Война с Советским Союзом
Новость о нападении на Советский Союз поразила нас как удар молнии. Находясь в Чехии, мы слушали по радио, как Адольф Гитлер оправдывал свое решение стремлением окончательно разделаться с большевизмом, угрожающим всему миру. С дурным предчувствием того, что нам может достаться та же лихая доля, что и нашим отцам, ставшим жертвой войны на нескольких фронтах в 1914–1918 годах, мы готовились к самой жестокой из войн, в которой когда-либо приходилось участвовать солдатам.
Утром 27 июня 1941 года наш батальон двигался маршем на восток мимо ликующих жителей через Оломоуц в Моравии, Рацибуж и Бытом в Силезии. 30 июня мы переехали через Вислу возле Аннополя и в 8.00 достигли русской границы возле населенного пункта Устилуг.
Тем временем наши силы уже продвинулись далеко на восток. Развернутая из бригады в дивизию «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» была придана группе армий «Юг» (командующий фельдмаршал фон Рундштедт), ближайшей задачей которой был прорыв моторизованными частями в направлении Киева, в ходе которого силы русских к западу от Днепра должны быть уничтожены. Для выполнения этой задачи в распоряжении группы армий было 26 пехотных дивизий, 4 моторизованные пехотные дивизии, 4 егерские (стрелковые) дивизии и 5 танковых дивизий. Поддерживал наступление группы армий «Юг» 4-й воздушный флот под командованием генерал-полковника Леера (всего в группе армий «Юг» насчитывалось 57 дивизий и 13 бригад, в том числе 13 румынских дивизий, 9 румынских и 4 венгерские бригады. – Ред.). Фельдмаршалу фон Рундштедту противостоял маршал Буденный (Буденный был главкомом войск Юго-Западного направления с июля по сентябрь 1941 года; войсками Киевского Особого округа на направлении главного удара группы армий «Юг» командовал генерал-полковник Кирпонос. – Ред.) с 40 пехотными (стрелковыми) дивизиями (советская дивизия начала войны более чем в полтора раза уступала по численности личного состава германской пехотной дивизии; в дальнейшем – еще больше. – Ред.), 14 моторизованными дивизиями, 6 механизированными корпусами и 21 кавалерийской дивизией.
Русские упорно и стойко сражались за каждую пядь земли. Ожесточенные бои шли по всему фронту, когда мы 1 июля достигли автострады «Север» у Луцка. 2 июля мы получили приказ двигаться на Ровно через Клевань и установить там контакт с III моторизованным корпусом (генерал фон Макензен). Было получено донесение, что III моторизованный корпус окружен под Ровно. Крупные механизированные соединения противника атаковали наши растянутые фланги.
Ситуация с противником была чем-то совершенно новым для нас. Слегка обескураженный, я посмотрел на свои карты, чтобы проинформировать своих солдат о ситуации. Прежние критерии были уже не применимы. Где же четкое разграничение между нами и противником? Далеко впереди танковые дивизии III моторизованного корпуса развернули боевые действия к востоку от Ровно. Немецкие пехотные части вели бои в нескольких километрах впереди нас, а войска русских сражались к северу и югу от нас. После безуспешных попыток дать своим товарищам ясную картину позиций, я суммировал положение следующими словами: «На сегодняшний день противник повсюду!» Я еще не осознавал, когда обращался к своим солдатам, насколько близок был к истине, резюмируя создавшуюся ситуацию.
В паре километров к востоку от Луцка, рядом с железной дорогой мы наткнулись на последние аванпосты пехотного батальона. Клубы густого дыма показывали нам местонахождение подбитого русского танка. Темный лес тянулся по обеим сторонам дороги, по которой мы двигались в восточном направлении. Нам предстояло преодолеть расстояние в 60 километров, чтобы добраться до Ровно. Достигнем ли мы своей цели вовремя и сможем ли обеспечить нашим товарищам из 25-й пехотной (моторизованной) дивизии ощутимую поддержку? Я дал сигнал передовым подразделениям начать движение в надвигавшуюся ночь. Впереди был Фриц Монтаг. Монтаг был ветераном Первой мировой войны и командиром мотоциклетного взвода 1-й роты 1-го разведывательного батальона СС.
