Ненавижу колдунов!. Пролог (Андрей Денисенко, 2011)

Пролог

Легкий утренний туман сползал с холмов влажной дымкой. И хотя первые солнечные лучи еще приносили неясное осеннее тепло, внизу, у подножий, в небольших овражках уже давно поселилась осень. Воздух был прозрачен и звонок, как бывает только в эту короткую пору. Чувствовалось в нем неспешное, неотвратимое приближение зимы. И небо было тяжелым. Вроде и облаков особо не видать, а вот лезли в голову грустные мысли о скором снеге.

– Не нравится мне это затишье, – рослый плечистый воин со звероподобным лицом хмуро окинул взглядом подернутые утренней дымкой холмы. – Неспокойно на душе. Опять же, закат вчера нехороший был. Все небо алым изошло. Дурная примета.

– Перестань, приятель. На, взбодрись, – длинноволосый детина в дорогих вороненых доспехах, снятых когда-то с самого Разбойного Рыцаря, протянул Твердолобому объемистую фляжку. – Вечно ты дергаешься без толку. Увидишь, бароны еще очухаются. Прикинут нос к перцу, да и разойдутся по домам. Никому не удавалось совладать с нашим герцогом.

Твердолобый посмотрел с сомнением, но флягу взял. Глотнул, поморщился. Крепкое эллийское обожгло глотку, разлилось по телу приятным теплом. Фляга пошла дальше, по своим, что замерли рядом на склоне в тревожном ожидании.

– Слишком тихо. Роса подсыхает, а от баронов ни слуху ни духу. Вот я бы точно пораньше ударил, пока солнце нам в рожи.

Длинноволосый усмехнулся.

– Так говорю ж, страшно им. Ты глянь, какую силу герцог собрал. А бароны что – сотни две латной конницы да голодранцы, что по дороге пристали. Ну, может, лучники еще.

– То-то и оно. Козе ясно, что быть им битыми, а все равно прут. Не совсем же полоумные, видать, рассчитывают как-то выкрутиться.

Закрываясь от солнца, Твердолобый приложил ладонь к глазам, покрутил головой. Отсюда, почти с самой вершины холма, все сборное войско было как на ладони. Уж в чем, в чем, а в искусстве стратегии герцог Барн ре Лайнсент, сиятельный владетель Северной Долины и законный властитель всех Северных Предгорий, поднаторел порядком. Года не проходило, чтобы не высадились с моря наемные армии, нанятые алчными купцами Заморья, или не надвинулись из глубин лесистых холмов злобные северные варвары. Или вот, как теперь, свои бунтовали, местные бароны, заносчиво считавшие себя свободными, когда втихаря, а когда и вот так, с гиком и лязгом оружия. На все случаи единственно верным и действенным герцог считал одно средство – острые клинки закованных в броню легионов. Конницу герцог не жаловал: хлопотно, да и фуража не напасешься, а вот пехоту холил и лелеял. Три квадрата латников и еще отборная наемная дружина. Может быть, не маневренные, тяжелые на подъем, зато среди холмов, да хорошенько укрепившись, – непобедимые.

В это утро старый герцог не счел необходимым выдумывать что-нибудь особенное и войско свое расставил излюбленным порядком – вытянутым, стелющимся с высокого холма клином. Впереди, суетясь и переругиваясь, топтались пращники, лучники, меченосцы из простых. Эти хоть и понимали, что они – легкая добыча для баронской конницы, мелочь, которая может лишь ненадолго задержать кавалерию, сбить с ритма и геройски погибнуть под копытами, а только выжившим герцог всегда раздавал по полсотне монет, и желающие раз от разу находились. Дальше по холму стройными рядами стояли легионы. Стояли крепко, вгрызшись копьями в остывшую землю, закрывшись стенами квадратных щитов и ощетинившись. Фланги герцог не укреплял, ловко прикрывшись топкими оврагами по одну руку и утесами по другую. Только редкие цепочки арбалетчиков, чтобы досаждать прицельными осиными уколами, да две неповоротливые баллисты – по одной с каждой стороны. Эти стояли больше для страху, пользы от них в ближнем бою не было. Сам герцог с двумя дюжинами знатных рыцарей обосновался у шатра на вершине холма. Тут же при знаменах и личном штандарте стояла дружина – пять десятков отборных наемников, лихих головорезов, проверенных во многих кровавых передрягах.

