Неизвестный Фридрих Великий. Глава V. Информация к размышлению (Максим Бельский, 2017)

Наступила полоса мира и процветания, ничто не предвещало новой войны. Но это было лишь затишье перед бурей, – уже через одиннадцать лет Европа погрузилась в пучину новой кровавой войны, которая получила название Семилетней. Основной причиной этой войны до сих пор называют воинственные устремления Пруссии, направленные на новые завоевания. Кроме того, многие указывают на то, что Фридрих II жестоко оскорбил своими эпиграммами австрийскую королеву Марию Терезию, российскую императрицу Елизавету Петровну и всесильную фаворитку французского короля Людовика XV маркизу де Помпадур, и якобы именно это сделало возможным союз Франции, Австрии и России против Пруссии. Но было ли так на самом деле?

Екатерина Великая, которую невозможно отнести к почитателям Фридриха, тем не менее писала: «Увы, следовало бы удивляться ему (то есть Фридриху Великому) и стараться подражать!»

Рудольф Аугстайн (Rudolf Augstein) в книге „Preußens Friedrich und die Deutschen” говорит прямо: „Friedrich war nicht das, wofür man ihn ausgibt” («Фридрих не был тем, за кого его выдают»).

Известно, что основателем социологии как самостоятельной и целостной науки об обществе стал великий французский ученый и философ-позитивист Огюст Конт (1798–1857). Он-то и ввел в оборот термин «социология», то есть учение об обществе, которое он также называл социальной философией. Он известен также и тем, что ненавидел дух милитаризма и агрессии. Одной из его идей в этой связи было убрать из памяти человечества имена всех завоевателей. Например, он предлагал дать другое название месяцу июлю, чтобы навсегда стереть из человеческой истории память о кровавом завоевателе Юлии Цезаре. Так вот, в список с именами великих ученых и тружеников, которые внесли неоценимый вклад в дело развития цивилизации и просвещения, он внес имя Фридриха Великого.

Как же совместить воедино утверждение о том, что Фридрих Великий был безжалостным завоевателем, но при этом серьезные ученые не внесли его в список агрессоров?

Врагов у Фридриха Великого было великое множество, даже после смерти его не забывали поливать грязью, приписывая разные преступления, которых на деле он никогда не совершал. Многое о его жизни можно узнать из мемуаров Вольтера, но даже к этому яркому свидетельству следует относиться более чем скептически. Вспомним, ведь сначала это был Вольтер, прославленный автор «Эдипа», «Заиры», «Генриады», «Трактата о метафизике» и «Истории Карла XII», которым Фридрих искренне восхищался и которого пригласил к себе и назначил камергером прусского двора с огромным жалованьем.

Фридрих и Вольтер в Сан-Суси

Неудивительно, что идеи Вольтера вызвали восхищение у Фридриха. Приведу несколько примеров из творчества философа.

«Сто сражений не приносят ни малейшей пользы роду человеческому».

«Люди ошибаются; великие люди признаются в своих ошибках».

«Я подобен истинно набожным людям, которые любят религию, невзирая на злодеяния лицемеров».

«Проклятые пауки! Долго ли вам терзать друг друга, вместо того чтобы делать шелк?»

«Очень трудно угодить публике. Есть, однако же, секрет, как понравиться ей при жизни: для этого нужно лишь, чтобы человек был во всем совершенно несчастлив».

«Мы всегда говорим, видя чью-нибудь преждевременную смерть, что жизнь есть сон, что люди не что иное, как скоропреходящие тени, что нельзя ручаться ни за один миг. Это всё правда; но через минуту после этих рассуждений начинаем действовать и делать прожекты, словно бессмертные».

«Утверждаю, что женщины имеют более мужчин твердость духа».

«Болезнь доставляет нам большую выгоду: она избавляет нас от общества».

«Права людей превратились ныне в химеру, но право сильнейшего, по несчастью, не химера!»

«Нет ничего безрассуднее, чем желать ослепить умы, которые хотя однажды видели свет».