Сначала медленно, затем все быстрее, авангард двигался вперед в темные леса. Мне хотелось крикнуть: «Стой! То, что я вам вдалбливал, неправда! Машина – не ваш друг. Двигайтесь медленно, или вы приедете к своей смерти!» Но мои губы оставались сжатыми. Они были сжаты так, что не оставляли щели для потока воздуха. Прищурив глаза, я проследил взглядом за передовыми подразделениями колонны, все дальше и дальше углублявшимися в лес.
По обочинам дороги стояли подбитые русские танки. Грузовики и гужевой транспорт были брошены под деревьями. В одном месте мы нашли 12 замаскированных русских легких танков Т-26. В них не было горючего, и они были также брошены. Готовый к бою батальон двигался через огромную пустошь, протянувшуюся на север. Вдруг я увидел, как передовой взвод исчез, а 20-мм пушка нашей бронемашины открыла огонь по отдельным кустам. Затем четыре или пять этих «кустов» двинулись на нас и стали стрелять с расстояния около 150 метров. Хорошо замаскированные русские танки (видимо, устаревшие легкие пулеметные. – Ред.) атаковали маршевую колонну. В мгновение ока все попрятались в зарослях и наблюдали за дуэлью между нашими бронемашинами и танками противника. Несколько наших противотанковых пушек вступили в бой и положили конец сумятице. Через несколько минут мы возобновили марш. Горевшие танки еще долго освещали ночное небо за нами. Так в 19.30 мы обменялись первыми выстрелами с советскими войсками. Для того чтобы быть уверенным, что мы выполним задачу, я направил боевую разведгруппу в южном направлении и велел выйти к Клевани через Олыку и ждать батальон в Клевани.
Когда мы достигли Стовека и двинулись дальше на восток, нас уже окутала сплошная темнота. Вскоре после полуночи я разглядел грузовик, пересекавший дорогу прямо передо мной, а затем и другие машины на узкой лесной дороге. Русские! В течение нескольких минут мотоциклисты открыли в их направлении пулеметный огонь. Несколько вражеских грузовиков вспыхнули как факелы, и высокие снопы огня осветили перекресток лесных дорог. Лес оказывал неземное воздействие. Темнота действовала подавляюще и чрезвычайно нагнетала напряжение. Мне было не по себе; такой бой был для меня слишком непредсказуемым, и, помимо всего прочего, у меня не было необходимого опыта войны с русскими. Час за часом мы двигались в темноте. Более 30 километров все еще отделяли нас от Ровно. В паре километров от Клевани – сразу за лесом, который, слава богу, миновали, мы остановились, и батальон сомкнул строй.
Мы слышали шум ожесточенного боя, доносившийся со стороны Клевани. Поднимавшиеся вверх огненные вспышки указывали нам место сражения. Когда я уже собирался двинуться на Клевань, позади меня раздался ужасный крик. Среди взрывов гранат, ругавшихся солдат, скрежета танковых гусениц и грохота ломающегося металла я смог различить очертания танка в колонне. К своему ужасу, я увидел, что танк шел напролом прямо через мотоциклы. Затем он резко вывернул через дорогу влево и исчез в темноте. Едва мы оправились от этой неожиданности, как такой же трюк был повторен несколько поодаль, в конце колонны. Два вражеских танка въехали в нашу маршевую колонну в темноте и заметили свою ошибку только во время остановки. Мы, со своей стороны, приняли их за наши собственные бронемашины и, таким образом, двигались по лесной дороге в компании с русскими. Другие русские танки были замечены слева от дороги.
Боевая разведгруппа, которую я направил к Олыке, связалась с частью 3-го батальона 1-го пехотного полка СС и испытывала сильное давление со стороны крупных русских сил.
12-я рота 1-го пехотного полка СС запросила помощи, поскольку русские ее окружили. Так что нам, как только рассвело, пришлось спасать оказавшиеся в угрожающем положении подразделения и продолжать наступление в направлении Ровно. Мы быстро устремились вперед. Русские вели бой за дорогу. Тем временем стало совсем светло, и мы смогли различить длинную колонну брошенных грузовиков. Пехота противника находилась прямо перед нами в полях высокой пшеницы и пыталась одержать верх над 12-й ротой 1-го пехотного полка СС. Пока что попытки противника были безуспешными. Эсэсовская рота как раз вовремя получила подкрепление в виде нашего бронеавтомобиля.
