Неизвестный Александр Беляев. Рецензии (Анна Андриенко, 2012)

Народная лирика

<Подп.: «Ал. Р-овъ»>

Настроение народа ярче всего выражается в несложных и не отличающихся особой музыкальностью песнях. Песня имеет самое широкое применение в духовной жизни народа. Она обнимает собою и настоящее народа[,] и прошлое, а иногда заглядывает и в будущее. В них народ откровенно и бесхитростно выражает свою радость и горе, желания и негодование. Народ любит песню, как надежную хранительницу общих идей и говорит про нее: «сказка – ложь, а песня – быль», «из песни слова не выкинешь». Естественно, что и текущие события не могли не затронуть народную лирику и не вызвать соответствующий отклик.

Тем, кто, опираясь на народное настроение, защищает разлагающийся старый строй, не лишним было бы прислушаться к деревенской песне, к ее голосу, вырывающемуся прямо из груди, от чистого сердца. Многие «истинно-русские люди» утверждают, что народ в своем быте очень консервативен и сторонится новизны, смуту же сеют лишь <sic!> о т е ч е с т в а – крамольники.

Послушаем, что скажет на это народная лирика. Известны так называемые «припевки» или «частушки» деревенские, распеваемые молодежью в некоторых уездах Смоленской губернии. В них нередко слышится задушевная мысль народа, его мiросозерцание и взгляд на общественные движения последнего времени. Особенным свободолюбием сквозят песни молодежи, которые, однако, редко выходят из границ, определенных сотским или урядником. Полицейская опека и на поэзию наложила свою тяжелую руку.

Вот, например, две «припевки», имеющие между собою некоторую связь и выражающие взгляд народа на просвещение и на казенную виноторговлю:

А вот другая, в противовес первой:

Послушали-бы министры финансов и народного просвещения, что говорит народ про их дела и, умилившись душою, взяли бы себе урок из песен по делу народного образования и питейной торговли. Шутка – шуткой, а между ними – глядишь – и проскользнет голая, горькая правда.

В большом ходу в деревне песня «веревочка».

Нет выражений, нет слов, нет междометий и наречий в речи, которыми бы можно было точно определить идею и чувства этой песни.

С какою скорбью и как образно народ выражает свое убеждение в том, что он сам у себя на груди воспитывает ядовитых гадюк. Недаром же сложилась пословица, так часто пускаемая в ход народниками-полемистами: «терпи[,] Гаврила; твои же вила, да тебе ж и в рыло».

Много новых песен посвящено Государственной Думе. Дума, в представлениях народа, является провозвестницей справедливости и лучшей доли и карательницей зла и неправды. На нее народ возлагает самые светлые надежды, как на единственную спасительницу от давящего кошмара: <sic!>

Таковы напр[имер] песни:

Другая:

Не ускользнули от суда народного и Гурко с Лидвалем:

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1907. – № 104 (27.04). – С. 3.

<Подп.: «Б.»>

Выбор для открытия деятельности смоленского народного университета такого лектора, каким оказался прив[ат].-доц[ент] моск[овского] университета С.Г. Крапивин, нельзя не признать чрезвычайно удачным. Г. Крапивин обладает весьма цiълым <sic!> даром излагать в очень популярной форме даже довольно трудные темы. Он сумел интересно и просто развернуть пред своими слушателями картину разнообразных проявлений энергии и переходов ее из одного вида в другой; перед слушателями прошел целый ряд явлений, от простых, наблюдаемых повседневно в обыденной жизни, до вскрытых при помощи сложных приборов. Всё это давало слушателям цельную, яркую и легко усваиваемую картину; общеизвестные явления получали научное освещение, действующие на них силы раскрывались пред слушателями и связывали эти явления с целым рядом других, менее понятных.

Некоторые из слушателей выражали неудовольствие на <sic!> будто бы чрезмерную элементарность изложения, на «общеизвестность» большей части того, что сообщалось лектором. Обвинения эти совершенно неосновательны; таким слушателям можно было бы только сказать, что они напрасно стремились попасть на лекцию в народный университет и этим лишили возможности быть на лекции (билетов далеко не хватило для всех желающих) тех, которые услышали бы много нового и интересного. Правление смол[енского] народного университета совершенно правильно поставило задачей сделать лекции доступными и для мало подготовленных слушателей. Это решение не должно оставаться только пустою фразой. С этой точки зрения лекция г. Крапивина должна быть признана в высокой степени удачной. Ее общедоступность и простота изложения соответствовали не только указанной цели, но и требованиям большинства аудитории, о чем свидетельствует, то внимание, с каким публика терпеливо досидела до конца лекции.

Необходимо, однако, отметить, что лектор напрягал внимание слушателей более, чем следует; он читал более 2 часов с небольшим перерывом. Этого не следует делать даже в университетской аудитории, где слушатели более привыкли к напряжению внимания. А в народном университете я бы считал это безусловно недопустимым, так как лекции здесь имеют не только образовательное, но и громадное воспитательное значение: они возбуждают умственные интересы, воспитывают духовные потребности. Как чистый воздух, здоровая пища, умеренный труд дают физическую бодрость человеку, так и духовная пища, умственные занятия могут давать бодрость духовную. Лекция, вводя слушателей в общение с чистой наукой, должна и может дать им здоровое настроение, ощущение духовной чистоты и свежести. Но для этого не следует утомлять их, и двух часовая <sic!> лекция с перерывом составляет крайний предел для народного университета.

Лектор мог бы с пользой для дела совершенно не говорить о блоках, рычагах и о perpetuum mobile и взамен этого лучше было бы, хотя бы несколькими общими штрихами, дать возможность слушателям не столько понять, сколько почувствовать, так сказать, умственно пережить ощущение единства жизни, претворения всех тех отдельных явлений, которые прошли красивой вереницей пред глазами зрителей, в связную, цельную, единую мiровую жизнь.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1907. – № 210 (6.09). – С. 3.

А. Беляев (подп. Б.) «Концерт Эрденко»

Г. Эрденко пользуется (по крайней мере у нас в Смоленске) – почти такой-же популярностью, какую имеет г. Кубелик. Но популярность г. Эрденко создалась иначе. Холодная, строгая, как дорический стиль, игра г. Кубелика привлекает широкую публику потому, что… все музыкальные авторитеты признают г. Кубелика первоклассным виртуозом: значит – надо его послушать, значит – надо ему рукоплескать. Об игре г. Эрденко «авторитеты» отзываются гораздо сдержаннее и, тем не менее, публика охотно посещает концерты г. Эрденко. Почему? Его игра «понятнее» классической игры г. Кубелика, а главное «теплее», «задушевнее». Нет сомнения, что г. Эрденко, уступая г. Кубелику в технике, превосходит его темпераментом. Но этот темперамент немного переоценивают. В скрипичной технике есть два чисто-внешних приема («glissando» – скользя по струне и «vibrato» – вибрируя)[,] которыми можно придавать игре на скрипке характер задушевности и даже «сердцещипательности». Вот этими двумя приемами несколько и злоупотребляет г. Эрденко, заставляя, подчас, свою скрипку соперничать с «несравненной Анастасией Дмитриевной». Эффектно, но малоценно в музыкальном отношении. От души желаем высоко одаренному концертанту не удовлетворяться лаврами, в которых немного «виновато vibrato». Только неослабный труд технического усовершенствования и искреннее чувство создают прочный успех!

Концерт, состоявшийся 3-го октября в зале дворянского собрания, привлек очень много публики. Первая часть программы прошла бледновато. В игре концертанта чувствовалась некоторая скованность. Помимо технической трудности, классические вещи 1-го отд. не соответствуют музыкальному темпераменту г. Эрденко. Он не классик, а лирик. И только в широкой лирической мелодии он чувствует себя в своей стихии; здесь его игра приобретает искренность и задушевность и отличается тонкой нюансировкой; если-бы не это чрезмерное «vibrato», было-бы совсем хорошо.

Г-жа Гордзялковская-Эрденко изящно сыграла «Bercluse»[26] Шопена. Определенного мнения о ее игре мы, к сожалению, не могли составить по двум исполненным ею номерам.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1908. – № 221 (7.10). – С. 3.

А. Беляев (подп. Б.) «Концерт М.Д. Славянской»

Пол-века имя Славянского гремело не только в России, но и далеко за ее пределами. Лишь в последние годы артистической деятельности звезда Славянского стала меркнуть. Явились иные люди, с большим знанием дела, вооруженные всеми новыми приобретениями музыкальной техники[,] и оставили хор Славянского за собой (напр., Архангельский). Да и самая арранжировка <sic!> и стилизация Славянского народных песен были признаны (Чайковским) не достаточно верно передающими дух национальной музыки. Однако, за Славянским – собирателем и популяризатором русской песни – остается неоспоримая заслуга.

21-го и 22-го октября, в зале Дворянского собрания, состоялись концерты дочери Славянского, М.Д. Славянской, продолжающей дело отца. Маргарита Дмитриевна усвоила музыкальные традиции своего отца и могла-бы поставить свой хор на ту же высоту, на которой стоял хор самого Славянского. Но вся беда в том, что ничего нового в постановке хора мы не видим.

«Та-же ночка, те-же песни»[, —] поет симпатичным голоском Маргарита Дмитриевна. Увы, давно иные ночки, иные должны быть и песни!

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1908. – № 236 (25.10). – С. 2.

А. Беляев (подп. Б.) «Концерт М.А. Михайловой»

6 ноября, в зале Дворянского собрания, состоялся концерт артистки Имп[ераторских] Театров М.А. Михайловой, при участии артистки русской оперы К.А. Савельевой и пианистки К.Р. Жукович. К сожалению, г-жа М.А. Михайлова была «не в ударе». Пение не отличалось обычной экспрессией, верхние ноты звучали редко и как-то тяжеловесно, зато на среднем регистре необыкновенно приятный по тембру голос г-жи Михайловой чарует по прежнему.

У г-жи Савельевой богатое по силе тона контральто, но, сравнительно, небольшого диапазона. На нижних нотах сила голоса спадает на половину. Слабее разработана и техника низов; прекрасное впечатление производит голос г-жи Савельевой в пределах от «до» 1-ой октавы до «ми» 2-ой.

Г-жа К.Р. Жукович сделала большие успехи в технике. Только forte, по прежнему слабовато. Но в этом не всегда вина самого пианиста: ведь для forte и fortissimo необходима не только благоприобретенная техника, но и природная физическая сила. Быть может, этот «природный» недочет тому виною, что трепетная, огневая и безумствующая музыка Р. Вагнера в передаче г-жи Жукович (заклинание огня из оп[еры] «Валькирии») становится более холодной, лояльной, корректной. Аккомпанирует г-жа Жукович очень хорошо. Публика горячо вызывала концертанток; программа почти утроилась. К сожалению, подбор вещей, исполненных на bis, оставлял желать много лучшего.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1908. – № 248, (8.11). – С. 2.

