Джордж и копы
Джим и Джордж успели вовремя. У входа в отделение полиции Фичбура уже стоял полицейский автобус. Только они залезли и заняли места в середине салона, вошёл сержант, негр с эмблемой S.W.A.T., и вслед за ним – лейтенант, который дал сигнал к отправлению. Езда до Ворстера была недолгой, особенно с разговорами о том, как прошла первая ночь. Оказывается, не все её провели праведно, как Пенкин. От некоторых явно попахивало невыветрившимся алкоголем, а Николай Будько, что называется, откровенно клевал носом.
– Коля, ты где ночь провёл? – поинтересовался замполит.
– Потом расскажу, – отозвался тот и отключился полностью.
Отдых его был недолгим, так как через четверть часа автобус пришлось покинуть. На площадке перед городским полицейским управлением уже собралась довольно внушительная толпа людей, полицейские мундиры были вперемежку с гражданскими костюмами и яркими женскими нарядами. Светило солнышко. День был тёплый, а настроение у всех почти праздничное, примерно как в былые годы в СССР перед майской демонстрацией. Это была первая официальная встреча с полицейским руководством и властями.
Для начала полицейские и милиционеры построились в две шеренги, потом были подняты два флага. Через репродукторы прозвучал гимн США, и Пенкин отметил, что почти все собравшиеся знают его слова и поют искренне, и на флаг смотрят с гордостью. Полицейские в форме отдавали честь, держа в течение всего исполнения руку у виска, а большинство гражданских прижимало правую руку к сердцу.
Выступил мэр Ворстера, потом – какой-то сенатор, за ним представитель Бостонского окружного управления полиции, а потом говорили ещё полицейские и некоторые из наших милиционеров. Тут же многие знакомились и пожимали руки друг другу. Однако через час митинг был объявлен закрытым. Состоялось лёгкое чаепитие в стенах полицейского управления, после которого автобусы и машины с гостями разъехались по своим пунктам назначения.
Выйдя из автобуса, Джим сказал, что ему нужно почту посмотреть, и пригласил Жору зайти в полицейский участок города Фичбур. Пенкин с радость согласился.
Здание было небольшим – эдакий кубик в два этажа. Никаких турникетов при входе, за барьерной стойкой – дежурный офицер и помощник, за ними – камеры для задержанных, в одной из которых сидел небритый и явно с дикого похмелья гражданин в наручниках. Напротив дежурного – вход в зал совещаний.
Вслед за своим другом Жора поднялся на второй этаж и увидел нечто, поразившее его воображение: большой зал был разделён перегородками, как в каком-нибудь кафе или, скорее, читальном зале городской библиотеки. Возле перегородки стояли одно- и двухтумбовые столы, рядом – один стул или вращающееся кресло, редко стояло два стула. За столами кое-где сидели полицейские и что-то писали, звонили по телефонам, работали на компьютерах.
Компьютеры вообще были на каждом столе, чего в 1994 году в милицейских подразделениях – за исключением, может быть, информационных центров – не было и в помине. Даже дежурные части отделов милиции в России связь тогда осуществляли с помощью телетайпов.
Слегка возвышаясь над залом, в дальнем его углу, в своеобразной стеклянной будке сидел полицейский с погонами лейтенанта. Он что-то писал, иногда поглядывая на подчинённых. Джим прошёл к столу, который стоял у окна, прихватив по пути стул с соседнего рабочего места, за которым никого не было. Жестом он указал Жоре на него, и в этот момент зазвонил телефон. Жорин хост взял трубку:
– Yes, sir. This man is a police officer from Russia, sir. Yes, sir.
Жора обратил внимание, что смотрел его коллега в сторону лейтенанта, который тоже говорил по телефону.
– Кто это?
– Наш главный. Лейтенант Майер. Не беспокойся. Он в курсе, что вы приехали, и я много времени буду должен уделять русскому полицейскому.
– Это твоё рабочее место?
– Да, – ответил его друг, одновременно разглядывая какие-то бумаги, лежавшие на углу стола. – Как тебе у нас нравится?
– Интересно. У нас многое по-другому.
– Что, например?
– У начальника свой кабинет, и он не стеклянный. Сотрудники, конечно, не все имеют отдельные кабинеты, сидят и по двое, и по трое, но каждый бы хотел сидеть отдельно от других.
– Зачем?