Не теряя времени, мы вернулись через лес в Клевань. Поселок был взят, и наступление на Ровно продолжилось. Дорога шла в юго-восточном направлении. В паре километров от Клевани дорога опускалась, затем опять круто поднималась в гору. Я двигался за взводом передового охранения и осматривал местность в свой бинокль. Вдруг мне показалось, что я вижу на склоне брошенную пушку. Среди зеленого злакового поля я различил пару светлых участков. Орудие было легкой полевой пушкой калибра 75 мм, которая была оставлена на огневой позиции. Она оказала на нас угнетающее впечатление. Впервые мы нашли брошенное на поле боя немецкое орудие. В нескольких шагах от пушки стояла выпотрошенная санитарная машина. Ее дверцы были распахнуты и залиты кровью. Молча мы обследовали опустошенный район. Не было обнаружено ни живых, ни мертвых солдат. Мы медленно двинулись вверх по подъему дороги.
Выдававшиеся светлые участки становились видны все отчетливее; мы могли различить большой и маленький участки очень ясно. Я выпустил из рук бинокль, протер глаза и опять взял бинокль. Боже мой! Неужели такое возможно? Могло ли быть то, что я только что увидел, реальностью? Последнюю пару сотен метров мы преодолели быстро. Взвод передового охранения спешился и побежал вместе со мной к светлым участкам. Наши шаги замедлились. Мы замерли. Мы не осмеливались идти дальше. Стальные каски держали в руках так, как будто были на молитве. Ни единым словом не осквернялось это место. Даже птицы умолкли. Перед нами лежали голые тела безжалостно искромсанной роты немецких солдат. Их руки были связаны проволокой. На нас смотрели широко раскрытые глаза. Офицеры этой роты нашли еще более жестокую смерть. Они лежали в паре метров в стороне от своих товарищей. Мы нашли их разорванные на куски и растоптанные ногами тела.
Все еще не было произнесено ни слова. Тут говорила ее величество смерть. Медленно прошли мы мимо наших убитых товарищей.
Мои солдаты стояли лицом ко мне. Они ожидали, что я дам им объяснение или руководство о том, как в будущем вести себя в России. Мы посмотрели друг на друга. Я вглядывался в глаза каждого солдата. Не сказав ни слова, я повернулся, и мы двинулись навстречу неизвестности.
Вплоть до 7 июля мы снова и снова отражали атаки русских к северу от Ровно. Противник нес большие потери, наши же потери были минимальными. В 14.00 мы получили приказ прикрывать фланг 11-й танковой дивизии и провести разведку к северо-востоку от Мирополя (на Житомирском направлении). В полдень следующего дня мы завязали бои с крупными силами противника в лесном районе к северу от поселка Джержинск (бывший Романов. – Пер.). Артиллерия противника вела беспокоящий огонь. Из данных, полученных разведывательными подразделениями, и от перебежчиков мы распознали моторизованный батальон с несколькими танками и батареями. К вечеру в результате прямого попадания русского снаряда мы потеряли 20-мм зенитную установку. Получивший ранения орудийный расчет был эвакуирован.
Тем временем на автостраде «Север» ситуация стала критической. Танковые дивизии III моторизованного корпуса продвигались дальше вперед в направлении Житомира и Киева, а 25-я пехотная моторизованная дивизия, которая должна была обеспечивать прикрытие растянутого фланга корпуса, была атакована с севера крупными силами противника. Угроза нависла над автострадой «Север», жизненно важной артерией корпуса. Поэтому 9 июля мы получили приказ атаковать противника к северу от Джержинска, выдвинуться через лесистые районы на север и установить контакт с 25-м мотоциклетным батальоном вблизи Соколова.