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Концерт Гофмана»

И. Гофман и С. В. Рахманинов

Гофман – первоклассный виртуоз, Это слишком известно, чтобы повторять. И, тем ее менее, каждый раз, как приходится слышать эти необыкновенные трели, это легкое, ласкающее piano и невероятное, чудовищное fortissimo, могучее, как целый оркестр труб и литавр, – невольно повторяешь: Гофман – первоклассный виртуоз.

И не только виртуоз, но и первоклассный художник. Как ни странно, но последнее признается далеко не с таким единодушием, как первое. Не только среди широкой публики, но и «патентованных» музыкантов есть «протестанты», которые признают в Гофмане только необыкновенную технику. Не знаю, отчего происходить такое недоразумение.

Может быть только от того, что музыка – искусство наиболее индивидуальное не только в смысле творческом, но и со стороны восприятия.

Не только вся его игра, но каждый такт – нечто художественно законченное. Вы помните известный марш Бетховена – «Die Ruinen von Atben»? Не сложная мелодия, – но у Гофмана этот марш вырастает в целую героическую поэму… Когда стихают последние звуки, вы чувствуете, что пережили момент мировой истории….

Старика Паганини называли колдуном и многие уверяли, что сам сатана поет в его скрипке. Живи Гофман в век Паганини, про него сказали бы тоже: так непохожа его игра на обыкновенную игру обыкновенного человека.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 81. – С. 2

21 апреля в зале Дворянского собрания состоялся концерт Смирнова, Больской и П. Сироты. Имена концертантов и интересная программа привлекли массу публики. Больска впервые выступает в Смоленске. Голос артистки звучал тускловато, однако, это не помешало ей показать себя большой артисткой. Ее пение отличается экспрессией, изяществом, а в Шопеновских «песенках» и подкупающей искренностью и простотой.

Г. Смирнов был «не в голосе». Ни одного открытого forte, все «под сурдинку». Кто не слыхал раньше его свободно льющегося, большого и вместе с тем мягкого, красивого голоса, тот едва ли составил верное впечатление о нем по прошлому концерту. И все-таки, он был хорош. «Обращение Вольфрама к вечерней звезде» было спето, если и не с обычным подъемом и силой голоса, то с обычным мастерством. Чувствовался один из лучших Вольфрамов.

П. Сирота обладает хорошей техникой. Но законченным пианистом его назвать нельзя. Удар слабоват, и не всегда свободен. Шкала между piano и forte невелика. Требует работы и нюансировка. Художественная индивидуальность П. Сироты также не определилась вполне… Лиризм, по-видимому, больше соответствует темпераменту пианиста – чем такие вещи, как «Маrсhе militaire», который был сыгран недостаточно «militairement». Во всяком случае, у П. Сироты большое будущее. Аккомпанирует он очень умело.

Общее впечатление от концерта – хорошо, очень хорошо, но… ожидали лучшего.

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 88. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Концерт Лабинского и Касторского»

26 апреля, в зале Дворянского собрания состоялся концерт Лабинского и Касторского.

Концертанты пользуются широкой и вполне заслуженной симпатией смолян. Лабинский обладает красивым, свежим, ровным во всех регистрах голосом, которым владеет в совершенстве. Не совсем нравится только одна особенность его «школы»: петь с недостаточно открытым ртом, пропуская звуки «сквозь зубы»: «е», например, берется им почти, как «и». От такого приема звук, пожалуй, приобретает большую «металличность» и яркость, но зато проигрывает в мягкости тембра. Но это – мелочь, которая поглощается общей красотой пения г. Лабинского.

У г. Касторского «скалы грозные» получаются лучше «серенад». Недурна знаменитая «Блоха», – хотя «ха-ха» слабовато. Кстати, о Мусоргском. В то время, как заграницей давно «отрыли» Мусоргского и слава его растет изо дня в день, у нас еще очень мало знакомы с этим «гениальным варваром» – как выразился о нем одним из его заграничных поклонников. По крайней мере, у нас в Смоленске, на всех концертах, насколько помнится, Мусоргский был представлен одной лишь «песнью о Блохе», – эффектной, но не лучшей из вещей Мусоргского. Концертанты сделали бы хорошее дело, если бы познакомили смолян с другими его произведениями.

Вообще, от времени до времени не мешает освежать репертуар. Публики на этом интересном концерте, к сожалению, было не очень много, – но она горячо принимала артистов, заставляя бесконечно биссировать.

________

В воскресенье, 25 апреля, состоялся последний спектакль гастролировавшей в театре Народного дома малороссийской труппы «Безталанна» – этой драмой закончили малороссы. Играли старательно. Из общего ансамбля очень выделялись: флейта, суфлер и барабан. В остальном малороссы, как малороссы: «гопаки,» «парубки,» «пiсни,» «дiвчата,» ленты, венки и монисты… Много шума, много наивности, искренности и бестолочи… Впрочем, есть кое-что новое: некоторые «дiвчата», вместо грубых национальных «чобот», обзавелись «петербургской механической обувью. Счастливая Малороссия…

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 91. – С.3

Казалось, мы совсем разучились смеяться. Хмурое время, хмурые люди. Сидим в театре, смотрим фарсы и зеваем. Какая причина? говорят: безвременье. Но, вот, «наперекор стихии», в Петербурге возникает театр «Кривое Зеркало» и заставил нас смеяться, как мы давно не смеялись. Значит, не одно «безвременье» виновато в том, что мы и в жизни и в театре разучились смеяться. Виноват и сам театр. Эволюционировать должны не только формы «трагического», но и «комического». В то время, как драма шла в уровень с веком, усложняясь и углубляясь вместе с человеческой психикой, комедии остановились на мертвой точке. Что дал театр из области комедии после Гоголя и Островского? Почти ничего. Комедии и фарсы Билибиных, Крыловых еt tuti quauto! Увы, они не смешат даже самую невзыскательную публику. Водевили Чехова – последняя вспышка интеллигентного смеха. Формы «комического» отстали от жизни. И вот, когда появилось «Кривое Зеркало» с новыми формами, с пониманием смехологии современного человека, стало ясно, что к счастью, мы еще не совсем утеряли «лучший дар природы», – смех. И этот первый, еще неуверенный смех, раздававшийся так неожиданно среди этой мертвящей тиши, прозвучал как символ побеждающей жизни.

Как играли артисты театра «Кривое зеркало»? Право, не хочется разбирать, что было лучше, что хуже. Все хорошо. Хорош г. Икар, хороша г[-жа]. Абрамьянц, прелестны и сконцентрированные драмы. А лучше всего то, что мы смеялись, а за этот здоровый, бодрящий смех «Кривому Зеркалу» большое спасибо.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 96. – С.3

Вчера, в зале Благородного собрания, состоялся первый спектакль т[оварищест]ва артистов Спб. нового драматического театра.

Прекрасная труппа, ансамбль, тщательная и детальная срепетовка, – все дает гастролирующей труппе право на самое большое внимание публики. Между тем публики было очень мало. Сегодня идет пьеса Чехова «Дядя Ваня». Надо надеяться, что в этот раз артисты будут иметь заслуженный успех.

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 98. – С.2

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Пути любви»

Осип Дымов… Немного от Гамсуна, немного от Пшибышевского и Ибсена и очень много от лихорадочной жизни большого города. Последнее – родное, оригинальное «Дымовское». Быстрая смена впечатлений…. Что-то кинематографическое. Минуту назад вы были лицом к лицу «с великой проблемой бытия»: вас едва не раздавил автомобиль. И уже – забыто. Внимание поглощено удивительными рекламами удивительных гильз…

Таков Осип Дымов вообще, таков он и в последнем своем произведении – драме «Пути любви». Самые глубочайшие переживания, самые сильные драмы, живьем выхваченные из жизни, играют в какую-то чехарду, одно впечатление сменяется другим, одно взаимно поглощает другое… Содержание: Влас, лесопромышленник, любит Лену безумно. Она его также, неприхотливы пути любви… Вероятно, из женского кокетства, она говорит, что не любить его. И, оскорбленный, Влас, на зло женится на подруге Лены, Сонечке. И продолжает безумно любить Лену. Разве может Сонечка, эта голубоглазая Тея заменить ему Гедду Габлер – Лену?..

И Лена – Габлер, с неправильными чертами лица и характерной неправильной походкой Гамсуновских женщин, врывается в семейное счастье Сонечки, которой не остается ничего больше, как, тоже на зло, броситься в объятья близорукого, смешного Беллера. Ребенок. Лена преклоняется пред материнством Сонечки и уходит. Ребенок умирает, и за ним и Сонечка, – не будучи в силах перенести своего «падения». Сцена отравления Сонечки – заключительная. И здесь происходит нечто от «Кривого Зеркала».

Выходит Сонечка и говорить: «я отравилась» – и вы думаете Влас бежит и кричит «доктора!» Как бы не так. Он ласково пожурил ее, как ребенка, скушавшего лишнюю конфетку и уложил умирать на кушетку, длинно рассказывая ей, «до самой ее смерти», о том, что «все-таки» и ее он очень любил… Умерла… «Глупенькая!» И целует ее холодные пальчики…

Играли в общем хорошо, но в слишком повышенном тоне, нервозно. Местами мелодраматично. Г. Феона, например, сделал из лесопромышленника, этого сильного «борителя» жизни какого-то почти неврастеника. Местами начинаешь сомневаться в его психическом здоровье. Если бы в театре не было самого автора – я сказал бы: актеры «переиграли». Но он присутствовал…. И, очевидно, нашел игру артистов вполне соответствующей его замыслу.

И еще один вывод: автор (вообще) не только не судья, но и не режиссер своих произведений.

________

Сегодня в Лопатинском театре малорусской труппой г. Сабинина представлена будет в первый раз большая историческая пьеса «За Ридный Край», соч. Гр. Ге. и г. Сабинина. В основу сюжета положен исторический факт из борьбы Яна Казимира с Карлом Густавом – Шведским.

В 1-м действии пьесы всей труппой исполняется молитва Ave Maria. Пьеса во всех городах пользовалась большим успехом.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 101. – С. 2–3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Рижская опера»

По первому спектаклю оперной труппы не берусь делать определенных заключений. По-видимому, артисты еще не приспособились к совершенно «неприспособленной» акустике театра Лопатинского сада. Этим, вероятно, объясняется и то, что оркестр местами заглушал пение артистов, а местами играл очень тихо. В оркестре чувствуется недостаток струнных инструментов. Прибавить по одной первой и второй скрипке было бы очень не лишне.