– Слышь, Твердолобый, ты что за баронов-то переживаешь? Как к обеду с ними покончим, так небось на баб ихних рассчитываешь опосля залезть? – Громадный воин, тот, что стоял слева, у знамени, громко заржал, еще двое-трое подхватили. – Нам, считай, нынче и заняться нечем будет. Перед нами три заслона да еще голодрань, а мы знай себе грейся на солнышке, от сиятельного нашего мух отгоняй!

– Брось, Герг! Ему ж все едино: что в дружине, что в первом заслоне. Набегут бароны, так об него только шишек насобирают. Он же одно слово – Твердолобый!

Теперь уже ржали все, кто слышал. Твердолобый насупился, нервно упер в землю тяжелые ножны. Вроде и верно говорят, и гогочут не со злобы, а все одно: дерьмово на душе!

В стороне, у реки, хрипло взревели боевые горны. Вторя им, сипло завыло с соседних холмов. Несколько всадников, подгоняя лихих быстроногих коней, с гиканьем вырвались из-за гребня и стремглав промчались меж лучников. Один, подгоняя коня плетью, поворотил к штандарту герцога, в мгновенье ока взлетел вверх по склону.

– Теперь недолго ждать осталось, – Герг кивнул в сторону конного. – Если заслоны снялись, значит – поперли бароны.

До герцога и его свиты было все же далековато, не слыхать, о чем гонец докладывал, но по тому, как нахмурился сиятельный, как зашевелились славные рыцари, стало ясно: начинается. Твердолобый облизнул пересохшие губы, перехватил из чьих-то рук давешнюю фляжку. От вина стало малость веселее. Зазвучали горны, теперь уже во всю мощь. Длинноволосый подмигнул.

– Позабавимся? Эх, давно руки не разминали…

Кто-то хлопнул по плечу, Твердолобый оглянулся. Рист Глайм, старый приятель, с которым еще на лесных варваров ходили. Может, и впрямь дергаться не стоит. Вон какие парни вокруг. Каждый и в воде бывал, и в огне не сгорел. Ударил барабан, дружина отлаженно, без суеты сдвинулась в каре, надежно укрыв знамена за мощью начищенной брони.

Хоть и ждали баронской атаки, хоть и следили во все глаза за мятежным сбродом лучшие разведчики герцога еще с минувшей ночи, а только это всегда неожиданно бывает. Не было на холмах никого, ветер да сухую траву гонял, а вот уже высыпали на склоны яростно орущие, подбадривающие себя воплями орды. Хоть и далеко, а все же видать, что у каждого меч или секира. Кое-кто из простолюдинов даже в броне с чужого плеча. Отдельным аккуратным квадратом – малочисленная, но быстроногая в бою баронская конница.

– Многовато их чего-то… – Претт теперь тоже смотрел озабоченно. – Ишь, сколько народу бароны понагнали.

– Сами пришли. Лесные атаманы добычу учуяли, да и варвары свое урвать не прочь.

– Урвут сейчас… – На Твердолобого уже накатила пьяная винная удаль. – Будет им сейчас добыча…

Ему никто не ответил, только Претт смачно сплюнул и не спеша обнажил меч.

Над холмами вдруг стало тихо. Так тихо, что слышно, как кружит в вышине припоздавшая с летом птаха, как шумит холодный утренний ветер. Сотни глоток по склонам со свистом втянули воздух, замерли на мгновение, дожидаясь, пока взревут боевые рога, и разом сотрясли холмы единым дружным ревом. И неважно было, кто громче орет, свои или чужие, главное – чтобы все вместе, чтобы выплеснулась наружу боевая ярость, исторглись с кличем последние страхи и сомнения.

Нестройно колышась, орда нападающих стекла вниз по склону, преодолела низину и взметнулась вверх, навстречу схватке и яростному звону клинков. Редкие стрелы арбалетчиков не заметили вовсе. Десяток-другой упавших, хрипящих, захлебывающихся собственной кровью только заставляли поспешать.

