Часть 2
Фредерик Шопен – Амандина Аврора Люсиль Дюпен (Жорж Санд)
Жизнь Альберта была чужда ее жизни во всех отношениях, кроме одного – он удовлетворял в ней потребность в восхищении, уважении и симпатии.
Вечер набирал силу – небо на востоке понемногу темнело, облака наливались фиолетовым цветом, солнце подбиралось к верхушкам сосен. Навязчивое жужжание огромных (прямо как кабаны!) комаров отвлекло меня от экрана. Я потерла усталые глаза, выключила компьютер и потянулась, чуть не упав с гамака, висящего между деревьями. Блеск. Раз в жизни выбраться на дачу к родителям и быть съеденной неразумными тварями – мечта поэта, не иначе.
Папаня, загадочная душа, как обычно, куда-то испарился неделю назад – маман за него спокойна, значит, все в норме. Сама же командует батальоном роботов, обрабатывающих теплицы. Она у меня боевая. Странные люди эти старики, право слово, как из голодных девяностых. Скажите, зачем сажать овощи, беспокоиться, волноваться (не дай бог, случится неурожай карликовых редисок!), если любой продукт, вплоть до мангустина, можно доставить из ближайшего маркета за десять минут? Земля их тянет, другого ответа нет.
В небе возникло движение. Ха! Я знаю, кто так педантично водит флаер! Это мамина подруга, тетя Галя. Они с самого детства знакомы, и зануда-Галина постоянно, с того же детства, учила мою шуструю маму жить. К слову, до сих пор учит и не только маму… Боже, надо быстрее запереться у себя в комнате, чтобы не нарваться на очередную лекцию о «некотором, безусловно важном и жизненно необходимом» чем-нибудь, «обусловленном внешними, внутренними и др. факторами» (Лев Толстой удавился бы от зависти). Замучает, зануда, однозначно, а мне сегодня еще столько необходимо запомнить…
Вообще, это лето оказалось не из легких – защита двух дипломов, официальный прием на работу в ИНСТИТУТ, и вот теперь – серьезнейшее задание, намного важнее, чем знакомство с Есениным. Я погружаюсь в эпоху романтизма: Франция, графья-бароны, балы, корсеты и нюхательные соли. И главное – лошади! Я уже научилась ездить в седле, как настоящая амазонка, супер!
Моя героиня в карете не передвигается – только в седле, по-мужски. Причем в брюках. Да, во Франции девятнадцатого века была только одна такая боевая дама – Жорж Санд. И я буду ее изображать.
Маман и бровью не повела, услышав про такое сложное задание. Ее подруга же раскудахталась не на шутку: «Как, мол, можно отпускать ребенка (всего лишь двадцать два года!) в столь опасное путешествие одну, без сопровождения и должного контроля над юной, еще не устоявшейся психикой!» или нечто подобное. Честно признаться, умом в своей речи я не блещу, и тягаться в этом со знаменитой тетей Галей мне не дано. Короче, уехала с горем пополам, сопровождаемая «плачем Ярославны» до небес.
Ровно через двое суток я уже была в своем предварительном боксе. Наш несравненный начальничек, Гронский Андрей Дмитриевич, уже проэкзаменовал меня и решил, что сыграть баронессу в тысяча восемьсот сорок втором году я сумею. «С пивом, но потянет» – произнес таинственно он, и властно повелел готовиться. Временщики очень «порадовали», сообщив, что мне придется прожить в этом далеком прошлом несколько дней. Возможно, я даже буду вынуждена вступить в интимную связь. Блеск. Но чего не сделаешь ради искусства? Тем более, в этом приключении моим партнером будет сам Фредерик Шопен! Гений лирической и классической музыки, признанный романтик и к тому же, если судить по портретам, красавчик. Хотя, портреты частенько врут.
Аврора Дюпен, одна из первых писателей-женщин, взяла мужской псевдоним «Жорж Санд» не только для того, чтобы проще было пробиться на олимп французского литературного бомонда. Во времена Июльской монархии мадам с грубым мужским именем оказалась одинокой, непонятой обществом, ласточкой феминизма, ведущей порицаемый всеми добродетельными матронами образ жизни. Но она плевала с высокой колокольни на мнение света – веселая госпожа меняла любовников как перчатки, вела себя в обществе непозволительно раскованно, разговаривала на «запретные» темы и (о боже!) садилась в опере на дешевые места, куда дам не пускали.