Г. Гукасов во всяком случайно драматический тенор, и роль Дубровского – пением и игрой он создал цельный тип, что так редко в опере.

Хор не без шероховатостей. В общем, труппа производит довольно благоприятное впечатление.

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 108. – С.2

В каждой опере, из какого-нибудь уголка, выглядывает «Вампука». Вот, напр[имер], «Тоска». Что общего с «Вампукой»? Но присмотритесь.

Действие происходит, «по-видимому», в Италии.

Акт 1-й: внутренность костела в Риме.

Стены мавританския, колонны коринфские, арка римская, занавеска московская, костюмы молящихся рижские, шляпы «Chanteklair» парижские…

Но это а pro pos…

Партию художника Каварадосси пел г-н Чернов. У него настоящий драматический тенор, сильный, сочный и полный. Один недостаток: недостаточная выработанность деталей; его пение – широкие штрихи, без нюансов. Непонятно, почему партия Дубровского не была поручена г. Чернову?

Г-жа Милова – обладательница красивого сопрано с большим диапазоном. Тембр приятный – когда артистка поет полным голосом, – как-то тускнеет на piano… Большой голос г-на Борисова не отличается красотой тембра, но по своей мощи как нельзя лучше подходит к таким партиям, как Скарпиа. Игру г. Борисов разнообразит мало. Скарпиа – вчерашний Троекуров. Оба хороши, но слишком похожи.

Во вчерашней рецензии – досадная, опечатка. О г-не Чукасове следует читать: «партия Дубровского выходит из пределов его темперамента и голосовых средств. В Дубровском чувствовался Ленский». Заметка же о создании «цельного типа» относится к г. Борисову.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 109. – C.2

«Евгений Онегин» – во всех отношениях удачный спектакль.

Г. Горленко на сцене держится хорошо, но не достаточно «по-oнегински» самоуверенно. Это, конечно, придет само собою. У г. Горленко все данные быть одним из лучших Онегиных: великолепный мягкий баритон, не очень сильный, но чистый и звучный, большое художественное чутье и музыкальность, благодарная внешность.

Гукасов был на месте в роли Ленскаго. У г. Гукасова недурные тенор, но не сильный, – я назвал бы «камерный»: для небольшого здания с хорошей акустикой. В театре же Лопатинского сада ему приходится форсировать, что очень портит, вообще приятный теперь его голоса. Страдает немного дикция, что особенно заметно в речитативах, но это уж область «школы», которая, кажется, не мало повредила его симпатичному голосу: рот, напр. неправильно резонирует звук, чем парализуется и сила голоса, и мягкость тембра.

Очень хороша г-жа Негина в партии Татьяны. Артистка чувствовала себя гораздо самоувереннее, чем в роли «Тоски», голос звучал свободно, красиво и чисто. Симпатичный голосок у г-жи Ковельковой. Небольшим, но приятным тенором обладает г. Львов. Хорош был и хор. Публики, к сожалению, было не много.

Трудно опере бороться с соединенными силами мужских, и женских чемпионатов Mipa…

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 110. – С.2

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Сатана»

Л. Андреев «Анатема», МХТ. В заглавной роли В.Качалов

Два «адских жителя» почти одновременно вошли на подмостки русского театра: «Сатана» и «Анафема». «Порождения ада» с внешней стороны так была похожа друг на друга, что в литературном мире поднялись толки о «позаимствовании». Но кто у кого? «Сатана» появился раньше «Анафемы». А что бы Андреев позаимствовал у Гордина – предположение это казалось нелепым. Так вопрос и остался нерешенным.

«Анафема» был скоро изгнан. «Сатана» уцелел. Хотя и ему пришлось не сладко: на него обрушилась критика. Пролог в небесах, вековечные вопросы добра, колоссальная фигура «Сатаны», библейская тема, нечто от Иова многострадального, нечто от Гете, – и вдруг такая незначительная литературная величина – Гордин! «Высоко ты забираешься». Так говорила критика… Пролог действительно не по плечу Гордину. Вместо философии, дешевая риторика. Но если взять пьесу Гордина без этого «мирового» масштаба, она – недурна. Написана сценично, со знанием быта, характеры персонажей очерчены выпукло, – вообще смотрится с интересом. Последнее зависит, как впрочем, и всегда не только от автора, но и от постановки. А постановка Басманова хороша.

Г. Аркадьев ярко передал все перипетии Гершеле Дубровнера, всю его душевную эволюцию от святости к падению и от падения к возрождению. Г-н Шульга – «представительный» Сатана. Роль ведет уверенно и производит впечатление. Я думаю, можно только сгладить одну мимическую черточку: характерное «анафемское» «открывание» рта: вместе с высоко приподнятыми бровями, в этот момент лицо теряет присущую Сатане «значительность», приобретая комический оттенок.

Но что за племянницы у Гершеле Дубровнера!

Кипеню – Мошкова. В начале ребенок, такой живой, веселый, жизнерадостный. Избыток жизни, кажется, бьет через край. А потом сразу – постаревшая, убитая горем женщина. Этот перелом очень хорошо передан артисткой и рядом с Ципеней, – Фрейденю, г-жа Шиловская, светлая, впечатлительная и поэтичная, Г-жа Шиловская создала удивительно красивый образ. Необходимо отметить также г. Донского (Лейзер). Этот дряхлый старик, с голубиным сердцем, невольно возбуждает симпатию. Столько чувства, столько правды, чуть-чуть комизма и ни капли шаржу.

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 145. – (6.7). – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Комедия брака»

Г-н Юшкевич веселый человек. Неподдельный юмор сквозит в его пьесах, Но он немножко стыдится своего юмора, он хочет быть «идейным» драматургом и это ему не удается. В его пьесах, хотя бы в гомеопатической дозе, непременно должен фигурировать сионизм, в сотом «стереотипном» издании он непременно преподнесет разлад между отцами и детьми. Теперь «Комедия брака». Разумеется, ничего нового не только в разрешении, но и в освещении поставленных вопросов он не дает. М-м Гольдман живет с г-м Бриком, г-н Гольдман с Дорой Розен, м-м Шепелевич с г-м Вольфом, а г-н Вольф с г-жою Майер. некоторые мужья, живя с чужими женами, считают свою выше подозрений, а потом у них «открываются глаза». Вот и вся «трактовка вопроса». Грешит автор и как драматург. В его пьесе нет строго развивающегося действия, это лишь ряд картин. 2-е действие, например, можно было бы выпустить совершенно без ущерба для цельности пьесы; но само по себе, как маленький юмористический рассказик на тему – «в приемной модного доктора по женским болезням», – оно занятно. Так и вся пьеса: «идея», «тенденция» для автора лишь канва, по которой он рисует занятный узор быта еврейской буржуазии. И здесь он проявляет такое знание, такую тонкую наблюдательность, столько непреложной правды, хотя и преломленной сквозь призму его юмора – что его пьесы приобретают интерес и смысл помимо тех «идеек», которые автор «втискивает» как мертвые, искусственные цветы в живой букет выведенных им типов. Здесь его пьесы выходят не только за узкие пределы «темы», но и за пределы еврейского быта. Недаром его «короли», его Розены перестают себя чувствовать евреями. Уже не два еврея стоят друг против друга, не Янкелевич против Гольдмана, а только бедняк против плутократа.

У г. Басманова пьеса идет с большим ансамблем. Говоря о пьесе, вообще, мне хочется отметить только одну черту: еврейское тонированье. Играя пьесы из еврейского быта, артисты берут на себя трудную за дачу: с одной стороны «еврейским» тонированьем передать расовый характер пьесы, а с другой не впасть в шарж. Мне кажется, артисты временами впадали в эту невольную ошибку, особенно заметную там, где пьеса выходила за пределы еврейского быта, приобретая вне бытовой общечеловеческий характер.

Г-н Бороздин грешил в этом отношении менее других, что не помешало ему создать тип наиболее близкий к подлиннику. Одними жестами он сказал гораздо более, чем тонированьем. Горячий, вспыльчивый, экспансивный Гольдин предстал перед нами во весь рост с такою ясностью, с какою он мог стоять лишь пред творческой фантазией автора. Оля достойная супруга Гольдина. Со стороны сценической техники, эту роль г-жа Будкевич проводит прекрасно. Но у меня не осталось такого цельного, четкого образа Оли, как образ Гольдина. Олю надо еще «разбирать». Я, например, не понял, действительно ли Оля увлеклась Бриком, особенно в 1 акте или только флиртовала с ним от скуки. Казалось, артистка жалеет искренних ноток для Оли, иронизируя над нею и ее «любовью» во глубине души. Пожалуй, это и так, но тогда не надо было затушевывать такого толкования роли, чтобы не оставалось места сомненью: лучше ли Оля других жен, или одного с ними поля ягодка. Г-жа Мошкова – Дора понятней. Ясно, что для кокетливой и пустой Доры любовь – не святое чувство, а лишь лакомое блюдо, вроде тех шоколадных конфект, которыми она угощала (конец первого акта) мужа и Гольдмана. Г-н Басманов был «наименее еврей» и это хорошо, так как его переживания наиболее выходят за пределы еврейского быта.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 151 (13.7). – С.3

Н.А. Будкевич

Г-жа Будкевич идеальная «Идеальная жена», но «Идеальная жена» далеко не идеальная пьеса. Пустенькая пьеска, которую автор желают превратить в идеальную и эти «идеи» попросту вкладывает в монологи. Уж лучше бы авторы таких пьес выходили перед началом и поясняли, что они хотят сказать: по крайней мере, публика была бы освобождена от длиннейших и скучных монологов.

Содержание? Жена изменяет мужу, но так «тонко», что тот не замечает. А когда она расходится с «другом дома», то заставляет его ходить к ним по-прежнему, чтобы муж ничего не заметил и был спокоен и счастлив, как и раньше. Вот и все. Мораль, очевидно, та, что идеальная жена должна идеально обманывать мужа.

Повторяю, если бы не «идеальная» артистка г-жа Будкевич, подкупающая своей необыкновенно искренней игрой, своей гибкой, красивой дикцией, – пьеса была бы идеально скучна.

В дивертисменте г-жа Отарова танцевала кавказские танцы. Здесь она в своей стихии. Гибкость, нервность, красота порывистых движений, – от всего этого веет очарованием «страны чудес». Насколько нервность г-жи Отаровой в танцах a lа Дункан производит впечатление несоответствующей пластичным танцам суетливостью, настолько здесь эта нервность и страстность составляют необходимый элемент, «душу» танца, – без которой наши салонные «лезгинки», – лишь тень тени подлинной дикой, горячей восточной пляски.

