Глава III
Если бы год тому назад кто-нибудь рассказал мистеру Сторрсу подробности его банкротства, он несомненно с негодованием выслушал бы собеседника. Ему привелось на своем веку видеть немалое число несостоятельных должников из среды бруклинских обывателей. Большинство из них было обязано занимаемыми постами тому доверию, которое они сумели внушить к себе в качестве набожных людей. Мистер Сторрс всячески искал их дружбы до тех пор, пока не разоблачались все их темные дела, а затем, когда с ними случалось несчастие, первый ополчался на вчерашних друзей.
Он не понимал, как могут люди стараться разобраться в причинах этих трагедий, всякие же попытки свалить часть ответственности за преступление на общество и его строй он считал прямо возмутительной, неслыханной дерзостью. Попытка умалит вину содеянного являлась в его глазах непростительным попустительством и потворством для других, Одним словом, он, как и многие другие, нуждался в авторитетных указаниях полиции для определения нравственности и безнравственности своих знакомых.
Высоконравственные качества мистера Сторрса не играли почти никакой роли при созидании его богатства, но, Боже мой, как он любил говорить на высокие темы. В погоне за богатством он все же никогда не переступал границ, дозволенных законом. Вся его деятельность была чиста и безупречна. Он, уже более года, всеми силами старался заполучить в свои цепкие руки всю нефтяную промышленность. Только занимаемое им место председателя сберегательного банка мешало ему открыто стать во главе нефтяного акционерного общества, деятельным членом которого он негласно состоял. Все это происходило лет двадцать тому назад, когда финансовые предприятия были у нас еще в зачаточном состоянии.
Мистеру Сторрсу не повезло. У общества было несколько сильных конкурентов, преследовавших ту же цель, и бороться с которыми было трудно. Было очевидно, что он сделал крупную ошибку, примкнув не туда, куда следовало. К концу года он вложил в дело все свои деньги до последнего доллара и сделал крупный заем, истощивший вполне его кредитоспособность. А нефтяные промыслы, несмотря на все усилия воспрепятствовать, продолжали расти, как грибы. В погоне за нефтью удалось напасть на новую громадную площадь нефтяных источников. То тут, то там начинали бить новые фонтаны, и акционерами овладел страх. Перед ними стоял грозный призрак разорения. Если дело пойдет также и дальше, то им придется ликвидировать дело и уступить поле сражения своим соперникам. Акционерному обществу грозила опасность самому попасть в ту ловушку, которую оно приготовило для своих противников. Кто были эти соперничающие с ним предприятия? Кто из капиталистов скрывался под их фирмой? Как велики их средства? Должен же, наконец, быть предел производительности земли, не бесконечно же число её нефтеносных участков? Если бы удалось во время достичь этого предела и если бы не щедрость природы в наделении людей своими благами, мистер Сторрс так бы и сошел в могилу с репутацией честного человека. Он вел бы идеально честно дела Народного сберегательного банка и свои собственные, управлял бы делами церкви на улице Марси, а также и воскресной школы, к вящему прославлению их членов и Бога, что по их мнению было одно и тоже.
В тот момент, когда мистер Сторрс истощил все свои средства и перед ним стояла дилемма – или победить сейчас, или же стать нищим, в эту критическую минуту он случайно заметил, что банковский кассир, Гарри Кинг, сделал растрату в две тысячи долларов. Он был убежден, что в счета вкралась ошибка и все скоро выяснится к общему удовольствию. Просматривая, несколько позднее, состояние счетов, он заметил еще большую убыль денег из кассы. Он ничего не сказал, но твердо решил, что завтра же кассир будет арестован. Приехав на следующий день в банк, он застал там мистера Саундерса, председателя нефтяного общества, который ожидал его. Они заперлись в кабинете и проговорили наедине более двух часов. По окончании беседы, мистер Сторрс не велел никого принимать и долго просидел у себя в кабинете, запершись на ключ.
