2. Европа по обе стороны дальневосточной границы
Россия на протяжении всей своей истории тесными связями, общей судьбой была соединена с Западом. Там черпала она новые идеи – от культурных, до политических, там она видела идеалы своего развития, со странами Европы она дружила или насмерть воевала. И в этом проявлялась суть двух половинок единого целого – христианского мира.
Китай пришел в Россию с Запада.
На Западе было страстное увлечение открытой, ранее неведомой империей, ее удивительной культурой, ее, как многим казалось, совершенным государственным устройством. Мода на Китай при европейских дворах определила целую эпоху, когда все сферы общественной жизни во Франции, Голландии, Великобритании, Австрии, Саксонии – от театра и литературы до государственных новшеств и политических дебатов – начинают развиваться под мощным воздействием этой новой, далекой, прекрасной страны.
В России никогда не было такой моды. Если она и была, то только в той степени, чтобы поспеть, не отстать от Запада. Если Китай присутствовал в русских переводах, то это были переводы с французского или немецкого трудов Вольтера и Лейбница. Если китайская тема вдруг появлялась в театре, то как пьеса Гоцци «Турандот». И Екатерина II обустраивала в Царском Селе свой китайский кабинет только потому, что великолепные подобные комнаты, полные изящества, уже были в Шенбрунне – их велела сделать, а потом очень любила Мария Терезия.
Даже новые растения из Китая попали в Россию через Европу. Длинный путь через моря и океаны совершили китайские розы. Эти великолепные цветы стали настоящей страстью австрийских императриц: привезенные на кораблях, они заняли заметную часть парка Шенбрунн и до сих пор вызывают восхищение посетителей дворца.
Г.П.Рылов занимательно пишет о груше, родина которой – Китай. Иезуиты дали ей латинское название – «пирус» – от него произошли все прочие в европейских языках: французское – «пуарье», английское – «пейр», немецкое – «бирне», итальянское – «перо», испанское – «пера»[145]. Чтобы попасть в Россию, груша «совершила» кругосветное путешествие – через моря и океаны, по тверди земной – вновь, уже с нашей стороны, к границе с Китаем.
Китай в Россию пришел с Запада. Вот почему так много имен иностранцев мы находим среди тех, кто осваивал для России Дальний Восток, шел туда по русскому повелению…
Первооткрывателем Китая для Запада был Марко Поло. После своего кругосветного путешествия его «Описание мира» показало Европе, что где-то далеко существуют совершенно фантастические страны, о которых никто до того не имел ни малейшего представления.
Новое «открытие» Китая совершили иезуиты. Выдающуюся роль сыграл итальянец Маттео Риччи, по-китайски Ли Маоту (1552 – 1610 гг.). Живя в Китае, он донес до Европы образ этой далекой страны, дав и Китаю представление о духовной жизни Европы. Книга Риччи о нравах и обычаях китайцев была опубликована в 1615 г. на латыни и затем переведена на многие европейские языки[146].
Она, как и другие свидетельства, вызвала в Европе настоящий восторг, который охватил широкие слои образованных людей в разных странах. Поскольку французские иезуиты составляли большую часть китайской миссии, то их сообщения особенно горячо принимались во Франции. Выдающиеся мыслители, такие как Пьер Байль (1647 – 1706 гг.), Малебранж (1638 – 1715 гг.), Фенелон (1651 – 1715 гг.), Монтескье (1689 – 1755 гг.), Вольтер (1694 – 1778 гг.) и другие, находились в значительной степени под влиянием Китая. Так называемая «практическая философия» китайцев и на этом основанная социальная и политическая система служили им идеалом[147].
«Картина, которую писали иезуиты, – отмечал Вольфганг Франке, – это была большая могущественная империя, пребывающая в благополучии, спокойствии и мире. Во главе стоит честный, просвещенный властитель, который правит при соблюдении предписаний разума и установленных норм государственной этики. Народ управляется на основе законов, высоких и чистых обычаев. Все войны и споры устранены, мир и гармония превыше всего. В противоположность этому раздробленная и находящаяся в постоянных войнах Европа с ее бедностью и нуждой после 30-летней войны представляла собой ужасную картину»[148].
Сообщения иезуитов дополнялись впечатлениями от привезенных товаров: фарфор, лаковые изделия, раскрашенные шелковые ткани, бумажные обои. Все это мгновенно входило в моду, как и садовое искусство, архитектура, театр. Культурные образцы Китая создали в Европе великолепный стиль рококо.
В германском языковом пространстве было два центра китайского вдохновения: Дрезден и Вена. Настоящая китаемания была при венском дворе. Приметы этого увлечения знати были повсюду. Так, первое представление пьесы «Китаец» («Le Chinesi») в 1735 г. было примечательно тем, что в нем одну из ролей сыграла тогда еще 18-летняя Мария Терезия, будущая австрийская императрица[149].
В Германии, прежде всего, Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646 – 1754 гг.) находился под влиянием сообщений иезуитов из Китая. Он состоял в переписке с иезуитом Йоахимом Бови[150], благодаря которой вник в суть учений Лао-цзы, Конфуция и китайской версии буддизма. Эти идеи способствовали развитию идей самого Лейбница об обществе как о едином, постоянно восходящем «со ступени на ступень духовном существе», которое находится на пути прогресса[151]. Библиография на немецком языке об этих взглядах Лейбница чрезвычайно обширна[152].
Иоганн Вольфганг фон Гете (1749 – 1832 гг.) также ощутил на себе сильное культурное влияние Китая. В молодости он был настроен против этого влияния, поскольку поколение «Бури и натиска» отождествляло все китайское с вычурным стилем рококо, но в старости он пришел к признанию литературы Китая, вернее тех немногих текстов, которые он узнал в переводах.
