Неизвестный Фридрих Великий. Глава II. Фридрих II – фальшивомонетчик (Максим Бельский, 2017)

Если продолжить сравнение Фридриха II с нацистами, которые якобы восхищались им, нельзя не отметить их диаметрально противоположного отношения к евреям. С нацистами все вполне ясно: евреи для них являлись врагами номер один. Ими был разработан и осуществлен с беспримерной жестокостью план «окончательного решения еврейского вопроса» – целенаправленного, тщательно спланированного геноцида и уничтожения евреев в Европе. Со Старым Фрицем все сложнее. С одной стороны, широко известно высказывание деятеля Французской революции Оноре Габриеля Рикети Мирабо (Honorе Gabriel Riqueti, comte de Mirabeau, 1749–1791), после посещения Берлина в 1786 году, что законы короля в отношении евреев «достойны каннибала». Это, безусловно, преувеличение. Фридрих действительно стремился извлечь из евреев максимальную пользу, но так он относился абсолютно ко всем! Жизнь прусских евреев была организована согласно постановлениям регламента от 1756 года (General-Privilegium und Reglement vor die Judenschaft in Preussen etc.). Согласно этому регламенту и позднейшим поправкам евреи разделялись на два разряда: «терпимых евреев» („Geduldete Juden”) и «покровительствуемых евреев» („Schutzjuden”). Историк и писатель Джонатан Стейнберг в книге «Бисмарк: Биография» обрушивается на короля с резкой критикой его политики по отношению к евреям. При этом он рисует исчерпывающую картину жизни евреев в Европе, не понимая, что опровергает сам себя – ведь в других странах положение евреев было просто невыносимым! Воспользуюсь его информацией, поскольку он весьма точно конкретизирует General-Privilegium und Reglement vor die Judenschaft in Preussen etc. «Покровительствуемые, в свою очередь, делились на три группы, по степени предоставленных им личных прав:

1) «Общепривилегированные» (Generalprivilegierte) пользовались правами жительства и промыслов на основании королевской привилегии, распространявшейся на всех членов их семьи и на все места, где евреям жительство дозволялось. 2) «Ординарные» (ordentliche Schutzjuden) жили на основании охранной грамоты (Schutzbrief), где точно указывалось, в каком месте им разрешается проживать, какими промыслами заниматься, на каких членов семьи распространяется это разрешение; «ординарные» могли передавать свои права только одному из своих детей, а по особому ходатайству двум, при условии обладания солидным капиталом; прочим детям право торговли не давалось. 3) «Экстраординарные» (ausserordentliche Schutzjuden) пользовались лично пожизненным правом жить в определенном месте и заниматься определенной профессией, но это право не передавалось их детям; к этой группе причислялись врачи, живописцы и прочие лица свободных профессий. К разряду «терпимых евреев» причислялись: лица, состоящие на общинной службе (раввины, канторы, шохеты и пр.), дети «ординарных» сверх старших двух, все дети «экстраординарных» евреев, домашние слуги и др.; им запрещалось в различных степенях заниматься торговлей и ремеслами и заключать браки между собой (они могли только путем брака вступать в семьи «привилегированных» евреев)».

В Силезии[42] и Западной Пруссии евреям, например, было запрещено жить в деревнях и заниматься сельским хозяйством. С другой стороны, широко поощрялись и даже вменялись в обязанность чулочное и шляпное производство, шелковая промышленность. Особые привилегии жаловались евреям, открывавшим шелковые мануфактуры. Зато жестоко преследовалась ссудная деятельность евреев. Существовало много налогов: помимо „Schutzgeld’а”, вносимого ежегодно в размере 24 тысяч талеров, евреи платили рекрутскую подать, «серебряную подать», «брачный налог», фарфоровый налог… Во время Семилетней войны король неоднократно делал займы у евреев.