Вольтер

А потом это стал новый Вольтер – алчный стяжатель, который проявил себя как нечестный и неудачный спекулянт, порвавший с королем. А. С. Пушкин, великий русский поэт, так написал в статье «Вольтер»:

«Наперсник государей, идол Европы, первый писатель своего века, предводитель умов и современного мнения, Вольтер и в старости не привлекал уважения к своим сединам: лавры, их покрывающие, были обрызганы грязью. Клевета, преследующая знаменитость, но всегда уничтожающаяся перед лицом истины, вопреки общему закону, для него не исчезала, ибо была всегда правдоподобна. Он не имел самоуважения и не чувствовал необходимости в уважении людей. Что влекло его в Берлин? Зачем ему было променивать свою независимость на своенравные милости государя, ему чужого, не имевшего никакого права его к тому принудить?..

К чести Фридерика II скажем, что сам от себя король (здесь и далее в цитатах везде подчеркнуто мною. – М. Б.), вопреки природной своей насмешливости, не стал бы унижать своего старого учителя, не надел бы на первого из французских поэтов шутовского кафтана, не предал бы его на посмеяние света, если бы сам Вольтер не напрашивался на такое жалкое посрамление».

Что же имел в виду Александр Сергеевич? Это прекрасно объясняет российский историк и писатель Сергей Эдуардович Цветков: «В то время в Германии весьма прибыльным делом считалась скупка и перепродажа саксонских податных свидетельств, с правом получения процентов с них в срок, указанный в документах. Однако Фридрих запретил пруссакам производить финансовые операции с саксонскими бумагами.

Вольтер был камергером прусского двора, но не прусским подданным. Соблазн наживы был слишком велик для него, между тем как ему более, чем кому-либо другому, следовало опасаться нарушить волю короля.

Он решил действовать через Авраама Гиршеля, берлинского негоцианта, у которого незадолго перед тем взял напрокат бриллианты для роли Цицерона в придворном спектакле. Теперь Вольтер поручил ему скупить саксонские податные свидетельства за шестьдесят пять процентов их стоимости. Гиршель выехал в Дрезден и написал оттуда, что может приобрести бумаги только за семьдесят процентов. Вольтер дал свое согласие на сделку. Буквально на следующий день он получил от Гиршеля письмо, где тот говорил уже о семидесяти пяти процентах стоимости. Вольтер заподозрил, что его поверенный ведет нечистую игру, и опротестовал самый крупный из выданных ему векселей. Гиршель возвратился в Берлин, потребовав возмещения дорожных издержек. Вольтер вместо этого выразил желание приобрести находящиеся у него бриллианты. Покупка состоялась за тридцать тысяч талеров; прибыль от сделки должна была удовлетворить все претензии Гиршеля к Вольтеру.

Мотивы и детали дальнейшего поведения Вольтера неясны. Он почему-то стал требовать обратно деньги, утверждая, что оценка камней была завышена; Гиршель отказывался это сделать и в свою очередь обвинил Вольтера в том, что он пытался возвратить ему поддельные драгоценности. Достоверно известно только то, что произошла бурная сцена, во время которой Вольтер схватил почтенного негоцианта за горло. Тот подал в суд. Начался скандальный процесс, закончившийся не в пользу поэта.

Фридрих получил отличный повод унизить Вольтера: королевский камергер нарушает королевский приказ да еще судится с евреем – куда уж дальше! (Впрочем, нелестный для Вольтера отзыв об этой истории дал и Лессинг, которому тогда было двадцать два года: его, голодного студента, Вольтер нанял для перевода на немецкий язык требуемых для суда бумаг.) Напрасно Вольтер пытался представить дело так, что будто бы лишь теперь узнал от берлинского бургомистра о запрете покупать саксонские податные документы, – король не дал провести себя.

Фридрих стал холоден и резок со своим камергером; после окончания рождественского карнавала он уехал в Потсдам, впервые не взяв с собой Вольтера, который заканчивал процесс. Рождество было для поэта необычайно грустным. «Я пишу тебе у печки, с тяжелой головой и больным сердцем, – делился он с госпожой Дени своими горестями. – Смотрю в окно на Шпрее, она впадает в Эльбу, а Эльба – в море. Море принимает и Сену, а наш дом в Париже близко от Сены. Я спрашиваю себя, почему я в этом замке, в этой комнате, а не у нашего камина?»

Через четыре дня в своем насквозь промерзшем жилище он получил письмо от Фридриха: «Вы можете вернуться в Потсдам. Я рад, что это неприятное дело кончено, и надеюсь, что у Вас не будет больше неприятностей ни с Ветхим, ни с Новым Заветом. Дела такого рода обесчещивают. Ни самыми выдающимися дарованиями, ни своим светлым умом Вы не сможете смыть пятна, которые угрожают навсегда запачкать Вашу репутацию».