После массированной артиллерийской подготовки я хотел провести атаку силами моторизованных подразделений с тем, чтобы сразу же вклиниться в глубь обороны русских и реализовать преимущество фактора неожиданности.1-я мотоциклетная рота 1-го разведывательного батальона СС заняла позицию для атаки за небольшим подъемом. Фриц Монтаг опять пошел в передовой дозор. Командир роты, мой старый и верный товарищ Герд Бремер, еще раз повторил боевой приказ и пошел к своей машине. Я запретил роте вступать в бой с противником или снижать скорость, прежде чем она достигнет кромки леса. Предполагалось помчаться на полной скорости через боевые порядки противника, а все остальное предоставить сделать следующему батальону. С каждой стороны дороги были установлены две 88-мм зенитные пушки. Им была поставлена задача открыть огонь, как только рота пойдет в атаку, обеспечивая огневую поддержку. Зенитки будут расчищать путь атакующей роте.
Ровно в 17.30 заговорили наши орудия, круша лес по обеим сторонам дороги. Взревели моторы мотоциклов; мотоциклы с колясками и сидевшие на них солдаты были похожи на хищников. Прильнув к своим БМВ, мои товарищи рванули вниз с подъема и гнали в направлении разрывов снарядов и стука пулеметов противника. За несколько секунд рота достигла края леса и пропала из вида. Мой водитель Петер нажал на педаль акселератора, и мы помчались вслед за ротой. Огонь нашей артиллерии все еще велся по опушке леса. Однако нам в ответ не было сделано ни выстрела. Маленькие грязные лошади жевали удила. Русские бежали на север по обе стороны дороги. Но что произошло потом? Рота остановилась. Она открыла огонь по бегущим русским и отдельным очагам сопротивления.
Рота стала наступать в пешем строю и теряла драгоценное время. Этого нельзя допускать! Мы должны были достичь перекрестка дорог в нескольких километрах дальше к северу и помешать организованному отходу русских из леса к левому краю нашего фронта наступления. Разозлившись, я двинулся вперед, чтобы возобновить продвижение. Бронемашины и штурмовые (самоходные) орудия расчищали путь мотоциклистам. За считаные минуты нами были захвачены русские орудия, тягачи и грузовики. Одного нельзя было делать – это останавливаться. Нужно было продолжать движение и использовать замешательство противника!
Измотанные безоружные русские приблизились к нам что-то крича. Сначала я не понимал, что они кричали, но потом услышал: «Украинские, украинские!» Они радовались как дети и без конца обнимали друг друга. Война для них была окончена.
Перекрестка дорог достигли в 18.15. Мы опередили колонны Красной армии, отступавшие на восток, и разоружили их. Теперь русские оказывали сопротивление лишь время от времени. Они совершенно потеряли присутствие духа от молниеносного наступления батальона. Сотни пленных были собраны на дороге, захвачено много стрелкового и прочего оружия. Противник оказался в ситуации, которая была нам на руку. Их части только начали отход. К сожалению, мы потеряли легкий бронеавтомобиль, который был подбит огнем противотанковой пушки во время боя, но, слава богу, мы могли пожаловаться лишь на то, что за время всей операции только один наш товарищ получил ранения. Хотя мы приспособились к русской манере ведения боевых действий и чувствовали свое полное превосходство, я посчитал разумным отойти и провести ночь в освобожденном районе в лесу. Основные силы нашей дивизии все еще вели где-то бои и могли догнать нас только к утру.
Лес был «живым». Мы слышали, как русские колонны отступали в восточном направлении. Это были последние части, отходившие с «линии Сталина» (линия укрепрайонов вдоль старой (до 17 сентября 1939 года) государственной границы с Польшей. – Ред.). Они искали путь на восток между наступающими германскими войсками – по лесам, болотам, относительно скрытым для наблюдения местам. Мы прилегли с готовым к бою оружием под рукой и ожидали нового утра. Шелест ветвей высоких деревьев смешивался с отдаленным грохотом выстрелов нескольких наших пушек где-то на востоке.
Утреннее солнце было поистине благодатным, и Господь подарил нам чудесный летний день. Я неохотно отдал приказ двигаться на север. 1-я рота 1-го разведывательного батальона CC опять ушла вперед и ожидала на дороге, готовая к движению, когда я велел Бремеру прорываться к автостраде. Обгоняя мой бронеавтомобиль, солдаты махали руками, улыбаясь мне и доедая остатки завтрака. Что-то принесет новый день?