Понятно, что ни о каком равноправии евреев с немцами Пруссии говорить не приходится, но если сравнить их положение с положением евреев в прочих странах, то Пруссия предстает прямо-таки лучом света в темном царстве. Ведь даже императрица Мария Терезия, инициировавшая множество реформ в Австрии, указом от 18 декабря 1744 года приказала всем евреям до конца января 1745 года покинуть Прагу, а в шестимесячный срок – всю Богемию. Эта королева, которую почитают как великую, не постеснялась запятнать свое имя ничем не оправданной жестокостью, она вошла в историю как последняя в Европе гонительница евреев. Впрочем, она лишь копировала императрицу Елизавету Петровну, которая уже в 1743 году изгнала евреев из России, издав такой указ: «…Из всей нашей империи, из городов, сел и деревень всех мужеского и женского пола жидов, какого бы кто звания и достоинства ни был, со всем их имением, немедленно выслать за границу и впредь их ни под каким видом в нашу Империю ни для чего не впускать, разве кто из них захочет быть в христианской вере греческого исповедания».

Позволю себе процитировать все того же критика Фридриха Великого Джонатана Стейнберга: «Эдикт о евреях» (Editto sopra gli Ebrei), обнародованный папой Пием VI в 1775 году, принадлежит к числу самых бесчеловечных актов в истории человечества».

О положении и статусе евреев в прочих странах и говорить не приходится: они веками продолжали влачить жалкое существование в стенах еврейских гетто.

Еще великий курфюрст Бранденбурга и Пруссии Фридрих Вильгельм (Friedrich Wilhelm von Brandenburg, 1620–1688) широко открыл ворота страны для гонимых у себя на родине кальвинистов-французов, а также голландцев и евреев. Это спасло множество человеческих жизней после того, как король Людовик XIV 2 апреля 1666 года издал декларацию, в которой уничтожался принцип свободы, признанный Нантским эдиктом[43], а 18 октября 1685 года полностью отменил этот документ, защищавший права протестантов, после чего начались гонения на несчастных. Сотни тысяч людей были вынуждены бежать, их имущество конфисковалось, храмы и школы безжалостно разрушались. (Надо сказать, что и при Фридрихе Вильгельме I Пруссия продолжила принимать протестантов, в одном только в 1732 году в Пруссию прибыло около 15 тысяч переселенцев из Зальцбурга! Их поселили основной массой в Гумбиннене, до сих пор словно памятник там стоит церковь под названием «Зальцбургская кирха».)

В Берлине образовалась еврейская община, которая впоследствии сделалась одной из крупнейших в Германии.

Фрагмент Свитка Эстер из Германии, начала 18 века, выставлен в Музее Израиля. Художник изобразил героев свитка в одежде своего времени: дам в париках и кавалеров со шпагами, а также музыкантов со скрипками и контрабасом.

Нацистский режим в полном соответствии с указаниями своего фюрера последовательно проводил политику полного искоренения христианства. Гиммлер, Розенберг и Борман стремились заменить церковь смесью дохристианской религии германских племен в сочетании с неоязычеством нацистского образца. Розенбергом – откровенным идеологом язычества. Уполномоченный фюрера по контролю за общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП (Beauftragen des Führers für die Überwachung der gesamten geistigen und weltanschaulichen Schulung und Erziehung der NSDAP) Альфред Эрнст Розенберг составил программу из тридцати пунктов для своего уродливого детища – «национальной церкви рейха».

Позволю себе привести в качестве примера лишь два пункта из этой «замечательной» программы:

§ 13. «Национальная церковь требует немедленно прекратить издание и распространение в стране Библии».

§ 14. «Национальная церковь заявляет… немецкой нации, что «Майн кампф» есть величайший документ. Эта книга… олицетворяет самую чистую и самую истинную этику жизни нашей нации в настоящее время и в будущем…»

Согласно планам коричневых неоязычников, со всех церквей должны были снять кресты и заменить их свастикой. Что ожидало всех недовольных, понятно.

Религиозная политика Фридриха II была проста и прагматична: «Все религии равны и хороши, если их приверженцы являются честными людьми. И если бы турки и язычники прибыли и захотели жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни…» и «У меня пусть всяк спасается на свой манер» (имеется в виду спасение души).

Фридрих Великий не был ни атеистом, ни религиозным фанатиком, он позволял себе быть агностиком, а иногда и относился ко всему этому с юмором. „Es heißt, dass wir Könige auf Erden die Ebenbilder Gottes seien. Ich habe mich daraufhin im Spiegel betrachtet. Sehr schmeichelhaft für den lieben Gott ist das nicht” («Говорят, что земные короли созданы по подобию Божию. Когда же я рассматриваю себя в зеркало, то это не очень льстит Всевышнему»).

