Глава 7
По дороге в Сайденхэм я спросил Бифа о виски, которое он заставил меня похитить из «Кипарисов».
– Вы обещали объяснить свои мотивы, Биф, – напомнил я ему, лукаво посматривая на сидевшую рядом со мной фигуру, поскольку пребывал в убеждении, что он забрал напиток вовсе не по профессиональной необходимости.
– Всему свое время, – ответил он. – Сначала его необходимо подвергнуть анализу.
– Анализу? – переспросил я, невольно улыбаясь столь явному уходу от прямого ответа на свой вопрос. – Зачем же вам проводить анализ виски, если этого человека убили с помощью холодного оружия?
– Потому, – на полном серьезе сказал Биф, – что я подозреваю наличие в виски мышьяка.
После чего больше не стал вдаваться в подробности.
Входную дверь нам открыла Роуз и снова проводила в библиотеку, где мы застали одного только Питера. Как мне показалось, он выглядел усталым и глубоко несчастным, хотя вполне приветливо поздоровался с нами и предложил сигареты.
– Этим утром у нас снова побывала полиция. По-моему, у них нет сомнений, что бедняга Дункан покончил с собой.
– Я крайне сожалею об этом, сэр, – отозвался Биф, и в его голосе звучало искреннее сочувствие. – Вероятно, вы сильно переживаете смерть старика, которого знали всю жизнь.
Питер кивнул:
– Да, мы все здесь испытываем схожие чувства. Он был настолько преданным слугой, каких все реже можно встретить в наши времена. И хотя в последний год или два стал более нервным и чересчур чувствительным, всегда справлялся со своими обязанностями даже лучше, чем я смел ожидать от него. Я испытывал к Дункану своеобразную привязанность. Мне же еще вспоминается, как он отводил меня в детский сад, а вечерами забирал оттуда.
– Но у вас есть хоть какие-то соображения, что могло заставить его пойти на самоубийство? – прямо и резко спросил Биф.
– Как мне кажется, он просто не выдержал напряжения, воцарившегося в доме после убийства. Я знаю, насколько его волновало ожидание вызова для дачи показаний и что его слова могли только повредить моему брату. Однако думаю, его жена сможет сообщить вам больше, чем я. Не хотите ли, чтобы я вызвал ее сюда?
– Что ж, вероятно, побеседовать с ней нам, так или иначе, необходимо, – сказал Биф.
Миссис Дункан оказалась настолько же низкорослой и пышной, насколько муж выглядел тощим и бледным. Рукава платья выглядели слишком узкими для рук, ее лицо было крупным и белым, как посыпанный сахарной пудрой пудинг. На нем не отражалось никаких следов только что пережитого горя, но в манерах сквозила неприязнь к чужакам. Почему-то возникало ощущение, что она распоряжалась своим нервным мужем так же легко, как управлялась со всем остальным на кухне. Но в ней чувствовалось и что-то не совсем здоровое. Быть может, на такую мысль наводили исходивший от нее чуть заметный запах пота или складки чрезмерно разросшегося живота.
– Примите соболезнования в связи с постигшим вас горем, – произнес Биф привычную в подобных случаях фразу.
– М-м-м, – протянула миссис Дункан, как будто соболезнования показались ей двусмысленными.
– Лично у вас не возникает сомнений, что он сам наложил на себя руки? – спросил Биф.
– Никаких, – ответила кухарка. – Он уже грозился сделать это раз десять. Его привела в отчаянное расстройство ситуация в доме. – Она бросила почти обвиняющий взгляд на Питера Феррерса. – Так что едва ли теперь стоит чему-то удивляться.
– И все же, – заметил Биф веско, – для нормального человека, как представляется, требуются более тяжелые испытания, чем последние события здесь, чтобы добровольно уйти из жизни. Если бы ему случалось так же часто сталкиваться с убийствами, как, например, мне, он ни за что не пошел бы на такой безумный шаг.
– Причиной послужило не само по себе убийство, – сказала миссис Дункан. – Дело в его бессмысленной верности этой семье. Я не уставала твердить ему, что он слишком напряженно работает. Муж порой не мог заснуть ночью, если его не устраивал порядок, наведенный накануне в доме. «Делай, что тебе положено, а остальное – не твоя забота», – говорила я ему. Но нет. Ему не давало покоя, понравилось ли мистеру Стюарту то, почему мистер Питер изволил сказать это. И так он доводил себя почти до исступления. А когда произошло несчастье, муж буквально обезумел. Я же ему сразу заявила, что смерть мистера Бенсона – невелика потеря. Но он только мне возражал: «Кабы ты знала все, что знаю я». Или: «Надеюсь, мне никогда не придется рассказывать о некоторых подробностях». То есть все в таком роде.