Первые ряды сшиблись. Сзади тут же наперли, кто-то падал, кто-то бешено махал мечом, не глядя уже, куда попадает клинок. Место убитых занимали новые воины, бешенство схватки нарастало. Под трубный рев рогов с холма скатилась новая волна баронского разношерстного войска, шаг за шагом тесня меченосцев. Герцогский строй начал прогибаться, острие клина скруглилось, забурлило кровью. Из первых рядов примчался гонец в разодранной кольчуге с мольбой о помощи, но боевые барабаны молчали. Твердолобый ненароком оглянулся. Герцог Барн стоял неподвижно, скрестив руки на груди. Лица за забралом было не разобрать, но Твердолобый и так знал, куда он смотрит, – на склон холма напротив, где все неподвижным сверкающим квадратом стояла баронская конница. Один из рыцарей, владетель Сонных Оврагов, склонился к герцогу, что-то негромко сказал, но герцог отрицательно покачал головой. Понятно. Пращники и меченосцы, что сейчас десятками гибнут у подножия, в основном со стороны озер пришли, от Сонных Оврагов, и неохота владетелю своих людей терять. А только и легионы бросать в бой рано. Неизвестно, что задумали бароны, свежие силы пригодятся.

Видно, не одному Твердолобому такие мысли в голову пришли. Стройные ряды легионов стояли спокойно. Хоть и жалко тех, кто рубился внизу, а рано еще. Не время.

Подножие холма огласилось торжествующими воплями атакующих, потом сразу – предсмертными криками и стонами. Сметая остатки ополчения, возбужденная легкой победой баронская орава рванулась дальше и тут же напоролась на непробиваемый строй легионеров. Ударил барабан, разом взметнулись копья, заблестели клинки. Атака захлебнулась. Войско мятежных баронов откатилось назад. У подножия холма остались только горы изрубленных тел, вперемежку мертвецы и те, кто еще заходился в дурном крике от боли.

На баронской стороне тоже забили барабаны. Твердолобый ахнул и выругался. Из-за гребня выкатилась новая орда, еще больше прежней. Эти вооружены были куда лучше. На солнце сверкали лезвия боевых секир и широких мечей. Броня воинов была украшена шкурами, кожаные наручи обшиты медными бляхами, хотя шлемов на многих не было вовсе. Изрисованные зеленым лица делали их похожими на демонов.

– Ты, что ли, про варваров говорил? – Длинноволосый, что стоял рядом, тоже приложил руку ко лбу. – Вот и они. Уж эти точно не первый день кровь нюхают. Дети лесов, мать их…

– Варвары – они лихо мечами машут. Хоть и рожи зачем-то красят, и в побрякушках ходят, как бабы, – Рист Глайм перехватил меч, прикинул поудобнее в руке. Далеко еще до драки, а ждать, так и вовсе тяжело.

– Многовато их, и вправду. Эх, веселый будет полдень, чует сердце…

Твердолобый промолчал. Нехорошо как-то все. И дело не в варварах, хоть и орава собралась серьезная. А вот почему они замешкались? Почему стоят, чего-то ждут, хоть атаковать надо, не давать легионам опомниться? Сердце сжалось в дурных предчувствиях и вдруг екнуло, накачивая кровь с утроенной энергией. Вот оно. Вот.

Над холмами родился странный звук. Тонкий, едва слышный шелест, поначалу почти неразличимый за криками и лязгом железа. Но звук усилился, вынырнул из-за холма пронзительным, резким свистом. Что-то мелькнуло в утреннем небе – и обрушилось на землю, накрывая легионы. Полыхнула вспышка, и склон утонул в адском испепеляющем пламени. Кто-то истошно заорал, катаясь по земле, безуспешно пытаясь сбить пожирающий, плескающийся в стороны огонь. Кто-то заметался в надежде укрыться от падающей с неба смерти. Кто-то, бросив оружие, молил наславших ужасную кару богов о пощаде. А стремительные заряды катапульт вновь и вновь падали в самую гущу герцогских легионов, неся мучительную смерть.