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 166. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Тайфун»

Тайфуном, грозным, разрушительным смерчем, мечтает молодая Япония пронестись над старой Европой, Но, чтобы победить, надо усвоить плоды тысячелетней европейской культуры. И вот, в Mиpoвой центр ее – Париж, стекаются «сыны восходящего солнца», во главе с «гордостью страны», – молодым ученым Токерамо, на которого возложена высокая миссия: написать сочинение, в котором была бы собрана квинт эссенция европейской культуры, все достойное подражания.

Тикерамо самоотверженно работает в этом направлении до тех пор, пока на его пути не встречается женщина, прекрасная парижанка, олицетворившая в себе все очарование и испорченность старого запада. Токерамо борется между чувствами долга к родине и потребностями личной жизни. Друзья-японцы внушают ему мысль, что все препятствия он должен устранить с своего пути. И вот, под влиянием друзей, в припадке раздражения, Токерамо душит Элен Ларош. Один из японцев принимает вину на себя: жизнь Токерамо слишком дорога. Токерамо может работать спокойно. Но это оказывается выше его сил: он слишком любил Элен… Душа его надломлена, он умирает…

Старый запад победил восток. Но чем? «Горе нам, – говорит один из японцев, – если с европейской культурой мы воспримем и европейскую испорченность».

На этот раз, в роли спасителя культуры выступил «очаровательный порок». Пока есть златокудрыя Ларош, старушка Европа может спать спокойно, не боясь тайфуна с востока.

Но не одной испорченностью сильна и страшна Европа. Не от одной златокудрой Элен погиб Токерамо; – в лице его, восточный принцип: «человек для государства», был побежден европейским лозунгом: «государство для человека». Победил принцип свободной человеческой личности.

С идейной стороны пьеса затрагивающая грандиозную проблему столкновения двух культур, приобретает глубокий внутренний интерес. Говорю «внутренний», так как с внешней стороны пьеса скучновата.

Постановка интересная, – в особенности «японский вечер» у Токерамо. Г. Бецкий интересный Токерамо. Только одно: в 1-м акте Токерамо, для японца очень уж сдержан, тогда как в последних актах можно несколько убавить ажитацию: ведь Токерамо умирает от истощения. Затем, во всех «сильных» переживаниях голос артиста начинает звучать очень глухо: этот прием производит известный эффект, если им пользоваться в меру. У г. же Бецкого целые действия проходят в таком глухом тембре.

Г-жа Шиловская была бы совсем хороша, если бы ее Ларош в своей развязности не теряла временами «лоска» природной парижанки.

Хорошо играл самоотверженного юношу Хиронари г. Аотаков.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 167. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Когда цветет молодое вино»

Б.М. Бьернсон, 1905 г.

Чему более удивляться: самой пьесе, или ее автору, северному титану, который нашел в себе силы и свежесть, в годах Мафусаила, у порога могилы, написать такую яркую, свежую, юношески задорную «лебединую песнь». Размер настоящей рецензии не позволяет передать содержание пьесы: оно слишком разнообразно и глубоко, чтобы изложить в двух строках. Любовь, брак, молодость, старость, – в последних глубинах…

По внешности, – пьеса почти фарс. Не правда ли? Ведь это так смешно! А под срывами смеха – черные провалы глубокого человеческого страдания… И смех в этой пьесе – как ребенок, играющий на краю пропасти…

Такова вся пьеса, таков и главный персонаж пьесы.

Арвик. Боже мой, как он смешон! Как смешно «бродит» старое вино. Но, вглядитесь глубже, – и пред вами раскроется драма старости, когда «дух бодр, а плоть немощна», и еще глубже: конец брака, конец любви, после долгой, долгой супружеской жизни, от того, что муж сохранил свои идеалы, тогда как жена погрязла в мелочах. Брак и любовь клубком спутали человеческую жизнь, «проклятые вопросы» осложнились до нелепости, до абсурда, до смешного. Недаром, смех царит над пьесой Бьернстена!

Бенефициант, г. Бороздин, превосходный Арвик, загримированный автором пьесы, – и не даром: «не разберешь, когда ты шутишь, когда говоришь серьезно», говорить про Арвика, и в этом он весь, – Арвик – Бороздин – Бьернсон.

Детская наивность, с «себе на уме», неподдельная искренность с глубокой иронией над самим собою, и смех: от того ли, что смешно, от того ли, что до смешного грустно… Г. Аркадьев понравился менее: мало «от сердца». Не верится в жизнерадостность Карла Тоннинга.

Недурна Фру Арвик – г-жа Волховская.

В заключение – «Страшный Кабачок». «Кабачка», собственно, хоть бы и не было, «Кабачек» только декорация для главного в «Кабачке»: танец апашей. А это, действительно, «сюжет достойный кисти Айвазовского» как сказал Вафля. Описать не берусь, пасую. Скажу лишь, г-жа Отарова неподражаемая, бесподобная «апашка». А если не верите, – идите и смотрите.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 175. – С.3

– Как вам нравится Смоленск?

– Знаете, Москва куда лучше.

– Любите вы музыку Чайковского?

– Да, но это далеко не Бетховен.

– Ну, а г-жа Мунт в роли Норы?

– (Вздох) 0, Комиссаржевская… Я не такой пессимист, как мой собеседник: я не откажу себе в удовольствии слушать Чайковского при существовании Бетховена и видеть г-жу Мунт в той роли, в которой когда-то пленяла нас Комиссаржевская.

Итак, г-жа Мунт, как самодовлеющая величина.

Симпатичный и гибкий голос, искренний тон, свежесть чувства, хорошая школа, характеризуют артистку с лучшей стороны. Нора, как художественный образ, отделана артисткой тщательно и, в общем верно. Пожалуй, следует только «больше забывать о публике» и не принимать так часто «показных поз», лицом к публике.

Очень хорош был и г-н Аркадьев. В роль Ранка, помимо внешне-психического совершенства, г. Аркадьев внес много теплого чувства. А последнее его явление и уход проведены прямо художественно, и оставляют глубокое впечатление.

Не могу того же сказать про г-на Шатова: он не сумел создать образа Гельмера и лишь «читал роль», я бы сказал, «утрированно» правильным выговором, какого не услышите даже у тех московских просвирен, к которым отсылает Гоголь учиться русскому произношению, не говоря о художественном театре.

Пред началом спектакля г. Аркадьев прочел слово о Комиссаржевской. Слово мне понравилось уже тем, что в нем не было чайки, разбитых крыльев, оборванных струн и прочего сора, который человеческая пошлость любить сваливать на могилах талантливых и великих людей,

«Не надо слов, – сказал г-н Аркадьев – вспомните Комиссаржевскую и этого довольно. А если вы не видали ее, – никакие слова не воскресят ее чудный образ».

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 182. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Цезарь и Клеопатра»

Бернард Шоу, парадоксалист и «философ по призванию», – как он сам называет себя, – в своем последнем драматическом, произведении остается верным себе: переоценка ценностей, ocтpoyмиe и самобытность. Для него нет «тронов», есть лишь простая мебель, кресло, сделанное лучше других, нет цезарей и королев, есть люди: умные, или глупые, хорошие, или дурные. Вы помните Юлия Цезаря Шекспира? Таким мы знаем Цезаря по статуям, по классическим образцам искусства и литературы. У Шоу великий Цезарь – згениальный «старичок», который скорбит о своей лысине не меньше, чем о какой-нибудь политической неудаче мирового значения. Верно ли это исторически, соответствует ли действительности, судить трудно. Но таким приемом Шоу приближает и оживляет жизнь далекого прошлого.

Пьеса поставлена г. Басмановым очень тщательно. Прекрасные декорации, хороший ансамбль. Г. Аркадьев – прекрасно передал замысел автора: истинное величие Цезаря красиво и интересно переплетается с «человеческим»: Цезарь – гений, проникающий в глубь веков, и Цезарь – человек выступают в исполнении г. Аркадьева ярко и рельефно. Немного иначе я представлял себе Клеопатру. В тех местах, где Клеопатра – только наивная девочка, г-жа Мунт очень хороша. Но в этой «девочке», в период, очерченный автором, уже проявляется другая Клеопатра: страстная, властолюбивая, порывистая, предпочетшая умереть, чем сделаться украшением триумфа победителя Октавиана, которого не сумела пленить… В этих «порывах» будущей Клеопатры, г-жа Мунт не проявила достаточной силы темперамента. На своем месте был г-н Шатов в роли красавца, знатока искусств Аполлодора. Г-жа Барабаш показала, что она не только хорошая комическая старуха, но и недурная артистка на характерные роли: интриганка Фотататита была хорошо обрисована артисткой. С положительной стороны должен быть отмечен и г. Донской в роли Потина. Остальные были на местах.

Одно замечание, к «Цезарю и Клеопатре» отношения не имеющее: неужели нельзя поступиться одним рядом стульев и раздвинуть несколько ряды партера? В настоящее время добраться до своего места можно только одним путем: по ногам соседей.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 185. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Концерт Ядвиги Залесской»

Очевидно, музыкальный сезон еще не начался. По крайней мере на концерте г. г-ж Залесской, Ивановской и Лежен было мало публики. А жаль. Концерт был интересный.

Ядвига Залесская уже давно составила себе имя, как пианистка с вполне законченной техникой и большим художественным вкусом. Ее жанр – меланхолический Чайковский, нежный и капризный Шуман, глубоко чувствующей и искренний Шопен. На последнем концерте фундаментальным номером был «Кар навал» Шумана. Вещь трудная не столько технически, сколько в смысле передачи всей пестроты сменяющихся нacстроений.

Прекрасно были переданы «Ргeambule», «Valse noble», «Рaрilloп», «Спорт». В «Chiarin» можно было несколько усилить forte. Зато, в «Aveu», у автора вторая часть (после реприза) – пианиссимо, артистка же выделяет эту часть в forte; но здесь такое «отступление» красиво и, кажется, канонизировано. Чуть-чуть была потеряна четкость октав в «Paganini», – но зато последний марш был сыгран блестяще. В общем, «Карнавал» произвел прекрасное впечатление. Вся гамма настроений, смена лиц, отделана тонко, изящно, со вкусом.

Достойной соперницей, Ядвиги Залесской была ее сестра, скрипачка София Ивановская. У нее солидная техника. Четкое стаккато, чистые флажолеты, двойные ноты, октавы, арпеджио, и над всем этим полный, сочный, красивый смычок.