Однако наряду с «китаефилами» в Европе было и немало «китаефобов». Уже в XVII столетии образовалось два совершенно различных европейских представления о Китае: о Китае философов и Китае мужланов. Первая из этих картин была, без сомнения, «продуктом» миссии иезуитов. Вторая – впечатлением купцов, которые имели дело с торговцами и чиновниками страны жестких установлений, презрения к чужестранцам, деспотии.
Этот «другой» Китай отразил в своем «Робинзоне Крузо» Даниэль Дефо. «Китай «Робинзона Крузо» – это страна предрассудков и идолопоклонничества, варварства, примитивности и детского незнания, грязи, ужасающей нищеты и смешной в сравнении с европейской военной системы», – отмечает Вилли Бергер[153].
Очень критическую картину далекой страны нарисовал Гердер. «Китай такой потому, что там нет никакого прогресса, никакого динамичного развития, у него кровообращение как у зверя, который залег на зимнюю спячку, его мораль и законность все время идут по кругу и говорят сотни раз одно и то же, – пишет тот же Бергер о представлениях Гердера в отношении Китая. – Китайская культура в этом кругу без развития остается детской культурой, а китайцы сотни лет остаются детьми вечных законов»[154].
Мода на Китай окончилась с Великой французской революцией. Китаемания как садовое искусство, как искусство внутренних интерьеров была символом знати и богатой буржуазии; революция вырвала социальный фундамент у китаемании[155]. Гегель писал: «История Китая не развивается сама собой… Мы имеем дело со старейшим государством с отсутствием прошлого, государством, которое сегодня так же существует, как и в старые времена. Китай не имеет истории»[156].
Гегель, Монтескье выделяли в устройстве Китая только одну его сущностную черту – деспотию. Не случайно именно так будет в последствии восприниматься все, что лежит на Востоке – через призму отношений иерархии, насилия, несводобы, какие мыслители революционной поры и XIX века видели в Китае.
В России никогда не было такой «любви-ненависти» к Китаю. Это было обусловлено целым рядом факторов, в том числе географических. Две страны граничат друг с другом, и это определяет чувства соперничества, подозрительности и настороженности, какие только бывают у соседей, тесно соприкасающихся друг с другом. Вилли Бергер, безусловно, прав, когда пишет: «Что касается русско-китайских отношений, то они отличались от европейских, во-первых, тем, что они единственные были не морскими, а по суше, и, во-вторых, они были отмечены непосредственно географическим соседством двух огромных держав, которое всегда были обусловлено недоверием, возникшим из-за завоеваний монгольских войск Золотой орды и остаются в политическом отношении латентно напряженными вплоть до наших дней, временами перерастая в кроваво враждебные»[157].
Н.А.Самойлов очень точно указывает, что «увлечение «китайщиной» началось в России с Петра Великого. Находясь в Голландии, Петр видел большое количество китайских и японских фарфоровых изделий повсюду, даже в домах простых людей. Русские посещали фарфоровый кабинет замка Шарлоттенбург в Берлине, китайские комнаты во дворце Шенбрунн в Вене, а в 1716 г. российский император любовался лаковыми комнатами замка Розенберг в Копенгагене. Именно после возвращения из Дании у Петра I появилась идея создания подобного лакового кабинета в России. По его инициативе русские живописцы из адмиралтейского ведомства начали работы по созданию «китайского кабинета» во дворце Монплезир в Петергофе»[158]. Именно поэтому в 1991 г., организуя выставку «Петр I в Западной Европе», ее устроители в Бремене подобрали для показа значительное количество китайских сокровищ, виденных в свое время Петром прекрасных изделий из фарфора, которые до сих пор бережно хранятся в музеях Гамбурга и Бремена[159].
И здесь также одна из причин, почему так много иностранцев на русской службе оказалось вовлеченными в китайскую политику России.
Поразительны судьбы этих иностранцев. Ни один из тех, кто принял предложение царя остаться в России и служить ее дальневосточным интересам, не был человеком из «ниоткуда», все они боролись и противостояли своей судьбе, все они были исполнены стремлений к лучшему, к тому, чтобы быть первыми, выделиться, добиться того, чего они сами желают. Шведа Ланга, оказавшегося в русском плену, грека Николая Спафария, униженного молдавским господарем, датчанина-голштинца Избранта Идеса объединяло то, что они были деятельными, неутомимыми, жадными до нового, умевшими брать на себя ответственность и выполнять порученное. Это были люди дела – вот что привлекало в них русских императоров. Они были другими, не такими, как свои.
Российские императоры и знать увидели Китай их глазами. И как всякое первое впечатление, оно надолго оказало свое воздействие на государственный курс в отношении соседа.
Китай открыли западноевропейцы, они обосновались там, первыми установили торговые связи. В истории этих отношений особую, ключевую роль сыграли христианские миссии, прежде всего миссии иезуитов, при дворе китайского императора. Россия со своими поисками путей в Китай опиралась на информацию, опыт работы в чужой стране, который накопили иезуиты. В Российском государственном архиве древних актов сохранились документы, свидетельствующие о переписке Петра I с главным патером в Пекине Стумфом Килианусом[160]. От него царь ждет и получает сведения о далекой стране.
Именно иезуиты стали первыми толмачами и посредниками на начальных стадиях установления российско-китайских контактов, именно они переводили эти контакты в привычную для европейцев форму договоров, обучая китайцев (и русских) вести дела по правилам и обычаям Европы. Поскольку у истоков российско-китайских отношений стояли иностранцы (греки, шведы, немцы), а с китайской стороны активно действовали иезуиты, то становится ясным: первые связи между Россией и Китаем не были в чистом виде российско-китайскими, это были отношения европейцев с европейцами.