Нефтяному обществу нужны тотчас же двести тысяч долларов, самый последний срок завтра. Из этого затруднительного положения было только три возможных выхода для восьми акционеров: во-первых, каждый из них вносит по двадцати пяти тысяч из своих последних ресурсов; во-вторых, можно выпустить новую серию акций и продать их Народному сберегательному Банку, который, конечно, охотно согласится на такую комбинацию, и в-третьих, у мистера Саундерса имеется на руках несколько векселей, получить уплату по которым нет надежды, их можно будет продать банку и все вырученные деньги вложить в нефтяное предприятие. Мистеру Сторрсу надо было серьезно обсудит все три проекта. Ему не откуда раздобыть нужные двадцати пяти тысяч долларов, остается одно: воспользоваться для этого облигациями банка. Он не решался, скупить векселя на счет банка, боясь что если предприятие лопнет, его мошенничество раскроется тотчас. Если же банк скупит эти ничего не стоящие векселя через посредство третьего лица, он всегда может сослаться на свое яко бы полное неведение их реальной стоимости, и хотя его и будут обвинять в недостаточной осмотрительности, но за то его честь ничем не будет запятнана. Можно, конечно, взять несколько штук облигаций из числа тех, которые хранятся целыми связками в банковском подвале и заменить их простыми бланками. Облигации надо будет продать и таким образом удастся внести свою част в погибающее предприятие. Но с другой стороны его неизбежно привлекут к ответственности, если раскроют мошенничество раньше, нежели он успеет вновь водворить на прежнее место взятые им облигации. По правилам он один имеет к ним доступ. Но разве это мыслимо будет доказать! Ведь облигации часто бывали в руках у кассира, хотя он и не имел собственно права их трогать.
Вдруг его озарила мысль. Его руки сильно затряслись и он принужден был крепко ухватиться за ручки кресла, чтобы не упасть.
Он сказал сегодня мистеру Саундерсу, что завтра же все его векселя будут куплены. С этой минуты у мистера Сторрса как-то совершенно вылетело из головы одно весьма важное обстоятельство: странный недочет в денежных отчетах кассира. Он стал еще добрее к Гарри, свалил на него большую часть своей работы и предоставил ему полную свободу действий.
– Надо подождать, – думал он, – и постараться воздействовать на него путем доверия и любви. Если только он раскается, я спасу его непременно. Со временем он вернет банку все, что растратил.
И мистер Сторрс несомненно так бы и поступил, если бы не банкротство его акционерного общества.
Через две недели потребовался новый взнос. В воспаленном воображении этих борющихся людей все еще была надежда на успех. Походило на то, что соперник сражен. Многие мелкие фирмы были объявлены несостоятельными должниками. Еще немного денег, ну хоть по двадцати тысяч с человека, и победа будет окончательно за ними. Получив новое требование денег, мистер Сторрс не стал более колебаться. Он уже заранее решил, что делать. Необходимо раздобыть, во что бы то ни стало, еще двадцать тысяч или потерять все до последнего доллара, сделаться виновником банковского краха, так как сумма, уплаченная им за векселя мистера Саундерса, во много раз превышала наличность денежных средств банка. Он вынул в подвале облигации из различных пачек, заменив их простою бумагою. Он старался уверить себя, что берет облигации всего на несколько недель. Он беззастенчиво старался убедить себя в этом, совершенно забывая, как он презирал прежде других за такой сознательный самообман. Можно ли ожидать чего-нибудь хорошего от человека, который понимает, что он совершает беззаконие, пользуясь, для своих личных целей, банковскими облигациями, и который надеется получить барыши, не стесняясь разорением других?