Побитого пса пускали в дом»[76].

Пушкин подвел итог: «Что из этого заключить? что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет и что, наконец, независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы».

Фридрих II очень скоро осознал, что глубоко ошибся в том, кого раньше считал величайшим философом, и постепенно стал утрачивать к нему интерес как к личности. Ему только и оставалось, что сказать: «Как жаль, что такая жалкая душонка досталась такому острому уму». Так что Вольтер после разрыва с Фридрихом II – это разочарованный человек, считающий себя обиженным и желающий отомстить своему обидчику. Возьмем, например, его ироническое отношение к стихам Фридриха. Чем являлись стихи для короля, можно понять из его письма к принцессе Амалии: «Часто мне хотелось напиться, чтоб забыть свои горести, но я не способен пьянствовать, поэтому ничто так не успокаивает меня, как сочинение стихов. Пока я охвачен стихотворной горячкой, несчастья для меня не существуют».

Вот что сначала Вольтер писал о литературных произведениях короля: «Я работал каждый день два часа с Его Величеством, я исправлял все его работы… все поправки объяснял ему письменно, и эти письма составили ему руководство к риторике и поэтике для его личного употребления. Он воспользовался моими замечаниями, но его гениальный ум помогал ему гораздо более, чем мои уроки»[77]. После размолвки он вдруг заявил, что всегда считал их однозначно второсортными. А вот великий русский поэт Гавриил Романович Державин (1743–1816), почитав экземпляр книги „Vermischte Gedichte, Berlin, 1760”, – перевода стихотворений короля, изданных им в том же году под заглавием: „Poésies diverses du philosophe de Sans-Souci” (то есть «Беспечный философ из Сан-Суси»), впечатлился настолько, что создал на их основе свои знаменитые «Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае», или «Читалагайские оды», причем первые четыре, в прозе, переведены из Фридриха II и лишь остальные – это оригинальные стихотворения. Напомню, что Державина считают предтечей великого Пушкина, человеком, который заметил и благословил молодого гения.

Рассказы Вольтера, конечно, несут в себе немало интересной исторической информации, но воспринимать ее следует, отдавая себе отчет в том, что в конечном счете его мемуары – это лишь вопль обиженного человека, который считал себя великим, а столкнувшись с индивидом, который превосходил его во многом, вместо признания этого факта занялся очернительством… Король во всех делах старался быть профессионалом самой высшей квалификации. Фридрих II ведь был не только философом, не только великим полководцем и военным теоретиком, не только политическим и государственным деятелем, не только поэтом и ценителем искусства, но и крупным композитором и музыкантом! Известно, что в 1755 году король инкогнито поехал в Голландию в сопровождении всего двух человек, чтобы не привлекать к себе внимания. Так как король не любил богатых одежд и одевался просто, хозяйка богатого трактира, в котором он сделал остановку, долго не соглашалась принять от Фридриха II заказ, поскольку запрошенное им блюдо было очень дорогим. Хозяйка откровенно засомневалась в платежеспособности этого простолюдина. Тогда сопровождающие короля уверили ее, что перед ней стоит известный музыкант. Хозяйка потребовала доказательств. Фридрих II достал свою флейту, сыграл, и через несколько минут требуемое блюдо было подано. Денег за угощение растроганная музыкой хозяйка со своих гостей не взяла.

Концерт Фридриха Великого в Сан-Суси. Художник А. Менцель

Фридрих II основал королевскую оперу в Берлине, был музыкальным корреспондентом самого Иоганна Себастьяна Баха (!), о котором известно, что 7 мая 1747 года он посетил Потсдам и был принят с большим почетом самим королем, продемонстрировал Баху свои клавишные инструменты и даже импровизировал ему на клавире (Clavier). Иоганн Николаус Форкель в книге «О жизни, искусстве и произведениях Иоганна Себастьяна Баха» пишет, что затем Баху была показана новинка, пиано форте Зильбермана (ранняя разновидность фортепиано).