– Ну, разве я не оказался прав? – с триумфом обратился Биф ко мне и к Питеру. – Сказал же, что старик знал гораздо больше, чем пожелал сообщить нам.
– Что ж, – покачала головой вдова, – если и так, то теперь он унес все с собой в могилу. Ведь со мной он ничем не делился. Только нервничал, не находил себе места и пугался каждой тени, словно кто-то постоянно торчал у него за спиной. Бормотал во сне, но так ничего толком мне и не рассказал.
– Когда вы впервые заметили перемену в его поведении?
– Если честно, то он стал сам не своей еще со времени смерти старого хозяина. Хотя, казалось бы, немного денег, завещанных ему тогда, могли, наоборот, приободрить его.
– О какой сумме идет речь? – спросил Биф, и я почувствовал, что им на сей раз движет одно лишь любопытство.
– Да не о такой уж и большой, – ответила миссис Дункан, чуть насторожившись. – Фунтов триста или около того. Если прибавить к этому его прежние сбережения, то ему вполне хватило бы на покупку хорошего небольшого паба где-то в окрестностях. Но только он, конечно, и слышать не желал об этом. Ему хотелось вечно оставаться здесь и ухаживать за мистером Стюартом до конца дней своих. И вот вам! Так оно и вышло!
– Но все же, – попытался утешить Биф, – теперь вы, вероятно, сможете купить себе уютный домик.
– Так я и собираюсь поступить, уж будьте уверены, – заявила миссис Дункан. – Как только уляжется шумиха.
– Не могли бы вы уточнить, что конкретно сказал ваш муж, отчего вы теперь уверены в его добровольной смерти?
– А так и сказал, что наложит на себя руки. Не далее как вчера вечером. После того вторичного допроса, устроенного вами. Ему и так сделалось дурно после ответов на вопросы полицейских, а тут еще вы добавили. Он мне заявил: «Суда я просто не выдержу». А уж когда ему пришлось отправиться к судебно-медицинскому эксперту, он чуть сознания не лишился. И когда понял, что ему предстоит участие еще и в суде над мистером Стюартом, он этого пережить не смог. Кстати, он оставил записку.
– Неужели? Он написал предсмертное письмо?
– Да. Оставил записку на столе в кухне. Полиция забрала ее, хотя записка предназначалась мне лично. Он написал, что больше не в состоянии выдерживать всего этого – допросов и прочего, – а потому собирается повеситься. Так он и сделал. Причем прямо у меня в кладовке, оставшись в одной ночной рубашке.
– Когда примерно это произошло?
– Не могу сказать с уверенностью. Вчера вечером он лег в постель одновременно со мной. Где-то около десяти часов. Разумеется, нам обоим не стоило задерживаться в этом доме ни на день после убийства, но власти внушили, что без наших показаний не обойтись. Как тут было поступить? Ничего не поделаешь. Думаю, потому у бедного Дункана мозги и съехали набекрень, ведь его постоянно вызывали в библиотеку, где нашли труп. А утром он тоже оказался мертвым.
– Значит, у вас с ним была общая спальня? – спросил Биф.
– Да, – лаконично ответила миссис Дункан.
– Но отдельные кровати? – предположил сержант.
– Если уж вам охота влезать в такие подробности, то да – отдельные, – последовал ответ.
– И вы не слышали, как он встал и вышел из комнаты?
– Нет. Но в том не было ничего необычного. Он вечно о чем-то беспокоился по ночам. Очень волновался, и почти всегда попусту.
Голос Бифа приобрел мрачный тон.
– А где он сейчас? – спросил он кухарку.
Показалось, что из всех присутствовавших подобный вопрос ее смутил меньше остальных.
– Да в той же кладовке. Лежит, накрытый простынкой. Полиция посчитала это пока достаточным.
Биф заново скрестил ноги.
– А сейчас я хотел бы задать вам вопрос относительно прошлого, – сказал он.
Миссис Дункан вновь чуть заметно насторожилась.
– Я мало о чем могу вам рассказать, – предупредила она.
– К примеру, как часто посещали дом гости? Насколько регулярно наносили сюда визиты?
– Сюда почти никто не приезжал, если подумать. Раньше порой заглядывал преподобный Смайк, когда собирал по подписке деньги на благотворительность. Еще доктор Бенсон, мистер Питер, а больше я сейчас никого и не припомню.
– А когда старый мистер Феррерс был еще жив?
– Да то же самое. Очень мало незнакомцев бывало тут. Прибавьте только его стряпчего и адвоката мистера Николсона. Да был еще один юрист, часто являвшийся по делам, но он, кажись, виделся только с мистером Стюартом.
– Как его фамилия? – спросил Биф, прилежно делая записи в своем блокноте.
– Орпен, если не ошибаюсь, – ответила кухарка так, словно говорила о человеке, вызывавшем у нее неприязнь.