Но иногда мистера Сторрса начинала мучить совесть, или вернее он так думал. В действительности, им овладевал простой страх. Если он обанкротится, имя его будет покрыто несмываемым позором. Все остальное ничего не значило рядом с этим. Его неожиданное и полное банкротство, переход от богатства к нищете, вызовет только удивление в том свете, который он сам поставил судью над собой. Он мог даже рассчитывать на некоторую долю сочувствия с его стороны. Никто не может, ведь, доказать, что он знал, что купленные на банковский счет векселя ничего не стоят. Но если бланки, которыми он заменил облигации, попадут в руки правосудия, тогда его виновность станет очевидна для всех. Пока никто ничего не подозревал и не знал о хищении облигаций, он находил еще себе оправдание. Но иногда, сквозь самообман, начинало проскальзывать раскаяние и ему мерещилось, что правосудие высоко держит в воздухе, на виду у всех, эти ужасные и беспощадные улики его преступления. В такие минуты он вспоминал кассира и эта мысль придавала ему мужество.
В среду, после полудня, на другой день после чтения Евангелия от Матфея, к мистеру Сторрсу зашел мистер Саундерс с просьбой дать ему еще денег.
– Сторрс, – сказал он, как только они остались вдвоем в комнате, – дело дрянь. Если мы не раздобудем еще сто тысяч, то можем хот сегодня же закрыть свою лавочку.
Странно, но это сообщение менее встревожило мистера Сторрса, нежели прежние красноречивые уверения в полном успехе, которыми мистер Саундерс неизменно до сих пор сопровождал каждую просьбу о деньгах. Он спокойно посмотрел на своего посетителя, улыбнулся даже и спросил:
– А если удастся раздобыть эту сумму, дальше что?
– Я отказываюсь вести это дело, – ответил тот мрачно. – Вряд ли нам удастся что-нибудь сделать. Крупные промышленники производят теперь разведки в двух новых графствах. Один фонтан уже бьет у них и дает до пяти тысяч ведер в сутки. Чтобы его черт побрал! Туда понаехало масса народу и все торопятся заарендовать землю. У них, вероятно, громадные средства. Хотел бы я знать, кто им дает деньги.
Улыбка исчезла с лица мистера Сторрса. Он смотрел на Саундерса, но, казалось, не видел его и еле слышал то, что тот ему говорит. Ему казалось, что он давно знает все это, чуть ли не наизусть. Итак, настал конец. Он понял теперь, что давно уже ждет его, может быть, несколько месяцев. Он сам поражен теми безумными надеждами, которыми он позволял убаюкивать себя. Он был бы еще более поражен, если бы эти надежды сбылись в действительности.
– Что же получит каждый из нас, если прекратить теперь дело? – резко спросил он, направляясь к своей конторке.
– Что мы получим? – воскликнул Саундерс: – да мы все полетим к черту! Мы потеряем почти все наши фонтаны, мы не в состоянии использовать их и согласно условию они должны быть отобраны от нас. Нефтяные промысла – слишком дорого стоящая роскошь, по нынешним временам. Их оценят как раз в половину наших долговых обязательств. Мы можем продержаться еще день, другой, в надежде, что наши конкуренты купят наше дело.
– Отчего бы вам не предложить им такую сделку?
– Рискованно и предлагать то, – ответил тот. – Они, конечно, сперва посмеются над нашим предложением, затем сбавят цену, и мы принуждены будем согласиться на все их условия.
– Итак, мы ничего не получим?
– Я же вам только что сказал это.
– Если вы ничего более не имеете сообщить мне, мистер Саундерс, то попрошу извинить меня, я очень занят. Мне надо серьезно заняться приведением в порядок моих личных дел.
– Итак, все кончено, – с горечью произнес Саундерс. – Но, поймите же, ради Бога, Сторрс, ведь я совсем разорен!
– Будьте так любезны уйти и оставить меня одного, мистер Саундерс Вы, кажется, забыли, что жалуетесь на свою судьбу человеку, который доверил вам все, что он имел и который, благодаря вам, все потерял. Прощайте.