Но по части художественного исполнения, есть промахи. Например, сыгранная сверх программы Serenade melancolique. Прежде всего это не andante, а, по меньшей мере allegro moderatо. Потом, зачем этой вещи придан характер какого-то passionatо? Пропала вся прелесть задумчиво меланхолической музыки Чайковского. Так играют в провинции Чехова. Также в выборе пьес: сыгран kuiawiak. прекрасно. Но эта пьеска слишком «для домашнего употребления».

Лучше всего мне понравилась «Крейцерова соната». Это был, действительно, дуэт. Ансамбль прекрасный. Напрашивалось выгодное для Ивановской сравнение с Эрденко, исполнявшем эту вещь на одном из своих концертов. Г-жа Ивановская, – безусловно и технически и художественно – выше. Правда, Бетховен, если сравнить его произведения с живописью, представляется картиной, написанной масляными красками, широкими, мощными мазками, – у Ивановской же получается скорее акварель. Не чувствуется той страсти, что напугала Толстого, витает скорее настроение Шумановской «Сhiаrin'ы», но в этом уж сказывается индивидуальность, которую не переделаешь. А общее впечатление oт «Крейцеровой сонаты» глубоко художественное. Успех сестер концертанток разделяла Н.Ф. Лежен, артистка Имп[ераторской] с[анкт]-пет[ербургской] оперы.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 213. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) Концерт Каринской

Анна Любошиц

12 октября в Дворянском собрании состоялся концерт М. А. Каринской, при участии Петра и Анны Любошиц и г. Ермакова.

Петр Любошиц, как пианист, еще весь «в периоде созидания». Не выяснилась достаточно художественная индивидуальность, еще есть шероховатости в технике и, в особенности, в нюансировке (полонез Шопена) Но среди всех этих шероховатостей проглядывает безусловная талантливость молодого концертанта, сулящая ему хорошую будущность.

Впечатление большей технической и художественной законченности производит игра виолончелистки Анны Любошиц. Чувствуется кое-где: «осторожность» (напр[имер], в двойных нотах), но уже есть смелый, красивый смычок, послушная виолончель дает красивый тон и уже ясно, как понимает и что хочет сказать артистка каждым исполняемым произведением. И в этом толковании иного вкуса, много вдумчивости. Еще года два и концерты «при участии Анны Любошиц», должны смениться концертами Анны Любошиц, – на что она и теперь имеет много данных, М.А. Карийская. Здесь не хочется говорить о том, какая у нее техника, и какой у нее голос, и в каких регистрах лучше, а в каких хуже. Все покрывает собой песня, задушевная и искренняя песня, то грустная и заунывная, как стон осеннего ветра, то бесшабашная и удалая, то поэтичная, как весенняя ночь. М.А. Каринская умеет «разогреть» публику, за что и должна платиться бесконечным биссированием.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 226. – С.2

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Концерт Сливинского»

18 ноября, в зале Дворянского собрания состоялся концерт Иосифа Сливинского.

В этот вечер мы слышали Шопена, но только его произведения, но его подлинную душу: сложную, богатую переживаниями, глубокую, поэтическую и чуткую.

Иосиф Сливинский, – тот чародей, что воскресил душу Шопена и заставил ее говорить так красноречиво о самом интимном, о самом глубоком.

В последнее время пианисты, «модернизируют» Шопена: слишком подчеркивают нюансы, везде ставят точки на «и», задушевность подменяют сентиментальностью цыганского пошиба, – и в результате, принижают Шопена. Не говоря уже о его вальсах, но даже его сонаты, его полонезы, подвергаются этой «модернизации»…

Сливинский возрождает Шопена. Точно смывает с прекрасной старинной миниатюры, написанной гениальным мастером в нежных, дымчатых тонах, «румянец яркий ланит», грубо накрашенный позднейшими «реставраторами».

С первых звуков, чувствуется что-то «не так, как принято» (Fantasie).

Ждали большего forte, большего maestoso. Но начинаешь вслушиваться далее, и становится ясно, что иначе и не может быть, иначе не сыграл бы и Шопен, и все более вырисовывается облик композитора: его задушевность, его интимность, его боязнь внешних эффектов. Его forte никогда не крикливы и, если, после сильного fortissimo, он неожиданно переходит на pianissimo, то и это не внешний эффект, и только проявление внутренних чувств: точно невольный стон сдержал он усилием воли, – и опять заговорил тихо и сдержанно, будто бы даже немного стыдясь за свой порыв…

А это богатство переживаний. В передаче настроений, Сливинский достигает поразительной ясности. Но только в таких вещах, как Полонезы и Ноктюрны, но даже в прелюдиях, мы читаем без слов в душе Шопена: грустит ли он о возлюбленной, скорбит ли о своей отчизне.

О технике Сливинскаго говорить не приходится: она совершенна. Если у Гофмана fortissimo сильнее, то это полагаю, зависит не от «слабости» Сливинского, а лишь от его толкования пьес.

А, вот, о рояле говорить приходится хоть он и «Бехштейна», а… в день концерта был чем-то сильно расстроен, – вероятно, неудобствами переезда из Москвы.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 257. – С.2

Концерт Южина несколько не оправдал ожиданий.

Г. Барабейчик еще очень молодой пианист с порядочной техникой, но далеко не «виртуоз». Правда, с техническими трудностями он справляется благополучно, но чувствуется, что техника еще настолько поглощает его внимание, что на долю художественной отделки остается очень мало. Особенно, это заметно в вещах Шопена, которого пианист, по-видимому, очень любит. Во взаимности, будь жив Шопен, я сомневаюсь. Но аккомпанирует г. Барабейчик очень хорошо.

Г. Евлахов не понравился. «Piano» хорошо, но и только. Голос небольшой, тусклого тембра, школа далека от совершенства.

Сам Южин еще чарует. Говорю «еще», так как его красивого голоса коснулась уже рука всесокрушающего времени. Хотя великолепная техника пока успешно борется с [вечным] врагом всех певцов.

[Не помогает [?]] и техника. Но чувства нет. Холодом веет от его пения.

Все-таки только он «спас» концерт и только его голос доставил несколько минут художественного наслаждения.

Смоленский вестник. – Смоленск. – 1910. – № 259. – С. 2–3

«Ночи безумныя… пенье цыганское».

«Когда-то это было неразлучно: „пенье цыганское“ с „ночами безумными“».

O, tempora mutantur.

И из загородных «Эльдорадо», «отдельных кабинетов», «пенье цыганское» перешло на концертную эстраду облагороженное, причесанное, умытое. Выиграло ли оно от такой, эволюции?

И да, и нет. В смысле художественного исполнения, да: оно стало выше; у концертных исполнительниц и исполнителей цыганских песен есть школа, есть музыкальная образованность. Но цыганская песнь, песнь Диониса и «аполлоническия» строгости школы губительны для ее вакхической натуры. Ведь, в конце концов, репертуар цыганских песен очень однообразен, и только темперамент, только богатство и непосредственность вкладываемого в них чувства делали их интересными, а, подчас, и захватывающими.

Эти мысли навеял концерт А.В. Ильмановой, состоявшийся 30 ноября в зале благородного собрания.

Г-жа Ильманова обладает красивым, звучным и чистым контральто, которым умело распоряжается в пределах своего репертуара.

Но если и при этих благоприятных условиях внимание рассеивается после 10–12 номеров, в этом, разумеется, повинна не концертантка, а те общие для цыганской песни, попавшей на концертную эстраду, причины, о которых я говорил.

Концертантка имела успехи и много пела на bis.

Вместе с ней выступал баритон г. Григорьев. Певец, видимо, молодой. Школа оставляет желать многого. Постановка голоса не правильна, звук идет сквозь зубы. Но все это поправимо. А природные данные великолепны. Полный, сочный и свежий баритон, не смотря на силу, удивительно мягкого, приятного тембра. Это певец в будущем.

Публики было обидно мало.

_________

Сегодня в театре Народного дома идет новая пьеса, нашумевшая еще до появления на сцену, как в обществе, так и в печати – «Поле Брани» Колышко, автора известной пьесы «Большой Человек». Пьеса эта представляет значительный интерес, она написана на тему о последних, политических событиях России.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1910. – № 268. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f.) «У передвижников»

Это не только «передвижники», но и «подвижники». Есть что-то, поистине, «подвижническое» в той глубокой преданности, с которой они служат любимому искусству. Возить весь сложный реквизиторский скарб, все декорации быть одновременно и первым артистом, и последним плотником, обращать внимание и филигранно отделывать каждую мелочь в обстановке, каждую фразу в исполнении, – разве это не подвижничество «ad majorem gloriam artis»?

И «подвижничество» приносит добрые плоды. Обладая скромным бюджетом, но блистая талантами отдельных исполнителей, «передвижники» сумели создать поистине художественную драму.

8-го января в зале Благородного co6paния состоялся первый спектакль передвижников – «Одинокие».

Ансамбль не оставляет желать ничего лучшего. В отделке мелочей можно скорее упрекнуть в «перехвате» (напр., сцена смеха пастора с Фокератом), чем в «недохвате»… Но с пониманием и обрисовкой героев Гауптмановской пьесы я не согласен.

Прежде всего, Иоганн (Гайдебуров). «Одухотворенное лицо» – Иоганн по ремарке Гауптмана. «Одухотворенное лицо» в широком смысле, «одухотворенность» – весь его нравственный облик. Ну, а Иоганн – Гайдебуров? Вы видали это лицо? Брюзга и капризник. И когда Иоганн – Гайдебуров отвечает Кэте, что он не может говорить с ней о домашних счетах, так как его интересуют лишь общечеловеческие интересы, Иоганн кажется просто недалеким. Это не мешает ему быть симпатичным малым. Если бы Браум и Кэте слушали внимательно его писания, – он был бы вполне счастливым и, наверно, не чувствовал бы себя одиноким. Иоганну Гайдебурова не много надо, «чуточку внимания». Иоганну Гауптмана – неизмеримо много: не только союз телес, но союз душ, свободных, равных взаимно понимающих.

А Анна Мар? Право же, она очень, очень симпатичная барышня. Кажется, русская курсистка, а, может быть, сельская учительница. Такая милая, такая простая, чуть-чуть кокетливая. Да не Лилька ли это из Gaudeamus? Нет, не Лилька, все-таки, умней, и на философском факультете. И только, а в остальном, Лилька, как Лилька, но не Анна Мар, не эта «новая женщина», с широким размахом, свободным сердцем, равная подруга мужчины в умственной жизни, сохранившая и всю прелесть женственности.

Браум Авлов просто легкомысленный юноша, настроенный немного пессимистически. Право, Браум гораздо глубже и серьезнее и для него все эти проклятые вопросы о цели не только средство отлынивать от работы. Старики Фокераты не дурны, в особенности, – она.