В своей книге Идес и Бранд упоминают трех иезуитов, с которыми они встречались в Пекине: «француз Жан-Франсуа Жербийон (1654–1707 гг.); бельгиец Антуан Тома (1644–1707 гг.), вице-президент трибунала математики, а во время отсутствия Гримальди – президент, т. е. главный астроном китайского двора; португалец Томас Перейра (1645–1708 гг.) музыкант, в последующем был c Жербийоном в Нерчинске. Филипп-Мария Гримальди (1639–1712 гг.) был представителем итальянского аристократического рода, давшего Генуе не одного правителя. Гримальди находился на посту придворного математика и астронома, как до него иезуит Вербиест до него, и забавлял китайского императора Канси гидравлическими механизмами и оптическими эффектами»[161].
Нельзя не согласиться с исследователями, что «участие иезуитов в ранних русско-китайских дипломатических отношениях – поразительный исторический феномен. Иезуиты, преследуемые в обеих странах, сыграли роль посредников в чрезвычайно важных дипломатических миссиях между этими двумя великими державами»[162]. Действительно, во всех русско-китайских переговорах второй половины XVII – первой половины XVIII веков иезуиты принимали самое деятельное участие.
Однако, как показали события первых лет открытия европейцами Китая и особенно последующая колонизация страны, иностранцы не были миротворцами в этой части света. «История колонизации Китая – одна из позорнейших страниц мировой цивилизации»[163].
Китай стал со временем ареной противоборства европейских держав. За его богатства стали сажаться самые разные нации, в том числе и Россия. Это соревнование, в котором призом были просторы страны, трудолюбивое население, произведения искусства и ремесел, начали португальцы, к ним подключились англичане, французы, итальянцы, немцы… Россия, видя этот пример, не могла отстать, она участвовала в гонке на этой дистанции. И способствовала тем самым общим процессам единения мира – драматическим, стоившим многих жизней, имеющих проекцию на сегодняшний день.
Движение России на Восток – это подвиг первопроходцев. Героями на этом пути были Ермак[164], Ерофей Хабаров[165], Геннадий Невельской[166], Семен Дежнев[167].
Удивительно, но государственные, официальные посланцы царей исследователями не рассматриваются как первопроходцы. Между тем эти посольства, открывшие для России соседнюю неизведанную страну, никак нельзя отделить от истории освоения огромного края. Лишь О.И.Пожидаева смогла в целом рассмотреть эпоху первых русско-китайских контактов, на основе ее работы можно представить их хронику[168].
• В мае 1618 г. из Томска с целью найти дорогу в Китай и установить с китайской стороной добрососедские отношения направился отряд казаков во главе с Иваном Петлиным. Этот поход увенчался успехом: казаки не
только дошли до Пекина, но и встретились с китайскими чиновниками. Впрочем, с политической точки зрения визит русских в Поднебесную не был плодотворным: китайский император не удостоил русских казаков аудиенции.
• По прошествии малого времени в Китай было направлено официальное посольство, возглавляемое Федором Байковым. Впервые русский царь направил в Поднебесную официальное приветствие. Вышедший из Тобольска 25 июня 1654 г. отряд добирался до границ Китая почти год, а затем несколько месяцев ждал приема со стороны китайских властей.
• Летом 1643 г. В.Д.Поярков и его экспедиция по рекам Алдан, Учур, Гонам, перевалив Становой хребет, достигли Зеи и Амура, оставив описание жизненного уклада народов Приамурья.
• В 1648 г. С.И.Дежнев из устья Колымы по Тихому океану достиг пролива между Азией и Америкой. Это открытие потребовало подтверждения со стороны экспедиции под командованием В.Беринга.
• Поход 1649–1653 гг. Ерофея Павловича Хабарова в Приамурье привел к русскому подданству измученных набегами маньчжуров эвенков и другие малочисленные народы. В 1650 г. на месте небольшого даурского города первопроходцами был основан Албазинский острог, названный в честь даурского князя Албазы.
• С 1655 г. начинается активное заселение Приамурья. Этот же год считается годом создания Амурского казачьего войска. В 1655 г. по указу Алексея Михайловича статус воеводства получает Нелюцкий острог, переименованный в 1659 г. в Нерчинский и получивший в том же году статус города.
Несмотря на пограничные контакты, на известия, получаемые в России о Китае и в Китае о России благодаря иезуитам, никаких дипломатических связей, свидетельствовавших о государственном характере отношений, не существовало. В 1670 г. правитель цинского Китая Канси (Контайши) направил Алексею Михайловичу грамоту, предлагая установить дружеские посольские и торговые отношения. В ответ русское правительство направило в Поднебесную посольство во главе с Николаем Спафарием (Милеску Николае Спэтарул). Его целью было упрочить завоевания российских казаков на Востоке.
Молдавский боярин греческого происхождения Николай Гаврилович Спафарий родился в 1635 г., получил образование в Константинополе и в Италии, овладел эллинским, новогреческим, турецким, арабским, румынским, русским, латинским, итальянским языками. Спафарий-Милеску служил у молдавского господаря, но неудачно участвовал в политических интригах; в наказание за это по приказу господаря ему отрезали нос. Униженный, ставший фактически инвалидом, он бежал сначала в Валахию, затем в 1671 г. в Россию, где получил место переводчика в Посольском приказе.
По повелению российского царя Алексея Михайловича Спафарий в 1675 г. был отправлен в Китай. В Пекин его миссия прибыла 15 мая 1676 г. Китайцы встретили посланцев царя с подозрением. От посланника требовали передать в «мунгальский приказ» (министерство иностранных дел) привезенные Спафарием царскую грамоту и подарки. Но тот твердо отвечал, что «такое домогательство противно обыкновению, существующему у всех европейских дворов»[169].
