Вы здесь

Незаконнорожденная. 1821 (Кэтрин Уэбб, 2013)

1821

После спора с Ричардом из-за его отца Рейчел стала испытывать к мужу странное чувство настороженности. Она начала понимать, насколько далеко зашла вражда между Ричардом и этим стариком. Но если Дункан Уикс был виновен в смерти жены, то почему не понес наказания, положенного по закону? Рейчел представляла себе этого человека, вспоминала его неловкие попытки завязать с ней знакомство, его граничащую с отчаянием любезность и необъяснимую грусть в глазах. Могло ли выдвинутое против него обвинение оказаться правдой? Ей ужасно хотелось это узнать. А еще она думала о том, что хотя бы одно у них с мужем оказалось общим: утрата любимой матери. Рейчел хорошо знала, как долго может не отпускать подобная боль. Ей хотелось, чтобы Ричард понял: она понимает его муки и хочет с ним их разделить, чтобы ему стало легче. То, что он вместе с матерью лишился и отца, могло показаться слишком несправедливым, но имела ли она право навязывать примирение, если на старике действительно лежала вина?

Рейчел, казалось, почти понимала, отчего Ричард так на нее рассердился, когда она заговорила о Дункане Уиксе. Почти, но все-таки не вполне, поскольку не знала, насколько сильно муж на нее обиделся. «Отец сказал, что Ричард унаследовал нрав матери. Не окажется ли, что подобные вспышки гнева не проходят так быстро, как возникают?» Она едва узнала мужа, когда его глаза вспыхнули злобой, а лицо исказилось от гнева. Именно это заставило ее прикусить язык, хотя ей казалось, что следует спокойно, как полагается мужу и жене, обсудить поднятый ею вопрос. Ричард словно разгадал ее мысли, он выглядел подозрительным и настороженным, был напряжен, как будто готовился выбранить ее снова. И это тоже заставляло ее хранить молчание. Но когда во вторник Ричард пришел домой и, сияя от радости, сообщил, что их обоих пригласили в гости, воспоминания об их размолвке тут же развеялись. Рейчел почувствовала, как у нее перестало замирать сердце от мысли о недовольстве мужа. «У тебя впереди вся жизнь, чтобы понять его горе. Не надо торопить события».


В четверг, едва пообедав, они начали собираться.

– Поспеши, Рейчел! Нас ждут в четыре, и нам не следует опаздывать.

Ричард был взволнован и постарался завязать шейный платок особенно пышным узлом, а потом вооружился платяной щеткой и принялся энергичными движениями очищать рукава сюртука от опилок, стараясь, чтобы от них не осталось ни малейшего следа.

– Дорогой, сейчас всего лишь десять минут четвертого, а идти нам не больше двадцати минут…

– Ты что, хочешь, чтобы мы неслись галопом? Рейчел, туда нельзя явиться раскрасневшейся и запыхавшейся после быстрой ходьбы, да еще с прической, растрепанной, словно у какой-нибудь уличной девки!

– Уверяю тебя, я вовсе не собираюсь нестись галопом, – возразила Рейчел холодно.

Почувствовав ее тон, Ричард прекратил приводить в порядок свой наряд и подошел к жене. Он положил руки ей на плечи и легонько их стиснул. Он выглядел возбужденным, но выражение его лица было мягким, почти мальчишеским. На нем играл румянец.

– Конечно нет. Я только хочу, чтоб ты лучше поняла… всю значимость этого знакомства. Миссис Аллейн очень важная персона, которая в Бате пользуется уважением в самых высших кругах общества. Для меня эта дама стала кем-то вроде патронессы. Она постоянный клиент с утонченным вкусом, начиная с первых дней моей винной торговли…

– Да, все это ты мне уже говорил, и я польщена приглашением, которое позволит с ней познакомиться.

– И я тоже польщен. На какое-то время она потеряла со мной связь… я имею в виду связь личную, потому что ее домоправительница продолжает покупать портвейн и прочие вина только у меня. Все дело в тебе, Рейчел. – Он тихонько встряхнул жену и улыбнулся. – Это благодаря тебе мы получили такое приглашение. Подумать только, нас позвали в гости в самый блестящий дом из всех, которые ты когда-либо видела… Я хочу сказать, – поправился он, по-видимому вспомнив о ее воспитании и о работе в Хартфорд-Холле, – из тех, которые ты видела в Бате. Очень надеюсь, что она отнесется к тебе одобрительно.

– Ко мне?

– Да, – сказал Ричард, вернулся к зеркалу и продолжил совершенствовать узел на галстуке.

– Надеюсь, и я ее одобрю, – пробормотала Рейчел, внезапно ощутив еще большую нервозность.

«А вдруг я ней не понравлюсь, что тогда?» – звучало у нее в голове. Но она постаралась прогнать эту назойливую мысль.

Несмотря на обеспокоенное состояние мужа, Рейчел, которая немного лучше его знала высшее общество и существующие в нем порядки, понимала, что их приглашение, вне всяких сомнений, является свидетельством того, что хозяйка дома по-прежнему желает оставаться патронессой Ричарда. Их, скорее всего, пригласили как вассалов, а не как дорогих гостей, но она все равно решила вести себя так, чтобы понравиться. «Он надеется, что я произведу на эту миссис Аллейн сильное впечатление. Что ж, я сделаю для этого все, что смогу». Рейчел надела свое желтовато-коричневое хлопчатобумажное платье, хотя оно и было слишком легким для осени, и завернулась в наброшенную на плечи шаль, украшенную кистями, – серую, с узором из веточек с цветущими на них розочками. Затем вынула из музыкальной шкатулки жемчужные сережки матери и вдела в уши, тщательно закрутив удерживающие их винтики.

– Так ты думаешь, она может меня не одобрить? – задала Рейчел вопрос, от которого не смогла удержаться, когда они наконец вышли из дома.

К ее досаде, Ричард, похоже, воспринял слова жены всерьез и принялся раздумывать над ответом. Заметив выражение лица Рейчел, он тем не менее улыбнулся:

– Пожалуйста, не беспокойся, моя дорогая. Дело в том, что… несмотря на высокое положение в обществе, эта леди в свое время столкнулась с большими неприятностями. И она может оказаться несколько… нерешительной в проявлении своего расположения к людям. Но я уверен, что миссис Аллейн отнесется к тебе душевно, моя дорогая миссис Уикс.

– А с какими неприятностями она столкнулась? – спросила Рейчел.

На лице Ричарда промелькнуло раздраженное выражение, но затем он глубоко вздохнул и сказал:

– Вокруг этого дела ходит множество слухов, поэтому будет лучше, если я тебе расскажу все как есть. Примерно десять или двенадцать лет назад… забыл, сколько именно… вдруг выяснилось, что ее сын, единственный ребенок, тайно обручился с весьма неподходящей девицей, хотя с детства был предназначен для другой…

– О, бедные дети… – проговорила Рейчел.

– Не такие уж и дети, к тому времени Джонатан Аллейн стал вполне взрослым мужчиной, и ему следовало хорошенько подумать, прежде чем навлекать на свою семью этот позор.

– Но что делало его избранницу настолько неподходящей? Разве его состояния не хватило бы на двоих, если она была бедна?

– Насколько я понимаю, проблема заключалась не столько в отсутствии приданого, сколько в воспитании и манерах. Но я точно не знаю, потому что никогда ее не видел. Мне лишь известны пересуды слуг. В общем, семья возражала против этого брака самым решительным образом.

– Так он все-таки взял ее в жены? Ну, эту неподходящую девушку?

– Вовсе нет. Красавица проявила свою истинную сущность раньше, чем до этого дошло, бросила его и удрала с другим человеком, тем самым показав, что она за штучка. Просто коровье дерьмо, украшенное примулами. Она выставила молодого человека полным дураком и разбила ему сердце.

– Какая безответственная девица! – вырвалось у Рейчел, немного смущенной теми словечками, которые Ричард употребил для героев своего повествования.

– Именно так. О ней ничего не слышали с тех пор, как она сбежала, и тут этой истории следовало бы закончиться.

– Но она не закончилась?

– Увы, нет. Ее предательство привело мистера Аллейна к своего рода… упадку сил. К чему-то наподобие сумасшествия, от которого он так и не оправился. Его необузданное поведение стало причиной того, что многие из старых знакомых миссис Аллейн перестали с ней общаться. Теперь он проводит почти все время в своих комнатах, и об этом, пожалуй, едва ли следует сожалеть. Но катастрофа уже произошла. Болезнь сына сильно удручает его мать.

– Ты хочешь сказать, что за все это время в состоянии мистера Аллейна не наступило никакого улучшения?

– Трудно сказать, – пожал плечами Ричард. – Его никто не видел уже много лет. Так что не знаю. Но вся эта история глубоко уязвила миссис Аллейн. Она стала теперь… ранимой, что ли. Ей трудно заставить себя доверять людям.

– Да уж, бедная леди, – отозвалась Рейчел.

Какое-то время они шли молча. Рейчел заботливо приподнимала юбки, перешагивая через лужи, наполненные не только чистой водой. «Бедный сын», – отозвался голос у нее в голове, тихий и грустный.

– Сердце этого молодого человека, наверное, было разбито вдребезги, если предательство девушки привело к таким необратимым последствиям, – проговорила она вслух.

– Возможно. Однако, мне думается, он с самого начала не был крепок умом. Пустить свою жизнь под откос! Тебе не кажется? – Рейчел обдумала слова мужа, но ничего не ответила. Минуту спустя Ричард добавил: – Смотри не проболтайся миссис Аллейн о том, что я тебе рассказал.

– Конечно. Можешь не беспокоиться, – заверила его Рейчел.

Они медленно шли по Лэнсдаун-роуд, поднимаясь по крутому склону холма, на котором находился дом, куда они направлялись, причем таким тихим шагом, который граничил с топтанием на месте, – так сильно Ричард боялся, что они придут в гости растрепанными. Когда молодожены добрались до самого верха, Рейчел посмотрела на красивое лицо мужа, удовлетворенно улыбнулась и крепче сжала его локоть, на который опиралась. Ричард ответил рассеянной улыбкой и разжал ее пальцы.

– Ты помнешь мне рукав, дорогая, – сказал он.

Первый дом Лэнсдаунского Полумесяца стоял в восточном конце этой изогнутой улицы. Он был четырехэтажным и смотрел на юго-восток. Прошедший утром дождь оставил на его каменных стенах темные подтеки, и казалось, будто его окна плачут. Перед самим зданием высилась железная ограда, выкрашенная прусской лазурью, фасад украшал эркер, такой же, как на его двойнике в другом конце симметричного полукружия. Изящный фонарный столб на углу освещал главный вход, который располагался в боковой стороне дома, в переулке, ведущем к задней части полумесяца. Дверь находилась в глубине портика с колоннами, и к ней поднимались каменные ступени. Слева крутая, узкая лестница вела вниз, за ограду, в лежащий ниже уровня мостовой дворик перед зданием, откуда был черный ход в помещения, отведенные для слуг. Перед Полумесяцем находился склон, такой крутой, что даже деревья, растущие у его подножия, не закрывали от жителей домов великолепного вида, открывавшегося в южном направлении. Позади Полумесяца и над ним простирался еще более высокий участок земли, оставленной для общего пользования. Там находился выгон, на котором виднелись пасущиеся овцы. Здесь, на самом краю города, высоко над рекой, воздух казался более чистым и не таким сырым. Ветер тут слегка пах печным дымом, но также и свежестью, чистотой, в отличие от нижних кварталов города, укрытых плотной пеленой собственного зловония.

Пока Рейчел и ее муж стояли, восхищаясь великолепным местоположением дома, на улицу завернул двухколесный экипаж, запряженный двумя породистыми лошадьми серой масти, и Ричард поспешно зашагал вперед.

– Пойдем, дорогая. Не нужно, чтобы нас видели глазеющими на здешнее великолепие, словно парочка обыкновенных зевак. Мы же не из деревни, – добавил он и начал привычно спускаться по узкой лесенке, которой привык пользоваться как продавец вин. Рейчел потянула его за локоть и остановила. С долей сочувствия она поняла, что он ощущает себя не в своей тарелке здесь, в большом и богатом доме, как и она сначала на Эббигейт-стрит.

– Мистер Уикс, если мы приглашены сюда как гости, то, разумеется, должны войти через главный вход. Разве не так? – спросила она спокойно.

Ричард моргнул, и его щеки слегка порозовели.

– Да, конечно, – пробормотал Ричард застенчиво.

Когда они поднялись по ступенькам крыльца и как можно тщательнее очистили о скобу обувь от грязи, он откашлялся, одернул жилет и позвонил в колокольчик.