Он весьма критично относился к религии. „Daß unsere heutigen Religionen der Religion Christi so wenig gleichen wie der der Irokesen. Jesus war ein Jude, und wir verbrennen Juden. Jesus predigte Duldung, und wir verfolgen. Jesus predigte eine gute Sittenlehre, und wir üben sie nicht aus. Jesus hat keine Dogmen aufgestellt, die Konzile aber haben reichlich dafür gesorgt. Kurz, ein Christ des 3. Jahrhunderts ist einem Christen des 1. gar nicht mehr ähnlich”.

(«Наша нынешняя религия равняется религии Христа в столь же малой степени, как мало мы походим на ирокезов. Иисус был евреем, а мы сжигаем евреев. Иисус проповедовал терпимость, а мы преследуем. Иисус проповедовал этику добра, а мы не следуем ей. Иисус не устанавливал догм, однако церковные соборы достаточно позаботились об этом. Словом, христианин третьего столетия ничуть не похож на христианина первого»).

Ярким примером веротерпимости короля являлся его указ построить в самом центре протестантского Берлина католический собор святой Ядвиги в 1747 году.

Он писал кардиналу Зинцендорфу: „Die erste Tugend jedes ehrenwerten Menschen und, wie ich glaube, auch jedes Christen, muß die Humanität sein. Die Stimme der Natur, die die Grundlage der Humanität ist, will, daß wir uns alle lieben und wechselseitig unser Wohlergehen fördern. Das ist meine Religion”.

(«Первой добродетелью каждого достойного уважения человека и, как я верю, также каждого христианина должна быть гуманность. Голос природы, который является основой гуманности, хочет, чтобы мы все любили друг друга и взаимно содействовали нашему благополучию. Это моя религия»).

Не стоит забывать и того, что благодаря либеральной политике короля в Пруссии обосновалось немало по-настоящему талантливых людей, чей потенциал не был по достоинству оценен на родине. Например, в Берлин переселился Моше Мендельсон (Mendelssohn Moses, 1729–1786), потомок знаменитого раввина Моше Иссерлеса[44], самый известный немецкий философ еврейского происхождения тех лет и идейный лидер движения Просвещения среди европейских евреев.

Моше Мендельсон

Он был первым германским евреем, овладевшим немецким языком до такого совершенства, что сумел стать настоящим мастером популярной философской прозы, рассматривая сложнейшие вопросы существования Бога и бессмертия души, а также и эстетики. Гордый человек, он не позволял антисемитам бездоказательно клеветать на евреев. «Нас не только ненавидят и презирают, – писал Мендельсон, – но возводят еще на нас ложные обвинения и клевету, чтобы этим оправдать жестокие преследования… Но не посягайте на то, в чем мы неустанно черпали силы и утешение в наших тяжелых испытаниях – моральную нашу чистоту и духовную мощь…»

Он был выдающимся литератором и критиком. Он понимал необходимость реформирования патриархального уклада жизни среди евреев, но при этом строго придерживался всех канонов иудаизма. Постоянное давление на евреев с целью заставить их принять христианство вызывало у Мендельсона грусть. В христианстве Мендельсона отталкивали догмы Церкви о Божественной природе Иисуса, утверждение о том, что люди, не принявшие христианство, не имеют надежды на спасение в Грядущем мире, а также вера в существование восставшего против Бога Люцифера.

Мендельсон писал, что преимущество иудаизма в том, что он не гоняется за прозелитами и не задается миссионерскими целями, «…и если бы среди моих современников жил Конфуций или Солон, я согласно основам своей религии мог бы любить и уважать этого великого человека, не задаваясь глупой затеей обратить его в свою веру».

Его другом был Готтольд Эфраим Лессинг (Gotthold Ephraim Lessing, 1729–1781), знаменитый немецкий писатель и драматург, автор комедии «Минна фон Барнгельм, или Солдатское счастье». С 1759 года они вместе издавали в Берлине журнал „Briefe, die neuest Litteratur betreffend” («Письма о новейшей литературе»), а также написали памфлет «Поуп-метафизик», направленный против английского поэта Поупа и в защиту философских воззрений Лейбница.

