Взгляд Петра был обращен в окно. Коллеги врачи разбрелись по палатам на утренний обход, и он остался в ординаторской один. По его лицу трудно было понять, видит ли он то, что находится за стеклом, или мысленно где-то еще, так неподвижно и бесстрастно было его выражение. И хотя лаборантка уже дважды заглядывала в дверь и напоминала о том, что студенты разошлись и через двадцать минут прибудет новая группа, он не пошевелился. Он все еще не мог собраться с мыслями. Уже два дня как он вернулся из Израиля, и два дня как потерял покой и сон. Необходимо решаться прямо сейчас, он чувствовал это. АННА НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ. Сомнений у него больше не было. НИКТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ. Глупо упускать такой шанс…
Взгляд Петра остановился на группе студентиков, скачущих меж луж в направлении крыльца клиники словно стайка вымокших под дождем воробьев. При мысли о том, что он вынужден вот уже в который раз пересказывать им один и тот же учебный материал, его передернуло. Как же ему осточертела рутина: кафедра, клиника! И вообще: этот город, эта страна! Столько усилий, и все ради чего? Ради паршивого места преподавателя?!
Чтобы еще только пробиться нà кафедру, ему пришлось учиться выживать в настоящих человеческих джунглях! О-о, и эти джунгли ничем не уступали настоящим – обезьяны, шакалы, змеи… Примеряя словно маски различные выражения – от глуповато- простодушной, чуть виноватой улыбки до высокомерно- пренебрежительной ухмылки или едва сдерживаемого восторга, изображающего поклонение, ему приходилось играть словно актеру в театре уже давно; но доставались ему все еще второстепенные роли. Но он должен получить главную! Каким же жалким идиотом он был ДО ТОГО, КАК… Думал тогда – важно только правильно все рассчитать, ему всего лишь не повезло! И откуда он мог знать, что папаша Ильи двинет за кордон, прихватив с собой какие-то деньги фонда? Ведь тот казался таким праведником! И никто не знал и даже не догадывался, что профессор куда-то собирается! Хитрый старый черт! Скрывал свой отъезд до последнего, видимо, чтобы собрать побольше денег да и смыться с ними! Иначе на что бы он перебрался за границу? Все ведь знали: никаких средств у него нет – живет лишь на профессорскую зарплату. Вот и получилось собрать денежки и внезапно смыться! Вот вам и Александр Александрович, заядлый коммуняка в прошлом! Хитрый, расчетливый сукин сын! А все почитали его за праведного, справедливого, неподкупного! Считали «образцом» руководителя! Ему, видите ли, необходимо было вникать во все самому: чем кормят пациенток, есть ли у них возможность принять душ. Святоша хренов! Как пойдет по палатам – его и не дождешься: все говорит и объясняет… А что этим тупым бабам растолковывать? Все равно ничего не соображают! Вот что он думал, ДО ТОГО КАК…
А каких трудов ему, Петру, стоило тогда вычислить к кому присосаться, дабы всплыть наверх, в руководящий состав клиники, кафедры; кто наиболее перспективен в этом отношении, силен; кого завтра-послезавтра не сожрут, не затопчут более молодые и пронырливые… И ведь он уже полез, полез в гору! Он всюду уже стал для них, для этих динозавров «своим», всех приручил, а тут такая незадача! Хорошо еще все по- тихому рассосалось: никто не стал вспоминать, что он относился к «свите» старика. Но после его отъезда пришлось некоторое время лишний раз не мелькать перед носом нового начальства, не высовываться… И он еще мудро поступал, полагаясь на отточенное годами чутье и «вылизывая» руководству не только руки – оттого его и не отшвырнули как шелудивого щенка, когда его « покровитель» смылся.
– Уроды!!! – неожиданно для себя рявкнув во все горло и словно внезапно очнувшись, Петр вдруг съежился, точно ожидая удара; затем поспешно оглянулся – мелькнувшее было в его взгляде тоскливое выражение побитой хозяином собаки тут же бесследно исчезло: в ординаторской по-прежнему никого не было. Кому адресовалось это обращение, было непонятно.