Дверь открыл ливрейный лакей, высокий и словно высеченный из камня, который, наморщив нос, все-таки позволил им войти – несмотря на плохо скрываемое чувство презрения, которое они, по всей видимости, внушали. От вестибюля поднималась широкая каменная лестница, пролеты которой вели до самого верхнего этажа. Ее покрывал богатый кроваво-красный ковер, а не скрытые им края ступенек были надраены до невероятного блеска. Воздух благоухал пчелиным воском, лепестками цветов и апельсинами, входящими в ароматическую смесь, которой была наполнена чаша, стоявшая сбоку на маленьком столике. Высокий потолок над их головами, украшенный замысловатой лепниной, освещала люстра, сверкающая хрусталем. Стены покрывали бумажные обои, разрисованные длиннохвостыми птицами и восточными цветочными узорами – золотыми, зеленовато-голубыми и малиновыми. Два огромных зеркала висели друг против друга в разных концах зала, отражая длинный ряд стоявших плечом к плечу мистеров и миссис Уикс, уходящий вдаль, в бесконечность. «Теперь нас тут целая армия, явившихся завоевывать миссис Аллейн», – сказала про себя Рейчел и слегка улыбнулась.

Дворецкий провел их к огромным дверям с левой стороны зала. Каблучки Рейчел тихо постукивали по каменному полу, и у нее появилось чувство, что на нее смотрят. В затылке у нее стало покалывать, и она обернулась через плечо, но никого позади себя не увидела. И все-таки в этом доме ощущалось что-то необычное, что-то тревожное. Возможно, здесь слишком тихо, решила она. Действительно, не было слышно ни музыки, ни голосов. Никаких шагов на лестнице или в коридорах для слуг за стенными панелями. Никаких приглушенных звуков стряпни, доносящихся из расположенной на нижнем этаже кухни. Никакого потрескивания поленьев, горящих в каминах. Даже уличные звуки стихли, когда дверь за ними закрылась. Рейчел глубоко вздохнула и с трудом поборола внезапное необъяснимое желание убежать из этого места. Казалось, время остановилось, а дом заснул – или, что более вероятно, затаился. В груди у нее жгло, и она чувствовала, что с ней происходят странные вещи. Лицо Ричарда застыло от нервного напряжения. Его пальцы дергались, глаза беспокойно бегали.

– Мистер и миссис Уикс, мадам, – возвестил дворецкий, кланяясь хозяйке, пока Ричард и Рейчел проходили мимо него.

– Спасибо, Фалмут.

Произнесшая эти слова леди была одета в старомодное платье из зеленой шелковой парчи, с рюшами, чрезмерно украшенное бантами и лентами. Она стояла в дальнем конце комнаты, у окна, кормя семечками канарейку через тонкие прутья позолоченной клетки. Если она простояла на этом месте уже минуты две или больше, то, скорее всего, заметила, как Ричард начал спускаться по лестнице для слуг. Рейчел это поняла сразу, но понадеялась, что такая мысль не пришла в голову ее мужу. Комната была переполнена мебелью и драпировками, стены казались темными от огромных картин, которыми они были увешаны, и лишь золотые рамы тускло поблескивали. Канарейка пискнула, и ее голос, прорезавший неподвижный воздух, показался неожиданно громким. Поскольку хозяйка дома стояла спиной к свету, различить ее черты не представлялось возможным.

– Как поживаете, мистер Уикс? Я не видела вас уже несколько месяцев, – проговорила она, счищая с пальцев шелуху, оставшуюся от зерен.

– Миссис Аллейн, – произнес Ричард и поклонился, причем так низко, что Рейчел посмотрела на него с удивлением. Он закрыл глаза и, казалось, старался вернуть себе самообладание. «Чего мой муж боится?» – Прошу позволить мне представить вам мою жену, миссис Рейчел Уикс, – докончил он, когда наконец выпрямился.

Миссис Аллейн подошла на несколько шагов ближе, милостиво улыбаясь. Рейчел сразу заметила волшебную красоту хозяйки и уже готовилась сделать книксен, когда леди остановилась и ее улыбка померкла.

– Боже милостивый! – пробормотала она едва слышно, поднося руку ко рту. Ее глаза расширились.

– Мадам, вы плохо себя чувствуете? – спросил Ричард, делая шаг вперед, чтобы предложить руку, на которую леди могла бы опереться.

– Я чувствую себя хорошо.

Хозяйка молча смотрела на Рейчел еще некоторое время, пока та в растерянности не сделала запоздалый книксен и не сказала:

– Для меня честь познакомиться с вами, миссис Аллейн.

«Не шокировала ли я ее чем-нибудь? Может, она думает, что знает меня?»

– Ну, хорошо, – произнесла миссис Аллейн. – И я рада, миссис Уикс. Прошу принять мои поздравления по случаю недавней свадьбы.

– Вы очень добры, миссис Аллейн.

– Проходите и садитесь, – пригласила их хозяйка, которая с каждой секундой все больше приходила в себя, так что в конце концов Рейчел отбросила внезапную мысль, что леди неожиданно замолчала из-за каких-то особенностей ее внешности. Разговор вежливо перетек с перемены в погоде на торговлю Ричарда и на обсуждение того, кто приехал в Бат в нынешний сезон. Миссис Аллейн сообщила Ричарду все имена и адреса, которые могла вспомнить, снабдив его, таким образом, списком потенциальных клиентов.

– Я упомяну о вас, когда стану писать им письма, – пообещала она.

– Буду очень благодарен, как и всегда, миссис Аллейн. Недавно по моему заказу в Бристоль прибыл груз прекрасного бордоского вина, самого лучшего из всех, которые мне когда-либо доводилось пробовать.

– Ах как чудесно! Джонатан, наверно, будет недоволен, но я не могу переменить своих вкусов. Для меня это самое изысканное вино из всех, и его нужно запасти побольше.

– Джонатану следует помнить о том, что он ваш сын, разве не так, миссис Аллейн? Неужели он совсем равнодушен к бордоскому вину? – спросила Рейчел.

Наступила крошечная пауза, и Ричард послал взгляд, полный немой мольбы, который говорил о том, что она допустила какую-то ошибку.

– Мой сын сражался с французами в Испании и Португалии, миссис Уикс. И хотя он готов согласиться, что война окончена, он не может примириться со старым врагом. Он бы предпочел, чтобы я покупала испанские или немецкие вина.

– И наш король, по-видимому, согласился бы с ним, – вступил в разговор Ричард. – Поскольку таможенные пошлины на французские вина сильно ограничивают их импорт.

– Не знаю, чего можно добиться, лелея в себе такую ненависть, – продолжила миссис Аллейн со вздохом. – Но я хорошо понимаю, что осталась в меньшинстве. Недавно один знакомый в присланном мне письме жестоко раскритиковал мою нетактичность, но я все-таки не могу взять в толк, почему мы должны пить отвратительное пойло, привезенное из Испании, и позволить французам оставлять бордоское исключительно для себя! На мой взгляд, это поразительно неудачный способ их наказать.

– Вы совершенно правы, миссис Аллейн, – с готовностью согласился Ричард. – Это огорчает и меня тоже.

– Но зато цены на французские вина держатся высокими, – заметила леди, лукаво улыбаясь. Ричард смущенно заерзал на кресле. – О, мне известны тайны вашей торговли, так что не нужно излишней стыдливости. Я уверена, вы не заломите неоправданной цены. Во всяком случае, мне, хотя я и вынуждена покупать ваш товар в небольших количествах, а потом прятать его от Джонатана.

Она снова улыбнулась, но уже более холодно.

– Простите, но я не поняла, живет ли ваш сын с вами, миссис Аллейн? – спросила Рейчел. Снова повисла пауза, и опять последовал многозначительный взгляд Ричарда. – Должно быть, вам очень приятно, что… он всегда рядом с вами, – запнувшись, закончила она.

– Конечно, – кратко ответила миссис Аллейн. – Я уехала из нашего дома в Боксе после того, как умер мой отец. Здание было слишком велико для одинокой женщины, и я подумала, что в городе у меня будет больше возможностей развеяться и найти себе общество. Когда мой сын восстановил здоровье после войны, он присоединился ко мне.

Все это было произнесено таким холодным тоном, что Рейчел не нашлась что ответить. Миссис Аллейн молча и не мигая продолжала смотреть на гостью. Когда Рейчел попыталась подыскать какую-нибудь легкую и безобидную тему для дальнейшего разговора, она поняла, что у нее в голове нет на этот счет никаких идей.

Наконец миссис Аллейн перевела взгляд на Ричарда и продолжила с ним разговор с того места, на котором ее прервала Рейчел. Та вздохнула с облегчением и решила больше не раскрывать рта, хотя Ричард много раз оборачивался в ее сторону, улыбался и явно ждал, что она вставит хотя бы словечко. Но Рейчел держала язык за зубами, вежливо улыбалась и старалась не обращать внимания на то, как миссис Аллейн время от времени продолжала поглядывать на нее, почти нехотя, словно ничего не могла с собой поделать. Рейчел видела в ее глазах необъяснимое любопытство, та явно что-то обдумывала, и это лишь усилило сложившееся у Рейчел с самого начала впечатление, будто в этом доме любят наблюдать за гостями. Поэтому она была рада, когда по прошествии примерно сорока минут миссис Аллейн их отпустила, продемонстрировав при этом самые лучшие манеры. Когда они вновь пересекали вестибюль, взгляд Рейчел неожиданно привлекло какое-то движение, словно вспышка света. Через узкую дверь, спрятанную в стенных панелях, там, где начиналась черная лестница, ведущая в подвальный этаж, она увидела наблюдавшую за ними служанку – рыжеволосую девушку с миндалевидными глазами и пристальным взглядом. К своему удивлению, Рейчел узнала в ней подавальщицу, которая им прислуживала, хотя и совсем недолго, во время свадебного ужина. Девушку, которая тогда тоже замерла и странно на нее посмотрела, точно так же, как миссис Аллейн.

– Я же просил не спрашивать у нее о сыне, неужели трудно было от этого удержаться? – проворчал Ричард, когда они шли домой по Лэнсдаун-роуд.

– Нет, не просил, – возразила Рейчел. – Ты лишь сказал, чтобы я не упоминала о той злополучной истории с девушкой, на которой он хотел жениться… Мне подумалось, что миссис Аллейн с удовольствием о нем поговорит, поскольку, как я поняла, ей такая возможность редко представляется.

– Она воспринимает очень болезненно все, что касается сына. Пожалуй, даже слишком болезненно, чтобы разговаривать о нем с малознакомой гостьей.

– Откуда я могла об этом знать, если ты меня не предупредил? – смущенно сказала Рейчел.

У нее было тяжелое чувство, причину которого она не могла объяснить. «Эта леди думала, что ей знакомо мое лицо». Поняв это, Рейчел испытала странное волнение, словно должно было произойти что-то непредвиденное.

– Мистер Уикс, я только что видела подавальщицу из «Головы мавра», она теперь работает у миссис Аллейн служанкой.

– Сейди? Уверен, это была не она.

– Нет, другая. Та, которая принесла один раз вина и пролила его мне на руку. Ты должен ее знать, такая рыжеволосая девушка. Вспомнил?

– Нет. В таверне работает одна только Сейди, и к чему бы ей оказаться в доме у Аллейнов в Лэнсдаунском Полумесяце?

– Я не сказала, что это Сейди, я сказала, что видела другую девушку… И я в том уверена, – продолжала настаивать Рейчел.

– Наверняка ты ошиблась. Я никого не видел. Однако ты справилась со своей ролью хорошо, дорогая. Не сомневаюсь, миссис Аллейн тебя одобрила.

– А я в этом как раз не уверена. Она очень странно на меня смотрела, и ты, наверное, не мог не заметить, когда меня ей представлял, какой у нее был удивленный вид. Тебе не кажется, что ей почудилось, будто она прежде где-то со мной встречалась?

– Как она могла с тобой встречаться, моя дорогая? Я же тебе говорил, что с ней не всегда просто иметь дело. Уверен, она разглядывала тебя из обыкновенного любопытства, как смотрят на любого человека, с которым только что познакомились…

– Я была поражена, когда поняла, что ее сын все это время находился где-то над нами, скрытый от посторонних глаз.

– О да, прости меня. Я думал, ты догадаешься. Его болезнь заключается не только в помрачении рассудка. На войне он был ранен. Одна нога почти не действует, и он страдает от сильнейших головных болей. Так мне сказали. Боли длятся по нескольку дней и лишают его рассудка.

– Бедняга, – пробормотала Рейчел.

– Как я уже говорил, мне довелось видеть его лишь раз или два за все годы, которые прошли с того времени, как с ним случилось несчастье. Он странный и трудный в общении человек, с которым невозможно поддерживать отношения.

– Такие страдания могут любого из нас сделать странным и трудным в общении.

