Бахрушин.
Дверь в кабинет приоткрылась, в образовавшийся зазор просунул голову Колян.
– Анатолий Игоревич, разрешите? – спросил шофер.
– Чего тебе, заходи, раз дело есть.
Водитель проскользнул в кабинет.
– Тут косяк один нарисовался реальный. Мне «ВКонтакте» ссылочку на фейсбук и ЖЖ прислали о ситуации в вашем городе. Разрешите, покажу. Делать что-то надо.
– Валяй.
Колян включил компьютер на столе своего босса, защелкал мышкой.
– Во, смотрите.
Бахрушин сидел перед монитором, читал, кривил губы.
– Ну сучка! – причмокнул он губами. – Надо было ее в том озере и потопить, – в памяти всплыла блондинка и ее глаза, полные ненависти.
– Поздно уже. Делать что-то надо. Счетчик посетителей видите?
– Да уж не слепой. Ты, Колян, слушай сюда. Сделай как обычно делаем, а?
– Постараюсь.
– И только не затягивай.
Несмотря на то что на небе пылало солнце, мотоциклетная фара ярко светилась. Ларин, когда не было надобности, не лихачил. Знал, что мотоциклисту лучше всего обозначить себя на дороге светом. Так безопаснее и для себя, и для других. Шоссе мчалось под колеса серой асфальтовой лентой. Воздух был наполнен запахом сосен и подсыхающей травы. После душной Москвы это казалось раем.
Чуть притормозив, Андрей свернул на проселочную дорогу. Миновав лесок, он неторопливо покатил по почти пустынным улицам дачного поселка и остановился у калитки. Что делается за высокой изгородью, живописно увитой виноградом, было не рассмотреть. Ларин толкнул калитку и зашел на территорию небольшого, соток на пять, участка. На террасе бревенчатого домика у круглого пластикового стола сидели Павел Игнатьевич Дугин и жгучая брюнетка в огромных солнцезащитных очках.
– Мы тут уже без тебя кое-что обсудили, присоединяйся к дискуссии, – сказал руководитель тайной организации по борьбе с коррупцией в высших эшелонах власти.
– Я тебя снова не сразу узнал, Лора, – Андрей склонился и картинно поцеловал приподнятую над столом женскую руку.
– Стервы отлично умеют перевоплощаться, но только внешне. Внутреннее содержание и мировосприятие у них остается неизменным, – усмехнулась напарница Ларина и сняла очки.
– Вот только глаза их иногда выдают, – улыбнулся в ответ Андрей.
– Глаза стерв не выдают, глаза стерв наглым образом врут. Признайся, что я прелесть.
– Ты произносишь слово «стерва» так, словно это самая высокая похвала.
– При моей профессии так и есть. Ну и интересное «кино» ты у психоаналитика свистнул, – покачала головой Лора. – Кто только к нему не ходит! В чем только не признается. Ужас. Пяти минут просмотра хватит для того, чтобы полностью разочароваться в человечестве.
Ларин подсел к столу. Дугин хитро прищурился.
– Вокруг пусто. Будний день. Соседи на работе. Так что можем поговорить и на улице. Грех в такую погоду в дом с террасы перебираться. Засиделся ты в столице, Андрей.
– Не я выбираю место. Это ваша прерогатива, Павел Игнатьевич, – ответил Ларин.
– Москва, с одной стороны, напрягает своим темпом жизни, но с другой – и расслабляет, – откинулся на спинку пластикового стула Дугин.
– Издалека начинаете, – проговорил Андрей.
– Так легче до сути дойти. Москва – это не настоящая Россия. Это витрина для иностранцев и дураков. Что-то вроде Западного Берлина во времена существования ГДР. Вот это и расслабляет. Иногда начинает казаться, что люди по всей стране так живут. А заберись в провинцию, сразу поймешь, что татаро-монгольское иго у нас толком и не кончалось. Что люди до сих пор живут в ордынских улусах. Вроде и на машинах ездят, и компьютерами пользуются, но принцип управления чисто феодальный остался, да еще усугубленный крепостным правом. Есть феодал-опричник с выданным ему в Москве-Орде «ярлыком» на правление. Ему позволено грабить земство, ему принадлежит все вокруг. Вот тебе типичный пример такого феодала, – Дугин выложил перед Лариным ту самую фотографию, которую Андрей сам ему недавно и вернул.
– Знакомый типчик, – ухмыльнулся Андрей.
– Вот теперь я могу и раскрыть тебе его инкогнито. Бахрушин Анатолий Игоревич. 1968 года рождения. В прошлом занимался тяжелой атлетикой. Штангист. То, что тебе о причинах его половой проблемы психоаналитик Руднев наплел, – вранье. Пусть он подобные байки своим пациентам втюхивает, мол, тяжелое детство, отчим мать у него на глазах насиловал… На мой взгляд, все дело в том, что Бахрушин, когда был спортсменом, злоупотреблял анаболиками, вот и получил половую дисфункцию.
