Проруха
«Фронда», пустившая корни в железнодорожном батальоне, начала приносить свои плоды. Старшие офицеры теперь опасались всенародно материть лейтенантов, а комбат в столовой прекратил решать производственные вопросы во время завтрака.
Кроме того, выходка «фрондеров» с подстаканниками и яйцами всмятку, не прошла незамеченной у командования части. Начальник столовой получил строгий выговор за то, что находящиеся в столовой продукты не значились в суточной раскладке. Лейтенантам было предложено забрать из столовой стаканы с подстаканниками и пользоваться ими дома. У командира части, зато теперь шикарный подстаканник появился, и чай ему подавали только в нём, а офицерам на завтрак кроме каши стали выдавать вареные яйца не только по субботам, а через день. Тайное совещание у командира части с заместителями приняло решение «фронду» обезглавить. Поскольку руководитель этого неформального движения был виден как на ладони, то от него в первую голову и избавились. Лейтенант Пенкин был откомандирован в г. Советск, тот самый, где Наполеон с Александром Первым подписали мирное соглашение, правда, тогда он именовался Тильзит. Жора Пенкин был весьма рад в нём оказаться и продолжить службу во вновь формируемой части. Во-первых, им всегда владела тяга к перемене мест, а во-вторых, он получил еще одни подъемные в размере оклада. Более того, проживал он теперь в большой комнате КЭЧевской квартиры1, которую, правда, должен был делить еще с одним лейтенантом. Однако после вагончика в литовской степи, всё это было достойной наградой за все его предыдущие мытарства. Сменили ему и должность. Оказалось, что вакансии замполитов все укомплектованы, зато нет комсомольского секретаря части. С учетом Жориной биографии ему эту должность и предложили. Он не отказался. С Миней, соседом по комнате он подружился весьма быстро. Вообще-то он был Михаил Синьков – родом из Москвы, командир взвода автороты. Да и что им было делить? Вдвоем жить всё же было веселее, чем в одиночку. Всё же Советск, как ни крути это второй по величине город Восточной Пруссии. Печать былого немецкого господства находила отражение на многих уголках этого города. По тем зданиям, которые не были до основания разрушены в ходе боёв Второй Мировой войны, можно было составить представление о немецкой архитектуре 18—19 веков. Отпечаток лежал на всём. Это и планировка улиц и парковые аллеи, и мостовые из брусчатки и городское хозяйство от чугунных крышек люков с вязью на них готического шрифта, до красных черепичных крыш. Было что посмотреть в городе. Им хотелось взглянуть и на мост королевы Луизы, через который войска вермахта хлынули в Литву и на памятник Глинке и многое другое. Вот только времени для этого, выкроить можно было не всегда.
Бывало порой, что их запоздалый ужин, а то и утренний сон, прерывались ударами кирзовых сапог в дверь и истошных криков посыльного солдата,
– Товарищи лейтенанты! Откройте! Тревога!
Колотил он до тех пор, пока ему не отпирали массивную дубовую дверь, дабы посыльной мог убедиться, что оба они живы и здоровы, а сигнал доставлен.
Начальник штаба железнодорожного батальона, капитан Плотников порох предпочитал держать сухим и раз в десять дней минимум, устраивал учебные тревоги в части. Все, кто проходил через это, знают, что офицер должен прибывать в часть с так называемым «тревожным чемоданом», в котором располагается определенный набор предметов. Появление друзей в части, где уже все давно стояли в строю, всегда вызывало улыбки коллег, а иногда и довольно злые окрики. А чего было удивляться? Если большинство офицеров проживало в обозримой близости от батальона, да еще имело в распоряжении квартирные телефоны, то Жора и Миня жили в двух с половиной километрах от точки сбора. Потом они шествовали по городу, освещенному редкими уличными фонарями. Один при этом нёс на плечах большой рюкзак, а второй тащил большой фибровый чемодан, в котором пакет, с обозначенными в перечне предметами, сиротливо занимал местечко в углу. Основная масса офицеров прибывала в часть с «дипломатами», но у друзей такого гаджета не было, поэтому они укладывали вещи в то, что есть. Когда начальник штаба, стоявший перед офицерским строем с секундомером в руках, увидел их экипировку, то рассвирепел чрезвычайно.
– Вы бы еще по контейнеру трёхтонному по тревоге приволокли.
– Так в памятке написано «тревожный чемодан» а не «тревожный портфель», какой у меня чемодан был, тот я и взял.
– Ты еще бы на этом экспонате первых пятилеток написал «тревожный чемодан», а то поверить в это трудно.
– Так точно, – бодро отозвался Синьков.
– А у меня вообще чемодана нет, вот только рюкзак. Кстати, если придется выдвигаться маршем, пешим порядком, а не на машинах, то я бы предпочёл маршировать с рюкзаком, – глубокомысленно произнёс Пенкин.
– Если у кого-то возникло большое желание маршировать, то можно устроить десятикилометровый марш-бросок. А сейчас предъявите содержимое ваших тревожных чемоданов для проверки.
Весь строй зашелестел своими дипломатами, предъявляя капитану Плотникову, по его требованию, то блокнот и ручку, то трусы и майку, то любимый им курвиметр. Дошла очередь и до двух друзей.
– Предъявите электробритву, – обратился он к Пенкину.
– Нет ее у меня.
– Как это нет? А где она?
– Я не знаю где. Я ей не пользуюсь.
– В памятке же написано: «При себе иметь».
– Мало ли что можно написать, – огрызнулся Пенкин.
– А в американской армии проверяют наличие презервативов, – добавил свое замечание, вызвавшее всеобщее веселье, лейтенант Синьков, – правда там начальство заботится о подчиненных и раз в неделю их выдает. А тут ничего не выдают, а только требуют.
– Что за дискуссия? – прогремел голос командира части, которого по сигналу «Тревога», если он поступил не из бригады или корпуса, дежурный и не оповещал. Просто проверка так затянулась, что уже скоро должен был начаться обычный день по распорядку, вот Мельников и пришел в часть.
– Два лейтенанта опять умничают, памятка по тревоге им не нравится, – пояснил начштаба.
– Пенкин, в чём дело?
Конец ознакомительного фрагмента.