Я быстро и кратко проинструктировал командира 2-й роты 1-го разведывательного батальона СС Крааса и последовал за ротой боевого походного охранения. Около пяти минут я следовал впереди. Помимо моей командирской машины (переделанной из средней бронемашины связи) компанию мне составили двое посыльных на мотоциклах. Гейнц Дрешер, мой блестящий переводчик, и я сидели на бронемашине, когда преодолевали небольшой подъем, и смогли разведать маршрут на несколько километров. Издали нам было видно, как исчезают за поворотом последние мотоциклисты. Основные силы батальона последуют за нами через несколько минут; они ждали, когда к колонне присоединится артиллерия. Мы молча смотрели вперед и наслаждались прекрасным солнечным днем. Поразительно, как в ходе боевой операции быстро забываешь кровопролитные сражения и считаешь даже несколько минут покоя даром Божьим. Глубокая тишина была нарушена событием, которое, пожалуй, было самым интересным из всего случившегося со мной за годы фронтовой жизни.
К своему великому удивлению, я увидел русскую противотанковую пушку на огневой позиции, уже проезжая мимо нее. За щитом пушки были видны напряженные лица нескольких русских солдат. Я хотел крикнуть, но подавил крик и дал своей бронемашине проехать вперед еще метров двести, прежде чем остановил ее. Посыльные на мотоциклах были кратко проинформированы о пушке, а я направился с двумя офицерами и четырьмя солдатами в лес, чтобы нейтрализовать «забытую» противотанковую пушку с тыла. Словно краснокожие на тропе войны, мы пробирались через высокие заросли вереска и черники, от дерева к дереву. Я рассматривал пушку сквозь деревья. Орудийного расчета уже не было видно. Может быть, русские артиллеристы убежали? Неужели они бросили свое орудие? Я крепко сжимал в руках, держа палец на спусковом крючке, свой автомат МР.38. Мои глаза все еще были прикованы к артиллерийской позиции. Я слышал дыхание Дрешера за своей спиной и не осмеливался обернуться. Шаг за шагом мы приближались к пушке.
«Стой! Стой! Руки вверх!»
На меня смотрели, смешно гримасничая, русские. Я стоял, окруженный русской ротой. Все это время мои товарищи и я пробирались в проходе между двумя русскими взводами. У меня кровь застыла в жилах. На нас было наведено множество винтовок. Ошеломленно смотрел я на окруживших меня людей. Сила тут уже ничего не решала. Приглушенным голосом я скомандовал своим товарищам: «Не стрелять». Стволы опустились. Атлетического сложения, симпатичный офицер стоял в 10 метрах от меня. Я пошел к нему. Он тоже отделился от своих товарищей и направился ко мне. Стало тихо. Русские солдаты и мои товарищи наблюдали за этой встречей. Мы остановились в двух метрах друг от друга, каждый взял свое оружие в левую руку и почти одновременно приветствовал противника. Затем мы сделали последний шаг и пожали друг другу руки.
Все это время я не испытывал никаких эмоций. Я не чувствовал себя ни побитым, ни победителем. Когда мы выпрямились после легкого наклона, то каждый объявил другого своим пленником. Русский смеялся, как будто я выдал лучшую шутку года. Его большие голубые глаза задорно сверкали, глядя на меня, в то время как я сунул руку в карман и вытащил для него пачку сигарет. Он вежливо подождал, пока я зажму сигарету между губ, затем спичкой зажег огонь. Мы оба вели себя так, будто были одни на широкой равнине и будто война уже давно забыта. Русский говорил только на ломаном немецком, а я не говорил по-русски. Я подозвал Дрешера и успел шепнуть ему: «Нам нужно выиграть время!» Дрешер и русский пустились в длительные переговоры о том, чья сторона должна сложить оружие.
Пока все это происходило, я ходил от одного русского к другому и предлагал сигареты. С усмешкой молодые русские солдаты брали сигареты и нюхали, прежде чем вставить конец сигареты между губ. Они наслаждались ароматом сигарет. Я дружески похлопал по плечу каждого русского, показывая, что им следует положить оружие на землю. Но в мгновение ока пачка опустела. Только тогда я осознал, что несколько удалился от Дрешера и стоял среди русских один. Я был несказанно рад, как только воссоединился с группой своих вокруг Дрешера. По интонации офицера я понял, что его терпению скоро придет конец. Очень медленно я придвинулся поближе к краю леса, чтобы заставить Дрешера и русского продолжить свои переговоры вне леса. Я ждал подхода батальона. Он мог появиться в любой момент и прекратить этот кошмар.