И вот в такую далеко не женственную, но яркую личность влюбился изнеженный, болезненный Шопен. Ну конечно, не сразу влюбился – Жорж Санд буквально «завоевала» его, оказывая знаки внимания, как коварный соблазнитель юной девушке. Повсюду преследовала его, заваливала букетами, записочками и громче всех аплодировала на концертах. Шопен сдался под таким грубым напором ее страсти. На момент их знакомства его слава уже гремела по Европе – концерты, светские рауты, кучи восторженных поклонниц были обычным делом для молодого гения. Неинициативный и мягкий Фредерик потянулся к более сильной личности, и они с Жорж оставались вместе целых девять лет, ведя непростительную для тех времен жизнь вне брака.
Я отправлюсь в конец июня 1842 года в имение госпожи Санд, Ноан, расположенное на двести пятьдесят километров южнее Парижа, и запишу на видео игру Шопена, отсканирую какие-нибудь нотки или черновики. Может, и в заметки самой мадам удастся нос засунуть. «Для истории важна каждая мелочь» – так выражается мой суровый начальник и мрачно хмурит брови, а начальство я уважаю и перечить не смею (ироничный смайлик).
– Варвара, подготовься! – вернул меня в реальность голос дежурного. – Жорж Санд на подходе.
Сегодня в шкафчике находился пистолет с запасом ампул сывороткой на целых семь дней. Каждое утро я должна делать себе «прививку», чтобы не испугать аборигенов жуткой мутацией. Наши умники придумали шутку – спрятали эту небольшую пластиковую штуковинку в томик Руссо, который Санд постоянно таскала с собой. Полагаю, в такую нудную литературу вряд ли кому захочется заглянуть, и мое инкогнито не будет раскрыто (смайлик).
Укол был довольно болезненным (какие жертвы ради науки!). Я чуточку подождала и уставилась в зеркало. Жорж Санд оказалась смуглой крепкой женщиной лет тридцати восьми с большой красивой грудью, густыми длиннющими волосами иссиня-черного цвета и яркими, темно-карими глазами. Не очень красивая, но жутко уверенная в себе баронесса. Немного чертовка, а мне нравится! Жорж улыбнулась мне из зеркала капельку иронично. Классная!
С одеждой пришлось повозиться. Честно говоря, я не совсем врубилась – почему ее так мало? Мужская сорочка, длинные панталоны с кружавчиками, чулки, брюки и корсет. Даже обуви нет. Не верю, что мадам была настолько эксцентрична, что ходила босиком! И ни одной заколки… как же я справлюсь с волосами?
Я оделась. Получилось неплохо, почти по-современному, только волосы почти до колен спадают, но это уже не моя забота. Нам, графиням и баронессам, незачем заморачиваться такой ерундой, на то есть слуги.
Другое дело – украшения. М-м-м! Шикарное тяжелое колье с большим черным камнем, перстни, серьги. И все настоящее, фамильное. Красота! Прямо на камень ожерелья я наклеила камеру-стикер. Она прозрачная, никто не заметит. Несколько запасных камер-жучков лежало у меня в томике Руссо, на месте сориентируюсь, где наклеить. А навигатор я прицепила к тяжелому золотому портсигару.
О сигарах вообще отдельный разговор. Я не курю, а Жорж дымит, как паровоз, причем сигары у нее крепкие и без фильтра. Сначала была идея воспользоваться электронной сигаретой, но это не выйдет, так как по правилам этикета даме должны поднести огонь и помочь прикурить. Пришлось учиться. Ой, сколько было кашля, из глаз слезы, из носа течет, в горле дрянь! Вот это действительно жертвы ради науки! Представляю себе реакцию тети Гали, если бы она узнала – вопли стояли бы выше крыши, не иначе!
Варвара, хватит трепаться, работа ждет. Я глубоко вздохнула, сконцентрировалась и сказала дежурному:
– Готова, поехали!
Двери бокса отъехали в стороны, за ними показалась темная дымка.
Я переступила порог, уже не зажмуриваясь, но все равно не успела уловить момент перехода – только что находилась в своей «предвариловке», а тут уже в небольшом помещении стою и озираюсь, как дура. Деревянные стены и потолок, маленькое окно с кружевными занавесками, повсюду шкафы с посудой – похоже на заднюю комнату дешевого мотеля, откуда слуги выносят кофейник, начищенный до блеска. Ха! Получилось – я в девятнадцатом веке!