Оставшись один, мистер Сторрс выдвинул верхний ящик своей конторки, вынул из него револьвер, который всегда лежал там, на всякий случай, и отложил его в сторону. Затем он вынул из ящика все письма и документы, быстро перелистал их, сжигая те, которые он не хотел сделать достоянием гласности. Все остальные он положил обратно в ящик и взял в руки револьвер, намереваясь водворить его на прежнее место. Блеск никеля обратил на себя его внимание, и он, задумавшись, смотрел несколько минут на револьвер. Затем он выронил его из рук, револьвер упал на бумаги и он медленно задвинул ящик. Он стоял перед конторкой, засунув руки в карманы, ни на что не глядя. Губы его двигались еле заметно, тихо произнося одно лишь слово: «разорен». Секретарь принес ему бумаги для подписи. Он машинально взял их, прочел, не вникая с смысл, и стоя подписал. – Я нищий, – твердил он про себя, почти вслух. Он испуганно оглянулся, боясь, что действительно говорит вслух и что кто-нибудь мог его подслушать. Мысли его прояснились, он впервые отдал себе отчет в положении вещей, понял, что он ответственен перед другими. Он знал, что банк должен лопнуть. Если ему дадут немного времени, он вернет все взятые им облигации. – Не взяты, а украдены, – поправил его внутренний голос. – Я ничего не крал, – резко ответил он, поворачивая голову и свирепо глядя на своего мнимого обвинителя. – Нет, ты украл, – настаивал на своем голос. – Все будет улажено, если только я успею вернут их на прежнее место. – А как же быт с векселями Саундерса?
Глаза его стали непроницаемы. Он крепко сжал губы. Он не хотел выдавать себя.
– Они ничего не стоят, – сказал голос. – Саундерс говорил, что они стоят кое-что. – Ты отлично знал, что нет. – Почем ты знаешь? Никто этого достоверно не знает. Этого нельзя никак доказать. – Но они ничего не стоят.
На него вдруг напал страх. Банк, несомненно, должен погибнуть, это только вопрос времени. Если в течение года все будет идти гладко, хорошо, он как-нибудь умудрится вернуть взятые им облигации. Только бы это удалось, тогда и личный риск значительно уменьшится. Один год страха и борьбы спасет его от исправительной тюрьмы. Но к чему ему это? Он потерял все свои деньги, да, решительно все, до последнего цента. Его долг равняется ста тысячам. Зачем ему продолжать бороться и беспокоиться? Он судорожным движением выдвинул ящик и схватил револьвер. Он держал его дрожащей рукой, глаза расширились от ужаса.
– Я лучше выну патроны.
Он вынул патроны, открыл окно и выбросил заряды на улицу. Затем опустил револьвер в карман, предполагая, что он может ему пригодиться. Завтра весь свет узнает о крахе Кинстонского нефтяного общества и если еще распространится известие об его близком отношении в лопнувшему предприятию, то несомненно можно ожидать усиленных требований со стороны публики о выдаче вкладов. Тогда, и банк, и он погибли. Он стоял и размышлял, вполне понимая, что это так и будет в действительности. Через двадцать четыре часа, все будут уже знать правду или подозревать в чем дело. Зачем он стоить здесь все еще? Ему лучше уйти отсюда. Он надел шляпу, вышел из своего кабинета, помещавшегося в задней части здания, и направился через все помещение банка к входным дверям. Вокруг него все как-то изменилось. Все казалось меньших размеров и потрепанным. Всего несколько дней тому назад, эти самые конторки казались такими внушительными и красивыми, а на аукционе за них дадут, вероятно, гроши. Служащие, сидевшие нагнувшись над книгами, походили на автоматов, у которых завод не весь еще вышел. Боже, какая здесь завтра будет паника, а через несколько дней комната и совсем опустеет. Ему стало скверно от собственных мыслей. Зачем он остается и ничего не предпринимает, зная, что его ожидает завтра? Ведь, удавалось же бегство другим. Проходя мимо кассира, он невольно ускорил шаг и опять подумал:
– Они и его заподозрят. Они уличат его в растрате и припишут ему исчезновение облигаций.
Он вышел из банка, завернул за угол, перешел на бульвар и, убедившись, что его никто не видит, поднял три патрона и вновь зарядил револьвер. Затем он позвал извозчика и поехал домой.
Мистрисс Сторрс, только что вернулась домой, когда у подъезда остановился извозчик.
Она выглянула в окно и очень удивилась, увидев мистера Сторрса, сходившего с извозчика. Она пошла ему на встречу.