– Вы его хорошо помните? – Биф обращался теперь к Питеру Феррерсу.
– Да, хорошо. Но только на самом деле его фамилия Оппенштейн. А чем он занимался, я так до конца и не выяснил.
– Он появлялся здесь в последнее время? – Биф снова задал вопрос миссис Дункан.
– При мне после смерти старого мистера Феррерса он приезжал сюда только однажды, и с тех пор я его больше не видала.
– Гм. Наверное, это все, что я хотел у вас узнать, миссис Дункан. Спасибо вам большое. О, между прочим…
Ей пришлось повернуться от двери, до которой она уже почти добралась.
– Ну, теперь-то чего? – спросила она недовольным тоном.
– Кто ведет в этом доме хозяйственную бухгалтерию?
Если это было вообще возможно для женщины подобного телосложения, она как будто окаменела.
– Я сама, – ответила миссис Дункан почему-то очень громко.
– Кто-нибудь проверял бухгалтерские книги?
– Не знаю, заглядывал в них мистер Стюарт или нет, хотя никакой разницы все равно не было бы, – выпалила она на одном дыхании. – В конце каждого месяца я сдавала отчетность, и там у меня все сходилось точка в точку. Я выдавала жалованье горничным, Дункану и самой себе тоже. Оплачивала все необходимые страховки и следила за расходами. И ежели у вас есть ко мне какие-то претензии по этому поводу…
– О нет, – поспешил заверить ее Биф. – Не сомневаюсь, что в книгах у вас полный порядок.
Не приходилось удивляться после этого, что миссис Дункан, выходя, оглушительно захлопнула за собой дверь.
Биф повернулся к Питеру Феррерсу:
– Как хотите, но меня больше не поражает тот факт, что старый дворецкий наложил на себя руки. Жить с такой норовистой особой! А? Как вам кажется? – скорее констатировал, чем спросил он.
Но потом спохватился, поняв, что прямого отношения к расследованию это не имело, а Питер находился не в самом подходящем настроении для фривольных шуток после трагедии, в ходе которой двое близких ему людей лишились жизни, а брат оказался арестован по обвинению в убийстве. И потому добавил несколько слов вне связи с прежней своей мыслью:
– Но я все равно весьма сожалею о случившемся.
Питер кивнул.
– Да, она, пожалуй, немного крикливая, – согласился он. – Но зато повариха отменная.
– Полицейские уведомили вас о своем намерении вернуться снова? – спросил Биф.
Питер бросил взгляд на наручные часы.
– Да, около полудня, так они сказали.
– Кто у них за старшего? – полюбопытствовал Биф.
– Некий инспектор Стьют.
Биф громко хлопнул себя большой ладонью по бедру.
– Боже мой! Старина Стьют! – воскликнул он с ухмылкой. – Интересно, что он скажет, когда мы с ним встретимся здесь нос к носу? Боюсь, он никогда не проявлял ко мне особого почтения, этот Стьют. Талдычил про свои современные методы и прочее. А потом ему очень сильно не понравилось, когда я взял и запросто докопался до разгадки преступления в Брэксэме.
Я посмотрел на Бифа с некоторой озабоченностью. В прежние дни ему хотя бы хватало такта скромнее отзываться о своих успехах, если приходилось иметь дело с более квалифицированным детективом. Но теперь, когда он вошел в роль частного сыщика, его самомнение удвоилось. Биф напускал на себя вид профессионала во всем. Это сквозило даже в том тоне, с каким он поинтересовался у Питера о местонахождении ближайшего телефонного аппарата.
В усадьбу «Кипарисы» телефонная линия еще не была проведена, но в нескольких десятках ярдов ниже по улице стояла будка телефона-автомата. Когда мы с Бифом добрались до нее, он с мальчишеским упорством настоял, чтобы я тоже втиснулся в будку и присутствовал при его разговоре. Нам почти негде было повернуться, а ведь ему пришлось при этом сначала пролистать справочник.
– Хм, здесь значатся только три Оппенштейна. Уже хорошо.
Его крупный, сплющенный ближе к ногтю указательный палец не без труда справлялся с набором номера, но Бифу все же удалась эта операция. Я вынужден был слушать, как с неуклюжей и вкрадчивой вежливостью он спрашивал человека на другом конце провода, знаком ли тот с мистером Феррерсом, и получил краткое «нет». Ничуть не обескураженный, он набрал следующий номер и на прозвучавший ответ воскликнул:
– Ах, так вы, стало быть, поддерживали с ним знакомство когда-то?
Потом, как я догадался, его собеседник не пожелал ничего больше с ним обсуждать. Но лицо Бифа сияло довольством, когда он с трудом повернулся и посмотрел на меня.
– Как я и думал, – сказал он. – Ростовщик. Вот кто это.