Резоны китайцев описал историк С.М.Соловьев: «Ему (Спафарию – авт.) объяснили начало обычая: «В старых годах из некоторого государства был у нас посол, даров с собой привез очень много и словесно объявил всякую дружбу и любовь. Наш богдыхан, обрадовавшись, тотчас велел посла и с грамотою взять перед себя; но как начали читать грамоту, оказалось в ней большое бесчестье богдыхану, да и сам посол начал говорить непристойные речи. С тех пор постановлено: брать прежде грамоту у посла и прочитывать, и, смотря по грамоту, богдыхан принимает посла или не принимает»[170].
Китайцы настаивали, говоря, что только после «изучения» иностранных грамот будет приниматься решение, допустят ли посланца к богдыхану или его вышлют из страны. В этих спорах прошло 20 дней. И все это время Спафарий и его свита находились запертыми в предоставленном им доме, под стражей. В конце концов договорились, что царскую грамоту с переводом и подарки русский посланец принесет во дворец и положит в условленное место.
Ссылаясь на французский источник, Д.Н.Бантыш-Каменский так описывает последовавшую церемонию:
«5 июня посланник привез грамоту и подарки во дворец и у самого въезда сошел с лошади подле столба, на котором было написано имя богдыханово; потом, прошедши несколько дворов, в сопровождении своей свиты, вступил в палату, положил грамоту на четвероугольном возвышении, покрытом желтою каймой и окруженном китайцами, а подарки на разные столы. Исполнив сие, не говоря ни слова с ближними людьми богдыхана, возвратился на свою квартиру».
К этому моменту Спафарий уже установил связь с иезуитами у трона китайского императора. Узнав, что русский посланник владеет латынью, император Канси назначил Вербиеста переводчиком переговоров. От него Спафарий узнал, что служба иезуитов при троне китайского императора нелегка. Федринанд Вебриест, как уточнял С.М.Соловьев, «родом из испанских Нидерладнов», говорил Спафарию: «Рад царскому величеству для христианской веры служить и о всяких делах радеть; только жаль мне, что от такого славного государя пришло посольство, а китайцы варвары, и никакому послу чести не дают; подарки, которые присылают к ним от других государей, называют и пишут данью, и в грамотах своих отвечают, будто господин к слуге; говорят, что все люди на свете видят одним глазом, и только они, китайцы, двумя»[171].
В словаре Д.Н.Бантыш-Каменского приводится другая версия переговоров, будто богдыхан, прочитав перевод с грамоты русского царя, сказал своим приближенным: «К отцу моему и моим предместникам таких грамот от белого царя не бывало; надобно беречь оную в казне как самое доброе дело»[172].
Николай Спафарий вывез из Китая самые тяжелые впечатления: «В торгу таких лукавых людей во всем свете нет, и нигде не найдешь таких воров: если не поберечься, то и пуговицы у платья обрежут; мошенников пропасть!»[173].
В своей «Книге, в ней описание первой части Вселенной, именуемой Азия, в ней же стоит Китайское государство» нашли отражение встречи с иезуитами в Пекине:
«Почтем за важное описать китайских советников, которые при дворе богдыхановом за первейших лиц почитаются, то иезуиты-латыняне. В Китае иезуиты поселились с давних времен. То чудно, но истина…
Иезуит Адам Шаль покорил сердце китайского богдыхана мудростью своего ума: иезуит так учен, что безошибочно говорит о будущих солнечных и лунных затмениях, угадывает погоду, составляет календари-леточислители, отливает для китайской ратуши пушки. Богдыхан поставил его главой математического трибунала: в Китае этот чин столь велик, что почитать его потребно превыше самого первейшего князя.
Таков же умом и сноровкой помощник Адама Шаля иезуит Фердинанд Вербиест. Тихо на ухо говорил нам тот Фердинанд Вербиест богдыхановы о нас думы и премногие тайны жизни Китайской страны. Вербиест много учен и разумен, в речениях разных государств и народов силен.
Ради веры Христовой Фердинанд Вербиест, а с ним и иные латиняне, что проживают в Китайщине, возгорелись нам, послу русского царя, душевной любовью. Единоверцы во Христе ругали китайскую идольскую веру. Служа китайскому богдыхану и находясь у него ближним советчиком, Фердинанд Вербиест принял за радость оказать нам тайно подмогу в делах наших. Обещал Вербиест послать через нас в Москву тайное тайн богдыхана – чертеж и описание Китая. Страшно нам такое деяние! Но ум наш мутит любопытство, желаем получить для Руси тот драгоценный чертеж»[174].
«Спафарий дал иезуитам икону Михаила Архангела в серебряном вызолоченном окладе и два подсвечника пред икону», – отмечал историк С.М.Соловьев[175].
В день аудиенции у богдыхана Спафария наставляли, как он должен кланяться китайскому правителю, хотя тот настойчиво говорил, что это – унизительный обычай. Тем не менее обряд был исполнен: встав с ковров, он кланялся перед дворцом, три раза стоя на коленях и девять раз преклоняя голову, что продолжалось около четверти часа.
Китайскому императору Канси было в ту пору всего 23 года. Он позволил ему сесть «в восьми саженях от него». Вся церемония свелась к тому, что посланнику был предложен чай, и после император удалился в свои покои. Спафарий высказал свое возмущение тем, что император не поинтересовался здоровьем русского царя. Но с этого момента ворота дворца распахнулись для посланника. Сопровождавшие его купцы могли открыть торговлю своим привезенным товаром.
