2
В общем, так и прослонялся бы по путаным кварталам, расширяя радиус вопреки сознанию, или добрёл бы до аэропорта налегке, до кладбища, а то и до соседнего городка, или затерялся бы где-то в трущобах Копая – или-или. Но тут наудачу появились цыгане. Нет, само по себе событием это не назовёшь. Так или иначе традиционные попрошайки возникали где и положено – на рынках, вокзалах, пешеходных улицах: клянчили, дурили, гомонили и… исчезали неизвестно где. А эти… Деловито распаковавшись на Юности3 по старинке табором (палатки, навесы, костры, котелки, бельё на верёвках, гитары, прислонённые к деревьям; чумазые оборвыши мал мала меньше; энергичные женщины в пёстрых одеяниях, смуглые и большеглазые, экзотичные, как креолки; мужики в цветных рубахах и кожаных жилетках, с злотом на шее, во рту и ушах; парочка-тройка лошадей, кибитки, облохмаченные ветрами, архаичные лодки с неплохими моторами), чувствовали себя непринуждённо, в меру галдели, на людях без нужды не показывались, разве в ближайшем супермаркете. И что удивительно, никто их не трогал, не гонял, не боялся: и стражи порядка точно сигнал получили, и наркоманы стороной обходили, и в газетах – ни слова. Хотя и отдельного желания заглянуть на остров не возникало: запущенный, провонявший испражнениями и алкоголем, превратившийся в клоаку в самом центре Иркутска, он давно перестал быть местом романтических встреч и степенных прогулок.
Я наткнулся на цыган случайно. Захотелось на исходе августа перед сном продышаться Ангарой, бодрящей в это время, остывающей, вязкой, предвосхищающей осень посиневшими берегами. Тепла в Сибири всегда не хватает, и, как ни смиряйся, прощаешься с ним особо. Бродил по набережной то в одну, то в другую сторону, пускал дым и рассматривал сквозь него мерцающих светлячков за рекой, предвкушая новогоднюю иллюминацию. Медитировал, как умел. Так и увидел пляшущие огни в районе танцплощадки на Юности, точнее, её развалин. Это могли быть рыбаки (нелепое предположение) или шпана, провожающая лето, или гоблины, раздобывшие плоти. Заскучавшее воображение рисовало чёрт те что, а ноги несли к узкой дамбе, соединяющей остров с парапетами – «крепостной стеной». Я, лазутчик, насчитал человек сорок, обойдя лагерь по краю сумерек и стараясь не шуметь: почему-то никто не спал, даже беззвучно резвящаяся малышня, люди сидели у костров, что-то пили по кругу из закопчённых кружек и говорили так тихо, что гул комаров казался воем истребителей. Всё чин чином, прилично. Подумалось – киношный табор, если бы не сосредоточенные лица, чуждые той романтической мечтательности, что сопутствует пламени, ночи и звёздам. Как раз наоборот: предо мной предстали стратеги, затевающие немыслимое злодеяние. По меньшей мере… Скучно. Такого «добра» и без цыган хватает. Стало зябко, неуютно, тоскливо, и я отправился восвояси, разочарованный «приключением». Мир устарел безнадёжно. Уж лучше б действительно – гоблины.
Засыпая вспомнил, как однажды меня развела цыганка в аэропорту, всё до копеечки выцыганила, включая командировочные, бутерброды и диктофон, и пригрозила напоследок мужским проклятием. После этого долго обходил стороной ушлый народец, полагая себя случайной жертвой, а бродяжек – подлыми манипуляторами. Со временем неприязнь прошла, и какая-то часть кочевой культуры вернулась-таки в мою беспорядочную жизнь: песни, пляски, вольница – под настроение.
Но здесь… Что-то не так обстояло с табором. И на следующий день меня всё же потянуло на остров побродить, присмотреться… Но никто не обращал на меня никакого внимания. Все были заняты: штопали, варили, распрягали, наигрывали, насвистывали, передвигались энергично и вроде бы с определённой целью, а создавалось впечатление – бутафория и всё тут! Что-то настоящее, немного пугающее ускользало, либо оседало в душе тревогой. Неделями ошивался вокруг да около, подходил вплотную к кострам, к палаткам, к людям, чувствовал их то луково-мускусный, то сандаловый запах, пытался заговорить, но так и остался не при делах, как незамеченный. И не улыбнулись, не подмигнули.
К концу сентября плюнул и решил поискать приключений в Азии, по крайней мере, переждать холода и скуку в комфортных условиях. Квартиру товарищ оставлял за мной, так что вернуться мог в любой момент. Моё «сел и поехал»4 его не удивляло. И вот, когда уже выкупил билет до Бангкока и упаковал рюкзак, цыгане возникли в городе с приветливыми лицами и с ворохом объявлений, развешивая их на каждом столбе, на каждом углу, оставляя в ларьках и магазинах. Всего три слова: «Переносчики. Остров Юность». Ни телефона, ни адреса, ни отрывных купончиков. Интрига. А дальше… случилось то, чего я так долго ждал, что называю с большой буквы Событием, что заставило стать участником изменённой реальности и летописцем в какой-то мере. Моя Сибирь, мой город, мои земляки слились воедино с миром и взяли меня в заложники, обложили днями настолько трагическими и невероятными, что недосказанная недожизнь показалась фатальной случайностью, мифом.