Пастор великолепно загримирован, но не выдерживает тона, часто переходя с своих 72-х лет на ясный, твердый голос молодого человека. «Дрожи» побольше.

Ну, а Кэте не достает мягкости. Г-жа Скарская с той «искоркой» темперамента, в отсутствии которой упрекает Иоганн Кэте. А у Кэте – Скарской эта искорка так и прорывается.

Не лучше ли было бы поменяться ролями с г-жой Дымовой?

Публики было много, чему можно только порадоваться: и за публику, и за передвижников.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1911. – № 7. – С. 3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Распутица» Рышкова

«Распутица» – еще одно рахитичное детище горьковских «Мещан», послуживших прототипом для целого ряда однородных пьес. Несколько иные лица, иная среда и время, но по существу одно и тоже: старая тема «Отцов и детей», – разлад между ними, нечто новое замечается только в той эволюции, которая, если верить г. Рышкову, произошла в отношениях отцов к детям. Безсеменов – сила, деспот и полный антипод детей. Безсеменов умеет бороться, и борьба с ним не легка, «отцы» у Рышкова почти бессильны, только «вешают носы». К чести Рышковских «отцов» они больше понимают детей. Люба говорит, что ее мать умом еще не согласна с детьми, но чувством, сердцем уже понимает их. Полная непримиримость к «новшествам» детей отодвигается к дедам, в лице Федосовой. «Дед» Степурин и тот понимает детей. Таким образом, Рышков провозглашает, что давнишнему разладу между отцами и детьми приходит конец. И, может быть, в следующей пьесе г. Рышкова мы увидим гармонию единения отцов и детей…

Не очень ли опережает жизнь г. Рышков?

В сценическом отношении пьеса слаба.

Интриги, в сущности, нет. Ряд сцен, наскоро склеенных автор свой рукой. Чтобы сделать драму «покрепче», понадобилось обречь на смерть двух неповинных людей: Толю и Рокотову. С первого действия чувствуется, что «Толя» обреченный. Для этого оказалось нужным вызвать чуть не с того света исчезнувшего 15 лет тому назад отца Толи и уж совсем как deus еx mасhinа, подвести Толю под арест. И, несмотря на все шишки, обрушившиеся из щедрой руки г. Рышкова на бедного Макара Толю, смерть его, все-таки, психологически не обоснована. А Рокотова? Та умирает совсем уж «за компанию». Или, может быть автор, сделал это не для «эффекта под занавес'', а хотел отметить в литературе печальное явление нашего времени, участившиеся самоубийства? Но если самоубийство вообще не – обычное явление общественной жизни, а эксцесс, то в драме Рышкова это эксцесс сугубый и никаких общих, социальных причин автор не выдвигает. Сотни людей, хотя бы тот же Брянский, не кончили бы с собой в положении Толи. Тогда не стоило автору и сыр-бор городить со всеми вызовами с того света. Просто выпустил бы какого-нибудь безответного Тихона Мироновича, вложил в его устa коротенькую фразу: „Нынче многие кончают жизнь самоубийством, – вот и я тоже“, да и прикончил его без дальних слов. А с Толей вышел только эксцесс и мелодрама. И автор, чувствуя, что „переборщил“, оправдывается словами „Неизвестного“: „Сама жизнь мелодрама“. Это поклеп на жизнь, или слишком широкое пессимистическое обобщение, которое не по плечу г. Рышкову. Если же обобщать в литературе отдельные эксцессы и газетные происшествия из рубрики „Самоубийств“, то можно оправдать и всю „Пинкертоновщину“. Ведь, в отдельных эпизодах, все кровавые происшествия „Пинкертоновщины“ также имеют место в жизни. И автор должен оправдать „Пинкертоновщину“, если хочет быть логичным и если разделяет с „неизвестным“ взгляд на жизнь, как на сплошную мелодраму. Но, тогда, сама „Распутица“ – не „Пинкертоновщина“ ли, просочившаяся в литературу в безвременье литературной распутицы?

Исполнение пьесы, в целом, ровное. В частностях есть дефекты.

Рокотова – Огинская не заражает зрителя своими переживаниями – сильная драма не по ней. Во всей ее игре чувствуется медлительность, вплоть до ее слишком четкой размеренной, декламационной дикции. Все это мешало проявить достаточно выпукло яркие переживания, неудержимый порыв последнего „хватанья за жизнь“ стареющей женщины. Клавдия, (г-жа Биази), бесцветна. Из этой роли можно было сделать 6олее яркий образ матери старого закала. Недурна бабушка (Матрозова), хотя несколько стереотипна. Г-жа Шаланина не драматическая артистка. Это чувствовалось, особенно в ее последнем явлении. Настроение матери, подавленной горем не удалось. Получилось впечатление скорее какой-то апатии сомнамбулизма; точно Пифия, бесстрастно вещающая о судьбах Толи. Не удовлетворил нас и сам Толя. Г-н Харламов прекрасный артист и играл в сценическом отношении безупречно, но эта роль дисгармонировала с его индивидуальными данными. В голосе артиста, в его быстрых, подчас резких движениях, во всем его облике есть какая-то жестокость и ему удаются сильные характеры. А Толя? В исполнении Харламова едва можно было угадать черты этого юнца. Посмотрите, как Толя – Харламов обращается с Буторовым. Силища! И тем неожиданнее, противоречивее проявление неврастенического нутра „подлинного“ Толи. Эта дисгармоничность в особенности бросается в глаза по сравнении Толи с Брянским. Последний, по пьесе представитель „сильных“ людей. „Какая смелость, какая уверенность в себе“, говорит про Брянского Степурин. А на сцене мы видим, что этот „сильный“ по сравнению с Толей, всего только общипанный петушок. Оно конечно, г. Харламов опытнее г. Артакова, а роль Толи много ответственнее роли Брянского, но, право, не рискнуть ли им поменяться ролями? Думается, что тогда выиграют все четверо: и 2 артиста, и 2 роли. Г. Борин создал до чрезвычайности симпатичный тип. Казалось, переполняющая его „симпатичность“ капает с него, как патока. Но от буффонадства» артист на этот раз удержался. Переигрывает «наивность и детскость» г-жа Гнездилова. Хорош г-н Аркадьев, хотя кого-то очень напоминает… Какого-то старичка в «Казенной квартире», и еще какого-то старичка… Тот же короткий смешок, отрывистый, неразборчивый говорок, тупо уставившийся взгляд… И потом, его Буторов если и подлец, то так сказать, «в запальчивости и раздражении», а Рышковский Буторов – подлец «с обдуманным заранее намерением». «Неизвестный». – Рюмин мелодраматичен, но так было угодно автору. Приятно, когда обращают внимание и на роли в два слова (Тихон Мироныч).

__________

Поставленная в воскресенье труппой Д.И. Басманова пьеса по повести Л. Н. Толстого «Катюша Маслова», прошла при полном сборе. Во время спектакля с г-жой Огинской произошло несчастье: она вывихнула ногу. Поэтому назначенная вчера пьеса Свен Ланге «Самсон и Далила» по болезни г-жи Огинской была заменена пьесой «Темное пятно» Кадельбурга. Сегодня идет в 3-й раз идущая с большим успехом новая комедия «Жулик» соч. И. Н. Потапенко.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1911. – № 152. – С. 3

Вчера в театре Лопатинского сада состоялся первый спектакль с участием г-жи Мунт. Поставлена была пьеса Островского и Соловьева «Дикарка».

Г-жа Мунт уже в прошлом сезоне завоевала симпатии публики. Свежесть переживаний, искренность и непосредственность игры, благодарный, богатый интонациями голос, хорошая мимика, – все это выгодно выделяет г-жу Мунт.

Хороша она была и вчера в «Дикарке», в некоторых местах положительно захватывает своей игрой. Ея «вы грубый матерьялист» и конец 3-го акта прелестны. Но в целом образ «Дикарки» получился несколько своеобразный и едва ли совпадающие с замыслом авторов. Уж слишком нежными, акварельными штрихами зарисовывает «Дикарку» г-жа Мунт. Ее «Дикарка» – дитя 20-го века. И, почему-то, кажется, что воспитывалась не «в лесу среди пней», как говорит про нее отец, а в институте… И в порывах ее подчас чувствуется не непосредственность цельного, первобытного чувства, а нервозность. Она скорее эксцентрична, чем «дика».

И, несмотря на эту неточность образа в целом, невольно, восхищаешься деталями игры…

_________

Сегодня в театре Лопатинского сада идет пьеса Бенарье «Богом избранные» пьеса в 4-х д. из современной жизни.

Труппа Д.И. Басманова усиленно репетирует и готовит в декоративном отношении одну из боевых пьес этого сезона «Лесные тайны» соч. Е.Н. Чирикова. Постановка ее предположена в ближайшем будущем.

«Смоленский вестник». – 1911. – № 155 (15.07). – С. 2.

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)

20 июля в театре Лопатинского сада была поставлена новая пьеса Г. Запольской «Панна Малишевская» и «Красный цветок» Щеглова.

«Красный цветок» потерял от времени весь свой аромат, и надо было крупное дарование г-на Харламова, чтобы хоть затасканный драматический ход смотрелся с интересом. Незнакомец г-на Харламова не банальный неврастеник. Сильными, уверенными штрихами рисует артист могучую надломленную, больную душу. Только один маленький недостаток иногда проскальзывает в игре артиста: в сильных, патетических местах дикция артиста приобретает несколько расплывчатый характер, неблагозвучный своими «обертонами» (напр. «бедный человек» слышатся как «бе-а-дный челове-а-к»). Но это, разумеется, мелочь, о которой говоришь лишь потому, что хочется видеть совершенство.

Тепло провела роль Надежды Модестовны г-жа Струйская.

Панна Малишевская Г. Запольской написана с обычными для автора чертами. Легкая сатира нравов современного буржуазного общества. Лживая мораль «отцов семейств», несостоятельность великосветской благотворительности, порожденной на свет не столько искренней любовью к «падшим и угнетенным», сколько желанием разнообразить новыми впечатлениями жизнь, пресыщенную обычными удовольствиями… Все это в легкой комедийной форме. Пьеса смотрится с интересом. Интересный тип скупого, надутого, развратного и внешне – благопристойного старика «отца семейства» дал г-н Борин. Типичен г-н Аркадьев, Богуцкий, крупный коммерсант и жуир. Реальный, законченный образ Анны Железной создан г-жей Матрозовой. Г-жа Кошева в маленькой роли Михелины показала себя большой артисткой. Но кто, в особенности, должен быть отмечен, так это г-н Нешоевский. Его Эдек Куложа положительно хорош и дает право молодому артисту рассчитывать на широкую будущность.