В прочие часы посольство снова оказывалось под стражей. С охранниками русские даже дрались. «Посольских и служилых людей никуда не выпускаем, дабы не причинил им кто-либо обиды» – был ответ на жалобы Спафария. Канси присылал посольству свои яства и, наконец, снова пригласил во дворец. На сей раз император повел беседу, задавал самые разные вопросы: «Великий государь, всея России самодержец, белый царь в добром ли здравии, сколько лет, в каком возрасте и сколь давно царствовать начал? Много ли посланнику лет от роду? Учился ли он философии, математике, триугольнометрии и звездословию? Каков путь к Московскому государству? Кто Бог ваш, кому поклоняетесь и в чем состоит ваша вера?»
Все источники указывают, что при ответах на вопросы Спафарий не сдержался, тон его показался китайцам грубым. Д.Н.Бантыш-Каменский пишет об этом так: «К стыду посланника, уверившего богдыхана, что обучался астрономии, на сделанный им вопрос об одной звезде, называемой «золотой гвоздь», он отвечал: «Я на небе не бывал и имен звездам не знаю». Сей грубый и неприличный отзыв был причиной – как должно полагать – неудачного посольства Спафария и явного неудовольствия двора китайского»[176].
Загладить неловкость не удалось. Посланник, для увеселения Канси, приказал четырем россиянам плавать в реке и нырять. Тщетно! После долгих препирательств, он сам для того, чтобы дождаться ответа от императора, был вынужден унизить свое звание и более двух часов стоть на коленях в грязи под дождем, но вместо ответа получил только отзыв президента «мунгальского приказа»: «Богдыхан не хочет ответствовать на государеву грамоту». Богдыхан ссылался на то, что ему не были выданы перебежчики на русскую территорию.
Но самое оскорбительное было припасено напоследок: президент «мунгальского приказа» сказал, что богдыхан может написать грамоту к русскому государю, но только в таких выражениях: «От превысокого Престола пишем к нижнему и смирному месту; дань и ясак, которые ты нам прислал, приняли и для того посылаем к тебе и ко всему государству твоему для службы твоей милость и жалованье»[177].
1 сентября 1676 г. Спафарий покинул Пекин.
Хотя договор с Китаем и не был подписан, посольство Спафария дало свои результаты. Он собрал обширную информацию о Китае, его правительстве, системе управления и политических целях на Дальнем Востоке.
В Москве Николая Гавриловича ждали новые испытания. До его возвращения, 30 января 1676 г., скончался царь Алексей, и престол унаследовал старший из сыновей от первого брака Федор. Покровители Спафария впали в немилость, а сам он был оклеветан, его допрашивали, отстранили от дел. С большим трудом посол смог восстановить свое доброе имя, ему вернули должность, но за службу не наградили.
Оставшиеся годы своей жизни Николай Гаврилович посвятил литературному труду, а также воспитанию детей и племянников[178].
Следующими иностранцами, которые были направлены в далекую и мало приветливую страну были голштинцы Избрант Идес и Адам Бранд. Но между этими официальными посольствами случилось еще одно ключевое событие российско-китайских отношений. Был заключен Нерчинский договор.
Нерчинский договор стал первым в истории Китая документом, подписанным с иностранным государством. Это европейское правило, класть на бумагу государственные обязательства перед другими странами, ранее совершенно были незнакомы и чужды Поднебесной. Ведь общая философия Китая сводилась именно к тому, что он – Срединное царство, что самый главный на Земле – китайский император, что на равных он не может и не будет вступать в переговоры с иностранными властителями, тем более брать на себя обязательства, которые следует потом исполнять.
Обстоятельства заключения этого первого договора были непростыми. Нерчинский договор, как показала история, оказал долговременное влияние на российско-китайские отношения.
Все основное внимание в договоре уделялось линии границы. Об этом – практически весь «Статейный список», как еще называют заключенный 27 августа 1689 г. Нерчинский мирный договор между Россией и Китаем о границах и условиях торговли, который предусматривал, что обширные территории Приамурья отходят к Китаю.
История подписания такого невыгодного для России мира описана многократно. Подробно драматический ход переговоров представил С.М.Соловьев[179]. Великие и полномочные послы царя – ближний окольничий и наместник брянской Федор Алексеевич Головин, стольник и наместник елатомский Иван Остафьевич Власов, дьяк Семен Корницкой подписали его под давлением военной силы. Китайский император Канси не хотел допустить российскую миссию в Пекин – цины организовали нескольких монгольских ханов на военное выступление против русского посольства с целью его полного уничтожения, однако русские это нападение отбили. Тем не менее, переговоры пришлось проводить не в Пекине, куда российское посольство не имело физической возможности добраться из-за возросшей угрозы уничтожения, а в Нерчинске. Но затем и Нерчинск был взят в осаду. Свыше 15 тысяч солдат противника при поддержке артиллерии и речной флотилии не могли быть отбиты полутора тысячами русских стрельцов и казаков без достаточного боеприпаса и продовольствия. А когда крепость сдалась, китайцы определили в первом в истории своей страны договоре ту границу, которая устраивала их, а не русских. В статье 1-й говорилось:
«Река, имянем Горбица, которая впадает, идучи вниз, в реку Шилку, с левые стороны, близ реки Черной, рубеж между обоими государствы постановить.
Такожде от вершины тоя реки Каменными горами, которые начинаются от той вершины реки и по самым тех гор вершинам, даже до моря протягненными, обоих государств державу тако разделить, яко всем рекам малым или великим, которые с полудневные стороны с их гор впадают в реку Амур, быти под владением Хинского государства.