…Облегченно выдохнув, Петр отошел от окна. Раскрыв дверцы шкафчика, он достал одну из своих чашек, аккуратно налил в нее чай и опустился на диван. Взгляд его остановился на столике, заваленном не слишком чистой посудой, которой недавно пользовались его коллеги. Петр брезгливо отодвинулся: внутренняя поверхность ЕГО чашек всегда была отмыта безукоризненно!
ОН вообще все делал аккуратно: завтракал, одевался, платил по счетам, следил за маникюром, делал женщинам аборты, раскладывая затем окровавленные инструменты на подносе строго соответственно размерам. А что ж? Так их легче будет отмывать от кровавого месива-содержимого раздробленных черепов и размолотых костей, он помнил это еще с тех времен, когда сам работал санитаром. И с тех же самых пор почитал за почетную обязанность помнить дни рождения руководства; и лучезарно улыбаться, открывая перед начальством двери в качестве швейцара. Возможно от того, что общаться приходилось лишь со стариками, он, правда, и выглядел теперь старше своих сверстников: в меру растолстел, полысел, но зато вид имел вполне внушительный! Ему даже жениться было некогда, слишком много времени он отдавал работе, вернее той ее части, которая к непосредственным обязанностям его не относилась, но при благоприятном раскладе могла очень и очень помочь в достижении его целей. Впрочем, ни о какой женитьбе он и не думал…
А ведь не зря, ох не зря (!) он насторожился перед вылетом из Израиля, где проводил у родных несколько дней отпуска, когда ему позвонил вдруг Илья и вызвался его проводить. С бывшим одноклассником они и раньше общались редко, но все же приходилось: Петр был вынужден тереться возле его отца, Александра Александровича, профессора клиники. Но после того как папаша одноклассничка смылся за границу, да еще вроде как-то погиб там (ходили только слухи), и деньги медицинского фонда, с которыми он смылся, так и не нашли, общаться с Ильей не было смысла никакого. « Но ведь он как-то узнал, что я приехал, и зачем-то позвонил. Зачем?». Любопытство пересилило, да и «нюх» никогда еще Петра не подводил, он чувствовал – встретиться необходимо. Но вот что странно: Илья стал расспрашивать его об Андрее Михайловиче, как тот поживает, какие у него планы. Незачем, конечно было сообщать о своих грандиозных видах на «нового» старика и о работе на него, но стоило выяснить, что же все-таки Илье от него нужно, не из праздного же любопытства тот ведет расспросы? Не может смириться с позором своего отца? Переживает, что тот занял в клинике место его сбежавшего папаши? Или ему известно то, что неизвестно никому?
…Ах, кроме всего прочего нужно, чтобы он, Петр, передал письмо?… Анне? Какие проблемы!…Конечно, передам… Вы ведь вроде не общаетесь? Уже сколько? Больше года не общались? Нет, передам, передам. Нет, Анна одна, замуж не вышла, да, работает там же в клинике, в роддоме, нет, общаемся редко, сам понимаешь, работа отнимает все время: дежурства, поездки… Вот придурок! Этот недоумок еще и письма пишет на бумаге! Хотя может быть, очень даже и не плохо – будет чем развлечься на обратном пути в самолете. Ведь так и не получилось ничего определенного вытрясти из него о старике: отчего Илья интересовался им, что ему нужно от Андрея Михалыча? А что-то все-таки нужно… Что-то за этими расспросами кроется… Он кожей чувствовал это. Не зря же поднаторел во всяких закулисных играх, общаясь на кафедре «с сильными мира сего»! Надо будет лишь аккуратно распечатать письмо…
…К черту все! Теперь вновь можно поднимать ставки! «Этот» старик, Андрей Михайлович, ставший после отъезда Александра Александровича «первым» для всего городского медицинского мира, не должен его подвести!
Всего лишь несколько дней назад он думал – ждать придется еще несколько лет, оставаясь «мягким и пушистым», терпеть причуды старика, выполнять его поручения словно первоклассник, всюду возить его, платить за него (нет, нет, что вы! Это же для меня такой пустяк!), только бы тот не передумал поддержать его назначение, протолкнул бы наверх… Но теперь…
Да, все изменилось в тот момент, когда пару дней назад по дороге домой он аккуратно распечатал в самолете письмо Ильи: «Любимая моя, родная, здравствуй! Я постоянно…»