– У тебя доброе сердце, моя дорогая, – проговорил Ричард, пожимая руку жены, которой та держалась за его локоть.

За то небольшое расстояние, которое они прошли от дома Аллейнов, он, казалось, успел расслабиться, и нервическое состояние уступило место бодрому, жизнерадостному, почти ликующему настроению.

– Ах, какая она любезная леди, согласись, – проговорил он, улыбаясь. – И такая красавица… хотя, конечно, не столь привлекательная, как ты.

Рейчел улыбнулась комплименту, но ее все-таки не отпускала мысль о странном возгласе миссис Аллейн и о взглядах, которые та на нее бросала. А кроме того, ее заинтриговала рыжеволосая подавальщица, которую она заметила у черной лестницы. И хотя ей было трудно понять, что все это значит и представляет ли важность, однако странное чувство, будто ее пригласили, чтобы рассмотреть, и что многое в их разговоре с миссис Аллейн осталось недосказанным, лишь возросло.


С холма, на котором одиноко расположился Лэнсдаунский Полумесяц, город казался клубком спутанных грязных улочек. Когда они спустились по Лэнсдаун-роуд и вошли в него, даже небо стало менее светлым, а воздух казался густым от царившей кругом вони. Рейчел старательно обходила кучки конского навоза и маслянистые лужи, но так и не смогла уберечь туфли от грязи. «Деревянные башмаки, – сделала она мысленную зарубку на память. – Обязательно нужно завести пару деревянных башмаков». Рядом с аббатством Ричард ее оставил и пошел встретиться с каким-то человеком, с которым его связывали деловые отношения, а Рейчел отправилась дальше, к их дому с лавкой на первом этаже. Ей уже начинали нравиться шум и суета этих извилистых мощеных улочек, которые местами становились такими узкими, что прохожие, идущие навстречу друг другу, не могли разойтись, не соприкоснувшись плечами. То, что раньше казалось для нее просто толпой, теперь все более походило на сообщество людей, живущих по соседству.

После бегства с Милсом-стрит Рейчел принялась исследовать менее именитые улицы неподалеку, где тыльные, непарадные фасады зданий теснились один над другим, взбегая вверх по крутым склонам городских холмов и снова спускаясь вниз. Повсюду виднелись сточные канавы, глухие торцевые стены и сложенные из булыжников неровные ограды, на которых были выставлены кухонные горшки, похожие на щербатые ряды зубов. Все это казалось пародией на строгие и ласкающие взгляд очертания домов, выходивших на главную улицу города. Рейчел бродила по закоулкам Бата, изучая его потайные места и проходы. Здесь она была незаметной, не привлекала ничьих взглядов. Она подмечала вырубленные в скале замшелые ступени лестницы, которая, словно раздвинув выстроившиеся в одну шеренгу дома, неожиданно ныряла куда-то вниз. Разглядывала устроенную под арками виадука лавку мясника, у которой кухарки и экономки стояли в очереди за лучшей вырезкой в Бате. В этих кварталах не было ни кондитерских, в которых продавались бы сливочные помадки и засахаренные фрукты, ни лавок перчаточников с их изделиями из шелка и лайки. Здесь жили бондари, продающие ушаты и бочки, и трудились сапожники, приколачивающие новые подошвы к мужским рабочим башмакам. Тут размещались лавки старьевщиков и мелких торговцев галантереей, а также общественные пекарни для тех, кто был слишком беден, чтобы иметь собственную печь. Рейчел начала понимать, что теперь она знакома с Батом лучше, чем когда-либо прежде.

Купив бумажный кулек с жареными каштанами у мальчишки-разносчика, она пару раз оглянулась, желая убедиться, что Ричарда нет поблизости, и повернула на улицу, ведущую к дому, где жил Дункан Уикс. Она до последнего момента не была уверена в том, что решится посетить старика, но любопытство все-таки взяло верх. Прошло уже несколько дней со времени ее встречи со свекром у «Головы мавра», и теперь она убедилась, что Ричард никогда не даст согласия на посещение отца. «Как тот и предвидел. Он предупреждал меня, что я не должна отпрашиваться у мужа, но скрыл, что между ними лежит кровь, и не сказал, кто ее пролил, – тревожно подумала она. – Как мог он отнести смерть жены к делам давно минувших дней?» Ричард рассказал об отце такие ужасающие вещи, что Рейчел было нелегко связать нарисованный им портрет с образом грустного старика, которого она знала и который так тепло отозвался о ее доброте и утонченности. «Где-то глубоко, под обидой и злобой, обязательно должна скрываться любовь. Разве не она всегда связывает родителей и их детей?» Она подумала о миссис Аллейн, чья жизнь так сильно омрачена несчастьями и страданиями сына. «Но она не отказалась от него, и я тоже не должна вот так, запросто, отказаться от Дункана Уикса. Нет, этого я не сделаю. Во всяком случае, пока не выслушаю его версию минувших событий».

Рейчел не покидало беспокойное чувство, что она может пожалеть о своем решении, но ей требовалось узнать правду, потому что, если вещи, о которых рассказал Ричард, соответствовали действительности, это означало, что всякая любовь, некогда существовавшая между ним и отцом, действительно умерла и примирение, о котором мечтала Рейчел, невозможно. А еще ее терзала мысль, что она слишком побаивается мужа, чтобы напрямую спросить, отчего именно умерла его мать. «Держи свое любопытство в тайне», – нашептывал тихий голос. И все-таки она никак не могла прогнать из памяти грусть, которую видела в глазах Дункана. А кроме того, старик хвалил Ричарда с нескрываемой гордостью. «Он любит сына, это совершенно ясно. И это чувство, пожалуй, главное из того немногого, что у него осталось». Обычно отец мужа становится отцом и для жены, и Дункан таким образом был для Рейчел единственным, кого та могла назвать этим словом, однако по дороге к нему она решила, что без колебаний порвет всякую связь со свекром, если обвинения Ричарда окажутся правдой.

Дом, к которому она подошла, был высоким и узким. Его словно не слишком удачно воткнули посреди складов и мастерских, теснившихся у берега реки в юго-западном предместье Бата с его смрадом и нечистотами. Стены были закоптелыми, стекла окон покрывал толстый слой грязи. Вдоль верхних этажей были натянуты бельевые веревки, и на них сушилась потрепанная одежда. На верхней ступеньке крыльца сидела девочка не старше трех лет от роду, одетая в холщовый передник и изорванную шапочку. От нее исходил странный нездоровый запах, словно от несвежей рыбы или скисшего молока. Рейчел, улыбнувшись, нагнулась к ней.

– Здравствуй, малышка. Ты здесь живешь? Как твое имя? – проговорила она.

Влажные дорожки соплей, обходя рот, шли у бедняжки от каждой ноздри до самого подбородка. Она посмотрела на Рейчел внимательным взглядом широко открытых глаз и ничего не ответила. Рейчел вынула носовой платок и попыталась вытереть лицо девочки, но та застенчиво увернулась, встала на ноги и побежала вниз по ступенькам. Как раз в этот момент дверь отворилась, и из дома вышла краснолицая женщина с корзиной, которую держала у бедра. Она лишь подозрительно покосилась на Рейчел, когда та прошмыгнула в открытую дверь.

Внутри оказалось промозгло и сыро. В полутемном коридоре с некрашеными половицами раздавались проникающие сквозь тонкие перегородки звуки шагов, голоса и детский плач. Пахло свечным салом и нашатырем. Жилье Дункана Уикса находилось внизу, поэтому Рейчел направилась в самый дальний конец коридора и спустилась по лесенке в густую тьму. И хотя помещение цокольного этажа было очень маленьким, его разделили на две комнатушки, и Рейчел повернула к той из них, что находилась справа, как ей было сказано. Когда она подняла руку, чтобы постучаться, та легонько дрожала. Рейчел подумала о комнатах на Эббигейт-стрит и о том, какими убогими они ей сперва показались. Теперь же нищета дома, где жил ее свекор, заставила ее сердце болезненно сжаться от стыда и отвращения, и ей пришлось немало потрудиться, чтобы выдавить из себя улыбку, когда раздался звук отодвигающегося засова. Когда Дункан Уикс выглянул в коридор, он выглядел почти напуганным. Его налитые кровью глаза слезились. Парик был снят, и Рейчел увидела на голове старика редкие седые пряди его собственных волос. Без парика тот казался маленьким и каким-то голым. Он улыбнулся и приветствовал ее небольшим поклоном, распространяя при этом вокруг себя тревожную атмосферу стыда.

– Дорогая миссис Уикс, как мило с вашей стороны зайти ко мне, вы так добры… Не думал, что придете. Боюсь, условия, в которых я живу, должны вызывать у вас отвращение…

– Ерунда, мистер Уикс, – пробормотала Рейчел, но ее слова прозвучали не слишком убедительно. Она улыбнулась, стремясь обмануть саму себя, и, входя внутрь, протянула хозяину кулек с каштанами. – Вот, возьмите, они еще теплые.

– Спасибо. Вы так добры. Давайте-ка, проходите и садитесь вот здесь у огня.

Дункан Уикс неуклюже засуетился, убирая рюмку и полупустую бутылку вина с каминной полки, а разрозненные газетные страницы с единственного кресла, стоявшего перед очагом. «Одна комната, да и та тесная и темная». У дальней стены находилась узкая кровать с засунутым под нее дорожным чемоданом. Под окном, расположенным у самого потолка и пропускавшим мало света, стояли простой стол и стул с гнутой спинкой. Рядом с дверью стоял комод. Очаг был самый примитивный – просто небольшая решетка, на которой горели дрова, и закопченная подставка для чайника, ничего больше. От огня разливалось небольшое пятно света и тепла. Дункан Уикс перенес к нему стул и сел напротив Рейчел, смущенно положив руки на колени.

– Ну, как поживаете, моя дорогая? Как мой сын? – с жаром спросил он.

От него пахло вином, и Рейчел заметила, что хозяин не в силах оторвать взгляд от початой бутылки, которую убрал с камина минуту назад. Поняв, о чем она думает, старик виновато отвел глаза, и на его лице появилось такое выражение, словно он хотел извиниться. «Мой свекор стыдится. И самого себя, и своей бедности. И очень хочет со мной сблизиться». Рейчел вновь ощутила решимость, даже если она и поступила неправильно, ослушавшись мужа, то все-таки совершила добрый поступок, придя в этот бедный дом и сделав тем самым первый шаг.

– Благодарю вас, сэр. Я живу хорошо, и у моего мужа тоже все благополучно. Я… все-таки говорила с ним о вас, но…

– Он не захотел и слушать? – грустно спросил старик.

– Да. Его боль… боль, связанная с разладом между вами, все еще сильна, и тому есть причина. Возможно, со временем…

– Прошло уже много времени, моя дорогая, и это ничуть не уменьшило его обиды. Он, верно, был резок с вами, когда вы заговорили обо мне? – Слезящиеся глаза Дункана Уикса остановились на ней, и в них светилось сочувствие.

– Я… немного… да, сэр. Но я уверена, он не хотел…

– Бедная девочка… слишком добрая и хорошая, чтобы получать нагоняй из-за такого, как я. Во мне теперь ничто не напоминает человека, каким я когда-то был. Я стал совершенной развалиной. Неудивительно, что мой мальчик не хочет иметь со мной никакого дела.

Сердце у Рейчел сжалось, и она сделала вдох, прежде чем продолжить беседу, а когда смогла наконец заговорить, то почувствовала, что у нее во рту пересохло.

– Простите, сэр, но я должна услышать это от вас. Муж… сказал мне, что вы убили его мать. Он говорил правду? – спросила она дрожащим голосом.

После ее слов наступила оглушительная тишина, которая длилась долго. Дункан Уикс изумленно смотрел на нее широко раскрытыми пустыми глазами. Рейчел вдруг поняла, что до сих пор понятия не имела, как он должен отреагировать на ее страшный вопрос. «Дура! Прийти сюда, остаться с ним наедине и бросить такое обвинение!» Рейчел вскочила на ноги и двинулась к двери.

– Подождите! Не нужно уходить, умоляю! – крикнул ей Дункан.

Рейчел помедлила и оглянулась. Глаза старика больше не казались пустыми, и в них не было угрозы. Дункан страдальчески съежился, будто она его пнула.

– Простите, что не сразу ответил, но… вопрос слишком меня потряс. Да, знаете, он стал для меня настоящим ударом, – проговорил старик.

– Так это… неправда? – прошептала Рейчел.