Настоящее потрясение в обществе вызвала написанная в 1760 году статья Мендельсона, опубликованная в их с Лессингом журнале, в которой он подвергнул критике стихи Фридриха Великого. Интересно, что если Вольтер критиковал стихи короля за плохой французский язык, то Мендельсон возмущался тем, что они вообще в принципе были написаны по-французски. Мол, немецкая литература несравненно лучше французской. Все были уверены, что это вызовет гнев короля, однако никакой реакции не последовало. Вероятно, Фридрих справедливо рассудил, что будет глупым вступать в дискуссию с человеком, который не владеет французским языком, но при этом пытается критиковать французскую литературу. Более того, спустя три года король наделил Мендельсона привилегией „Schutzjude”, что наделило его особыми правами и возможностью на законных основаниях проживать в Берлине. А в 1763 году он получил от Берлинской академии первую премию за сочинение „Ueber die Evidenz in metaphysischen Wissenschaften”, причем вторым в списке лауреатов был Иммануил Кант!

Особо важную роль в деле приобщения евреев к немецкому языку и германской культуре сыграл сделанный Мендельсоном перевод Пятикнижия (Торы) на немецкий язык. В 1783 году Мендельсон выпустил книгу «Иерусалим, или О религиозности и еврействе», в которой решительно высказался в пользу разграничения сфер влияния государства и религии: государство не должно вмешиваться в религиозные взгляды своих граждан, а религиозным деятелям незачем стремиться к власти. Государство требует от людей определенных действий, религия же – дело внутреннего убеждения, и смешивать эти две сферы нет необходимости.

Судьба Мендельсона в чем-то похожа на судьбу короля. Свои идеи он изложил на бумаге, живя при просвещенном короле, в созданном им государстве толерантности. Он стремился к тому, чтобы евреи стали интегральной частью прусского общества, оставаясь при этом в рамках иудаизма. По его убеждению, девизом государства должна быть веротерпимость, свобода совести и мысли, а различие веры не должно служить препятствием к использованию гражданских прав. Он холодно встретил „Toleranzedikt” австрийского императора Иосифа II и распоряжение об учреждении еврейских школ (Normalschulen). Он писал Гомбергу: «Благодарю покорно за такую толерантность „wenn man dabei noch immer an Glaubensvereinigung arbeitet”. О терпимости… я вовсе не такого лестного мнения, как вы. Пока из-за кулис выглядывают замаскированные ассимиляционные цели (Vereinigungssystem im Hinterhalte lauert), я считаю подобную лицемерную игру в толерантность гораздо более опасной, чем открытое преследование…» В исторической перспективе он оказался безусловно прав: тотальная ассимиляция немецких евреев привела лишь к озлоблению, появлению человеконенавистнических расовых доктрин и в конечном итоге – к Холокосту…

Положение кардинально изменилось сразу после его смерти – революция, бесконечные войны, наполеоновская экспансия, индустриальная революция и новые радикальные доктрины о социальных переменах. Все это привело к тому, что евреи Европы неверно интерпретировали его идеи. Например, из всех его внуков один только Александр остался евреем, соблюдающим еврейские традиции. Все остальные перешли в христианство. Самый знаменитый его потомок, немецкий композитор, автор «Свадебного марша» Феликс Мендельсон, стал лютеранином и сменил фамилию на Бартольди.

Моше Мендельсона стали именовать отцом реформизма и могильщиком традиционного иудаизма. Он хотел положить конец предрассудкам и антагонизму, а получилось, что он лишь подлил масла в огонь, его идеи вызвали раскол в еврейской среде и породили еще больший антагонизм по отношению к евреям со стороны немцев. Великий немецкий композитор Рихард Вагнер, например, видел опасность для Германии именно в том, что евреи ставили своей целью влиться в немецкую культуру! Позднее он окончательно скатился на позиции животного антисемитизма, утверждая, что евреи загрязняют и засоряют немецкую нацию. То есть, чем сильнее они старались быть немцами, тем больше Вагнер видел в них опасность для своей родины. Случилось именно то, чего опасался Мендельсон. Как это могло произойти? Очень просто. Мендельсон жил и работал в стране, властитель которой писал (Вольтеру): „Der menschliche Geist ist schwach. Mehr als drei Viertel der Menschen sind für die Sklaverei des absurdesten Fanatismus geboren. Die Furcht vor dem Teufel und vor der Hölle macht sie blind, und sie verwünschen den Weisen, der sie aufklären will. Der große Haufe unseres Geschlechts ist dumm und boshaft. Vergebens suche ich in ihm jenes Ebenbild Gottes, von dem es nach der Versicherung der Theologen den Abdruck in sich tragen soll”.