– Но это не так важно, – заметила Лора. – Важен результат.
– Ты абсолютна права. И подобные эпизоды биографии – не оправдание тому, чтобы насиловать женщин, – поддержал стерву Дугин.
– Член ему серьезно укоротить надо или, еще лучше, отрезать под самый корень, – мило улыбнувшись, произнесла Лора.
– Успеется, – Павел Игнатьевич поморщился. – Мы серьезная организация и по мелочам размениваться не должны. Бахрушин в девяностые годы забросил спорт. Теперь уже бывший спортсмен заделался одним из видных деятелей местного спортивного движения, бригадиром. Потом понял, куда ветер дует, и легализовался, преступным путем скупил акции местного химкомбината, стал бизнесменом и меценатом, вступил в ряды правящей партии и прочее. Сейчас он губернский истеблишмент, так называемый «уважаемый человек», классический российский вертикальщик. При этом ни в химической промышленности, ни в экономике ни черта не смыслит. За него комбинатом управляет заместитель – некий Гросс. Райцентр всецело зависит от Бахрушина – комбинат практически единственное предприятие, все на нем завязано. Он всем может перекрыть кислород. Полиция прикормлена, суд куплен. При этом плевать ему и на экологию, и на здоровье людей. Бахрушин настоящий феодал, он владелец всего, включая «подведомственный контингент». Притом, как ни странно, «контингент», за редким исключением, его по-холуйски любит, мол, «сильная рука», «наводит порядок», «зарплату платят», «тут все стабильно» и прочее, прочее.
– Даже по Москве знакомая картина, – вставил Ларин.
– Город мог бы жить другой жизнью, но Бахрушин не хочет ничего менять. Перемены для него – смерть. Такие, как он, только в «серной кислоте» и выживают. Это, так сказать, его общественная жизнь. А есть еще и личная.
– Про страсть к изнасилованиям мы уже наслышаны, – встряла Лора.
– Тогда сразу перейдем к семейной жизни нашего подопечного, – предложил Дугин. – От первого брака у Бахрушина остался сын Виктор. Двадцатилетний оболтус, который живет с ним. Теперешняя жена, кстати, третья по счету, молодая гламурная дура. Она постоянно закатывает ему истерики по причине неверности, грозит самыми страшными карами. Недавно Бахрушин в очередной раз помирился со своей супругой, исполнил ее давнишнюю мечту: отправил в Москву, где купленный продюсер делает из нее певичку, хотя у этой мадам нет не только мозгов, но и слуха с голосом. Я внятно обрисовал обстановку?
– Вполне. Вот только что от нас требуется? – поинтересовался Ларин.
– Вы должны сделать так, чтобы Бахрушин потерял власть в городе.
– Компромат? Физическое устранение? Или же он должен разориться? – сделала свои предположения Лора.
– Для начала вы должны поймать его с поличным на изнасиловании, а потом уже им можно будет манипулировать. Для тебя, Андрей, у меня есть отличная легенда, – Дугин положил на стол документы в прозрачном файле.
– И кто же я? – Ларин принялся перебирать бумаги. – Российский линейный продюсер конкурса «Евровидение»?
– Это очень круто, особенно для райцентра. Перед тобой будут открыты все двери, ведь ты, по нашей легенде, ездишь по стране, ищешь и открываешь таланты.
– Документы настоящие? – поинтересовался Андрей.
– Ну… Как тебе сказать? Почти. Такой продюсер в самом деле существует, но мне пришлось на время его придержать в одном месте. За ним числятся определенные грехи. А вместо него в городе появишься ты.
– Согласен. А какая легенда у Лоры?
– С ней мы уже обговорили этот вопрос.
– Итак, что мы должны получить в «сухом остатке»? – уточнил Ларин.
– Сперва выполните первую часть задания, потом речь пойдет и о второй, – осторожно ответил любитель конспирации Дугин. – Будем на связи. Понадобится, я вас найду сам.
Павел Игнатьевич прикрыл глаза, словно задремал.
…Мотоцикл летел по шоссе. Лора крепко держалась за Ларина и пыталась докричаться до него через шлем:
– Не хочешь остановиться?!
– Зачем?!
– Там такой симпатичный стог сена! Я люблю сельскую идиллию.
– Ты же знаешь мои установки. Никакого секса с напарницей!
– Ну и ходи «голодный»!