В роли «Панны Малишевской» игра г-жи Мунт произвела еще более двойственное впечатление, чем в «Дикарке».

Все у г-жи Мунт выходит мило: и задорный смех, и легкие изящные движения, и смена интонации, и мимика… Но когда из этих деталей, из этих мелочей начинаешь создавать цельный образ, останавливаешься в недоумении, – точно пред разрозненными детскими кубиками с картинками: в отдельности и тот хорош и этот красив, а в целом картинка не получается. Вот – кубик-«смешок» из «Дикарки», вот кубик с ножками танцовщицы, наверно, из «Малишевской», а этот с капризной головкой, не от самой ли «Клеопатры?» Где целостность? Где кончается «Дикарка» и начинается «Пани Малишевская»?

Нельзя успокаиваться на удачно найденных приемах, вроде красивого, переливчатого, но мертвого в своей застывшей однообразности смеха. Надо для каждой новой роли пересоздавать себя, упорно отыскивать новые и новые технические приемы, новые возможности для передачи внутреннего мира изображаемого лица, глубоко и серьезно вникать в индивидуальность создаваемого типа, не подгоняя его под готовый, хотя бы и удобный и красивый шаблон. Только через эти – «узкие врата» работы над собой, открывается широкий простор истинного творчества.

_________

Сегодня 2-й общедоступный спектакль по уменьшенным ценам – идет новая пьеса Д. Бенарье «Богом избранные», прошедшая в первый раз с успехом. Репетиции новой пьесы, «Наполеон и пани Валевская» закончены, также готовы специально для этой пьесы костюмы и обстановка.

Завтра идет новая пьеса соч. Оленина «Душа, тело и платье» (История изящной женщины).

«Смоленский вестник». – Смоленск, 1911. – № 161. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f.) «Душа, тело и платье»

На одном волжском пассажирском пароходе был капитаном не лишенный наблюдательности человек, г. Оленин. Пассажирский пароход – удобное поле для наблюдений. Перед капитаном длинной вереницей прошли типы современных женщин, и один из этих типов запечатлелся г-ну Оленину особенно ярко и вылился в законченном образе Лили, в его пьесе: «Душа, тело и платье».

Субъективная психология доброго Старого времени учила, что человек состоит из трех, составных частей; тела, души и духа. Дух – величина самодовлеющая и от тела совершенно независящая.

Экспериментальная психология отвергла эту идею, поставив все душевные переживания в связь с биологическими процессами в человеческом организме.

Оленин-Волгарь идет еще дальше. Зачем останавливаться только на теле? А платье? Разве это не такая же как и тело, необходимая неотъемлемая часть, влияющая на весь строй душевной жизни, определяющая все поведение человека? Правда, не всех людей, и только женщин и не всех женщин, а лишь определенного типа: «Лили». Но разве мало этих «Лили» в современном обществе?

Разве мало этих нарядных куколок, для которых платье, обстановка, красивая рама, – также необходимость, как для души тело? Ради платья, она сделает подлость, ради красивой рамки она перейдет через труп любящего ее человека, ради внешнего блеска она отдается не любя… «И разве можно винить ее?» – спрашивает Чайский? Ведь она – куколка, она особое существо: она состоит из души, тела и… платья. И если мы прощаем, или не караем строго преступлений, которые совершены человеком в защиту своего тела, если никто дешево не расстанется с своей рукой, то как же Лили может расстаться с роскошным платьем? Ведь платье – такая же часть ее существа, как и тело. И горе тому слепцу, который захочет видеть в Лили только человека и просмотрит, что она, пожалуй, больше платье, чем человек…

Г-жа Мунт играла Лили, и прекрасно играла. Про нее (Мунт – Лили) говорит Чайский (не режиссеру ли?):

«Твоя ошибка в том, что ты навязываешь ей роль героини, когда она создана для легкой комедии и эти роли играет прекрасно, восхитительно».

Г-жа Мунт великолепная Лили, Вся изменчивая, неуловимая в своих движениях, в своих поступках, с быстро сменяющимися, как в калейдоскопе игра цветов, настроениями, цельная в своей неопределенности, симпатичная и отталкивающая, преступница и ребенок, – словом, такая, какая бывает Лили.

И Харламов – Червонцев. Этот страстотерпец, идеалист и добряк, который имел несчастье навязать Лили серьезную роль жены. Доброта Червонцева, его любовь к Лили, его податливость на самые нелепые компромиссы «во имя ее» так чрезмерны, что одним неверным штрихом в исполнении, можно вызвать антипатию зрителя к Червонцеву.

Г-н Харламов с честью вышел из затруднения. Его Червонцев так благороден в своей «слепоте», что возбуждает, если не симпатию, то жалость, и, увы, ни как не антипатию.

Остальные характеры действующих лиц обрисованы автором несколько схематично и, видимо, спешно. В изображении их актеры дали, что можно было дать.

________

Сегодня труппа Басманова ставит в 1-раз новую пьесу «Смешная история». Пьеса принадлежит пору довольно популярного драматурга Трахшенберга (автора пьесы «Ведьма» в др.) Из новинок в ближайшем будущем к постановке готовятся пьесы «Morituri» – Оленина и возобновляется «Казенная квартира» Рышкова.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1911. – № 164. – С.3

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Распродажа жизни»

Рышковская «Распутица» – шедевр, в сравнении с пьесой г. Смурского «Распродажа жизни».

«Распродажа жизни» даже не пьеса, а просто мелочная лавочка залежалых идей, но лавочка с широкой вывеской. Вывеска – важная вещь в наш рекламный век и у г. Смурского хорошая вывеска: публика падка, до всяких распродаж, а уж на «Распродажу жизни», – как не пойти.

Но вся беда в том, что на вывеску современные коммерсанты от литературы тратят все свои скромные сбережения и уж на самый «товар» не хватает… Приходится распродавать кое-какое старье, надушив, – чтоб не очень отдавало нафталином, – модным одеколоном «Шантеклеръ».

Зазывают в лавочку бойко:

– «Распад семьи» не желаете ли?

Интересная игрушка, вроде «Ваньки-Встаньки». Товар не новый, но еще прочный; на несколько лет хватит, при бережном, обращении, развратные папаши есть, заново отремонтированные, с моноклем. А вот заводная мамаша, умеет вертеться перед зеркалом. «Молодое поколение. Но этот товар не рекомендую, – неудачная вышла партия, непрочная: легкобьющаяся. Социальных идей маловато. Не ходкий нынче товар. Но для вас готовы на дно озера спуститься и „Потонувший колокол“ извлечь. Имеется также, на всякий случай, ¹/₄ фунта Ибсена, – прошу обратить внимание: настоящий только с этикеткой: „Истинно велик лишь тот, кто стоит одиноко“. Не желаете? Тогда, может быть, заводные игрушки посмотрите?

Большой выбор. Вот „Комические старички“, в особенности рекомендую Красовского»: кричит попугаем, машет руками и ногами даже без подергивания за ниточку. «Ой-ра» танцевал, да ножка испортилась. Может увеселять целый вечер семью в восемь персон. Отдам с уступочкой. А вот…»

Но, довольно, В глазах рябит от этой мелочной распродажи подержанных идей.

И эта пьеса претендует на идейность: автор имел похвальное, намерение сказать слово против самоубийств, но достиг обратных результатов.

Все патетические фразы против самоубийств автор вкладывает в уста Петра Григорьевича, честного и прямого, но близорукого и нечуткого человека, который сам невольно толкает любящую его девушку на самоубийство.

И у зрителя создается впечатление, что все рацеи о недопустимости самоубийств ложны, не достигают цели, идут мимо тех причин, которые вызывают роковые развязки, и правым кажется тот, гимназист, который носит на шее «до времени» спрятанный цианистый калий. Этого ли хотел автор? Исполнена пьеса была очень хорошо. Мастерски передал роль репетитора г. Харламов. Очень хорошая гувернантка, с ее своеобразным методом воспитания юношей при помощи поцелуев, г-жа Струйская. Г-ну Аркадьеву следовало стушевать, а не подчеркивать ультра экспансивность Красовского. Хороший, искренний тон у г-жи Климовой. Но артистке следует поработать над жестами рук. Эти жесты однообразны и резковаты (в особенности один характерный жест: «скребок по воздуху» правой рукой)

Два слова по поводу репертуара. Если театр в настоящее время переживает «неурожай» на пьесы, то не лучше ли было повторить несколько хороших пьес старого репертуара, (хотя бы того же Ибсена, который, кстати сказать еще ни разу не шел текущим сезоном), чем давать такие суррогаты, как «Распродажа жизни», или два раза повторенная совсем. уже невозможная пьеса «Дачные барышни».

_________

Труппа Д. И. Басманова заканчивает спектакли 27 августа и переезжает на зимний сезон в Одессу. Сегодня, в бенефис симпатичной артистки Е.М. Мунт идет известная пьеса Ст. Пшибышевского «Золотое руно». Роль Ирены исполнит бенефициатка. В пьесе выступают лучшие силы труппы. Затем пойдут новая пьеса Осипа Дымова «Весеннее безумие»; Арres moi (Когда меня не станет) Анри Бернштейна и новая пьеса Кнута Гамсуна. «У жизни в лапах».

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1911. – № 176. – С. 2

А. Беляев (под псевдонимом В-la-f) «Miserere (Песнь горя)»

– «Я люблю Тину!» «Где Тина?» «Я не ногу жить без Тины!»..

– «Тина, Тина, Тина»… несется изо всех уст …

Ради Тины женихи бросают невест, от тоски по Тине пьют без конца и молча уходят от жизни…

Кто эта Тина?

Реальный образ живой, обаятельной женщины, или символ?

Автор не дает прямого ответа.

Этель говорит: «Тина только одна на свете. Другой Тины нет, и все ее ищут…»

По той исключительной притягательности, которой пользуется Тина среди окружающих ее людей, можно подумать, что Тина только образ, символ, вероятно, счастья, – как Метерлинковская «Синяя птица», за которой гоняются Тиль-тиль и Митиль.

Но, вот, заговорил «сумасшедший» Шлейма и вернул нас на землю, к людям из плоти и крови: «Идеалы, – говорит он с упреком издыхающим о Тине, – вы променяли на девушек…»

Кто же Тина?

Тина – «Песнь горя», как называется в подзаголовке пьеса. Песнь горя не о хлебе насущном, а о чем-то стоящем гораздо выше: о самых глубоких желаньях души…

Тина – тоска о заветном.

«Я люблю Тину, а приходится жениться и жить с Зинкой», – говорит Левка.

– Я всегда любил музыку, а приходится заниматься в конторе, – вздыхают за Левкой миллионы людей. И у каждого есть своя «Тина», своя мечта.