Активировав навигатор, я с удивлением поняла, что нахожусь не в Ноане, а на пять километров севернее. Значит, я не ошиблась насчет мотеля – мадам Санд зачем-то понадобилось выехать из своего имения, но для чего?
Я дернула на себя дверь с медной ручкой и оказалась в номере, обставленном довольно странно – большая расстеленная кровать а-ля Наполеон с шелковым мятым бельем и изящная мебель никак не сочетались с бедными деревянными стенами и зачуханной геранью на подоконнике. Возможно, вип-номер для особо важных персон в отельчике средненькой паршивости…
– Милая Люсиль, вы сегодня неподражаемо прелестны, как лесная нимфа! – раздалось из-за спины на витиеватом французском.
От неожиданности я чуть не подпрыгнула и обернулась – на меня надвигался огромный мужик в одной сорочке почти до колен. В голове пронеслось: «Это не Шопен!»
Растрепанные черные волосы со следами завивки, усы, как у Мюнхгаузена, волосатые ноги (о боже, педикюр еще не в моде!). Правое колено небрежно замотано повязкой – субъект чуть прихрамывал. Так вот какой интерес заставил мадам Санд убежать из своего гнездышка – очередная интрижка!
Месье же распинался передо мной, раскланивался, трогал мои распущенные волосы, тискал руку:
– О, мадам, если бы вы подарили мне еще одно, подобное сегодняшнему, утро, я был бы счастливейшим из смертных! – он галантно поцеловал мои пальцы и вдохновленно продолжал: – Местный лекарь, костоправ чертов… Ой, простите, пожалуйста! Так вот, данный субъект не позволяет мне уехать из этой дыры, пока не заживет ранение…
– Месье, – начала было я, и удивилась своему низкому грудному голосу.
– Здесь зовите меня просто Жак, о несравненная! – восторженно прервал меня усач. – Скажите, смею ли я надеяться, что вы порадуете бедного маркиза с раной на ноге и разбитым сердцем и осчастливите своим появлением в ближайшую неделю?
Он состроил бровки «домиком» и умоляюще заглянул мне в глаза. Интересный типус, военный, однозначно – вон, и шпага на специальном гвоздике в углу висит, а на сапогах, сиротливо стоящих у входа, жуткого вида шпоры.
А парень-то молодой, лет двадцать пять, не старше. Что ж, писательница не выбивается из своего правила – предпочитает любовников гораздо моложе себя. Значит, мадам Санд поднадоели изнеженные творческие создания, и она отрывается в дешевых отелях с бравыми уланами, вот ведь звезда! Но появиться здесь еще раз мне придется – вернуться в свою «предвариловку» возможно только из того места, куда попала.
– Да, милый Жак, – затрепетала я ресницами. – Конечно же, я навещу вас в вашем вынужденном заточении. И в самое ближайшее время! Не могу же я оставить несчастного маркиза одного в столь тяжелых жизненных обстоятельствах… Но сейчас мне необходимо бежать. Соизвольте позвать прислугу, меня надобно причесать.
Уф! Чуть язык не сломала об эту витиеватость! Вот где порадовалась бы занудная тетя Галя. Это ее время, однозначно, она была бы здесь, как рыба в воде.
Маркиз брякнул колокольчиком, и тут же, как из-под земли, возникла служанка – классическая горничная в длинном платье с глухим воротом, грязноватом переднике и в чепчике, какой надевают грудным младенцам. Прыщавое лицо интеллектом не светилось, но зато какие руки золотые! Минут за пятнадцать мадемуазель соорудила их моей непослушной копны волос нечто экстравагантное, прикрепила шпильками небольшую шляпку в виде цилиндра, завязала галстук, застегнула жилет и жакетик и даже натянула изящные высокие сапожки. Класс! Вот это жизнь! Мне нравится быть баронессой. Ничего самой не надо делать.
Я посмотрела в зеркало – оказывается, в мужской одежде Жорж Санд выглядела очень… чувственно, что ли. Понятное дело, что она притягивает мужские взгляды – ведь нет широкой юбки, которая загораживает обзор на женские ножки. А в эти времена мужчины были неравнодушны к данной части дамского тела. Вспомнить хотя бы того же «Онегина»: «Слова и взор волшебниц сих обманчивы… как ножки их».