(«Человеческий дух слаб. Более чем три четверти людей рождены быть рабами самого абсурдного фанатизма. Страх перед чертом и перед адом делает их слепыми, и они проклинают способом, который хочет выяснять их. Большая куча нашего рода глупа и злобна. Напрасно я ищу в нем (в роде человеческом) ту копию Бога, чей отпечаток он должен нести в себе, как утверждают теологи»).

Со смертью короля-философа, который намного опередил свое время, Пруссия стала уже совсем иным государством и идеи еврейского философа, также опередившего свое время, сразу утратили свою актуальность. Французская революция, наполеоновские войны и реакция поставили на мечтах еврейского философа жирную точку.

В отношении евреев прагматик Фридрих II пошел гораздо дальше своих предшественников на троне: он не просто милостиво позволил им жить и работать в своем веротерпимом государстве, но и активно использовал их таланты в борьбе против своих противников. Во время Семилетней войны именно евреи были главными поставщиками прусской армии. Король также поощрял евреев открывать новые фабрики и заводы и предоставлял им за это различные льготы. Самым известным из прусских евреев, которые пользовались полным доверием короля, был некто Эфраим, торговец и банкир, который ссужал Фридриха II деньгами еще в те времена, когда тот был только наследным принцем. Еще до начала Семилетней войны король заключил контракт с тремя еврейскими чеканщиками монет: Гумперцем, Моисеем Исааком и Итцигом[45] о выпуске мелкой разменной монеты. Однако война стала затяжной, что привело к чрезвычайному напряжению экономики страны. Тогда король вспомнил о своем верном Эфраиме, который получил монополию на чеканку прусской и саксонской монеты и одновременно сделался помощником короля в тайной войне: мошеннической манипуляции с чеканкой низкопробных монет, которую он, по всей видимости, считал вполне легитимной. Королева Мария Терезия говорила, что готова продать последнюю юбку, лишь бы вернуть обратно Силезию. А императрица Елизавета Петровна была готова продать последнюю горсть бриллиантов, лишь бы уничтожить Фридриха II. При таком положении вещей Фридрих II с чистой совестью приступил к борьбе со своими противниками и в сфере чеканки монет.

A la guerre comme à la guerre! Прусский король развил фальшивомонетничество на уровне государства до огромных размеров и придал ему международный размах. Семилетняя война стала временем расцвета незаконной чеканки так называемых «военных денег» Фридриха II. С этой целью монетные дворы сдавались им в аренду, или же государство в союзе с немецкими князьями само занималось переплавкой высокопробных денег и чеканкой низкопробных монет. Наиболее известной фальшивой золотой монетой прусского короля стал средний августодор, который во время Семилетней войны чеканился саксонскими штемпелями с датами 1755 и 1756 годов; чистый вес содержащегося в нем золота был снижен с 6 до 4,2 грамма. Ориентируясь на предвоенную дату изготовления августодоров, купцы, снабжавшие прусскую армию, брали их без колебаний. Современные исследователи предполагают, что этих монет было отчеканено на многие миллионы.

Только за период Семилетней войны Фридрихом II на монетных дворах, находящихся в Пруссии и за ее пределами, было изготовлено огромное количество разнообразных фальшивых монет. В обращение стран Европы поступило более 200 миллионов поддельных рейхсталеров, причем прямые военные издержки самого прусского короля составили всего около 125 миллионов. Бесконтрольная эмиссия и массовая порча монеты Фридрихом II вызвала почти полное разрушение финансовой системы на севере Европы, что позволило Пруссии выдержать Семилетнюю войну и разорить многих соседей[46]. Сын Эфраима, Бенджамин Фейтель Эфраим, стал тайным советником Прусского королевства. Касаясь вопроса чеканки низкопробных монет, он писал: «Привязанность большого человека (то есть короля – М. Б.) чеканить в уменьшенном виде чужие монеты восходит еще к Семилетней войне. Эта страсть не покидала его, так как тем самым король находил не только необходимые для ведения войн средства, но и скрытым образом взимал контрибуцию со своих соседей».