Такожде всем рекам, которые с другие стороны тех гор идут, тем быти под державою царского величества Российского государства. Прочие ж реки, которые лежат в средине меж рекою Удью под Российского государства владением и меж ограниченными горами, которые содержатца близ Амура, владения Хинского государства, и впадают в море и веяния земли посреди сущие, меж тою вышепомянутою рекою Удью и меж горами, которые до границы надлежат не ограничены, ныне да пребывают, понеже на оные земли заграничение великие и полномочные послы, не имеюще указу царского величества, отлагают не ограничены до иного благополучного времени, в котором при возвращении с обоих сторон послов царское величество изволит и бугдыханово высочество похочет о том обослатися послы или посланники любительными пересылки, и тогда или через грамоты или чрез послов тые назначенные неограниченные земли покойными и пристойными случаи успокоити и разграничить могут».
Статья 2-я устанавливала:
«Такожде река, реченная Аргун, которая в реку Амур впадает, границу постановить тако, яко всем землям, которые суть стороны левые, идучи тою рекою до самых вершин под владением Хинского хана да содержитца, правая сторона: такожде все земли да содержатца в стороне царского величества Российского государства и все строение с полудневные стороны той реки Аргуни снесть на другую сторону тоя ж реки».
Наиболее болезненным решением было разрушение крепости Албазин, чему была посвящена статья 3-я Нерчинского договора:
«Город Албазин, которой построен был с стороны царского величества, разорить до основания и тамо пребывающие люди со всеми при них будущими воинскими и иными припасы да изведены будут в сторону царского величества и ни малого убытку или каких малых вещей от них тамо оставлено будет»[180].
Это было унижающее русских решение. Первая осада Албазина была весной 1685 г. Тогда хэйлунцзянская армия подошла к крепости со значительным перевесом сил. Манчжуров было около пяти тысяч пеших воинов и тысячи конницы, сто пушек и запасы пороха, ядер, продовольствия. В Албазине имелось 450 служивых людей, крестьян и купцов, три пушки, четыре ядра к ним и триста мушкетов. На предложение сдать крепость без боя албазинцы ответа не дали. Штурм крепости длился несколько дней. Гарнизон под командованием воеводы Алексая Толбузина отбивал атаки. Защитники говора пошли на переговоры, в результате которых смогли оставить крепость и уйти в Нерчинск. Манчжуры разрушили город.
Но 30 августа 1685 г. отряд служилых и промышленных людей во главе с А.Л.Толбузиным и А.И.Бейтоном приступил к восстановлению острога. Они строили крепость с двойными деревянными стенами, промежутки засыпали землей, обкладывали дерном и обмазывали глиной, чтобы сделать крепость огнеупорной. К началу 1686 г. в восстановленном городе насчитывалось 725 человек, вскоре численность достигла тысячи человек. И вот новое нападение.
В феврале 1686 г. цинские власти были удивлены, узнав о восстановлении города и заселении Приамурья крестьянами и стали готовиться к новому походу. Вторая осада Албазина началась 17 июля 1686 г. Манчжурская армия в составе восьми тысяч пехоты, трех тысяч конницы с сорока пушками снова подошла к крепости. Вторая осада длилась вплоть до поздней осени 1686 г., она принесла огромное количество жертв с обеих сторон[181].
Некоторые современные историки умеют даже поражение обратить в победу. Так, Н.Н.Вавилов в работе «Российско-цинские отношения» утверждает, что только в принятом виде Нерчинский договор открыл возможности широкой торговли с Китаем, стабилизировал обстановку на границе, в то время как совершение Спафарием цинских ритуалов как раз и привело к потере русских позиций на Дальнем Востоке[182].
Между тем на «исправление» ошибок в Нерчинске России пришлось потратить немало сил. И вновь на службу были призваны иностранцы.
Новым «десантом» из иностранцев в 1692 г. молодым царем Петром I были направлены в далекий Пекин коммерсанты – голштинец Избрант Идес «со товарищи», среди которых был его земляк Адам Бранд и в последствии соавтор по описанию этого трудного путешествия. Никаких договоров они с китайцами не заключали, однако привезли бесценную информацию о политическом устройстве восточной империи, ее экономике, культуре, армии. Подарки из Китая заворожили царя и его приближенных: образцы фарфора, шелка, бумаги были лучшими «переговорщиками» в пользу упрочения связей с Китаем и отстаиванием собственных интересов за тридевять земель.
Избрант Идес (1657 – после 1700 гг.), коммерсант, переехал в Россию в 1687 г. Он был уроженцем Глюкштадта в Шлезвиг-Голштинии, и поэтому немецкие исследователи, не колеблясь, считают его немцем. Адам Бранд пишет, что Идес был «германской нации». Однако фамилия «Избрант» говорит специалистам о том, что его предки происходили из Голландии, где эта фамилия (Ysbrant – Айсбрант) достаточно широко распространена. Источники сообщают, что его отец был мелким торговцем и при вступлении в бюргеры Глюкштадта был записан голландцем. Сам Идес в челобитной Петру I пишет, что «родом есмь земли датские». Вольтер называет его датчанином.
М.И.Казанин в предисловии к «Запискам о русском посольстве в Китай (1692–1695)» И.Идеса и А.Бранда сделал обзор источников, проливавших свет на факты происхождения Избранта Идеса[183]. Немалая путаница была с его фамилией. Сам Идес в посвящении книги вице-канцлеру Шафирову подписывается «Eberh D'Isbrand Ides». В русском переводе записок Идеса, опубликованном Новиковым в 1789 г. в Москве, его именуют Эбергардом Избраннедесом, а в российских государственных документах – Елизарием Елизариевичем Избрантом. Вольтер и А. Гордон называли Идеса Ильбранд Ид. Возможно, когда Идес впервые приехал в Россию, у него была голландская фамилия – Айсбрант, которую, однако, писали и произносили уже на немецкий лад – Избрант. Прибавкой «Идес» Избрант, видимо, не пользовался. Например, Бранд, хотя всюду очень корректно именует Избранта «господин посол», прибавки «Идес» не пишет. Избрант стал писать свое имя «Избрант Идес» только после путешествия в Китай. Посвящение Шафирову он подписывает с дворянской прибавкой «де». Источниковеды стали принимать «Избрант» за имя, а «Идес» за фамилию.