– Я… я не могу утверждать, что это совершенная неправда. Увы, я не могу этого сказать, – пробормотал он и вытер глаза трясущейся рукой. – Но клянусь, что никогда не имел намерения причинить вред моей Сюзанне, и вы должны мне поверить. Я любил ее больше всего на свете и даже в гневе ни разу не тронул ее пальцем… Хотя она часто устраивала мне головомойку, коря за мои недостатки. – При этих словах безжизненная улыбка тронула его губы. – Я искренне любил жену и не хотел ей зла.

Рейчел еще секунду оставалась там, где стояла, а затем сдалась и сделала шаг по направлению к креслу. Скорбь Дункана Уикса была такой явственной, что казалось, будто ее можно потрогать.

– Вы… вы клянетесь мне в этом, сэр?

– Клянусь собственной душой, миссис Уикс.

Рейчел неуверенно присела на кресло. Ей пришло в голову, что она способна с легкостью ему поверить: ее интуиция подсказывала, что этот человек не склонен к насилию.

– Не можете ли вы… не можете ли вы сказать, что с ней случилось? – спросила она.

Старик покачал головой. Слеза скатилась по его щеке и с легким шипением упала на каминную решетку.

– Если вам это нужно, я расскажу. Но заклинаю, не подгоняйте меня. Стыд за случившееся постоянно меня преследует. Он как незатягивающаяся рана, и говорить о той давней беде для меня все равно что бередить ее. Это невыносимо, дорогая моя девочка. Это невыносимо.

– Ну так не говорите, сэр, – решительно сказала Рейчел. – Важно лишь то, что ее смерть была… случайной. И что вы раскаиваетесь.

– Более раскаявшегося человека вы не найдете во всей вселенной, – очень тихо произнес Дункан.

Рейчел на мгновение задумалась.

– А… потом вы растили Ричарда сами? Ну, с восьмилетнего возраста? И… разрыв между вами был все это время?

– Нет, не всё. Я… понимаете, я скрывал свой грех, лгал ему. Я не говорил неправду, просто кое о чем умалчивал, но это то же самое, что и ложь. Он уже стал взрослым молодым человеком к тому времени, когда ему в подробностях стало известно о ее участи, не знаю, от кого именно. И его обида на меня лишь усилилась, когда он понял, что я утаил от него правду.

– Вы ведь тогда, кажется, были конюхом?

– Именно так, миссис Уикс. И кучером тоже. Я всю жизнь посвятил этим занятиям. У меня, знаете ли, дар насчет лошадей. Их же ведь только и нужно, что немного приласкать и ободрить. После того как я потерял Сюзанну, я… пил все больше и больше, чтобы утопить в вине горе. Так что я сам виноват в собственном падении и не заслуживаю жалости.

– А разве наша вера не учит нас прощать грешника, если тот покается в содеянном? Я считаю, это следует сделать и в том случае, когда нужно… простить самого себя.

– Как может человек простить себя за такой ужасный проступок? Как я могу простить себя за то, что разрушил жизнь моего мальчика? Теперь, на склоне лет, у меня есть много времени, чтобы думать об этом, и мысли, которые ко мне приходят, все горькие. Я сожалею о своих неправильных решениях и неудачах, которые терпел во всем, за что ни брался.

– Вы слишком строги к себе, мистер Уикс. Вы кажетесь мне… добрым человеком. Уверена, вы всегда старались поступать правильно. А потерпеть неудачу может каждый. Бог не требует от нас большего, чем стремление осознать свои ошибки, оплакать их, а затем исправиться…

Рейчел подумала о собственном отце, о стыде, который, как червь, подтачивал его, пока не свел беднягу в могилу. Она взяла заскорузлую ладонь Дункана в свою. Рука старика была темной от какой-то неизвестной грязи, которая глубоко въелась в складки кожи и залегла под ногтями.

– Такие мысли погубят вас, сэр, – сказала она мягко. – Разве в жизни нет места для радости? Вы должны позволить себе немного счастья, иначе вы пропадете. Я прожила в печали многие годы с тех пор, как потеряла родителей. А теперь у меня есть Ричард, вместе с ним я начала новую жизнь и чувствую, что настало время для новой мечты.

– Да, счастье должно быть у тех, кто его заслуживает, – согласился мистер Уикс. – Оно для людей чистых сердцем и добродетельных, как вы. А что касается такого старого дурня, как я, то мне счастья уже не видать. – Дункан закашлялся, и его взгляд вновь предательски скользнул по бутылке раньше, чем он спохватился и отвел от нее глаза. – Но то, что вы пришли меня навестить и задержались, чтобы выслушать… для меня это большое счастье.

– Боюсь, сегодня я не принесла вам радости, – сказала Рейчел. – И теперь мне лучше уйти. Время близится к вечеру, а я должна прийти домой раньше мужа.

Она встала и принялась разглаживать руками юбку.

– Но вы еще навестите меня, дорогая? – произнес Дункан Уикс, и на его лице отобразилось столько надежды, что у Рейчел защемило сердце.

– Я… не уверена, сэр. Мне пришлось бы скрывать от мужа каждый визит к вам, и это… сильно меня беспокоит. Ложь – ужасная вещь.

– Но в вашей власти сделать то, о чем я мечтал многие годы, моя дорогая. – Он встал и сжал ее руку в своих ладонях, выдавливая из себя робкую улыбку. – Вы сможете устроить так, что мой мальчик снова станет по-доброму ко мне относиться. Или, по крайней мере, приходите рассказать, как у него идут дела.

– Я… – Рейчел покачала головой.

– Прошу! Прошу, дорогая девочка. Пожалуйста, придите еще раз. Вы сами не знаете, какую доставите мне радость.

Рейчел посмотрела в его полные отчаяния глаза, словно затаившиеся среди старческих морщин. «Неужели ты его вынудишь тебя умолять?»

– Возможно, еще худшим грехом было бы заставить одного из членов семьи томиться в неведении и… – Она вовремя оборвала себя, чуть не сказав «в нищете». – А также позволить, чтобы смерть вашей жены и неверные представления о случившемся продолжали омрачать ваши отношения, когда я могла бы все исправить…

– Благослови вас Бог, миссис Уикс. И спасибо.

Дункан отпустил ее руку и нетвердой походкой подошел к двери, чтобы проводить гостью.

– Может, мне следует в следующий раз что-нибудь принести? К примеру, немного еды? – спросила она.

Дункан покачал головой:

– Нет, мне будет достаточно и вас одной, моя милая, и весточки о моем мальчике. Но… надо быть осторожной, дорогая девочка. Надо быть осторожной, чтобы… чтобы не навлечь на себя неприятности из-за меня, – повторил он взволнованно.

Рейчел сперва попыталась отмахнуться от сделанного ей предостережения, но тяжелые воспоминания о недавней размолвке с Ричардом были еще слишком свежи, и потому, выходя из дома, где жил Дункан Уикс, она почувствовала, будто ее загнали в ловушку. Похоже, супруг начинал вызывать у нее чувство страха. «Нет, я не должна бояться мужа, который меня любит».

Солнце теперь садилось все раньше и раньше, и когда наступали сумерки, в окнах и над входными дверями зажигались лампы и фонари. Они заливали улицы желтым светом, то более, то менее ярким, и отражались в грязной воде сточных канав, делая их почти красивыми. Рейчел набрала полную грудь холодного воздуха, пытаясь изгнать из легких запахи, царившие в комнате Дункана Уикса, и двинулась вперед быстрым шагом. Дойдя до улицы поприличней, она задержалась, чтобы купить пирог к ужину, а придя домой, затопила плиту, чтобы согреть главную комнату в доме. Затем, оглянувшись по сторонам, Рейчел поняла, что теперь воспринимает свое жилье совершенно иначе. Она взбила подушки, чтобы те стали пышнее, стряхнула с портьер пауков, отдраила чайник и заварила чай. Ей вдруг захотелось заняться делами, чтобы не оставалось времени вспоминать о Дункане Уиксе. Потому что, если бы Рейчел стала думать о его грустных глазах и о грязи, в которой живет этот старик, она снова начала бы с мужем столь болезненный для него разговор. Но как ни хотелось ей оставаться спокойной и храброй, мысль о еще одном столкновении с Ричардом наполняла ее ужасом. Рейчел так хорошо помнила о необходимости держать язык за зубами, что, когда муж наконец вернулся домой, оказалась очень немногословной. Она только улыбалась и стремилась во всем ему угодить. Ричард выглядел уставшим, от него пахло таверной, и, похоже, он совсем не возражал против ее молчания.

На следующий день в дом на Эббигейт-стрит доставили визитную карточку, и хотя Рейчел показалось, что ей следовало бы удивиться, она вдруг обнаружила, что не удивлена ни капли. К карточке прилагалось приглашение в дом номер один в Лэнсдаунском Полумесяце. Оно было адресовано ей лично. Рейчел провела пальцами по твердому краю карточки и задумалась о том, что это могло бы означать. Ее кухня-гостиная вдруг показалась такой же тихой и чужой, как и дом в Лэнсдаунском Полумесяце. У нее даже холодок пробежал по коже. Она ждала возвращения мужа и прикидывала, что ему скажет. Ей казалось, что Ричард, скорее всего, обрадуется, однако, с другой стороны, то, что его самого не пригласили, могло вывести мужа из себя. В конце концов Рейчел заснула прежде, чем тот пришел домой. Муж разбудил ее, когда, неуверенно ступая в темноте по полу спальни, подошел к кровати. Рейчел притворялась спящей, пока руки Ричарда, обнимавшие ее тело, не обмякли и он не захрапел. Рейчел осторожно высвободилась из объятий и отодвинулась к краю кровати, чтобы их тела не соприкасались.

* * *

– Вы звали меня, мадам? – спросила Пташка.

Миссис Аллейн, сидевшая на шелковом диване, взглянула на нее и подняла брови. Ее глаза сверкали.

– И причина тебе хорошо известна.

– Мадам?

– Хватит! – взорвалась миссис Аллейн, резко вскочив на ноги и принявшись мерить шагами ковер. У Пташки екнуло сердце, но она сделала невинное лицо и стала ждать. – Ты сама расписывала, какая она необыкновенная женщина, эта новоиспеченная миссис Уикс. И ты заставила меня встретиться с ней, не предупредив, насколько она похожа на ту мерзкую девчонку. Ты не могла не знать, какое я испытаю потрясение, – заявила миссис Аллейн, поедая взглядом служанку. Хотя Пташку и возмутили слова «та мерзкая девчонка» и крайнее презрение, с которым они были произнесены, она понимала, что спорить сейчас не время. – Ну? Что ты на это скажешь?

– Я только подумала, мадам, что вы захотите с ней познакомиться.

– Ну и ну. Поосторожней, Пташка. Конечно, я понимаю, ты в свое время была ее служанкой, прежде чем стать моей, но ты служишь мне вот уже двенадцать лет. Думаю, нечего даже спрашивать, кому ты должна быть предана больше.

– Я всегда была верна только вам, мадам, – солгала Пташка.

– Надеюсь, что так. И не забывай, она бросила тебя так же безжалостно, как и моего сына. И еще не забывай, что твое место в этом доме есть знак покровительства, которого ты можешь лишиться. Немногие дали бы тебе работу, если принять во внимание все обстоятельства.

– Я благодарна, мадам.

– Хорошо, – проговорила Джозефина Аллейн, немного успокоившись, и опять села на диван. – Сходство действительно невероятное. Во всяком случае, на первый взгляд, – добавила она.

Пташка мысленно согласилась. Она наблюдала с лестницы, как уходит миссис Уикс, и на сей раз подметила несколько тонких особенностей, которые отличали эту женщину от Элис. Увидеть ее во второй раз было совсем не то, что встретить впервые, когда действительно могло показаться, что мертвые восстали из гроба.

– Воистину странен мир, в котором могут родиться два человека, наделенные таким сходством и в то же время совершенно никак не связанные между собой.

– Нельзя сказать, мадам, что они совершенно не связаны друг с другом. Потому что теперь у них есть вы, человек, которого они обе знают, – осторожно вставила Пташка.

Это был самый важный момент, потому что, если бы не удалось убедить госпожу, что миссис Уикс может оказаться полезной, Пташка лишилась бы всякой надежды разоблачить Джонатана. Увидев двойника Элис, он мог бы выдать себя. Пташка почувствовала затылком взгляд лорда Фокса, отца Джозефины Аллейн, который глядел на нее с большого полотна, висящего за спиной, над камином, и ощутила, как ее кожа покрылась мурашками. Пташка не любила смотреть на этот портрет. Ей не нравилось тяжелое пузо этого человека, его большие грубые руки и то, как он улыбается. Его улыбка казалась фальшивой, а морщинки вокруг глаз делали их обманчиво добрыми. Миссис Аллейн внимательно изучала Пташку, и взгляд ее был странным. Наконец внутреннее возбуждение заставило девушку заговорить снова, на этот раз не подумав:

– Вот я и решила, мадам, что вашему сыну могло бы пойти на пользу познакомиться с этой женщиной, так похожей на Элис…

– Я не желаю слышать этого имени!