Маркиз Жак, все так же без штанов, долго расшаркивался передо мной, прощаясь, пока в дверь не постучали. Вошел неуклюжий толстяк в кожаной жилетке (похож на кабатчика или хозяина гостиницы) и с виноватым бегающим взглядом заблеял:
– Госпожа, люди, которых вы поджидали, устали ждать и скоро отъедут от гостиницы. Я настоятельно просил их побыть еще хотя бы минутку, но они не желают слушать и торопятся. Будьте любезны спуститься вниз, ваша кобыла уже подана…
Так, я здесь, оказывается, не просто так развлекалась, но и ожидала какого-то важного резидента. Интересненько. Прямо Штирлиц какой-то – явки, конспиративные квартиры… Круто!
Я спустилась со второго этажа по темной деревянной лестнице. Да, гостиница не очень – мухи, вонь, даже на одну звезду не тянет. Вошла в холл, где за импровизированной стойкой стоял тот самый толстяк и наливал пиво в большие кружки. Тут же, за грязными столиками, тусовались неприятные типы, все как один подскочившие при виде меня и низко поклонившиеся. Я тут босс, нехило меня уважают… Типы были в пиджачках, значит, местное дворянство, не какие-то крестьяне.
Надменно, ни на кого не глядя, я вышла во двор. Тут же мне подвели лошадь – красивую, с черной длинной гривой и рыжей звездочкой на лбу. Меня подсадили, и я изящно взлетела в седло.
Со стороны ворот послышался заливистый женский смех. Там стояла открытая коляска с кучером и парой лошадей. В коляске сидела хихикающая дама, вся в розовую рюшечку, и высокий молодой кавалер в строгом коричневом костюме и круглой шляпе.
– Жорж, дорогая! – воскликнула девушка и помахала зонтиком (о боже, тоже розовым и тоже в рюшечку!). – Милая, мы тебя прождали целый час, думали, что ты нас так и не встретишь! Подъезжай сюда, сию же минуту, негодница! И позволь себя обнять!
Я не торопясь подъехала, дала себя расцеловать розоворюшечной мадам, а мужчине небрежно поклонилась и подала руку. Он радостно сделал вид, что поцеловал пальчики и воскликнул:
– Баронесса, ну наконец-то! Я так рад вас видеть! Графиня уже два месяца уговаривала меня посетить вас, но я никак не мог выбраться, сами понимаете, каждый день расписан.
Светлые глаза молодого человека искренне блеснули, некрасивое, грубое, как будто вытесанное топором, лицо с тонкими губами изобразило улыбку. Где-то я этого орелика видела… Точно! Франц Лист! А графиня – это Мари д'Агу, его возлюбленная и близкая подруга Санд.
Я достала сигару, наклонилась к его спичке и несильно затянулась (как бы не поперхнуться!):
– Месье Лист! Не ожидала вас увидеть, очень рада! Как Венгрия? – он неопределенно пожал плечами, а я продолжала умничать, попыхивая мерзкой сигарой: – Мари, дорогая, наконец ты ко мне заглянула! Ты знаешь, а в свете только и говорят, что вы с месье Францем расстались! Проказники, вы всегда были против мнения света, даже если в нем твердили о вас лишь правду.
Графиня, симпатичная брюнеточка с мощным носом, удивленно захлопала ресницами:
– Разве ты не получала моих писем? Этого не может быть! Я точно помню твои ответы, Жорж!
Не лохануться бы…
– Поехали, – крикнула я их кучеру и сама поскакала недалеко от коляски. Сверилась с навигатором – мы едем в сторону имения, хорошо.
Пыльная дорога петляла по невозделанным полям, вдалеке виднелись перелески, иногда встречались кипарисы – пейзаж чем-то напоминал Сочи. Воздух безумно чистый, деревенский, наполненный запахами цветов, навоза и конского пота. В общем, красота.
Мы спустились с холма и после резкого поворота попали в густой лес. Красота! Птички чирикают, белки скачут…
– Земляника! – воскликнула я и затормозила.
Спрыгнув с лошади, я моментально набрала целую горсть пахучих ягодок и только после этого поняла, что жутко выбилась из образа. Ч-черт! Хозяйка этих земель не может по-дурацки прыгать от вида ягоды.
В это время розовая графиня, придерживаясь за руку кучера, уже спускалась с коляски.
– Какая превосходная идея, Жорж! Нас с Францем несколько укачало в этой телеге. Погуляем в тени древ, дорогая, – она подошла ко мне, приобняла и поцеловала в щеку.