Адам Бранд был уроженцем Любека. Ни год рождения, ни год смерти его неизвестны. Еще в молодости он занимался торговыми делами в Москве. Исследователи отмечают, что судя по запискам Бранда, он, как и Идес, плохо владел русским языком[184].
М.И.Казанин пишет, что Идес приехал в Россию молодым человеком и прожил в ней значительную часть своей жизни. Со временем он стал играть видную роль в Немецкой слободе. Именно это способствовало тому, что Петр остановил свой выбор на нем, а после его возвращения из Китая в 1695 г. царь сохранил с ним добрые отношения.
Поехать в Китай была собственная инициатива Идеса. В Российском государственном архиве древних актов сохранилась челобитная Идеса. Он просит за свой собственный счет отправить его в Китай для ведения торговли. Именно торговля дала ему необходимую предприимчивость и активность, какие и требовались для столь сложного предприятия. Она заставляла ездить в другие страны – не только балтийского региона. «Мы можем сделать вывод, – пишет М.И.Казанин, – что Идес торговал с Россией, совершив свое первое плавание в Архангельск в 1677 г., еще в двадцатилетнем возрасте, и продолжал торговые операции много лет. Северогерманские порты, в частности Гамбург, играли тогда большую роль в торговле со странами не только Балтийского и Северного морей, но и Средиземного моря. Возможно, по торговым делам Идес бывал и в Италии, так как на вопрос китайского императора, какими языками он владеет, он назвал также и итальянский»[185].
Петр благосклонно отнесся к идее поездки коммерсанта в Китай. Эта идея, вероятно, обсуждалась и в тесном кругу, потому что царь приезжал в Немецкую слободу и бывал у Идеса, даже обедал у него.
Идес был заинтересован в поездке в Китай. В тот момент его дела были не в лучшем состоянии. Кредиторы из Страсбурга и Гамбурга требовали погашения долгов. Он надеялся, что сможет привезти из Китая такие товары, которые помогут навсегда забыть о финансовых проблемах.
В 1695 г. Идес вернулся из Китая в Москву. Он не был удачлив, как Головин, которого после Нерчинских переговоров с маньчжурами щедро наградили, но и не пострадал так, как Спафарий, который, возвратившись, подвергся преследованиям и вынужден был опровергать выдвинутые против него обвинения.
В переписке и мемуарах сохранились отклики современников на поездку Идеса в Китай. «1 февраля 1695 г., – отмечает в своем дневнике Патрик Гордон, – вернулся из Китая Елизар Избранд, куда он ездил послом». В адресованном в Женеву письме от 1 февраля 1695 г. говорится: «Шурин Сенебье, господин Избранд вернулся из Китая, где он по всему тому, что можно судить, составил себе состояние: люди уверены, что никто из его должников в накладе не останется». Об этом же писал и Лефорт: «Путешествие его [Избранта] было удачным. Пока еще нельзя точно определить его богатство. Он сказал мне, что постарается удовлетворить всех своих кредиторов. Он привез прекрасные драгоценные камни, среди которых есть сапфир ценностью, как говорят, десять тысяч талеров, весом 20 золотников и исключительно хорошего цвета».
Избрант, как пишет Поссельт, «из привезенных из Китая вещей… сделал крупные подарки разным лицам», давал банкеты, на которых каждый раз присутствовал царь. «20 февраля 1695 г., – отмечает Гордон, – Елизар Избрант прислал мне две штуки китайского шелку, шесть маленьких чайных чашек с блюдцами и девять глубоких блюдец различной величины и формы; все из фарфора»[186].
По возвращении из Китая Идес вынашивал мысль об издании своих путевых записок, а быть может, имел и более широкие издательские планы. В 1700 г. Петр I своей Жалованной грамотой предоставил амстердамскому печатнику Ивану Тесенгу монопольное право на печатание в Голландии «земных и морских карт, чертежей, листов, портретов, математических, архитектурных и всяких по военной части книг на славянском, латинском и голландском языках, вместе и порознь, и о привозе оных на продажу в Россию». В ней он отметил, что составление, печатание в Голландии на славянском и голландском языках и ввоз в Россию таблиц, чертежей и книг, касающихся Сибири и китайских владений, уже ранее «предоставлено голштинцу Елизарию Избранту и за ним остается». Эта грамота гласит: «По нашему же великого государя нашего царского величества указу… дана… грамота нашего царского величества Московского государства жителю, голштейнцу Елизарью Избранту, о печатании в Голландской земле и о вывозе в наше царского величества Московское царствие таблиц с написанием в чертежах и в книгах, Сибирскому нашему царствию и Китайскому владению городам и землям и рекам, под нашим, великого государя, нашего царского величества, именованием на славянском и на голландском языках…»[187].
В книге «Записки о русском посольстве в Китай (1692–1695)», написанной и изданной Избрантом Идесом и Адамом Брандом, путь в Поднебесную был подробно описан. В нее вошли не только впечатления от самого Китая. Авторы скрупулезно представили природу мест, через которые пролегала их дорога, встречи с разными народами.