Эти слова прозвучали как удар бича, и Пташка мысленно прокляла свою забывчивость.

– Прошу прощения, мадам, – пробормотала она поспешно.

Пташка ждала в тишине. Миссис Аллейн отвернулась и, ничего не говоря, стала смотреть в окно. День клонился к вечеру, в его болезненном свете хозяйка дома казалась бледной и прекрасной. Глаза на ее красивом лице были полны печали.

– И каким образом, по твоему мнению, пошло бы моему сыну на пользу знакомство с этой женщиной, которая, хоть и не по своей воле, выглядит в точности как некая особа, послужившая причиной его страданий? Как та особа, которую ему давно следовало бы забыть? – проговорила она, не глядя на Пташку.

«Он ее никогда не забудет. Я ему не позволю».

– Знаете, мадам… – произнесла Пташка, стараясь, чтобы ее голос звучал безразлично. – Мне кажется, мистеру Аллейну не хватает общества. Вы сами часто говорили, что ему не мешало бы почаще выходить в свет и принимать посетителей…

– Он и слышать об этом не желает, сама знаешь. Я перебрала все свои доводы. – Миссис Аллейн наклонила голову, и ее поза вдруг совершенно ясно передала глубину ее отчаяния. Потом она тяжко вздохнула, и когда снова подняла голову, на ее лице отразилась боль. – Временами он не хочет видеть даже меня. Собственную мать.

– Да, мадам. Вот я и подумала, что… пожалуй, ее столь знакомое мистеру Аллейну лицо может помочь ему терпеть ее общество, – сказала Пташка. Миссис Аллейн нахмурилась, поэтому девушка поспешно продолжила: – Эл… та девушка, которую он когда-то знал, была дорога ему больше всех на свете. Когда-то. И я знаю, что он до сих пор о ней думает…

– Откуда ты знаешь?

– Он… – Пташка заколебалась. Если бы миссис Аллейн узнала о письмах Элис, то перевернула бы комнаты Джонатана вверх дном, чтобы найти их и уничтожить. – Он иногда произносит ее имя, когда я нахожусь поблизости.

– Продолжай.

– Она была ему дорога, и есть вероятность, что он разрешит миссис Уикс его посещать. Почему бы не попробовать? Как вы думаете? Эта женщина кажется доброй и порядочной. Не случится ли так, что она поможет ему прийти в себя? Вы… вы, наверно, заметили, что в последнее время состояние мистера Аллейна ухудшилось? Я имею в виду, что он пал духом. – Осторожно, только не ошибись. – Пал духом, как во время того… несчастного случая.

Конечно, тот случай, когда Джонатан Аллейн вскрыл себе вену отбитым горлышком бутылки, не был случайностью. И они обе знали, что он намеревался сделать. Джозефина побледнела.

– Ты хочешь сказать, его здоровье ухудшилось настолько? Ты думаешь, что он может… что он способен… снова причинить себе вред?

В ее словах послышался страх.

– В последнее время, мадам, он опускается все ниже и ниже.

– Но… я хочу, чтобы он ее забыл! Это единственный путь… Она опоила его! Я изгнала из дома все, что о ней напоминало, и тем не менее, тем не менее… ты говоришь, он до сих пор произносит ее имя? После того, как она его предала? После всех лет, которые прошли с той поры?

Непролитые слезы стояли в глазах миссис Аллейн, которые сверкали, полные яростного неверия.

– Да, мадам.

– Нет, я не могу этого вынести. Я не могу вынести ее. У меня нет никакого желания снова увидеть лицо миссис Уикс. Это не ее вина, но факт остается фактом: она ходячее напоминание о той катастрофе, которая случилось в нашей жизни, и я не желаю, чтобы она еще раз попалась мне на глаза.

Голос миссис Аллейн слегка дрогнул. Пташка почувствовала, как у нее от отчаяния пересохло во рту.

– Но вы только подумайте, что он может сделать с собой, если его здоровье и дальше будет ухудшаться, мадам… А вдруг, увидев ее, он воспрянет духом, хотя бы чуть-чуть…

– Не дави на меня, девочка! Ты забываешься! Может, ты и знакома с моим сыном еще с тех пор, как была ребенком, но в этом доме ты всего лишь служанка, и я не нуждаюсь в твоих советах! Думаешь, ты незаменима оттого, что не боишься за ним ухаживать?

– Нет, мадам.

Пташка знала, когда нужно изобразить кротость.

Какое-то время они обе молчали. Пташка стояла перед хозяйкой, потупив глаза, и рассматривала носки своих потертых туфель, которые выглядели так неуместно на богатом ковре с изящными узорами, пурпурными, зелеными и золотыми.

– Это что, очередная твоя проказа? – спросила в конце концов миссис Аллейн. Гнев прошел, и голос прозвучал тихо, испуганно. Слезы все еще сверкали в ее глазах.

– Нет, мадам. Я просто хочу сделать, как лучше.

– И… ты действительно думаешь, что, если их познакомить, если напомнить ему, это поможет?

– Мадам, если время и… уничтожение всего, связанного с памятью о прошлом, не помогло, то, возможно, миссис Уикс… благодаря ей он ощутит вкус того, что потеряно, и это принесет ему облегчение?

Слезы по-прежнему стояли в глазах миссис Аллейн. Она поморгала, чтобы избавиться от них, и взяла себя в руки.

– Если ты ошибаешься… если из-за нее ему станет хуже…

– Уверена, с ним не случится ничего плохого, мадам, – снова солгала Пташка, не колеблясь ни мгновения, и посмотрела на хозяйку совершенно спокойным взглядом.

Миссис Аллейн подумала еще секунду.

– Ну, тогда ладно. Пожалуй, можно попытаться. Хуже все равно не будет. Я ее приглашу, – сказала она.

У Пташки отлегло от сердца. «Нет, может. Да еще как хуже».

Пташка тихо прикрыла дверь гостиной, причем ей едва удалось справиться с дверной ручкой. Руки у нее тряслись. Все тело дрожало. Кровь с силой билась в висках. Она сглотнула и почувствовала, как пересохшее горло болезненно сжалось. «Она опоила его!» Эти слова продолжали звенеть у нее в ушах. Да разве хоть кто-нибудь, по-настоящему знавший Элис, поверил бы в такую небылицу? То, что такая леди, как миссис Аллейн, могла так обманываться, ставило ее в тупик. В тишине вестибюля Пташка посмотрела на свою руку, на кончики пальцев с обломанными ногтями, и их очертания показались ей расплывчатыми, такой быстрой и частой была овладевшая ими дрожь. Затем Элис взяла ее руку в свою и крепко сжала. Пташка закрыла глаза и увидела очень светлые золотые волосы, светящиеся в лучах солнца, и улыбающиеся голубые глаза с ресницами, похожими на перышки. «Эй, сестрица, сорви мне маков, и я сделаю тебе из них алую корону».

Там, где они гуляли, никаких красных лепестков в зеленой траве, растущей на заливном лугу в широкой пойме реки, не было видно. Тогда они побежали вперед рука об руку, потом шли шагом, чтобы перевести дух, затем бежали снова. Почва была заболоченной, и казалось, будто она колышется под ногами. Тут и там попадались коровьи лепешки, усеянные, словно драгоценными камнями, янтарными навозными мухами. Пташка и Элис визжали, перепрыгивая через них, или резко меняли направление бега. «Эй! Вот здесь растут маки!» Пташка услышала собственный голос и смех Элис, когда они резко присели, вдыхая теплый запах сырой земли и примятой травы. Стебли маков были волосатыми, скрученными. Она рвала цветы и передавала Элис, которая плела из них венок. «Во время нашей с Джонатаном свадьбы на мне будет точно такой венок, – сказала Элис. – И на тебе тоже. Ты получишь для него любые цветы, какие только пожелаешь, и будешь нести шлейф моего платья всю дорогу до церкви».

– Пташка! – раздался злой шепот, и она вздрогнула. Девушка открыла глаза и увидела полутемный вестибюль. Золотые волосы и искрящиеся солнечным светом глаза исчезли, словно видение. – Чего ты здесь ждешь? И чем забита твоя голова? – прошипела миссис Аллейн.

Пташка ничего не ответила. Миссис Аллейн, несомненно, скоро опять пригласит миссис Уикс. У нее оставалось совсем мало времени, чтобы к этому подготовиться. А вернее, подготовить Джонатана. Ей хотелось, чтобы он оказался в самом мрачном расположении духа, когда перед ним впервые предстанет эта женщина, не Элис. Ей хотелось, чтобы Джонатана был готов к тому, чтобы проговориться, и она желала присутствовать, когда это произойдет.

* * *

То, о чем недоговаривала миссис Аллейн, казалось почти осязаемым, и Рейчел не знала, как долго сможет не обращать на это внимания. На улице в тот день шел дождь, и к тому времени, когда Рейчел дошла до Лэнсдаунского Полумесяца, одежда на плечах успела промокнуть. Во время порывов ветра пламя в камине начинало трепетать, сквозняк дул из-под дверей, и ногам становилось холодно. Прихлебывая чай, Рейчел старалась унять дрожь. Паузы между натянутыми фразами, которыми они обменивались, с каждым разом становились все длиннее и длиннее. Миссис Аллейн деликатно кашлянула и спросила:

– А скажите, какие выходы в общество у вас запланированы, миссис Уикс?

– По правде говоря, у меня не намечено… ничего особенного, – ответила Рейчел.

– Но вы ведь, конечно, будете посещать Залы собраний?

– Я… не знаю, миссис Аллейн. Мистер Уикс ничего не упоминал об этом…

– Это естественно, дорогая миссис Уикс. Ведь он мужчина, а мужчина, который только что женился, мало интересуется танцами. Однако женщине не следует забывать о подобных вещах и заказывать соответствующие наряды. Разве не так? Он должен вас вывозить, скажите ему, что я велела, – объявила хозяйка.

Рейчел вежливо улыбнулась:

– Я ему, конечно, передам, миссис Аллейн. А вы сами любите танцевать?

– Да, я… когда-то любила, много лет тому назад, – ответила миссис Аллейн, и ее красивое лицо омрачилось. – Прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз танцевала. Моему мужу нравилось это занятие, даже после свадьбы. Он был такой счастливый, так любил веселиться. – Она отвела взгляд, посмотрела куда-то в дальний угол и тихонько вздохнула. – В последний раз я танцевала с Джонатаном, незадолго до того как он ушел на войну.

– И с тех пор больше ни разу? – сказала Рейчел, подсчитав, что с ее последнего танца прошло, наверное, лет десять.

– Да, ни разу, – ровным голосом проговорила ее собеседница.

Вновь наступила неловкая тишина. Миссис Аллейн так и сяк складывала руки на коленях, а потом наклонилась к столику, взяла чайник и налила две чашки чая.

– А этот приятный джентльмен на картине… – Рейчел указала на висевший над камином большой, написанный маслом портрет. – Прошу вас, скажите, кто он?

– Это мой отец, лорд Бенджамин Фокс. Он был великий человек… воистину великий. Сделал выдающуюся карьеру на флоте. Я вернулась в его дом и стала у него жить, когда муж умер. Тогда Джонатан был еще мальчиком. Он… он был очень добрый и любящий отец. – Миссис Аллейн помолчала. – Наверное, я надеялась когда-нибудь снова выйти замуж и опять стать счастливой, но этому не суждено было сбыться.

Рейчел принялась внимательно изучать полотно, на котором был изображен тучный, но осанистый и румяный человек с веселыми глазами.

– Он производит впечатление очень симпатичного человека, – пробормотала она. – У меня тоже было счастье иметь доброго и нежного отца. Он был джентльменом… владельцем небольшого поместья к северу от Бата. Я в нем выросла, и мой младший брат также жил там. Какое-то время.

– Вы потеряли и брата? – спросила миссис Аллейн, слегка подавшись вперед и бросив на собеседницу быстрый взгляд.

– Да, когда он был еще мальчиком. Его все любили. Это было… нелегкое время для моего отца и матери.

– И, осмелюсь добавить, для вас, по-видимому, тоже?

– Да, и для меня, – тихо проговорила Рейчел.

Миссис Аллейн сочувственно кивнула:

– Мир устроен жестоко, раз в нем случаются такие утраты, вы со мною согласны?

– Уверена, Богу видней, что для нас лучше, миссис Аллейн.

– Вот как? Хорошо сказано, миссис Уикс, – прошептала миссис Аллейн, причем так тихо, что ее слова трудно было разобрать.

Опять наступило молчание. За окнами шумел ветер, словно напевая заунывную песню.