– Как же я соскучилась… – прошептала она на ухо, обдав запахом пряных духов.
И тут я вспомнила, что за Жорж Санд ходили слухи и об однополой любви тоже. Похоже, молва не врет… Я сделала лицо помужественней, обняла графиню за талию и сказала:
– Милая, съешь ягодку.
– О! Мои перчатки! – она растерянно захлопала ресницами.
Ладно. Если быть мужественной, то до конца. Я протянула ей ладонь, полную земляники, и она все съела прямо с руки! Даже мне ничего не оставила, вот звезда.
Лист сидел в коляске и смотрел на эту сцену с кислым выражением печальной обреченности.
– Месье Лист, присоединяйтесь к нам. Или, может быть, вы устали с дороги? Ах, какая я нерадивая хозяйка, не тороплюсь везти вас домой.
– Не говори так, Жорж! – воскликнула Мари. – Францу просто не терпится обсудить с месье Шопеном какие-то свои бемоли, вот он и торопится. Вот что, – хозяйским тоном распорядилась она, – поезжай в имение на лошади баронессы, ты же знаешь дорогу, а мы еще немного прогуляемся и вернемся на коляске.
Листу, похоже, такая идея пришлась по вкусу, но воспитание заставило повыпендриваться:
– Но как же вы останетесь в лесу одни, без сопровождения?
– Не переживайте, месье Лист, – промолвила я надменно. – С нами кучер. Да и что может произойти со мной на моих же землях? Вы же знаете, что для меня лес – дом родной. Поезжайте.
Франц радостно распрощался, перебрался на мою лошадь и поскакал галопом дальше. Мы прогуливались под ручку вдоль дороги, заходить далеко в чащу не получалось – графиня беспокоилась за свои розовые рюшечки.
– Дорогая, – нашептывала она мне, – мы не виделись с весны, а ты настолько сильно изменилась! Стала такая подвижная, активная, взгляд сверкает! Милая, ты даже двигаться стала более энергично! Неужели вы помирились? О! Это прекрасно… Любовь творит чудеса…
Так, не зря я тут ягоду трескаю, оказывается. Надо взять на вооружение информацию и стать чуточку посолидней. Варвара, ты – степенная баронесса, а не школьница, нечего прыгать и скакать, пора стать матерью семейства.
Но тут рядом возникло пушистое чудо – маленький, как собака, толстенький медвежоночек. (И вся моя степенность снова куда-то подевалась!) Ой, милашка! Лобастенькая голова, круглые плюшевые ушки и тупые блестящие глазенки.
– Какая прелесть! – воскликнула я, села на корточки и обняла пушистое создание.
– И-и-и! – заверещала ультразвуком графиня и, яростно размахивая зонтом, побежала к коляске.
В тот же момент раздался громкий бабах, мы с мишкой оба подскочили, и малыш, виляя толстым задом, поковылял обратно в лес.
– Госпожа баронесса! Скорее в коляску! – это кричал кучер и махал огромным дымящимся пистолетом. – Как бы его мамаша не напала! Поспешите!
Я подчинилась. Что ж, аборигены лучше меня знают, чего бояться в этих лесах. И действительно, если есть малыш, то должна быть и злая мамаша, без нее никак.
Обратно неслись очень быстро, графиня от страха была бледной с зеленым отливом. Может быть, ей корсет слишком жмет, поэтому такая бледность?
К дому подкатили минут за пять, выгрузили еле живую Мари, подскочившие слуги потащили ее внутрь, и я наконец огляделась.
Небольшой двухэтажный особняк светло-бежевого камня с белыми ставнями на окнах и красной черепичной крышей. По стенам вьется дикий виноград, на поляне напротив главного входа – раскидистый дуб. Не настолько старый, как в наше время, но несомненно тот же самый. Повсюду зелень, цветы и тишина. Кстати, дом был так себе – ничего особенного, чуть больше родительской дачи, хотя мы и не бароны.
Я обошла особняк – а вот здесь было красиво! Увитая розами арка вела в английский сад, аккуратно подстриженный и ухоженный. Узкие, посыпанные светлым песком тропинки между кустов и клумбы с белыми розами. За деревьями поблескивала река Эндр. Говорят, там очень красивые кувшинки, надо будет посмотреть. А дальше, в саду есть «Пруд Дьявола», на который мне тоже было бы любопытно взглянуть…
– Аврора! – взволнованный хриплый голос заставил меня оглянуться.