– Когда трое разговаривают по телефонам, то они мешают друг другу. Или когда кто-то составляет важный документ, а другие болтают.
– Не нужно преувеличивать. Если ты занят конкретно своим делом, а не разговариваешь со своим другом о рыбалке или скачках на ипподроме, то это не очень мешает. А потом, лейтенант видит, кто чем занимается.
– А если нужно кого-то допросить? Не всегда результаты допроса должны быть известны другим.
– Там, за комнатой для задержанных, есть и кабинет для допросов, и камеры для арестованных. А ещё комната отдыха для дежурных. Там и диван, и микроволновка, и кофеварка, и холодильник. Дежурные ведь сутки работают безвыходно.
– Ты можешь уйти среди дня по своим делам?
– Могу, – улыбнулся коллега, – если по служебным делам. Я же детектив. Моя специальность – наркотики. Поэтому я часто выезжаю, чтобы проверить полученную информацию или на встречу с агентом. Только нужно сказать лейтенанту, а потом доложить о результатах.
– А как у вас с раскрываемостью преступлений, за плохие показатели ругают?
– Раскрываемость – это что?
– Какой процент от совершённых преступлений остаётся нераскрытым, то есть, преступник остаётся неизвестным?
– Как ты это представляешь в моей работе? Сколько привезли драги в Фичбур, а я об этом не знаю? Или сколько продали, а я продавцов не арестовал?
– У тебя сложнее, но ведь есть другие преступления: убийства, грабежи, изнасилования, кражи, да мало ли ещё что. За их раскрытие спрашивают с начальника полиции?
– Конечно, когда в прошлом году был грабёж на бензоколонке и грабители застрелили случайного прохожего, то шуму в прессе много было. Но через три дня убийц задержали и отправили на электрический стул. Так что наш лейтенант получил золотые часы из рук губернатора.
– А всё-таки, какой процент тяжких преступлений остаётся нераскрытым?
– Странно, что тебя это заботит. Сейчас узнаю у лейтенанта.
Он позвонил по телефону.
– Примерно 30—40 процентов, если говорить о кражах и мелких уличных грабежах, убийства раскрыты все. Налётов на банки или их филиалы уже лет пять не было. Ты удовлетворён?
– Да, – отозвался Пенкин, думая о своём и вспоминая, как его за эти самые проценты драли на совещании.
Джим заметил его задумчивость и, выдвинув верхний ящик стола, достал оттуда пистолет, отодвинув в сторону коробку с патронами. Сняв магазин, снаряжённый патронами, он протянул оружие русскому коллеге.
– Джордж, лучше скажи, тебе нравится калибр 38?
Пенкин взял в руки двенадцатизарядную «Беретту», щёлкнул курком, удивившись плавности спуска и посадистости рукоятки.
– У меня тоже 38-й.
– Тоже «Беретта»?
– Нет, «Макаров».
– Сколько патронов?
– Восемь.
– Не мало?
– Обычно хватает. Есть ведь ещё одна обойма.
– Тебе приходилось стрелять в противника?
– Нет. Я выстрелил в воздух – он сдался.
– Слава Богу. Я в прошлом году застрелил одного афроамериканца, ему было 17 лет. Часто думаю, что, может быть, из него ещё мог получиться нормальный человек.
– Как это было?
– Мы проводили операцию по задержанию сбытчиков драги. Я сидел в своей машине, вдруг услышал стрельбу, достал пистолет и только вылез – он выбежал из-за угла, обернулся назад и выстрелил, продолжая бежать прямо на меня с пистолетом в руке, но не замечая. Я крикнул: «Стой, полиция! Брось пистолет!» – он остановился, открыв рот, для него это было неожиданностью, но пистолет не бросил. Я имел право, и я его использовал. Двух пуль из «Беретты» было достаточно. До сих пор помню его выпученные глаза и шевелящиеся губы с кровавой пеной. Я тебе скажу, это непросто – убивать человека.
– Тебя признали виновным?
– Нет, хотя объяснение написать пришлось.
Пенкин подумал про себя: «Хрен бы ты у нас так легко отделался. Отоспалась бы на тебе и прокуратура, и инспекция по личному составу. Предупредительного выстрела не было, значит, приказ нарушил».
– Джим, а почему ты пистолет в ящике стола хранишь?
– Это моё оружие – где хочу, там и храню.
– Так в твоё отсутствие его кто-нибудь может взять.