– Вы, наверное, удивились, когда я попросила вас прийти снова, – сказала наконец миссис Аллейн. – Я имею в виду, так скоро после нашей предыдущей встречи, – добавила она поспешно.

Рейчел улыбнулась этому нечаянному знаку пренебрежения.

– Я думала лишь о том, как меня обрадует предстоящая встреча, – возразила она, и миссис Аллейн наградила ее понимающим взглядом, в котором сквозило желание извиниться за допущенную оплошность.

– Простите меня. По правде сказать… – Она в нерешительности замолчала, поворачивая на блюдце свою фарфоровую чашку. – По правде сказать, я хочу представить вас моему сыну.

– Понимаю, – тревожно произнесла Рейчел, почувствовав, что миссис Аллейн пытается перейти к такой деликатной теме, как состояние здоровья сына. – Муж рассказывал, что ваш сын страдает от… болезни, полученной на войне, – проговорила она, чтобы облегчить собеседнице эту задачу.

– Миссис Уикс, я должна быть с вами честна. Моего сына многие считают человеком… которому не место в приличном обществе. Головные боли и кошмары… приводят его в мрачное настроение. У него случаются… странные навязчивые идеи, связанные с его участием в боях. Он слишком свободно говорит о том, что думает. И вещи, которые он может сказать, бывают… То есть он не всегда…

Она замолчала, ее глаза блестели.

– Миссис Аллейн, – мягко сказала Рейчел, – простите меня, но я озадачена тем, что вы хотите представить вашему сыну именно меня.

– Я понимаю ваши сомнения, – вздохнула миссис Аллейн, повернулась к окну и пару секунд рассматривала небо. – У него осталось мало друзей. К нему никто не приходит. И я знаю, что… виной тому отчасти он сам. Но разве истинные друзья не могут… делать скидки на обстоятельства? – Она покачала головой. – Однако один за другим они перестали наносить визиты и даже писать. Я вижу, что вы вышли замуж за человека ниже себя по положению. Простите мою прямоту и поверьте, я не испытываю к нему какого-либо неуважения. Я знакома с Ричардом Уиксом уже много лет и знаю, что он на многое пойдет ради вас. Но ваши манеры лучше, чем у него, и у вас христианское сердце. Это ясно.

Рейчел покраснела. Может, она это и знала, но услышать подобное от посторонней была не готова. Поэтому она ничего не ответила, хотя и чувствовала, как ее щеки заливает румянец.

– Что ж, – сказала Рейчел холодно и не смогла придумать, что бы добавить еще. – Что ж, – произнесла она снова.

– Я вас обидела. И очень сожалею об этом. Возможно, я тоже становлюсь негодной для приличного общества. У меня просто нутро не выносит ханжества и лицемерия британских манер.

Миссис Аллейн поджала губы и стала ждать. Рейчел подумала, что ее проверяют, и почувствовала, что ей хочется сделать приятное этой странной и красивой женщине, причем не только потому, что муж ценит ее так высоко.

– Вы удивили меня, миссис Аллейн, – призналась она.

– Хорошо. Вы не из слабых, миссис Уикс. Не могу точно понять, в чем тут дело, но… это как раз та сила, которой не хватает моему сыну.

«Или та, которая мне понадобится, когда я с ним встречусь?» – подумала Рейчел.

– Он к нам сегодня присоединится?

– Да. То есть… Я надеялась… – Она замолчала, потому что в этот момент негромкий стук возвестил, что у двери стоит служанка.

Рейчел быстро подняла взгляд и увидела, что это не та рыжая девушка, которая уже два раза попадалась ей на глаза. У этой были маленькие глазки и вытянутое, как у хорька, лицо.

– Прошу прощения, мадам. Хозяин сказал, что сегодня к вам не спустится. Он… нездоров, – проговорила девушка, делая книксен.

– Спасибо, Доркас, – отозвалась миссис Аллейн. Голос ее прозвучал устало и разочарованно.

Снова наступила тишина, и Рейчел стало интересно, что именно скрывается под удобным выражением нездоров. Атмосфера в гостиной становилась невыносимой. Рейчел поерзала в своем кресле.

– Что ж, может быть, в другой раз… – пробормотала она.

– А не пройдете ли вы к нему наверх? – внезапно предложила миссис Аллейн.

Рейчел была шокирована и с минуту сидела, не в силах пошевелиться, но настоятельная просьба, написанная на лице хозяйки, подсказала, что лучше взять себя в руки.

– Как вы пожелаете, – сказала она.


Комнаты Джонатана находились на третьем этаже дома. Миссис Аллейн и Рейчел поднимались по широкой лестнице в молчании. Хозяйка шла впереди. Выражение лица у нее было страдающим и напряженным. У дверей они остановились, и миссис Аллейн провела руками сверху вниз по своему корсажу. Рейчел вдруг испугалась того, что ждет ее за дверью, – того, что могло вызвать такое беспокойство даже у родной матери несчастного безумца.

– Пожалуйста… – проговорила миссис Аллейн. – Пожалуйста, попытайтесь не… – Она не договорила. На ее лице мелькнула грусть, она постучала в дверь и открыла ее, не дожидаясь ответа. – Джонатан, – сказала миссис Аллейн довольно резко и быстро вошла в комнату. Рейчел следовала за ней по пятам, словно испуганный ребенок. – Вот кое-кто, кого я хотела бы…

– Мать, – оборвал ее мужской голос, – я тебе уже говорил, что не желаю видеть твоих никчемных врачей-шарлатанов. – Миссис Аллейн остановилась так резко, что Рейчел на нее едва не натолкнулась. – И я говорил, что не хочу видеть тебя. Во всяком случае, сегодня, – добавил он.

– Это миссис Уикс. Я думала…

– Не сомневаюсь, ты думала о себе. Как обычно с тобой бывает. Оставь меня в покое. Я тебя предупреждаю.

Миссис Аллейн заметно напряглась. Рейчел прищурила глаза, пытаясь разглядеть, откуда идет мужской голос. Ставни были закрыты, лампы не зажжены. При тусклом свете углей, едва тлеющих в камине, она увидела очертания фигуры, глубоко ушедшей в кресло, стоящее у широкого и заваленного всякой всячиной письменного стола. Внезапно у Рейчел появилось странное предчувствие, ощущение, что ловушка захлопнулась. У нее перехватило дыхание.

– Возможно, в другой раз, – снова проговорила она слабым голосом и повернулась, чтобы уйти. Но миссис Аллейн поймала ее за руку.

– Я сказал, убирайтесь! – внезапно взревел Джонатан Аллейн, и только рука его матери, схватившая Рейчел, помешала невольной гостье повиноваться. Она только что слышала крик душевнобольного. Миссис Аллейн повернулась к ней и наклонила голову к самому ее уху.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Попытайтесь.

Затем миссис Аллейн вышла, закрыв за собой дверь.

Некоторое время Рейчел не решалась шевельнуться. Она боялась произвести какой-либо звук, из-за которого сидящий в кресле мужчина догадался бы, что она еще не ушла. «В чем дело? Почему я здесь?» Рейчел обвела взглядом комнату и, когда глаза немного привыкли к темноте, смогла рассмотреть ее получше, но от того, что она увидела, чувство тревоги лишь возросло. Помещение было обставлено как кабинет, с огромным количеством полок и шкафов, заваленных книгами и какими-то странными непонятными предметами. Некоторые походили на научные приборы с эбонитовыми коробочками, содержащими неизвестно что, со стеклянными линзами, регулировочными винтами и зубчатыми колесами. Другие выглядели как игрушки. Как детские игрушки. К стенам были приколоты карты звездного неба, а в углу стоял раскрашенный глобус, модель земного шара. От полки, что находилась рядом с ее плечом, она отпрянула, увидев мертвые глаза и оскаленную пасть чучела лисицы, готовой к нападению. По столу были разбросаны писчие перья, карандаши и какие-то странные механизмы. На нем также стояли три стеклянных сосуда, наполненные жидкостью и какими-то сероватыми луковицеобразными предметами, которые она не стала разглядывать. В нос бил странный запах гнилого мяса, не слишком сильный, но совершенно отчетливый. От этого у нее на лбу выступил пот. На стене над камином висела картина, изображающая ад. На ней ликующие демоны с вызывающими невыразимый ужас мордами разрывали на куски и пожирали человеческие тела.

– Вам нравится это полотно? – спросил мужчина в кресле. Теперь его голос стал хриплым и тихим. Удивленная Рейчел посмотрела на него снова.

– Нет, – честно призналась она, и ответом ей послужил глухой смешок.

– Его написал художник по имени Босх[27]. Его посещали те же видения, что являются и мне. Думаете, я не заметил, что вы стоите там тихо, как мышь? Мои глаза при этом освещении видят куда лучше ваших. Я к нему привык.

– Мы оба видели бы гораздо лучше, если бы ставни были открыты, – проговорила Рейчел таким же оживленным тоном, которым разговаривала бы с Элизой. Она слегка повернулась, словно для того, чтобы пройти к окну, но остановилась, когда сидящий снова заговорил.

– Не трогайте ставней. – Это было сказано жестким холодным тоном. Чувствовалось, что в умении показывать норов хозяин был настоящий мастер. – Кто вы? Почему мать хочет, чтобы я с вами познакомился?

– Я… по правде сказать, и сама не знаю почему, – ответила Рейчел. Перед лицом такого странного человека, такой комнаты, самой ситуации, в которой она оказалась, ее сознание отвергло строгие правила этикета и настроилось только на правду. – Ваша мать считает, что мое общество может принести вам пользу.

– Почему? Вы знахарка?

– Нет.

– Вы… монахиня? Возможно, святая? Или шлюха? – спросил он. Язык Рейчел от потрясения прилип к гортани, так что она не могла ответить. – Значит, одно из трех. Интересно, что именно? – Его тон стал насмешливым. – Монахиня, святая или шлюха?

– Ни одно, ни другое, ни третье, – выдавила наконец Рейчел.

– Жаль. Я смог бы привыкнуть к обществу шлюхи. Однако она не пускает их в дом. Я имею в виду, моя мать. Ирония в том, что все женщины шлюхи. Они продаются за звонкую монету, положение в обществе или безопасность. Подойдите ближе к огню. Я хочу получше разглядеть ваше лицо.

Рейчел тупо двинулась к камину. У нее появилось чувство, будто она случайно попала в странный и тревожный сон. Никогда прежде Рейчел не оказывалась в такой неприятной ситуации. Даже когда стояла рядом с отцом и смотрела, как на улицу выносят все, что у них есть. Она обошла стол, встала перед самым креслом, в котором сидел Джонатан Аллейн, почувствовала на лице слабый жар от горящих углей и чуть не потеряла сознание, взглянув в лицо хозяина комнаты. Худой, бледный как смерть, с впалыми щеками. Морщины на лбу и в уголках глаз, в неухоженных волосах седые пряди. Высокий, но чересчур тощий. Его плечи выступали под рубашкой, ноги казались длинными и тонкими. Рука, сжатая в кулак и поднесенная ко рту, была жилистой, а глаза неестественно блестели. Он перевел дыхание, прежде чем заговорить снова, но, едва издав первый звук, остановился, хотя губы еще продолжали шевелиться. Потом его рука упала, и рот приоткрылся. «Вот оно что, – поняла Рейчел. – Вот для чего меня к нему послали».

Элис? – прошептал он, и Рейчел сразу же догадалась, что сердце этого человека разбито.

В этом голосе было море надежды, боли и горечи утраты. «Так, значит, когда все смотрят на меня, они видят Элис. И этот человек, и его мать. Элис, ту девушку, которая его бросила. Неужели так и есть?» В уголках глаз Джонатана показались две капли, сверкающие в свете огня. Потом на его лице отобразилась такая скорбь, такая мука, что на секунду Рейчел захотелось вытереть ему слезы. Ее руки, словно сами собой, поднялись и потянулись к нему. Он грубо схватил их и рванул вниз, заставив Рейчел встать перед ним на колени. Она попыталась вырваться, но Джонатан держал ее железной хваткой.

– Почему? – прошептал он, и из его рта пахнýло вином. – О, почему ты это сделала? Почему ты меня оставила?

Рейчел не отрываясь смотрела в его пустые глаза. Мысли ее смешались. Сердце бешено билось и было готово выскочить наружу.

– Мистер Аллейн, – выдавила она наконец из себя, ловя ртом воздух. – Я…

При звуке ее голоса он моргнул, и выражение на его лице стало жестоким. Боль и надежда в глазах исчезли, на смену им пришел гнев. Он взял ее рукой за подбородок и повернул лицо так, чтобы оно осветилось идущим от углей оранжевым светом.

– В чем дело? Ты не она. Отвечай! – произнес Джонатан голосом, в котором ей послышался злой скрежет.