Ну, наконец-то! Вот он, мой герой. Шопен.
Он торопливо шел ко мне, почти бежал, держа в руках трость и светлый цилиндр. Его светло русые волосы были длиной почти до плеч, завивка немного растрепалась. Нежное, почти девичье лицо чуточку портила горбинка на носу, делая его несколько хищным. Симпатичный молодой человек (ему только тридцать два!), таких называют «франтами» – вон как вырядился в деревне-то! Бледный цвет лица и темные круги под красивыми голубыми глазами напомнили мне, что бедняга тяжело болен туберкулезом. И только заботливое внимание Жорж Санд позволяет ему сейчас активно творить. Именно в эти годы, в имении Санд, Шопен написал свои лучшие произведения.
– Это правда – то, что утверждает госпожа графиня? На вас напали медведи, и вы, Аврора, боролись с одним из них? – произнес он более спокойным тоном (кстати сказать, с жутким славянским акцентом, который я сама с трудом удалила из своей речи).
Мне стало смешно. Подавив хохот, я взяла его за руку и успокоила:
– Не переживайте, мальчик мой! Вы же знаете Мари, она вечно все преувеличивает. Не было медведей, был крохотный малыш, который испугался громогласной графини еще больше, чем она его! Лучше скажите, как вы себя чувствуете? Как провели ночь?
Его лицо моментально изменилось – заботливость, проскочившая было по чертам, сменилась кислым выражением обиженного баловня. Он, вздернув свой польский нос, сделал бровки «домиком», надул губки и уселся на скамеечку в тенек.
– Три раза кашель заставлял меня вставать! Три раза! И вы даже не соизволили заглянуть ко мне! А если бы я умер?! Нет, Аврора, вы не любите меня… Я стал вам безразличен…
Вставал ночью, значит, что-то пришло на ум, у гениев по ночам часто обострение бывает. Обострение гениальности.
Я подошла к нему вплотную, обняла и прижала к себе его голову. Длинные волосы были очень мягкими на ощупь, как у юной девочки. Он по-детски прижался, ясно – просто хочет, чтобы его пожалели. Невинное желание, простительное для любого, тем более для гения.
– Глупый мальчик… Я не просто люблю, я боготворю вас. Не бойтесь, вы не умрете. Пока мы вместе, с вами все будет хорошо, я позабочусь, обещаю. Уверена, что ночью вас, милый друг, посетило озарение. Вы обязаны наиграть мне все, что возникло в этой светлой голове! Обязаны!
Он улыбнулся – лицо опять изменилось, стало открытым и почти детским. Милый, оказывается, парень. Нужно гладить по шерстке, и он будет как шелковый.
– Аврора! Я наконец-то нашел ту связку, которую искал почти неделю. Именно гармонический фа-диез мажор, и никак иначе! И в том месте, что я вам вчера показывал, со скачком на октаву, надобно стаккато, только так!
Хм… И что бы эта абракадабра значила?
– Хм… Фредерик, мы совсем забыли о гостях, идемте к ним. Да и пора накрывать на обед, не так ли?
Приличной даме после дороги необходимо переодеться. Нам, солидным баронессам, моветон выходить к обеду в том, что было на нашей светлости с утра. Поэтому я поспешила освоиться в доме, разузнать, где чьи апартаменты, и вообще, что к чему. А то, не дай бог, припрешься по ошибке в комнату к Листу, вся в халате и бигудях, и скажешь, что тапочки потеряла – однозначно, поймут неправильно.
Апартаменты мадам Санд были на втором этаже. Три комнаты – спальня (будуар), рабочий кабинет и библиотека. Из спальни в соседнюю комнату вела дверь. Я заглянула туда: черный рояль с истертыми костяными клавишами, заваленный нотной бумагой стол, большая кровать и до боли знакомый запах, только вспомнить не могу, запах чего… Это келья нашего гения, именно здесь происходит таинство создания настоящего искусства. На инструменте – на пюпитре – стояла пачка исписанной нотной бумаги, серебряная чернильница, а рядом валялась пара перьев, обрывки и клочки бумаги. В общем, творческий беспорядок, или, проще выражаясь, бардак. Еще Хемингуэй говорил что-то о том, что без хаоса нет творчества (или будет говорить. Честно говоря, точно не помню, когда он жил).
Конец ознакомительного фрагмента.