Танька торопливо шла по улице, спешила, на ходу разговаривая по мобильнику:
– Да, я немного опоздаю… Начинайте репетицию без меня… Новую песню нашли… отлично… Скоро буду…
Брюнетка сунула мобильник в задний карман джинсов. Таня обычно носила юбки или платья, все-таки ноги у нее были стройные, было что показать. Однако после случившегося на озере решила какое-то время походить в узких, облегающих джинсах. Так она себя чувствовала в относительной безопасности. Прежде чем добраться до ее прелестей, насильнику придется потрудиться. Ведь и сама Таня в тесные джинсы залезала с трудом.
Краем глаза брюнетка заметила, как к бордюру подруливает машина. Она нервно обернулась – ее догонял серебристый «Лексус». Стекло плавно поползло вниз. Танька шарахнулась, узнав водителя лимузина, и бросилась бежать.
– Стой, дура! Нам только поговорить надо.
Танька бежала, ежесекундно оборачиваясь. Колян хлопнул дверцей и побежал следом. Таня с разгону налетела на фонарный столб. Ойкнула, схватившись за лоб. Водитель уже был тут как тут. Схватил ее за руку.
– Сеструха, базар серьезный есть. Не пожалеешь.
– Пошел ты… урод.
– А я-то тебе чего сделал? – искренне удивился Колян. – Чего на меня окрысилась?
Танька вырвала руку.
– Отвяжись.
– Ты не злись, – водила Бахрушина ласково улыбнулся. – Хозяин меня послал. Ну, типа того, чтобы извиниться. Ну, выпил он лишнего. Не сдержался, бухой был, сама видела, вот сперма в голову ему и ударила. Да и сама ты виновата, что юбкой обмахивалась. Провоцировала.
– Бил он меня за что? – взорвалась Танька. – Совсем сумасшедший?
– Ну, получилось так. По-разному получается. Иногда так, а иногда – этак. Ты только кипишь лишний не поднимай. Себе дороже. Ведь знаешь, что ничего хорошего из этого не получится. Менты не за тебя будут. Короче, если жизни радоваться хочешь, молчи. А вот это тебе, чтобы подсластить, если пилюля горькой оказалась.
– Чего подсластить? Ты зачем в сумочку мою лезешь? – не поняла Танька и только потом заметила, что в ее расстегнутой сумочке, откуда Колян только что выдернул руку, зеленеет россыпь долларов.
– Тут десять сотенных хрустов – ровно штука. Купишь себе чего. Лады?
Танька нахмурилась, ей хотелось запустить этой сумочкой в Коляна.
– Я тебе что, проститутка? За деньги с извращенцем трахаюсь?
Колян пожал плечами и сказал явно подслушанную где-то фразу:
– Все в этом мире имеет свой денежный эквивалент. Где ты еще столько сразу заработаешь? А хозяин мог и ничего не дать, сама понимаешь. Он напортачил, он и откупился. Все справедливо. Того, что случилось, назад уже все равно не открутишь. Бери. Если отдашь, легче тебе не станет.
Тысяча долларов для города была солидной суммой. Этих денег хватило бы, чтобы решить многие Танькины проблемы. Особенно ей запал в мозг посыл Коляна о том, что изнасилование – действие необратимое. Тут он железно прав. Можно было или же затаить обиду, лелеять месть, или же смириться – забыть.
– Все, взяла я твои сраные баксы. Доволен теперь? Исчезни, – Танька резко захлопнула сумочку и попыталась уйти.
Однако Колян вновь схватил ее за руку.
– Погоди, не все еще.
– Еще лавешек подбросить мне хочешь? – криво ухмыльнулась Танька.
– Подруга у тебя отмороженная, вернее, ее папашка отмороженный. Никак не успокоится.
– Так что я тебе сделаю? Я – это я. Они сами по себе. Пусть за себя и решают.
– За штуку, которую ты получила, нужно сделать еще совсем немного. Я ж подстраховаться должен. А вдруг ты завтра снова в ментуру попрешься с заявлением?
– Что от меня требуется?
– Просто скажи, что ничего не было. Вот и все.
– Ничего не было, – в растерянности произнесла Танька.
– Не здесь скажешь, а в машине, на камеру. И не так коротко. У меня и текстик приготовлен. Можешь не согласиться, но тогда лавешки возвращай. Все справедливо.
Танька в мыслях уже распределила деньги, успела их «потратить» на разные нужды. Вынимать из сумочки «десять хрустов» и возвращать их было выше ее сил. К тому же она понимала, что привлечь насильника к ответственности у нее не получится никогда и ни при каких условиях. Оставалась, конечно, подруга по несчастью – Наташка, но с ней Танька надеялась договориться.
– Черт с тобой. Только быстро. Я на репетицию опаздываю, – согласилась она.
– Так это ты в ресторане гостиницы поешь? – сообразил Колян. – Я там иногда с пацанами бываю. Свидимся еще. Без обид.