– Я Рейчел Уикс, и…

– Кто? Кто? – Он встряхнул ее, и она попробовала еще раз вырваться из его хватки. В тот же миг Джонатан отпустил подбородок и освободившейся рукой сжал горло Рейчел. – Отвечай, а не то, ей-богу, я тебя задушу! Клянусь!

Отпустив запястье, он схватил ее горло еще и второй рукой. Рейчел вцепилась в его ладони и попыталась просунуть под них пальцы, но это ей не удалось. Ее охватила паника, лишающая последних сил.

– Я Рейчел Уикс! Я не знаю никакой Элис! Меня… меня пригласила ваша мать! – прохрипела она. – Отпустите!

– Моя мать? Так это она затеяла эту игру? Мне следовало бы догадаться. Но как вы, мадам, на это осмелились? Как вы осмелились прийти ко мне и притвориться той, кем вы не являетесь?

– Ничего подобного я не делала… – попыталась она возразить, но ей не хватило воздуха.

Руки, сжимающие горло, были стальными, и у нее перед глазами начали плясать яркие пятна. Сквозь них она могла видеть только страшное, беспощадное лицо, придвинувшееся совсем близко, и зубы, стиснутые в бешеной ярости. Комната позади него кружилась и уплывала в темноту. Рейчел колотила руками по плечам и лицу своего противника, будто столь слабые удары могли заставить его ослабить хватку, но боль в том месте, где он пережал ей горло, не ослабевала. Она ощущала свою беспомощность и хрупкость, и все ее усилия были тщетными. «Он меня убьет», – прозвучало где-то на задворках ее сознания. Эта мысль ее никак не встревожила, несмотря на то что ее сердце колотилось от страха, а легкие жгло от нехватки воздуха.

– Отпусти ее! – раздался девичий голос, и Рейчел почувствовала, как чьи-то руки отрывают от ее горла пальцы Джонатана. – Пусти, говорю!

Послышался шум борьбы, и Рейчел, подняв глаза, увидела, как щетка для выметания золы с резким звуком опускается на голову ее обидчика. Облако сажи окружило его, и он, отпрянув, закашлялся. Освободившись, Рейчел упала на пол, жадно ловя ртом воздух. Она попыталась разглядеть, кто ее спас, но женская фигурка отступила в дальний темный угол, спасаясь от гнева Джонатана Аллейна. Тот стоял, протирая глаза, и злобно рычал.

– Пташка, ты вероломная дрянь! – ревел он.

Рейчел с усилием встала на ноги и выскочила из комнаты. Она вихрем сбежала по лестнице и пронеслась мимо миссис Аллейн, которая поджидала ее внизу.

– Миссис Уикс, что случилось? – крикнула она испуганно, когда Рейчел пролетала мимо.

Рейчел не только ничего не ответила, но даже не остановилась, чтобы забрать плащ. Она выскочила на кристально чистый воздух Лэнсдаунского Полумесяца, не думая ни о чем, кроме собственного спасения.

* * *

Пташка воскрешала в своей памяти встречу Джонатана Аллейна с Рейчел Уикс снова и снова. Эта сцена постоянно представала перед ее мысленным взором – и когда она варила ветчину, и когда чистила камбалу, и когда доводила до кипения содержимое стеклянного перегонного куба, и когда чистила яблоки для пирога. Короче, пока вокруг нее продолжалась суета, связанная с приготовлением ужина, а потом с постепенной подачей горячих блюд наверх, к столу миссис Аллейн; вскоре они, впрочем, возвращались холодными и практически нетронутыми. По вечерам хозяйка дома ужинала одна. Рядом с ней накрывали еще одно место для сына, но оно всегда пустовало. Пташке казалось, будто она находится в стороне от всего происходящего в доме и ее окружила невидимая стена, которая заглушает все проникающие извне звуки. Она размышляла о случившемся и не могла понять, почему не испытывает чувство удовлетворения. Ну, не то чтобы она его не испытывала совсем. Разве Пташка не хотела, чтобы он себя выдал? Показал, что он убийца? И разве он не сделал ей одолжения, едва не придушив жену Дика? Но она и так знала о его склонности к насилию, в этом не было ничего нового. Может, он показал, как ее убил? Задушив голыми руками, стиснув шею?

Она представила себе стройную шею Элис, хрупкую, как у птицы, с нежной кожей под пушистыми волосами, словно напитавшимися светом. Потом перед ее глазами встали сильные руки Джонатана с длинными, изящными пальцами. Однажды он посадил Пташку себе на колени перед старым пианино на ферме в Батгемптоне, расстроенным от сырости, и стал, невзирая на это, учить ее играть какую-то песенку. Тогда она и рассмотрела его руки вблизи. Ногти очень чистые и прекрасной формы. Безупречные суставы и костяшки. Когда Джонатан заиграл, она оказалась так зачарована движением его пальцев, что даже не обращала внимания на мелодию, которую он наигрывал. Когда он сказал: «Твоя очередь», а она не знала, с чего начать, разочарованное выражение, появившееся на его лице, уязвило ее. И чтобы отвлечь внимание непрошеного учителя, она схватила обеими руками ладонь Джонатана и укусила его за один из пальцев, засмеявшись, когда юноша охнул и побежал разыскивать Элис. «Твоя маленькая фурия меня укусила», – пожаловался Джонатан, когда нашел девушку во дворе, но, говоря эти слова, он улыбался.

И все же. И все же. Почему ты меня оставила? Именно это он у нее спросил. Пташка остановилась на верхней ступеньке лестницы для слуг и прислонилась к стене, повернув голову в сторону маленького окна, чтобы взглянуть на ночное небо. Небо было чистым, на нем ярко светила луна и сурово мигали звезды. Пташка словно ощущала их ледяное дыхание, касающееся ее лица. Осень стояла холодная, и все предвещало морозную зиму. Пташка закрыла глаза, злясь на саму себя. «А чего ты ожидала? Что он закричит: этого не может быть! Я же тебя убил! Ну не дура ли я…» За то короткое время, которое имелось в ее распоряжении, она подготовила его как можно лучше. Снова принесла ему крепленого вина и, прибираясь у него в комнатах, производила столько резких звуков, сколько могла. Прятала в мешок предназначенную для него еду, чтобы потом от нее избавиться, так что в последнее время он питался практически одним спиртным. Мертвая крыса, которую она положила под его письменный стол тремя днями раньше, уже начала пованивать, наполняя воздух запахом разложившейся плоти. Она надеялась, это заставит его почувствовать, будто к нему подкрадывается сама смерть.

«Почему ты меня оставила?» Именно эти слова встревожили ее больше всего. Разве об этом должен спрашивать у своей жертвы убийца? Они прозвучали так, словно он вправду верил распускавшимся ложным слухам, будто Элис завела другого любовника и убежала с ним, бросив их всех. Однако, что, если… что, если Джонатан убил ее именно по этой причине? Его мотив давно ставил Пташку в тупик. Теперь она лучше знала мужчин, чем тогда, гораздо лучше, но у нее до сих пор не возникало сомнений в том, что он любил Элис. Любил многие годы. Он и Элис росли практически бок о бок, хотя бóльшую часть времени проводили порознь, а не вместе. Но если Джонатан по какой-то причине решил, что Элис намеревается его бросить… этого могло оказаться вполне достаточно, чтобы он решился на самое худшее. Не тот Джонатан, которого она знала до войны, а Джонатан, с войны вернувшийся. Увы, Джонатан, побывавший в Испании, разительно отличался от мальчика, который отправился туда, наполненный радужными мечтами о чести и славе. Но Элис ни за что бы его не бросила. Элис его любила больше жизни. Пташка откинула голову назад с такой силой, что та с глухим звуком ударилась о стену.

Нет, времени для отдыха у нее не было. Она закончила свою работу, набросила шаль на плечи и потихоньку вышла на улицу. Ее башмаки гулко стучали по камням мостовой. Позади линии мерцающих уличных фонарей перед Полумесяцем простирался выгон, широкий и крутой, а за ним, на востоке и юге, лежал остальной город, утопающий в ночи лабиринт темных улиц. Далекие огоньки в окнах домов походили на тусклые отражения звезд, сияющих над головой. Элис непременно повздыхала бы над красотой этой картины, но при мысли об этом Пташка лишь почувствовала у себя во рту кислый привкус и отвела глаза, желая отвлечься от этих глупостей. Она направилась к «Голове мавра» таким быстрым шагом, что, когда пришла туда, совсем взмокла и жадно ловила ртом воздух. В таверне было душно, воняло мужским потом и пивом. Дик Уикс сидел здесь, бражничая в компании прежних дружков; увидев его, Пташка обрадовалась, как никогда раньше. Она взяла у Сейди кружку с пивом и небрежной походкой подошла к его столу.

Он в это время смеялся какой-то шутке, но сразу стал серьезным, как только ее увидел. Дик на удивление хорошо выглядел в своем коричневом сюртуке из простой шерстяной ткани, его губы изящно изогнулись, выражая недовольство. Пташка ненавидела чувство, которое у нее возникало при взгляде на него. Она ощущала мучительное вожделение и еще что-то, ей не понятное. Пташке хотелось, чтобы он к ней прикоснулся или, может быть, захотел ее. Она вспомнила, как Дик позволял ей щебетать без умолку, когда она, опершись на локоть, лежала рядом после их любовных игр.

– Тебе не понадобилось много времени, чтобы снова вспомнить дорожку сюда, – произнесла она громко, чтобы ее было слышно, невзирая на окружающий шум. – Удивлена, что твоя женушка тебя сюда отпустила, да еще в такой вечер.

– А чего такого особенного в сегодняшнем вечере? – спросил Дик, нахмурившись.

– О, ничего такого, только, думается, она должна быть не в духе после визита к Аллейнам.

– А ну-тка, деваха, пришвартуй к нам свою задницу, – проговорил Питер Хокс, который, как всегда, не мог оторвать глаз от ее рыжих волос и тугого корсажа.

Пташка пожала плечами и, пододвинув Дика толчком бедра, присела рядом с ним на скамью. Другие мужчины, сидящие за столом, отвернулись, а Дик посмотрел на нее озадаченно.

– Ты что, правда не знал? – спросила Пташка. – Она никогда не говорит тебе, куда ходит и где бывает? – Девушка медленно покачала головой, приподняв брови. – Такие тайны, а ведь времени после свадьбы прошло всего ничего.

Ноздри Дика затрепетали. Ах как он не любил, когда его дразнят!

– Этим вечером я с женой еще не встречался. Уверен, она мне сама все расскажет, когда я приду домой, – ответил он резко.

– Может, и так. А может, лучше не выпытывать у нее подобных секретов. Но вообще-то, я скорее на твоей стороне. – С этими словами Пташка положила руку Ричарду на колено и наклонилась к самому его уху. – Мне нужно еще крепкого вина, – прошептала она. – Самого крепкого, какое только сможешь изготовить.

– Ты его не получишь. Во всяком случае, от меня. – Дик сделал долгий глоток, а затем уставился в свою кружку, словно желая отгородиться от своей соседки. – Прекрати, Пташка. Оставь бедного засранца в покое, слышишь? И потом, что он тебе такого сделал? Разве все твои затеи что-нибудь тебе дали? Совсем ничего, вот в чем вся штука.

– Он убийца. Он убил свою невесту, мою сестру…

– И кто об этом знает, кроме тебя? Кто во всей Англии может это подтвердить, кроме тебя? – проговорил он сурово, и его слова словно ужалили ее. – Да кому, кроме тебя, вообще приходит в голову, что Элис Беквит мертва? Она, верно, живет сейчас в каком-нибудь северном графстве с муженьком и детишками, а ты тут все варишь свое ведьмино варево и замышляешь навести порчу, чтобы отомстить за убийство, которого никто не совершал! – Он в гневе ткнул в девушку пальцем, и где-то внутри ее шевельнулся маленький червячок сомнения.

– Элис бы никогда не уехала вот так… Я хорошо это знаю, – заявила она.

– Это твои слова, но, если они не верны, ты не станешь первой женщиной, которая ошиблась. Разве нет? Ты думаешь, что ты ее сестра, но ведь это не так. Ты отродье какой-то бродяжки, тебя подобрали, как подбирают занятного щенка. Конечно, она тебя бросила, когда пришло время. Ты сама не знаешь, как смешна, когда продолжаешь нести про нее подобную чушь. Покончи с этим, и сделаешь услугу самой себе. Знаешь, ты причиняешь зло не только ему. Я сам недавно был у миссис Аллейн. Она… чахнет вместе со своим сыном. А все из-за тебя.

– Он чахнет из-за своей вины. Я сама слышала его признание, да, слышала! Я только хочу, чтобы правда стала известна всем.