Концертная комната в Сан-Суси

У короля имелось несколько экземпляров этого музыкального инструмента. Бах, переходя из комнаты в комнату, импровизировал на них, а затем, желая удивить короля, попросил дать ему тему, чтобы тут же сочинить на нее фугу. Фридрих дал ему следующую тему (впоследствии названную королевской, или Thema Regium (лат.)):

Получив тему, Бах незамедлительно сочинил на нее трехголосный ричеркар (то есть фугу). Пораженный король попросил без подготовки сыграть шестиголосный ричеркар, однако Бах отказался это сделать, объяснив, что не всякая тема пригодна для столь сложной обработки. Бах изъявил готовность сымпровизировать такой ричеркар на собственную тему, что и сделал. Фридрих, который всегда высоко ценил талантливых людей, встал, обнял композитора и воскликнул: «Вы – гений навеки».

Бах исполняет свои произведения при дворе Фридриха.

Однако даже обласканный королем Бах, по-видимому, был раздосадован тем, что не смог удовлетворить желание Фридриха услышать шестиголосную импровизацию на его – королевскую тему и, вернувшись домой, в Лейпциг, засел за работу. Два месяца спустя Бах опубликовал цикл произведений на «Королевскую тему», который сейчас известен как «Музыкальное приношение». Бах озаглавил цикл так: «Regis Iussu Cantio Et Reliqua Canonica Arte Resoluta», то есть данная повелением короля тема и прочее, исполненное в каноническом роде, акростих, первые буквы которого образуют слово «ричеркар» (старинное название фуги). В окончательном виде «Музыкальное приношение» состоит из:

1. Двух ричеркаров, написанных на стольких нотоносцах, сколько в них голосов (шестиголосный ричеркар (фуга); трехголосный ричеркар (фуга)).

2. Девяти канонов.

3. Канонической фуги.

4. Четырехчастной трио-сонаты с участием флейты, на которой играл Фридрих.

В современном исполнении порядок следования пьес обычно таков: трехголосный ричеркар – 6 канонов – каноническая фуга – шестиголосный ричеркар – 2 канона – трио-соната – канон.

Не только Бах произвел впечатление на короля, но и наоборот. В оригинале некоторые каноны из «Музыкального приношения» представлены не более чем короткой одноголосной мелодией размером в несколько тактов, сопровождаемой более или менее загадочной фразой на латыни. Эти части произведения иногда называют загадочными канонами. Исполнитель должен разгадать загадку, правильно проинтерпретировав мелодию с надписью как многоголосное произведение. Один из этих загадочных канонов, „in augmentationem” (то есть с увеличением длительности нот), подписан „Notulis crescentibus crescat Fortuna Regis” («пусть удача короля увеличится, как эти ноты»). Модулирующий канон, заканчивающийся на тон выше, чем он начинался, надписан „Ascendenteque Modulatione ascendat Gloria Regis” («И пусть слава короля растет по мере того, как восходит модуляция»). То есть великий композитор не только посвятил свое произведение королю Фридриху, но и благословил его таким оригинальным способом.

При дворе Фридриха II жил и творил сын Баха Карл Филипп Иммануил. Сам король еще при жизни слыл виртуозным флейтистом и серьезным композитором! В детстве и юности он занимался игрой 4–5 раз ежедневно и 3–4 раза каждый день в последующие годы. Это малоизвестно, но Фридрих II являлся автором многих музыкальных произведений: четырех концертов для флейты, девяти арий, более 120 сонат для флейты. Достаточно послушать tuj flute sonata XI (D-minor), чтобы оценить его талант.

Иоганн Фридрих Райхардт[78] писал о музыкальном таланте короля: «Королевская виртуозность была наиболее впечатляющей в его игре адажио. Он создал собственный стиль на основе творчества величайших певцов и инструменталистов своего времени, особенно Бенды. Без сомнения, он сильно чувствует все, что играет. Его чувствительные нюансы – особенно его акценты и маленькие мелодические украшения – свидетельствуют о тонкой, чувствительной музыкальной натуре. Его адажио было плавно текущей, полной, приглушенной, часто взволнованной песней, очевидно, что его прекрасная игра родилась из его души. Он играл адажио с таким внутренним чувством, с таким благородством, взволнованной простотой и искренностью, что публика редко слушала его без слез».

Изготовителем флейт для короля был Иоганн Иоахим Кванц (Johann Joachim Quantz), которого Фридриху удалось уговорить перейти к себе на службу. Кроме годового содержания в 2000 талеров, он получал не только отдельное вознаграждение за каждую сочиненную для короля композицию, но и по 100 дукатов за каждую сделанную флейту. Король привозил Кванцу различные породы дерева, чтобы он пробовал использовать их для флейт. Один раз он привез эбеновое дерево, и Кванц сделал из него свою лучшую флейту. Считается, что именно эта флейта была любимой флейтой короля.