Твердолобый похолодел. Только те немногие, кому довелось схватиться с лесными варварами у Черной реки, знали, что такое Пламя Богов, – страшное оружие варваров, полностью уничтожившее тогда боевые галеры вассалов Веселого Князя. Пустотелые комья обожженной глины, наполненные хитрой темной водой, что загорается сама и горит так, что затушить невозможно. Как же проглядели разведчики герцога массивные катапульты? Или… не придали значения, решили, что катапульты так, для солидности и устрашения, вроде баллист, что у герцога на флангах?

До вершины холма, где замерла дружина Твердолобого, смертоносные комья не долетали, да и третий легион, стоявший дальше других, почти не пострадал, зато первую и вторую линию сплошь заволокло дымом. Слышно было только вопли раненых, да ветер доносил запах горелой плоти. И даже не это страшно было, в конце концов, два пеших легиона – это не деревянные галеры, никакого Пламени Богов не хватит. Страшно, что строй развалился, бронированная стена распалась на кучки щитов и растерянные лица. Теперь не успеть собрать строй воедино в сплошном дыму. Последний раз жутко пропело в воздухе, и квадрат баронской конницы заколыхался стальными бликами. Твердолобый мотнул головой. Конных хоть и немного, да каждый пятерых пеших стоит. Таким никогда не пробиться сквозь броню построенного легиона, но им же ничего не стоит растоптать этот легион, прорвавшись за ряды копий и щитов.

За конницей рванули и варвары, и голодранцы. Первую линию бароны рассекли, даже не заметив, и вот уже сцепились легионеры с лесными в жестокой ближней схватке, когда царит хаос, когда каждый сам за себя и не успеваешь даже взглянуть, чья кровь осталась на клинке, не успеваешь смахнуть с лица свою собственную.

Второй легион кое-где сомкнул щиты, и удержались бы, но конные оказались быстрее. Просочились, врубились в щели, пошли топтать боевыми конями, перемешивая, ломая строй.

Рога сигнальщиков герцога ревели непрерывно, заставляя уцелевший легион перестраиваться. Дружина, последняя надежда Барна ре Лайнсета, ощетинилась мечами, прикрывая знамена и правителя. Каждый отчаянной решимостью ждал схватки, не легкой победной, а последней, на смерть. Склон – не подножие. Здесь широко, нет по флангам топей, нет скал. Никакой легион не устоит, если взять его в клещи. А после раздавить крохотную дружину, у которой и копий-то от конных нет, – дело времени.

Арбалетчики на флангах бились недолго, но отчаянно. Да только что может сделать пеший в легкой кольчуге, когда все его оружие – арбалет да короткий меч? Кто-то из наступавших в азарте запалил деревянные баллисты, и горький дым сырого дерева смешался с вонью горелой плоти. С гиканьем и яростью баронская конница вонзила острые клинья в бока обреченного легиона, не пробившись, завязла, но и откатиться уже не смогла, сзади напирали пешие… Рев пламени, крики, звон металла, хруст ломающихся костей, треск рассекаемых кольчуг.

Построившись вокруг знамен, дружина герцога Барна ре Лайнсета в молчании ждала смерти. Они еще могли попытаться бежать, прорваться к горам или отступить к замку, куда, бросив и обреченное войско, и знамена, уже умчались на породистых конях герцог и его закованная в латы свита. Но последний приказ герцога был стоять до последнего, удерживая натиск баронов. Бежать значило предать вождя. Не имело никакого значения, что вождь сам их предал, что они всего лишь обыкновенные наемники, что исход битвы уже решен. Только воин, сражавшийся до конца, попадет на благостные небеса. Только того, кто честно умер с оружием в руках, вспомнят за погребальным столом.

…Когда солнце было на полпути к зениту, а последние легионеры умерли под клинками варваров, бароны, смеясь, с великодушием победителей предложили наемникам жизнь и пощаду в обмен на герцогские знамена. Ответом было молчание. И тогда на дружину налетела конница. Звон клинков не смолкал почти до полудня. Лишь когда прославленные знамена герцогства Северных Предгорий рухнули под ноги победителей, несколько уцелевших воинов отступили к горам. Последний приказ герцога Барна ре Лайнсента был исполнен.