Но будь Тина – для одних отвлеченный идеал лучшей жизни, для других – живой, реальный образ, тоска всех найдет отклик в «Песне горя».

И не даром, эта пьеса в подзаголовке названа «Песнью».

Вся ценность пьесы – в ее лиризме в задушевности «тоски по Тине».

Выбросьте лиризм, – и получится скучная, почти лишенная действия, пьеса.

Г-н Аркадьев верно подошел к этой «сущности» пьесы. В постановке была выдержана «музыкальность». В дикции артистов чувствовались ритм и певучесть. Был не только ансамбль, но и «спетость» в тонировке. И пьеса смотрелась без скуки, местами даже захватывая.

В пьесе выгодно развернулся весь состав труппы: для всех 37 ролей нашлись хорошие исполнители. B общем стройном хоре красиво выделялся полный глубокой страсти и тоски голос Левки (г. Харламов). Артист поражает и восхищает в этой роли богатством темперамента и свежестью, искренностью переживаний.

Остальных исполнителей трудно выделить из общего ансамбля. Хорош был г-н Аркадьев в роли Шлеймы, Чрезвычайно интересен Г. Нароков в своей роли Переца, вмещающейся на восьмушке листа.

Интересно задумана Тина у г-жи Отаровой. Для цельности образа было бы хорошо вести более сдержанно сцену на кладбище.

Красива заключительная сцена: свадебные танцы, – какая-то, даже не «Пляска жизни», а «Толчея жизни», – разъединяли Тину и Левку и они издали, в тоске, протягивают друг к другу руки.

_________

Интерес постановки в Лопатинском театре «Пляска жизни» в значительной степени сосредоточился на участии в спектакле в первый раз в этом сезоне Д. И. Басманова, выступившего в роли графа Кучургава. Г. Басманов обнаружил большой запас сценической техники и опыта, но все же артист заметно отвык от сцены и это сказывалось в его тоне и голосе, благодаря чему исполнение в целом г. Басмановым роли Кучургина значительно проигрывало по сравнению с исполнением этой же роли г. Басмановым в предыдущие сезоны, когда ему приходилось играть чуть не ежедневно.

Прекрасно, до мелочей, сделана у г. Дагмарова-Жукова, кстати, бенефицианта, роль князя Базиля.

Изящная княжна г-жа Мунт.

Очень мало поставлены танцы г-жей Отаровой.

_________

Сегодня по уменьшенным ценам идет нашумевший «Жулик». Завтра 27-го последний спектакль труппы, которая заканчивает сезон пьесой Л.Н. Толстого «Плоды просвещения». Кстати, этот спектакль почти совпадает с годовщиной рождения великого писателя.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1911. – № 187. – С.2

А. Беляев (подписано Б.) «Живой труп» на сцене Народного дома

В последний период жизни Толстого, когда стал замолкать голос художника и все более возвышаться голос проповедника, мы научились смотреть на произведения Толстого не только с точки зрения их гениального по глубине и художественности отражения жизни, но и того, что хотел в них сказать моралист, чему научить. Но, принеся эту дань моралисту, отдаешься непосредственному; художественному впечатлению, которое захватывает само по себе, заставляя забывать всякие тезы, также невольно а неудержимо, как невольно покорился до последних дней Толстой – моралист Толстому художнику, в полете творческой фантазии непокорно выходящему за пределы узких рамок художественных «примеров» и иллюстраций на вольный простор самоценного творчества.

В «Живом трупе» художник моралист трактует о несовершенстве человеческого правосудия, вторгающегося в область сложных человеческих отношений.

Но на канве этого несложного тезиса, Толстой – художник рисует сложный узор переплетающихся человеческих жизней.

Федя Протасов уходит от своей жены, которая любит его. Чем объяснить этот, на первый взгляд, странный уход?

Федя не удовлетворен своей семейной жизнью. Жена любит его, но не такой любовью, какая нужна ему. Он дорог ей, быть может, тем, что давал ей яркие переживания. Но что она могла дать ему? В ней не было огня, не было того, что может захватить, чего искала его живая душа, не было «изюминки». И какая-то тень лежала на их семейной жизни.

С этим он примирился бы, если бы источник неудовлетворенности лежал только в семейной жизни. Но его несчастье в том, что его не удовлетворяла и вся окружающая жизнь, а в любви к жене он хотел найти забвенье. «Мне надо было забываться, а в вашей жизни не было игры».

«Быть предводителем, сидеть в банке – так стыдно, так стыдно.» А кругом – Каренины, – как лучшие из окружающих. Но слишком не велика цена этой «хорошести» Карениных. «Ты лучше меня», – говорит Федя Каренину и добавляет: «Какой вздор! Лучше меня не трудно быть! Я – негодяй, а ты хороший, хороший человек! И от этого самого я не изменю своего решения»!

Каренин хорош только тем, что он не делает плохого, его добродетель отрицательного свойства.

Он хорош, но вот поэтому-то самому Федя и не возвращается назад к жене и всему обществу, что оно состоит из «хороших» Карениных, которым не в чем каяться, но и нечем хвалиться. И не верьте Феде, когда он в предсмертном письма пишет, что любит Каренина, этого «тупого прямолинейного» человека, (как он обмолвился в разговоре с Абрезковым).

Жизнь есть творчество, а разве есть что-нибудь творческое в Каренина? Корректный, размеренный, лояльный… холодом веет от него, точно не живой человек, а манекен… Ходит говорить, а в душе какая-то мертвечина. Живой труп…

Вернуться назад? «А завтра что? „Все буду я – я, а она – она“. Она будет та же: по-своему любящая, своей размеренной любовью, не восходящей из рамок благоприличий. Разве она бросит все, чтобы идти за ним? Холодная, мертвая любовь…

Он не может вернуться к ним! Судьба сделала его живым трупом, но у него живая душа, и он – живой… (Хоть ты пьешь, а ты живой человек, – говорит Маша). А они все? Не живыми ли трупами лишенным творчества, „изюминки“ должно казаться Феде все то общество, куда зовет его Каренин? Служить в банке, иметь холодную любовь жены, друзьями – Карениных, нет, лучше пить, забыть все в раздольной цыганской песне, лучше погибнуть, но не вернуться живому к трупам!

Таков Федор Протасов; человеку, быть может, не достаточно сильной воли, но с широким размахом, огнем в сердце, умом.

Не таким изобразил его в театре Народного дома г-н Дмитрий – Тимский. Его Федя – жалкий, безвольный чеховский нытик. И когда Маша говорит „ты живой“!», не верится. Не чувствуется трагедии яркой личности, не нашедшей себе места в курятнике мещанского благополучия, поэтому и возбуждал не столько симпатию, сколько простую жалость к слабому, погибшему человеку.

«Изюминки» нет.

Г-жа Херувимова не дала определенного типа. Более других приблизился к пониманию роли г-н Дубов, давший кое-какие «Каренинские штрихи». Г. Яновский уж очень «тянул» Абрезкова. Недурный Александров г. Пеняев. «Отчитывала» роль г-жа Комаровская. Тяжеловесная Маша г-жа Борцова. Остальные читали роли. Постановка для Народного дома недурная, но смена 12 картин все-таки утомительна.

«Смоленский вестник». – Смоленск, 1911. – № 219 (6.10).

В воскресенье, 27 ноября в зале Дворянского собрания состоялся концерт сестер Любошиц и Петровой-Званцевой при участии пианиста П. Любошиц.

Первою и самою интересною в программе вещью было исполнено трио Чайковского для скрипки, виолончели и рояля: «Памяти великого артиста».

По выдержанности и ансамблю исполнение произвело очень хорошее впечатление.

Но при всей стройности исполнения, в первой части тpиo, – moderato asaai мало чувствовалась «внутренняя спетость» артистов общность переживания. Несмотря на техническое совершенство исполнение, «душа» этого драгоценнейшего произведения Чайковского не проявилась вполне. Скрипка протестовала против смерти «великого артиста», виолончель элегически грустила, рояль лишь «констатировала печальный факт» и тускнели элегические краски, точно крылья бабочки, с которых стерли окрашивающую их пыль.

Но в защиту артистов приходится сделать некоторое отступление. Вся эта первая часть трио, несмотря на то, что концерт начался в десятом часу, прошла под несмолкаемое шарканье опоздавших, ищущих свои места. Создать «внутреннее единство», при таком аккомпанементе довольно трудно, так же, как и решить, сетовала ли скрипка на безвременную смерть, «великого артиста» (Рубинштейна) или на этот не предусмотренный партитурой аккомпанемент.

Зато во второй и, в особенности 3-й части артисты достигли не только внешнего, но и полного внутреннего ансамбля. Все технические трудности, вроде «перекидного» от скрипки к виолончели пиччикатного аккомпанемента к вариациям рояля были исполнены безукоризненно. В последней части, – переход к теме и до конца, был исполнен художественно и оставил глубокое впечатление. Два технических замечания. Скрипка Леи Любошиц обладает довольно сильным тоном, виолончель же имеет матовый звук.

Вследствие чего скрипка несколько затушевывает виолончель и не только там, где тема идет у них параллельно, но и в тех местах, где тема у виолончели, скрипка же лишь аккомпанирует. Полного единства тона эти 2 инструмента достигли лишь во 2-ой вариации и конце трио.

Во избежание этого следовало бы или подобрать инструменты более близкие по тону, или скрипке играть невольно мягче, – что не помешает ей доминировать.

Пианисту П. Любошицу следует играть несколько тише, выделяя сильнее лишь тему и, кроме того, перенести свою любовь с правой педали на левую – это вообще говоря. Несмотря на эти легко устранимые дефекты, в целом, исполнение трио оставило прекрасное впечатление. В сильных номерах сестры Любошиц показали хорошую технику и великолепную певучесть смычка. Это у них «родовое». Разница в темпераментах. Виолончель несколько холоднее. Kol nidrei Бруха и вещичка Цoппepa была сыграна Анной Любошиц вместо стоящего в программе Глазунова. Сыграно хорошо, но послушать Глазунова было бы интереснее. Успех концерта довершала Петрова-Званцева своим чарующим, чистым голосом и художественным исполнением. Она сумела оживить и придать новизну таким «запетым» ариям, как цыганские песни из «Кармэн». Удивительно передан милый юмор Римского-Корсакова в песне «Леля».

Хотелось бы от артистки чуть-чуть большей осторожности в верхних регистрах на forte, чтобы сохранить всю чистоту голоса.

Из всех участников концерта только один не был на высоте призвания – это дребезжащий рояль. Неужели нельзя было предупредить это?

Конец ознакомительного фрагмента.