– Нет, это не так. Ты не хочешь знать правду, в этом твоя беда. Элис Беквит пожелала другого мужчину и сбежала с ним, вместо того чтобы предстать перед лицом своего благодетеля. Неужто ты готова провести всю свою жизнь, пытаясь доказать, что дело обстояло иначе?

Несколько мгновений потрясенная Пташка сердито хранила молчание.

– Ты не прав, – сказала она наконец, но Ричард пропустил ее слова мимо ушей. – Полюби Элис кого-то другого, я бы знала. – Пташка залпом допила кружку, хотя живот у нее свело и глотать было трудно.

Ричард по-прежнему смотрел прямо перед собой, и Пташка могла видеть только половину его лица. Внезапно она почувствовала испуг, сама не зная отчего. Прядь каштановых волос висела у его виска, и прежде чем Пташка осознала, что делает, она протянула руку и заправила ее ему за ухо. Дик изогнулся и ударил девушку по руке.

– Я тогда с тобой не шутил, Пташка, – холодно произнес он. – Между тобой и мной все кончено. – (Она уставилась на него, приоткрыв рот.) – А если у тебя течка, то уважь мистера Хокса, он уже давно подбивает к тебе клинья. Разве я не прав, старина?

Питер Хокс устремил на девушку хищный взгляд и утвердительно кивнул седеющим подбородком.

– Ты просто дьявольски лакомый кусочек. И мне хотелось бы посмотреть, такие ли у тебя внизу рыжие перышки, как сверху? – сказал он.

– Спасибо за предложение, сэр, – ответила Пташка, поднимаясь со скамьи. – Но я лучше стану спариваться со старым жеребцом на здешней конюшне, чем позволю вам до меня дотронуться.

И она пошла прочь с высоко поднятой головой, чтобы Дик не догадался, что он вонзил в нее острый нож, застрявший где-то между ребрами. Пташка почувствовала, как ей тяжело дышать из-за того, что рана оказалась такой глубокой.

– Слушай, подружка, ты только взгляни, и увидишь, что у меня хозяйство не хуже, чем у того жеребца, который привлек твое внимание! – крикнул ей вдогонку Питер Хокс, и сидевшие за столом мужчины дружно расхохотались.

Она выбрала молодого солдата, почти мальчика, уже пьяного и наполовину сползшего со скамьи, на которой тот сидел со своими товарищами. Хотя медные пуговицы на его мундире ярко блестели, на бриджах уже появились пятна от пролитого вина. Волосы у него были мягкие и светлые, как у младенца, но нежные карие глаза от обилия выпитого подернулись пеленой. Его голос звучал то мальчишеским фальцетом, то мужским тенором. Пташка выпила с ним и его друзьями и прильнула к нему, придвигаясь все ближе и ближе, пока в конце концов не оказалась у него на коленях. Она позволила его неуверенным, робким рукам пропутешествовать по ее бедрам до тонкой талии, а потом подняться еще выше. Когда Пташка рассудила, что он зашел достаточно далеко, она что-то прошептала ему на ухо и помогла парню встать. Направляясь с ним к задней двери, девушка оглянулась на Дика и подметила, что тот на нее смотрит, нахмурив брови, а его глаза потемнели от гнева. Как раз так, как Пташка и рассчитывала. Она послала ему язвительную улыбку, подняла руку солдата и положила себе на плечи.

На дворе она принялась покрывать лицо юноши быстрыми поцелуями, поворачивая его из стороны в сторону, пока тот внезапно не начал оседать, а его глаза не затуманились. Пташка опасливо сделала шаг в сторону, потому что в этот миг солдата стошнило в сточную канаву водянистой струей, в основном состоящей из кислого вина. Пока он стоял, согнувшись пополам, кашляя и отплевываясь, она по очереди запустила пальцы во все его карманы и освободила их от последних оставшихся там монет. Потом вонь рвоты заставила Пташку отшатнуться, и она покачнулась, внезапно почувствовав слабость во всем теле.

– Пусть это будет тебе уроком, мой сладкий, – беззлобно сказала она солдату. – Завтра ты поймешь, что потерял деньги, достоинство и хорошее самочувствие, но зато ты сохранил девственность, с которой был так не прочь расстаться. Этот вечер выдался для тебя неудачным. Никогда не пей больше, чем можешь в себе удержать. – Юноша жалобно застонал, но Пташка похлопала его по плечу, вполне уверенная, что солдат не имеет ни малейшего представления ни о том, кто она такая, ни о том, где и почему он находится. – Побудь здесь, – продолжила она. – Твои друзья скоро выйдут и найдут тебя.

С этими словами Пташка его покинула и выскользнула со двора на темные улицы Бата. Ветер холодил ее щеки, мокрые от слез, в которые она сама едва могла поверить.

* * *

После того как Рейчел убежала из дома в Лэнсдаунском Полумесяце, она долго еще не могла успокоиться. Ее руки тряслись, ноги подкашивались, и все время хотелось глупо расплакаться, несмотря на то что опасность давно миновала. Она подогрела приправленное специями вино, которое не смогла выпить, и приготовила себе холодный ужин, который не смогла съесть. Ей хотелось, чтобы Ричард поскорее вернулся и утешил ее, но тьма на их узкой улочке продолжала сгущаться, и наконец Рейчел поняла, что выглядывать в окно больше нет смысла: мужа она все равно не разглядит. Когда стало уже совсем поздно, а его все еще не было дома, она взяла свечу, поднялась по узкой лесенке в спальню и достала из своей шкатулки локон матери. Рейчел прижимала холодные скользкие волосы к губам и втягивала ноздрями воздух, пытаясь ощутить запах Анны Крофтон, который еще мог на них оставаться. Запаха, увы, не было, но тем не менее даже сама попытка его ощутить успокоила Рейчел, и внутренняя дрожь, которая угрожала в любой момент обернуться рыданиями, несколько унялась. «Мягкие волосы, мягкие руки. Да и вся она казалась мягкой и нежной, даже делая мне выговор», – прошептал голос у нее в голове. Рейчел прилегла на кровать и стала дожидаться мужа. Шея болела, мускулы все еще сводило от напряжения, испытанного, когда она пыталась вырваться из рук Джонатана Аллейна. Когда Рейчел закрыла глаза, то увидела его лицо и вспомнила появившееся на нем выражение надежды и боли, которые в свою очередь сменил всплеск чудовищной ярости, такой страшной, что ничего подобного она не видела за всю свою жизнь.

Рейчел погрузилась в состояние полудремы, хотя ее глаза все еще оставались открытыми, когда нижняя дверь наконец хлопнула и раздались шаги Ричарда, поднимающегося по ступеням. Она села и, несмотря на головную боль, постаралась пригладить волосы, чтобы придать прическе красивую форму. Свеча догорела, и от нее остался лишь небольшой огарок. Когда Ричард вошел, вид у него был хмурый, а его шаги показались Рейчел тяжелыми и неуклюжими. Он шаркал подошвами и задевал башмаками углы мебели.

– Ричард! Как я рада, что ты пришел. Сегодня со мной… приключилась ужасная вещь…

– Ты снова ходила в гости к миссис Аллейн, – оборвал ее Ричард, вставая рядом с кроватью так, что освещена была лишь одна половина его лица, тогда как другая оставалась погруженной в темноту.

– Да… как ты узнал?

– Понятное дело, не от тебя. Не от жены, которая обязана докладывать обо всем! – Голос его стал громким, и Рейчел моргнула. На верхней губе и на лбу мужа блестели капельки пота, и она почувствовала, что от него пахнет кабаком.

– Я… собиралась рассказать. Но вчера ты пришел так поздно и казался таким расстроенным, что не хотелось тебя… беспокоить.

– Ну а утром, когда я уходил? – спросил он.

Рейчел растерялась.

– Я подумала, что дело не слишком важное, – проговорила она тихо.

На самом деле она и сама не знала причину, по которой утаила от него приглашение. Возможно, оттого, что не знала, как он откликнется на эту новость.

– Ты подумала, что дело не слишком важное, – саркастически произнес вслед за ней Ричард.

– Я собиралась тебе рассказать, конечно же, собиралась. И пытаюсь сделать это сейчас. Ох, Ричард, это было ужасно! Миссис Аллейн настаивала, чтобы я познакомилась с ее сыном, она заставила меня подняться в его комнаты, потому что сам он сойти к нам отказался. А потом… а потом… он на меня набросился! Не знаю точно, по какой причине. Похоже, он принял меня за другую женщину… Он накинулся на меня и чуть не задушил, Ричард! Я так испугалась… Думаю, он совсем сошел с ума!

Рейчел остановилась, чтобы перевести дыхание и успокоиться. Она ждала, что муж протянет к ней руки, начнет успокаивать, но вместо этого он тяжело опустился на край кровати, повернувшись к ней спиной.

– Ричард? Ты разве меня не слышишь? – спросила Рейчел, кладя ему на плечо руку.

Тот подскочил, словно ее присутствие стало для него неожиданностью.

– Что за глупости? – пробормотал он. – Конечно же, ее сын не сошел с ума, а только… был слегка взволнован. Разумеется, он на тебя не нападал.

– Но… он это сделал! Клянусь! – воскликнула Рейчел. – Посмотри вот сюда, на шею, если не веришь. Гляди, какие на ней остались отметины от пальцев! – Она откинула шаль и повернула шею ближе к свету, показывая красные пятна, еще видневшиеся на коже. – Смотри! – (Ричард неохотно бросил беглый взгляд на шею жены, нахмурился еще сильнее и ничего не сказал.) – Но… неужели у тебя не найдется слов утешения? Неужели тебя не касается то, что на меня напали? – спросила Рейчел в растерянности.

– Конечно касается. Разумеется… Уверен, он не хотел причинить тебе вреда. Он ведь джентльмен. И его мать…

– Его мать оставила меня одну в его комнатах! Она оставила меня, и он мог делать все, что ему заблагорассудится! И какой джентльмен станет применять силу к… ни в чем не повинной даме, которая пришла в гости? Говорю тебе, в этих людях нет ни капельки благородства!

Рейчел разрыдалась как от нервного истощения, так и от пережитого страха.

– Я не позволю дурно отзываться об Аллейнах. Если бы не доброта миссис Аллейн и ее покровительство, я остался бы никем. Влачил бы подлое существование, прислуживая другим, чтобы заработать на пропитание, а не вел жизнь уважаемого торговца, поднимающегося все выше и выше…

– Я тебя не понимаю, Ричард. Неужели… Неужели мы так благодарны ей за твой успех, что ее сыну можно меня душить, а ты не скажешь и слова против?

– Я только говорю, что… надо иметь снисхождение. Джонатан не очень здоров… и ты имела некоторое несчастье… ему не понравиться. Но тебе не следовало входить в его комнаты.

– Имела несчастье? Да если бы эта подавальщица не появилась там, чтобы его остановить, он бы действительно меня убил! Ты и это назвал бы некоторым несчастьем? Или просто сказал бы, что мне не повезло?

– Какая подавальщица?

– Ну та, рыжеволосая. О которой я говорила тебе прежде, что видела…

– Хватит об этом. Теперь ты дома, живая и здоровая. Тебе не причинили никакого вреда… – Ричард наконец повернулся к ней лицом и взял ее руку в свои. Рейчел смотрела на него в изумлении. – Это прекрасно, что миссис Аллейн попросила тебя снова прийти к ней в гости. Может, в следующий раз ты попадешь на игру в карты или на чай? Будем на это надеяться, потому что она, верно, по-настоящему к тебе расположена, ты не находишь?

Он сжал ее руку и улыбнулся, но его глаза оставались полными тревоги.

– В следующий раз? Ричард… я не смогу пойти туда еще раз. Я не хочу! Ты не понимаешь, каково было…

– А ну хватит. Ты напугалась, вот и несешь всякую ерунду. Конечно, ты снова пойдешь, если тебя пригласят. Будем надеяться, что так и случится.

Говоря это, Ричард все сильнее сжимал ее руку, пока ей не стало больно.

– Ричард, я…

– Ты пойдешь.

Он произнес это медленно, четко выговаривая каждое слово, и ее рука, зажатая в его ладонях, казалась маленькой, слабой рыбкой, не способной вырваться на волю.

Рейчел ничего не сказала. Она не понимала нерушимой преданности Ричарда семейству Аллейн, такой сильной, что ради нее он с легкостью мог пожертвовать благополучием жены. Рейчел не понимала, почему он так настаивает, чтобы она снова к ним пошла – даже против своей воли. Она не понимала, почему Ричард не захотел ее нежно обнять, а вместо этого, уложив обратно в постель, принялся расстегивать бриджи. Рейчел не понимала, почему Ричард, после того как она его предупредила, что слишком устала и огорчена, чтобы заниматься любовью, все-таки настоял на своем.