– Кто взять? – нахмурился тот.
– Кто-нибудь из коллег.
– Зачем им это? У них у каждого свой есть.
– Хотя бы пошутить.
– Не знаю, как у вас в России, а у нас с оружием не шутят.
И Жора подумал: «Вряд ли более суток у меня бы пистолет в столе пролежал, если бы весь отдел знал об этом».
Из дальнейшего разговора выяснилось, что пистолет каждый полицейский покупает сам, и это оружие действительно его собственность. Патрульный полицейский может получить револьвер на полицейском складе, но может купить и иметь свой, а уж все, кто занимается оперативной работой, личное оружие имеют только собственное.
– А на пенсию если выйдешь, его нужно будет сдать?
– С какой это радости я свой пистолет должен кому-то сдавать?
Жора в ответ только пожал плечами, памятуя о российских порядках. Потом он поинтересовался качеством телефонной связи. Оказалось, что она отличная. Тут его разобрало любопытство, можно ли с рабочего места Джима позвонить ему домой в Петрозаводск. Джим только спросил, знает ли он код выхода на Россию и на Петрозаводск, после чего набрал номер телефона. Жена у Жоры была в это время на работе, а вот мама была на месте.
– Ой, а ты откуда? – услышал он родной мамин голос. – А мне сказали, что ты в командировке, чуть ли не в Америке.
– Так я из Америки и звоню.
– Я так хорошо тебя слышу, гораздо лучше, чем когда ты звонишь мне с работы.
Георгий поговорил с мамой о здоровье, потом о дачных делах, потом о погоде. Джим терпеливо ждал. Когда трубка была повешена, он обратился к русскому другу:
– Джордж, а ты видел телефон в моём доме?
– Да. Даже два: один в столовой, другой в бильярдной.
– Не терпелось маму услышать? Ведь можно было позвонить с одного из них.
Терпеливо, как учитель объясняет азбуку ученику первого класса, Пенкин растолковал своему хосту:
– Видишь ли, Джим. Если я звоню из твоего дома, то счёт за разговор приходит к тебе домой. Если же я звоню из полицейского подразделения, то счёт выставляют полиции. Это понятно?
– Понятно, – сделав участливое лицо, ответил американец. – Ты полагаешь, что звонить по личным делам за деньги американских налогоплательщиков значительно удобнее, чем за свои?
До Георгия вдруг дошёл язвительный тон американца. Ему вдруг стало стыдно, как школьнику, которого впервые прихватили за руку, когда он залез в карман чужого пальто за мелочью. Густо покраснев, он начал было что-то лепетать, но Джим остановил его:
– Нет проблем, если только ты не решил делать это регулярно.
Они спустились вниз. Джим спросил у дежурного, где находится его друг Майкл. Тот ответил, что в оружейной комнате.
– Джим, а зачем вам оружейка, если у вас оружие своё?
– В зависимости от того, на какое задание мы едем, оружие выбираем здесь. Мне не часто нужен автомат, чтобы купить и иметь его лично, а здесь можно взять. Ещё можно взять снайперскую винтовку, тяжёлый бронежилет, автоматический дробовик, бинокль, прибор ночного видения, дымовые гранаты, да много ещё всего. Давай зайдём в комнату совещаний, там народ собирается перед дневным инструктажем. Я тебя представлю коллегам.
Они прошли в зал, где стояло около полусотни простых металлических стульев, а перед залом стояла деревянная трибуна. При входе в зал стояла наклеенная на толстую фанеру цветная фотография полуобнажённой красавицы, снятой в полный рост и вырезанной без фона и пейзажа. Для Пенкина настолько это было непривычно, что он засмеялся.
– Что тебя развеселило?
– Вот это, – ткнул Георгий в портрет, – для чего она здесь? Начальство замечаний не делает?
– Почему нам должны делать замечания за то, что повышает копам настроение?
– Тогда, Джим, сделай мне фото.
Жора приобнял фанерную красотку, а Джим щёлкнул «Полароидом» и через пять минут вручил фото. Если бы Жора знал, каких слов он наслушается от жены в России из-за этого снимка… Разглядывая с подругой фотографии, привезённые им из Америки, она наткнулась на эту, с девицей. Фото было настолько удачным, что красавица на нём выглядела как настоящая, а мини-бикини подчёркивало её пышные формы…
Конец ознакомительного фрагмента.