Иоганн Иоахим Кванц

К сожалению, лишь спустя 50 лет после его кончины Фридрих Вильгельм IV предпринял во дворцах и вокруг Потсдама поиск рукописей Фридриха Великого, до этого творчеством короля никто не интересовался. Так что до наших дней дошли лишь жалкие крохи его произведений, поскольку он не предполагал публиковать свои музыкальные сочинения.

Современный немецкий историк Йоханнес Куниш пишет: „Biograf Johannes Kunisch: „Unter den Herrschern seiner Zeit und unter den Preußenkönigen hat es keinen gegeben, der mit einer solchen Fülle außerordentlicher Talente begabt war”.

(«Среди властителей его времени и среди прусских королей не имелось никого, кто был бы столь же одаренным и с таким же изобилием чрезвычайных талантов».)

С дошедшими до нас литературными произведениями короля положение намного лучше, по сравнению с музыкальными, ведь они сразу же становились бестселлерами и их печатали во всей Европе. До наших дней благополучно дошли философские и политические сочинения, исторические книги и на военную тематику: „Considération sur l’état présent du corps politique de l’Europe”, „Mémoires pour servir à l’histoire de la maison de Brandenbourg”, „Histoire de mon temps”, „Histoire de la guerre de sept ans”, „Mém. depuis la paix de Hubertsbourg jusqu’à la fin du partage de la Pologne”, „Mém. de la guerre de 1778” и т. д.

Искрометный юмор и ирония Фридриха также пережили его! Появился целый пласт исторических анекдотов, в которых прославляется не только ум короля, но и его чувство юмора. Вот лишь один пример.

Король посетил тюрьму города Берлина.

Все заключенные, один за другим, падали в ноги королю и клялись в своей невиновности. Лишь один человек тихо стоял в стороне. Он не кричал, что его оклеветали, несправедливо осудили, он не просил Фридриха о помиловании.

– Ну а ты? – обратился к нему король. – Ты тоже попал сюда по ошибке?

– Нет, ваше величество! Я жду казни за три вооруженных грабежа.

– Ну-ка немедленно выпустите этого заключенного! – закричал король. – Выгоните этого бандита, чтобы он не смущал своим присутствием общество честных людей!

Политикам Франции, России, Швеции и Австрии требовалось оправдать себя в глазах потомков и объяснить причины, приведшие к их поражению в Семилетней войне. Тем более что победителем оказался король страны с населением и ресурсами неизмеримо меньшими, чем их собственные. Эта война возникла не из-за территориальных или религиозных разногласий, а главным образом из-за торгового противостояния между Англией и Францией, но признавать этого никто не желал. Так и сформировался зловещий образ Фридриха – злодея, агрессора и захватчика, не имеющий с настоящим Фридрихом II, рыцарем и философом, ничего общего. Но оболгали не только Фридриха II, облили грязью всю страну: Афины на Шпрее объявили мрачной казармой и рассадником безжалостного милитаризма. В своей книге «Очерки по истории Пруссии» французский историк Э. Лависс создал целую теорию о том, что именно Фридрих придал Пруссии импульс ее будущей беспринципной политики, агрессивности и желанием поработить соседей своим «…вооруженным вмешательством, сильно смахивавшим на разбой»[79]. В своем труде «Эволюция военного искусства» военный теоретик, публицист, автор классического труда «Стратегия» Александр Свечин пишет: «На этой изуродованной французской политикой площади центральной Европы стало складываться и расти государство разбойничьего типа – Пруссия»[80]. И продолжает: «Разбойничье государство зорко следило за недоразумениями между соседями, вмешивалось в чужие дела при каждом удобном случае и постепенно округляло свои пределы. Прусские города представляли на-половину военные поселения, так как если численность гарнизона достигала в них четверти населения, то другую четверть образовывали или семьи офицеров или же она находила себе средства существования обслуживанием войсковых потребностей»[81]. Словом, самым ласковым определением для королевства Пруссии у историков было следующее: военно-полицейское государство казарменного типа. Или – Фридрих II был замечательный человек, но именно он принес Европе горе, слезы и кровь. Как эти наветы соотносятся с историческими фактами, свидетельствующими о совершенно обратном – одному Богу известно.