Мы все трое стояли на опушке леса и пытались еще раз объяснить русскому, что его подразделение окружено, а авангард нашей 1-й танковой группы уже почти достиг Киева. Тогда русский энергично покачал головой и велел Дрешеру сказать мне, что он офицер, а не тупица. В этот момент на дороге прогремел взрыв, и я увидел объятый пламенем легкий бронеавтомобиль. Русская противотанковая пушка подбила его с расстояния примерно в двадцать метров. Клубы густого дыма поднимались в небо. Поскольку я знал, что все мои машины всегда двигались довольно рассредоточенно, чтобы иметь достаточный сектор обстрела, следующая машина могла появиться в любой момент. Ее башня появится из-за подъема в любую секунду. Русский настойчиво требовал, чтобы я положил на землю автомат. Я попросил Дрешера объяснить русскому офицеру, что я не понял последнего предложения и что он должен показать мне, что имеет в виду.
Русский посмотрел на меня недоверчиво и положил свой прекрасный автомат (видимо, автоматическая винтовка Симонова образца 1936 года – Ред.) с оптическим прицелом на дорогу. Ему не следовало этого делать. С быстротою молнии я оказался возле оружия, наступив на него, и встал, напирая своим плечом на плечо соперника. И мы оба стояли, как статуи, между русскими с одной стороны дороги и моими товарищами с другой.
Все мои солдаты перебрались на нашу сторону дороги. Из глубины леса голос комиссара фанатично призывал к действию. Все больше русских винтовок было наведено на меня, и я даже еще теснее прижался к офицеру. Даже Дрешер спрятался в кювете. В этот момент мимо меня пробежала тень. Я не смел оглянуться, но тем не менее я понял, что это были мои бронемашины. Все произошло молниеносно. Команды комиссара не оставляли сомнений в том, что огонь может быть открыт в любой момент. Я последний раз посмотрел в глаза своему противнику. Он чувствовал, что надвигалось. Спокойно он посмотрел в ответ. Затем я прокричал: «Огонь!»
Взрывы осколочных снарядов 20-мм автоматических орудий бронемашин сотрясли лес. Мои товарищи бросили гранаты через дорогу, а я мгновенно прыгнул в кювет. Русский командир лежал на дороге. Война для него была окончена.
Мы попытались ретироваться, но это было невозможно. Впереди был небольшой мост. Бронемашине оставалось пройти вперед пару сотен метров, когда русская противотанковая пушка перенесла туда огонь. Становилось неуютно. Мы ожидали, что русские атакуют через дорогу в любой момент. В этот момент произошло то, чего я никогда не забуду. Наш самый юный посыльный на мотоцикле Гейнц Шлунд (впоследствии ставший чемпионом Германии в беге на 1500 метров) вскочил, побежал к своему мотоциклу с коляской, прыгнул на сиденье и исчез. Я видел, как он ехал к бронемашине, крикнул что-то ее командиру, а потом вернулся к нам. Он помахал мне. Я вскочил и опустился поперек между сиденьем и коляской. И мы помчались назад к своему батальону.
2-я рота 1-го разведбатальона СС спешивалась, а руководил атакой Хуго Краас. Тяжелые орудия, минометы и пехотинцы со стрелковым оружием быстро заняли позиции. Бой был тяжелым. Русские сражались за каждым деревом. Но это было бесполезно. Через пятнадцать минут все было кончено.
Я поискал русского командира и нашел его с пробитой пулями грудью. Он был похоронен в той же могиле, что и мои павшие в этом бою товарищи.
После боя у Маршилиевска мы достигли автострады «Север», по которой двигались части 25-й пехотной моторизованной дивизии и части обеспечения 13-й и 14-й танковых дивизий. В числе убитых в Маршилиевске русских был комиссар Нойман. Нам было любопытно, не немец ли он. 25-й мотоциклетный батальон завязал ожесточенный бой к северу от Соколова и запросил нашей помощи. Я предоставил в их распоряжение пару штурмовых (самоходных) орудий, которые в скором времени оказали поддержку батальону.
Конец ознакомительного фрагмента.