27 октября 1693 г. посольство прибыло к Великой китайской стене: «27 октября завидели мы по высшим точкам гор несколько сторожевых, башен и в тот же день достигли Великой стены, или Цаган Крим, которая действительно кажется одним из чудес света… Проехав через проход, мы достигли ворот стены. Ворота построены в сторожевой башне высотой примерно 8 саженей, со сводом из тесаного камня и массивными, обитыми железом створками. Сама стена тянется далеко в направлении с востока на запад, пересекает долину и проходит по весьма высоким скалам. Через каждые 500 саженей высоко над этой стеной возвышается сторожевая башня. Основание стены на высоту примерно в сажень сложено из большого тесаного камня, остальная часть – из кирпича и извести. Насколько можно судить, когда-то вся стена была облицована тесаным камнем. За первыми сторожевыми воротами была площадка шириной 100 саженей, и через нее мы попадали к другим сторожевым воротам, от которых в обе стороны опять-таки отходили стены. Стены эти так же, как и первые, шли поперек долины, а на, башне тоже, был караул с полусотней солдат. На первой стене помещалась кумирня, на которой развевались желтые вымпелы и флаги богдыхана и идолов. Толщина стены была не меньше 4 саженей, а высота – больше 6. По стене могли ехать в ряд шесть всадников. Стена была в таком хорошем состоянии, как будто была сделана двадцать или тридцать лет назад, нисколько не разваливалась и не была покрыта плесенью или сорняками, как это часто бывает на старых стенах»[188].
Все было в этих новых местах для российского посольства необычным. «Пройдя вторые сторожевые ворота, мы попали в долину величиной примерно 300 саженей, где увидели несколько больших ив, а по западной стороне у подножия горы – великолепную кумирню. На расстоянии выстрела из мушкета стоит город Халган, окруженный высокой четырехугольной стеной и малолюдный. Меня встретили салютом из трех железных пушек, и здесь, в предместье, я заночевал. Улицы были так полны сбежавшимся народом, что с трудом можно было пробиться. Людей привлекло любопытство, они дивились звукам моих труб и литавр, которые казались им очень странными, так как они ничего подобного никогда не видели и не слышали. Вечером сановник прислал мне привет и приглашение к ужину во дворце богдыхана, где тот останавливался, когда бывал здесь проездом. Придя туда, я встретил помимо сановника также губернатора и главных чиновников города. После того как было выпито несколько чашек чаю, меня угостили прекрасным обедом, да к тому же показали пьесу, сопровождаемую китайской музыкой. Последняя состоит в том, что бьют во всяческие тазы, играют на струнных инструментах. Всем этим создают странный я беспорядочный шум, так что возникает желание бежать»[189].
Описывая трапезу, которой его удостоили местные начальники, Идес замечает: «Китайцам нечему учиться у немецких поваров».
С.М.Соловьев так описывал дипломатическую часть миссии Идеса и Бранда: «Когда Избрант приехал в царствующий град Пежин (Пекин), то его теснотою заставили нарушить обычай, по которому царская грамота отдавалась непосредственно государю, заставили передать ее ближним богдыхановым людям. Когда грамота была переведена, то Избранту объявили выговор от богдыхана за то, что в грамоте царское имя и титул написаны прежде, а богдыхановы после; грамота и подарки отданы были назад. Избрант не хотел их брать, но ему объявили, что в случае его упорства царская грамота будет брошена, а он будет выбит из царства с бесчестием; Избрант взял грамоту и подарки, и тогда ближние люди объявили ему, что богдыхан из-за грамоты с великими государями ссориться не будет и отправит к ним свою грамоту, только титул напишет иначе, чем он написан в русской грамоте, напишет просто: «Белым царям». На это Избрант не согласился; несмотря на то, он был допущен к богдыхану, причем кланялся ему по китайскому обычаю, становясь на колена. Богдыхан был «обличием мунгальским, усы немалые, борода небольшая, черная». Богдыхан жаловал Избранта из своих рук чрез ближнего человека горячим вином и спрашивал у него чрез иезуитов: «Из Московского государства до Французской, Италийской и Польской земель как скоро можно поспеть сухим и водяным путем?» Избрант отвечал, что во Францию можно поспеть недель в десять, в Италию – в двенадцать и в Польшу – в две недели. Избранту было наказано требовать от китайского правительства, чтоб выданы были изменники из сибирских инородцев, освобождены были русские пленники; чтоб богдыхан приказал высылать в Москву серебра доброго пуд по тысяче и больше с своими купчинами, которые покупали бы всякие русские и немецкие товары, какие будут им годны; чтоб приказал высылать дорогие камни, пряные зелья и всякие коренья, которые в Китайском государстве водятся; приказал своим китайцам приезжать в Российское государство со всякими товарами; приказал в Китайском государстве дать место под церковь, которая будет выстроена царскою казною. Кроме того, Избранту было наказано разведать о разных делах, и он, заплатив большие деньги, разведал от иезуита-француза, что богдыхан желает сохранять мир с Россиею; но желает ли пересылаться послами и посланниками и отправлять купчин с своим серебром и товарами, также простых купцов, об этом самом важном для русского правительства деле разузнать ничего не мог, хотя по наказу и разглашал между китайскими купцами о вольной торговле, какую ведут в России иноземцы, и о дорогих русских товарах»[190].
Царь Петр сохранял хорошие отношения с Идесом и после его возвращения из Пекина. В письме Виниусу из Азовского похода (от 21 октября 1695 г.) Петр наказывает передать поклоны Ромодановскому, Тихону Стрешневу, Гавриилу Головкину (это все первые лица в государстве) и Елизарию Избранту и сказать, что письма получены, но отвечать недосуг. Отвечая Петру, Виниус в своем послании от 5 ноября того же года подтверждает, что поклон «Елизарью Избранту передал»[191].
Конец ознакомительного фрагмента.