– Ты не дождался лошадей? – спросила она.
– Нет, мне, может быть, придется уехать с первым вечерним поездом. Мне необходимо переговорить с тобой. Пойдем.
Он провел ее в свою комнату и запер за собою дверь на ключ. Увидя эти приготовления, мистрисс Сторрс заговорила:
– В чем дело, Генри? что случилось?
Мистер Сторрс прислонился к двери и посмотрел на нее, но не был в состоянии произнести ни одного слова.
– Ради Бога, скажи мне, – продолжала она. Она нетерпеливо подошла к нему и взяла его за руку. – Отойди от двери и выпусти меня отсюда. Садись же. Я пошлю сейчас за доктором. Что случилось?
Его мертвенно-бледное лицо, вся его понурая, искривленная фигура не на шутку испугали ее.
– Клара, – сказал он хриплым голосом, – я все потерял. У меня нет больше ничего, ни одного доллара.
Мистрисс Сторрс выпустила его руку и отошла от него, брови её нахмурились, она удивленно взглянула на него.
– Какие ты глупости говоришь, – сказала она резко.
– Я сказал тебе правду, Клара, – возразил он расслабленным голосом. Он выпрямился и медленной, неуверенной походкой направился к стулу. – У нас не осталось ни единого цента, да и банк несостоятелен. Завтра все узнают про это.
Он беспомощно опустился на стул, закрывая лицо руками. Она села несколько поодаль от него. Удивленное выражение лица быстро сменилось гневным.
– Еще что скажешь? – насмешливо спросила она.
– Это не все, – ответил он, пристально глядя на нее.
Ему, видимо, хотелось как можно скорее отделаться от неприятного признания.
– Пропало несколько облигаций, и хотя в кассе растрата и кассир мог украсть их. Но весьма возможно, что в этом обвинят меня. Меня могут приговорить к отдаче в исправительную тюрьму. Что прикажешь мне делать теперь?
Он пошарил в кармане и вытащил револьвер, чтоб она видела его.
– Отдай мне револьвер, – холодно сказала мистрисс Сторрс, протягивая руку.
Он отдал револьвер жене с видимым облегчением.
– Как ты смел это сделать, – сказала она презрительно, с ненавистью в глазах глядя на него. – Благодаря тебе, я теперь нищая, ты обесчестил меня и моих детей!
Внезапный гнев до неузнаваемости исказил черты лица мистера Сторрса. Жена никогда еще не видела его в таком состоянии.
– Смотри, берегись, – прошипел он. – Тебе легко говорить. Ты, ведь, всегда желала богатства? Знай же, что вечера и воскресные школы не дают его. Я же спросил тебя, что мне делать? Разве тебе все равно? Если нужно бежать, то мне нечего терять здесь время.
Она ходила по комнате, а он все еще продолжал говорить.
– Зачем ты обращаешься ко мне теперь, когда все уже кончено? – воскликнула она. – Ты ни разу не заикнулся мне о возможности подобного риска.
– Ты сама этого не желала. Ты бы тогда стала меня презирать также, как в настоящую минуту. Ты рассчитывала на удачу с моей стороны, а как достичь богатства тебе было вполне безразлично. Счастье изменило мне, я тут совершенно не причем…
– Что теперь делать? Как я могу ответить тебе на это. Почем я знаю? Но неужели нет никакого выхода, нет спасения?
И тот, и другой так часто употребляли слово «спасение», что странно, что оно не напомнило им того Евангелия, на которое они так любили ссылаться в то время, когда жизнь их текла мирно и спокойно. Но оба думали теперь только об одном: как бы им спасти свои деньги и свою репутацию. Всякое упоминание о Боге, или о душе, показалось бы им теперь пошлым.
– Необходимо добыть двадцать тысяч долларов для того, чтобы меня не посадили на скамью подсудимых. Двести тысяч спасут банк от неминуемого краха.