Но одной вещи сын Эфраима знать не мог: страхуя себя, король никогда не ограничивался чем-то одним. В своей тайной войне он пользовался не только услугами Эфраима и прочих евреев, чеканящих монеты. Вот отрывок из его предписания от 11 ноября 1760 года тайному военному советнику Фридриху Готтхольду Коппену касательно золота, полученного от союзной Англии: «Я располагаю информацией, что существует способ рафинирования меди, при котором обработанная рафинированная медь может идти вместе с золотом для чеканки монет, внутренняя ценность которых значительно выше, чем стоимость монет, сделанных из обычной меди. Если сейчас дополненные плохой медью отчеканенные деньги с монет с изображением Фридриха (они должны быть золотыми) по своей ценности примерно соответствуют 2 талерам 12 грошам, то использование рафинированной меди повышает стоимость до 4 талеров… Так как это может дать значительную прибыль и увеличить доходы от чеканки монет, я пришел к решению, что все золото, субсидированное англичанами и пока не превращенное в монеты, должно быть использовано в соответствии с этим способом на монетном дворе в Берлине. Все должно оставаться в моей собственности, чтобы никакие евреи-монетчики не имели с этим ничего общего и не могли отчеканить ни одной монеты из оставшегося английского золота».

Ущерб, нанесенный противникам таким оригинальным способом, был колоссальным. Немецкий писатель и историк барон Архенгольц (Johann Wilhelm von Archenholz, 1743–1812) писал: «Вся Северная Германия была наводнена ими; величайшие торговые города владели миллионами этих чудесных денег, которые, нисколько не изменяя своей величины, формы и чеканки, становились все хуже по стоимости и обманывали кажущимся богатством владетеля больших сумм. Даже голландцы были снабжены ими в избытке и воображали, что после окончания войны им удастся очень дешево покупать прусское дерево и зерно. Все сырые и обработанные продукты и вообще все предметы в торговле повысились по цене в Париже соразмерно этой плохой монете. Одни лишь продукты первой необходимости не очень вздорожали, так как иначе простой солдат не в состоянии был бы прокормить себя. В память этого прусского монетного духа, являвшегося в стольких местах и менявшего свою внешность подобно призраку, голландцы отчеканили особую сатирическую медаль, изображавшую Фридриха, занятого беседой с Эфраимом, которого король треплет по щеке. Надпись на ней гласила: „Это мой милый сын, которого я облюбовал себе”»[47].

Особенно жестоко пострадала Россия: годовой дефицит достигал 7 миллионов рублей, не было уплачено 13 миллионов рублей за военные поставки, а из обращавшихся в стране 60 миллионов рублей были двенадцати разных весов – серебряные от 82-й пробы (довоенные) до 63-й и медные от 40 рублей до 32 в пуде. Но это произошло не столько по вине Фридриха, сколько в силу привычки русских вельмож решать финансовые проблемы за счет ограбления собственного народа. Уже в 1757 году русское правительство обнаружило полное истощение своих наличных средств. Выход из кризиса предложил фаворит Шувалов: он велел начеканить множество мелкой медной монеты весом вдвое легче имеющей хождение в стране. Естественно, что в стране рабов никто не посмел выразить свое возмущение этим решением, так что на этой афере казна выиграла три с половиной миллиона рублей. Обкраденным российским подданным при этом цинично заявили, что новую монету возить будет вдвое легче!

Монеты времен Семилетней войны получили название «эфраимиты», о них даже слагали стихи: «Прекрасны снаружи, ужасны внутри, – Фридрих снаружи, Эфраим внутри». До наших времен дошел дворец Эфраима[48], выполненный в стиле немецкого рококо, расположенный рядом со знаменитым кварталом Николая в берлинском районе Митте (MITTE) на Постштрассе и по праву считающийся красивейшим историческим сооружением. Властители Европы нередко пользовались услугами евреев в сомнительных целях, для того чтобы в случае чего можно было переложить на них всю ответственность. Фридрих II считал себя выше народного недовольства. Потому он не только не наказал Эфраима, а, напротив, щедро его наградил, с легкостью приняв всю ответственность на себя.