Она, рыдая, опустилась на стул. Мистер Сторрс нервно заерзал на месте, поглядывая то на жену, то на пол, он то сжимал свои пальцы, то вновь разжимал их. Он только теперь снял шляпу, устало прислонился головой к спинке стула, закрыл глаза и ждал, что будет дальше. Прошло полчаса в молчании. Мистрисс Сторрс то садилась и рыдала, то вставала и ходила взад и вперед по комнате. Наконец, она прервала молчание:
– Пойдем, со мной. Мы поедем к моей сестре.
– Зачем? – спросил он, выпрямляясь.
– Конечно, просить ее помочь нам. Может быть они согласятся?
– Вандемер? Ты думаешь, что он поможет нам?
– Во всяком случае, я попрошу их об этом. Это будет моим первым унижением.
Свет, озаривший, было, его глаза, потух. Не все-ли равно? Может быть, Вандемер и согласится спасти его от тюрьмы; он, может быть, выручит и банк, и даст ему возможность поправить свои дела. Завтра ему придется начать все сначала, без гроша денег в кармане, получая только жалованье и имея на душе долг, около трехсот тысяч долларов. Ему никогда не скопить такой громадной суммы. Придется опять рисковать, выискивать средства и бороться за существование. Если ему в конце концов и повезет, то расплатиться с долгами он успеет только перед смертью. На это понадобится десять, или, быть может, целых двадцать лет. На такой подвиг у него не хватает духу.
– Едем, – сказала мистрисс Сторрс, стоя в дверях.
К подъезду только что подкатил их экипаж. Кучер, по обыкновенно, собирался ехать в банк, за мистером Сторрсом, но ему приказано было ждать. Мистер Сторрс с покорным видом следовал за нею. Они быстро доехали до Двадцать третьей улицы и вскоре лошади остановились перед домом на площади Грамерси.
Мистера Вандемера не было еще дома и мистер Сторрс прошел в библиотеку, в ожидании его возвращения. Мистрисс Сторрс тотчас направилась в гостиную своей сестры. Пока она ехала в экипаже, перед нею все яснее и яснее вырисовывались истинные размеры постигшей ее катастрофы. Ум её отказывался верить случившемуся. Она старалась доказать себе, что все это сон. Наверное, есть возможность как-нибудь избежать всего этого ужаса. Как убедить сестру помочь ей? Разве мыслимо, чтобы она стала нищей, живущей на счет благотворительности, женой каторжника? Присутствие рядом с нею этого конченного человека казалось ей каким-то зловещим признаком. Она охотно выскочила бы из кареты и убежала бы от него, если бы можно было совершенно устранить его из своей жизни, вернуть без всяких треволнений, свою прежнюю девическую фамилию.
– Ах, здравствуй, Клара, – равнодушно приветствовала ее мистрисс Вандемер, вставая с кушетки, на которой только что, лежа, читала, и протягивая ей пухлую, безжизненную руку. – Ты ездила за покупками? – Её круглые, маловыразительные глаза остановились на минуту на лице сестры. Затем она прибавила: – У тебя усталый вид, хочешь чашку чая?
– Да, – сказала мистрисс Сторрс, давая волю душившим ее горю и гневу, – если ты не откажешься положить в него стрихнина. О, Сусанна, я вне себя от отчаяния. Случилось нечто ужасное, – почти выкрикнула она. – Генри разорил и обесчестил меня. Он потерял все, что у нас было.
Мистрисс Вандемер подалась назад, не спуская с сестры широко раскрытых глаз. Вся эта история была ей очень неприятна. Зачем Клара ворвалась к ней так неожиданно и зачем так громко кричит о таких ужасных вещах? Какое она имеет на это право?
– Сусанна, – продолжала мистрисс Сторрс, понизив вдруг голос и еле говоря от волнения, – я ровно ничего не понимаю в этом деле, но если ты и Вилльям откажетесь помочь нам, то Генри посадят в тюрьму, а я застрелюсь!
– Боже милостивый! – кротко сказала мистрисс Вандемер, волнуясь, насколько ей это позволяла её расплывчатая, флегматичная натура.